ФИЛОСОФИЯ (последнее)
От абсурда к смыслу: герменевтика события
Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.
От абсурда к смыслу: герменевтика события
Введение
Данное исследование, как следует из названия, направлено на изучение темы абсурда. Разумеется, было бы наивным полагать, что подобная тема может быть исчерпана в рамках одной работы. Слишком многолики проявления абсурда, многолики до такой степени, что, возможно, "абсурдов" ровно столько, сколько и наблюдателей абсурда. Можно ли эти "абсурды" каким-то образом свести к общему знаменателю? Есть ли в них что-то общее?
Цель данной работы в том, чтобы попытаться выявить типическое в событиях абсурда. Но как это сделать? Наша рабочая гипотеза заключается в том, что такую типизацию нужно начинать не с самого абсурда, а с тех ситуаций, в которых он себя проявляет. В каком-то смысле попытка типизировать абсурд – это "Охота на Снарка". Мы не знаем толком, на что мы охотимся. Перед нами только "следы", оставленные абсурдом на поле смысла. Тем не менее, подобные следы образуют "тропы", по которым абсурд проникает внутрь человеческого существования.
При всем многообразии взглядов на природу абсурдного, все их можно свести к двум основным. Абсурд можно рассматривать в свете религиозной парадигмы или в свете секулярной парадигмы. Данное положение и задает структуру этой работы. В первой главе абсурд будет рассматриваться в свете религиозной парадигмы, а во второй – в свете секуляной парадигмы.
При этом следует особо подчеркнуть, что обе парадигмы берутся в контексте западной культуры. Такой выбор был обусловлен двумя обстоятельствами:
Во-первых, невозможностью в рамках одной небольшой работы рассмотреть трактовки абсурда в культурах разных народов.
Во-вторых, тем, что дискурс по поводу абсурда сформировался именно в рамках западной культуры.
Традиция изучения темы абсурда имеет на Западе большую историю. Античные философы, христианские богословы, экзистенциалисты, религиозного и атеистического толка, напрямую или косвенно участвовали в этом дискурсе. Однако данная работа не преследует цели проследить развитие их идей (от античности до современности). Здесь, скорее, делается попытка выявить в подобных рассуждениях общие моменты, объединяющие всех этих мыслителей.
В наше время можно наблюдать новый виток интереса к теме абсурда. Это, очевидно, обусловлено целым рядом факторов.
Прежде всего, новые научные открытия повлекли за собой создание теорий, значимых не только для науки, но и для культуры в целом. Неевклидова геометрия Лобачевского, теория относительности Эйнштейна и т. д. убедительно показали, что мир, окружающий нас, не всегда укладывается в привычные схемы, может выглядеть "абсурдно".
Во-вторых, наше время переживается многими мыслителями как перелом, как кризис культуры. Такие периоды связываются с аномией, с потерей смысла.
В-третьих, разработка новых методов исследования в рамках структурализма и постструктурализма позволила более четко "пальпировать" абсурд в "теле" культуры.
Перечисленные обстоятельства и определяют актуальность данной работы, а также задают некий вектор для ее развития.
Глава № 1. Абсурд, с позиций религиозной парадигмы
§ 1. Категории абсурдного
Для начала следует определить, что будет подразумеваться под абсурдом в данной работе. Абсурд (absurdus) в переводе с латыни означает нелепый. Один из словарей определяет абсурд как "термин интеллектуальной традиции, обозначающий нелепость, бессмысленность феномена или явления" [20].
Но "нелепость" или "бессмысленность" – дефиниции, которые, скорее, описывают то, что мы ощущаем по отношению к феномену, чем сам феномен. Абсурден не феномен, абсурдно мое со-бытие феномену. Абсурд всегда возникает на границе. Как отмечал Камю: "Во всех этих случаях, от простейшего до самого сложного, абсурдность будет тем разительнее, чем сильнее разница между двумя членами моего сравнения <…> Следовательно, я в праве сказать, что чувство абсурда рождается не из простого рассмотрения единичного факта и не из отдельного впечатления, а высекается при сравнении наличного положения вещей с определенного рода действительностью, действия – с превосходящим его миром. По сути своей абсурд – это разлад. Он не сводится ни к одному из элементов сравнения. Он возникает из их столкновения" [13. C. 242-243]. (Здесь и далее выделение жирным шрифтом сделано мной – А. С.).
Какими же свойствами должен обладать феномен, воспринимающийся как абсурдный, нелепый? Можно выделить два типа феноменов, столкновение с которыми порождает чувство абсурда:
1. Смысл, который не вмещается в построения человеческой логики, в структуру нашего мышления. В этом случае мы имеем дело с тем, что можно обозначить как "абсурд полноты смысла".
2. Структура, лишенная смысла. В этом случае мы сталкиваемся с "абсурдом пустоты". Другими словами: Если согласиться с определением, что абсурд – это "бессмысленность феномена или явления", то этим мы утвердим не только отсутствие смысла, но и наличие некоего объекта. Другими словами это "нечто" лишенное смысла, а не просто "ничто". Должна существовать некая структура. Именно включение пустоты, "минус-смысла" в структуру порождает абсурд. Приведем как пример крылатое выражение - "дырка от бублика". Возможно, дырка может существовать и сама по себе. Но нами она будет опознана только при наличии этого самого бублика. Иными словами, дырка становится очевидной только при включенности в "структуру" бублика. Так же происходит и с абсурдом. Отсутствие смысла становится абсурдом только при включенности этого отсутствия в некую структуру.
Оба типа феноменов являются "агентами абсурда". Первый являет ослепительное сияние смысла, второй ослепляющее зияние пустоты. Далее для удобства мы будем обозначать агентов абсурда первого типа как А(+) и агентов абсурда второго типа как А(-).
Выделение двух типов "агентов абсурда" не является чем-то новым. Так, например, Жиль Делез в своей работе "Логика смысла" пишет: "То, что в избытке в означающей серии, - это буквально пустая клетка, постоянно перемещающееся место без пассажира. То, чего не достает в означаемой серии - это нечто сверхштатное, не имеющее собственного местоположения: неизвестное, вечный пассажир без места, или нечто всегда смещенное" [9. С. 70]. Правда для Делеза нонсенс, абсурд выступает как обладающий характеристиками сразу двух серий. "Он выступает одновременно и как слово = Х, и как вещь = Х. Поскольку парадоксальный элемент связан сразу с двумя сериями, он обладает двумя сторонами <…> парадоксальный элемент одновременно является избытком и недостатком, пустым местом и сверхштатным объектом, "плавающим означающим" и утопленным означаемым, эзотерическим словом и эзотерической вещью, белым словом и черным объектом" [9. С. 89]
Намек на существование двух типов агентов абсурда мы находим и у Ролана Барта в "Мифологиях": "…целостный образ исключает возникновение мифа или, по крайней мере, вынуждает мифологизировать только саму его целостность <…> этот миф противоположен, но симметричен мифу абсурда: во втором случае форма мифологизирует "отсутствие", в первом – чрезмерную полноту" [1. С. 93].
В данной работе А(+) и А(-) рассматриваются как различные агенты абсурда, неспособные существовать одновременно.
Сделав предварительные замечания, можно теперь перейти к рассмотрению А(+) и А(-) в свете религиозного и секулярного подходов.
§ 2. А(+), с позиций религиозной парадигмы
Следует сразу оговориться, что, поскольку мы рассматриваем тему абсурда в контексте западной культуры, под религиозной парадигмой имеется в виду, прежде всего христианское богословие.
Здесь в связи с абсурдом необходимо вспомнить знаменитое выражение Тертулиана: "Credo quia absurdum est" (верую, ибо абсурдно). Очевидно, что ощущение абсурда в этом случае возникает у человека от соприкосновения с областью Божественного. Поскольку разум человека не может вместить небесной реальности, эта реальность переживается им как нечто абсурдное.
А(+) для Тертулиана – это откровение Бога, а способ пребывать в со-бытии этому А(+) – вера. Так в трактате "О плоти Христа" он пишет Маркиону: "Будет явно неразумно, если мы станем судить о Боге, руководствуясь нашим здравым смыслом. Но поразмысли, Маркион, [о таких словах], если ты не устранил их: Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых (1 Кор. 1, 27). Что же это за "немудрое"? Обращение человека к почитанию Бога истинного? Отречение от заблуждения? Учение справедливости, стыдливости, терпения, милосердия и невинности? Нет, все это, конечно, не есть "немудрое". Попробуй, стало быть, понять, что сказал [апостол]; и если тебе покажется, что ты понял это, тогда что будет столь же "глупо", как веровать в Бога рожденного, и притом от Девы, и к тому же во плоти, Который "погряз" во всех этих бесчестиях природы? <…> Есть, конечно, и другие "немудрые" вещи, которые относятся к поношениям и страстям Господним. Или, может быть, скажут, что распятый Бог - это рассудительно? <…> Я спасен, если не постыжусь Господа моего. Кто, - говорил Он, - Меня постыдится, того и Я постыжусь (Матф. 10,33). Кроме этих, я не нахожу причин для стыда, которые показывали бы, что я, презрев стыд, счастливо бесстыден и спасительно глуп. Сын Божий распят - это не стыдно, ибо достойно стыда; и умер Сын Божий - это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный, воскрес - это несомненно, ибо невозможно" [22. С. 321-322].
Выше уже говорилось о том, что чувство абсурда возникает на границе, или, словами Делеза, на поверхности. А(+) в религиозной сфере – это соприкосновение с иным миром, со сферой инобытия. А(+) - это область, где искажаются пространство и время. В ином мире действует совершенно иной хронотоп. Искривление пространства и времени всегда воспринимается человеком как нечто абсурдное, нарушающее каузальность. Еще Кант в "Трансцедентальной эстетике" определял время и пространство как необходимые формы всякого познания. Трансформация пространства и времени вызывают у человека чувство абсурда. Интересно сопоставить это положение с выводами Гуревича А. Я. о том, что в сказочном повествовании время течет совершенно по-другому. Один час, проведенный героем в ином мире, может быть равен году в мире реальном. В жанре волшебной сказки народ или автор пытаются смоделировать картину иного мира. Чаще всего для этого применятся "прием" искажения пространства и времени, введение иного хронотопа. Но это характерно не только для волшебной сказки. Фактически, вся средневековая литература, пропитанная религиозным восприятием мира, может служить примером действия иного хронотопа. Михаил Михайлович Бахтин пишет, например, что хронотоп рыцарского романа - это чудесный мир в авантюрном времени:
"Ведь самое это время возникает в точках разрыва (в возникшем зиянии) нормальных, реальных, закономерных временных рядов, там, где эта закономерность (какова бы она ни была) вдруг нарушается и события получают неожиданный и непредвиденный оборот <…> Весь мир становится чудесным, а само чудесное становится обычным (не переставая быть чудесным). Самая вечная неожиданность перестает быть чем-то неожиданным" [3. С. 81]. Инобытие вторгается в человеческий мир, меняет течение времени, каузальность событий, верх и низ, право и лево. "Появляется сказочный гиперболизм времени, растягиваются часы, и сжимаются дни до мгновения, и самое время можно заколдовать; появляются характерные для сновидений специфическое искажение временных перспектив; <…> Вообще в рыцарском романе появляется субъективная игра временем <…> Этой субъективной игре со временем, этому нарушению элементарных временных соотношений и перспектив соответствует в хронотопе чудесного мира и такая же субъективная игра с пространством, такое же нарушение элементарных пространственных отношений и перспектив" [3. С. 83-84].
Итак, можно сделать вывод, что А(+) в религиозном сознании связывается прежде всего с откровением Божиим и со сферой инобытия. Именно эти сюжеты обыгрываются в средневековой литературе как А(+).
Однако и этот посюсторонний мир, будучи сотворенным Богом, содержит в себе тайну, воспринимается религиозным сознанием как А(+).
"Через свою внутреннюю связь с иррациональным реальность есть нечто, что хотя и определимо в том смысле, что мы приближаемся к ее конкретному содержанию (Gehalt) через уловление ею отвлеченно-конкретных содержаний (Inhalt), но само по себе не совпадает ни с каким комплексом определенностей <...> Дело в том, что отношения между частными элементами реальности – все равно, идет ли речь об эмпирических отношениях в узком смысле этого слова, т. е. о пространственно-временном порядке явлений, или о внутренних отношениях между самими содержаниями как таковыми, - будучи определены их укорененностью в иррациональном, никогда не вытекают логически из отвлеченных признаков, образующих содержания понятий, и потому не совпадают ни с какой рациональной системой понятий" [24. С. 323-324].
§ 3. А(-) , с позиций религиозной парадигмы
Если все дела Божии (Используя богословские термины, - Его общее и особое откровения) являются для верующего А(+), что же тогда может быть А(-)?
Очевидно, что как А(-) выступает нечто противоположное Божиим делам. Христианская история о возникновении зла и греха недоступна человеческой логике также, как и история о божественного искупления. Наивысшей точкой А(-) (или в этом случае вернее будет сказать - самой низшей) является ад. Еврейское слово шеол, переводимое на русский как ад, означает пустоту, эфемерность.
Согласно христианскому учению, попав в рай, люди, наконец, обретают истину во всей полноте, исполняются истиной. Предпочтя небесам свои грехи, - оказываются в пустоте ада, и сами становятся внутренне опустошенными. Как пишет об этом Клайв Стейплз Льюис: "Попадая в рай, люди становятся людьми в той полной мере, которой не достигли на земле; попадая в ад, они выбывают из человечества. То, что выброшено (или выбросилось) во тьму, - не человек, а его "останки" <…> У человека "бывшего" воля, по-видимому, полностью сосредоточена на нем самом, а страсти совершенно ей не подвластны. Конечно, невозможно представить, что происходит в его сознании, - ведь он уже не грешник, а какая-то свалка враждебных друг другу грехов" [16. С. 302].
Вместо человека остается один грех, гримаса без лица (собственно, поэтому, в аду не лица, а личины). "Потому и трудно понять ад, что понимать почти нечего, в прямом смысле слова. Но и на земле так бывает <…> сперва ты злишься, и знаешь об этом, и жалеешь. Потом, в один ужасный час, ты начинаешь упиваться злобой. Хорошо, если ты снова жалеешь. Но может придти время, когда некому жалеть, некому даже упиваться. Сварливость идет сама собой, как заведенная" [17. С. 71-72].
Итак, в свете религиозной парадигмы А(-) является ад и грех, как воплощения фальши и пустоты. Здесь, правда, важно отметить, что грехом в христианстве является только "человек для себя", форма ради формы, замкнутый А(-). Человек сам по себе всегда - А(-), но именно потому, что он не создан для самого себя.
§ 4. Вера, как способ снятия А(-)
Согласно христианскому взгляду, А(-) может быть исцелен верой (если речь не идет об апофеозе А(-) – аде). Вера – это со-бытие А(+). Именно вера возвращает человеку его предназначение. Неверие – это противостояние А(-) и А(+). Вера становится со-бытием человеческого А(-) Божественному А(+). При этом событие веры неизбывно. Вера – это становление. Также как становлением является и наше познание мира. Семен Франк писал: "Если мы употребим для обозначения момента логически определенного и определимого название дефинитного, то конкретная металогическая реальность будет иметь для нас всегда характер трансдефинитного. Трансдефинитное хотя и есть конечная цель нашего отвлеченного познания – то, на что оно направляется, - но оно есть эта цель лишь в смысле путеводной звезды: оно никогда не может быть само уловлено в итоге этого познания – в системе определенностей. Мы должны всегда как бы созерцательно ощупывать трансдефинитное, перед лицом трансдефинитного всегда пополнять, исправлять, усложнять систему наших понятий, посильно выправлять и выгибать ее посредством поправок, чтобы приспособить, приладить отвлеченные связи к конкретности трансдефинитного" [24. С. 323].
Парадокс религиозного подхода заключается в том, что, согласно ему, мир и Бога возможно познавать, но нельзя познать. Другая сторона парадокса – в том, что нельзя всецело полагаться на логику, равно как нельзя и, предавшись мистическим переживаниям, забыть о разуме. Как пишет Честертон: "В нашем мире сложно не то, что он неразумен, и даже не то, что разумен. Чаще всего беда в том, что но разумен – но не совсем. Жизнь не бессмыслица, и все же логике она не по зубам. На вид она чуть-чуть логичней и правильней, чем на самом деле; разумность ее видна, бессвязность скрыта <…> В том-то и неожиданность, в том и ненадежность, что все чуть-чуть отклоняется от разумной точности, словно в мироздание закралась измена <…> Во всем на свете что-то чуть-чуть неточно. Не все можно взять логикой, но выясняется это в последний момент" [25. С. 533].
Уникальность христианства, согласно Честертону, в том, что "Оно не просто вывело логичные истины – оно становится нелогичным там, где истина неразумна. Оно не только правильно – оно неправильно там, где неправильна жизнь. Оно следует за тайной неточностью и ждет неожиданного" [25. С. 533].
Глава № 2: Абсурд, с позиции секулярной парадигмы.
Следует отметить, что в данном случае под секулярной парадигмой имеются в виду как позиции атеистического экзистенциализма, так и просто позиции, индифферентные к религии
§ 1: А(+), с позиций секулярной парадигмы
Здесь можно сразу заметить коренное отличие секулярного подхода к А(+), от религиозного. И в том, и в другом случае А(+) – это встреча с миром. Только в случае религиозного подхода – это мир потусторонний, а в случае с секулярным подходом – наш, посюсторонний мир. Альбер Камю пишет о ситуации, в которой оказался человек: "Он испытывает желание быть счастливым и постигнуть разумность жизни. Абсурд рождается из столкновения этого человеческого запроса с безмолвным неразумием мира <…> Иррациональность, человеческая ностальгия и абсурд, вытекающий из их встречи, - таковы три действующих лица той драмы, которая неминуемо должна покончить со всякой логикой, на какую бытие способно" [13. С. 241].
Собственно, для Камю именно человек становится неким "инобытием" в этом мире. Он в мире, но не от мира, и в этом драма его существования. "Когда мир поддается объяснению, хотя бы и не слишком надежному в своих доводах, он для нас родной. Напротив, человек ощущает себя чужаком во вселенной, внезапно избавленной от наших иллюзий и попыток пролить свет на нее. И это изгнанничество неизбывно, коль скоро человек лишен памяти об утраченной родине или надежды на землю обетованную. Разлад между человеком и окружающей его жизнью, между актером и декорациями и дает, собственно, чувство абсурда" [13. С. 220].
Получается, что абсурд это единственная возможность пребывать в со-бытии этому миру. "Абсурд зависит от человека в той же мере, в какой он зависит от мира. В настоящий момент он их единственная связь" [13. С. 235].
Атеистический экзистенциализм воспринимает мир (включая и окружающих людей) как А(+). Но позиции Альбера Камю и Ж. – П. Сартра, можно противопоставить следующий ход рассуждений: когда окружающий мир воспринимается как абсурд, этому могут быть две причины. Первая причина внешняя – мир действительно безмолвен и отсюда чувство абсурда. Вторая причина внутренняя – я потерял "слух" и, поэтому, мне кажется, что мир нем. Другими словами чувство абсурда лишь "симптом", из которого еще надо вывести правильный диагноз.
Однако секулярная парадигма, как уже говорилось выше, не исчерпывается только лишь атеистическим экзистенциализмом. Развитие физики и последние научные открытия позволили говорить о таких явлениях, существующих в нашем мире, которые выступают как А(+). Оказалось, что искривления пространства и времени возможно представить не только в сферах духовного инобытия, но и в посюстороннем мире.
Более того, развитие технологий стало столь быстрым, что между ними и хронотопом культуры образовался значительный разрыв (Это является совершенно новой ситуацией, так как раньше развитие технологий и изменение культурного хронотопа шло рука об руку). Появилась новая форма искажения пространства и времени связанная с развитием технологий. Сегодня человек получает информацию из самых недоступных мест за чрезвычайно короткое время. Объекты, отдаленные от нас в пространстве, стали близкими благодаря новым средствам коммуникации. Все это, как отмечает Маршал Маклюэн, это приводит к ощущению абсурдности происходящего. В своей статье "Осмысляя средства коммуникации: новые измерения человека" он пишет: "Эту современную дилемму западного человека – дилемму человека действия, оказывающегося изолированным от процесса действия, - исчерпывающе воплощает опыт театра абсурда. Таковы происхождение и притягательность персонажей Сэмюэла Беккета" [18.]
Итак, можно сделать вывод, что новая, формирующаяся картина мира будет неизбежно включать в себя А(+). Отражение этого А(+) мы уже видим в современном искусстве.
§ 2: А(-) , с позиций секулярной парадигмы
"Абсурд – это, стало быть, насильственно и демонстративно расчлененный на части континуум, в принципе расчленению не поддающийся, но тем не менее "препарированный" и разложенный по частям в порядке их следования" – пишет Клюев Е. В. [14. С. 39].
Именно А(-) отражается в литературе нонсенса. Бессмыслица в плане содержания, компенсируется здесь жесткой, четко выстроенной структурой. Корней Чуковский в своей работе "Лепые нелепицы" говорит: "…мы видим, что во всех этих путаницах соблюдается, в сущности, идеальный порядок. У этого "безумия" есть система" [26. С. 293].
По словам Клюева, для литературы абсурда характерна именно гиперструктурированность. "Cемантический скандал", учиняемый абсурдным текстом, уравновешивается – и тем самым фактически сводится на нет – абсолютным "структурным покоем", или "структурным комфортом". <…> Что же касается абсурдных стихов, то их отличает не просто наглядно, но до маниакальности скрупулезно организованная структура" [14].
"Абсурдные структуры" активно производятся в произведениях литературы абсурда. Здесь мы можем наблюдать феерию структур лишенных смысла. Примером могут служить пространные (на несколько страниц) рассуждения героя романа "Моллой" Сэмюэла Беккета о том, как лучше разложить в карманах камни для сосания так, чтобы очередность их не нарушалась. Перед нами предстает некая маниакальная тяга к структурированию, хотя далее герой признается: "… в глубине души мне было абсолютно наплевать на то, что мое равновесие нарушено и что меня тянет то влево, то в право, то назад, то вперед, равно как и то, сосу ли я каждый раз новый камень или один и тот же, до скончания веков. Ибо все камни были на вкус одинаковы" [4. С. 89].
Однако А(-) в сфере искусства является зачастую только отражением А(-) в общественных образованиях. Похоже, что социальные структуры имеют тенденцию со временем превращаться в А(-). Чем меньше смысла в социальной структуре, тем больше возрастает ее структурированность. Уместно вспомнить "Законы Паркинсона", где провозглашается общее для всех организаций правило – структура организации с течением времени усложняется, а эффективность ее работы (смысл существования) падает. Говоря о жизни учреждений, Паркинсон пишет: "Как выяснилось, совершенное устройство – симптом упадка. Пока работа кипит, всем не до того. Об идеальном расположении комнат начинают думать позже, когда главное дело сделано. Совершенство – это завершенность, а завершенность – это смерть" [21. С. 57-59].
Абсурдность в плане содержания сопровождается стремлением к гиперструктурированности. Разумеется, мы ссылаемся на работу Паркинсона не как на научный труд, а как на "художественно – юмористическое" осмысление окружающей действительности. И все же приведение литературных примеров можно считать уместным, так как они позволяют увидеть восприятие А(-) обыденным, а не только философски настроенным сознанием. В художественной литературе административный абсурд, похоже, является одним из символов абсурдности существования вообще. В качестве иллюстрации можно вспомнить хотя бы "Замок" Кафки. Наша литература советского периода тоже богата примерами "абсурдного существования" различных организаций, комитетов и т. д. Данное положение более всего очевидно на примере бюрократических образований. Интересно, что в народном сознании бюрократический аппарат чаще всего воспринимается как А(-). Но это справедливо для любых ситуаций, когда человек попадает в положение зависимости от чьей-то власти, становится объектом, обезличивается. В сатирических рассказах Михаила Зощенко мы можем найти примеры абсурдных ситуаций происходящих в бане, транспорте, на почте, в больнице. Особенно показателен рассказ "Административный восторг" (показательно уже само название), где ретивый помощник начальника милиции Дрожкин ведет себя совершенно неадекватно ситуации и приказывает задержать свою собственную жену [11]. Именно обезличивание человека, превращение его в "винтик", заставляет воспринимать происходящее как абсурд.
"Там, где человек воспринимается, предполагается, утверждается не как личность, а как составная часть, происходят коренные изменения. Человек становится рукой, ногой, движением, он становится винтиком, вентилем, выключателем, он становится одной из функций функционирующего механизма. Понятие человека сводится к понятию функции. Бесчувственность составляющих элементов чувствуется во всем: в административных учреждениях, на заводах, в пунктах управления, в транспорте и в том языке, на котором там говорят. Технический коллектив обращается к человеку только как к носителю одной из функций, ничто другое его не интересует" [28. С. 436].
Механизм – это апогей структурированности, но, вместе с тем, - это и что-то в высшей степени абсурдное, так как механизм бездушен. Превращение человека в механизм – это апофеоз А(-). Дальше структуре уже некуда развиваться, она поглотила собой все живое. Механизированное общество - это общество являющее собой А(-). "Поскольку человек, запустив процесс автоматизации, расплачивается за него потерей своей личности, мы можем наблюдать, что дегуманизация приобретает новые черты. Даже проявления жестокости принимают характер холодного планирования. Холодность аппаратуры отражается и в организации. Но говорить здесь о жестокости значит допустить неточность <…> Машины мертвы и бесчувственны, и в действиях коллектива проявляется эта нечувствительность к страданию, которое всегда носит личный характер" [28. С. 438].
На эту негативную сторону "механического" было обращено внимание еще в эпоху романтизма. Уже тогда бездушный механизм воспринимался как А(-). Гофман в новелле "Песочный человек" так пишет об автомате, прельстившем Натанаэля: "Ее можно было бы почесть красавицей, когда бы взор ее не был так безжизнен, я сказал бы даже, лишен зрительной силы. В ее поступи какая-то удивительная размеренность, каждое движение словно подчинено ходу колес заводного механизма. В ее игре, в ее пении приметен неприятно правильный, бездушный такт поющей машины" [7. С. 123]. Отличие человека от машины заключается именно в том, что человек может ошибаться, поступать неправильно. Его суждения не безупречны, в его теле не найти абсолютной симметрии, но как раз эти вещи и делают его человеком. Примечательно, что в новелле Гофмана, после произошедшего с механической куклой инцидента, люди начали "тестировать" друг друга именно на несовершенство: "Многие влюбленные, дабы совершенно удостоверится, что они пленены не деревянной куклой, требовали от своих возлюбленных, чтобы те слегка фальшивили в пении и танцевали не в такт…" [7. С. 127].
Можно найти много общих моментов между современной литературой абсурда и литературой романтизма. Так, например, Нина Михайловна Демурова пишет: "…соблазнительнее всего сопоставить Лира с немецким романтиком, умершим, когда Лиру было всего десять лет, - Эрнстом Теодором Амадеем Гофманом. Неизвестно, был ли Лир знаком с его гротесками – собственно, в данном случае это и неважно, ибо речь идет не о влиянии и заимствовании, а о некоем типологическом сходстве" [10. С. 35].
Литература романтизма была реакцией на первый виток рационализации сознания и механизации общества. Современная литература абсурда является реакцией на следующий виток развития А(-), на угрозу полной "механизации" человеческой личности, превращения человека в автомат.
А(-) – это ситуация, в которой человек лишается смысла своего человеческого существования, теряет человеческое лицо. Человеческая речь также теряет в подобной ситуации свое назначение средства коммуникации. Слова, которые продуцирует А(-), пусты, бессодержательны. Это речевые штампы и лозунги, за которыми ничего не стоит. Здесь мы можем найти массу примеров в недалеком советском прошлом. Но и западное общество изобилует подобными примерами. Ролан Барт в своей статье "Удовольствие от текста" отмечает: "Между прочим, энкратический язык (тот, что возникает и распространяется под защитой власти) по самой своей сути является языком повторения; все официальные языковые институты – это машины, постоянно пережевывающие одну и ту же жвачку; школа, спорт, реклама, массовая культура, песенная продукция, средства массовой информации безостановочно воспроизводят одну и ту же структуру…". [2. С. 495].
Интересно, что защитной реакцией на столкновение с А(-) социальных структур является смех. Именно поэтому столь многие сатирические произведения высмеивают именно А(-). Смех – это способы со-бытия А(-).
Бергсон А. выделяет как комическое "живое, покрытое слоем механического"; косность, облекающую подвижность жизни. Жизнь оказывается "переряженной" в неестественные механизированные формы.
В принципе, любое общественное мероприятие, носящее характер регламента, содержит в себе элементы механистического. Бергсон пишет, что любая церемония может разоблачить себя как механическая при определенных обстоятельствах. "Едва только мы отвлечемся от высокой цели данного торжества или данной церемонии, как все участники начинают производить на нас впечатление движущихся марионеток. Их движения сообразованы с неподвижной формулой. Это и есть автоматизм. Но примером законченного автоматизма может служить автоматизм чиновника, действующего наподобие простой машины, или какой-нибудь административный регламент, применяемый с неумолимостью рока и считающийся законом природы" [5. С. 33].
Нам понятна ситуация человека столкнувшегося с абсурдностью некоторых бюрократических правил и установок. Но это ситуация внешняя по отношению к самому человеку. Более интересен вопрос - что происходит с бюрократом? Почему человек становится "носителем" абсурда?
Очевидно, здесь уместно вспомнить такое психологическое понятие как "профессиональная деформация личности". Социальная роль полностью поглощает человека. В итоге, остается только социальная роль; некая социальная маска, за которой уже ничего нет.
Рада Михайловна Грановская в своей книге "Элементы практической психологии" пишет: "Можно выделить несколько особенностей деформации поведения государственного служащего. Это, прежде всего ориентация на форму деятельности в ущерб содержанию. Она выражается в стремлении обеспечить точное соблюдение установленных процедур рассмотрения вопроса и затребование для этого избыточной информации. Эту особенность иногда называют "ритуализацией". Во-вторых, это создание видимости активной деятельности. Подобная симуляция используется как элемент перестраховки. Бюрократы выдают форму за содержание, а содержание за нечто формальное <…> Бюрократ, который мыслит себя как воплощение определенных должностных функций и государственных интересов, деформирован, поскольку ничего кроме этого его "Я" не содержит. Поэтому так часто оказывается бесполезно апеллировать к его человеческим качествам" [8. С. 491]. Как пишет Юнгер Ф. Г. "Вопрос о том, жесток ли человек, окончательно растворившийся в техническом коллективе, не имеет смысла и ни к чему не ведет" [28. С. 439].
Бюрократ являет собой А(-). Некий рабочий механизм общей мегамашины государства. По словам Льюиса Мамфорда, "...неотъемлемой частью мегамашины служила хорошо организованная бюрократия - то есть, группа людей, способных передавать и выполнять приказания с ритуальной педантичностью жреца и бездумным послушанием солдата" [19. С. 263]
§ 3. Искусство, как способ противостояния А(-) в социальных структурах
Можно ли противостоять бездушию А(-) в административных структурах государства? Ведь совершенно очевидно, что изолировать себя от них мы не сможем. Административный А(-) стремиться подчинить себе все человеческое существование, регламентировать не только внешнюю, но и внутреннюю жизнь. Структура стремится проникнуть внутрь, чтобы произвести из человека свое полное подобие, сделать его А(-). Следует отметить, что если в тоталитарных государствах социальный А(-) действует преимущественно через бюрократию, то в демократических государствах для тех же целей может использоваться "общество массового потребления". Последнее, как показал Герберт Маркузе, является таким же инструментом для производства "одномерного человека", как и бюрократический аппарат. Хотя в тоталитарном и демократическом обществах социальный А(-) использует различные стратегии, цель всегда остается одна – выхолащивание человека. В современном западном обществе это достигается через "стратегию" нарциссизма. Нарциссизм выступает как А(-). Данную "стратегию" детально описывает Жиль Липовецкий в своей работе "Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме". "Подобно тому, как общественная сфера эмоционально опустошается вследствие избытка информации, роста потребностей и эмоций, наше "Я" утрачивает свои ориентиры и свою целостность благодаря избытку внимания: "Я" стало расплывчатым. Повсюду исчезновение весомой реальности, налицо десубстанциализация, окончательная утрата территории, свойственная постмодерну" [15. С. 88]. Далее Жиль Липовецки пишет: "Неспособность чувствовать и переживать – таков конечный результат десубстанциализации, что указывает на подлинную причину процесса, поразившего нарциссов, - душевную пустоту" [15. С. 116].
Выше уже указывалось, что формой со-бытия (которое в данном случае становится вечным противостоянием) социальному А(-) является смех. Другая форма противостояния А(-) - это творческий акт или акт зрительского сотворчества (как смех, так и творческий акт всегда содержат в себе А(+)).
А(-) всегда апеллирует к логике, ведь логика и сама по себе являет совершенную структуру. Парадокс заключается в том, что совершенно безупречно построенная логическая структура может быть при этом не наделенной никаким смыслом. Многочисленные примеры таких логических игр приводит Льюис Кэрролл в своей книге "Логическая игра".
Следовательно искусство, противостоящее А(-), должно разоблачать логику А(-), противостоять ей. "Логика - это всегда некое осложнение. Логика всегда ложна. Она дергает за ниточки понятия, слова, взятые со стороны своей формальной внешней оболочки, чтобы сдвинуть их по направлению к иллюзорным краям и центрам. Ее цепи убивают, это тысяченогое огромное существо, душащее всякую независимость. Будучи соединенным с логикой, искусство оказалось бы в состоянии кровосмешения, жадно заглатывающим, пожирающим свой собственный хвост и даже все тело..." [23. С. 34].
Подобным искусством "разоблачения" может быть только театр абсурда, литература абсурда, живопись абсурда и т. д. Борьба против А(-) заключается здесь в демонстрации пустых структур, лишенных содержания.
Как пишет Иван Голль: "Прежде всего, необходимо разбить внешнюю форму, рациональный, условный, моральный порядок, - все формализованные характеристики нашего существования. Человека и вещи нужно показывать в возможно более обнаженном виде, причем для достижения наибольшего эффекта еще и через увеличительное стекло" [6. С. 39]. Таким увеличительным стеклом для Голля является маска. Отметим, что маска сама по себе – это пустая структура, А(-) . Но в театре она может быть использована для радикального разоблачения социальной действительности.
"Искусство в той мере, в какой она хочет образовывать, улучшать, быть сколько-нибудь действенным, должно подавлять обычного человека, пугать его - как маска пугает детей <...> Искусство должно вновь превратить человека в ребенка. И самый простой способ этого добиться - "гротеск", - в той, однако, мере, в какой он не вызывает смеха. Однообразие и глупость людей столь велики, что их можно исцелить лишь чем-то огромным <...> Вот почему новая драма будет прибегать ко всем техническим средствам, которые сегодня заменяют маску, например, к фонографу, который изменяет голос, к световой рекламе или к громкоговорителю. Актерам следует надевать несоразмерные маски, благодаря которым их нрав окажется тотчас же узнаваемым грубо внешним образом: пусть там будет слишком большое ухо, белые глаза, деревянная нога. Таким физиономическим преувеличениям, которые мы, впрочем, не считаем преувеличениями, будут соответствовать внутренние преувеличения действия: ситуации можно будет выворачивать наизнанку..." [6. С. 40-41]
Такие же мотивы мы находим и у Эжена Ионеско. Театр Эжена Ионеско - это борьба против пустоты, критика пустых людей и пустых структур. "Речь идет, прежде всего, о мелкой буржуазии во вселенском масштабе, поскольку мелкий буржуа - это человек воспринятых им идей, лозунгов, всеобщий конформист: такой конформизм, конечно же, - это его автоматический язык, который и разоблачает человека. Текст "Лысой певицы" или учебника английского языка (или русского, или португальского), составленный из готовых выражений, из самых избитых клише, раскрыл мне тем самым автоматизм языка, поведения людей, "разговора, ведущегося чтобы ничего не сказать", разговора, ведущегося, потому что человек не может сказать ничего личного, он раскрыл мне отсутствие внутренней жизни, механицизм повседневности, человека погруженного в свою социальную среду, не отличающего себя больше от нее. Смиты, Маргариты не умеют больше говорить, поскольку они больше не умеют мыслить, а не умеют мыслить потому, что они больше не умеют чувствовать, не имеют больше страстей, они не умеют больше быть, они могут "стать" кем угодно, чем угодно, поскольку, не существуя на самом деле, они суть всего лишь другие, суть мир безличного <...> Комические персонажи - это люди, которых не существует". [12. С. 137-138].
Театр и литература абсурда противостоят А(-) в социальной сфере. В какой-то мере они являются индикаторами состояния общества. Всплеск произведений с абсурдной тематикой указывает на то, что общество находится в состоянии аномии. Полное отсутствие произведений абсурда (в силу их запрещенности) указывает на то, что А(-) в социальной сфере стал тотальным.
§ 4. Герменевтика абсурдного
В ходе этой работы мы рассмотрели два типа агентов абсурда (А(+) и А(-)) в свете религиозной и секулярной парадигм. Изученный в этой работе материал показывает, что абсурд онтологичен человеческому существованию. Данное обстоятельство наталкивает на мысль о том, что жизнь человека должна быть каким-то образом событийна абсурду. Что же такое событие в контексте нашей темы? Под событием следует понимать герменевтический акт. При столкновении с А(+) - это акт экзегезы, а при столкновении с А(-) (в театре абсурда или литературном нонсенсе) – это акт эйзегезы. Другими словами, когда человеческое сознание соприкасается с А(+) , оно пытается включить его в некую уже имеющуюся логическую структуру, найти ему имя, подыскать означающее. Когда человеческое сознание соприкасается с А(-), оно пытается наполнить его смыслом, найти ему означаемое.
Поиск означаемого или означающего для агента абсурда и является, собственно, процессом интерпретации абсурда, герменевтикой. Только в случае с абсурдом герменевтический акт так и не может быть завершен. Поэтому, в случае с А(+) происходит бесконечное порождение возможных структур, а случае с А(-) – бесконечное порождение возможных смыслов.
Интерпретация любого текста требует некоего вживания. В интерпретации абсурда это требование становится еще более актуальным. Ведь абсурд, как мы уже выяснили, возникает на границе, абсурд – это всегда со-бытие. Следовательно, герменевтика абсурда, может быть только герменевтикой события.
Можно выделить две черты характерные для герменевтики абсурда:
Необходимость событийности абсурду.
Бесконечный процесс интерпретации абсурда (Здесь, в полном смысле этого слова, возникает герменевтический круг. Другими словами, процесс интерпретации замкнут, постоянно находится в движении, никуда не ведет, так как в любой точке этого круга нас ожидает лишь абсурд). Как пишет Франк С. А.: "Мы можем касаться этого металогического существа реальности, улавливать его – именно в этом смысле оно предстоит и дано нам, - мы можем его истолковывать (что и значит "познавать" и "постигать"), но никогда мы не можем вполне адекватно овладеть им" [24. С. 325].
Второй пункт (бесконечность интерпретации) обусловлен первым. Событийность абсурду невозможна без его интерпретации, так же как невозможна событийность, если абсурд проинтерпретирован.
Таким образом, можно выделить три ситуации, в которых событийность абсурду пропадает:
1. "Победа" смысла над абсурдом. Включение А(+) в смысловую структуру или наполнение А(-) смыслом.
2. "Победа" абсурда над смыслом. Сумасшествие в случае А(+) или ситуация "человека-механизма" или "греха без человека" в случае А(-)
3. Разрыв с агентами абсурда
В любом из перечисленных случаев со-бытие абсурду пропадает, а вместе с этим исчезает и необходимость герменевтики. Поскольку человеческий разум пытается избежать абсурда, событийность абсурду становится уделом лишь немногих. Описывая данную ситуацию, Лев Шестов говорит: "Человек, действительно, хочет "понять" мир – и иногда так сильно хочет, что желание заглушает в нем всякую способность критически относится к представляемым доводам, и он с восторгом приветствует даже слабую аргументацию. Теперь никто не скажет: credo, quia absurdum…" [27. С. 36].
Заключение
Как было показано в этой работе, абсурд это некая диспропорция формы и содержания, означаемого и означающего. Если диспропорция происходит в сторону формы, возникает А(-), если в сторону содержания – А(+).
Эта ощущение диспропорции возникает внутри человека, так как "Абсурд не может существовать вне человеческого сознания" [13. С. 244]. Поэтому абсурд при-сущ человеку, а человек событиен абсурду.
Событийность человека абсурду выражается в неизбывном герменевтическом акте, в толковании неистолкуемого. При этом для такого акта необходимы вера и творческое начало, позволяющие преодолевать деструктивность А(-) и приближаться к А(+).
Герменевтика абсурда, таким образом, - это герменевтика события, вечно стремящаяся от абсурда к смыслу.
P. S. или что осталось за скобками
Абсурд в буддизме и других восточных религиях, как способ достижения сатори.
Более тщательная разработка темы абсурда в античности. Апории Зенона, парадоксы и т. д.
Абсурд и сумасшествие.
Абсурд с точки зрения педагогики и психологии (например, почему нонсенс так нравится детям, и как он влияет на их умственное развитие).
Морфология абсурдного (программа такого исследования намечена еще Корнеем Чуковским [26. С. 291-292]).
Абсурд в живописи и музыке.
И т. д. и т. п.
© Суховский А. В.
1. Барт Р. Мифологии. // Избранные работы: Семиотика. Поэтика: пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Г. К. Косикова. – М.: Издательская группа "Прогресс", "Универс", 1994. – 616 с.
2. Барт Р. Удовольствие от текста // Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: 1989
3. Бахтин М. М. Эпос и роман. – СПб.: Азбука, 2000. – 304 с.
4. Беккет С. Моллой. Мэлон умирает / Пер. с англ. И фр. В. Молот. – СПб.: Амфора, 2000. – 349 с.
5. Бергсон А. Смех. Сартр Ж. - П. Тошнота. Роман. Симон К. Дороги Фландрии. Роман. / сост. О. Жданко, послесл. Н. Пахсарьян и Л. Андреева. - М.: Панорама, 2000. - 608 с.
6. Голль Иван. Сверхдрама. // Как всегда - об авангарде: Антология французского театрального авангарда / Сост. пер. с франц., коммент. С. Исаева. - М.: ТПФ "Союзтеатр", 1992. - 288 с.
7. Гофман Э. Т. А. Новеллы / Сост. Н. А. Жирмунская. – Л.: Лениздат, 1990. – 607 с.
8. Грановская Р. М. Элементы практической психологии. – 3-е изд., с изм. и доп. - СПб.: Свет, 1997. – 608 с.: ил.
9. Делез Жиль. Логика смысла. – М.: Издательский Центр "Академия", 1995. – 300 с.
10. Демурова Н. М. "Июльский полдень золотой…": Статьи об английской детской книге. – М.: Изд-во УРАО, 2000. – 256 с.
11. Зощенко М. М. Избранное. – М.: Правда, 1981, - 608 с.
12. Ионеско Эжен. Трагедия языка. // Как всегда - об авангарде: Антология французского театрального авангарда / Сост. пер. с франц., коммент. С. Исаева. - М.: ТПФ "Союзтеатр", 1992. - 288 с.
13. Камю А. Миф о Сизифе // Сартр Ж.-П., Камю А. Две грани экзистенциализма. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. – 352 с.
14. Клюев Е. В. Теория литературы абсурда. – М.: Изд-во УРАО, 2000.– 104 с.
15. Липовецки Жиль. Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме. – Спб.: "Владимир Даль", 2001. – 332 с.
16. Льюис Клайв С. Ад. Чистилище. Рай // Книги мертвых: Антология. – СПб.: Амфора, 2001. – 317 с.
17. Льюис Клайв С. Расторжение брака. Клин: Фонд "Христианская жизнь" / пер. Н. Тауберг. - 2003. - 128 с.
18. Маклюен Маршал. Осмысляя средства коммуникации: новые измерения человека // Искусство кино. - 1994. - № 2. С. 67-74
19. Мамфорд Льюис. Миф машины. Техника и развитие человечества. М.: Логос, 2001. - 408 с.
20. Новейший философский словарь: 3-е изд., исправл. – М.: Книжный Дом, 2003. – 1280 с.
21. Паркинсон С. Н. Полный свод Законов Паркинсона и миссис Паркинсон. – М.: Издательство ЭКСМО- Пресс, 2001. – 512 с.
22. Тертулиан. О плоти Христа // Тертулиан. Апология / Тертулиан. - М.: ООО "Издательство АСТ", СПб.: "Северо-Запад Пресс", 2004. - 423 с.
23. Тристран Тцара. Манифест ДАДА 1918 года. // Как всегда - об авангарде: Антология французского театрального авангарда / Сост. пер. с франц., коммент. С. Исаева. - М.: ТПФ "Союзтеатр", 1992. - 288 с.
24. Франк С. А. Сочинения. – Мн.: Харвест, М.: АСТ, 2000. – 800 с.
25. Честертон Г. К. Избранное: Человек, который был Четвергом; Перелетный кабак: Романы. Рассказы. Эссе. – М.: ТЕРРА, 1996. – 592 с.
26. Чуковский Корней. Сочинения в двух томах / Т. 1. – М.: Издательство "Правда", 1990. – 654 с.
27. Шестов Л. Апофеоз беспочвенности: Опыт адогматического мышления. – Л.: Издательство Ленинградского университета, 1991. – 216 с.
28. Юнгер Ф. Г. Совершенство техники. Машина и собственность. – СПб.: "Владимир Даль", 2002. – 560 с.
Введение
Данное исследование, как следует из названия, направлено на изучение темы абсурда. Разумеется, было бы наивным полагать, что подобная тема может быть исчерпана в рамках одной работы. Слишком многолики проявления абсурда, многолики до такой степени, что, возможно, "абсурдов" ровно столько, сколько и наблюдателей абсурда. Можно ли эти "абсурды" каким-то образом свести к общему знаменателю? Есть ли в них что-то общее?
Цель данной работы в том, чтобы попытаться выявить типическое в событиях абсурда. Но как это сделать? Наша рабочая гипотеза заключается в том, что такую типизацию нужно начинать не с самого абсурда, а с тех ситуаций, в которых он себя проявляет. В каком-то смысле попытка типизировать абсурд – это "Охота на Снарка". Мы не знаем толком, на что мы охотимся. Перед нами только "следы", оставленные абсурдом на поле смысла. Тем не менее, подобные следы образуют "тропы", по которым абсурд проникает внутрь человеческого существования.
При всем многообразии взглядов на природу абсурдного, все их можно свести к двум основным. Абсурд можно рассматривать в свете религиозной парадигмы или в свете секулярной парадигмы. Данное положение и задает структуру этой работы. В первой главе абсурд будет рассматриваться в свете религиозной парадигмы, а во второй – в свете секуляной парадигмы.
При этом следует особо подчеркнуть, что обе парадигмы берутся в контексте западной культуры. Такой выбор был обусловлен двумя обстоятельствами:
Во-первых, невозможностью в рамках одной небольшой работы рассмотреть трактовки абсурда в культурах разных народов.
Во-вторых, тем, что дискурс по поводу абсурда сформировался именно в рамках западной культуры.
Традиция изучения темы абсурда имеет на Западе большую историю. Античные философы, христианские богословы, экзистенциалисты, религиозного и атеистического толка, напрямую или косвенно участвовали в этом дискурсе. Однако данная работа не преследует цели проследить развитие их идей (от античности до современности). Здесь, скорее, делается попытка выявить в подобных рассуждениях общие моменты, объединяющие всех этих мыслителей.
В наше время можно наблюдать новый виток интереса к теме абсурда. Это, очевидно, обусловлено целым рядом факторов.
Прежде всего, новые научные открытия повлекли за собой создание теорий, значимых не только для науки, но и для культуры в целом. Неевклидова геометрия Лобачевского, теория относительности Эйнштейна и т. д. убедительно показали, что мир, окружающий нас, не всегда укладывается в привычные схемы, может выглядеть "абсурдно".
Во-вторых, наше время переживается многими мыслителями как перелом, как кризис культуры. Такие периоды связываются с аномией, с потерей смысла.
В-третьих, разработка новых методов исследования в рамках структурализма и постструктурализма позволила более четко "пальпировать" абсурд в "теле" культуры.
Перечисленные обстоятельства и определяют актуальность данной работы, а также задают некий вектор для ее развития.
Глава № 1. Абсурд, с позиций религиозной парадигмы
§ 1. Категории абсурдного
Для начала следует определить, что будет подразумеваться под абсурдом в данной работе. Абсурд (absurdus) в переводе с латыни означает нелепый. Один из словарей определяет абсурд как "термин интеллектуальной традиции, обозначающий нелепость, бессмысленность феномена или явления" [20].
Но "нелепость" или "бессмысленность" – дефиниции, которые, скорее, описывают то, что мы ощущаем по отношению к феномену, чем сам феномен. Абсурден не феномен, абсурдно мое со-бытие феномену. Абсурд всегда возникает на границе. Как отмечал Камю: "Во всех этих случаях, от простейшего до самого сложного, абсурдность будет тем разительнее, чем сильнее разница между двумя членами моего сравнения <…> Следовательно, я в праве сказать, что чувство абсурда рождается не из простого рассмотрения единичного факта и не из отдельного впечатления, а высекается при сравнении наличного положения вещей с определенного рода действительностью, действия – с превосходящим его миром. По сути своей абсурд – это разлад. Он не сводится ни к одному из элементов сравнения. Он возникает из их столкновения" [13. C. 242-243]. (Здесь и далее выделение жирным шрифтом сделано мной – А. С.).
Какими же свойствами должен обладать феномен, воспринимающийся как абсурдный, нелепый? Можно выделить два типа феноменов, столкновение с которыми порождает чувство абсурда:
1. Смысл, который не вмещается в построения человеческой логики, в структуру нашего мышления. В этом случае мы имеем дело с тем, что можно обозначить как "абсурд полноты смысла".
2. Структура, лишенная смысла. В этом случае мы сталкиваемся с "абсурдом пустоты". Другими словами: Если согласиться с определением, что абсурд – это "бессмысленность феномена или явления", то этим мы утвердим не только отсутствие смысла, но и наличие некоего объекта. Другими словами это "нечто" лишенное смысла, а не просто "ничто". Должна существовать некая структура. Именно включение пустоты, "минус-смысла" в структуру порождает абсурд. Приведем как пример крылатое выражение - "дырка от бублика". Возможно, дырка может существовать и сама по себе. Но нами она будет опознана только при наличии этого самого бублика. Иными словами, дырка становится очевидной только при включенности в "структуру" бублика. Так же происходит и с абсурдом. Отсутствие смысла становится абсурдом только при включенности этого отсутствия в некую структуру.
Оба типа феноменов являются "агентами абсурда". Первый являет ослепительное сияние смысла, второй ослепляющее зияние пустоты. Далее для удобства мы будем обозначать агентов абсурда первого типа как А(+) и агентов абсурда второго типа как А(-).
Выделение двух типов "агентов абсурда" не является чем-то новым. Так, например, Жиль Делез в своей работе "Логика смысла" пишет: "То, что в избытке в означающей серии, - это буквально пустая клетка, постоянно перемещающееся место без пассажира. То, чего не достает в означаемой серии - это нечто сверхштатное, не имеющее собственного местоположения: неизвестное, вечный пассажир без места, или нечто всегда смещенное" [9. С. 70]. Правда для Делеза нонсенс, абсурд выступает как обладающий характеристиками сразу двух серий. "Он выступает одновременно и как слово = Х, и как вещь = Х. Поскольку парадоксальный элемент связан сразу с двумя сериями, он обладает двумя сторонами <…> парадоксальный элемент одновременно является избытком и недостатком, пустым местом и сверхштатным объектом, "плавающим означающим" и утопленным означаемым, эзотерическим словом и эзотерической вещью, белым словом и черным объектом" [9. С. 89]
Намек на существование двух типов агентов абсурда мы находим и у Ролана Барта в "Мифологиях": "…целостный образ исключает возникновение мифа или, по крайней мере, вынуждает мифологизировать только саму его целостность <…> этот миф противоположен, но симметричен мифу абсурда: во втором случае форма мифологизирует "отсутствие", в первом – чрезмерную полноту" [1. С. 93].
В данной работе А(+) и А(-) рассматриваются как различные агенты абсурда, неспособные существовать одновременно.
Сделав предварительные замечания, можно теперь перейти к рассмотрению А(+) и А(-) в свете религиозного и секулярного подходов.
§ 2. А(+), с позиций религиозной парадигмы
Следует сразу оговориться, что, поскольку мы рассматриваем тему абсурда в контексте западной культуры, под религиозной парадигмой имеется в виду, прежде всего христианское богословие.
Здесь в связи с абсурдом необходимо вспомнить знаменитое выражение Тертулиана: "Credo quia absurdum est" (верую, ибо абсурдно). Очевидно, что ощущение абсурда в этом случае возникает у человека от соприкосновения с областью Божественного. Поскольку разум человека не может вместить небесной реальности, эта реальность переживается им как нечто абсурдное.
А(+) для Тертулиана – это откровение Бога, а способ пребывать в со-бытии этому А(+) – вера. Так в трактате "О плоти Христа" он пишет Маркиону: "Будет явно неразумно, если мы станем судить о Боге, руководствуясь нашим здравым смыслом. Но поразмысли, Маркион, [о таких словах], если ты не устранил их: Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых (1 Кор. 1, 27). Что же это за "немудрое"? Обращение человека к почитанию Бога истинного? Отречение от заблуждения? Учение справедливости, стыдливости, терпения, милосердия и невинности? Нет, все это, конечно, не есть "немудрое". Попробуй, стало быть, понять, что сказал [апостол]; и если тебе покажется, что ты понял это, тогда что будет столь же "глупо", как веровать в Бога рожденного, и притом от Девы, и к тому же во плоти, Который "погряз" во всех этих бесчестиях природы? <…> Есть, конечно, и другие "немудрые" вещи, которые относятся к поношениям и страстям Господним. Или, может быть, скажут, что распятый Бог - это рассудительно? <…> Я спасен, если не постыжусь Господа моего. Кто, - говорил Он, - Меня постыдится, того и Я постыжусь (Матф. 10,33). Кроме этих, я не нахожу причин для стыда, которые показывали бы, что я, презрев стыд, счастливо бесстыден и спасительно глуп. Сын Божий распят - это не стыдно, ибо достойно стыда; и умер Сын Божий - это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный, воскрес - это несомненно, ибо невозможно" [22. С. 321-322].
Выше уже говорилось о том, что чувство абсурда возникает на границе, или, словами Делеза, на поверхности. А(+) в религиозной сфере – это соприкосновение с иным миром, со сферой инобытия. А(+) - это область, где искажаются пространство и время. В ином мире действует совершенно иной хронотоп. Искривление пространства и времени всегда воспринимается человеком как нечто абсурдное, нарушающее каузальность. Еще Кант в "Трансцедентальной эстетике" определял время и пространство как необходимые формы всякого познания. Трансформация пространства и времени вызывают у человека чувство абсурда. Интересно сопоставить это положение с выводами Гуревича А. Я. о том, что в сказочном повествовании время течет совершенно по-другому. Один час, проведенный героем в ином мире, может быть равен году в мире реальном. В жанре волшебной сказки народ или автор пытаются смоделировать картину иного мира. Чаще всего для этого применятся "прием" искажения пространства и времени, введение иного хронотопа. Но это характерно не только для волшебной сказки. Фактически, вся средневековая литература, пропитанная религиозным восприятием мира, может служить примером действия иного хронотопа. Михаил Михайлович Бахтин пишет, например, что хронотоп рыцарского романа - это чудесный мир в авантюрном времени:
"Ведь самое это время возникает в точках разрыва (в возникшем зиянии) нормальных, реальных, закономерных временных рядов, там, где эта закономерность (какова бы она ни была) вдруг нарушается и события получают неожиданный и непредвиденный оборот <…> Весь мир становится чудесным, а само чудесное становится обычным (не переставая быть чудесным). Самая вечная неожиданность перестает быть чем-то неожиданным" [3. С. 81]. Инобытие вторгается в человеческий мир, меняет течение времени, каузальность событий, верх и низ, право и лево. "Появляется сказочный гиперболизм времени, растягиваются часы, и сжимаются дни до мгновения, и самое время можно заколдовать; появляются характерные для сновидений специфическое искажение временных перспектив; <…> Вообще в рыцарском романе появляется субъективная игра временем <…> Этой субъективной игре со временем, этому нарушению элементарных временных соотношений и перспектив соответствует в хронотопе чудесного мира и такая же субъективная игра с пространством, такое же нарушение элементарных пространственных отношений и перспектив" [3. С. 83-84].
Итак, можно сделать вывод, что А(+) в религиозном сознании связывается прежде всего с откровением Божиим и со сферой инобытия. Именно эти сюжеты обыгрываются в средневековой литературе как А(+).
Однако и этот посюсторонний мир, будучи сотворенным Богом, содержит в себе тайну, воспринимается религиозным сознанием как А(+).
"Через свою внутреннюю связь с иррациональным реальность есть нечто, что хотя и определимо в том смысле, что мы приближаемся к ее конкретному содержанию (Gehalt) через уловление ею отвлеченно-конкретных содержаний (Inhalt), но само по себе не совпадает ни с каким комплексом определенностей <...> Дело в том, что отношения между частными элементами реальности – все равно, идет ли речь об эмпирических отношениях в узком смысле этого слова, т. е. о пространственно-временном порядке явлений, или о внутренних отношениях между самими содержаниями как таковыми, - будучи определены их укорененностью в иррациональном, никогда не вытекают логически из отвлеченных признаков, образующих содержания понятий, и потому не совпадают ни с какой рациональной системой понятий" [24. С. 323-324].
§ 3. А(-) , с позиций религиозной парадигмы
Если все дела Божии (Используя богословские термины, - Его общее и особое откровения) являются для верующего А(+), что же тогда может быть А(-)?
Очевидно, что как А(-) выступает нечто противоположное Божиим делам. Христианская история о возникновении зла и греха недоступна человеческой логике также, как и история о божественного искупления. Наивысшей точкой А(-) (или в этом случае вернее будет сказать - самой низшей) является ад. Еврейское слово шеол, переводимое на русский как ад, означает пустоту, эфемерность.
Согласно христианскому учению, попав в рай, люди, наконец, обретают истину во всей полноте, исполняются истиной. Предпочтя небесам свои грехи, - оказываются в пустоте ада, и сами становятся внутренне опустошенными. Как пишет об этом Клайв Стейплз Льюис: "Попадая в рай, люди становятся людьми в той полной мере, которой не достигли на земле; попадая в ад, они выбывают из человечества. То, что выброшено (или выбросилось) во тьму, - не человек, а его "останки" <…> У человека "бывшего" воля, по-видимому, полностью сосредоточена на нем самом, а страсти совершенно ей не подвластны. Конечно, невозможно представить, что происходит в его сознании, - ведь он уже не грешник, а какая-то свалка враждебных друг другу грехов" [16. С. 302].
Вместо человека остается один грех, гримаса без лица (собственно, поэтому, в аду не лица, а личины). "Потому и трудно понять ад, что понимать почти нечего, в прямом смысле слова. Но и на земле так бывает <…> сперва ты злишься, и знаешь об этом, и жалеешь. Потом, в один ужасный час, ты начинаешь упиваться злобой. Хорошо, если ты снова жалеешь. Но может придти время, когда некому жалеть, некому даже упиваться. Сварливость идет сама собой, как заведенная" [17. С. 71-72].
Итак, в свете религиозной парадигмы А(-) является ад и грех, как воплощения фальши и пустоты. Здесь, правда, важно отметить, что грехом в христианстве является только "человек для себя", форма ради формы, замкнутый А(-). Человек сам по себе всегда - А(-), но именно потому, что он не создан для самого себя.
§ 4. Вера, как способ снятия А(-)
Согласно христианскому взгляду, А(-) может быть исцелен верой (если речь не идет об апофеозе А(-) – аде). Вера – это со-бытие А(+). Именно вера возвращает человеку его предназначение. Неверие – это противостояние А(-) и А(+). Вера становится со-бытием человеческого А(-) Божественному А(+). При этом событие веры неизбывно. Вера – это становление. Также как становлением является и наше познание мира. Семен Франк писал: "Если мы употребим для обозначения момента логически определенного и определимого название дефинитного, то конкретная металогическая реальность будет иметь для нас всегда характер трансдефинитного. Трансдефинитное хотя и есть конечная цель нашего отвлеченного познания – то, на что оно направляется, - но оно есть эта цель лишь в смысле путеводной звезды: оно никогда не может быть само уловлено в итоге этого познания – в системе определенностей. Мы должны всегда как бы созерцательно ощупывать трансдефинитное, перед лицом трансдефинитного всегда пополнять, исправлять, усложнять систему наших понятий, посильно выправлять и выгибать ее посредством поправок, чтобы приспособить, приладить отвлеченные связи к конкретности трансдефинитного" [24. С. 323].
Парадокс религиозного подхода заключается в том, что, согласно ему, мир и Бога возможно познавать, но нельзя познать. Другая сторона парадокса – в том, что нельзя всецело полагаться на логику, равно как нельзя и, предавшись мистическим переживаниям, забыть о разуме. Как пишет Честертон: "В нашем мире сложно не то, что он неразумен, и даже не то, что разумен. Чаще всего беда в том, что но разумен – но не совсем. Жизнь не бессмыслица, и все же логике она не по зубам. На вид она чуть-чуть логичней и правильней, чем на самом деле; разумность ее видна, бессвязность скрыта <…> В том-то и неожиданность, в том и ненадежность, что все чуть-чуть отклоняется от разумной точности, словно в мироздание закралась измена <…> Во всем на свете что-то чуть-чуть неточно. Не все можно взять логикой, но выясняется это в последний момент" [25. С. 533].
Уникальность христианства, согласно Честертону, в том, что "Оно не просто вывело логичные истины – оно становится нелогичным там, где истина неразумна. Оно не только правильно – оно неправильно там, где неправильна жизнь. Оно следует за тайной неточностью и ждет неожиданного" [25. С. 533].
Глава № 2: Абсурд, с позиции секулярной парадигмы.
Следует отметить, что в данном случае под секулярной парадигмой имеются в виду как позиции атеистического экзистенциализма, так и просто позиции, индифферентные к религии
§ 1: А(+), с позиций секулярной парадигмы
Здесь можно сразу заметить коренное отличие секулярного подхода к А(+), от религиозного. И в том, и в другом случае А(+) – это встреча с миром. Только в случае религиозного подхода – это мир потусторонний, а в случае с секулярным подходом – наш, посюсторонний мир. Альбер Камю пишет о ситуации, в которой оказался человек: "Он испытывает желание быть счастливым и постигнуть разумность жизни. Абсурд рождается из столкновения этого человеческого запроса с безмолвным неразумием мира <…> Иррациональность, человеческая ностальгия и абсурд, вытекающий из их встречи, - таковы три действующих лица той драмы, которая неминуемо должна покончить со всякой логикой, на какую бытие способно" [13. С. 241].
Собственно, для Камю именно человек становится неким "инобытием" в этом мире. Он в мире, но не от мира, и в этом драма его существования. "Когда мир поддается объяснению, хотя бы и не слишком надежному в своих доводах, он для нас родной. Напротив, человек ощущает себя чужаком во вселенной, внезапно избавленной от наших иллюзий и попыток пролить свет на нее. И это изгнанничество неизбывно, коль скоро человек лишен памяти об утраченной родине или надежды на землю обетованную. Разлад между человеком и окружающей его жизнью, между актером и декорациями и дает, собственно, чувство абсурда" [13. С. 220].
Получается, что абсурд это единственная возможность пребывать в со-бытии этому миру. "Абсурд зависит от человека в той же мере, в какой он зависит от мира. В настоящий момент он их единственная связь" [13. С. 235].
Атеистический экзистенциализм воспринимает мир (включая и окружающих людей) как А(+). Но позиции Альбера Камю и Ж. – П. Сартра, можно противопоставить следующий ход рассуждений: когда окружающий мир воспринимается как абсурд, этому могут быть две причины. Первая причина внешняя – мир действительно безмолвен и отсюда чувство абсурда. Вторая причина внутренняя – я потерял "слух" и, поэтому, мне кажется, что мир нем. Другими словами чувство абсурда лишь "симптом", из которого еще надо вывести правильный диагноз.
Однако секулярная парадигма, как уже говорилось выше, не исчерпывается только лишь атеистическим экзистенциализмом. Развитие физики и последние научные открытия позволили говорить о таких явлениях, существующих в нашем мире, которые выступают как А(+). Оказалось, что искривления пространства и времени возможно представить не только в сферах духовного инобытия, но и в посюстороннем мире.
Более того, развитие технологий стало столь быстрым, что между ними и хронотопом культуры образовался значительный разрыв (Это является совершенно новой ситуацией, так как раньше развитие технологий и изменение культурного хронотопа шло рука об руку). Появилась новая форма искажения пространства и времени связанная с развитием технологий. Сегодня человек получает информацию из самых недоступных мест за чрезвычайно короткое время. Объекты, отдаленные от нас в пространстве, стали близкими благодаря новым средствам коммуникации. Все это, как отмечает Маршал Маклюэн, это приводит к ощущению абсурдности происходящего. В своей статье "Осмысляя средства коммуникации: новые измерения человека" он пишет: "Эту современную дилемму западного человека – дилемму человека действия, оказывающегося изолированным от процесса действия, - исчерпывающе воплощает опыт театра абсурда. Таковы происхождение и притягательность персонажей Сэмюэла Беккета" [18.]
Итак, можно сделать вывод, что новая, формирующаяся картина мира будет неизбежно включать в себя А(+). Отражение этого А(+) мы уже видим в современном искусстве.
§ 2: А(-) , с позиций секулярной парадигмы
"Абсурд – это, стало быть, насильственно и демонстративно расчлененный на части континуум, в принципе расчленению не поддающийся, но тем не менее "препарированный" и разложенный по частям в порядке их следования" – пишет Клюев Е. В. [14. С. 39].
Именно А(-) отражается в литературе нонсенса. Бессмыслица в плане содержания, компенсируется здесь жесткой, четко выстроенной структурой. Корней Чуковский в своей работе "Лепые нелепицы" говорит: "…мы видим, что во всех этих путаницах соблюдается, в сущности, идеальный порядок. У этого "безумия" есть система" [26. С. 293].
По словам Клюева, для литературы абсурда характерна именно гиперструктурированность. "Cемантический скандал", учиняемый абсурдным текстом, уравновешивается – и тем самым фактически сводится на нет – абсолютным "структурным покоем", или "структурным комфортом". <…> Что же касается абсурдных стихов, то их отличает не просто наглядно, но до маниакальности скрупулезно организованная структура" [14].
"Абсурдные структуры" активно производятся в произведениях литературы абсурда. Здесь мы можем наблюдать феерию структур лишенных смысла. Примером могут служить пространные (на несколько страниц) рассуждения героя романа "Моллой" Сэмюэла Беккета о том, как лучше разложить в карманах камни для сосания так, чтобы очередность их не нарушалась. Перед нами предстает некая маниакальная тяга к структурированию, хотя далее герой признается: "… в глубине души мне было абсолютно наплевать на то, что мое равновесие нарушено и что меня тянет то влево, то в право, то назад, то вперед, равно как и то, сосу ли я каждый раз новый камень или один и тот же, до скончания веков. Ибо все камни были на вкус одинаковы" [4. С. 89].
Однако А(-) в сфере искусства является зачастую только отражением А(-) в общественных образованиях. Похоже, что социальные структуры имеют тенденцию со временем превращаться в А(-). Чем меньше смысла в социальной структуре, тем больше возрастает ее структурированность. Уместно вспомнить "Законы Паркинсона", где провозглашается общее для всех организаций правило – структура организации с течением времени усложняется, а эффективность ее работы (смысл существования) падает. Говоря о жизни учреждений, Паркинсон пишет: "Как выяснилось, совершенное устройство – симптом упадка. Пока работа кипит, всем не до того. Об идеальном расположении комнат начинают думать позже, когда главное дело сделано. Совершенство – это завершенность, а завершенность – это смерть" [21. С. 57-59].
Абсурдность в плане содержания сопровождается стремлением к гиперструктурированности. Разумеется, мы ссылаемся на работу Паркинсона не как на научный труд, а как на "художественно – юмористическое" осмысление окружающей действительности. И все же приведение литературных примеров можно считать уместным, так как они позволяют увидеть восприятие А(-) обыденным, а не только философски настроенным сознанием. В художественной литературе административный абсурд, похоже, является одним из символов абсурдности существования вообще. В качестве иллюстрации можно вспомнить хотя бы "Замок" Кафки. Наша литература советского периода тоже богата примерами "абсурдного существования" различных организаций, комитетов и т. д. Данное положение более всего очевидно на примере бюрократических образований. Интересно, что в народном сознании бюрократический аппарат чаще всего воспринимается как А(-). Но это справедливо для любых ситуаций, когда человек попадает в положение зависимости от чьей-то власти, становится объектом, обезличивается. В сатирических рассказах Михаила Зощенко мы можем найти примеры абсурдных ситуаций происходящих в бане, транспорте, на почте, в больнице. Особенно показателен рассказ "Административный восторг" (показательно уже само название), где ретивый помощник начальника милиции Дрожкин ведет себя совершенно неадекватно ситуации и приказывает задержать свою собственную жену [11]. Именно обезличивание человека, превращение его в "винтик", заставляет воспринимать происходящее как абсурд.
"Там, где человек воспринимается, предполагается, утверждается не как личность, а как составная часть, происходят коренные изменения. Человек становится рукой, ногой, движением, он становится винтиком, вентилем, выключателем, он становится одной из функций функционирующего механизма. Понятие человека сводится к понятию функции. Бесчувственность составляющих элементов чувствуется во всем: в административных учреждениях, на заводах, в пунктах управления, в транспорте и в том языке, на котором там говорят. Технический коллектив обращается к человеку только как к носителю одной из функций, ничто другое его не интересует" [28. С. 436].
Механизм – это апогей структурированности, но, вместе с тем, - это и что-то в высшей степени абсурдное, так как механизм бездушен. Превращение человека в механизм – это апофеоз А(-). Дальше структуре уже некуда развиваться, она поглотила собой все живое. Механизированное общество - это общество являющее собой А(-). "Поскольку человек, запустив процесс автоматизации, расплачивается за него потерей своей личности, мы можем наблюдать, что дегуманизация приобретает новые черты. Даже проявления жестокости принимают характер холодного планирования. Холодность аппаратуры отражается и в организации. Но говорить здесь о жестокости значит допустить неточность <…> Машины мертвы и бесчувственны, и в действиях коллектива проявляется эта нечувствительность к страданию, которое всегда носит личный характер" [28. С. 438].
На эту негативную сторону "механического" было обращено внимание еще в эпоху романтизма. Уже тогда бездушный механизм воспринимался как А(-). Гофман в новелле "Песочный человек" так пишет об автомате, прельстившем Натанаэля: "Ее можно было бы почесть красавицей, когда бы взор ее не был так безжизнен, я сказал бы даже, лишен зрительной силы. В ее поступи какая-то удивительная размеренность, каждое движение словно подчинено ходу колес заводного механизма. В ее игре, в ее пении приметен неприятно правильный, бездушный такт поющей машины" [7. С. 123]. Отличие человека от машины заключается именно в том, что человек может ошибаться, поступать неправильно. Его суждения не безупречны, в его теле не найти абсолютной симметрии, но как раз эти вещи и делают его человеком. Примечательно, что в новелле Гофмана, после произошедшего с механической куклой инцидента, люди начали "тестировать" друг друга именно на несовершенство: "Многие влюбленные, дабы совершенно удостоверится, что они пленены не деревянной куклой, требовали от своих возлюбленных, чтобы те слегка фальшивили в пении и танцевали не в такт…" [7. С. 127].
Можно найти много общих моментов между современной литературой абсурда и литературой романтизма. Так, например, Нина Михайловна Демурова пишет: "…соблазнительнее всего сопоставить Лира с немецким романтиком, умершим, когда Лиру было всего десять лет, - Эрнстом Теодором Амадеем Гофманом. Неизвестно, был ли Лир знаком с его гротесками – собственно, в данном случае это и неважно, ибо речь идет не о влиянии и заимствовании, а о некоем типологическом сходстве" [10. С. 35].
Литература романтизма была реакцией на первый виток рационализации сознания и механизации общества. Современная литература абсурда является реакцией на следующий виток развития А(-), на угрозу полной "механизации" человеческой личности, превращения человека в автомат.
А(-) – это ситуация, в которой человек лишается смысла своего человеческого существования, теряет человеческое лицо. Человеческая речь также теряет в подобной ситуации свое назначение средства коммуникации. Слова, которые продуцирует А(-), пусты, бессодержательны. Это речевые штампы и лозунги, за которыми ничего не стоит. Здесь мы можем найти массу примеров в недалеком советском прошлом. Но и западное общество изобилует подобными примерами. Ролан Барт в своей статье "Удовольствие от текста" отмечает: "Между прочим, энкратический язык (тот, что возникает и распространяется под защитой власти) по самой своей сути является языком повторения; все официальные языковые институты – это машины, постоянно пережевывающие одну и ту же жвачку; школа, спорт, реклама, массовая культура, песенная продукция, средства массовой информации безостановочно воспроизводят одну и ту же структуру…". [2. С. 495].
Интересно, что защитной реакцией на столкновение с А(-) социальных структур является смех. Именно поэтому столь многие сатирические произведения высмеивают именно А(-). Смех – это способы со-бытия А(-).
Бергсон А. выделяет как комическое "живое, покрытое слоем механического"; косность, облекающую подвижность жизни. Жизнь оказывается "переряженной" в неестественные механизированные формы.
В принципе, любое общественное мероприятие, носящее характер регламента, содержит в себе элементы механистического. Бергсон пишет, что любая церемония может разоблачить себя как механическая при определенных обстоятельствах. "Едва только мы отвлечемся от высокой цели данного торжества или данной церемонии, как все участники начинают производить на нас впечатление движущихся марионеток. Их движения сообразованы с неподвижной формулой. Это и есть автоматизм. Но примером законченного автоматизма может служить автоматизм чиновника, действующего наподобие простой машины, или какой-нибудь административный регламент, применяемый с неумолимостью рока и считающийся законом природы" [5. С. 33].
Нам понятна ситуация человека столкнувшегося с абсурдностью некоторых бюрократических правил и установок. Но это ситуация внешняя по отношению к самому человеку. Более интересен вопрос - что происходит с бюрократом? Почему человек становится "носителем" абсурда?
Очевидно, здесь уместно вспомнить такое психологическое понятие как "профессиональная деформация личности". Социальная роль полностью поглощает человека. В итоге, остается только социальная роль; некая социальная маска, за которой уже ничего нет.
Рада Михайловна Грановская в своей книге "Элементы практической психологии" пишет: "Можно выделить несколько особенностей деформации поведения государственного служащего. Это, прежде всего ориентация на форму деятельности в ущерб содержанию. Она выражается в стремлении обеспечить точное соблюдение установленных процедур рассмотрения вопроса и затребование для этого избыточной информации. Эту особенность иногда называют "ритуализацией". Во-вторых, это создание видимости активной деятельности. Подобная симуляция используется как элемент перестраховки. Бюрократы выдают форму за содержание, а содержание за нечто формальное <…> Бюрократ, который мыслит себя как воплощение определенных должностных функций и государственных интересов, деформирован, поскольку ничего кроме этого его "Я" не содержит. Поэтому так часто оказывается бесполезно апеллировать к его человеческим качествам" [8. С. 491]. Как пишет Юнгер Ф. Г. "Вопрос о том, жесток ли человек, окончательно растворившийся в техническом коллективе, не имеет смысла и ни к чему не ведет" [28. С. 439].
Бюрократ являет собой А(-). Некий рабочий механизм общей мегамашины государства. По словам Льюиса Мамфорда, "...неотъемлемой частью мегамашины служила хорошо организованная бюрократия - то есть, группа людей, способных передавать и выполнять приказания с ритуальной педантичностью жреца и бездумным послушанием солдата" [19. С. 263]
§ 3. Искусство, как способ противостояния А(-) в социальных структурах
Можно ли противостоять бездушию А(-) в административных структурах государства? Ведь совершенно очевидно, что изолировать себя от них мы не сможем. Административный А(-) стремиться подчинить себе все человеческое существование, регламентировать не только внешнюю, но и внутреннюю жизнь. Структура стремится проникнуть внутрь, чтобы произвести из человека свое полное подобие, сделать его А(-). Следует отметить, что если в тоталитарных государствах социальный А(-) действует преимущественно через бюрократию, то в демократических государствах для тех же целей может использоваться "общество массового потребления". Последнее, как показал Герберт Маркузе, является таким же инструментом для производства "одномерного человека", как и бюрократический аппарат. Хотя в тоталитарном и демократическом обществах социальный А(-) использует различные стратегии, цель всегда остается одна – выхолащивание человека. В современном западном обществе это достигается через "стратегию" нарциссизма. Нарциссизм выступает как А(-). Данную "стратегию" детально описывает Жиль Липовецкий в своей работе "Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме". "Подобно тому, как общественная сфера эмоционально опустошается вследствие избытка информации, роста потребностей и эмоций, наше "Я" утрачивает свои ориентиры и свою целостность благодаря избытку внимания: "Я" стало расплывчатым. Повсюду исчезновение весомой реальности, налицо десубстанциализация, окончательная утрата территории, свойственная постмодерну" [15. С. 88]. Далее Жиль Липовецки пишет: "Неспособность чувствовать и переживать – таков конечный результат десубстанциализации, что указывает на подлинную причину процесса, поразившего нарциссов, - душевную пустоту" [15. С. 116].
Выше уже указывалось, что формой со-бытия (которое в данном случае становится вечным противостоянием) социальному А(-) является смех. Другая форма противостояния А(-) - это творческий акт или акт зрительского сотворчества (как смех, так и творческий акт всегда содержат в себе А(+)).
А(-) всегда апеллирует к логике, ведь логика и сама по себе являет совершенную структуру. Парадокс заключается в том, что совершенно безупречно построенная логическая структура может быть при этом не наделенной никаким смыслом. Многочисленные примеры таких логических игр приводит Льюис Кэрролл в своей книге "Логическая игра".
Следовательно искусство, противостоящее А(-), должно разоблачать логику А(-), противостоять ей. "Логика - это всегда некое осложнение. Логика всегда ложна. Она дергает за ниточки понятия, слова, взятые со стороны своей формальной внешней оболочки, чтобы сдвинуть их по направлению к иллюзорным краям и центрам. Ее цепи убивают, это тысяченогое огромное существо, душащее всякую независимость. Будучи соединенным с логикой, искусство оказалось бы в состоянии кровосмешения, жадно заглатывающим, пожирающим свой собственный хвост и даже все тело..." [23. С. 34].
Подобным искусством "разоблачения" может быть только театр абсурда, литература абсурда, живопись абсурда и т. д. Борьба против А(-) заключается здесь в демонстрации пустых структур, лишенных содержания.
Как пишет Иван Голль: "Прежде всего, необходимо разбить внешнюю форму, рациональный, условный, моральный порядок, - все формализованные характеристики нашего существования. Человека и вещи нужно показывать в возможно более обнаженном виде, причем для достижения наибольшего эффекта еще и через увеличительное стекло" [6. С. 39]. Таким увеличительным стеклом для Голля является маска. Отметим, что маска сама по себе – это пустая структура, А(-) . Но в театре она может быть использована для радикального разоблачения социальной действительности.
"Искусство в той мере, в какой она хочет образовывать, улучшать, быть сколько-нибудь действенным, должно подавлять обычного человека, пугать его - как маска пугает детей <...> Искусство должно вновь превратить человека в ребенка. И самый простой способ этого добиться - "гротеск", - в той, однако, мере, в какой он не вызывает смеха. Однообразие и глупость людей столь велики, что их можно исцелить лишь чем-то огромным <...> Вот почему новая драма будет прибегать ко всем техническим средствам, которые сегодня заменяют маску, например, к фонографу, который изменяет голос, к световой рекламе или к громкоговорителю. Актерам следует надевать несоразмерные маски, благодаря которым их нрав окажется тотчас же узнаваемым грубо внешним образом: пусть там будет слишком большое ухо, белые глаза, деревянная нога. Таким физиономическим преувеличениям, которые мы, впрочем, не считаем преувеличениями, будут соответствовать внутренние преувеличения действия: ситуации можно будет выворачивать наизнанку..." [6. С. 40-41]
Такие же мотивы мы находим и у Эжена Ионеско. Театр Эжена Ионеско - это борьба против пустоты, критика пустых людей и пустых структур. "Речь идет, прежде всего, о мелкой буржуазии во вселенском масштабе, поскольку мелкий буржуа - это человек воспринятых им идей, лозунгов, всеобщий конформист: такой конформизм, конечно же, - это его автоматический язык, который и разоблачает человека. Текст "Лысой певицы" или учебника английского языка (или русского, или португальского), составленный из готовых выражений, из самых избитых клише, раскрыл мне тем самым автоматизм языка, поведения людей, "разговора, ведущегося чтобы ничего не сказать", разговора, ведущегося, потому что человек не может сказать ничего личного, он раскрыл мне отсутствие внутренней жизни, механицизм повседневности, человека погруженного в свою социальную среду, не отличающего себя больше от нее. Смиты, Маргариты не умеют больше говорить, поскольку они больше не умеют мыслить, а не умеют мыслить потому, что они больше не умеют чувствовать, не имеют больше страстей, они не умеют больше быть, они могут "стать" кем угодно, чем угодно, поскольку, не существуя на самом деле, они суть всего лишь другие, суть мир безличного <...> Комические персонажи - это люди, которых не существует". [12. С. 137-138].
Театр и литература абсурда противостоят А(-) в социальной сфере. В какой-то мере они являются индикаторами состояния общества. Всплеск произведений с абсурдной тематикой указывает на то, что общество находится в состоянии аномии. Полное отсутствие произведений абсурда (в силу их запрещенности) указывает на то, что А(-) в социальной сфере стал тотальным.
§ 4. Герменевтика абсурдного
В ходе этой работы мы рассмотрели два типа агентов абсурда (А(+) и А(-)) в свете религиозной и секулярной парадигм. Изученный в этой работе материал показывает, что абсурд онтологичен человеческому существованию. Данное обстоятельство наталкивает на мысль о том, что жизнь человека должна быть каким-то образом событийна абсурду. Что же такое событие в контексте нашей темы? Под событием следует понимать герменевтический акт. При столкновении с А(+) - это акт экзегезы, а при столкновении с А(-) (в театре абсурда или литературном нонсенсе) – это акт эйзегезы. Другими словами, когда человеческое сознание соприкасается с А(+) , оно пытается включить его в некую уже имеющуюся логическую структуру, найти ему имя, подыскать означающее. Когда человеческое сознание соприкасается с А(-), оно пытается наполнить его смыслом, найти ему означаемое.
Поиск означаемого или означающего для агента абсурда и является, собственно, процессом интерпретации абсурда, герменевтикой. Только в случае с абсурдом герменевтический акт так и не может быть завершен. Поэтому, в случае с А(+) происходит бесконечное порождение возможных структур, а случае с А(-) – бесконечное порождение возможных смыслов.
Интерпретация любого текста требует некоего вживания. В интерпретации абсурда это требование становится еще более актуальным. Ведь абсурд, как мы уже выяснили, возникает на границе, абсурд – это всегда со-бытие. Следовательно, герменевтика абсурда, может быть только герменевтикой события.
Можно выделить две черты характерные для герменевтики абсурда:
Необходимость событийности абсурду.
Бесконечный процесс интерпретации абсурда (Здесь, в полном смысле этого слова, возникает герменевтический круг. Другими словами, процесс интерпретации замкнут, постоянно находится в движении, никуда не ведет, так как в любой точке этого круга нас ожидает лишь абсурд). Как пишет Франк С. А.: "Мы можем касаться этого металогического существа реальности, улавливать его – именно в этом смысле оно предстоит и дано нам, - мы можем его истолковывать (что и значит "познавать" и "постигать"), но никогда мы не можем вполне адекватно овладеть им" [24. С. 325].
Второй пункт (бесконечность интерпретации) обусловлен первым. Событийность абсурду невозможна без его интерпретации, так же как невозможна событийность, если абсурд проинтерпретирован.
Таким образом, можно выделить три ситуации, в которых событийность абсурду пропадает:
1. "Победа" смысла над абсурдом. Включение А(+) в смысловую структуру или наполнение А(-) смыслом.
2. "Победа" абсурда над смыслом. Сумасшествие в случае А(+) или ситуация "человека-механизма" или "греха без человека" в случае А(-)
3. Разрыв с агентами абсурда
В любом из перечисленных случаев со-бытие абсурду пропадает, а вместе с этим исчезает и необходимость герменевтики. Поскольку человеческий разум пытается избежать абсурда, событийность абсурду становится уделом лишь немногих. Описывая данную ситуацию, Лев Шестов говорит: "Человек, действительно, хочет "понять" мир – и иногда так сильно хочет, что желание заглушает в нем всякую способность критически относится к представляемым доводам, и он с восторгом приветствует даже слабую аргументацию. Теперь никто не скажет: credo, quia absurdum…" [27. С. 36].
Заключение
Как было показано в этой работе, абсурд это некая диспропорция формы и содержания, означаемого и означающего. Если диспропорция происходит в сторону формы, возникает А(-), если в сторону содержания – А(+).
Эта ощущение диспропорции возникает внутри человека, так как "Абсурд не может существовать вне человеческого сознания" [13. С. 244]. Поэтому абсурд при-сущ человеку, а человек событиен абсурду.
Событийность человека абсурду выражается в неизбывном герменевтическом акте, в толковании неистолкуемого. При этом для такого акта необходимы вера и творческое начало, позволяющие преодолевать деструктивность А(-) и приближаться к А(+).
Герменевтика абсурда, таким образом, - это герменевтика события, вечно стремящаяся от абсурда к смыслу.
P. S. или что осталось за скобками
Абсурд в буддизме и других восточных религиях, как способ достижения сатори.
Более тщательная разработка темы абсурда в античности. Апории Зенона, парадоксы и т. д.
Абсурд и сумасшествие.
Абсурд с точки зрения педагогики и психологии (например, почему нонсенс так нравится детям, и как он влияет на их умственное развитие).
Морфология абсурдного (программа такого исследования намечена еще Корнеем Чуковским [26. С. 291-292]).
Абсурд в живописи и музыке.
И т. д. и т. п.
© Суховский А. В.
1. Барт Р. Мифологии. // Избранные работы: Семиотика. Поэтика: пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Г. К. Косикова. – М.: Издательская группа "Прогресс", "Универс", 1994. – 616 с.
2. Барт Р. Удовольствие от текста // Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: 1989
3. Бахтин М. М. Эпос и роман. – СПб.: Азбука, 2000. – 304 с.
4. Беккет С. Моллой. Мэлон умирает / Пер. с англ. И фр. В. Молот. – СПб.: Амфора, 2000. – 349 с.
5. Бергсон А. Смех. Сартр Ж. - П. Тошнота. Роман. Симон К. Дороги Фландрии. Роман. / сост. О. Жданко, послесл. Н. Пахсарьян и Л. Андреева. - М.: Панорама, 2000. - 608 с.
6. Голль Иван. Сверхдрама. // Как всегда - об авангарде: Антология французского театрального авангарда / Сост. пер. с франц., коммент. С. Исаева. - М.: ТПФ "Союзтеатр", 1992. - 288 с.
7. Гофман Э. Т. А. Новеллы / Сост. Н. А. Жирмунская. – Л.: Лениздат, 1990. – 607 с.
8. Грановская Р. М. Элементы практической психологии. – 3-е изд., с изм. и доп. - СПб.: Свет, 1997. – 608 с.: ил.
9. Делез Жиль. Логика смысла. – М.: Издательский Центр "Академия", 1995. – 300 с.
10. Демурова Н. М. "Июльский полдень золотой…": Статьи об английской детской книге. – М.: Изд-во УРАО, 2000. – 256 с.
11. Зощенко М. М. Избранное. – М.: Правда, 1981, - 608 с.
12. Ионеско Эжен. Трагедия языка. // Как всегда - об авангарде: Антология французского театрального авангарда / Сост. пер. с франц., коммент. С. Исаева. - М.: ТПФ "Союзтеатр", 1992. - 288 с.
13. Камю А. Миф о Сизифе // Сартр Ж.-П., Камю А. Две грани экзистенциализма. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. – 352 с.
14. Клюев Е. В. Теория литературы абсурда. – М.: Изд-во УРАО, 2000.– 104 с.
15. Липовецки Жиль. Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме. – Спб.: "Владимир Даль", 2001. – 332 с.
16. Льюис Клайв С. Ад. Чистилище. Рай // Книги мертвых: Антология. – СПб.: Амфора, 2001. – 317 с.
17. Льюис Клайв С. Расторжение брака. Клин: Фонд "Христианская жизнь" / пер. Н. Тауберг. - 2003. - 128 с.
18. Маклюен Маршал. Осмысляя средства коммуникации: новые измерения человека // Искусство кино. - 1994. - № 2. С. 67-74
19. Мамфорд Льюис. Миф машины. Техника и развитие человечества. М.: Логос, 2001. - 408 с.
20. Новейший философский словарь: 3-е изд., исправл. – М.: Книжный Дом, 2003. – 1280 с.
21. Паркинсон С. Н. Полный свод Законов Паркинсона и миссис Паркинсон. – М.: Издательство ЭКСМО- Пресс, 2001. – 512 с.
22. Тертулиан. О плоти Христа // Тертулиан. Апология / Тертулиан. - М.: ООО "Издательство АСТ", СПб.: "Северо-Запад Пресс", 2004. - 423 с.
23. Тристран Тцара. Манифест ДАДА 1918 года. // Как всегда - об авангарде: Антология французского театрального авангарда / Сост. пер. с франц., коммент. С. Исаева. - М.: ТПФ "Союзтеатр", 1992. - 288 с.
24. Франк С. А. Сочинения. – Мн.: Харвест, М.: АСТ, 2000. – 800 с.
25. Честертон Г. К. Избранное: Человек, который был Четвергом; Перелетный кабак: Романы. Рассказы. Эссе. – М.: ТЕРРА, 1996. – 592 с.
26. Чуковский Корней. Сочинения в двух томах / Т. 1. – М.: Издательство "Правда", 1990. – 654 с.
27. Шестов Л. Апофеоз беспочвенности: Опыт адогматического мышления. – Л.: Издательство Ленинградского университета, 1991. – 216 с.
28. Юнгер Ф. Г. Совершенство техники. Машина и собственность. – СПб.: "Владимир Даль", 2002. – 560 с.
Опубликовано 20 мая 2006 года
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: От абсурда к смыслу: герменевтика события
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1148139159 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций