ФИЛОСОФИЯ (последнее)
ОНТОЛОГИЯ АНЕКДОТА
Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.
Романенко Ю. М.
ОНТОЛОГИЯ АНЕКДОТА
Хорошо известно, что анекдот не комментируется. Дополнительное рациональное объяснение того, в чем состоит суть юмора в рассказанном анекдоте иногда бывает необходимо только для введения непонятливого слушателя в контекст или для расшифровки ситуации. Но, в целом, то, что в содержании анекдота вызывает смех, есть мгновенная самоочевидная самоценная данность. Комментарии, как говорится, здесь излишни и даже глупы, поскольку если у слушателя есть чувство юмора, то он сразу же адекватно отреагирует на вспышку комизма и ему нужно дать возможность отсмеяться, не мешая внешними объяснениями и толкованиями. Анекдот творится из небытия, а откликающийся на него рас-творяется в смехе, теряя свою неделимую целость в дрожании. Поэтому смех не является естественным состоянием и потребностью человека и никто еще не убедил, что смех необходим в бытии.
Сюжеты всех анекдотов располагаются где-то между бытием и небытием и в любой, даже самый безобидный, казалось бы, анекдот примешана какая-нибудь крупица нигилизма. Более того, именно этот сгусток и есть неделимый источник смеха. В этом смысле создание анекдота можно отнести к творческой деятельности, пока без знания о том, к каким следствиям это может привести. Коротко говоря, анекдот является одним из необязательных, искусно изобретенных человеком жанров передачи онтологического содержания категориальной триады "бытие-небытие-творение". Эта схема обнаруживается во всех без исключения анекдотах, что является их онтологическим истолкованием. Если, конечно, истолкование вообще необходимо, ведь выше только что было сказано, что это излишне и даже пошло. Здесь также не нужно удваивать сущность без достаточного основания. И все-таки, следует признать, что онтологический комментарий к анекдоту небесполезен хотя бы для того, чтобы ответить на вопрос, а почему и над чем мы, собственно говоря, смеемся. Понятно, что мы всегда смеемся, в конечном счете, над самим собой, над таким единственным существом, способным смеяться, каковым оказывается человек.
С.С.Аверинцев, мягко возражая своему учителю М.М.Бахтину, апологету так называемой "смеховой культуры", определяет смех как средство для достижения свободы в условиях несвободы (т.е. небытия), но не как свободу как таковую. Смех является свидетельством какой-то человеческой несвободы, которая смехом же преодолевается, но смех не есть сама свобода. Поэтому совершенно свободное существо не смеется принципиально - просто уже нет никаких поводов. Этим С.С.Аверинцев объясняет, почему в Евангелиях нет ни одного упоминания о том, чтобы смеялся Иисус Христос - единственный совершенно свободный Человек. Остальные люди, допускающие у себя ту или иную степень смеха, в меру своей испорченности, самим фактом своего смеха безотчетно признают свою несвободу, т.е. небытие, из которого они еще должны быть творчески вызваны к полному бытию.
В силу того, что смех и его причина - анекдот являются средствами свободы, их запрещать нельзя, да и невозможно. Репрессивное подавление смеха не достигает своей цели; рано или поздно смех возьмет реванш. И даже чем сильнее репрессия, тем изобретательнее становятся авторы анекдотов и тем острее "соль" юмора. Поэтому, временно допуская анекдот как тип творчества и позволяя себе смех, все же стоит дополнительно задуматься и вспомнить - когда мы все-таки успели потерять свободу. Именно для такого глубинного проникновения в содержание анекдота и необходим онтологический комментарий, который должен быть не менее творческим и изобретательным, чем сам анекдот. В идеале, конечно, истолкование смешного само должно быть смешным, даже в удвоенной степени, но не всякий анекдот обладает такой возможностью удвоения смеха в дополняющем его комментарии, когда идущие с двух сторон единого источника волны смеха накладываются друг на друга и нейтрализуя себя приводят к усмирению расстрастившейся души. Клин можно вышибить клином, но лучше было бы вообще не допускать первого клина.
Вероятно, что нетривиальный онтологический комментарий возможен только для такого анекдота, где бытие имеет перевес над небытием и не аннигилируется полностью во вспышке юмора, оставляя свой пре-из-быток как шанс для дополнительного творческого усилия или ре-креации. Результатом этого творческого "второго раза" не обязательно будет смех, скорее, как раз, может быть прямо противоположное - состояние страха. Иногда так бывает, когда мы сначала отсмеемся, а потом ужасаемся тому что услышали, оценивая буквально и всерьез анекдотическое событие. Так что, быть может, онтологическое истолкование анекдота перетворяет его и делает несмешным или инспирирует смех какой-то другой, более медленной частоты, превращая вспышку в ровное свечение, хохот в беззвучный смех.
Каждый анекдот есть "скверный анекдот", как выразился однажды Достоевский; в нем всегда обнаруживается мерцание черноты, сверкание скверны. Анекдот - случайное порождение времени, не способное закрепиться в вечности, поэтому письмо чурается анекдота, оставляя его быть "неизданным". Единственное, что оправдывает анекдот - это его творческий потенциал. Поэтому обращение к такому низкому жанру может быть вызвано только оправданием творчества (по Н.Бердяеву), сохранением творческого импульса. Рискнем применить онтологическое истолкование к некоторым анекдотам, обладающим, на наш взгляд, такой возможностью. Для начала расскажем анекдот, относящийся к серии анекдотов о мальчике-дебиле, имеющий высокий рейтинг популярности у соответствующей публики.
Мама с сыном-дебилом проходят мимо лотка торговца яблоками, и тот, пожалев несчастного, угостил его яблоком. Мальчик сразу попытался укусить аппетитный плод, но мамаша одернула ему руку и сказала: "Сынок, что сначала нужно сказать?" Мальчик ошарашенно поочередно смотрит на маму, дядю, яблоко и молчит. "Сыночек, ну вспомни, что нужно сказать, когда тебе что-нибудь дарят?" Мальчик молчит и силится понять, что от него требуют. Добрый дядя машет рукой, дескать, не стоит напрягать мальца из-за какой-то мелочи. Но мать настойчиво твердит: "Сынок, помнишь - я тебя учила. Вот тебе дядя дал яблоко, ты держишь его в руках - что сначала нужно сказать?" Сын внимательно смотрит на то, что находится у него в руках и с радостью удивленного узнавания шепчет: "Здравствуй, яблоко!"
Следует признать, что реакция на этот анекдот имеет разную степень интенсивности у разных категорий населения. Особенно популярен он у школьников. Но когда спрашиваешь у них - над чем они смеются, в чем причина смеха? то ответ, в целом, сводится к тому, что мальчик, мол, косит, придуривается и выпендривается перед взрослыми, которые его достали своим воспитанием и не дают ему свободу. Это мнение школьников, которые, наверное, действительно устали от гнета родительской опеки, дидактики и норм взрослого этикета. Дети в тихом бунте переигрывают взрослых, на свой страх и риск учась творчеству. В то время как взрослые безотчетно уча детей нормам, выстраивают им преграды. Мама мальчика-дебила хотела, чтобы он продемонстрировал выучку в воспитанности. Но дебил и есть дебил - взрослое знание им не усваивается и он, теснимый требованием выполнить что-то внешнее, загнанный в угол, невменяемый, вдруг находит что сказать: "Здравствуй, яблоко!"
На поверку выходит, что мальчик отнюдь не дебил, а напротив, в какой-то степени гений. Дети, слушая и смеясь над мальчиком-дебилом, смеются не над его ущербностью - они уже прекрасно понимают , что над больным нельзя смеяться - это был бы злой черный юмор. Они представляют, что идет какая-то игра-война между детьми и взрослыми и в данном анекдоте победу одержал ребенок. "Власть принадлежит ребенку", перефразируя Гераклита. Но такую победу над собой признает и взрослый, потому что и он остается в выигрыше, поскольку научил ребенка творчеству.
Как можно онтологически понять этот анекдот? Почему мы засмеялись, когда мальчик сказал "Здравствуй, яблоко", вместо того, чтобы сказать "Спасибо, дядя" - что от него требовала мать и что привычно ожидалось всеми? Ожидания не оправдались и явилось нечто новое, причем такое, что создало действительно некоторое осмысленное приращенное событие, парадоксальное в своей неожиданной априорной ожидаемости. Чтобы состоялся анекдот именно в этой ситуации мальчик с необходимостью должен был сказать то, что он сказал, а не что-либо другое, например "Мама, отстань" или "Дядя - дурак".
Специалисты по формальной логике утверждают, что все анекдоты построены на логических ошибках, которые могут быть обобщены где-то в четырех-мерной топике. Механизм действия данного анекдота можно было бы проинтерпретировать и реконструировать с формально-логической точки зрения как определенную подмену чего-то с чем-то. Логика анекдота - интересная тема, но нас сейчас интересует онтологика анекдота. Какое бытийное событие произошло в рассказанной истории и что означают присутствующие в нем персонажи и предметы? В чем состоит, наконец, правота мальчика? Вдумаемся именно в онтологию этого сюжета.
Что, действительно, нужно с самого начала сказать, когда впервые встречаешься с чем-либо, что появилось из небытия, вдруг и даром? Мальчик правильно откликнулся на открытость бытия, явленного в яблоке. В начале было яблоко и ему нужно было сказать "Здравствуй", чтобы событие встречи состоялось. И это является первым искренним движением, за которым может естественно последовать и то, что требовала мать мальчика - благодарение за бытие. Мальчик сам творчески догадался поприветствовать то, что через минуту должно стать им самим: "Здравствуй, яблоко, я тебя сейчас съем и ты станешь мною". И если такоего приветствия не высказать, то яблоко может просто не отдать себя, не усвоится, канув в небытие. Мальчик узнал себя в яблоке и, сказав "Здравствуй", актуализировал себя самого в здравии. Лишь после успешного усвоения дара можно догадаться сотворить благодарственный отклик дарителю.
Дети потому так радостно смеются этому анекдоту, что у них еще не совсем забылась первая встреча с бытием, первый свободный обмен дарами. Взрослые же, закабаленные торговлей, утратили свободу и хорошо если анекдот напомнил им об исходной нерефлектирующей реакции на бытие, а вернее, не ре-акции, а акции самого бытия, его актуальности в данный момент.
Опыт этого изначально действителен в мифе, в котором ребенок по инерции продолжает жить, но взрослые насильственно вытягивают его из этой целостности. Быть может, Адам и Ева оттого и были изгнаны из Рая, что не сказали яблоку с Древа познания добра и зла "Здравствуй!". Так, возможно, им бы и простился грех и невоздержанность от искушения. Потомки выпавших из Рая перво-людей уже называют мифическое нерефлектированное живое общение с вещами мира рационально сконструированными терминами "фетишизм", "анимизм", "гилозоизм" и т.п., все более огораживая себя и продавая свою свободу. Все упорнее повторяются слова Клима Самгина: "А был ли мальчик?" Им нужен странный чудак, юродивый или мальчик-дебил, который сможет пробудить ностальгию по утраченному Раю.
При таком понимании герой нашего анекдота может вызвать светлую печаль, а не только смех или страх перед психической ненормальностью. Мораль у этого анекдота может быть только одна - не забывать приветствовать все, что встречается на жизненном пути и это же является окончательной онтологической импликацией его содержания.
Онтология анекдота возможна уже хотя бы потому, что предметом онтологии является "всё", в том числе такая мелочь. Нужно только умудриться увидеть здесь манифестацию бытия, а не просто смеяться ради смеха как такового, удовлетворяя свою неестественную потребность подрожать.
Расскажем для закрепления темы еще один анекдот из той же серии. Отец сидит в кресле и смотрит важный матч по футболу. Вдруг перед телевизором возникает фигура его сына, мальчика-дебила, который спрашивает: "Папа, а где мама?" Отец, отмахиваясь, говорит: "Мама в ванной, стирает, иди туда". Мальчик уходит, через какое-то время возвращается, опять загораживает экран и спрашивает: "Папа, а где мама?" "Я же тебе сказал - мама в ванной. Иди отсюда, сынок, ты мне мешаешь смотреть футбол". Сын снова уходит, снова возвращается и снова задает один и тот же вопрос, испытывая терпение отца. Так повторяется несколько раз, пока, в конце концов, под занавес матча, когда мальчик помешал увидеть решающий гол, отец хватает его, тащит в ванную, бросает в мыльную воду и несется обратно посмотреть повтор гола. Мальчик выныривает из воды, осматривается и говорит: "О, мама, а где папа?"
Смешно, не правда ли? Хотя, возможно, и грустно. Мы опять получили то, чего не ожидали. Дети снова по-своему прокомментируют, что они смеются не над больным мальчиком, это грешно, а над тем, что мальчик издевался над родителями, кося под дебила и отвоевывая в таком уродливом бунте или игре право на свободное общение со своими родителями. Умеют ли взрослые подарить ребенку свободу?
Однако тему свободы мы пока оставим. Стоит в очередной раз задаться вопросом: над чем мы только что засмеялись (если засмеялись)? Здесь опять необходим онтологический комментарий, заключающийся в том, чтобы рассказать анекдот как бы два раза, но без оскучнения, находя новый смысл в нем с тем, чтобы освободиться от репрессивной власти смеха.
Нет особой нужды отмечать, что в последнем анекдоте задействуется априорная топологическая структура, выраженная субстантивированным местоимением "гдейность". Мальчик освоил категорию пространства и допытывается, настойчиво вопрошает "где?" именно в онтологическом смысле. Папа же отсылает его по онтическому адресу. Подмена одного другим создает собственно юмористический эффект. Это, действительно, смешно. Но не смешно было бы, если бы мальчик вдруг спросил: "Папа, а где Бог?" Или по-онтологически: а где бытие? Ответов нет. Но эти риторические, гностически навязчивые вопрошания создают напряженность существования, которая может творчески разрешиться, в частности, и в этом анекдоте. Где папа? Где мама? Где я? Где, где? Везде и нигде, как скажут философы. Бытие и в ванной, и не в ванной.
Согласно Аристотелю, мы по-доброму смеемся над слабым существом, которое тщетно норовит стать выше самого себя, но естественно срывается в конфузе. Вот где повод для смеха. Мы отождествляемся с этим немощным существом, претендующим на всемогущество в подражание творцу. Если неудача озлобляет, то и смех над героем анекдота будет злым. Важно сохранить в смехе (может быть благодаря ему, а может вопреки) тягу к свободному творчеству. В этом, собственно говоря, и состоит онтология анекдота.
Проиллюстрируем тему еще одним детским анекдотом. Родителям Вовочки окончательно надоели его хулиганские выходки и они сдали его в специализированный интернат для дебилов. Но через неделю сильно соскучились и решили навестить сына. Зашли в приемную и сказали, что хотят повидать ребенка. Дежурная спросила, плохое ли было поведение у мальчика. "Да-да, плохое", - быстро откликнулись родители. "Плохие мальчики помещаются на втором этаже", - сухо промолвила дежурная. Родители поднялись на второй этаж и увидели надпись на двери "Плохие мальчики". Заглянули туда, обнаружили там четырех мальчиков, но их сына там не было. Они поднялись на третий этаж, где висела табличка "Очень плохие мальчики", открыли дверь и насчитали там трех мальчиков, среди которых сына также не было. Родители зашли на следующий этаж: на входе в зарешеченное помещение светилось табло "Отпетые негодяи", где находились два мальчика, но и здесь их сын не присутствовал. Наконец, родители забрались на последний этаж и прочитали надпись на комнатной двери: "Вовочка".
Этот анекдот намекает на то, как необходимо понимать "бытие". Уже дети, адекватно отреагировав на анекдот, практически вводятся в контекст онтологии. Анекдот по-своему, в обостренной форме выразил суть онтологии. Понятие "бытия" не является абстрактным понятием, в объеме и содержании которого нейтрально обобщен некий класс предметов или свойств. Понятие "бытия" не выводится с помощью формально-логических операций. Бытие не является "самым общим" понятием, которым венчается иерархическая пирамида понятий, конструируемая по принципу увеличения степеней абстрактности. Бытие трансцендентно этой пирамиде. Бытие скорее есть имя самой абсолютной уникальности.
Таков Вовочка, не подпадающий ни под одну из категорий, не включаемый ни в один известный класс существ. Вовочка есть тот, кто есть. Он есть он сам. Он заслужил право на собственное имя. Вовочка единственен в своем роде, как едино бытие. Он - по ту сторону логических дефиниций. Владимир есть владелец мира, избранное имя для анекдотов о субъекте творчества. Согласно
А.Ф.Лосеву, миф есть магическое имя, творящее чудеса. И Вовочка действительно является мифическим персонажем, имя которого сверкает в чудесах анекдота. Плохо, правда, что он может повернуть творчество в сторону небытия.
Интересно было бы узнать - кто и как создал этот анекдот? Вопрос об авторстве анекдота нужно поставить отдельно. Источник смеха для человека всегда представляет загадку. Многих удивляет, как умудряются сочинять анекдоты. Хотя все догадываются, что анекдоты творит сама жизнь. Авторы только успевают подсмотреть схождение случайных нитей, в этом и состоит их гениальность. Но вопрос гораздо глубже. Автором анекдотов о Вовочке является сам Вовочка или тот, кто в подражание ему сумел в него перевоплотиться.
К.Маркс был недалек от истины, когда повторил старое изречение: "Человечество со смехом расстается со своим прошлым". Анекдот локализует небытие, доводя его ритмическими судорогами смеха до концентрированного состояния. Человек в смехе освобождается от небытия прошлого, но это еще не означает, что он стал быть в настоящем. Юмористический эффект анекдота едва-едва задерживается в миге настоящего, когда успеваешь только один раз вздохнуть, озаряясь пониманием сути происходящего. Но затем сразу же этот живительный глоток воздуха рассеивается, растрачивается в смехе и необратимо остается в прошлом. Это мгновение актуальности бытия, творящегося из небытия, неповторимо и непродлеваемо. Поэтому второй раз анекдот рассказывать бессмысленно. Второй раз уже не засмеешься, а скорее затоскуешь. Может быть, человек вообще еще не научился правильно смеяться или физиология его дыхания не приспособлена к тому, чтобы уметь бесстыдно смеяться как олимпийские боги, веселящиеся над великим богом Паном.
Расскажем в заключение скучный анекдот. На кухне, перед открытым окном сидит отец, занятый важным делом, заключающимся в отрешенном созерцании звездного неба, и курит. К нему подходит сын - дебил-почемучка - и вываливает целую кучу вопросов. "Папа, а почему бытие есть, а небытия нет? Почему мир един, а вещей много? Зачем Творец выбрал бытие, а не небытие? То, что я помыслил - реально ли существует? В конце концов, где бытие?" Отцу надоедает настырность сына и он, с досадой и видимой неохотой отрывая взгляд от гипнотизирующего неба, взрывается: "Ну вот, я сейчас все брошу и стану тебе отвечать!"
А ведь отвечать, рано или поздно, придется. Онтология - не только искусство постановки предельных вопросов, как об этом убедительно говорил М.Хайдеггер, но и умение услышать ответы. Что может быть обнаружено даже в анекдотах, которые нельзя оставлять на откуп циничным скептикам.
Мечта любого создателя анекдота состоит в том, чтобы запустить в народ сконструированный сюжет (над которым сам автор отнюдь не смеется), и в дальнейшем, чтобы этот анекдот, испытав серию превращений от собратьев по перу, вернулся к автору неузнанным и вызвал у него смех.
Существует, по всей видимости, некий возможный мир анекдотов или всеединая система взаимоперекликающихся анекдотов, общее содержание которых исчерпывает целое предметное поле онтологии. Определенные системообразующие связи мы пытались зафиксировать в упорядоченной выше четверице анекдотов. Некоторые анекдоты из этой системы уже актуализировались в человеческой истории. Некоторые еще ждут своего воплощения, когда наступит подходящий жизненный случай. Так что простор для творчества вроде бы еще остается. Хотя все может закончиться на последнем анекдоте. Не случайно, чувствуя утерю энергии смеха, Ж.Деррида, кощунственно переделывая молитву, взывает к Творцу: смех наш насущный даждь нам днесь. Как бы не задохнуться от такого абсолютного смеха. Прежде чем разрешить себе рассказать или выслушать анекдот - нужно десять раз подумать. Наступит ли когда-нибудь такое состояние, когда никакие анекдоты не будут нам страшны?
ОНТОЛОГИЯ АНЕКДОТА
Хорошо известно, что анекдот не комментируется. Дополнительное рациональное объяснение того, в чем состоит суть юмора в рассказанном анекдоте иногда бывает необходимо только для введения непонятливого слушателя в контекст или для расшифровки ситуации. Но, в целом, то, что в содержании анекдота вызывает смех, есть мгновенная самоочевидная самоценная данность. Комментарии, как говорится, здесь излишни и даже глупы, поскольку если у слушателя есть чувство юмора, то он сразу же адекватно отреагирует на вспышку комизма и ему нужно дать возможность отсмеяться, не мешая внешними объяснениями и толкованиями. Анекдот творится из небытия, а откликающийся на него рас-творяется в смехе, теряя свою неделимую целость в дрожании. Поэтому смех не является естественным состоянием и потребностью человека и никто еще не убедил, что смех необходим в бытии.
Сюжеты всех анекдотов располагаются где-то между бытием и небытием и в любой, даже самый безобидный, казалось бы, анекдот примешана какая-нибудь крупица нигилизма. Более того, именно этот сгусток и есть неделимый источник смеха. В этом смысле создание анекдота можно отнести к творческой деятельности, пока без знания о том, к каким следствиям это может привести. Коротко говоря, анекдот является одним из необязательных, искусно изобретенных человеком жанров передачи онтологического содержания категориальной триады "бытие-небытие-творение". Эта схема обнаруживается во всех без исключения анекдотах, что является их онтологическим истолкованием. Если, конечно, истолкование вообще необходимо, ведь выше только что было сказано, что это излишне и даже пошло. Здесь также не нужно удваивать сущность без достаточного основания. И все-таки, следует признать, что онтологический комментарий к анекдоту небесполезен хотя бы для того, чтобы ответить на вопрос, а почему и над чем мы, собственно говоря, смеемся. Понятно, что мы всегда смеемся, в конечном счете, над самим собой, над таким единственным существом, способным смеяться, каковым оказывается человек.
С.С.Аверинцев, мягко возражая своему учителю М.М.Бахтину, апологету так называемой "смеховой культуры", определяет смех как средство для достижения свободы в условиях несвободы (т.е. небытия), но не как свободу как таковую. Смех является свидетельством какой-то человеческой несвободы, которая смехом же преодолевается, но смех не есть сама свобода. Поэтому совершенно свободное существо не смеется принципиально - просто уже нет никаких поводов. Этим С.С.Аверинцев объясняет, почему в Евангелиях нет ни одного упоминания о том, чтобы смеялся Иисус Христос - единственный совершенно свободный Человек. Остальные люди, допускающие у себя ту или иную степень смеха, в меру своей испорченности, самим фактом своего смеха безотчетно признают свою несвободу, т.е. небытие, из которого они еще должны быть творчески вызваны к полному бытию.
В силу того, что смех и его причина - анекдот являются средствами свободы, их запрещать нельзя, да и невозможно. Репрессивное подавление смеха не достигает своей цели; рано или поздно смех возьмет реванш. И даже чем сильнее репрессия, тем изобретательнее становятся авторы анекдотов и тем острее "соль" юмора. Поэтому, временно допуская анекдот как тип творчества и позволяя себе смех, все же стоит дополнительно задуматься и вспомнить - когда мы все-таки успели потерять свободу. Именно для такого глубинного проникновения в содержание анекдота и необходим онтологический комментарий, который должен быть не менее творческим и изобретательным, чем сам анекдот. В идеале, конечно, истолкование смешного само должно быть смешным, даже в удвоенной степени, но не всякий анекдот обладает такой возможностью удвоения смеха в дополняющем его комментарии, когда идущие с двух сторон единого источника волны смеха накладываются друг на друга и нейтрализуя себя приводят к усмирению расстрастившейся души. Клин можно вышибить клином, но лучше было бы вообще не допускать первого клина.
Вероятно, что нетривиальный онтологический комментарий возможен только для такого анекдота, где бытие имеет перевес над небытием и не аннигилируется полностью во вспышке юмора, оставляя свой пре-из-быток как шанс для дополнительного творческого усилия или ре-креации. Результатом этого творческого "второго раза" не обязательно будет смех, скорее, как раз, может быть прямо противоположное - состояние страха. Иногда так бывает, когда мы сначала отсмеемся, а потом ужасаемся тому что услышали, оценивая буквально и всерьез анекдотическое событие. Так что, быть может, онтологическое истолкование анекдота перетворяет его и делает несмешным или инспирирует смех какой-то другой, более медленной частоты, превращая вспышку в ровное свечение, хохот в беззвучный смех.
Каждый анекдот есть "скверный анекдот", как выразился однажды Достоевский; в нем всегда обнаруживается мерцание черноты, сверкание скверны. Анекдот - случайное порождение времени, не способное закрепиться в вечности, поэтому письмо чурается анекдота, оставляя его быть "неизданным". Единственное, что оправдывает анекдот - это его творческий потенциал. Поэтому обращение к такому низкому жанру может быть вызвано только оправданием творчества (по Н.Бердяеву), сохранением творческого импульса. Рискнем применить онтологическое истолкование к некоторым анекдотам, обладающим, на наш взгляд, такой возможностью. Для начала расскажем анекдот, относящийся к серии анекдотов о мальчике-дебиле, имеющий высокий рейтинг популярности у соответствующей публики.
Мама с сыном-дебилом проходят мимо лотка торговца яблоками, и тот, пожалев несчастного, угостил его яблоком. Мальчик сразу попытался укусить аппетитный плод, но мамаша одернула ему руку и сказала: "Сынок, что сначала нужно сказать?" Мальчик ошарашенно поочередно смотрит на маму, дядю, яблоко и молчит. "Сыночек, ну вспомни, что нужно сказать, когда тебе что-нибудь дарят?" Мальчик молчит и силится понять, что от него требуют. Добрый дядя машет рукой, дескать, не стоит напрягать мальца из-за какой-то мелочи. Но мать настойчиво твердит: "Сынок, помнишь - я тебя учила. Вот тебе дядя дал яблоко, ты держишь его в руках - что сначала нужно сказать?" Сын внимательно смотрит на то, что находится у него в руках и с радостью удивленного узнавания шепчет: "Здравствуй, яблоко!"
Следует признать, что реакция на этот анекдот имеет разную степень интенсивности у разных категорий населения. Особенно популярен он у школьников. Но когда спрашиваешь у них - над чем они смеются, в чем причина смеха? то ответ, в целом, сводится к тому, что мальчик, мол, косит, придуривается и выпендривается перед взрослыми, которые его достали своим воспитанием и не дают ему свободу. Это мнение школьников, которые, наверное, действительно устали от гнета родительской опеки, дидактики и норм взрослого этикета. Дети в тихом бунте переигрывают взрослых, на свой страх и риск учась творчеству. В то время как взрослые безотчетно уча детей нормам, выстраивают им преграды. Мама мальчика-дебила хотела, чтобы он продемонстрировал выучку в воспитанности. Но дебил и есть дебил - взрослое знание им не усваивается и он, теснимый требованием выполнить что-то внешнее, загнанный в угол, невменяемый, вдруг находит что сказать: "Здравствуй, яблоко!"
На поверку выходит, что мальчик отнюдь не дебил, а напротив, в какой-то степени гений. Дети, слушая и смеясь над мальчиком-дебилом, смеются не над его ущербностью - они уже прекрасно понимают , что над больным нельзя смеяться - это был бы злой черный юмор. Они представляют, что идет какая-то игра-война между детьми и взрослыми и в данном анекдоте победу одержал ребенок. "Власть принадлежит ребенку", перефразируя Гераклита. Но такую победу над собой признает и взрослый, потому что и он остается в выигрыше, поскольку научил ребенка творчеству.
Как можно онтологически понять этот анекдот? Почему мы засмеялись, когда мальчик сказал "Здравствуй, яблоко", вместо того, чтобы сказать "Спасибо, дядя" - что от него требовала мать и что привычно ожидалось всеми? Ожидания не оправдались и явилось нечто новое, причем такое, что создало действительно некоторое осмысленное приращенное событие, парадоксальное в своей неожиданной априорной ожидаемости. Чтобы состоялся анекдот именно в этой ситуации мальчик с необходимостью должен был сказать то, что он сказал, а не что-либо другое, например "Мама, отстань" или "Дядя - дурак".
Специалисты по формальной логике утверждают, что все анекдоты построены на логических ошибках, которые могут быть обобщены где-то в четырех-мерной топике. Механизм действия данного анекдота можно было бы проинтерпретировать и реконструировать с формально-логической точки зрения как определенную подмену чего-то с чем-то. Логика анекдота - интересная тема, но нас сейчас интересует онтологика анекдота. Какое бытийное событие произошло в рассказанной истории и что означают присутствующие в нем персонажи и предметы? В чем состоит, наконец, правота мальчика? Вдумаемся именно в онтологию этого сюжета.
Что, действительно, нужно с самого начала сказать, когда впервые встречаешься с чем-либо, что появилось из небытия, вдруг и даром? Мальчик правильно откликнулся на открытость бытия, явленного в яблоке. В начале было яблоко и ему нужно было сказать "Здравствуй", чтобы событие встречи состоялось. И это является первым искренним движением, за которым может естественно последовать и то, что требовала мать мальчика - благодарение за бытие. Мальчик сам творчески догадался поприветствовать то, что через минуту должно стать им самим: "Здравствуй, яблоко, я тебя сейчас съем и ты станешь мною". И если такоего приветствия не высказать, то яблоко может просто не отдать себя, не усвоится, канув в небытие. Мальчик узнал себя в яблоке и, сказав "Здравствуй", актуализировал себя самого в здравии. Лишь после успешного усвоения дара можно догадаться сотворить благодарственный отклик дарителю.
Дети потому так радостно смеются этому анекдоту, что у них еще не совсем забылась первая встреча с бытием, первый свободный обмен дарами. Взрослые же, закабаленные торговлей, утратили свободу и хорошо если анекдот напомнил им об исходной нерефлектирующей реакции на бытие, а вернее, не ре-акции, а акции самого бытия, его актуальности в данный момент.
Опыт этого изначально действителен в мифе, в котором ребенок по инерции продолжает жить, но взрослые насильственно вытягивают его из этой целостности. Быть может, Адам и Ева оттого и были изгнаны из Рая, что не сказали яблоку с Древа познания добра и зла "Здравствуй!". Так, возможно, им бы и простился грех и невоздержанность от искушения. Потомки выпавших из Рая перво-людей уже называют мифическое нерефлектированное живое общение с вещами мира рационально сконструированными терминами "фетишизм", "анимизм", "гилозоизм" и т.п., все более огораживая себя и продавая свою свободу. Все упорнее повторяются слова Клима Самгина: "А был ли мальчик?" Им нужен странный чудак, юродивый или мальчик-дебил, который сможет пробудить ностальгию по утраченному Раю.
При таком понимании герой нашего анекдота может вызвать светлую печаль, а не только смех или страх перед психической ненормальностью. Мораль у этого анекдота может быть только одна - не забывать приветствовать все, что встречается на жизненном пути и это же является окончательной онтологической импликацией его содержания.
Онтология анекдота возможна уже хотя бы потому, что предметом онтологии является "всё", в том числе такая мелочь. Нужно только умудриться увидеть здесь манифестацию бытия, а не просто смеяться ради смеха как такового, удовлетворяя свою неестественную потребность подрожать.
Расскажем для закрепления темы еще один анекдот из той же серии. Отец сидит в кресле и смотрит важный матч по футболу. Вдруг перед телевизором возникает фигура его сына, мальчика-дебила, который спрашивает: "Папа, а где мама?" Отец, отмахиваясь, говорит: "Мама в ванной, стирает, иди туда". Мальчик уходит, через какое-то время возвращается, опять загораживает экран и спрашивает: "Папа, а где мама?" "Я же тебе сказал - мама в ванной. Иди отсюда, сынок, ты мне мешаешь смотреть футбол". Сын снова уходит, снова возвращается и снова задает один и тот же вопрос, испытывая терпение отца. Так повторяется несколько раз, пока, в конце концов, под занавес матча, когда мальчик помешал увидеть решающий гол, отец хватает его, тащит в ванную, бросает в мыльную воду и несется обратно посмотреть повтор гола. Мальчик выныривает из воды, осматривается и говорит: "О, мама, а где папа?"
Смешно, не правда ли? Хотя, возможно, и грустно. Мы опять получили то, чего не ожидали. Дети снова по-своему прокомментируют, что они смеются не над больным мальчиком, это грешно, а над тем, что мальчик издевался над родителями, кося под дебила и отвоевывая в таком уродливом бунте или игре право на свободное общение со своими родителями. Умеют ли взрослые подарить ребенку свободу?
Однако тему свободы мы пока оставим. Стоит в очередной раз задаться вопросом: над чем мы только что засмеялись (если засмеялись)? Здесь опять необходим онтологический комментарий, заключающийся в том, чтобы рассказать анекдот как бы два раза, но без оскучнения, находя новый смысл в нем с тем, чтобы освободиться от репрессивной власти смеха.
Нет особой нужды отмечать, что в последнем анекдоте задействуется априорная топологическая структура, выраженная субстантивированным местоимением "гдейность". Мальчик освоил категорию пространства и допытывается, настойчиво вопрошает "где?" именно в онтологическом смысле. Папа же отсылает его по онтическому адресу. Подмена одного другим создает собственно юмористический эффект. Это, действительно, смешно. Но не смешно было бы, если бы мальчик вдруг спросил: "Папа, а где Бог?" Или по-онтологически: а где бытие? Ответов нет. Но эти риторические, гностически навязчивые вопрошания создают напряженность существования, которая может творчески разрешиться, в частности, и в этом анекдоте. Где папа? Где мама? Где я? Где, где? Везде и нигде, как скажут философы. Бытие и в ванной, и не в ванной.
Согласно Аристотелю, мы по-доброму смеемся над слабым существом, которое тщетно норовит стать выше самого себя, но естественно срывается в конфузе. Вот где повод для смеха. Мы отождествляемся с этим немощным существом, претендующим на всемогущество в подражание творцу. Если неудача озлобляет, то и смех над героем анекдота будет злым. Важно сохранить в смехе (может быть благодаря ему, а может вопреки) тягу к свободному творчеству. В этом, собственно говоря, и состоит онтология анекдота.
Проиллюстрируем тему еще одним детским анекдотом. Родителям Вовочки окончательно надоели его хулиганские выходки и они сдали его в специализированный интернат для дебилов. Но через неделю сильно соскучились и решили навестить сына. Зашли в приемную и сказали, что хотят повидать ребенка. Дежурная спросила, плохое ли было поведение у мальчика. "Да-да, плохое", - быстро откликнулись родители. "Плохие мальчики помещаются на втором этаже", - сухо промолвила дежурная. Родители поднялись на второй этаж и увидели надпись на двери "Плохие мальчики". Заглянули туда, обнаружили там четырех мальчиков, но их сына там не было. Они поднялись на третий этаж, где висела табличка "Очень плохие мальчики", открыли дверь и насчитали там трех мальчиков, среди которых сына также не было. Родители зашли на следующий этаж: на входе в зарешеченное помещение светилось табло "Отпетые негодяи", где находились два мальчика, но и здесь их сын не присутствовал. Наконец, родители забрались на последний этаж и прочитали надпись на комнатной двери: "Вовочка".
Этот анекдот намекает на то, как необходимо понимать "бытие". Уже дети, адекватно отреагировав на анекдот, практически вводятся в контекст онтологии. Анекдот по-своему, в обостренной форме выразил суть онтологии. Понятие "бытия" не является абстрактным понятием, в объеме и содержании которого нейтрально обобщен некий класс предметов или свойств. Понятие "бытия" не выводится с помощью формально-логических операций. Бытие не является "самым общим" понятием, которым венчается иерархическая пирамида понятий, конструируемая по принципу увеличения степеней абстрактности. Бытие трансцендентно этой пирамиде. Бытие скорее есть имя самой абсолютной уникальности.
Таков Вовочка, не подпадающий ни под одну из категорий, не включаемый ни в один известный класс существ. Вовочка есть тот, кто есть. Он есть он сам. Он заслужил право на собственное имя. Вовочка единственен в своем роде, как едино бытие. Он - по ту сторону логических дефиниций. Владимир есть владелец мира, избранное имя для анекдотов о субъекте творчества. Согласно
А.Ф.Лосеву, миф есть магическое имя, творящее чудеса. И Вовочка действительно является мифическим персонажем, имя которого сверкает в чудесах анекдота. Плохо, правда, что он может повернуть творчество в сторону небытия.
Интересно было бы узнать - кто и как создал этот анекдот? Вопрос об авторстве анекдота нужно поставить отдельно. Источник смеха для человека всегда представляет загадку. Многих удивляет, как умудряются сочинять анекдоты. Хотя все догадываются, что анекдоты творит сама жизнь. Авторы только успевают подсмотреть схождение случайных нитей, в этом и состоит их гениальность. Но вопрос гораздо глубже. Автором анекдотов о Вовочке является сам Вовочка или тот, кто в подражание ему сумел в него перевоплотиться.
К.Маркс был недалек от истины, когда повторил старое изречение: "Человечество со смехом расстается со своим прошлым". Анекдот локализует небытие, доводя его ритмическими судорогами смеха до концентрированного состояния. Человек в смехе освобождается от небытия прошлого, но это еще не означает, что он стал быть в настоящем. Юмористический эффект анекдота едва-едва задерживается в миге настоящего, когда успеваешь только один раз вздохнуть, озаряясь пониманием сути происходящего. Но затем сразу же этот живительный глоток воздуха рассеивается, растрачивается в смехе и необратимо остается в прошлом. Это мгновение актуальности бытия, творящегося из небытия, неповторимо и непродлеваемо. Поэтому второй раз анекдот рассказывать бессмысленно. Второй раз уже не засмеешься, а скорее затоскуешь. Может быть, человек вообще еще не научился правильно смеяться или физиология его дыхания не приспособлена к тому, чтобы уметь бесстыдно смеяться как олимпийские боги, веселящиеся над великим богом Паном.
Расскажем в заключение скучный анекдот. На кухне, перед открытым окном сидит отец, занятый важным делом, заключающимся в отрешенном созерцании звездного неба, и курит. К нему подходит сын - дебил-почемучка - и вываливает целую кучу вопросов. "Папа, а почему бытие есть, а небытия нет? Почему мир един, а вещей много? Зачем Творец выбрал бытие, а не небытие? То, что я помыслил - реально ли существует? В конце концов, где бытие?" Отцу надоедает настырность сына и он, с досадой и видимой неохотой отрывая взгляд от гипнотизирующего неба, взрывается: "Ну вот, я сейчас все брошу и стану тебе отвечать!"
А ведь отвечать, рано или поздно, придется. Онтология - не только искусство постановки предельных вопросов, как об этом убедительно говорил М.Хайдеггер, но и умение услышать ответы. Что может быть обнаружено даже в анекдотах, которые нельзя оставлять на откуп циничным скептикам.
Мечта любого создателя анекдота состоит в том, чтобы запустить в народ сконструированный сюжет (над которым сам автор отнюдь не смеется), и в дальнейшем, чтобы этот анекдот, испытав серию превращений от собратьев по перу, вернулся к автору неузнанным и вызвал у него смех.
Существует, по всей видимости, некий возможный мир анекдотов или всеединая система взаимоперекликающихся анекдотов, общее содержание которых исчерпывает целое предметное поле онтологии. Определенные системообразующие связи мы пытались зафиксировать в упорядоченной выше четверице анекдотов. Некоторые анекдоты из этой системы уже актуализировались в человеческой истории. Некоторые еще ждут своего воплощения, когда наступит подходящий жизненный случай. Так что простор для творчества вроде бы еще остается. Хотя все может закончиться на последнем анекдоте. Не случайно, чувствуя утерю энергии смеха, Ж.Деррида, кощунственно переделывая молитву, взывает к Творцу: смех наш насущный даждь нам днесь. Как бы не задохнуться от такого абсолютного смеха. Прежде чем разрешить себе рассказать или выслушать анекдот - нужно десять раз подумать. Наступит ли когда-нибудь такое состояние, когда никакие анекдоты не будут нам страшны?
Опубликовано 18 февраля 2005 года
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: ОНТОЛОГИЯ АНЕКДОТА
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1108741829 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций