В статье суммируются наблюдения посещавших Россию в 80-е годы XVII в. польских дипломатов, касающиеся внутриполитических событий, посольского церемониала, удивлявших их особенностях повседневной жизни русского народа. Источниками служат в основном официальные и неофициальные реляции польских дипломатов, многие из которых ранее не публиковались.

The article summarises observations made by the Polish diplomats, who visited Russia in the 1680s and commented on the inner-political events, diplomatic ceremonial, peculiar features of morals and manners of Russians. The sources used are mainly official and inofficial reports of the Polish diplomats, some of these documents have never been published.

Ключевые слова: Россия, Речь Посполитая, посольский церемониал, история дипломатии.

Рассматривая внешнюю политику России 80-х годов XVII в., нельзя обойти вниманием русско-польские отношения. С Речью Посполитой была связана не только политика правительства Софьи и канцлера В. В. Голицына, направленная на заключение Вечного мира, но и курс на вступление в антиосманскую коалицию европейских держав (подробнее см. [1]). Однако в данной статье мне бы хотелось затронуть те аспекты визитов в Москву дипломатов Речи Посполитой в указанный период, которые выходили за рамки русско-польских политических взаимоотношений. В отличие от давно введенных историками в оборот свидетельств о России 80-х годов XVII в. голландских, датских, чешских, французских и других дипломатов и путешественников, польские источники - реляции польских дипломатов о переговорах в России, корреспонденция польских послов из Москвы - остаются мало востребованными исследователями в силу труднодоступности.

Касательно 1680-х годов известны несколько подобных источников - это официальные реляции посольства Константина Томицкого ("Relacyja poselstwa wielkiego od calej Rzeczypospolitej za szczesliwego panowania krola Jmsci Jana Trzeciego do Cara Jemsci Moskiewskiego przez jasnie wielmoznego Jmsci Pana Konstantego z Tomic Tomickiego kasztelana ziemie wielunskiej odprawujacego sie na stolicy moskiewskiej о koniunkcyje armorum przeciw Turkom") [2. S. 243 - 250] и Кшиштофа Гжимултовского ("Zdanie sprawy przed krolem Janem III z poselstwa do Moskwy, zaczetego w roku 1685, a skonczonego dnia trzeciego maja 1686 prez Krzysztofa Grzymultowskogo, wojewode poznanskiego") [3], дневник неизвестного

Кочегаров Кирилл Александрович - канд. ист. наук, старший научный сотрудник Института славяноведения РАН.

члена польско-литовского посольства в Россию 1686 г. ("Wjazd jasnie wielmoznych: Krzysztofa Grzmuhowskiego, wojewody poznanskiego [...]; Marciana Aleksandra z Kozielska Oginskiego kanclerza w. ks. lit. [...]; Aleksandra Przyjemskiego, podstolego koronnego [...]; Jana na Potoku Potockiego kasztelanica kamienieckiego [...] poslow pelnomocnych [...] do Jana Aleksiejewicza i Piotra Aleksiejewicza [...] carow rossyjskich, roku 1686, d. 19 lutego") [3], отчет о миссии польского гонца Станислава Бентковского [4. Archiwum Radziwillow. Dzial 2. Rekopis 1712. S. 1 - 4] и др. Все они содержат интересные сведения о русском посольском церемониале, повседневной и политической жизни Московской Руси. Вместе с тем, информация, приводимая ниже, в ряде случаев не носит уникального характера, а некоторые данные, несомненно, требуют верификации на основе других источников (как русских, так и иностранных). В целом данная статья преследует цель скорее представить содержание неизвестных или малоизвестных современным российским исследователям источников, нежели делать какие-то обобщения в сфере избранной тематики.

Церемониал приема в России иностранных посольств имеет обширную отечественную источниковую базу. Книги и столбцы фондов Российского государственного архива древних актов, посвященные сношениям с соответствующими странами, содержат огромное количество документов, посвященных подготовке к встрече на границе и на подъезде к столице, к торжественной аудиенции иностранных дипломатов (организация церемоний встречи, торжественного эскорта, различных эффектов, в том числе "многолюдства" на улицах городов, через которые проезжали послы¹, подготовка Посольского двора или других мест постоя и т.д.). Однако весь этот материал, даже учитывая его относительную единообразность, до сих пор едва ли введен в научный оборот в той степени, которая бы обеспечила необходимую репрезентативность в исследовании проблематики эволюции русского посольского церемониала XVI-XVII вв. (задача эта, впрочем, тесно связана с проблемой публикации посольских книг). В связи с этим, думается, описания иностранных дипломатов, в силу своей "компактности" как источника, имеют большое значение для изучения истории русского посольского обычая.

Велюньский каштелян Константин Томицкий побывал в России в августе -сентябре 1680 г. Его посольство было не самым важным этапом в напряженных и интенсивных дипломатических контактах России и Речи Посполитой в конце 1670-х - начале 1680-х годов. Однако в отчете о его миссии содержится немало интересных наблюдений.

Церемония встречи произвела на Томицкого, никогда не бывавшего в России, впечатление. Он преувеличенно отмечал, что ни одного посла еще так не принимали как его. 1 сентября н.ст. 1680 г. на расстоянии более 20 миль от русской столицы польского посла встретил присланный руководителем посольских дел -думным дьяком Ларионом Ивановым - подьячий Никита Алексеев, по свидетельству реляции - человек расторопный и в "путешествиях славный". В последнем случае ввиду имелись, несомненно, его дипломатические миссии в Речь Посполитую и Персию (об Алексееве см. [6. С. 18; 7. С. 183]). Подьячий попросил посла задержаться на три дня в дороге, пока в Москве не закончится некий "праздник". Возможно речь шла о праздновании в честь Донской иконы Божией матери, которое совершалось 19 августа по ст. ст. Томицкого препроводили в Одинцово (в документе - Odziszew) - бывшее имение боярина А. С. Матвеева, конфискованное на имя царя, куда ему были прислано со стряпчими царское жалованье - рыбные блюда, напитки и другие яства. На следующий день уже с утра у дво-

¹ Так, в 1685 г., по городам, через которые предстояло следовать польско-литовскому посольству, был разослан царский указ воеводам создать впечатление "многолюдства" на улицах [5. Ф. 79. Оп. 1. Д. 223. Л. 113 - 115].

ра польского посланника показались встречавшие его многочисленные группы московской знати, гарцевавшие перед посольской резиденцией до полудня, когда пристав получил приказ двигаться к столице. По пути к Москве посол наблюдал "добрые" московские хоругви со знаменами (насчитав их 24), помимо конных групп знати и двух хоругвей "военных стольников", каждая из которых имела особой масти коней, форму и вооружение. Среди встречавших польского посла при въезде в город войск особенно выделялись "царские конюхи", которые были вооружены по образцу польских гусар - "в кирасах и с крыльями на конях восседали", держа в руках копья, похожие на польские джиды (копья средней длинны, короче гусарских), только прапорцы на них были значительно длиннее, нежели чем это было принято в Польше. Речь идет о так называемой крылатой сотне, состоявшей из царских конюхов и сокольников, которые подобным образом принимали участие во встречах иностранных посольств². О ней упоминает также чешскй путешественник Бернард Таннер, прибывший в Россию в свите посольства Речи Посполитой в 1679 г. "Казалось, что это войско - отряд ангелов, - писал Таннер. -Тот, кто бы не восхитился этим изысканным видом, в равной степени не заметил бы и прекрасный цветущий сад с красивейшими разноцветными цветами" [8. S. 164]³. В русских источниках есть свидетельства об участии "крылатой сотни" в церемониях встречи шведских [5. Ф. 96. Оп. 1. Д. 116. Л. 327 - 327об.] и польских [10. С. 154] послов соответственно в 1684 и 1686 гг. При этом, когда, например шведы спросили "бывают ли в войне" крылатые всадники, им отвечали, что "те люди служилые и [...] в войне бывают в таком же строе крылатом". Шведы якобы сказали: "Знатно, что будучи в войне те крылатые люди неприятелю страшны, потому что на таких добрых лошадях власно яко пернатые неприятеля вспирати и гнати могут, потому что те крыла в той брани неприятелю страх; подобием летающих птиц в поле покажутца" [5. Ф. 96. Оп. 1. Д. 116. Л. 327 - 327 об.].

Стрелецкие отряды, встречавшие посольскую кавалькаду, были одеты в "кирпичного" цвета кафтаны, отороченные белым мехом. Отметил автор реляции и хоругвь черкас, одетых в зеленые цвета и в "полированных шишаках", конные отряды похожие на польские "панцерные" (легкая кавалерия, имеющая защитное вооружение) и "пятигорские" (легкая кавалерия с длинными копьями без защитного вооружения) хоругви⁴, а также рейтар, которых было более всего. На самом подъезде к городу посла встретила царская карета, которую окружала большая "свита" "стольников", одетых "нарядно и богато", восседавших на отличных конях. В карете послов сопровождали два пристава - стольник Семен Алмазов (для посла) и дьяк Василий Постников (для секретаря посольства Е. Д. Довмонта, будущего резидента в России). Возле кареты ехали два богато одетых "полковника" на прекрасных, роскошно убранных турецких скакунах, надзирая за порядком движения кавалькады. Перед въездом процессии в городские ворота вперед было выслано более десятка всадников, чтобы сдерживать и оттеснять толпы людей, заполонивших улицы.

По свидетельству реляции посольства Томицкого делалось это в том числе и для того, чтобы за въездом польско-литовских дипломатов в Москву мог "инкогнито" наблюдать сам царь, который располагался в специальном помещении недавно перестроенных Воскресенских воротах Китай-города (о перестройке ворот см. [11. С. 528]) вместе с супругой - царицей Агафьей Семеновной (в девичестве

² За консультацию в данном вопросе приношу благодарность А. В. Малову.

³ Публикация, выполненная А. Стройным, представляет собой факсимильное воспроизведение латинского издания 1689 г. и его перевод на современный польский язык, к которому приложена гравюра с изображением "крылатой сотни". На факт присутствия при въезде польско-литовского посольства "крылатой сотни" обратил внимание польский историк Иероним Граля [9. S. 71].

⁴ Приношу благодарность доктору К. Коссажецкому, любезно проконсультировавшему меня по отдельным вопросам польской военной истории.

Грушецкой)⁵. Чтобы царственная чета могла хорошо разглядеть членов польского посольства, русским всадникам было запрещено смешиваться с ними, а карету, в которой сидели Томицкий и Довмонт, было приказано ненадолго задержать на въезде. Посольство Речи Посполитой встречали военной музыкой, которая, однако, по мнению автора реляции, была безыскусной и невыразительной⁶, тогда как игру приехавших с посольством польских трубачей "московиты" оценили очень высоко и "слушали их без устали". По городу посольство проследовало на Посольский двор, где его уже ожидал царский стол.

В реляции польского дипломата также сообщается, что царица Агафья была во время русско-польской войны взята в плен под Полонкой (скорее всего, имеется в виду село в Белоруссии, где в 1660 г. произошла известная битва между русскими и польско-литовскими войсками) и вместе с родителями вывезена в Россию. Отец ее умер несколько лет назад, и Агафью взял на воспитание ее родственник ("дядя") - боярин СИ. Заборовский, который и организовал ее свадьбу с царем [2. S. 243 - 244] (о царице Агафье Семеновне см. [11. С. 350 и след.]).

6 сентября⁷ состоялась торжественная аудиенция польского посольства, на которую посол и секретарь ехали в карете в сопровождении кавалькады нескольких десятков всадников на богато убранных конях. На пути польско-литовских дипломатов располагались отряды пехоты (Томицкий и Довмонт насчитали их 30, а численность оценили в 10 тыс. чел.) с мушкетами (в реляции отмечено, что они напоминали "янычарки" - так в Польше называли длинноствольные ружья, которые использовали турки), одетые в различные цвета.

На торжественной аудиенции царь Федор Алексеевич был со скипетром и в короне. С правой стороны от трона располагался "убеленный сединами Сенат" - бояре и думные дьяки. После произнесенной Томицким речи он и Довмонт были пожалованы к царской руке, которую во время целования держал боярин князь Василий Федорович Одоевский. Затем послам был дан торжественный обед на Посольском дворе. В роли распорядителя выступал стольник князь Юрий Данилович Велико-Гагин (см. о нем [11. С. 234]) - "человек, богатствами, честью и лаской царской знаменитый". Напитки: достаточно популярная в России "романия" (польско-литовские дипломаты называли ее "petersyment" - испанское вино, разновидность малаги), рейнское, "испанское", "алькант" (также сорт испанского вина), "красное" и другие вина, меды малиновые и вишневые, а также пиво, водку и квас подносили в золотых кубках и в первую очередь - послам. Пили здоровье польского короля и королевы, царя и царицы, королевичей и царевен. На пиру вновь преобладали рыбные блюда, так как банкет пришелся на пятницу - постный день. К столу подавалась осетровая и белужья икра, белужьи языки, осетры, паштеты с рисом, моченые яблоки, груши, вишни и другие блюда. Особенно польско-литовских дипломатов заинтересовала стерлядь - рыба по их описанию похожая на осетра, но с особым вкусом, которая очень ценилась в России. В реляции также отмечено, что все блюда были "не перчеными и не солеными".

7 сентября Томицкий и Довмонт вновь предстали перед государевыми очами. Все было так же, как и в первый раз, только теперь царь сидел на троне в "тройственной короне" (скорее всего, таким образом описан трехъярусный венец царя Федора, использовавшийся во время его венчания на царство [13. С. 425 - 426]) и не с жезлом, а с посохом, украшенным драгоценными камнями. Поблагодарив

⁵ О традиции наблюдения царей за въездами посольств с Воскресенских ворот см. [12. С. 151 158]. Автор констатирует, что цари ходили наблюдать только за въездами в Москву "великих послов" и без сопровождения семьи, однако это свидетельство противоречит данному.

⁶ Б. Таннер также отмечал, что в музыке московитов трудно найти хоть какую-то гармонию [8. S. 167].

⁷ Здесь и далее даты приводятся по новому стилю, если иное не оговорено особо.

за "царский стол", польско-литовские дипломаты прошли в ответную палату для переговоров с русской делегацией [2. S. 244 - 248].

Томицкому и Довмонту посчастливилось наблюдать празднование наступления нового года, начинавшегося по русскому календарю 1 сентября⁸. Приставы проводили их на специально приготовленное "место на крыльце" (возможно, имеется в виду паперть Архангельского собора, откуда праздничное действо обычно наблюдали иностранные послы [14. С. 382]). С этого места открывался хороший обзор для наблюдения за происходившей на Соборной площади церемонией. Автор реляции подробно описывает необычное для него зрелище. Место, где все происходило - такой же ширины как площадь Варшавского замка - было устлано шелковыми коврами и со всех сторон окружено специальными решетками. Чтобы не дать толпе напирать на решетки, вдоль них стояли стрельцы в красных кафтанах с золотыми "палицами". Народу, по свидетельству польского наблюдателя, было "не счесть", люди заполнили не только площадь, но забирались на ближайшие чердаки и водостоки.

Следует отметить, что описывавший праздник польский автор не был лишен иронии в отношении незнакомых ему обычаев. Приготовленные для царя и патриарха на площади "места" напомнили ему погребальные катафалки. На покрытом золотыми коврами царском "месте", которое особенно поразило польского автора богатством отделки, располагался по его выражению "складной стульчик", с лежавшей на нем подушкой. Патриаршее "место" было покрыто материей вишневого цвета. Такого же цвета был и "стульчик", предназначенный для главы Русской церкви. Вскоре на площади появился царь Федор в окружении бояр, в наряде, украшенном жемчугом и в бармах (автор реляции описал их как некое подобие воротника), украшенных драгоценными камнями, а также в "короне" с единственным остроконечным верхом (так причудливо описана шапка Мономаха или другой царский венец, сделанный по ее подобию). Одновременно навстречу царю вышел патриарх Иоаким "в большой округлой короне" (т.е. митре), окруженный "владыками" - архиепископами, епископами, митрополитами (патриарх выходил из западных ворот Успенского собора). Перед ним несли два креста -золотой и хрустальный, а также хоругвь. Сопровождавшие патриарха владыки были в "богатых ризах". Дипломат Речи Посполитой отметил, что патриарший посох по форме напоминал костыль (видимо из-за характерного навершия), а сам патриарх - "очень старый человек" был похож на сандомирского воеводу Яна Тарло (был им в 1667 - 1679 гг. [15. S. 125]). Встретившись в центре Соборной площади, патриарх и царь поприветствовали друг друга, при этом Федор Алексеевич поцеловал предложенный ему предстоятелем Русской церкви крест, после чего оба уселись на свои "места". В тот же момент раздался колокольный звон и церковные песнопения, исполнявшиеся хором "молодых юношей". Затем Иоаким и Федор Алексеевич поцеловали Евангелие, патриарх с кадилом обошел царское место и повернулся к монарху. Тот сошел со своего "места", поклонился и получил патриаршее благословение. Иоаким произнес длинную речь ("здравицу царю"), читая ее по бумаге, тогда как царь ответил ему коротко "по памяти".

Патриарх Иоаким окропил окружающих святой водой, после чего к царскому "месту" приблизились около 40 бояр в "богатых ферязях", поздравляя государя с праздником и кланяясь до самой земли. Затем они подошли на благословение к патриарху. Под конец церемонии царь и патриарх поцеловались, и каждый пошел в свою сторону. Где-то в это время к польско-литовским дипломатам подошел

⁸ Сам праздник во всех подробностях описан еще И. Е. Забелиным [14. С. 380 - 383] и польская реляция вносит тут немного нового. В то же время несомненный интерес представляет восприятие этого события польским дипломатом.

Ларион Иванов, спросив их от государского имени "о здоровье". Они поблагодарили, передав для царя свои поздравления с Новым годом.

Автора реляции удивило то, что никто не заботился о сохранности драгоценных убранств площади, которые намокли от дождя, то усиливавшегося, то затихавшего.

Польско-литовские дипломаты также обратили внимание на то, что за церемонией через окно наблюдали царица Агафья и вдовствующая, "еще не старая" царица Наталья Кирилловна - обе со своим окружением [2. S. 248 - 250].

Описывая царя, автор реляции отмечал, что у него только начали пробиваться усы, сам он "чернявой" внешности и очень похож на витовского аббата [2. S. 249] - Ежи Альбрехта Денгофа (1640 - 1702), будущего краковского епископа и коронного канцлера [16. S. 113 - 114; 17. S. 57].

Стоит отметить, что для реляции Томицкого особенно характерно описание тех или иных событий и людей с использованием образов и символов, доступных восприятию польского "читателя". Так, православных владык польский автор описывает, используя термины, обозначавшие те или иные предметы убранства католического епископа, хорошо знакомые жителям Речи Посполитой.

Польский посланник Станислав Невестинский, несмотря на скромный дипломатический ранг, прибыл в Москву в декабре 1681 г. с важной миссией заключения антиосманского союза. В польских архивах пока не найдено официальной реляции данной миссии (если она вообще сохранилась), однако описание приема в русской столице содержится в его письмах польскому королю Яну III Собескому и коронному канцлеру Яну Велёпольскому. С. Невестинский сетовал, что его намеренно задерживали в пути от Смоленска до Москвы. "Как только я въехал в здешние ворота, - образно жаловался посланник, - уже не спешил, так как мне хотелось, или как диктовала необходимость". Ночлеги устраивались каждые три-четыре мили и в результате путь от Смоленска до Москвы занял две с половиной недели. В столицу Невестинский въехал на санях, запряженных одним конем, сопровождаемый приставом и кавалькадой из полуторасот всадников. На следующий день, 9 декабря польский посланник получил аудиенцию у царя Федора Алексеевича. Царь, по свидетельству Невестинского, был "целиком в польском платье": в аксамитном кунтуше, отороченном соболями, и шапке на польский манер, отделанной мехом черно-бурой лисы (о распространении при царском дворе польской моды при царе Федоре см. [11. С. 516 - 519]). Федор Алексеевич сидел на троне, держа "огромный" посох, а вокруг расположилась "небольшая свита избранных бояр". В тот же день посланнику прислали на двор "банкет" или царский стол. По приезде в Москву Невестинскому на несколько дней пришлось остановиться "в пустом доме господина Артемона" - палатах, где ранее жил сосланный боярин А. С. Матвеев [4. Archiwum Publiczne Potockich. Rekopis 47. Т. 1. S. 68 - 72, 93 - 95, 88]⁹.

Выдержки из реляции еще одного польского посланника - С. Бентковского в довольно вольном пересказе на украинский язык опубликовал украинский историк Ю. А. Мыцык [18. С. 13 - 14]. Некоторые фрагменты исследователь привел с неточностями и ошибками. Так, в реляции сообщается, что Бентковский был поселен в доме, где ранее останавливался посещавший Москву "великий посол", коронный подканцер. Ввиду, несомненно, имелся опытный польский дипломат Ян Гнинский (см. его биографию [19. S. 149 - 151]). Однако Ю. А. Мыцык видимо, понял это так, как будто в реляции и описывается приезд "великого посла", и на этой основе сделал совершенно ошибочный вывод, что этим послом являлся варминский епископ Августин Михал Радзеёвский [18. С. 12 - 13], который в России

⁹ Палаты А. С. Матвеева, располагавшиеся на Покровке, были переданы в ведение Посольского приказа ок. 1677 г. [11. С. 266. Примечание 378].

никогда не был (см. его подробную биографию [20. S. 66 - 76])¹⁰. Или, например, окольничий Кирилл Хлопов - посол в Османскую империю, под пером украинского историка превратился в "хлопца" [18. С. 14].

Польский гонец Станислав Бентковский прибыл в Москву в воскресенье 21 февраля 1683 г., накануне масленичной недели (подробней о его миссии см. [1. Глава 2])¹¹. У самого въезда в Москву, недалеко от Москвы-реки он наблюдал "потешный деревянный двор", сооруженный видимо для царя Петра, и как представлялось гонцу, с большими затратами.

Проезжая по Москве польский гонец обратил внимание на роскошный "дворец" Долгоруких и недавно отремонтированные Никольские ворота и башню Кремля. Он был поселен в каменном доме некого "Николая-немца" на Покровке¹², где также располагались приехавшие в Москву украинские казаки и монахи. Руководство Посольского приказа стремилось воспрепятствовать контактам польских дипломатов и представителей Украины, и вскоре последние были переведены на другой двор. На следующий день Бентковскому принесли царское угощение (романию или "petersyment", рыбу и пироги) - сначала от царя Ивана, а потом отдельно - от Петра. В тот же день гонец имел торжественную аудиенцию в Кремле. Польскую свиту из 20 человек сопровождали 30 конюхов и пристав. Улицы, по которым проезжала кавалькада, были запружены народом, "интересующимся, не с войной ли приехал гонец". Перед царским дворцом Бентковского встречали четыре "хоругви" стрельцов. На крыльце выстроилось около сотни стременных стрельцов в красном платье с мушкетами, перед сенями толпились дворяне и стольники. Цари приняли гонца в Ответной палате ("не там, где принимают великих послов", - отмечено в реляции). Перед Бентковским предстали оба царя - справа Иван, слева - Петр, оба в красных платьях и шапках на польский манер, сидели на троне, держа в руках длинные посохи. В реляции отмечено, что над троном обоих монархов вместо балдахинов возвышались два орла с распростертыми крыльями. С обеих сторон расположились на длинных лавках бояре, из которых поляк особенно выделил сидевшего дальше всех от него, справа от царя Ивана, боярина, князя Никиту Ивановича Одоевского, его сына Якова, расположившегося возле Петра, а также дядек Ивана - Петра Ивановича Прозоровского и Бориса Гавриловича Юшкова. Присутствовал и дядька Петра - Родион Матвеевич Стрешнев. Посольство принимал Василий Васильевич Голицын, приветствовал посла - думный дьяк Емельян Игнатович Украинцев. Польско-литовских дипломатов задело то, что "каждый как из бояр, так и из дворян, которых собралось множество, имел на боку саблю, только нам не позволили по установившемуся обычаю".

В пятницу, 26 февраля С. Бентковский вместе с дворянами его посольства был приглашен на банкет во дворец В. В. Голицына. Хозяин лично встретил гостей и поводил в покои, где уже находились его ближайшие приближенные - Е. И. Украинцев, окольничий В. А. Змеев и некий Федор Прокопович. Завязался разговор, в ходе которого Голицын интересовался политическими новостями из Польши (и в частности расспрашивал польско-литовских дипломатов об открывшемся сейме), а вскоре попросил гостей в столовую. В реляции польского дипломата сообщает-

¹⁰ Ю. А. Мыцык называет его коронным канцлером [18. С. 12], хотя М. Радзеёвский никогда не занимал этот пост. В 1685 - 1689 гг. он был коронным подканцлером (занял должность после смерти Я. Гнинского), а с 1687 г. - гнезненским архиепископом и примасом Польши.

¹¹ Здесь же приводится ряд свидетельств польского дипломата о политических событиях в России в 1682 - 1683 гг., поэтому мы, за некоторым исключением, их повторять не будем.

¹² Строение это в 1680-е годы неоднократно использовалось Посольским приказом для размещения прибывавших в Москву иностранных дипломатов и других важных лиц. В 1684 г. на "Давыдовском дворе Николаева, что на Покровке, в двух палатах", где ранее располагался шведский посол, было указано стоять прибывшим в столицу грузинским царевичам Александру и Матвею [21. Ч. 1. С. 292, 317, 330, 366], а в 1685 г. - их отцу, царю Арчилу [21. Ч. 2. С. 38].

ся, что стол, несмотря на пятницу - постный день, был роскошный (что вполне могло объясняться продолжавшейся масленицей), включал и скоромные блюда (одних только сыров Бентковский насчитал 60 видов), а также фрукты и сладости (confecta). Во время ужина В. В. Голицын пил за здоровье царей и польского короля, коронных и литовских сенаторов, называя последних своими братьями, вспоминал о своем родстве с князьями Корецкими.

Приехавший в Москву польский гонец застал празднование русской масленицы. В реляции подчеркивается его размах, а также то, что в это время осуществлялись казни приговоренных к смерти преступников (так нужно, видимо, понимать выражение о "зарезанных мучениках")¹³. Под предлогом наступавшего поста, Бентковскому назначили прощальную аудиенцию на 28 февраля, заявляя, что цари в пост не принимают никаких послов.

В реляции С. Бентковского сообщается немало интересных подробностей о продолжавшихся стрелецких волнениях в Москве и мерах правительства по их успокоению. Эта информация почти дословно повторяет сведения, изложенные в "Дневнике зверского избиения московских бояр...", который использовал в исследовании В. И. Буганов и который ранее считался анонимным [22. С. 347] (об авторстве "Дневника..." см. [1. С. 105]).

Много "своевольных", согласно реляции, находилось в стрелецком полку Ильи Дурова, присланном в Смоленск. Не успев вступить в город, они тут же зарезали старшего слугу местного митрополита. Поэтому полк Дурова не пустили в город, поставив на посаде, откуда множество стрельцов ударились в бега, направившись обратно в Москву. По слухам, в Смоленск русское правительство планировало выслать еще пять приказов под предлогом наступавших русско-польских переговоров в пограничной деревне Андрусово.

Автор реляции сообщает также о встрече со своим давним знакомым - графом Давидом Виланом (Dawid Wilan)¹⁴ - иноземцем на русской службе, который получил назначение командовать в Смоленске гвардией в звании генерала. Вилан, по словам поляка - красивый молодой человек, католик, оставивший некогда службу у императора, бросивший жену и затем уехавший в Речь Посполитую, где поступил на службу к литовскому кравчему Леону Сапеге. Дипломат Речи Посполитой навестил Вилана в Кукуе (Немецкой слободе), и тот говорил ему, что жалеет о своем приезде в Россию и не желает отправляться служить на русско-литовское пограничье. Кроме того, в реляции отмечено, что католическую мессу, которую служил находившийся в его свите ксендз, посещало множество немцев-католиков из Немецкой слободы [4. Archiwum Radziwillow. Dziat 2. Rekopis 1712. S. 1 - 4].

К реляции был приложен рисунок кометы, которую автор видел днем в Москве и которая "нагнала на московитов страха" [4. Archiwum Radziwillow. Dzial 2. Rejcopis 1712. S. 4]¹⁵.

В обобщающей литературе, посвященной русскому посольскому обычаю, церемониал посольских съездов на границе описан пока еще достаточно скупо и в основном на материале второй половины XVI - первой половины XVII вв. [23. С. 70 - 74], между тем в дипломатических отношениях России с Речью Посполитой во второй половине XVII столетия они играли важную роль.

¹³ "Tej maslnej niedzeli Moskwa bez przestanku dzien i noc dla proszczenia i picia wozila sie, bylo tez niemato i meczennikow rznietych" ("В эту масленичную неделю московиты без конца ездили [к друг другу в гости] чтобы попросить прощения и попьянствовать, немало также и приговоренных к смерти было казнено"). Ю. А. Мыцык перевел это предложение довольно курьезным образом: "Цієй масляної неділі московіти безнастанно пили день i ніч для прощения (?), було також багато i пива" [18. С. 13].

¹⁴ У Ю. А. Мыцыка он почему-то назван греком [18. С. 13].

¹⁵ Рисунок, упоминаемый в реляции, в деле отсутствует.

В январе 1684 г. на русско-литовской границе - в селе Андрусово начались переговоры о заключении между Россией и Польшей Вечного мира и союза против Османской империи. Сохранился польский источник, описывающий торжественное прибытие русских дипломатов на первый съезд послов двух стран 17 января н. ст. ("Zjazd pierwszy ichmpp. komisarzow w Andruszowie d. 17 januarii a(nn)o 1684 odprawiony") [4. Archiwum Zamojskich. Rejtopis 3031. K. 136 - 137].

Когда польские комиссары приехали к съезжей избе, где должны были проходить переговоры, они увидели стоявшую стройными рядами русскую пехоту (ок. 300 чел.), как отмечалось "очень хорошую" - одетую в собольи шлыки, в двуцветные кафтаны (яркокрасного и бледнорозового цветов) из добротного сукна с длинными петлицами, выполненными в виде серебряных позументов. Командовал стрельцами "вежливый и хорошо одетый москаль" - полковник Илья Дуров, извинявшийся перед польско-литовскими дипломатами за опоздание их российских коллег (предлогом было прибытие из Москвы срочной почты) [4. Archiwum Zamojskich. Rekopis 3031. К. 136]. В данном случае русская сторона использовала известную в дипломатии уловку - польские и литовские дипломаты должны были ожидать русских комиссаров на съезжем месте, что для последних считалось "честнее" и престижней [23. С. 74].

Коротая время, поляки и литвины принялись разглядывать стрельцов, которые, кроме отличной формы имели и "неплохое" оружие - бердыши и пики, удивившие анонимного автора данного описания тем, что имели наконечники длиннее обычных в его понимании. Во время ожидания прибытия русской делегации не обошлось без конфуза - один из стрельцов оказался пьян. Его немедленно вывели из строя и высекли батогами. Наконец, более чем через час после прибытия поляков и литовцев показался отряд рейтар (на "не очень хороших" лошадях) возглавлявший кавалькаду русских послов. Находившиеся среди стрельцов музыканты немедленно ударили в тулумбасы, поляки и литовцы услышали "набожные религиозные" мелодии, исполнявшиеся на сиповках, а над отрядами русской пехоты была развернута "большая царская хоругвь".

Русская посольская кавалькада двигалась под звуки литавр и труб. Сами послы ехали в отдельных каретах один за другим, причем каждый имел собственный флажок ("znaczek"), небольшой оркестр из трубачей и литаврщиков, свиту из слуг и челяди, перед каждым конюхи вели богато убранных коней, экипированных "по-гусарски", "по-казацки" и даже на восточный манер - "по-калмыцки". Первым двигался И. А. Желябужский. У следовавшего за ним И. И. Чаадаева седла коней, убранных "по-гусарски", были покрыты тигровыми шкурами, а у другого посла - М. Г. Ромодановского - шкурами леопарда. Лошади литаврщиков свиты следующего посла - И. В. Бутурлина, имели пестрые попоны до самой земли. Самая богатая кавалькада была у ехавшего последним из послов князя Я. Н. Одоевского - главы русской посольской делегации. "Под конец ехал хорошо одетый конюший с буздыганом, конь которого имел богато украшенный чепрак, большие серебряные вожжи, сделанные в виде цепи со колокольчиками, за ним несли флажок и прямо перед ним литаврщик бил в серебряные литавры, конь его был покрыт богатой серебряной материей, [далее ехали] более десятка трубачей в светлорозовых кафтанах. [Затем] вели семь упряжных лошадей князя Одоевского, из них четыре были убраны по-гусарски, с леопардами, три же шли под богато украшенными польскими седлами, позванивая серебряными плоско кованными поводьями". За послами следовала полуторасотенная конная кавалькада дворян русского посольства, среди которых были и сыновья некоторых великих послов, а также сани. В первых, запряженных парой лошадей, ехал дьяк Василий Постников, во вторых, золоченых, покрытых цветастой персидской тканью, запряженных шестью гнедыми лошадьми - дьяк Иван Горохов вместе с еще одним Желябужским (вероятно, сыном посла). Видимо из-за того, что он пересел к И. Горохову,

следующие сани шли пустыми (в документе об их пассажире ничего не говорится). Они были запряжены шестью сивыми в яблоках конями, в гривах которых развивались ленты. Возницы последних саней были одеты в красные кафтаны, подбитые лисьим мехом. Замыкали процессию двое спальников.

Сохранилось описание и палаты ("съезжей светлицы") в деревне Андрусово, в которой должны были проходить переговоры и проходили неоднократно ранее, начиная с 1667 г. Каждая из сторон обивала материей свою половину палаты. "Русская" часть была обита красивой разноцветной материей (которая по замечанию польского автора обычно шла на изготовление шатров), "польская" - парчой, специально привезенной по заказу одного из комиссаров - Троцкого воеводы Марциана Огинкого из Риги, при этом потолок - материалом, расписанным сюжетами из жизни библейского царя Давида. Стол был покрыт золотыми коврами. На столе стояли часы и небольшая серебряная чернильница, вокруг стола - шесть обитых аксамитом стульев [4. Archiwum Zamojskich. Rejcopis 3031. К. 136 - 137].

Стоит отметить, что составитель описания съезда в Андрусове, подобно автору реляции посольства К. Томицкого, свидетельствовал, что немецкий марш, который играли сопровождавшие польско-литовскую делегацию два немецких трубача, а также игра шести польских военных музыкантов на корнетах, "файфрах" (пол. "fajfra", разновидность старинного духового инструмента) и на "шторте" (пол. "sztort", прототип современного фагота) вызывали особенно восхищение "московитов", поскольку такая музыка была, по мнению польского автора, совершенно неизвестна на Руси [4. Archiwum Zamojskich. Rejcopis 3031. К. 136].

Глава великого посольства, прибывший в Москву в 1686 г. - познанский воевода К. Гжимултовский отмечал, что польско-литовское посольство было встречено в русской столице со "всеми почестями какими только возможно". По его сведениям, это вызвало недоумение находившихся в Москве шведского дипломата и голландского резидента. Представитель Швеции был недоволен, что посольству из Речи Посполитой была оказана большая честь в сравнении с остальными послами и в частности с прибывшим в 1684 г. в Москву шведским посольством [3. S. 5]. Русские источники подтверждают, что к приему польско-литовских дипломатов в Москве готовились с особой тщательностью и впоследствии в ходе переговоров дипломатам Речи Посполитой постоянно напоминали, что посольству оказана "небывалая честь" [5. Ф. 79. Оп. 1. Д. 223; 5. Ф. 79. Оп. 1. Д. 224. Л. 352, 407 об.].

Как сообщает польский "Diariusz drogi z granic WKsL. do stolicy moskiewskiej a(nn)o 1686 ichmpp poslow", утром 19 февраля на "подхожий стан" к послам прибыли двое стольников от царей. Они объявили о предстоящем торжественном въезде, но предупредили, что необходимо подождать, пока соберутся и построятся предназначенные для встречи послов люди [24. К. 3]. За этим общим заявлением русских представителей крылось стремление русской стороны создать у польско-литовских дипломатов впечатление многолюдства Москвы и мощи ее армии. Позднее, когда посольство двигалось с подхожего стана на "встречное место", послы Речи Посполитой интересовались у сопровождавших их подьячих, почему они двигаются "мешкотно" и часто останавливаются. В ответ они слышали, причиной этому то, что царские ратные люди идут из города "в поле", а другие наоборот - в город, и "от того многолюдства проезд впереди зело труден" [10. С. 155].

Во главе посольской процессии шел "караван" возов и телег с имуществом послов, за ним эскорт польско-литовского посольства из хоругви рейтар и конных отрядов помельче (челяди дипломатов Речи Посполитой, драбантов и т.д.) в сопровождении оркестра. Затем следовали сани (покрытые "прекрасными персидским коврами" и красным аксамитом с золотой бахромой) и две роскошных кареты, принадлежавшие литовскому канцлеру М. Огинскому (одна предназначалась в

подарок царевне Софье), а слуги, их сопровождавшие, были одеты на восточный манер, подобно турецким янычарам. Вслед за каретами вели скакунов дипломатов Речи Посполитой. Они также главным образом предназначались русским царям и вельможам в качестве подарков. Далее ехала карета с послами (все они разместились в карете познанского воеводы). Замыкали процессию ок. 150 чел. польских и литовских дворян посольства.

На подъезде к Москве поляков и литвинов встречали отряды русских войск со знаменами, военные музыканты, неустанно игравшие на литаврах, трубах и сиповках. По правую руку от ехавшего посольского каравана на целую милю растянулись отряды кавалерии - выстроенные ровными рядами, конь в конь (всего по оценкам польских и литовских наблюдателей ок. 80 хоругвей, т.е. 8 тыс. чел.). По левую располагались отряды пехоты (около десяти приказов, каждый примерно 1 тыс. чел.), в "хорошем обмундировании", с пушками, которых один из очевидцев насчитал 70 штук, другой - 90. После того как посольство проехало три четверти мили, оно было задержано перед самым городом (на так называемом встречном месте) до сумерек, пока встречавшие послов войска не вошли в город. Затем прибыли царские кареты, каждая запряжена шестью лошадьми. В первую, большую карету, обитую кармазиновым аксамитом, были впряжены вороные кони, во вторую, поменьше, обитую пурпурным аксамитом - чубарые (сивые в яблоках). И те и другие были украшены серебряными цепями "по их (т.е. русских. - К. К.) обычаю". Автор одного из описаний особо отмечал, что возницы, одетые в шубы, обшитые аксамитом и подбитые рысьим мехом, были бородатыми, что для поляков, бривших бороды, было в диковинку.

Послы пересели в царские кареты. Главные из них - познанский воевода Кшиштоф Гжимултовский и литовский канцлер Марциан Огинский сели в большую карету, двое других - каменецкий каштелянич А. Потоцкий и коронный подстолий А. Пшиемский в карету поменьше. Процессия двинулась в том же порядке, только дорожные экипажи послов заняли место рядом с каретами М. Огинского. Кареты же с послами сопровождала кавалькада из молодых отпрысков аристократических родов (Хованские, Долгорукие, Одоевские, Ромодановские, Голицыны, Прозоровские, Шереметевы и др.), одетых в богато расшитые кафтаны, украшенные драгоценными камнями и жемчугами, на турецких скакунах. Среди них выделялся сын русского канцлера Василия Голицына - Алексей Васильевич, носивший на шее ожерелье из урьянских жемчугов (В Речи Посполитой так называли жемчуга из Ост-Индии, считавшиеся самыми лучшими). Польский наблюдатель отметил, что кони их были плохо объезжены и для того, что бы они ровно ехали рядами по десять лошадей, позади каждого ряда шли "хлопцы с батожками". Русские аристократы попытались оттереть польских и литовских дворян от посольских карет, но безуспешно. Жалобы польским послам не помогли, и представителям русской знати осталось довольствоваться заявлениями, что они возьмут реванш при первой же оказии въезда русского посольства в Варшаву. Многие из них по мере приближения к городу пересаживались на свежих коней, убранных с каждым разом все более богато. Когда польско-литовские послы уже затемно въехали в Москву, их взору предстал город, наполненный как "рыцёрским людом", так и чернью, которая смотрела из окон, сидела на воротах, крышах, палисадах. Приветствуемые толпами людей, кареты с послами проследовали через Земляной город, затем Белый город и по Тверской улице въехали в Китай-город, через красивые, как отмечалось, Воскресенские ворота. Видимо, с них за въездом посольства в город наблюдали цари Иван и Петр. Несмотря на темное время суток, путь послов освещался горящими бочками со смолой и специально расположенными в разных местах фонарями. Проехав мимо Кремля, посольский караван прибыл на Посольский двор, где должны были стоять дипломаты Речи Посполитой. Литовские послы расположились неподалеку - на так называемом Монастырском

дворе [3. S. 5 - 6, 44; 24. К. 3 - 5]¹⁶, а точнее на подворьях Троице-Сергиева монастыря и Новгородского митрополита [1. С. 311]¹⁷. Каждый из польских послов получил в распоряжение по три комнаты - "прекрасно убранные и обставленные". В самом большом зале Посольского двора была устроена католическая часовня [4. Archiwum Publiczne Potockich. Rekopis 163a. Т. 13. S. 986].

Через день состоялась торжественная аудиенция у царей Ивана и Петра. Ко дворам послов были поданы кареты, на которых они въезжали в Москву, запряженные белыми лошадьми, и процессия торжественно двинулась в Кремль. За каретами следовал польский посольский эскорт из сотни королевских драбантов в кирасах, с фузеями и шпагами в ножнах (при торжественном въезде в Москву днем раньше они держали их наголо), а затем кавалькада всадников из польских и русских дворян. Возглавлял процессию конный шляхтич, который держал в руках грамоту польского короля Яна III Собеского. Перед царской резиденцией послы вышли из карет, оставив там и личное оружие. По пути в Грановитую палату, где польско-литовских дипломатов ожидали Иван и Петр, их трижды торжественно встречали и приветствовали знатные бояре и дворяне. При дверях в палату послов вновь встретили царские приближенные во главе с сыном В. В. Голицына - Алексеем, одежда которого поражала богатством и роскошью даже на фоне остальных. На аудиенции присутствовали шестеро рынд с обнаженными мечами - двое у дверей в палату и четверо (Петр и Иван Голицыны, В. П. Шереметев и В. Д. Долгорукий¹⁸) перед троном. Один из авторов польского описания отметил, что ранее на посольских церемониях рынды у дверей не стояли. Информация о рындах, вооруженных мечами, противоречит наблюдениям Л. Юзефовича, отмечавшего, что после попыток Лжедмитрия I ввести в русский посольский церемониал рынду с обнаженным мечом, этот предмет, "никогда не входивший в число атрибутов власти русских государей, навсегда исчез из тронного зала". В XV - первой половине XVI в. традиционным оружием рынды был чекан [23. С. 163 - 165]. В 1683 г. двух рынд с посеребренными мечами на аудиенции у царя наблюдал и шведский дипломат Энгельберт Кемпфер [26. С. 338]. Более того, присутствие на аудиенциях рынд с мечами отмечается и в дворцовых разрядах этого времени. В 1684 г. на отпуске австрийского гонца Иоганна Курца были "рынды с мечи" [27. Стб. 350]. Рынды с мечами 1 июля того же года были и на приезде польского посланника Яна Зембоцкого [27. Стб. 356 - 357].

Польские и литовские шляхтичи заметили разительные различия между обоими царями. Один из них, оставивший нам данное описание, отмечал, что Иван был неприметен, во время аудиенции сидел, потупив глаза из-под "собольего колпака". Петр же - "очень привлекательный на вид юноша", белолицый, черноглазый и чернобровый, высокий, притягивал к себе взгляды "как магнитом".

После торжественных речей и вручения грамот настал черед целования царской руки. При этом произошел досадный конфуз. Лицо одного шляхтича из свиты великого посольства было поражено проказой. Думный дьяк Е. И. Украинцев подошел к нему и попросил не подходить к царской руке. Тот вынужден был отойти в сторону "публично опозоренный". Когда Петр спрашивал послов о здоровье польского короля Яна Собеского, послы не расслышали его слов, произне-

¹⁶ На основе русских источников церемонию въезда польских послов в Москву кратко описал Н. Г. Устрялов [10. С. 153 - 156].

¹⁷ Замечание Н. Г. Устрялова о подготовке для послов дворов бояр М. Г. Ромодановского, М. А. Голицына и Б. В. Бутурлина [10. С. 153] верно лишь отчасти. Они действительно были назначены на постой для литовских послов, но затем решение это было пересмотрено в связи с тем, что посланцу М. Огинского дворы не понравились. В итоге на дворах Ромодановского и Голицына все же была размещена часть "посольских дворян" [5. Ф. 79. Оп. 1. Д. 223. Л. 301 - 304об., 389 - 390, 422, 428, 496об.].

¹⁸ О "запоздалом" местническом конфликте, связанном с назначением рынд в 1686 г. см. [25. С. 13 - 18].

сенных "слабым и низким голосом", и В. В. Голицын повторил церемониальный вопрос.

Вечером польско-литовских дипломатов ожидал роскошный пир на посольском дворе, данный от царского имени. Распорядитель - князь Я. Ф. Долгорукий "как только крикнул: "Подайте винца" - тут же случился великий шум и галдеж от несущих серебро, кувшины, подносы, кубки, миски, тарелки, ножи и ложки; перед каждым тотчас [на столе] поверх сукна постелили скатерти, мы все, от самых высокопоставленных до наименее знатных, уселись без рангов. Стряпчий или подчаший ходя [вдоль столов] с позолоченным кувшином в полтора гарнца и позолоченной чашой в полкварты, подавал вино, [требуя осушать чаши] под угрозой "наказания". На серебряных блюдах подавали холодное и постное - рыбу, в том числе и приготовленную в форме утки или индюка, а также лещей, карпов и другие рыбные блюда. И сразу же по очереди было выпито за здоровье монархов". Из подававшихся спиртных напитков полякам и литовцам особенно понравилось уже упоминавшаяся "романия" и темное пиво. Горячие же блюда, по мнению автора описания пира, были безвкусными и несолеными¹⁹. На пиру присутствовал и имеретинский царь Арчил II с двумя сыновьями - Матвеем и Александром, изгнанный из Имеретии одной из группировок местной знати при поддержке турок, и нашедший убежище в Москве. Пир продолжался около двух часов и закончился затемно [3. S. 44 - 49; 24. К. 5 - 5v.; 4. Archiwum Publiczne Potckich. Rejcopis 47. Т. 1. S. 382]²⁰.

Кроме того, польские источники содержат интересные ремарки, касающиеся религиозных традиций русского народа, торговли и цен. Например, польский дипломат К. Гжимултовский отметил, что по сравнению с Речью Посполитой венецианские и голландские шелка в Москве стоят дешевле. В одном из писем он хвалился, что приобрел материал для отделки комнат, а также другие ткани более чем в два раза дешевле по сравнению с Польшей. Польский дипломат не рекомендовал приезжать в Россию с талерами, поскольку можно много потерять на обмене и высоко оценивал русские серебряные копейки, на которые можно было выгодно приобрести червонные золотые или товары, чтобы затем продать их в Польше значительно дороже [4. Archiwum Publiczne Potockich. Rerjkopis 163a. Т. 13. S. 559].

К. Гжимултовский оставил также интересное наблюдение о русских религиозных традициях: 23 февраля 1686 г. "окончилась их масленица, назавтра наступал наш запуст, а у них - первая неделя поста, который они блюдут с такой набожностью, что привыкли, отложив в сторону все дела, дни и ночи в церквях проводить, придерживаясь самого строго поста. Совершенное молчание тогда царило везде все это время" [3. S. 8]. Глава польско-литовского посольства дал весьма нелестную характеристику Алексею Васильевичу Голицыну - сыну русского канцлера, которого тот активно привлекал к государственному управлению и впоследствии, отправляясь в 1-й Крымский поход, поручил ему дела Посольского приказа. В 1686 г. В. В. Голицын планировал включить Алексея в состав посольства, которое должно было принять присягу короля Яна Собеского на договор о Вечном мире, но недоброжелатели канцлера из знатных боярских родов (Одоевские, Черкасские, Долгорукие), и в том числе Б. А. Голицын не допустили этого. В Алексее Голицыне "не то что способности к государственному управлению, но и вообще ничего толкового нет" - писал познанский воевода в одном из писем, считая, что даже Яков Беколь - крупный еврейский ростовщик и банкир, обслуживавший польский королевский дом и многих магнатов (см. его биографию в

¹⁹ Подобного же мнения о русской кухне польские дипломаты были в 1667 г. [28. С. 322 - 323], и в 1679 г. Б. Таннер также упоминает о рыбных яствах, приготовленных в форме птицы [8. S. 177- 178].

²⁰ О пребывании в России Арчила II см. [21. Ч. 1 - 3].

[29. S. 387 - 388]), имеет "более способного сына". "Одно только наблюдал в нем достоинство, - продолжал К. Гжимултовский, - что самого быстрого коня умеет хорошо объездить" [4. Archiwum Publiczne Potockich. Rejcopis 163a. Т. 13. S. 555- 556; Rekopis 47. T. 1. S. 364].

До польских дипломатов, несомненно, дошли известия о склонностях и способностях Петра к военному делу. К. Гжимултовский уже тогда считал, что молодой царь вполне мог бы сам возглавить поход на Крым, [4. Archiwum Publiczne Potockich. Rejcopis 163a. Т. 13. S. 555], прозорливо предугадав его руководство Азовскими походами. Подобным образом и некий "разумный человек", побывавший в Москве в конце 1687 г., сообщал коронному гетману С. Яблоновскому о ходивших по русской столице слухах, что в будущую военную кампанию (1688) войсками будет командовать "сам" царь Петр Алексеевич [4. Archiwum Radziwillow. Ksiega 25. S. 26(41) - 28(43)] (в деле двойная пагинация страниц).

Конец 1670-х - первая половина 1680-х годов были периодом интенсивных дипломатических контактов России и Речи Посполитой. Именно в это время визиты польско-литовских послов и посланников в Россию были особенно частыми. К сожалению, специфика формирования комплекса источников по истории Польши в Новое время обусловила рассеянность дипломатических документов указанного периода, в том числе и посольских реляций по разным собраниям, стала причиной того, что даже частый обмен посольствами между Россией и Речью Посполитой в указанное время оставил с польской стороны не так уж много свидетельств.

Нетрудно заметить, что на польско-литовских дипломатов (особенно которые приезжали в Россию первый раз) производила впечатление та помпезность, с которой в Москве встречали иностранные посольства. Любопытно также, что польско-литовские дипломаты оценивали русскую кухню, как использующую мало соли, перца и других приправ²¹, обращали внимание на преобладание рыбных блюд в посольском угощении, не забывали упомянуть о распространении при русском дворе польской моды.

Свидетельства дипломатов Речи Посполитой - послов и посланников, бывавших в Москве, как представителей страны, в течение столетий имевшей активные дипломатические контакты с Россией, несомненно, представляют интерес и имеют значение не только для изучения внешней политики, но и других областей отечественной истории.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Кочегаров К. А. Речь Посполитая и Россия в 1680 - 1686 годах. Заключение договора о Вечном мире. М., 2008.

2. Biblioteka Uniwersytetu Warszawskiego. Gabinet Rekopisow. Rekopis 73.

3. Zrodla do dziejow polskich. Wydane przez M. Malinowskiego i A. Przezdzieckiego. Wilno, 1844. T. 2.

4. Archiwum Gtowne Akt Dawnych.

5. Российский государственный архив древних актов.

6. Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV-XVII вв. М., 1975.

7. Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. М., 1987.

8. Poselstwo polsko-litewskie do Moskwy w roku 1678 szczesliwie przedsiewziete, opisane przez naocznego swiadka Bernarda Tannera (Norymberga 1689). Krakow, 2002.

9. Grala H. Dyplomacja z upominkami na tle (Wokol ceremoniahi poselskiego w stosunkach polsko-moskiewskich na przestrzeni XVI-XVII wieku) // Skarby Kremla. Dary Rzeczypospolitej obojga narodow. Wystawa ze zbiorow Pafistwowego Muzeum Historyczno-Kulturalnego "Moskiewski Kreml". Warszawa, 1998.

²¹ В связи с этим стоит отметить, что для приезжавших в Польшу дипломатов из западных стран местная кухня казалась чересчур соленой и острой (замечание это высказано профессором В. Кригзайзеном в частной беседе со мной).

10. Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. СПб., 1858. Т. 1. Господство царевны Софьи.

11. Седов П. В. Закат Московского царства. Царский двор конца XVII века. СПб., 2008.

12. Лаврентьев А. В. Люди и вещи. М., 1997.

13. Мареева О. В. Генезис венца как регалии власти // Священное тело короля: Ритуалы и мифология власти. М., 2006.

14. Забелин И. Домашний быт русского народа в XVI и XVII ст. М., 1895. Т. 1. Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст. Ч. 1.

15. Urzednicy wojewodstwa sandomierskiego XVI XVII wieku. Spisy. Kornik, 1993.

16. Piwarski K. Denhoff Jerzy Albrecht // Polski slownik biograficzny. Krakow, 1939 - 1946. T. 5.

17. Urzednicy centralni i nadworni Polski XIV-XVIII wieku / Pod red. A. Gasiorowskiego. Kornik 1992.

18. Мицик Ю. А. Фрагмента до біографії I. Мазепи // Сіверянський літопис. 2007. N 3.

19. Przybos A. Gninski Jan // Polski slownik biograficzny. Wroclaw; Warszawa; Krakow, 1959 - 1960. T. 8.

20. Rachuba A. Radziejowski Augustyn Michal // Polski slownik biograficzny. Wroclaw; Warszawa; Krakow; Gdansk; Lodz, 1987. T. 30.

21. Материалы по истории русско-грузинских отношений (80 - 90-е годы XVII века). Тбилиси, 1974. Ч. 1; Тбилиси, 1979. Ч. 2; Тбилиси, 1979. Ч. 3.

22. Буганов В. И. Московские восстания конца XVII века. М., 1969.

23. Юзефович Л. Путь посла. СПб., 2007.

24. Archiwum Polskiej akademii nauk w Warszawie. Teki J. Wolinskiego. Teka 70.

25. Запоздалое местничество // Временник императорского Московского общества истории и древностей российских. М., 1850. Кн. 5. [Отд.] 3.

26. Аделунг Ф. Барон Мейерберг и путешествие его по России. СПб., 1827.

27. Дворцовые разряды. СПб., 1855. Т. 4.

28. Исторический рассказ о путешествии польских послов в Московию, ими предпринятый в 1667 году // Проезжая по Московии (Россия XVI-XVII веков глазами дипломатов). М., 1991.

29. Piwarski K. Becal Jakob // Polski slownik biograficzny. Krakow, 1935. Т. 1.