Светлой памяти Бориса Сергеевича Ерасова посвящается

В работах "евразийцев" заложен концептуально- аналитический потенциал, помогающий многое осмыслить в судьбах российской цивилизации как в советский период, так и после распада СССР. Конечно, использование данного потенциала требует уточнения и конкретизации, с учетом тех особенностей социокультурной динамики, которые характерны для современного этапа развития. Осуществляя такую попытку в настоящей статье, мы сосредоточиваем внимание на их анализе этнонационалъных отношений, идеологии и культуры, принципов организации экономической жизни, государственно-административного устройства советского общества в контексте исторического развития России.

Начало принципиальным изменениям в жизни России было положено христианизацией угрофинского и, частично, тюркского населения, что привело к стиранию (нивелированию) многих различий между славянскими, угрофинскими и тюркскими (якуты) народами, способствовало формированию единой цивилизационной структуры - православной, с близкой системой ценностей, общими культурно-правовыми нормами, со сходным мировоззрением и близкими чертами в сфере общественной психологии. Субэтнические различия в той или иной степени сохранялись, но не играли, как раньше, доминирующей роли. Люди идентифицировали себя прежде всего по религиозной принадлежности, а уже потом по этнической, огромное число инородцев, принявших крещение, становились русскими. Православие потому и сыграло свою цементирующую роль, что не утверждало племенной исключительности русичей ¹ . Показательным здесь является и то, что церковный реформатор Никон - выходец из мордовских крестьян ² , и это обстоятельство не сказалось сколько- нибудь существенным образом на его общественной деятельности. То же самое относится к дворянству, которое по происхождению было полиэтнично, но исповедовало единую веру. Известные российские фамилии - Суворов, Кутузов, Юсупов, Шереметев, Чаадаев, Бердяев, Пожарский ³ - имеют ордынское происхождение. Мать Ивана Грозного - Елена Глинская, происходила из литовских татар, родословная которых шла от полководца и политического деятеля, правителя правобережья Волги, известного на Руси как хан Мамай.

Для всего русского населения, имевшего столь разные этнические истоки, христианская православная идеология изначально была одним из этнообразующих факторов. Ее влияние не сводилось к вере. Из сферы мировоззрения православие перешло на уровень национальной психологии и в значительной мере детерминировало мировосприятие и поведение людей, стало доминантой, в соответствии с которой строилась их жизнедеятельность ⁴ . Не формальный, а социально-нормативный характер массового православия, наивное социально-утилитарное

стр. 56

толкование основ вероучения отмечают многие исследователи. "Россия жила бытовым веро- исповедничеством своей веры: быт являлся формой русской религиозности и Церковь на него опиралась", ⁵ - писал П.П. Сувчинский в 1923 г. Через православный культ, через почитание и поклонение святыням постигалось христианство. Религия сформировала социально-нормативный институт регулирования общественной жизни.

Послереволюционная социально-идеологическая деятельность в большой степени была направлена на воссоздание идейно-политического единства в разнородной среде многоэтнического и поликонфессионального государства. Важнейшей предпосылкой этого стало ослабление внутренней структуры наиболее многочисленного этноса - русского. Новой власти необходимо было разрушить его прежний принцип идентификации и тем самым расчистить почву для создания и функционирования нового интегративного принципа, объединяющего не только православные, но и другие народы. Только выработав принципиально новую систему идентификации, можно было рассчитывать на объединение распавшейся страны. Роль такого интегративного принципа должна была сыграть новая идеология. Введенная в паспорт запись национальности вместо конфессиональной принадлежности воспринималась как понижение уровня идентификации с базового - социокультурного на фрагментарное -языковое. Сам термин "национальность" для России XIX-XX вв. и СССР довоенного периода не имел того социокультурного звучания, которое он приобрел позже и по этой причине не воспринимался в качестве фактора усиления этнической идентичности.

В гонениях на религию - на все конфессии в равной степени - не было особой социально-экономической необходимости, не существовало никакой жесткой связи между социально- политическим устройством и церковью. Менять социально- экономическую структуру можно было, не затрагивая религию или реформируя ее. Однако на борьбу с церковью было потрачено не меньше энергии, чем на борьбу с помещиками и капиталистами. С одной стороны, в этом процессе Россия шла вслед за Западной Европой, осуществляя в более жесткой форме секуляризацию, которая везде сопутствовала модернизации. С другой стороны, с религией боролись как с этнооб-разующей и объединяющей силой, как с силой, препятствующей переориентации мировоззрения. Был взят курс на принципиальную смену типа мировоззрения как фактора интеграции населения, а не только его социально- экономического компонента. Ставилась задача так изменить надэтническую культурную доминанту, чтобы она притягивала и объединяла людей независимо от того, православный ли он, мусульманин, буддист или русский, чуваш, армянин, узбек. Загнать всех в рамки одной традиционной конфессии - это было нереально. Объединить можно было только с помощью новой общезначимой идеологии, и такой идеологией стал марксизм, большевистский интернационализм, построенный на принципах атеизма. Конечно, это не означает, что марксизм был избран именно в качестве средства изменения этнокультурной доминанты, что рассматривалось как цель. Все происшедшее свидетельствует, скорее, о противоположном порядке детерминации. Но фактом остается то, что марксизм выступил в качестве универсалистской идеологии, позволившей осуществить объединение почти всех прежних территорий царской России на новых началах и выполнял консолидирующую функцию до тех пор, пока существовал как доминирующая идеология.

Новая идеология уничтожила православную атрибутику, но в значительной степени сохранила прежнюю систему ценностей, где главным является беззаветное служение высшему началу, где человек живет не только для себя, но и для других, и в идеале должен быть свободен от национального эгоизма и материального своекорыстия. Именно эта общность базовых ценностей и облегчила принятие новой идеологии на психологическом уровне православными народами, прежде всего русскими, которые в дальнейшем больше других идентифицировали себя с советским народом.

стр. 57

Коммунизм включил в себя такие ценностные ориентиры старого мировоззрения, как жертвенность индивида ради общества, государства; приоритет общественного над индивидуальным, принцип коллективизма; приоритет детства; достаточно высокая моральная планка; жесткость моральных норм семейно-брачных отношений, контроль и вмешательство общества в эту сферу человеческих отношений, только теперь уже не со стороны церкви, а со стороны партийно- государственных структур. Все это, включенное в новую систему мировоззрения, способствовало его принятию и помогло выстоять еще до конца не сформировавшейся новой метаэтнической системе в периоды тяжелейших испытаний в годы гражданской и Второй мировой войн, послевоенной разрухи.

Отказавшись от православия как культа, как религии, новая идеология, в сущности, сохранила его исходные ценностно- мировоззренческие положения (примат веры над прагматизмом, соборность, примат коллективных интересов над индивидуальными, служение высшей идее, нации первенствовало перед повседневными заботами) ⁶ как основу общего мировоззрения, и функциональную базу системы ценностей метаэтнической общности - советского народа. Советский народ стал такой же реальностью, как мусульманский народ периода раннего халифата или американский народ современных США. Полиэтнические оттенки сохранились, но они уже не играли доминирующей роли, кроме тех регионов, где были еще сильны традиции мусульманства, католицизма и протестантизма или был достаточно низким уровень урбанизации, либо действовали оба фактора вместе, что было характерно для национальных окраин, хотя последние представляли собой довольно значительные территории. Конечно, необходимо учитывать, что в христианстве культ всегда персонализирован, а новая идеология создавала неперсонализированный абстрактный культ (что ближе к восточному мировосприятию), к тому же имеющий футурологическую направленность.

Именно с точки зрения отражения потребности российского общества в консолидирующей идеологии "евразийцы" оценивали идеологические процессы, протекавшие в СССР, а также и те действия, которые осуществлялись большевиками, часто вопреки идеологическим догматам. Проблему идеологии "евразийцы" напрямую увязывали с проблемой единства государства, так как оно вырастает не только из хозяйственной сферы, но и из сферы духовно-культурной, т.е. преимущественно идеологической. В свою очередь, "примат культуры над государством" требует "единой культурно- государственной идеологии" ⁷ . Что касается советской идеологии, то, как неоднократно указывали "евразийцы", многие ее лозунги и постулаты вполне соответствуют христианским идеалам русского народа. К примеру, "защита угнетенных и эксплуатируемых", приоритет духовного над материальным, критика индивидуализма, эгоизма, алчности, этническая толерантность народа, которая легко трансформировалась в интернационализм.

Особенность мировоззрения, основанного на православии, состоит в том, что оно не признает рационалистического разъединения идеи (идеологии, как религиозной так и светской) и дел ⁸ . Поэтому в России и сформировалась традиция "бытового вероисповедничества", которая принципиально отличается от протестантской традиции, основанной на знании и трактовке библейских текстов для обоснования практических действий. Для протестанта достаточно личной веры. В православии "верующая личность должна быть соборна" ⁹ . Разрыв между идеей и практикой традиционно приводил Россию к кризису в сфере идеологии. Так было, когда европеизированное мышление и быт правящего сословия вступил в противоречие с "бытовым вероисповедни-чеством" народа, впоследствии образ жизни партийной номенклатуры вступил в противоречие с пропагандируемой идеологией, что привело к утрате доверия к этому слою. В России, более чем где-либо, эмпирическое бытие обладает смыслом и ценностью только при стремлении к идеалу, и особенно в меру его осуществления ¹⁰ . Выход из сложившегося положения "евразийцы" видели в официальном следовании религиозному идеалу, идеалу симфонизма культур.

В контексте проблематики самобытности рассматривались ими вопросы права, образования и их состояние в советской России. С их точки зрения, европейское пра-

стр. 58

восознание неприемлемо для России в силу того, что оно противоречит основам православного мировосприятия. Что касается образования, то "евразийцы" считали его функцией государства, которое обязано определять цели и задачи образования, оно же осуществляет высшее руководство, контроль, покровительство профессионализму. Поэтому они позитивно относились к политике советского государства в области образования. На разных этапах исторического развития интегративные функции в социуме выполняют различные структурные подразделения. В условиях секуляризированного общества образование, наука, право выполняют главную функцию по формированию мировоззрения в процессе социализации подрастающего поколения и их роль сравнима с ролью религии в эпоху средневековья.

"Евразийцы" принимали многие реалии советской действительности, и это обусловливалось их концептуальными позициями, согласно которым идеология, формы государственного устройства суть производные моменты, неразрывно связанные с культурой народа, с динамикой и фазами цивилизационного развития. "Культурное единство, в свою очередь, сказывается и как единство этнологическое, этнологии же культурного целого соответствует его география" ¹¹ . Таким образом, культура и этнологический тип - явления, тесно связанные как причинной, так и органической связью. Именно потому Россия так легко, безболезненно расширилась в свое время в Азии, вобрав в себя значительную часть Золотой Орды с ее населением, имевшим много общего с русским в культурном отношении, прежде всего в психологическом складе, формах быта, в мировоззренческих структурах, в этнических нормах, рассматривающих честь и достоинство выше личной безопасности и материального благополучия ¹² . Здесь объединяющими началами были: религиозная терпимость, общность этических и нравственных идеалов, идеализация героизма, неразвитость и неукорененность утилитаризма в культуре.

Согласно взглядам "евразийцев", российскую культуру нельзя рассматривать ни как европейскую, ни как азиатскую, ни как сумму и механическое сочетание элементов этих культур. Россия представляет собой особый тип цивилизации, сформировавшийся в едином евразийском пространстве. Это целостное образование, возникшее в результате славяно- тюрко-финского симбиоза и именно ее гетерогенность является залогом высокой адаптивности и повышенной социокультурной мобильности. Поэтому "евразийцы" с пониманием относились к политике дистанцирования СССР от Европы и к сведению этих контактов по большей части к технической сфере, что вполне вписывалось в их понимание межцивилизационного взаимодействия. "Сбросив татарское иго, мы должны сбросить и европейское иго" ¹³ , - писал П.Н. Савицкий. Но для этого Россия должна овладеть всеми основополагающими техническими достижениями западной цивилизации, при сохранении своей самобытной культуры, как это уже раз осуществила Русь в эпоху татаро-монгольского ига. Тогда она успешно переняла основы государственного строительства, систему внутригосударственной связи - почтово-ямщицкую службу, финансовую систему, а главное - организацию вооруженных сил. Русь смогла сбросить иго потому, что была хорошим учеником и овладела всеми теми достижениями, которые принесла монгольская система ¹⁴ .

По оценке "евразийцев", взаимоотношения евразийско- российского "культуро-субъекта" с европейским оказались менее удачными с точки зрения исторических перспектив, чем с монгольским. Чтобы противостоять Европе, Россия должна была усвоить известные технические преимущества первой, но их усвоение, в силу ряда обстоятельств, из средства превратилось в самоцель. "Вместо техники русские стали заимствовать европейский образ мысли, рассчитанный на совершенно иной психологический тип людей, - писал Н.С. Трубецкой. - Русский человек перестал быть самим собой, но не стал и европейцем, а просто изуродовался. Вследствие этого изуродовались и все внутренние отношения между русскими, появились глубокие пропасти, отделяющие одних русских от других, порвались социальные связи. Двухвековой режим антинациональной монархии, восстановивший против себя все слои населения, привел к революции" ¹⁵ . Н.С. Трубецкой указывает на то, что при противопоставлении себя России ни-

стр. 59

какая власть удержаться не может. Разрыв между народом и правящим слоем возник тогда, когда процесс европеизации разрушил национальное единство, национально-культурные причины привели к социально-политическим следствиям, где барин был не просто представителем господствующего, угнетающего класса, но носителем чужой культуры, тогда как народ продолжал жить обломками национальной культуры.

Тем не менее "евразийцы" не были апологетами советской власти. Они тем и интересны, что, будучи противниками этой власти, не отрицали и не обесценивали все, что ею делалось, в отличие от большинства противников советского строя. Они сумели оценить и плюсы и минусы существовавшей социально-экономической, государственно-политической, социокультурной и идеологической системы. Основную ошибку новой, коммунистической власти и ее бесперспективность Н.С. Трубецкой видел в том, что она не сделала правильных выводов из истории и оказалась зараженной "ядом европейской цивилизации", насаждая в России мировоззрение, выросшее на почве европейской цивилизации, "ошибочно принимаемой ими за культуру человечества" ¹⁶ .

Итогом послереволюционных преобразований было почти полное устранение русской национальной обрядности, национального быта, национальных праздников. Празднование Пасхи и Рождества в советское время скорее свидетельствовало о размывании традиции, чем о ее живучести. Характерно то, что праздники отмечали вне постижения метафизического смысла происходящего и ограничивались для Пасхи набором пасхальных яств: для Рождества ситуация вообще выходила за пределы допустимого с точки зрения религиозной нормативной системы - после бурно отмеченных в период сурового поста новогодних праздников граждане приступали к рождественским. Данное явление свидетельствует о нарастании маргинализации общества, в последние десятилетия этот процесс усиливается - те же новогодние торжества дополняются элементами буддизма, когда каждый знает, год какого животного по буддийскому календарю наступает, и это нередко сочетается с ношением православного креста - символа веры. Подобная ситуация не результат распространения массовой культуры, а явление более сложное по своим детерминационным факторам. Кризис прежней идентичности всегда связан с поиском новой, а он (этот поиск) идет нередко по пути объединения ранее несовместимых элементов.

Язык - это то единственное, что сохраняло иллюзию реальности существования русского этноса, несмотря на все прочие реалии (то же можно сказать и о ряде других народов). Русская речь была в такой же мере признаком принадлежности к советскому обществу, как и к русскому этносу. Возможно, поэтому русские в меньшей степени, чем представители других народов оказались носителями этнонационального сознания, что отчетливо показали события 90-х годов XX в. Русский язык не был строго этническим в России всегда, после революции эта черта его еще более усилилась, а стимулируемое государством возрождение национальных языков шло строго в рамках двуязычия. Русский, язык, разумеется, не остался без изменений. Была предпринята реформа правописания, чудом не подверглась кардинальной реформе грамматика, поскольку для языка межэтнического общения чем проще она (прежде всего для письменного языка), тем удобнее, и такая потребность объективна. Существенно изменился за относительно короткое время разговорный и письменный язык: налицо не типичное для русского языка обилие аббревиатур, широкое применение неформальной лексики, мощная экспансия иностранных слов, отмена традиционной формы обращения. Все это является отражением в языке реальных социальных процессов, происходящих с носителем этого языка, и в данном плане очень показательно вытеснение в последней четверти ушедшего века этнонима "русский" терминами "россиянин", "русскоязычный", надэтничными по своему характеру.

Не менее показательна для советского периода и другая тенденция. Организация и поощрение миграционных и урбанизационных процессов в стране были необходимы с точки зрения не только экономической целесообразности, но и, в не меньшей степени, трансформации этнических и цивилизационных принципов устроения общества. Вырвать активное население из привычной этнической и социальной среды (прежде всего сельской) и переместить его в город - предпосылка для привития ему другого мировоззрения. Ту же роль играет снятие ограничений (ранее накладывае-

стр. 60

мых верой, традицией) на межэтнические, межконфессиональные браки. Крупные города, молодежные стройки, освоение новых земель стали этническим "плавильным котлом". Меньше всего этим процессам оказались подвержены малые города и сельская местность, именно в этих регионах дольше всего сохранялись системы внутриэтнических связей.

Послереволюционная социальная, экономическая и идеологическая практика в значительной степени ослабила этнические структуры бывшей империи. Для многих народов, в том числе русского, от внутриэтнических связей остались самоназвание - этноним, запись в паспорте, бытовые черты и язык. Идентификация в советский период шла по культурной принадлежности, но границы цивилизационной структуры расширились за счет включения в нее ряда мусульманских этносов (тюрко- и ирано-язычных). "В процессе стихийного диалога носителей разных традиций формировалась специфика характера российской цивилизации" ¹⁷ . Это объединение шло на базе прежних ценностно-культурных ориентиров, но при исключении антагонистических норм, идущих как из православия, так и из мусульманской традиции. Этим объясняется и гонение на религию, запрет религиозных праздников и их замена новыми, равнозначными для всех, объединяющими всех (Новый год вместо Рождества и Навруза, 8 Марта - праздник всех женщин, как матерей, как тружениц, 1 Мая - праздник борьбы всех трудящихся с эксплуатацией, 7 ноября - праздник освобождения всех народов страны от классового угнетения, множество профессиональных праздников и т.д.).

Новая система ценностей в какой-то мере опиралась на прежнюю ментальность, национальную психологию, но одновременно пыталась опереться на те качества в психологии людей, которые были общими у разных народов, населяющих страну. Эта общность психологического склада уходит своими корнями в глубокую древность. Эти психологические характеристики, несмотря на различия исторических судеб и усвоенной религиозной догматики, сделали возможным общее цивилизационное строительство на евразийском пространстве, на их основе стало возможным объединение сходных культурных стереотипов, которые и были подняты до уровня цивилизационной общности. Как уже отмечалось, это принцип коллективизма, приоритета общества над личностью, антииндивидуалистическая мораль и т.д.

Усиление социокультурного единства общества в советский период шло и посредством выравнивания социально-бытовых реалий и социально-экономического положения на всей территории страны, что нашло отражение в различных сферах человеческой деятельности. Связано это было прежде всего с устранением влияния церкви на личную жизнь граждан (а ее влияние в городах большим и не было) и взятием на себя части регулятивных социальных функций комсомольской и партийной организациями. Такому выравниванию способствовало установление и единых юридических норм на всей территории страны, чего не было в дореволюционной России. Параллельно шел процесс приближения к единому образцу систем образования и здравоохранения, т.е. сфер, наиболее способствующих социальной адаптации личности к изменившимся социально-экономическим и политическим реалиям, что и приводило к добровольному принятию этих реалий. Идея защиты индивида коллективом была в равной степени созвучна религиозному мировосприятию.

Таким образом, в СССР при значительном ослаблении внутриэтнических связей утвердилась ценностно-культурная и коммуникативная система на уровне цивилизации, а интеграционные процессы в социально-экономической сфере расширили возможности коммуникации. Заимствования из ценностно-культурной системы западной цивилизации проходили жесткий культурно-идеологический отбор и в сочетании с юридическим запретом на пропаганду национализма и равными для всех граждан условиями в социальной, хозяйственной и политической сферах жизни создавали условия для внутренней стабильности государства.

* * *

Государство "евразийцы" рассматривали как форму политического бытия народа. Оно - орудие субъекта культуры и само по себе не обладает творческой силой; на-

стр. 61

против, через него осуществляется творческая деятельность исторического субъекта. Государство направляет развитие культуры, но только в качестве концентрированного выразителя воли "культуро-субъекта" ¹⁸ , оно - средство осуществления этого бытия, но не цель. Идеология, право, формы хозяйственной деятельности тоже детерминированы особенностями развития "культуро-субъекта", в иерархии они подчинены государству. Точно так же через призму состояния "культуро-субъекта" рассматривалась ими и революция.

"Евразийцы" были пионерами в анализе причин революционных событий ¹⁹ и логики послереволюционного развития страны. По глубине этого анализа их работы во многом превосходят литературу постперестроечного периода. Именно глубокое знание объекта исследования позволило им дать довольно точный прогноз развития на перспективу по ряду ключевых параметров. Они выступили против упрощенного подхода в понимании фактов и процессов русской революции, особо подчеркивая, что неприятие революции не означает непризнания ее как исторического события.

"Евразийцы" рассматривали революцию не как аномалию, не как сбой в развитии общества, а как этап его развития, в процессе которого природа субъекта лучше раскрывается, а противоречивые тенденции его развития обнажаются. Предметом исследования "евразийцы" сделали не только революцию, но и те сложные, глубинные исторические явления и процессы, которые подспудно подвели страну к ней. Они попытались дать комплексный анализ революции, выделив два ее базовых взаимообусловливающих пласта - социально-политический и религиозно-культурный. К сожалению, второй пласт зачастую выпадает из поля зрения большинства современных исследователей, что делает их анализ поверхностным и малопригодным для перспективного прогнозирования как ситуаций, так и тенденций развития страны в постперестроечный период.

Русскую революцию "евразийцы" исследовали с позиций цивилизационного подхода. Они выводили ее не из абстрактной истории капитализма, а из реалий российской действительности. "Русской революции в Европе не может быть - писал Г.В. Флоровский, - революция в каждой стране является только результатом местных условий" ²⁰ . Признавая неизбежность революции, они не оправдывали ее морально, но при этом подчеркивали, что нравственный приговор не предрешает оценки исторической. "Евразийцы" оценивали русскую революцию в контексте предшествовавшей ей российской истории, видели в ней "прежде всего, саморазложение императорской России" ²¹ , столкновение народа и европеизированного правящего слоя, не способного выражать идеологию широких народных масс, которые из своей среды выдвинули новый правящий класс. Революция рассматривалась ими как определенное состояние "культуро-субъекта", его болезнь. Особо подчеркивалось, что революция возможна в том лишь случае, когда процесс разложения не уничтожил живых сил "симфонической личности", в противном случае народ без всякой революции превращается в этнографический материал и не может больше выступать в качестве субъекта исторического процесса ²² . Как писали Г.В. Флоровский, П.П. Сувчинский, Н.С. Трубецкой, в революции отразились глубинные процессы, происходившие в обществе, она во многом была следствием петровских реформ, разрушивших интегрированное общество, объединенное общим типом национальной духовной культуры. Она - следствие глубокого социального и культурного потрясения общества, выразившегося в смене власти. "В революции совершился суд истории над определенным историческим периодом русской жизни, т.е. над определенным решением выдвигаемых задач" ²³ .

Революция выявила параллельность протекания двух процессов - разложения старого правящего слоя и формирования нового, одновременно вырабатывавшего принципиально иные методы отбора элиты, при этом "жизненные элементы" старого правящего слоя были "органически освоены новым" ²⁴ (использование специалистов, воссоздание ряда социальных институтов и др.) Н.С. Трубецкой обращает особое внимание на функциональную связь между типом отбора правящей элиты и формой правления, а также на их связь с экономическим, социальным и культурным укладом ²⁵ . Революция выработала принципиально новый метод подбора кадров для пра-

стр. 62

вящей элиты, чем-то сходный с системой китайского мандарината, но с сильной политико-идеологической окраской. Историческую заслугу революции "евразийцы" видели в том, что она покончила с европеизацией империи и создала множество исторических новаций в различных сферах: политической (новый тип партии, советы - новая разновидность демократии), экономической (новый тип организации хозяйства), социальной (новый принцип формирования элиты, организации образования), военной ²⁶ . Ее негативными моментами они считали насилие, привнесенность коммунистической идеологии, историческую обреченность возникшего государственно- административного образования. В то же время они указывали на то, что в процессе революции появились новые формы и принципы государственного устройства ²⁷ , посредством которых снимались противоречия между правящим слоем и народом, и возникла тесная связь власти с массами, обеспечиваемая системой широкого представительства последних в ее структурах. В этом плане советская система рассматривалась ими как более прогрессивная, по сравнению с западной демократией, форма государственно-политического устройства общества.

"Евразийцы" стремились понять любое революционное явление в его амбивалентности, диалектичности. Именно с этих позиций они подходили к оценке исторической роли большевиков и их партии. Для них коммунисты были и творцами, и орудием революции. На разборе деятельности большевиков была показана далеко не однозначная взаимосвязь целей и результатов человеческой деятельности. Результаты эти зависят не только от поставленных целей, но и от давления среды и случайных обстоятельств. Коммунисты, стремясь построить новое общество, на деле возрождали российскую государственность, борясь с капитализмом они боролись с европеизацией России. Двойственность самой революции виделась "евразийцами" в переплетении двух противоречивых тенденций - разрушительной и созидательной. Стихийная мощь низов может снести разложившуюся верхушку, а вместе с ней и структуру государственной власти, но при этом "в самом разрушении старой государственности народ выступает на защиту государственности" ²⁸ , так как разрушение это есть реакция на разложение правящего слоя и народ, оставаясь здоровым", бурно реагирует на социальную болезнь, в которой видит угрозу своему государственному бытию и выражает стремление к самоорганизации на новых принципах, чем стимулирует поиск новых государственных форм. Тем самым революция выступает механизмом обновления социальной структуры, замены элиты, ставшей неспособной выражать интересы целого, изменения идеологии. Идея, идеалы, идеология, заменяются не потому, что они ложные, а потому, что становятся абстрактными, непонятными основной массе, не обретают адекватную форму своего существования. Только та идеология может быть принята широкими слоями, которая, пусть и в несовершенной форме, отражает народное миросозерцание.

Задача преодоления революции ставилась "евразийцами", но не как реставрация прошлого, не как возвращение назад, что они отрицали как невозможное в принципе, а саму такую попытку считали для страны пагубной. Выход из революции они видели возможным "только на пути, вмещающем в себе весь ее опыт,... признания всего нового социально- экономического переустроения при отказе от ее духовно- идеологических оснований" ²⁹ . Анализируя неудачи белого движения, они показали, что преодолеть революцию невозможно, игнорируя те жизненные противоречия, которые привели к революционному взрыву и в дальнейшем питали революционный процесс. Эти противоречия могут быть преодолены только творчески, на путях повседневной культурной деятельности и духовного созидания. "Евразийцы" утверждали необходимость в перспективе новой идеологии и новой партии - по содержанию, а не по форме или структуре, как средства преодоления будущих катастроф социально- политического развития страны ³⁰ .

В этом они видели единственную возможность избежать движения по кругу, когда социализм отвергается капитализмом с тем, чтобы через некоторое время быть вновь отвергнутым социализмом. По их мнению, это должна быть "сознательно-религиозная" идеология и не отвлеченно- интернациональная, а евразийско-русская. Что же касается формы и структуры созданной большевиками партии, то они вполне приемлемы для новой идеологии, к тому же, по их мнению, она может базироваться и на существующем строе, при его постепенном отходе от

стр. 63

марксистской идеологии. Они считали, что если бы коммунистическая партия "сразу и без замены чем-либо ей равнозначным исчезла, наметившиеся ... новые формы и новый правящий слой оказались бы в очень затруднительном положении". С гибелью большевистской партии "связаны серьезные опасности для всего нового правящего слоя, для создавшихся новых форм государственности и для нормального развития самой Евразии-России" ³¹ .

"Евразийцы" четко разводили желаемое и действительное. Для них была неприемлема советская власть, но при этом они признавали, что именно она смогла организовать всероссийское социальное действие потому, что имела опору в "реальном соотношении жизненных сил" ³² . Подтверждение этому они видели в восстановлении военного могущества и исторических границ Российской державы. Самая большая ошибка для будущего России-Евразии, по их мнению, - это попытка коммунизации и русификации Европы. На деле это было бы попыткой вывести культуру за ее естественные границы, "за пределы жизненных русских задач" ³³ .

Анализируя причины возвращения СССР к прежним границам России и достаточно устойчивому состоянию, "евразийцы" пришли к выводу о закономерности и естественности данного процесса. Советский Союз занял ту же геополитическую "нишу", что и царская Россия, в силу объективных причин. Как они полагали, Россия - не Европа и не Азия - это особый геокультурный мир, с четко очерченными границами на западе, юге, востоке и севере, имеющий внутри себя жесткую симметричную систему зон. Сами природные условия Евразии в значительной степени предполагают необходимость культурного, экономического и политического объединения, в отличие от Европы и Азии, где условия вполне допускают существование малых государств. Преобладание равнинной местности, обширной степной и лесостепной зоны, многочисленных рек и озер, пересекающих лесные территории, способствуют миграционным процессам, позволяют этническим и культурным элементам интенсивно взаимодействовать, скрещиваться и перемешиваться. Это наложило отпечаток на мировоззрение живущих здесь народов, обусловило своеобразную идеологию "братства народов". Никогда в истории Евразии не возникала идеология периферийного варварства, не было деления народов на высшие и низшие. Здесь "взаимные притяжения ... сильнее, чем отталкивания, ... здесь легко просыпается "воля к общему делу" ³⁴ .

Другой отмечаемый существенный фактор, обусловливающий целостность Евразии и противопоставляющий данный регион другим - максимальная удаленность огромной территории от морских транспортных коммуникаций и тем самым от мирового рынка. Данный фактор ставит Евразию в экономически невыгодное положение по отношению к другим, прежде всего приморским регионам. Для внутриконтинентальных государств экономические партнеры обусловлены территориальной близостью прямо пропорционально их удаленности от морских транспортных коммуникаций. Компенсацией за удаленность может быть только внутренняя экономическая интеграция региона, которая и способствует образованию крупных государств или государственных объединений. Это повышает конкурентоспособность и просто выживаемость данной геополитической структуры. "Наиболее обездоленной среди стран мира - в смысле данных к участию в океаническом обмене - является та экономически-географическая сфера, которую мы обозначаем именем Россия-Евразия", "... перспектива быть задворками мирового хозяйства становится - при условии интенсивного вхождения в мировой океанический обмен - основополагающей реальностью". К тому же, в силу географического положения, существует большой риск военно-политического пресечения обмена ³⁵ . Россия-Евразия имеет все условия для хозяйственного самодовления. Связано это с богатством и разнообразием климатических поясов, разнообразием почв, богатством полезных ископаемых (ресурсов для промышленного производства).

В силу своего географического положения Евразия-Россия- СССР, по мнению П.Н. Савицкого, всегда стоит перед выбором: либо, будучи удаленной от морских коммуникаций, сделать приоритетным своей экономической политики вступление в мировой торговый обмен, где доминирующее положение занимают океанические страны, и быть задворками мирового хозяйства, либо развивать многоуровневые ин-

стр. 64

теграционные процессы в пределах данной географической сферы. Формы же экономического, культурного, исторического бытия с неизбежностью приобретают и определенные политические формы. Таким образом, и возникновение СССР на территории бывшей Российской империи - процесс вполне закономерный, естественный. Это приспособление России к своей континентальности, процесс "взаимотяготения стран, обращенных друг к другу силой" океанической "своей обездоленнос-ти" ³⁶ . В географической целостности Евразии выражено и ее культурное единство. Пространственная обособленность формирует не только определенный (супер-) этнический тип, но и особенный культурный тип, продолжающий традиции как византийской, так и степной культур, но не сводимый к ним, а трансформирующийся в качественно новое целостное состояние. Поэтому, как считали "евразийцы", мы не славяне и не туранцы, не европейцы, не азиаты, а русские - носители самостоятельной культурной традиции, сформировавшейся в определенной пространственно-временной среде.

На основе исследования исторического материала "евразийцы" показали, что Евразия имеет тенденцию к периодической пространственно-политической консолидации ³⁷ . В случаях консолидации геополитическая масса евразийского монолита во много раз превышает разрозненную массу океанических государств. Это природное тяготение "хартленда" к объединению всегда создавало мощный противовес иным геополитическим образованиям, что вызывало ответную реакцию, направленную на политико-территорриальное дробление этого монолита. Они также обратили внимание на переменный характер связи его бытия с конкретными социо-культурными общностями. Тюрки, монголы, русские объединяли огромную территорию "хартленда" в определенные периоды времени и если Россия потерпит поражение в борьбе за "хартленд", то это вовсе не означает, что не появится новая сила или преобразованная старая, некая дочерняя цивилизация, которая этот процесс осуществит вновь. Запад же, как справедливо утверждает А.С. Панарин ³⁸ , воспользовавшись представившимся редким случаем, попытался "дожать" своего бывшего противника, расчленив его пространство и тем самым уничтожив его как великую державу, контролировавшую "хартленд" в XX в., однако именно это активизировало рост антизападных, авторитарно- восточных импульсов, наличествующих в ее традиции. Сам равнинный, лишенный естественных барьеров, характер евразийского пространства, полиэтничного по составу населения накладывает ограничения на "политический выбор и геополитическое творчество" и обусловливает собственную геополитическую логику в ответах на Вызов - при давлении с Запада активизируются восточные элементы, при давлении с Востока - западные.

Силу и слабость объединительного принципа СССР "евразийцы" видели в особенностях советского федерализма, в том, что нация здесь не самоцель, а средство, принцип социального идеала ставится выше самостоятельного бытия нации ³⁹ . Центр обладает громадными возможностями при издании общих правовых норм и утверждении общих начал политики. Однако он осуществляет власть только через посредство партийных структур, так как в автономных и союзных республиках созданы самостоятельные центры власти. Поэтому "евразийцы" подвергали критике лозунг "самоопределения наций", считая, что он таит в себе стихию разложения и вражды. Они считали, что основой федеративного деления должна быть не национальность, а некая экономическая, географическая и, по возможности, культурная целостность. Проблема эта не менее актуальна и сегодня. Так, в современной России из 27 млн. представителей нерусской национальности только 10 млн. - представители титульных наций, причем значительная их часть проживает вне национальных территорий. В данной связи и теоретически и практически значимым является вопрос о сочетании традиций общей государственности, общего образа жизни и единой социокультурной системы с этническим, конфессиональным и национально-культурным плюрализмом ⁴⁰ .

В советский период политика самоопределения наций осуществлялась в пределах признания всеми образованиями коммунистического идеала, который выполнял

стр. 65

идентификационную функцию. Н.Н. Алексеев в 1927 г. предугадал ход развития советской государственности, указал на ее ахиллесову пяту. Для него было очевидным, что совпадение административных границ с национальными и признанием местного языка в качестве государственного способствует пробуждению местного национализма, который не может не угрожать самим началом коммунистической системы, а главное - государственной целостности страны. По его мнению, наибольшую опасность для судеб не только советской власти, но и будущего России представляет шовинизм национальных меньшинств, являющихся титульными нациями. Н.С. Трубецкой, писал, что для существования государства необходим единый субстрат государственности, а таковым в СССР стал классовый субстрат и без его замены на другой отказ от коммунизма приведет к разрушению государства ⁴¹ .

Одной из особенностей русской революции, таким образом, было то, что она подменила (или заменила) национальный субстрат государственности субстратом классовым и тем самым предопределила недолговечность существования самой формы нового государственного образования. Выдвинутый ею примат классового принципа привел к недооценке национального фактора, но тому были объективные причины - национальное самосознание крестьян, особенно в Средней Азии было очень низким, люди часто не знали, к какой национальности они принадлежат, главным идентифицирующим фактором выступала вера, а успешная борьба с религией создавала у власти иллюзию утраты населением прежних форм идентификации. Но эти же, казалось бы, разрушенные формы идентификации, успешно воссоздавались на национальной основе, вполне легитимно, более того, при поддержки власти. Развитие национальных языков и конституционное закрепление национально- государственных структур никак не вступало в противоречие с коммунистической идеологией, а ослабление этой идеологии и тем более ликвидация партийных (по сути партийно- государственных) структур при укреплении национально- государственных образований просто не допускалось теоретиками советского периода.

"Евразийцы" же просчитывали как раз такую ситуацию и видели выход из создавшегося положения в смене оснований идентификации. Для этого необходимо было заменить классовый субстрат национальным, в который они включали всю совокупность народов России. Евразия рассматривалась ими как экономическое, географическое и культурно- историческое целое, где судьбы народов переплелись, спаялись гораздо крепче, нежели это было возможно в рамках панславизма, пантуранизма, панисламизма. Только "... пробуждение самосознания единства многонародной евразийской нации способно дать России-Евразии тот этнический субстрат государственности...". "Национальным субстратом государства, которое называется СССР, может быть только вся совокупность народов, населяющих это государство, рассматриваемая как особая многонародная нация и в качестве таковой обладающая своим национализмом" ⁴² . Они считали, что внутренняя политика государства должна основываться на общенациональной идее; при этом общество имеет единую государственно-идеологическую организацию, а правящий слой отбирается по признаку преданности общенациональной идее. Жизнеспособность государства зависит от эффективности власти, от преданности элиты национальным интересам. Исходя из этого, "евразийцы" позитивно относились к однопартийности, введенной в СССР, хотя не принимали самой идеи (коммунистической идеологии), лежащей в основе советского государственного строя.

Неприятие "евразийцами" социализма вытекало из самого понимания ими духовного, их оценки значения религии для государства. Они исходили из того, что всякое государство имеет политическую и идеологическую константу - основополагающий принцип. Это путеводная идея государства как целого, его основное призвание, его цель. В этом смысле позитивное отношение к однопартийной системе в СССР у "евразийцев" связывалось с понятием идеокра-тии. Они считали советскую систему в принципе несовместимой с многопартийностью и в этом не видели ничего плохого, так как исходили из того, что выражение воли нации как некоего органического целого стоит выше интересов партий ⁴³ .

стр. 66

Несмотря на то, что "евразийцы" рассматривали коммунистическое правление как временное, хотя обусловленное исторически, они видели заслугу большевиков в сохранении геополитической и экономической целостности - России-Евразии. Они допускали смену названия государства, так как "религиозно-культурное единство, объемлемое и выражаемое русским государством, шире, чем русская, в узком смысле этого слова, культура, должно получить некоторое терминологическое закрепление", но при этом не принимали вариант, реализованный большевиками. "Надо выбирать между уже вошедшими в употребление понятиями: неудобопроизносимым четырехбуквенным СССР и Евразией". Расходились они с большевиками и в идеологических вопросах, не принимая коммунизма в принципе, они оценивали реальные действия советской власти как направленные в основном в интересах евразийской (российской) цивилизации. Будущее России виделось ими не в возвращении назад, не в копировании чужого опыта, не во вхождении в европейскую цивилизацию под лозунгом присоединения к общемировой цивилизации, а в дальнейшем движении вперед посредством использования накопленного опыта, в том числе и в советский период.

В настоящее время мы имеем возможность сравнивать два типа критики - в начале и конце века - одной и той же теории - марксизма, одного и того же процесса - создание социалистического общества, по отношению к одному и тому же объекту -России. Подход "евразийцев" базирующийся на цивилизационной концепции, оказался более охватывающим, глубоким и, как показали последующие события, обладающим значительными прогностическими возможностями. Доминирующий в постсоветский период в литературе и средствах массовой информации упрощенный взгляд на революцию и последующие процессы дезориентирует общество и власть, перед лицом таких процессов, как рост антизападных настроений, набирающие силу конфликты между рабочими и работодателями, усиление апатии к демократическим завоеваниям (свободе слова, альтернативным выборам и т.д.).

"Евразийцы" четко сформулировали, в чем они не согласны с марксизмом вообще и с большевизмом в частности. В концептуальных вопросах общественного развития они исходили из цивилизационной теории и не разделяли марксистского взгляда на закономерности исторического процесса, выступали против самой идеи существования общемирового закона социального развития, настаивали на самобытности культурного мира России-Евразии наряду с другими цивилизациями. Они отрицательно относились к прогрессистской модели общественного развития, к тезису о приоритете практики над идейно-метафизической стороной бытия, исходили из принципиальной невыводимости духовной сферы из сферы материальной. Они отвергали идею класового подхода, взгляд на религию как на продукт и средство классового угнетения, расходились с большевиками в оценке роли государства. В отличие от марксистов рассматривали его не как инструмент организации классового господства и угнетения, а как средство, условие существования "культуро-субъекта". Анализируя социальную структуру общества, они делали акцент на роли не классов, а правящей социальной группы, способах и путях ее образования, общественных функциях элиты.

Существенны расхождения между "евразийцами" и марксистами в понимании природы общественного идеала. Они отрицали саму возможность создания идеального общественного строя, гармонии между обществом и личностью, рассматривая социальную дисгармонию в качестве средства, позволяющего избегать общественного застоя ⁴⁴ . В то же время "евразийцы" указывали на огромную роль социального идеала в жизни общества и анализируя белое движение, пришли к выводу, что в числе причин его поражения было нежелание в практических

стр. 67

действиях считаться с народным идеалом. Среди причин поражения белого движения, они называют преобладание идей реставрации старого и отсутствие четкой социальной перспективы для большинства трудящихся масс. Особое внимание они уделяли проблеме целей и средств, указывая на недопустимость при решении стратегических задач использования противоречащих им средств. Идейно- мировоззренческая нагрузка используемых средств способна изменить восприятие целей в массовом сознании. Так, главной идеей белого движения была национальная идея. Однако поддержка ими интервенции против России в качестве средства борьбы с большевиками, дала именно последним столь недостающую идею борьбы за национальные интересы страны, которой не было у них первоначально, что в соединении с идеей социальной справедливости сделало большевиков самой мощной силой в России на тот момент.

Задолго до многих "евразийцы" подметили две базовые составляющие российского менталитета - стремление к справедливости, традиционно выражающееся в идее государства Правды ⁴⁵ и неспособность равнодушно переносить поругание национального достоинства. Поэтому для них не случайно то, что именно в России сложились общественные силы, ставшие с оружием в руках бороться против социальной Неправды. К сожалению, эти аспекты их учения не получили должной оценки и учета, и сегодня наша действительность все чаще напоминает о пагубности забвения этих фундаментальных характеристик российского архетипа. Не менее актуальный ныне вопрос о национальной идее также не может быть решен без учета проблемы национального достоинства и социальной справедливости. Постсоветский период показал, что процесс становления новой идеологии, выработки общенациональной идеи более сложный, чем процесс разрушения старой. Время все более убеждает в правоте "евразийцев" в том, что формирование идеологии, разделяемой всеми слоями общества, невозможно вне контекста национальной культуры, идеология широких масс не может быть заимствована из других культур или разработана исключительно на рационалистических принципах, без учета менталитета, национального характера, стереотипов поведения, исторического опыта народа в целом.

Современная Россия находится в процессе поиска своего социального идеала. "Евразийцы" считали, что социальный идеал всегда формируется в органической системе миросозерцания народа, базируется на системе его первоосновных ценностей. Разрушение иерархически организованной структуры этого миросозерцания, разрыв цепи позитивной социокультурной эстафеты способствует развитию нигилизма, ведет к установлению самочинных объектов лжеобожания ⁴⁶ , либо к самоненавистничеству и самоистреблению. Противостоять им может только целостная позитивная система мировоззрения, а не фрагменты иных мировоззренческих систем. Еще в начале века они пришли к выводу, что идеи экономической и политической свободы, правового государства не могут быть альтернативой такой целостной системе и не могут реально конкурировать с большевистской идеологией и практикой, во многом вобравшей в себя стихийный протест масс против социальной неправды и опиравшейся на многие традиционные ценности российского мировоззрения. К тому же социализм был принят значительной частью населения, оказавшейся неспособной на психологическом, бытовом, политическом уровне включиться в общественную жизнь страны в предреволюционный период в силу существовавшего социокультурного раскола общества.

"Евразийцы" выступали против фетишизации идеи правового регулирования общественной жизни, столь популярной в настоящее время и порой претендующей наряду с идеей демократии на роль социального идеала. Они показали, что установление правового государства не решает жизненных проблем человека, если право становится формально- догматическим защитником Неправды. В подобных случаях стремление к правде будет выражаться в форме антиправовых действий, что особенно вероятно в условиях доминирования в сознании на уровне архетипа идеи государства социальной справедливости. В России отношения должного и сущего коррели-руются трансцендентным пониманием правды, а не оцениваются с позиций современной законодательной нормы. Мстислав Шахматов, анализируя древние рукописи, пришел к выводу, что идея государства Правды возникла не путем рационалистиче-

стр. 68

ской конструкции, а в рамках православного мировоззрения, вышла из векового религиозного политического опыта и с позиций русского мировоззрения именно на Правде должен основываться весь строй политических взаимоотношений в обществе. Попытка отвергнуть эту идею, заменить ее идеями регулярного государства, просвещенного абсолютизма, правового государства предпринимались неоднократно, но успеха не имели, потому что исходили из приоритета временного, мимолетного, прагматического и не могли удовлетворить стремление народа к высшей Правде ⁴⁷ , к подчинению государственности ценностям, имеющим непреходящее значение. "Государство Правды" - более широкое понятие, чем правовое государство, так как включает в себя помимо правового аспекта еще и метафизическое содержание, этим и объясняется трудность его замены даже на уровне массового сознания идеей правового государства. "Евразийцы" показали, что говорить об истинности или ложности идей в социальной сфере бессмысленно, ибо всякая идея соответствует какому-нибудь внутреннему переживанию и в этом смысле является реальностью и совсем не обязательно должна быть понята рационально. Социальный миф или социальная утопия порой обладает не меньшей силой, чем рациональная теория.

Не менее актуален сегодня и поставленный "евразийцами" вопрос о русской экономической мысли. Они еще в начале века подметили, что для данной области знания в России характерно смешение познавательного и оценочного подходов. С одной стороны, это выражается в подобострастно-ученическом отношении к западным идеям, а с другой стороны, - в наивно романтической постановке подлежащих решению проблем. К сожалению, и в постперестроечный период эти два подхода продолжают доминировать. Научные достоинства экономистов у нас зачастую измеряются степенью привлекательности их политических взглядов. Опять упускается из виду, что в России гораздо большее значение, чем на Западе (где доминирует идеал свободы, а не справедливости, как в России), имеет социальное наполнение экономических теорий и базирующихся на них практик. "Евразийцы" особо обращали внимание на онтологические предпосылки русской экономики, на качественную неодинаковость самого процесса хозяйственной жизни в различных природно-климатических регионах. Эта несхожесть существующих хозяйственных систем и определяет плюралистический уклон экономической мысли ⁴⁸ . Поэтому они настаивали на необходимости государственно-частной системы хозяйствования для России.

"Евразийцы" исходили из представления о том, что собственность не является исключительно правовым феноменом. Это явление социальное: собственность устанавливается не односторонним актом лица или группы лиц, а обществом или с его согласия. Отсюда следует, что принимаются только те ее формы, которые соответствуют менталитету общества. Они предостерегали от переоценки возможностей чисто правового регулирования отношений собственности, особенно в условиях России. Предельно широкая практическая реализация принципа частной собственности с необходимостью имеет ряд следствий". "Частная собственность, введенная без всяких коррективов, означает бесконечное обогащение одних и обеднение других. Пролетаризация и пауперизм суть вечные спутники частной собственности... спутником ее является и социализм, т.е. новое обесценивание принципа частной собственности" ⁴⁹ , а от социализма путь снова ведет к капитализму (это высказывание относится к 1928 г.), а далее события развиваются по кругу. Выход из этой дурной бесконечности они видели в правильном понимании собственности, согласно которому институты собственности не суть какие-то абсолютные категории, а только более или менее временные установки. Динамика развития общества затрагивает формы собственности, поэтому не может быть универсально приемлемых форм. "Евразийцы" считали, что нельзя подменять общественное содержание собственности правовым. Правовая норма субъективна, она может меняться произвольно, следовательно, произвольно должно меняться и существо собственности, тогда она сама не будет носить объективного характера. К тому же на уровне массового сознания приобретаемая собственность должна выступать как эквивалент трудовых затрат. Тип собственности формируется конкретным обществом на основе некой социальной связи, вне которой она существовать не может. Устой-

стр. 69

чивое владение собственностью становится, таким образом, возможно не благодаря личной воле, законодательному акту, оно обеспечивается прежде всего поддержкой общества.

Социализм "евразийцы" рассматривали как попытку реорганизации как распределения, так и производства, правда, не совсем удачно реализованную, что не отрицает в принципе саму идею их реорганизации. Из неудачной попытки не следует возвращение к ранее отвергнутой форме собственности или, что еще хуже, заимствование чужой, так как форма собственности должна соответствовать ее носителю - народу, его культуре, менталитету, конкретному времени и пространству. Они обращали внимание на то, что исторически наиболее распространенная форма реформирования собственности на практике оказалась лишь сменой ее субъектов. Это никогда не приносило существенного результата, в силу чего со временем социалистическая система хозяйствования выродилась в государственный капитализм. "Евра-зийцы" настаивали на преобразовании содержания собственности, на пересмотре прежде всего отношения ее субъекта к самому объекту. Право собственности, по их мнению, должно уравновешиваться обязанностями. Абсолютной частной собственности они противопоставили относительную. Это означает, что управление собственностью принадлежит владельцу, но находится под контролем государства и общества.

Общий вывод "евразийцев" о субъектах собственности в экономической жизни сводится к тому, что, чем равнокачественнее такие субъекты, тем больше у страны (особенно с российскими размерами) шансов на успешное развитие. Другим немаловажным фактором для них является то, что русская социально-экономическая проблематика этична по своему характеру, идея социальной справедливости является здесь основополагающей. Любая попытка провозгласить новых собственников только на юридическом основании субъектами священного и неприкосновенного права собственности будет иметь своим результатом смертельный удар по правосознанию. Ссылки на европейское право неприемлемы в силу противоречивости базовых социо- культурных оснований правосознания. На уровне общественного сознания это воспринимается как санкционирование права на грабеж, как торжество силы и отрицание исторической справедливости ⁵⁰ .

Однако мы, как и прежде, либо пытаемся удачный для определенных регионов страны опыт абсолютизировать, перенести его на всю хозяйственную систему, либо вообще подогнать ее под привлекательные иностранные образцы или реализовать на практике зарубежные теории. Цивилизационная теория вообще и в "евразийской" разработке в частности более осторожно подходит к чисто рационалистическим, абстрактно-формализованным подходам к анализу социальной действительности и больше внимания уделяет сравнительно-эмпирическому методу исследования.

За XX век в России дважды менялся социально-политический строй. "Евразийцы" в числе первых осуществили комплексный анализ революционных событий и принципов социализма, ими же были высказаны идеи и по поводу последующей возможной реформы государственного устройства, вариативности ее путей и результатов. Они настаивали на том, что вопрос построения государственного строя не имеет универсальных рецептов. Он решается в зависимости от географических, экономических, этнографических, культурных и исторических условий. Последние, как известно, весьма различны в своих отдельных проявлениях. Критерий эффективности государственного устройства определяется, исходя из требований индивидуальных и коллективных воль конкретного "культуро-субъекта". Поэтому не может быть абстрактного критерия для государственного строя. "Евразийцы" указывали на вариативность типов и видов государственной организации, в частности, рассматривали западную демократию в качестве одного из видов демократического устройства, далеко не исчерпывающего сам принцип демократии, а также считали далеко не исчерпанным и сам процесс государственного творчества.

стр. 70

Эта проблема, как мы видим, не менее актуальна и сегодня. Реализуя идею рыночной экономики и демократического политического устройства, свободы прессы, мы, вопреки ожиданиям, не приблизились к европейскому образу жизни, а во многом стали дрейфовать в сторону стандартов жизни "третьего мира", что, в свою очередь, становится источником антизападных настроений, популярности коммунистических и реставрационных идей. В то же время, подходы Японии, Китая, учитывающие национальную специфику и исключающие механическое копирование, дают более благоприятные результаты, делают актуальным обращение к разработкам "евразийцев" в данной области. Как подметили они, именно в ряду отсталых стран Россия представляет наибольшую опасность для Запада, так как может стать в подобных условиях аккумулятором антизападных настроений, превратиться в идейный и культурный противовес западной цивилизации ⁵¹ .

"Евразийцы" подняли и другую, не менее важную, проблему роли элиты в судьбе народа, путях и способах ее формирования. Они вскрыли связь между "качеством" правящего слоя и формой государственности. Именно правящий слой способствует упрочению существующего типа государственного устройства или, наоборот его дискредитации, тем самым косвенно ставя вопрос о поиске новой формы государственности. От отбора правящего слоя зависят не только эффективность аппарата власти, но и концентрация государственной воли, организация национального самосознания, культурная преемственность или, наоборот, ее утрата с последующей дезорганизацией национального самосознания. Принцип национально ориентированной элиты является для "евразийцев" определяющим, обеспечивающим гармоничное развитие государства в целом.

Это заставляет по-иному взглянуть на наблюдающиеся в настоящее время процессы оттока капитала и "утечку мозгов" за рубеж, которые ставят под вопрос будущее нашей страны. Из концепции "евразийцев" прямо вытекает, что подобное совсем не случайно и возможно в условиях отсутствия общенациональной идеи и национально ориентированной элиты, В постсоветский период место партийной верхушки занял правящий слой, идеологические и социокультурные ориентиры которого на сегодняшний момент четко не очерчены. Прозападная ориентация его значительной части, видимо, во многом и мотивирует, наряду с другими факторами, соответствующий стиль поведения (вывоз капитала из страны, приобретение собственности за рубежом, отправка детей за границу на постоянное место жительства и др.). Между тем именно элита, считали "евразийцы", являясь волевым, интеллектуальным и экономическим стержнем общества, ответственна за состояние дел в государстве. Так, по мнению П. П. Сувчинского, дореволюционная элита и государственная власть ответственны за происхождение революции и ее последствия, так как были сосредоточены на сословных и имущественных интересах, не смогли стать оплотом культурного охранения, стремясь к европеизации, утратили связь с народом и его культурой, консерватизм "верхов" был чисто политическим, а не национально- культурным ⁵² . Причину общественного кризиса "евразийцы" видели в отрыве правящего слоя от народа, в денационализации первого, в превращении его в сословие без обязанностей, но с сохраняющимися правами и привилегиями. На уровне власти это проявлялось в колебании и частой смене правительственной политики, в пафосе отвлеченной государственной риторики, в отсутствии четко формулируемых государственных задач ⁵³ .

На постсоветском пространстве в настоящее время, как и в постреволюционный период, идет поиск новых культурно- ценностных ориентации. Актуальной остается проблема межнациональных и межрелигиозных отношений. И поэтому нам не может быть чуждой концепция "евразийцев", учитывающая связь экономики и политики с культурой, историческими традициями, историческими судьбами народов страны. Важнейшие процессы постсоветского периода во многом подтвердили истинность ряда ключевых положений их концепции. Конечно, эти процессы оказались сложнее и запутаннее, чем предвещали "евразийцы". Так, беспрецедентным оказался взрыв этничности, проявляющийся прежде всего в росте этнического самосознания, на пространствах СНГ, а также давлении на это пространство извне, со стороны некоторых стран и культур. "Евразийцы" предвидели рост национального сепаратизма после ликвидации гегемонии коммунистической партии, но реалии превзошли их ожидания. Уровень свобод граждан нетитульной национальности в новообразованных государствах оказался намного ниже, чем был в СССР и даже в

стр. 71

царской России. По уровню национальной дискриминации ряд территорий СНГ оказался отброшен на столетия назад. Русские впервые за несколько веков оказались в условиях жестких ограничений в области культуры и сужения сферы применения родного языка. Подобной ситуации не возникало даже в эпоху монголо-татарского господства, поскольку, как известно, Русь обладала автономией в составе монгольской империи и не испытывала ее социокультурного давления.

Таким образом, сложившаяся ныне ситуация, когда более 20 млн. русских оказались на положении этнических меньшинств, является во многом уникальной и это способствует росту национального самосознания русского этноса. Разновременность протекания двух процессов - роста национального самосознания в бывших союзных республиках и в центре - России обусловлена объективными причинами. В республиках пик националистических настроений приходится на период распада СССР. Он во многом связан с ожиданиями улучшения уровня жизни в независимом государстве, т.е. имеет прагматическую детерминацию. Рост русского национализма становится ответной реакцией на дискриминацию этническую (социальная детерминация), и он может достигнуть пика тогда, когда идея "национального реванша" в бывших союзных республиках начнет затухать, поскольку следствие всегда отстает во времени от причины. К примеру, пик антимонгольских настроений на Руси приходится на период ослабления власти Золотой Орды.

В рамках советской системы было достигнуто многое в урегулировании и снятии межконфессиональных и этнонациональных противоречий и конфликтов. Целенаправленно стимулировался процесс сглаживания этнических различий между метрополией и периферией с ориентацией на создание в перспективе единой полиэтнической общности. Осуществлялся этот процесс в основном через систему образования, средства коммуникации и социальную сферу. Заигрывания центра с верхушкой титуальныхн наций в республиках на этом процессе в принципе не сказывались. В период развала СССР тезис о самоопределении наций часто трактовался как самоопределение этносов, при полном игнорировании существовавших экономических и культурных взаимосвязей. Поэтому распад Советского Союза корректнее было бы рассматривать не просто как распад империи, а как прерванный процесс цивилизационного становления. "Распад единой социокультурной системы неизбежно приводит к усилению или реставрации примитивных первичных форм социальной организации: локальных, этнических, клановых, групповых и т.д., которые столь же естественно вырождаются в криминальные отношения". Россия как сверхсистема, как цивилизационное специфическое социокультурное пространство, в самодержавном и советском вариантах "обеспечивала условия для совместного проживания народов" ⁵⁴ , имеющих существенные различия на нижних ступенях идентификации.

В постсоветский период мы могли наблюдать разрушение цивилизационной структуры посредством разрыва коммуникативных, культурных связей. Вчерашние интернационалисты становятся националистами, государственная структура рушится под напором этнонациональных противоречий, переплетающихся с экономическими, социальными и политическими. Социокультурная система переходит на более низкий и более конфликтный уровень организации - с цивилизационного на этнический. Именно эти процессы мы наблюдаем сейчас в России. "Евразийцы" предвидели подобный поворот в развитии событий и причину его видели в необоснованной ломке ранее созданных жизнеспособных структур, обслуживающих интересы цивилизационного целого и вполне допускающих смену своего содержания.

Было бы непозволительным упрощением воспринимать "евразийство" как стремление обосновать воссоздание на определенной территории некоей политико-государственной целостности на любых условиях. Именно "евразийцы" показали, что для воссоздания такой целостности необходимы не только геополитические и экономические предпосылки, но и идеология, обладающая общезначимостью для всех народов, проживающих на данной территории, и носящая надэтнический характер. На сегодняшний день таковой в России нет. Попытки выработки общенациональной идеи не учитывают открытую "евразийцами" перспективу развития отечества в русле ин-

стр. 72

тенсификации диалога и синтеза культур народов, традиционно населяющих нашу страну, равномерного включения всех этносов в ее политическую и экономическую жизнь. Самое опасное для России сегодня - ситуация, когда определенные социальные, политические, экономические "ниши" монополизируются представителями одной национальности, что автоматически переводит любые общественные проблемы в плоскость межэтнических конфликтов с нарастанием различного рода анти-... настроений на бытовом уровне. К тому же пропагандируемая на государственном уровне модель поведения не должна идти вразрез с существующими социокультурными ценностями.

Эти идеи "евразийства" не были опровергнуты ни на теоретическом, ни на практическом уровне и заслуживают внимания в момент исторического выбора, перед которым оказалась наша страна. Именно в этом ценность концепции "евразийцев" сегодня. Их идеи нельзя абсолютизировать, но столь же не дальновидно и игнорировать.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Орлова И.Б. Евразийская цивилизация. М., 1998. С. 31-32.

² В России социокультурная, религиозная идентичность была первичной, определяющей по сравнению с этнической.

³ Баскаков Н.А. Русские фамилии тюркского происхождения. М., 1979; Халиков А.Х. 500 русских фамилий булгаро-татарского происхождения. Казань, 1992.

⁴ См., например: Власов В.Г. Православие и быт русского народа // Российская цивилизация. Этнокультурные и духовные аспекты. М., 1998. С. 215, 212; Язычество и Древняя Русь. СПб. 1914. С. 21.

⁵ Сувчинский П.П. Инобытие русской религиозности // Евразийский временник. Берлин, 1923. С. 82.

⁶ Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 9, 18, 27, 177.

⁷ Карсавин Л. П. Основы политики //Мир России- Евразии. Антология. М., 1995. С. 140, 127, 111-112.

⁸ Евразийство. Опыт систематического изложения // Пути Евразии. М., 1992. С. 369.

⁹ Савицкий П.Н. Евразийство // Континент Евразия. М., 1997. С. 92.

¹⁰ Евразийство. Опыт систематического изложения. С. 414-415.

¹¹ Там же.

¹² Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока // История. Культура. Язык. М., 1995. С. 218.

¹³ Савицкий П.С. Указ. соч. С. 40.

¹⁴ См.: Вернадский Г.В. Влияние монголов на Русь // Монголы и Русь. Тверь. Москва, 1997. С. 340-398; Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока // История. Культура. Язык. М., 1995; Бартольд В.В. Образование империи Чингисхана//Записки Вост. Отд. Русского археологического общества. Т. X. СПб., 1896.

¹⁵ Трубецкой Н.С. Указ. соч. С. 259.

¹⁶ Там же. С. 259.

¹⁷ Медведко С.В. Влияние культурно- конфессиональных традиций на характер российской цивилизации. М., 1998. С. 245.

¹⁸ Карсавин Л.П. Основы политики. С. 127-128.

¹⁹ Анализ революции под углом зрения той опасности, которую несет России новая власть и ее идеология, попытался дать авторский коллектив во главе с Бердяевым Н.А. в 1918 г. в сборнике "Из глубины".

²⁰ Флоровский Г.В. О патриотизме праведном и греховном // На путях. Москва - Берлин. 1922. С. 249.

²¹ Евразийство. Опыт систематического изложения. С. 388.

²² Карсавин Л.П. Феноменология революции // Евразийский временник. Париж. 1927. С. 41.

²³ Флоровский Г.В. О патриотизме праведном и греховном. С. 278.

²⁴ Евразийство. Опыт систематического изложения. С. 390.

²⁵ Трубецкой Н.С. О государственном строе и форме правления // История. Культура. Язык. С. 406-410.

²⁶ Евразийство. Опыт систематического изложения. С. 399.

²⁷ Карсавин Л.П. Основы политики. С. 153.

стр. 73

²⁸ Карсавин Л.П. Феноменология революции // Евразийский временник. Париж, 1927. С. 41, 46.

²⁹ Сувчинский П.П. Идеи и методы // Евразийский временник. Берлин, 1925. С. 57.

³⁰ Евразийство. Опыт систематического изложения. С. 393.

³¹ Там же. С. 392-393.

³² Там же. С. 244.

³³ Там же. С. 402

³⁴ Савицкий П.Н. Географические и геополитические основы евразийства // Континент Евразия. М., 1997. С. 302.

³⁵ Савицкий П.Н. Континент-океан. (Россия и мировой рынок) // Континент Евразия. С. 406, 408.

³⁶ Там же. С. 417.

³⁷ Вернадский Г.В. Начертание русской истории. Ч. I. Прага, 1927. С. 16. Дана схема периодической ритмичности государствообразующего процесса.

³⁸ Панарин А.С. Россия в Евразии: геополитические вызовы и цивилизационные ответы // Цивилизации и культуры. Выпуск 2. М., 1995. С. 60.

³⁹ Трубецкой Н.С. Общеевразийский национализм // История, культура, язык. М., 1995. 417-427; Алексеев Н.Н. Советский федерализм. Евразийцы и государство; Карсавин Л.П. Социализм и Россия // Мир России - Евразии. Антология. М., 1995. С. 176-200, 293-298. Социальный идеал ставился выше самостоятельного бытия нации не только в СССР, но и в США, однако на этом сходство заканчивается. Во внутренней политике США доминировал принцип "плавильного котла", а в СССР формирование новой идентичности сочеталось с юридическим закреплением статуса титуальных наций.

⁴⁰ Гаджиев К.С. Национально-территориальные перспективы Российской государственности // Цивилизации и культуры. Вып. 2. С. 74, 77-78.

⁴¹ Трубецкой Н.С. Общеевразийский национализм // История, культура, язык. М., 1995. С. 422.

⁴² Там же. С. 426, 423.

⁴³ Алексеев Н.Н. Евразийцы и государство // Мир России - Евразии. Антология. С. 190.

⁴⁴ Алексеев Н.Н. Евразийство и марксизм // Евразийский сборник. Прага, 1929. С. 10-15.

⁴⁵ Ильин В.Н. К взаимоотношению права и нравственности; Шахматов Мет. Государство правды // Евразийский временник. Берлин. 1925.

⁴⁶ Сувчинский П.П. Идеи и методы // Евразийский временник. Берлин, 1925. С. 43, 53.

⁴⁷ Шахматов Мст. Государство Правды // Евразийский временник. Берлин, 1925. С. 275-293.

⁴⁸ Тимофеев Ник. Лук. О советской промышленности // Евразийский сборник. Прага, 1929.

⁴⁹ Алексеев Н.Н. Собственность и социализм. Опыт обоснования социально-экономической программы евразийства // Русская философия собственности. Санкт- Петербург, 1993. С. 344.

⁵⁰ Евразийство. Опыт систематического изложения. С. 410.

⁵¹ Трубецкой Н.С. Русская проблема // На путях. Москва - Берлин, 1922. С. 304.

⁵² Сувчинский П.П. К преодолению революции // Евразийский временник. Берлин, 1923. С. 40-41.

⁵³ Карсавин Л.П. Феноменология революции. С. 39, 43.

⁵⁴ Ерасов Б.С. О геополитическом и цивилизационном устроении Евразии // Цивилизации и культуры. Вып. N 3. М., 1996. С. 90.