"Ich kann nicht durch Morden mein Leben erhalten". Bonn. Pahl-Rugenstein Verl. 2005, S. 210.

Имена авторов писем, составивших рецензируемый сборник, Германа и Кетэ Дункеров, проживших большую совместную жизнь, относительно меньше известны российскому читателю, чем имена тех, чьими соратниками они были. А ведь супруги Дункер с начала XX в. находились на левом фланге германской социал-демократии. После ее раскола они стали основателями группы "Интернационал", затем группы и союза "Спартак" и Коммунистической партии Германии, идя все это время рядом с К. Либкнехтом и Р. Люксембург, Ф. Мерингом, К. Цеткин и В. Пиком. Герман и Кетэ Дункер играли в германском рабочем движении немалую самостоятельную роль - Герман был известен еще в СДПГ, а потом и в КПГ как талантливый и деятельный пропагандист социализма, а Кетэ активно боролась за права трудящихся женщин.

В ГДР разные аспекты биографии Дункеров были предметом пристального внимания исто-

стр. 172

риков. Стоит вспомнить только книгу выпускника исторического факультета МГУ Хайнца Дойчланда "Герман Дункер и русское революционное движение". Профессор Х. Дойчланд занимал в ГДР высокие научные и дипломатические посты.

4 августа 1914 г., в день, когда социал-демократическая фракция рейхстага вопреки решениям конгрессов II Интернационала в Штутгарте (1907 г.) и Базеле (1912 г.) единодушно проголосовала за военные кредиты, в квартире Р. Люксембург собрались несколько приверженцев революционных взглядов, и в их числе Г. Дункер, чтобы обсудить, как формировать свою позицию в обстановке шовинистического угара. 5 мая 1915 г. Г. Дункер участвовал в совещании, имевшем целью подготовить общегерманскую конференцию левых социал-демократов, а затем принял активное участие в выработке "Открытого письма протеста", которое 9 июля было подписано примерно 1 тыс. человек и разослано почти всем руководящим партийным и профсоюзным функционерам. В начале августа выходит одна из листовок группы "Спартак", написанная Дункером - "Аннексионистское безумие". Антивоенная деятельность Г. Дункера не могла остаться без последствий, как с точки зрения руководства партии и профсоюзов, проводивших политику "гражданского мира", так и власть предержащих, против которых, собственно, она и была направлена.

Меры властей по "обезвреживанию смутьяна" не заставили себя ждать. Хотя еще в июле 1896 г. Дункер был признан негодным к действительной военной службе, 17 мая 1915 г. состоялось еще одно освидетельствование, вслед за которым Герман Дункер 25 августа был призван в 6-й пехотный полк 5-го армейского корпуса, несмотря на его очень сильную близорукость и "куриную слепоту". К этому времени Дункеру было несколько более 41 года. Через год военную форму пришлось надеть К. Либкнехту, которому было уже 45 лет. Та же судьба постигла и В. Пика в возрасте 41 год. Солдатчины Г. Дункер хлебнул с августа 1915 по июль 1917 г. - как на Восточном, так и в большей степени на Западном фронтах.

"Ты и представить себе не можешь, как система милитаризма втягивает человека в свой механизм. Беспрестанная деятельность и включение. И пробуждается корпоративный дух" (с. 21), - описывал Г. Дункер в письме жене Кетэ свою новую повседневность. Не прошло и двух месяцев, как Дункер в письме домой - не первом, кстати, - возвращается к описанию солдатской доли, рассказывая: "Как арестанты, мы сидим в помещении, битком набитом, с жестяными мисками для еды и боязливо обходим начальство. Но все это ничто по сравнению с необходимостью убивать" (с. 29).

Социал-демократ с более чем двадцатилетним в те времена стажем серьезно относился к жизненным ценностям. Об этом свидетельствует переписка супругов, разделенных военной службой. "Надо при случае переговорить, как будешь ты строить будущее с детьми, если мне придется пасть. Само собой разумеется, что ты будешь воспитывать их в дикой ненависти к милитаризму и войне" (с. 23).

А двумя месяцами позже прозвучит и еще более сильное политическое обращение к супруге: "Ты должна оставаться сильной. Государству нельзя получить двух людей в жертву. Именно поэтому тебе и надо сохранить себя, взращивать, общаясь с детьми, те идеи, распространение которых и может быть нашей единственной местью". И очень важна концовка его письма: "Поэтому пусть тебя не сбивают с толку взрывы отчаяния в моих письмах и открытках. Такое, бывает, выплескивается, но оно не должно задевать или тем более ранить" (с. 32).

В конце декабря 1915 г. Г. Дункер оказался на позициях в Прибалтике. Меньше чем через месяц он пишет домой: "Как трясет нас здесь ярость! Снова и снова бессмысленные убийства. Покажите мне человека на фронте, который не хотел бы мира (я не говорю о начальстве), но нам нельзя иметь свое мнение - мы пригодны для убоя... Поместите в окопы тех, кто требует выдержать. Или осмельтесь, по меньшей мере, опросить фронт о том, кто хочет выдержать - так не будет и одного процента". Заканчивается январь, и он повторяет в другом письме, уходящем с Восточного фронта накануне начала крупнейшей на Западном фронте битвы под Верденом: "Просто колоссально здесь стремление к миру, горечь настроения, да и контрасты в жизненном укладе воспринимаются очень сильно" (с. 48).

Если Г. Дункер лишь упомянул тех, кто наживался на войне, то его супруга, остававшаяся в тылу, гораздо больше писала о тяготах повседневности, вызванных всемирной бойней. А тягот этих обрушилось на нее немало, о чем почти через тридцать лет после описываемых событий вспоминал видный деятель левого крыла СДПГ, впоследствии коммунист Я. Вальхер: "Внезапно все бремя и вся ответственность легли на слабые плечи этой нежной женщины. Она, уже достаточно отягощенная своими домашними заботами, без колебаний приняла все на себя и делала все, чего требовали время и обстоятельства"¹.

Первое с момента призыва Г. Дункера письмо от жены, доступное вниманию читателя, датировано концом ноября 1915 года. "Я не могу

стр. 173

ни о чем думать, ощущаю лишь, что мне придется разлететься на части от боли и гнева. Это чувство жалости ко всему тому, что тебе пришлось вынести и ненависти и ярости против системы, так порабощающей человека! Проклята эта система, и никакое рабство прошлого не могло быть проклято более ожесточенно. А что уж говорить о тучных наживалах или позорных предателях из собственного лагеря" (с. 34). Письмо Кетэ - это программа политических действий ради прекращения войны, борьбы за будущее счастье своих детей и против тех, кто виновен в развязывании бойни и распространении националистических взглядов: "Только не бойся за нас, мы хотим пробиться. И мы не оставим наш пост в нашей армии, уж в этом ты можешь быть уверен" (с. 58).

Представление об активности К. Дункер дает хотя бы письмо, ушедшее на Восточный фронт тремя неделями раньше - 14 января 1916 года. "Объем моей работы в этом месяце колоссален: четыре воскресенья были лекции с демонстрацией диапозитивов в школе рабочего просвещения, до сих пор пять оппозиционных заседаний и одно заседание просветительного комитета. 13 января сбор членских взносов в Адлерсхофе с докладом о военном социализме, посещение очень умеренное. Сегодня, 14-го, литературный вечер в доме молодёжи. Завтра, 15 января, надо изрядно поработать, готовясь к лекции с демонстрацией диапозитивов, планируемой на воскресенье" (с. 51).

Об аресте К. Либкнехта Кетэ упоминает одной фразой, и куда обстоятельнее повествует о повседневности, почти лишенной какой бы то ни было политической составляющей (с. 70). Х. Дойчланд отмечал, что "арест К. Либкнехта 1 мая и Р. Люксембург 10 июля означал для К. Дункер необходимость взять на себя дополнительные обязанности в группе "Спартак"" (с. 67). Ее соратники по борьбе воздавали ей по заслугам. 30 мая 1916 г. К. Дункер были запрещены публичные выступления из-за ее политической деятельности, способной нарушить внутренний мир и нанести ущерб общественной безопасности". Она подала возражение. В документе, при подготовке которого ей помог депутат рейхстага от СДПГ адвокат Г. Гаазе, акцент делался на научном и просветительском, а отнюдь не политическом характере лекций, которые читала К. Дункер. Активность последовательного борца против милитаризма оценили не только правящие круги, но и ее товарищи по левому крылу партии. Когда в июне 1916 г. противники войны взяли верх в партийной организации Большого Берлина, ее избрали в правление одного из избирательных округов, а затем, как представительницу женщин, и в центральное правление партийной организации города.

"Рабочие военных заводов получают 600 - 700 марок ежемесячно и покупают лучшие продукты, выбрасываемые по ростовщическим ценам", - пишет Кетэ. Упомянув об уличных боях в Москве и Петербурге, Кетэ отмечала: "Остальные молча бедствуют и не ропщут. Да ведь для этого мы культурная нация" (с. 120).

Как ни сетовала К. Дункер на бесплодность усилий в рамках группы "Спартак", она не бросала своего поста. Ярким просветом явилось для нее участие в международной социалистической конференции в Стокгольме в сентябре 1917 года. Ее стремление поехать на конференцию, ставшей форумом интернационалистов в условиях преобладания социал-шовинизма, поддерживал муж.

После четырехмесячного пребывания в запасных частях в Грайфсвальде последовал перевод Г. Дункера на Западный фронт, в результате чего он оказался в непосредственной близости от Вердена. Письма Г. Дункера свидетельствовали, что он сохранял приверженность своим принципам. Переписка дает представление о его восприятии русских пленных. Никогда он не рассматривал тех, кто был за линией огня, как врагов.

Супруги надеялись на мир, связывая его исключительно с победой революции. После Февральской революции в апреле 1917 г. Г. Дункер писал жене: "Россия снова дает веру в человека, даже если и здесь опять ураганный огонь" (с. 122).

Письма Германа и Кетэ Дункеров - о политике, о верности принципам, о любви супружеской и родительской, о любви к людям независимо от их национальной принадлежности - побуждают обращаться к опыту не особенно давнего прошлого, накопленного как революционным, так и реформистским течением социал-демократии.

Примечания

1. WALCHER J. Gemeinsam mit Kathe und Hermann Duncker. - Tribune, 23.V.1949.