Факт обращения в латинское вероисповедание княгини Ирины Петровны Долгоруковой (1700 - 1751 гг.) был широко известен исследователям российско-католических взаимоотношений еще в XIX веке¹. Неоднократно о католическом конвертизме Долгоруковой и ее детей упоминалось и в более поздних специальных работах². Однако даже сейчас нельзя признать, что обстоятельства отступления княжеского семейства от православной веры изучены с достаточной полнотой³. Еще менее детально в литературе рассмотрены проблемы влияния католической религиозности на нравственный облик Долгоруковых, на характер их отношения к православному и католическому вероисповеданиям. Развернутая оценка степени влияния католической религиозной культуры на известное аристократическое семейство ни разу не давалась в отечественной историографии, несмотря на то, что проблема усвоения на русской почве западных религиозных ценностей в контексте петровской вестернизации представляет существенный интерес для историков.

Предпочтение католическому вероисповеданию И. П. Долгорукова, жена русского посла в Голландии С. П. Долгорукова (1696 - 1761 гг.) и дочь сенатора князя П. А. Голицына (1660 - 1722 гг.)⁴, стала оказывать за границей. Во время пребывания в Голландии она обратилась в католицизм вместе с малолетними детьми (сыновьями Владимиром, Александром, Николаем и Петром, дочерьми Марией, Анной и Екатериной)⁵. Мотивы обращения княгини до конца не выяснены: по-видимому, данный шаг был связан с общей прозападной культурной ориентацией княгини и многолетним опытом пребывания посольского семейства за границей (Ирина Петровна и Сергей Петрович обвенчались в 1716 г. и практически сразу выехали за пределы России)⁶. Большую роль в обращении Долгоруковой сыграли визиты католических и протестантских священников на квартиру российского дипломата: "ксендзы и других вер, а именно католики и люторы, по тамошнему обхождению, в квартире у них бывали неоднократно, и она (княгиня) к ним езжала ж"⁷.

Из архивного дела канцелярии духовного ведомства следует, что голландское католическое духовенство в лице священника Жийома-Фредерика ван Даленноорта (в русских источниках называется "Даленором") идейно подготовило Долгорукову к принятию католицизма. По признанию княгини, "оной ксендз (Даленор. - А. А.) в разговорах сказывал ей, что, как греко-россий-

Андреев Александр Николаевич - кандидат исторических наук. Южно-Уральский государственный университет. Челябинск.

ская вера семь таинств почитает, так же и мы те ж таинства почитаем же, а хлеб-де как под двумя видами, так и под одним видом все едино, потому, что что-де одна церковь, только-де в происхождении Святаго Духа некое имеет римская с греко-российскою церковию разнствие"⁸. Другой католический священник, Жак Жюбе де ла Кур, последовавший за княгиней в Россию в качестве воспитателя ее детей, в бытность свою в Гааге, а затем и в России, "при столе их во время обеда и ужина и о вере по случаям и временно, что как их Римская, так и Греко-восточная церкви имеются в равности, разговоры имел, а никакой розни не сказывал"⁹. Княгиня на синодском допросе по этому поводу добавляла: "при столе-де их тот ксендз разговоры о вере имел в такой силе, хотя-де разность о происхождении Святаго Духа и есть, только-де все единой Бог, как от Отца, так от Отца и Сына происходит, почему за неумением и она то ж разумела"¹⁰. Ни о каких возражениях, якобы последовавших, по мнению историка К. А. Писаренко, со стороны православных членов гаагского салона Сергея Петровича, утверждавших, что разница между двумя церквами заключается в многочисленных канонических и догматических установлениях, касающихся целибата, культа Богородицы, чистилища и прочего¹¹, в архивном деле канцелярии Синода информации нет.

Писаренко приводит многочисленные соображения по поводу эволюции религиозных взглядов Долгоруковой, представляя княгиню в качестве ярой сторонницы униональных идей и одновременно давая понять, что княгиня долгое время находилась в состоянии рационального выбора между двумя верами¹². Действительно, Долгорукова сочувствовала янсенистским планам соединения церквей, во многом становилась проводником этих планов в России и, по всей видимости, обладала некоторыми богословскими познаниями¹³. Однако "идейная" подоплека религиозного обращения Долгоруковой в духе западноевропейского рационализма, на наш взгляд, ничем не доказана. Ссылки на источник в работе Писаренко мы не обнаруживаем, цитируемое же в данной работе дело духовного ведомства не дает оснований подобным образом конкретизировать мотивы религиозного конвертизма княгини и судить о характере рефлексии ее религиозного опыта. Напротив, рассмотрение ряда случаев переходов российских подданных из православия в католичество в XVIII в. демонстрирует безыдейное возникновение римско-католических предпочтений в русском обществе. Главным образом, данные предпочтения возникали под воздействием западной социокультурной среды, во многом зависели от эмоциональной восприимчивости прозелитов и были основаны на вере в истинность латинской церкви, а не на разумном ее постижении. Подразумевать иные мотивы вероотступничества в несекулярном сознании Долгоруковой нет оснований.

В 1726 - 1727 гг. Ирина Петровна трижды исповедовалась и причащалась у ван Даленноорта. В ходе синодского следствия по делу о вероотступничестве княгини и ее семейства было выяснено, что "княгиня Ирина марта 28, апреля 18 да майя 29 числа в бытность-де ея в Голландии с 726 г., за неимением российского священника, исповедовалась и причащалась в болезни в том 726 году, а потом, как и выздоровела, вторично, а в 727 г. третично, и у причастия была у римского ксендза Даленора, которой-де жительство имел близ Голландии в Гааге, понеже-де она грекороссийской веры с римским костелом никакого различия и несогласия по простоте не разумела"¹⁴. При этом болезнь, на которую обращается внимание в документах, могла оправдать лишь первый опыт исповеди и причастия у католического патера, а потому может расцениваться как отговорка, обусловленная стремлением оправдать вероотступничество в глазах Синода. Данная отговорка приобретала вес в связи с тем, что с 1724 г. при российском посольстве в Голландии отсутствовал православный священник, а потому страх смерти действительно мог подтолкнуть княгиню к принятию католического причастия. Однако визиты в костел после выздоровления однозначно свидетельствуют об устойчивом интересе княгини к католической вере и латинскому богослужению. Данный интерес, естественно, поддерживал и сам Даленор, который прича-

щал княгиню без всякого отрицания от православной веры "без публики в ранние мши (католические обедни. - А. А.), которые для одной ея причастия и отправлял"¹⁵.

Обряд присоединения Долгоруковой к католичеству был совершен 11 июня 1727 г. в Лейдене (согласно Н. Н. Голицыну, в Утрехте) утрехтским янсенистским архиепископом Корнелием-Жаном Бархманом-Вуитьер, а восприемницей княгини была принцесса Анна-Мария Овернская (дочь принца Филиппа-Шарля де Линь)¹⁶. Русский иезуит И. С. Гагарин писал, что княгиня Ирина Петровна "близко подружилась с принцессой д'Овернь, пламенной янсенисткой, которая убедила ее переменить веру"¹⁷.

Вместе с княгиней в качестве ее личного духовника и воспитателя детей в Россию отправился аббат Жак Жюбе де ла Кур, кюре из Аньера (в русских источниках - "Лакур" или "Лакуром")¹⁸, который прибыл в Москву 20 (30) декабря 1728 года¹⁹. Будучи тайным агентом Сорбонны, Жюбе небезуспешно попытался наладить дружеские связи и установить деловые отношения с русскими православными иерархами и представителями знати, рассчитывая способствовать заключению унии между римско-католической и Русской православной церквами²⁰. Успешной была и воспитательная работа аббата в доме Долгоруковых, сумевшего на какое-то время привить детям княгини любовь к католической вере²¹. Известный богослов, доктор Сорбонны Лоран-Франсуа Бурсье так писал о Жюбе: "Этот достойный пастор соединял с вкрадчивым обращением манеры, способные для привлечения умов. Каждый искал сообщества и беседы со столь любезным иностранцем и считал за честь быть знакомым с ним"²². Сам Жюбе не скрывал своей роли в обращении княгини, заявляя в частном письме австрийской императрице, что именно он привел Долгорукову к "отречению от схизмы в 1728 г."²³.

Следует обратить внимание на эту дату. Возможно, Жюбе просто ошибся в датировке "отречения" княгини, но могло быть и так, что аббат имел в виду не время совершения обряда присоединения к латинской церкви, а время, когда произошло утверждение прозелитки в истинах католицизма. В этом случае можно предполагать, что "окатоличивание" русской княгини происходило постепенно и сопровождалось внутренней духовной борьбой. Тем более, что княгиню нельзя назвать женщиной легковерной - современники запомнили ее как особу с характером, уверенную в себе и стойкую в убеждениях²⁴.

Полномочный посланник Испании в России герцог де Лириа-и-Херика де Бервик²⁵ в одном из секретных писем указывал на особую осторожность, с какой княгиня хранила свой секрет. Герцог писал послу Испании в Австрии: "Полагаю, что я единственный иностранец в Москве, которому известно, что княгиня Долгорукая католичка. Эта тайна была доверена мне вскоре после ее прибытия сюда. Княгиня обладает многими добродетелями и достойна покровительства со стороны ее величества, государыни императрицы (австрийской. - А. А.) (...) Ее осторожное поведение предохранит от огласки то, что было сделано ею"²⁶. Однако надежды де Лириа на сохранение тайны не оправдались: в 1732 г. при дворе распространилась весть об отступничестве княгини Долгоруковой, а вскоре в ее дом в Москве явился начальник Тайной канцелярии граф А. И. Ушаков и произвел дознание²⁷. Б. А. Успенский и А. Б. Шишкин утверждают, что преследования княжеского семейства начались еще в 1731 г. - в доказательство приводится письмо Жюбе неизвестному лицу из Москвы от 9 мая 1731 г., демонстрирующее лицемерную позицию главы семейства, сделавшего вид, будто он впервые узнал о вероотступничестве супруги и детей²⁸.

Несмотря на то, что над русским католическим семейством стали сгущаться тучи, княгиня и в следующем, 1732 г., продолжала находиться "в католицком законе". Долгорукова отговаривалась, что "с 728 года по приезде из Голландии в Россию по 732 год она, княгиня, отцов духовных не имела простотою своею, а наипаче от приключившихся ей печалей и домашних сует без всякого умыслу и сумнения"²⁹. Однако многие показания княгини на поверку оказывались неискренними.

Тогда, в 1732 г., после первого расследования обстоятельств конвертизма, Долгорукова, в отличие от других вероотступников той эпохи, понесла минимальное наказание: все ограничилось увещеванием иеромонаха кадетского корпуса Луки Конашевича и высылкой Жюбе³⁰. Интересно, что тайну обращения в католицизм княгиня открыла Анне Иоанновне - во время возвращения из Голландии в Россию в 1728 г. Долгорукова была проездом в Митаве, где и рассказала об этом будущей императрице, не предполагая, что Анна скоро взойдет на престол, а их взаимоотношения, изначально дружеские, изменятся³¹. Падение верховников положило конец дружбе Ирины Петровны с Анной Иоанновной, а твердая вероисповедная позиция княгини, сохранявшей, несмотря ни на какие увещевания со стороны императрицы, принадлежность к католической церкви, предоставляла законный повод для репрессий. Тем более, что об обращении княгини знали многие российские дипломаты, политические и культурные деятели, так или иначе связанные с янсенистскими кругами в Голландии, - А. Г. и И. Г. Головкины, А. Д. Кантемир, А. А. Вешняков, В. К. Тредиаковский и другие³².

Из архивного дела об отступлении Долгоруковых мы узнаем, что княгиня настаивала на своей принадлежности к Русской православной церкви и выражала готовность принять православное причастие³³. Однако присланный в дом княгини Конашевич установил, что она "находится в католицком законе". Лука, будущий Устюжский и Тотемский епископ, а в дальнейшем Казанский преосвященный, человек властный и честолюбивый, прославился насильственными мерами при крещении инородцев³⁴. Конашевич в течение нескольких лет являлся духовником Долгоруковых, и такое назначение, санкционированное императрицей, вряд ли было случайным: строгий иеромонах должен был особенно зорко следить за православным благочестием в княжеском семействе.

В результате расследования, проведенного Тайной канцелярией, факт перехода Долгоруковой в католичество был доказан, а виновница отправлена в ссылку в свое подмосковное имение Никольское³⁵. Перед высылкой Ирина Петровна виделась с императрицей: "Когда та явилась и, согласно этикету, склонилась, чтобы поцеловать руку императрицы, Анна дала ей тяжелую пощечину и прокричала самые грубые проклятия на самом вульгарном языке и закончила прием, сказав: "Вон отсюда, мерзавка!""³⁶. Старших детей княгини (Александра и Владимира) императрица повелела отдать на обучение в кадетский корпус; вместе с ними в Петербург в 1735 г., в нарушение запрета на выезд из Никольского, отправилась и Ирина Петровна³⁷. В кадетском корпусе Долгоруковы и состояли "в духовности" у Луки Конашевича, а затем у кадетских иеромонахов Варлаама (Скамницкого) и Гавриила.

Несмотря на произведенное "духовное исправление", Долгорукова продолжала тайно исповедовать римско-католическую веру. Вместе с детьми она неоднократно уклонялась от православного причастия, хотя и посещала храмы. Княгиня показывала на допросах, что с 1732 г. по 1738 г. исповедовалась и причащалась у кадетских иеромонахов, а с 1738 г. духовным отцом ее семейства являлся иерей П. П. Козицкий, священник церкви Николая Чудотворца, "что на морском полковом дворе"³⁸. Однако Варлаам подтвердил лишь факт исповеди княгини, но не причастия. Иеромонах Гавриил припомнил, что знатные господа, в том числе и князья Долгоруковы, исповедавшись, отпускались по их желанию для причастия к приходским церквам³⁹. Долгорукова утверждала, что вместе с детьми в 1742 и 1744 гг. "в бытность ея в Москве, в церквах Пресвятыя Богоматери, а именно в 742-м, что слывет всех Скорбящих за Москвою рекою на Ордынке, в 744-м году в Гребенския на Лубянке у священников исповедовалась и причащалась"⁴⁰. Показания эти были опровергнуты в дальнейшем самой княгиней. В ходе следствия выяснилось, что в 1738 г. Долгорукова взяла у Козицкого письмо о причастии к протопопу церкви Андрея Первозванного ("что на Васильевском острову") Иакову, но у отца Иакова так и не исповедовалась⁴¹. Перед лицом подобных фактов княгиня созналась, что "в России-де она в духовности с 738 году по

сей 746 год не бывала и детей своих не понуждала, имея к православно-восточной церкви по обольщению помянутого ксендза Даленора холодность"⁴². Пренебрежение княгини православными таинствами свидетельствует о ее сомнениях относительно присутствия в них божественной благодати и демонстрирует понимание Долгоруковой римской религии как единственно истинной. Вероятно, в сознании княгини между двумя религиозными традициями не существовало паритета, несмотря на ее вовлеченность в процесс униональных переговоров. В связи с этим следует отметить свидетельство Козицкого: "от священнослужителей в доме ея для отправления Христовой службы и никаких треб никого, тако жив церкве, как у себя, так и в прочих церквах от начала бытия у него в духовности, то есть с 738 г., никогда ее, княгиню, не видал"⁴³.

Факт исповедания Долгоруковой католичества стал известен Елизавете Петровне, которая повелела произвести новое расследование и обличить вероотступницу. В результате появилось дело "О княгине Ирине Петровне Долгоруковой, совращенной с детьми в католичество", в котором отмечалось: "Будучи она, княгиня, в 744 году в Москве, в римские костелы (как сама чрез многое увещание показала) неоднократно езжала, а именно: на праздник Рождества Христова в полунощное время к обедне, да на их папежский праздник, называемый Божий день, извиняясь из того подозрения тем, якобы то ее в костелах бытие имелось не для моления, но для слушания единой музыки, чему никак быть не можно"⁴⁴. Все это свидетельствует об определенных связях княжеского семейства с московским католическим духовенством, состоявшим из швейцарских капуцинов⁴⁵.

Ирину Петровну Долгорукову вместе с двумя детьми (князем Николаем и княжной Анной) заставили публично отречься от католической веры, указав: "в придворной церкви в воскресный день, по учиненной форме пред Святым Евангелием и Животворящим Крестом Господним учинить ей княгине с помянутыми детьми ее надлежащее по церковному чиноположению пред литургиею от заблуждений западного римского костела отрицание"⁴⁶. Церемония проходила в присутствии императрицы в церкви Летнего дворца в праздник Успения Пресвятой Богородицы 15 августа 1744 года⁴⁷.

После повторного отречения от католичества княгиня вместе с домашними снова (уже в третий раз) была заподозрена в исповедании римской веры. Есть сведения, исходящие из двух независимых источников, что в латинском тексте отрицания, произнесенном Ириной Петровной 15 августа 1744 г., содержалось отречение не от католической, а от лютеранской веры⁴⁸. Когда об этом было объявлено императрице, 24 марта 1746 г. вышел указ Св. Синоду, повелевший взять Долгорукову с детьми в духовную коллегию для расследования и увещаний. Властям показалось подозрительным, что в течение последних двух лет семья Долгоруковых не исповедовалась и не причащалась⁴⁹. Началось новое синодское разбирательство.

Подозрения императрицы и синодальных членов усиливали не только слухи о произнесенном княгиней лютеранском отрицании, но и "суспиция", выраженная протопопом петербургского Исаакиевского собора Тимофеем. Возбуждению "суспиции" способствовали трагические события в семье Долгоруковых: 19 февраля 1746 г. протопопа пригласили причастить умирающую 22-летнюю дочь княгини Марию Сергеевну. Таинства исповеди и причащения над Марией были совершены практически без ее участия, поскольку умирающая была уже "безгласна". При этом протопоп попытался выяснить, почему послали именно за ним, а не за духовным отцом умершей княжны, и кто вообще является духовником семьи. Ирина Петровна и Сергей Петрович сбивчиво объяснили, что, видя критическое состояние дочери, священника церкви Андрея Первозванного Никифора, который им приходится духовным отцом, "для исповеди и искали, да отыскать не могли". Чуть позже Долгоруковы в качестве духовного отца назвали Козицкого. Противоречивые ответы побудили отца Тимофея их проверить. "По спросу" Исаакиевского протопопа священники Никифор и Петр (Козицкий) опровергли

слова Долгоруковых, заявив, что княжна Мария "в духовности у них не бывала"⁵⁰. В деле духовного ведомства о доносе протопопа Тимофея или другого лица прямо не сказано, однако факт самостоятельных розысков и расспросов настоятеля Исаакиевского собора очевиден. Трудно поверить в то, что эти расспросы не завершились представлением синодальным властям⁵¹.

В ходе расследования Ирина Петровна, с которой императрица повелела "неслабо поступать", была посажена под домашний арест⁵². Подозрения "в отпадении от православия" у синодских следователей вызывали не только княгиня с детьми, но и глава семейства - советник юстиц-коллегии князь Сергей Петрович Долгоруков ("едва ли не общей они оба в том отпадении находятся"; "да по вышеописанному делу и муж ея князь Сергий весьма не без подозрения ж есть")⁵³. Однако вопрос о вероисповедании С. П. Долгорукова непрост: его католические симпатии не были доказаны, к тому же есть косвенные данные, свидетельствующие о том, что он оставался православным⁵⁴. Исповедание же детей Долгоруковых, по внушению матери и аббата Жюбе, являлось католическим, о чем свидетельствует долгое непосещение ими православной церкви. В деле о совращении Долгоруковых в католичество подчеркивается, что дети княгини православному закону Божию не обучались и "российских книг, которые касаются до содержания закона, не имеют". Духовник семьи иерей Козицкий показывал, что княжеские дети читали молитвы по французским книгам - например, в 1738 г. в Москве на исповеди дети Долгоруковых "молитву читали князь Николай по-французски, а княжна Анна по-латыни"⁵⁵.

На основании догадок и косвенных данных в пропаганде католицизма среди детей Долгоруковых была обвинена служанка семьи Катерина-Франциска Беер (в документах называется "мамзелью Бер"), которая приехала из Голландии в Россию вместе с Жюбе. Несмотря на утверждения "мамзели", что она грамоте "не разумеет", в Архиве внешней политики Российской империи хранятся копии записок сорбоннских богословов о соединении церквей и ответов на них русских иерархов, сделанные рукой "компаньонки И. П. Долгорукой мадемуазель де Беер"⁵⁶. Данный факт свидетельствует о ложном характере ее показаний в Синоде и о возможности воспитания ею княжеских детей в католической вере после высылки аббата Жюбе из России в 1732 году. Вероятность прозелитизма горничной в княжеском доме подтверждается также свидетельством праправнука княгини Ирины Петровны П. В. Долгорукова, который на основании семейного предания характеризовал де Беер как "фанатичную католичку"⁵⁷. Члены Синода сделали однозначный вывод, что девица Беер "при помянутой княгине обреталась не так для услужения, как для наставления и утверждения их в заблуждениях костела римского". "Мамзель" били кнутом и держали в заточении в синодской тюрьме с марта 1746 г. по март 1751 г., после чего выслали за границу⁵⁸.

Признав за С. П. Долгоруковым тяжкую вину в "несмотрении о жене своей и детях в содержании их в законе и страхе Божьем", 22 августа 1746 г. Святейший Синод постановил отправить для церковного покаяния князя Сергея и его сына Николая под присмотром синодального капрала в Саввино-Сторожевский монастырь (отца - на год, сына - по январь 1747 г.)⁵⁹. После очередного отрицания от католической веры Ирина Петровна с дочерью Анной обязались целый год ходить "восточной церкви к вечернему и утреннему пению и к Божественной Литургии и в установленные святые четыре поста исповедоваться и Святых Тайн с надлежащим христианским приуготовлением сообщаться непременно"⁶⁰. В дальнейшем Долгорукова попыталась выехать за границу, однако ей было отказано в паспорте, после чего она имела намерение бежать через Смоленск и Польшу в Рим, но заболела и 28 ноября 1751 г. скончалась⁶¹.

В синодском расследовании отступничества Долгоруковых большое значение имела твердая позиция обер-прокурора Я. П. Шаховского, действовавшего исходя из его представлений о законности и правопорядке. Можно предположить, что родственные связи Долгоруковых способствовали выне-

сению более мягкого приговора, однако исполнительность обер-прокурора не позволила затянуться разбирательству и закрыть дело без исполнения наказания⁶². Со страниц своих записок Шаховской предстает человеком принципиальным, очень тщательным в исполнении служебных обязанностей, объективным в решении государственных дел, в том числе и дел духовного ведомства⁶³. Документы о вероотступничестве Долгоруковых подкрепляют эту автобиографическую характеристику: 17 августа 1746 г. Елизавета Петровна устно повелела обер-прокурору объявить членам Синода об исполнении "штрафования" над Долгоруковыми, а уже 18 числа Шаховской донес синодальным членам данный указ для исполнения⁶⁴. 22 августа Синодом было принято решение, а через два дня обер-прокурор отрапортовал о его выполнении императрице⁶⁵. Служебное рвение Шаховского в деле Долгоруковых также доказывается его письменным предложением к членам Синода от 16 мая 1746 г., в котором обер-прокурор упрекал архиереев в проволочках⁶⁶. Не меньшее рвение в делах проявлял и синодский обер-секретарь Я. Г. Леванидов, о котором Шаховской отзывался как о сведущем и исполнительном чиновнике.

Несмотря на громкий процесс по факту вероотступничества, С. П. Долгоруков, служивший советником юстиц-коллегии, а затем советником коммерц-коллегии, не потерял доверие императрицы. Как верный интересам короны государственный деятель в 1756 г. в чине действительного статского советника он был назначен российским чрезвычайным посланником в Константинополь⁶⁷. Доказательств католических симпатий князя после смерти жены не обнаружено.

Большое сомнение у синодских служителей вызывала религиозная позиция старших детей Долгоруковых - Петра Сергеевича, находившегося в армии на Украине, а также Александра и Владимира, отправленных в феврале 1742 г. в Париж для обучения и пробывших там до мая 1746 года⁶⁸. Александр и Владимир были посланы во Францию по распоряжению Елизаветы Петровны под надзор чрезвычайного посла А. Д. Кантемира⁶⁹. Хотя на допросах СП. Долгоруков и утверждал, что Петр, Александр и Владимир держатся православия, князья Александр и Владимир в бытность свою в Париже продолжали общаться с аббатом Жюбе вплоть до его смерти, последовавшей в 1745 году⁷⁰. Синод неспроста подозревал князей в исповедании католического закона. Было выяснено, что в 1741 - 1742 гг., еще в России, Александр и Владимир не исповедовались и не причащались⁷¹. В Париже, несмотря на пребывание при Кантемире православного священника А. Г. Геневского, князья также ни разу не прибегали к православным таинствам⁷². Вероятно, на них оказал влияние не только авторитет Жюбе, но и подействовала общая атмосфера терпимости к католицизму, царившая в резиденции Кантемира. На синодских допросах Долгоруковы извиняли себя тем, что другие русские дворяне, бывшие при после Кантемире вместе с ними, а именно Александр и Петр Хованские, Василий и Иван Головины, также не исповедовались и не причащались; что аббат Жюбе бывал не только у них, но и у русского министра, который, в свою очередь, сам приказывал молодым Долгоруковым являться в римские костелы на Пасху и Троицу. В итоге князья, настаивая на том, что они "в православном греко-российском законе никакого сумнительства не имеют", в Синоде признались, что в Париже не только посещали костелы, но и ели в посты (кроме Великого) мясо⁷³.

Возвратившиеся летом 1746 г. в Россию Александр и Владимир были тщательно экзаменованы в кадетском корпусе и получили блестящие оценки, однако экзамен по закону Божию в Синоде они не выдержали⁷⁴. Несмотря на полученные технические и гуманитарные знания, православные молитвы и Символ веры Долгоруковы знали плохо: князь Александр по-русски Символ веры читал "с великою запностию, чего наизусть и дочесть не мог". В итоге Синод признал, что в православной вере они "не тверды и сумнительны", после чего монаршим повелением было приказано отправить их для утверждения в православии в Александро-Невский монастырь (там они

пробыли несколько месяцев до декабря 1746 г.)⁷⁵. Наставление и присяга "с подписками" были осуществлены, после чего молодые князья были исповеданы и сподоблены причащения божественных христовых тайн.

В плане оценки католического влияния на мировоззрение детей Ирины Петровны и Сергея Петровича, для выяснения особенностей католической аккультурации нового поколения Долгоруковых, существенным является выяснение дальнейшей судьбы княжеских детей, установление их образа жизни, а также возможная конкретизация их нравственных императивов.

Старшие дети Долгоруковых, князья Владимир (1717 - 1803 гг.) и Александр (умер после 1762 г.), испытали на себе наибольшее воздействие педагогической практики аббата Жюбе, став главными объектами его прозелитической деятельности, - сначала в Голландии, затем в России и, наконец, во Франции. Наиболее продуктивным в данном отношении стал период их пребывания при российском после в Париже. Владимир и Александр были отправлены во Францию в качестве "дворян посольства" (для обучения за казенный счет с годовым содержанием в 400 руб.). Последнее обстоятельство свидетельствует о низких материальных возможностях Долгоруковых на тот момент, не позволявших им свободно выбирать учебное заведение для своих детей. Секретные депеши маркиза де ла Шетарди дают основание полагать, что назначение молодых Долгоруковых дворянами русского посольства в Париже с казенным окладом было осуществлено при содействии французского посла, а обучение князей во Франции находило поддержку Версаля. В октябре 1741 г. Шетарди писал о бедности княгини, ставшей результатом опалы Долгоруковых, а также "дурного поведения" мужа (вероятно, имелось в виду мотовство или страсть к игре). Отмечая, что княгиня "обязана заботиться о своих детях, а при воспитании их, как известно, она не может обойтись без помощи", Шетарди хлопотал о милостях княгине со стороны французского короля в обмен на содействие княгини французским интересам при русском дворе. В донесениях Шетарди речь шла о подкупе "французских друзей" (креатур Версаля) среди русской аристократии и в первую очередь о назначении ежегодного пенсиона княгине Долгоруковой от французского короля взамен содействию дипломатическим интересам Франции. Княгине назначили пенсион в размере 4000 франков в год, что позволило ей решить ряд материальных затруднений, пребывая в немилости при дворе Елизаветы⁷⁶.

С другой стороны, в сложных материальных обстоятельствах стремление княжеского семейства воспользоваться протекцией Жюбе для получения образования становилось вполне оправданным. Тем более, что Долгорукова была уверена в дружеском расположении аббата: в письме к Кантемиру в 1743 г. княгиня наказывала детям во всем согласовываться с Жюбе, подчеркивая, что к нему она питает бесконечное доверие. Оправдывая это доверие, Жюбе де ла Кур уделял большое внимание воспитанию "господ Ришековских" - именно так конспиративно именовали Владимира и Александра Долгоруковых в переписке Жюбе и Кантемир⁷⁷.

Благодаря прекрасному классическому образованию и инженерным навыкам B. C. Долгоруков сделал блестящую карьеру, пройдя путь от офицера инженерного корпуса до посланника в Берлине и действительного тайного советника. Князь Владимир (как и его братья Александр и Николай) приобрел серьезные навыки дипломатической работы: еще в 1756 г. в качестве дворянина посольства он находился при отце в Константинополе (в том же качестве его сопровождал Николай, а Александр являлся секретарем посольства)⁷⁸. Дарования и опыт B. C. Долгорукова сделали его фигуру заметной при российском дворе. Не в последнюю очередь благодаря своему французскому "салонному" воспитанию, таланту светского обхождения и острому уму князь Владимир Сергеевич запомнился современникам в образе утонченного и опытного придворного⁷⁹. Религиозность Владимира формировалась под воздействием западноевропейского духовного опыта, однако результаты данного воздействия были довольно противоречивыми: с детства проникнутый духом католичества, берлинский посланник в дальнейшем ус-

воил религиозный скепсис своего века и прослыл вольнодумцем и чуть ли не атеистом. Еще находясь в России, аббат Жюбе в письме к архиепископу Бархману от 16 апреля 1730 г. выражал беспокойство по поводу будущего духовного развития и спасения своего воспитанника⁸⁰.

Согласно семейному преданию, князь Александр Сергеевич, связанный крепкой дружбой с братом Владимиром, наоборот, отличался набожностью и христианским усердием: "Он был столько же набожен, сколь князь Владимир в то время был вольнодумен на счет таинств Святой Веры нашей"⁸¹. А. С. Долгоруков служил секретарем посольства в Испании и, по-видимому, не обладал крепким здоровьем, что могло выступать одним из факторов формирования его религиозного мировоззрения. Останавливаясь на вопросах религиозности старших детей княгини-католички, П. В. Долгоруков в качестве иллюстрации приводил следующую семейную легенду, исходившую от его деда Петра Петровича (сына Петра Сергеевича Долгорукова, внука княгини Ирины Петровны и князя Сергея Петровича): в последнюю встречу братьев перед отправлением Александра в Мадрид, а Владимира в Берлин князь Владимир в шутку потребовал доказательств существования загробного мира, а через несколько лет, в ночь кончины брата Александра, Владимиру явилась его "тень" и молвила: "Брат, верь!" П. В. Долгоруков свидетельствовал: "С того времени князь Владимир совершенно изменил образ мыслей насчет Веры и отличался благочестием"⁸².

Несмотря на то, что в данном случае речь шла о возвращении дипломата-вольнодумца к "святой вере нашей", то есть, насколько можно понять, православной, сомнения князя Владимира в существовании загробной жизни говорят не столько о его скептическом отношении к православию, сколько к религии вообще. Доказательств православного благочестия князей Александра и Владимира П. В. Долгоруков не приводит, следовательно, рассуждая о христианском облике своих предков, праправнук княгини Ирины Петровны мог переносить свой православный опыт на историческую действительность, искажая ее⁸³. В свете проанализированного синодского дела о вероотступничестве Долгоруковых следует признать вероятность исповедания князьями Александром и Владимиром католичества не только в детстве, но и в зрелом возрасте. Пребывание в посольском звании за границей отнюдь не способствовало их "духовному исправлению" и возвращению в лоно православной церкви.

Выйдя в отставку, Владимир Сергеевич с 1787 г. проживал в Москве вместе со своей невесткой, княгиней Натальей Сергеевной Долгоруковой (урожденной Салтыковой, женой брата Николая Сергеевича), содержа с ней общее хозяйство и получая ежегодный пенсион в размере 4000 рублей. Дальний родственник Владимира Сергеевича И. М. Долгоруков (его девятиюродный племянник) часто бывал в обществе дяди и характеризовал его как человека общительного, но при этом скромного и тихого⁸⁴. И. М. Долгоруков, писатель и мемуарист рубежа XVIII - XIX вв., был искренне верующим православным человеком и придавал большое значение церковным обрядам и участию в них, однако в его мемуарах мы не находим указаний ни на характер вероисповедания B.C. Долгорукова, ни на степень его воцерковленности. По всей видимости, Владимир Сергеевич и в старости не проявлял большого интереса к церковной службе, представляя собой тип салонного обывателя, склонного к принятым в высшем обществе светским удовольствиям⁸⁵. Ни Владимир, ни Александр не имели детей.

В отличие от старших братьев, князь Николай Сергеевич (1718 - 1781 гг.) и княжна Анна Сергеевна (1719 - 1778 гг.) в большей степени усваивали католические духовные ценности под влиянием матери, чем аббата Жюбе. Ирина Петровна, "фанатично преданная своей новой религии"⁸⁶, не могла не контролировать вероисповедную позицию живущих вместе с ней детей. Тем не менее, после ее смерти Николай и Анна никак не обнаруживали расположения к католицизму, строго соблюдая православную обрядность. Жена Николая Сергеевича, Наталья Сергеевна Салтыкова, была склонна хранить "всю

целостность обязанностей своих к Богу во всю жизнь"⁸⁷ и воспитала детей в православной вере. Очевидно, что пиетет в отношении западного стиля жизни и европейского образования, свойственный в целом русскому дворянству эпохи Нового времени, в семье Николая Сергеевича подкреплялся его обращением в католицизм и опытом взаимоотношений с католическими кругами его родителей. Маркиз де ла Шетарди писал о княгине Ирине Петровне: "Я давно знал, что княгиня Долгорукая, которая сама по себе и своему мужу в сношении со светом, была заклятою француженкой, francais a bruler, как говорится"⁸⁸. Подобное отношение ко всему французскому сохранилось и у детей княгини, влияя на выбор ими домашних гувернеров и учителей. Так, после 1760 г. в доме Н. С. Долгорукова учителем служил писатель-католик Антуан-Жозеф Дезессар, до этого трудившийся на ниве дворянского образования во многих домах (был гувернером в семье гетмана Украины К. Г. Разумовского, а затем учителем в доме княгини Волконской)⁸⁹. Дезессар, обязавшийся дать "честное воспитание благородному юношеству", с успехом обучал детей Николая Сергеевича и получил от него аттестат на дальнейшую педагогическую деятельность. Интересно, что брат Николая, Владимир Сергеевич, пользуясь положением дипломата, оказывал протекцию некоторым французам, желавшим начать педагогическую работу в России⁹⁰.

Княжна Анна Сергеевна вошла в историю как первая начальница Воспитательного общества благородных девиц при Воскресенском Смольном женском монастыре (ее назначение со званием камер-фрейлины Екатерины II и дарованием портрета императрицы состоялось 23 апреля 1764 г.)⁹¹. Анна, несмотря на давнюю историю своего обращения в католичество, будучи уже пожилой девицей и внешне весьма набожной особой, казалась императрице подходящей наставницей. Следует обратить внимание на то, что "Устав воспитания благородных девиц" во главу угла ставил религиозное воспитание в связи с развитием положительных нравственных качеств. Средства к этому находили в регулярном посещении церкви и слушании Евангелия. Таким образом, во главе Смольного института не могла быть поставлена женщина, проявляющая холодность к вере и таинствам. Тем не менее, назначение княжны Анны начальницей института вовсе не свидетельствует о ее твердой православной позиции, поскольку после нее руководителем общества благородных девиц более тридцати лет являлась вдова генерал-майора Софья Ивановна де Лафон, бывшая протестанткой⁹².

Католическое влияние менее всего затронуло младшего сына Долгоруковых Петра Сергеевича (1721 - 1773 гг.), в течение долгого времени служившего вдали от родного дома. Он дослужился до чина генерал-майора и сумел привить военную доблесть своим детям и внукам⁹³.

Информации об исповедании других детей княгини Ирины Петровны (дочерей Марии и Екатерины) обнаружить не удалось. Однако следует обратить внимание на тот факт, что Мария Сергеевна Долгорукова (1719 - 1786 гг.), вышедшая замуж за Ивана Андреевича Вяземского, приходилась бабкой поэту Петру Андреевичу Вяземскому⁹⁴. П. А. Вяземский неоднократно проявлял саркастическое отношение к православной вере и, подчеркивая толерантное отношение к неправославным конфессиям, признавался в особом расположении к католическим патерам⁹⁵. Подобное отношение к католичеству было вызвано общими условиями воспитания русских дворян в начале XIX столетия, распространением галломании и установлением тесных связей с французским католическим духовенством вследствие их эмиграции из революционной Франции. Вдобавок к этому, у Вяземского симпатия к католицизму, без аллегории, "была в крови".

Обстоятельства католического конвертизма Долгоруковых, установленные с опорой на делопроизводственные материалы Святейшего Синода, дают возможность предположить наиболее вероятные причины оставления некоторыми русскими аристократами православия и превращения их в молитвенников иных вер. К ним, безусловно, следует отнести изменения в духовной жизни русского общества, произошедшие в ходе переустройства основ

общества и государства в XVIII веке. Тенденция к секуляризации дворянского сознания в данный период не могла вытеснить потребность представителей высшего сословия в вере и таинствах, однако контакты с западноевропейским миром способствовали усвоению русскими аристократами европейских религиозных норм вместе с другими нормами культуры. Укрепление взаимосвязей с католическим духовенством в России и за ее пределами, как результат политики преодоления культурной и конфессиональной изоляции нашей страны, создавало благоприятные условия для прозелитизма. В то же время документы, повествующие о преступлении Долгоруковых против православия, позволяют выявить некоторые специфические черты исповедания католичества в условиях государственного запрета на обращения в инославные конфессии: во-первых, это тайный характер обращений, сопровождающийся внешним соблюдением некоторых православных обрядов; во-вторых, сознательный отказ от таинств православной церкви и, в-третьих, усиленное запирательство в ходе разоблачения.

Нравственный облик Ирины Петровны Долгоруковой определялся католическими представлениями о христианских добродетелях, опирающимися на идеи социальной активности христианина, и с этим можно связывать ее стремление содействовать делу прозелитизма и униональных переговоров в России. Выраженного предпочтения к католицизму в сочетании с пренебрежением к православным таинствам и вероучению остальные члены семьи, за исключением Ирины Петровны, после своего "духовного исправления" не проявляли. Несмотря на религиозный фанатизм Долгоруковой и длительное влияние католической церкви на членов ее семьи, "католические традиции" в семействе Долгоруковых так и не сложились. Воспитанию католической религиозности и ее передаче объективно мешали особенности российского правового и социокультурного пространства в XVIII в. - без стойкой уверенности в истинности догматов католической церкви исповедание католичества в условиях строжайшего запрещения становилось трудной и бессмысленной задачей. Дети, а тем более внуки Ирины Петровны Долгоруковой такой уверенности не испытывали. Кроме того, процесс отдаления дворянства от народной культуры не означал полную утрату его связей с православной церковью - представители высшего сословия, по крайней мере формально, являлись прихожанами РПЦ, подчиняясь в той или иной степени ее нравственному руководству.

Главным итогом католического влияния на Долгоруковых стало не закрепление латинских вероисповедных традиций в семье, а формирование ее культурного облика и религиозного мышления по западноевропейскому типу - мышления, чуждого религиозному изоляционизму. Дело Долгоруковых демонстрирует диалектический характер процесса усвоения западноевропейских культурных норм в России: усвоение западных ценностей способствовало католическому прозелитизму, а католическое влияние, в свою очередь, содействовало приобщению к европейским социокультурным принципам, но уже на ином социальном и духовном уровне.

Примечания

1. См.: МОРОШКИН М. Я. Иезуиты в России с царствования Екатерины II и до нашего времени. СПб. 1867, с. 495; ЧИСТОВИЧ И. А. Феофан Прокопович и его время. СПб. 1868, с. 373; ТОЛСТОЙ Д. А. Римский католицизм в России: историческое исследование графа ДА Толстого. Т. 1. СПб. 1876, с. 171 - 172; ПЕКАРСКИЙ П. Отзыв о сочинении г. Чистовича "Феофан Прокопович". - Отчет о десятом присуждении наград графа Уварова 25 сентября 1867 г. СПб. 1868, с. 25 - 26.

2. КАРТАШЕВ А. В. Очерки по истории русской церкви. Т. 2. М. 1997, с. 410; ЦИМБАЕВА Е. Н. Русский католицизм. Забытое прошлое российского либерализма. М. 1999, с. 36; ЛИЦЕНБЕРГЕР О. А. Римско-католическая церковь в России: история и правовое положение. Саратов. 2001, с. 51; Католическая энциклопедия. Т. 1. М. 2002, стб. 1672- 1673.

3. Историографию вопроса, рассмотренную в связи с определением роли синодских материалов о князьях Долгоруковых 1746 - 1751 гг. в решении проблем истории русского католицизма, см.: Культура и искусство в памятниках и исследованиях: Сб. науч. трудов. Вып. 4. Челябинск. 2006, с. 207 - 208.

4. Род князей Голицыных. Материалы родословные СПб. 1892, с. 133; ДОЛГОРУКОВ П. В. Сказания о роде князей Долгоруковых. СПб. 1840, с. 42; Материалы для полной родословной росписи князей Голицыных, собранные кн. Н. Н. Голицыным. Киев. 1880, л. 16, 62; Дворянские роды Российской империи. Т. 1. СПб. 1993, с. 198 - 201.

5. УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Тредиаковский и янсенисты. - Символ: Журнал христианской культуры при Славянской библиотеке в Париже. Париж. 1990, N 23, с. 112, 185.

6. ДОЛГОРУКОВ П. В. Сказания о роде князей Долгоруковых, с. 42.

7. Российский государственный архив древних актов (РГАДА), ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 19.

8. Там же, л. 19.

9. Там же, л. 20.

10. Там же.

11. ПИСАРЕНКО К. А. Повседневная жизнь русского двора в царствование Елизаветы Петровны. М. 2003, с. 422.

12. Там же, с. 424, 428 - 429.

13. УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 139.

14. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 18об. -19; ранее говорится, что в 1727 г. в Голландии "у тамошнего ксендза Даленора в костел без всякой нужды троично исповедовалась и причащалась". См.: Там же, л. 11.

15. Там же, л. 19об.

16. Род князей Голицыных, с. 133; УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 112; Histoire abregee de l'Eglise metropolitaine d'Utrecht, principalement depuis la revolution arrivee dans les VII provinces unies des Pay-Bas sous Philippe II, jusqu'a present. Utrecht. 1765, p. 547.

17. GAGARIN J. L'Imperatrice Anne et les catholiques en Russie. Lyon. 1878, p. 15.

18. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 19об.; GAGARIN J. Op. cit., p. 15 - 16.

19. ЧИСТОВИЧ И. А. Ук. соч., с. 370; УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 113.

20. В русских источниках (в синодских документах, записках П. В. Долгорукова и др.) аббат Жюбе часто именуется "иезуитом", что не соответствует действительности - Жюбе был одним из лидеров и идеологов янсенистского движения. См.: УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. ИЗ, 185; Католическая энциклопедия, стб. 1869 - 1870; РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 4; Из записок князя П. В. Долгорукова. Время императора Петра II и императрицы Анны Иоанновны. М. 1909, с. 38.

21. На допросах Ирина Петровна показывала, что дети ее не были крещены в католическую веру в Голландии и не причащались у Даленноорта по причине малолетства. Однако в исследовательской литературе подчеркивается факт перехода княгини в католицизм вместе с детьми. Так или иначе, но воспитание в католическом духе детей И. П. Долгоруковой было завершено не в Голландии, а в России. См.: РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 19об; УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 112.

22. ЧИСТОВИЧ И. А. Ук. соч., с. 370.

23. УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 119.

24. ПЕКАРСКИЙ П. Маркиз де-ла Шетарди в России 1740 - 1742 годов. Перевод рукописных депеш французского посольства в Петербурге. СПб. 1868, с. 340.

25. Здесь нелишне отметить преданность римско-католическому прозелитизму герцога де Лириа - "ярого католика", по выражению П. В. Долгорукова, бывшего "фанатиком религии, которой его дед пожертвовал тремя британскими коронами". См.: Из записок князя П. В. Долгорукова, с. 38.

26. Россия и Испания. Документы и материалы. Т. 1. М. 1991, с. 131 - 132.

27. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 4, 19об.

28. УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 226.

29. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 20.

30. Там же, л. 4.

31. УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 163.

32. Там же, с. 110 - 166, 163, 226 - 227.

33. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 20.

34. См.: СМОЛИЧ И. К. История русской церкви. 1700 - 1917. - История Русской Церкви в 9-ти книгах. Кн. 8. Ч. 1. М. 1996, с. 696; Ч. 2, с. 214 - 216.

35. П. В. Долгоруков связывал ссылку не только с обращением в католичество, но и с заговором князей Долгоруковых-верховников, впрочем, утверждая, что Сергей Петрович Долгоруков не играл никакой роли в заговоре. См.: Из записок князя П. В. Долгорукова, с. 96.

36. GAGARIN J. Op. cit., p. 18.

37. УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 227.

38. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 12, 20об.

39. Там же.

40. Там же, л. 15 - 15об.

41. Там же, л. 18об, 20об.

42. Там же, л. 22об.

43. Там же, л. 14об.

44. Там же, л. 1 Зоб.; Сама княгиня показывала: "ездила она в 744-м году в римской костел дважды для слушания музыки, а не для их службы, а именно: на Рождество Христово, да на их праздник, называемый Воспоминовение Тайныя вечери". См.: Там же, л. 22.

45. Швейцарские капуцины в 1733 г. пытались "прикрывать обращенную в католицизм одну русскую". См.: SCHNEIDER H. Schweizer Theologen im Zarenreich (1700 - 1917). Auswanderung und russischer Alltag von Theologen und ihren Frauen. Zurich. 1994, s. 284.

46. О детях княгини см.: РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 16об., 24об.; ДОЛГОРУКОВ П. В. Ук. соч., с. 168 - 170; УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 185.

47. СОЛОВЬЕВ С. М. История России с древнейших времен. 1740 - 1748. Кн. 11. М. 2001, с. 536.

48. УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 164.

49. См.: РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 1 - 5, 12 - 13; Обстоятельства дела вольно пересказаны К. А. Писаренко. В этой работе говорится, что отречение княгини состоялось 15 августа 1746 г., а не 1744 года. Такая датировка, в принципе, возможна, хотя и опровергается сведениями, приводимыми Б. А. Успенским и А. Б. Шишкиным (в таком случае необходимо вести речь о двух разбирательствах по делу княгини, а не о трех). См.: ПИСАРЕНКО К. А. Ук. соч., с. 419 - 433; УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 164; Культура и искусство в памятниках..., с. 207 - 233.

50. РГАДА, Ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 21об.

51. К. А. Писаренко утверждает факт доносительства отца Тимофея. См.: ПИСАРЕНКО К. А. Ук. соч., с. 420.

52. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 10об.; Ср. предложение Синоду обер-прокурора Я. П. Шаховского от 16 апреля 1746 г.: Записки князя Якова Петровича Шаховского. СПб. 1872, с. 287.

53. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 4об, 15.

54. УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 184 - 185.

55. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 14, 20.

56. См. работу Б. А. Успенского и А. Б. Шишкина, опиравшихся на документы Архива внешней политики Российской империи (УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 195).

57. Из записок князя П. В. Долгорукова, с. 96.

58. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 8, 9, 35 - 35об.

59. СОЛОВЬЕВ С. М. Ук. соч., с. 536; РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 26 - 26об.

60. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 26об.; Писаренко в подробностях описывает церемонию отречения Долгоруковой от католического вероисповедания вплоть до "выражения лица ее сиятельства", однако не понятно, на основании чего приводятся такие подробности. См.: ПИСАРЕНКО К. А. Ук. соч., с. 431 - 432.

61. УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 164.

62. О смягчении приговора говорит тот факт, что первоначально Синодом было принято решение об отправлении на покаяние в монастырь не только Сергея Петровича с сыном Николаем, но и Ирины Петровны с княжной Анной. В дальнейшем наказание Ирине Петровне и Анне Сергеевне ограничилось епитимией без пребывания в монастыре. См.: РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 17.

63. См.: ШАХОВСКОЙ Я. П. Записки. - Империя после Петра. 1725 - 1765. М. 1998, с. 61 - 64, 68 - 70.

64. Записки князя Якова Петровича Шаховского. СПб. 1872, с. 288 - 289.

65. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 26 - 26об.

66. ШАХОВСКОЙ Я. П. Ук. соч., с. 217.

67. НАЩОКИН В. А. Записки. - Империя после Петра. 1725 - 1765. М. 1998, с. 305, 347.

68. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 30.

69. ГРАССГОФ X. Первые переводы сатир А. Д. Кантемира. - Международные связи русской литературы. М. - Л. 1963, с. 103.

70. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 24об., 28 об, 30 об.

71. Там же, л. 30.

72. Архив князя Воронцова. Кн. 6. М. 1873, с. 45; УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 207 - 208.

73. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 30об. -31.

74. ПИСАРЕНКО К. А. Ук. соч., с. 790 - 791.

75. РГАДА, ф. 18, оп. 1, д. 134, л. 31, 32 - 32об.

76. ПЕКАРСКИЙ П. Маркиз де-ла Шетарди в России 1740 - 1742 годов, с. 340 - 341, 380, 451, 514.

77. УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 135, 136.

78. См.: НАЩОКИН В. А. Записки. Документы, приложенные В. А. Нащокиным к "Запискам". - Империя после Петра. 1725 - 1765. М. 1998, с. 349 - 350; Записки князя Юрия Владимировича Долгорукова. 1740 - 1830. - Русская старина. 1889. Т. 63, с. 482; Отрывки из записок князя Юрия Владимировича Долгорукова. - ДОЛГОРУКОВ П. В. Ук. соч., с. 290.

79. ДАШКОВА Е. Р. Литературные сочинения. М. 1990, с. 113, 335.

80. УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 206.

81. ДОЛГОРУКОВ П. В. Ук. соч., с. 168 - 169.

82. Там же.

83. Составители справочника "Дворянские роды Российской империи" приводят следующий факт: "Владимир Сергеевич, находясь за границей, перешел в католичество, но в 1773 г. вернулся к православию, после того как ему почудилось, что только что скончавшийся его брат Петр сказал ему "верь"". Данное сведение не заслуживает доверия, поскольку авторы-составители ошибочно трактуют текст источника: не Петр Сергеевич (действительно, скончавшийся в 1773 г.) "явился" брату Владимиру, а Александр Сергеевич. См.: Дворянские роды Российской империи. Т. 1, с. 201 - 202.

84. ДОЛГОРУКОВ И. М. Повесть о рождении моем, происхождении и всей жизни... Т. 1. СПб. 2004, с. 244, 690.

85. И. М. Долгоруков преувеличивал нравственные достоинства B. C. Долгорукова, говоря о его бескорыстии и благородстве, однако известно, что Владимир Сергеевич наделал в Берлине множество долгов, которые в дальнейшем оплачивала российская казна. См.: ДОЛГОРУКОВ И. М. Ук. соч., с. 603, 805.

86. Из записок князя П. В. Долгорукова, с. 38.

87. ДОЛГОРУКОВ И. М. Ук. соч., с. 547.

88. ПЕКАРСКИЙ П. Маркиз де-ла Шетарди в России 1740 - 1742 годов, с. 340.

89. См.: РЖЕУЦКИЙ B. C. Французская колония в Москве в царствование Екатерины 11. - Россия и Франция XVIII - XX века. Вып. 5. М. 2003, с. 39 - 40.

90. Например, B. C. Долгоруков выступил поручителем за французов Петра и Ивана (отца и сына) Дефорж. См.: ТУРИЛОВА М. А., ТУРИЛОВА С. Л. Французы в России в XVIII веке. По материалам Архива внешней политики Российской империи. - Россия и Франция XVIII - XX века. Вып. 5. М. 2003, с. 81.

91. КАРАВАНОВ П. Ф. Списки замечательных лиц русских. М. 2000, с. 61; ДОЛГОРУКОВ И. М. Ук. соч. Т. 1, с. 121; Т. 2, с. 630.

92. БЕЛОВА А. В. Женское институтское образование в России. - Педагогика. М. 2002. N 9, с. 80; РЖЕВСКАЯ Г. И. Памятныя записки Глафиры Ивановны Ржевской. - Русский архив. М. 1871. Кн. 1. Вып. 1, стб. 10.

93. ДОЛГОРУКОВ П. В. Ук. соч., с. 169 - 171; Дворянские роды Российской империи. Т. 1, с. 204 - 205.

94. УСПЕНСКИЙ Б. А., ШИШКИН А. Б. Ук. соч., с. 185.

95. См. стихотворения П. А. Вяземского "Русский бог" (ВЯЗЕМСКИЙ П. А. Сочинения. В 2-х т. Т. 1. М. 1982, с. 182 - 183) и "Послание к Дмитрию Петровичу Северину" (ЕГО ЖЕ. Стихотворения. Воспоминания. Записные книжки. М. 1988, с. 103 - 107).