ФИЛОСОФИЯ (последнее)
Е.В. Волошин - К вопросу об использовании концептуальных схем в целях организации дискурса
Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.
1) Некоторые обстоятельства фабрикации «миров».
Приведенные Гудменом способы создания миров являются скорее актуализированными механизмами, благодаря которым из всего возможного ряда альтернативных миров происходят действительные миры. Эти механизмы или принципы происхождения нового мира не требуют наличия какого-либо логического субъекта для своего задействования. Границы действительного мира заданы фактом его происхождения из других действительных миров. Таким образом, можно заключить, что «космогония» Гудмена не структурирована логическим субъектом, и «способы создания миров» являются в действительности способами появления миров, а не методами их создания.
Мир действительный есть мир данный. Платонистскую суггестивность такого положения дел, по Гудмену, можно сгладить, признав онтологию действительных миров номиналистической
Итак, нам известны способы появления миров; данность миров суггестивна, однако эта суггестия напоминает скорее необходимость следования правилам грамматики, а не уяснение принципа эманации духа из единого. Нюансы нашего сознания, языка и общения сводятся к той ситуации, что мы имеем дело с множеством действительных миров (при прочих ограничениях) и наше мышление для этого вполне плюралистично (при прочих ограничениях): Гудмен уточнил, что его радикальный релятивизм сдерживается серьезными ограничениями.
Ссылаясь на главу «Когда искусство?», можно предположить, что Гудмен предусматривает для созданного мира своеобразное измерение заброшенности -когда действительный мир перестает быть различимым, и статус «действительного» сменяется на статус «возможного». Значит, любой мир может перестать существовать - быть различимым - в логическом пространстве. Но здесь релятивизм не просто сглаживается, а уничтожается тем фактом, что предъявителем и носителем самой этой логики различения является язык, а не субъект. В том случае, если за технологию различения в логическом пространстве ответственен код - онтология миров и онтология кода, делающего миры действительными, совпадают. Именно поэтому для Витгенштейна не существовало особых затруднений, связанных с истинными высказываниями. Для Гудмена же признание некой единой логической формы было бы разновидностью абсолютизма. Он утверждает: «наши взгляды на создание миров выходят далеко за пределы теорий, описаний, утверждений, за пределы языка и даже за пределы обозначения». Это, пожалуй, нюансы древнейшей возможности философского дискурса: обозначить концептуальное понятие так, чтобы его функционирование в той системе, начало которой оно дает, стало невозможным. Для того, чтобы созерцать это концептуальное понятие, мы должны инициировать в системе конфликт., привести элементы к противоречию и нивелировать их - тогда нам представится самый домен, свободный от конвенционального структурирования, которому подчиняются элементы -менее концептуальные составляющие (т.е. вещи), «если мы отвлечемся от всех признаков, ответственных за разногласия между истинами, у нас не останется ничего, кроме версий без вещей или фактов, или миров».
2) Прагматика ввода «действительных миров».
Действительный мир обязан своими константами другим действительным мирам. Прагматика появления того или иного мира для гносеологического субъекта не ясна. Почему язык локализирует некую онтологию с определенными атрибутами, возможностями и различиями? Связано это с архаической структурой языка? с рационализацией его предикативной конструкции? с фетишизацией его дескриптивных схем? с абсолютизацией логической формы? с симуляциями и коннотациями на уровне означаемого и означающего? Дискурсивная прагматика на уровне мира (или миров) не ясна (или по крайней мере не дана до тех пор, пока количество всех возможных вопросов подобного исследования в режиме метадискурса не будет сведено до 1. Кстати, по мнению Витгенштейна, задавать вопрос в таком режиме вообще бессмысленно). Множество действительных миров - это та же данность, легитимированная философией - смягченный вариант данности - менее суггестивная, более осмысленная; это данность подобна той, из-за которой не испытывают когнитивный диссонанс - мы воспринимаем определенный диапазон световых волн, «телега» пишется через «е», вселенная расширяется, Путин наш президент и т.д.
Множество миров Гудмена представляет собой способ дискретного обозначения наших отношений с реальностью в качестве данности. Хотя это концептуальное понятие данности.
3) Негация или разнообразие версий?
1) Логически миру можно противопоставить отсутствие мира, или не-мир. В мышлении легитимно наличествует определенного рода симметрия, на которой основано наделение негативным; логически ничто не препятствует нам опери])овать отрицательными фактами и даже понимать в негативном смысле (не-, ничто). Другое дело, что онтологически нельзя противопоставлять миру отсутствие мира: если есть бытие, небытия нет. Реальность мыслится несмотря на онтологический предел.
2) Логически миру можно противопоставить другой мир, альтернативную версию. В мышлении легитимно наличествует определенного рода мультипликатор, на котором основано плюралистическое преобразование; логически ничто не препятствует нам оперировать множествами и даже понимать что-либо, как многообразное. Другое дело, что онтологически нельзя противопоставлять миру иной мир: если есть бытие, +бытия нет. Реальность мыслится несмотря на онтологический предел.
3) В зависимости от того, как мы настроены к репрессиям языка (а не каковы наши эпистемологические цели), мы выбираем способ гносео-лингвистической обратимости, с помощью которой будет осуществляться исходящее воспроизводство языка: 1) либо отрицание связи образов в картине - слов в предложении - предложений в тексте - т.е применение нелегитимированной перверсии языка, 2)либо применение множества легитимированных субверсий языка (как предложил Гудмен). Если гносео-лингвистическая обратимость не имеет для нас смысла, т.е. язык дан как непреобразуемый корректор мышления, мы можем осуществить исходящее воспроизводство языка по примеру Витгенштейна (границы языка = границы мира; логическая запись сама показывает противоречивость того или иного суждения). Если исходящее воспроизводство языка не имеет для нас смысла, это означает неразличимость данного дискурса.
4) Схематизм и реальность.
Я не могу полагать мировую, языковую, тотальную дискурсивную данность. Потому что в масштабах задействованной реальности - физической и лингвистической - я есть способ прочтения, а не генерации кода. Поскольку я не участвовал в создании кода и принципа его прочтения, мне приходится довольствоваться эффектами «прочтения» - то есть реальностью: вещей и слов. Эта ситуация описывает ту данность означивания (и значений), которую предоставляет действительный мир. По если предположить возможность дискурсивно или технически задать код и допустить субъект его прочтения, то можно считать, что подобный схематизм равнозначен реальности, представленной дискретно - в виде анализа, а не эффектов.
Предназначение кода совершенно локально: схематизм, в котором задействован созданный код, служит для осуществления некоторых возможностей полагания и восприятия. Новый способ означивания предполагает появление новой схемы - модели представления - субститута реальности.
5) Прагматика ввода концептуальной схемы
состоит лишь в простой возможности ввода и отмены заданного способа означивания.
Различение концептуальных возможностей дискурса как «действительные миры», создаваемые (возникающие) за пределами дискурса, при всем неудобстве, позволяет онтологически адаптировать наибольшее число предложений, которые для других операторов дискурса могли бы показаться сомнительными. Действительный мир - домен истинности. Отсюда такие ограничения на способы создания миров. Если мы хотим, чтобы в вопросе выяснения истины допускался релятивизм, это должен быть ограниченный релятивизм - различение множества действительных миров ограничивает возможности создания и уничтожения способов означивания, чтобы допустить концепции истинности. Свойство «быть истинным» утрачивает в этой концепции превосходство, но отнюдь не востребованность. Дуализм схемы и реальности вносит релятивизм в понятие объективной истины: конституируется относительность истины к схеме. Мы же пытаемся говорить о монизме схемы и соотнесенности истины с чем-либо на правах той же схемы. - Концептуальные значения, инициировавшие локализацию схемы, а также все задействованные в схеме значения структурируются одинаково. При наличии у значений разного статуса, статус структурируется также, как и концептуальные значения. Наделение свойствами «истинный», «ложный», «немыслимый» осуществляется при коммуникации со схематизмом определения.
6) Предел для концептуальных контрастов
Д. Дэвидсон в статье «Об идее концептуальной схемы» не задается вопросом - стоит ли создавать специальные дискурсивные области с различными концепциями истинности и способами означивания - он объясняет почему не надо поддерживать уже существующие подобные области. Он ассоциирует возможность взаимного перевода двух несоответствующих схем, как соответствие каждой действующему дискурсу. Последствия невозможности перевода одной схемы в другую Дэвидсону кажутся столь же неутешительными, как и непонимание. Он полагает, что некая концептуальная схема не может существовать вне конгломерата взаимопереводимых схем. Речь может идти лишь о разнице убеждений, а не о различии систем означивания. (к тому же подобная ситуация получила повсеместное распространение: «Как найти площадь Ильича?» - «Взять интеграл по площади ильича от единицы, -чтобы избежать грубого умножения длины ильича на ширину ильича».)
Действительно, нет смысла полагать наличие каких-либо концептуальных данных, если условием доступа к ним является оперирование только в рамках этой замкнутой непереводимой концептуальной схемы. Сакральные дискурсы читаются в режиме позитивизма. Неинтерпретируемые данные допускаются в виде адаптированного перевода - экзотика, толкование снов, эзотерика и т.д. Дэвидсон, таким образом, предложил сокращать релятивистские версии, если они стремятся приобрести статус концептуальной схемы. Он допустил, что двое, говорящие на разных не поддающихся взаимному переводу языках, обладают скорее всего одной и той же концептуальной схемой, и всё говорящее человечество разделяет одну и ту же схему и онтологию (do you speak language? yes I do). Аргумент: нельзя выбрать преимущественную позицию для сравнения концептуальных схем, временно отбрасывая свою собственную. Причина находится в том, что язык не отделим от мышления.
[ Что касается языка, или - как он называется среди этих измышлений -суггестивного языка - мы обладаем данными языка в эффектах - картинах (образах), но принцип означения от нас скрыт. Язык в архаическую бытность представлял собой иную концептуальную схему, нежели ту, которую он обслуживает сейчас. ]
Единство концептуальной схемы не утверждается, но утверждается отсутствие различия схем. Это позволяет свести тему разногласий к некой форме совместного полагания предложений истинными - к основанию в согласии.
Требования Дэвидсона к концептуальным схемам можно отнести, скорее, к предельным концептуальным схемам - парадигмам, проектам рациональности, т.е. к тем разновидностям актуальных концептуальных схем, условия ввода и отмены которых слишком сложны. Но, например, для некоторой концептуальной схемы, призванной приемлемо объединять контекстные высказывания вроде
- почему я так мудр
- почему я так умен
- почему я пишу такие хорошие книги
в дизъюнктивные суждения, эти требования, видимо, недостаточно формальны.
Приведенные Гудменом способы создания миров являются скорее актуализированными механизмами, благодаря которым из всего возможного ряда альтернативных миров происходят действительные миры. Эти механизмы или принципы происхождения нового мира не требуют наличия какого-либо логического субъекта для своего задействования. Границы действительного мира заданы фактом его происхождения из других действительных миров. Таким образом, можно заключить, что «космогония» Гудмена не структурирована логическим субъектом, и «способы создания миров» являются в действительности способами появления миров, а не методами их создания.
Мир действительный есть мир данный. Платонистскую суггестивность такого положения дел, по Гудмену, можно сгладить, признав онтологию действительных миров номиналистической
Итак, нам известны способы появления миров; данность миров суггестивна, однако эта суггестия напоминает скорее необходимость следования правилам грамматики, а не уяснение принципа эманации духа из единого. Нюансы нашего сознания, языка и общения сводятся к той ситуации, что мы имеем дело с множеством действительных миров (при прочих ограничениях) и наше мышление для этого вполне плюралистично (при прочих ограничениях): Гудмен уточнил, что его радикальный релятивизм сдерживается серьезными ограничениями.
Ссылаясь на главу «Когда искусство?», можно предположить, что Гудмен предусматривает для созданного мира своеобразное измерение заброшенности -когда действительный мир перестает быть различимым, и статус «действительного» сменяется на статус «возможного». Значит, любой мир может перестать существовать - быть различимым - в логическом пространстве. Но здесь релятивизм не просто сглаживается, а уничтожается тем фактом, что предъявителем и носителем самой этой логики различения является язык, а не субъект. В том случае, если за технологию различения в логическом пространстве ответственен код - онтология миров и онтология кода, делающего миры действительными, совпадают. Именно поэтому для Витгенштейна не существовало особых затруднений, связанных с истинными высказываниями. Для Гудмена же признание некой единой логической формы было бы разновидностью абсолютизма. Он утверждает: «наши взгляды на создание миров выходят далеко за пределы теорий, описаний, утверждений, за пределы языка и даже за пределы обозначения». Это, пожалуй, нюансы древнейшей возможности философского дискурса: обозначить концептуальное понятие так, чтобы его функционирование в той системе, начало которой оно дает, стало невозможным. Для того, чтобы созерцать это концептуальное понятие, мы должны инициировать в системе конфликт., привести элементы к противоречию и нивелировать их - тогда нам представится самый домен, свободный от конвенционального структурирования, которому подчиняются элементы -менее концептуальные составляющие (т.е. вещи), «если мы отвлечемся от всех признаков, ответственных за разногласия между истинами, у нас не останется ничего, кроме версий без вещей или фактов, или миров».
2) Прагматика ввода «действительных миров».
Действительный мир обязан своими константами другим действительным мирам. Прагматика появления того или иного мира для гносеологического субъекта не ясна. Почему язык локализирует некую онтологию с определенными атрибутами, возможностями и различиями? Связано это с архаической структурой языка? с рационализацией его предикативной конструкции? с фетишизацией его дескриптивных схем? с абсолютизацией логической формы? с симуляциями и коннотациями на уровне означаемого и означающего? Дискурсивная прагматика на уровне мира (или миров) не ясна (или по крайней мере не дана до тех пор, пока количество всех возможных вопросов подобного исследования в режиме метадискурса не будет сведено до 1. Кстати, по мнению Витгенштейна, задавать вопрос в таком режиме вообще бессмысленно). Множество действительных миров - это та же данность, легитимированная философией - смягченный вариант данности - менее суггестивная, более осмысленная; это данность подобна той, из-за которой не испытывают когнитивный диссонанс - мы воспринимаем определенный диапазон световых волн, «телега» пишется через «е», вселенная расширяется, Путин наш президент и т.д.
Множество миров Гудмена представляет собой способ дискретного обозначения наших отношений с реальностью в качестве данности. Хотя это концептуальное понятие данности.
3) Негация или разнообразие версий?
1) Логически миру можно противопоставить отсутствие мира, или не-мир. В мышлении легитимно наличествует определенного рода симметрия, на которой основано наделение негативным; логически ничто не препятствует нам опери])овать отрицательными фактами и даже понимать в негативном смысле (не-, ничто). Другое дело, что онтологически нельзя противопоставлять миру отсутствие мира: если есть бытие, небытия нет. Реальность мыслится несмотря на онтологический предел.
2) Логически миру можно противопоставить другой мир, альтернативную версию. В мышлении легитимно наличествует определенного рода мультипликатор, на котором основано плюралистическое преобразование; логически ничто не препятствует нам оперировать множествами и даже понимать что-либо, как многообразное. Другое дело, что онтологически нельзя противопоставлять миру иной мир: если есть бытие, +бытия нет. Реальность мыслится несмотря на онтологический предел.
3) В зависимости от того, как мы настроены к репрессиям языка (а не каковы наши эпистемологические цели), мы выбираем способ гносео-лингвистической обратимости, с помощью которой будет осуществляться исходящее воспроизводство языка: 1) либо отрицание связи образов в картине - слов в предложении - предложений в тексте - т.е применение нелегитимированной перверсии языка, 2)либо применение множества легитимированных субверсий языка (как предложил Гудмен). Если гносео-лингвистическая обратимость не имеет для нас смысла, т.е. язык дан как непреобразуемый корректор мышления, мы можем осуществить исходящее воспроизводство языка по примеру Витгенштейна (границы языка = границы мира; логическая запись сама показывает противоречивость того или иного суждения). Если исходящее воспроизводство языка не имеет для нас смысла, это означает неразличимость данного дискурса.
4) Схематизм и реальность.
Я не могу полагать мировую, языковую, тотальную дискурсивную данность. Потому что в масштабах задействованной реальности - физической и лингвистической - я есть способ прочтения, а не генерации кода. Поскольку я не участвовал в создании кода и принципа его прочтения, мне приходится довольствоваться эффектами «прочтения» - то есть реальностью: вещей и слов. Эта ситуация описывает ту данность означивания (и значений), которую предоставляет действительный мир. По если предположить возможность дискурсивно или технически задать код и допустить субъект его прочтения, то можно считать, что подобный схематизм равнозначен реальности, представленной дискретно - в виде анализа, а не эффектов.
Предназначение кода совершенно локально: схематизм, в котором задействован созданный код, служит для осуществления некоторых возможностей полагания и восприятия. Новый способ означивания предполагает появление новой схемы - модели представления - субститута реальности.
5) Прагматика ввода концептуальной схемы
состоит лишь в простой возможности ввода и отмены заданного способа означивания.
Различение концептуальных возможностей дискурса как «действительные миры», создаваемые (возникающие) за пределами дискурса, при всем неудобстве, позволяет онтологически адаптировать наибольшее число предложений, которые для других операторов дискурса могли бы показаться сомнительными. Действительный мир - домен истинности. Отсюда такие ограничения на способы создания миров. Если мы хотим, чтобы в вопросе выяснения истины допускался релятивизм, это должен быть ограниченный релятивизм - различение множества действительных миров ограничивает возможности создания и уничтожения способов означивания, чтобы допустить концепции истинности. Свойство «быть истинным» утрачивает в этой концепции превосходство, но отнюдь не востребованность. Дуализм схемы и реальности вносит релятивизм в понятие объективной истины: конституируется относительность истины к схеме. Мы же пытаемся говорить о монизме схемы и соотнесенности истины с чем-либо на правах той же схемы. - Концептуальные значения, инициировавшие локализацию схемы, а также все задействованные в схеме значения структурируются одинаково. При наличии у значений разного статуса, статус структурируется также, как и концептуальные значения. Наделение свойствами «истинный», «ложный», «немыслимый» осуществляется при коммуникации со схематизмом определения.
6) Предел для концептуальных контрастов
Д. Дэвидсон в статье «Об идее концептуальной схемы» не задается вопросом - стоит ли создавать специальные дискурсивные области с различными концепциями истинности и способами означивания - он объясняет почему не надо поддерживать уже существующие подобные области. Он ассоциирует возможность взаимного перевода двух несоответствующих схем, как соответствие каждой действующему дискурсу. Последствия невозможности перевода одной схемы в другую Дэвидсону кажутся столь же неутешительными, как и непонимание. Он полагает, что некая концептуальная схема не может существовать вне конгломерата взаимопереводимых схем. Речь может идти лишь о разнице убеждений, а не о различии систем означивания. (к тому же подобная ситуация получила повсеместное распространение: «Как найти площадь Ильича?» - «Взять интеграл по площади ильича от единицы, -чтобы избежать грубого умножения длины ильича на ширину ильича».)
Действительно, нет смысла полагать наличие каких-либо концептуальных данных, если условием доступа к ним является оперирование только в рамках этой замкнутой непереводимой концептуальной схемы. Сакральные дискурсы читаются в режиме позитивизма. Неинтерпретируемые данные допускаются в виде адаптированного перевода - экзотика, толкование снов, эзотерика и т.д. Дэвидсон, таким образом, предложил сокращать релятивистские версии, если они стремятся приобрести статус концептуальной схемы. Он допустил, что двое, говорящие на разных не поддающихся взаимному переводу языках, обладают скорее всего одной и той же концептуальной схемой, и всё говорящее человечество разделяет одну и ту же схему и онтологию (do you speak language? yes I do). Аргумент: нельзя выбрать преимущественную позицию для сравнения концептуальных схем, временно отбрасывая свою собственную. Причина находится в том, что язык не отделим от мышления.
[ Что касается языка, или - как он называется среди этих измышлений -суггестивного языка - мы обладаем данными языка в эффектах - картинах (образах), но принцип означения от нас скрыт. Язык в архаическую бытность представлял собой иную концептуальную схему, нежели ту, которую он обслуживает сейчас. ]
Единство концептуальной схемы не утверждается, но утверждается отсутствие различия схем. Это позволяет свести тему разногласий к некой форме совместного полагания предложений истинными - к основанию в согласии.
Требования Дэвидсона к концептуальным схемам можно отнести, скорее, к предельным концептуальным схемам - парадигмам, проектам рациональности, т.е. к тем разновидностям актуальных концептуальных схем, условия ввода и отмены которых слишком сложны. Но, например, для некоторой концептуальной схемы, призванной приемлемо объединять контекстные высказывания вроде
- почему я так мудр
- почему я так умен
- почему я пишу такие хорошие книги
в дизъюнктивные суждения, эти требования, видимо, недостаточно формальны.
Опубликовано 08 февраля 2007 года
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: Е.В. Волошин - К вопросу об использовании концептуальных схем в целях организации дискурса
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Предполагаемый источник
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1170921186 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций