ФИЛОСОФИЯ (последнее)
Миф как наука о формах правильного воображения
Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.
Романенко Ю.М.
Миф как наука о формах правильного воображения // Мифология и повседневность. СПб, изд-во РХГИ, 1998. С.78-83.
В названии этой статьи включены, вероятно, два парадоксальных и даже провокативных момента, поэтому их нужно специально оговорить. В первую очередь, трактовка мифа как науки для сциентистски настроенного слуха звучит, наверное, подозрительно и абсурдно. Действительно, позитивистская методология науки отказывает даже философии в научном статусе, сводя ее к некоему общему мировоззрению, а о мифе даже и речи не ведется. Предлагаемые позитивизмом критерии научного знания и модели науки, основанные на принципах эмпиризма и рационализма, сильно ограничивают смысл понятия «наука», сводя ее к функциям «описания», «объяснения» и «предсказания». Признавая важность подобного ограничения в определенном диапазоне человеческой познавательной активности, попробуем шире взглянуть на возможности как «науки», так и «мифа». Для этого определим смысл слова «наука», исходя из его этимологии. «Наука» (и, вообще, «научное» отношение человека к миру) есть некий «навык» произвольного умения владеть некоторым естественным процессом, приводящим к определенным техническим результатам, удовлетворяющим новые потребности человека, впервые открытые в самом же процессе получения «навыка». Иначе говоря, «донаучный» или «естественный» человек в его природной повседневности просто живет, удовлетворяя свои генетические потребности. При этом всех возможностей как себя, так и окружающего мира он покамест не знает. Открытие «нового» происходит, как правило, нечаянно и внезапно, в креативном акте, вырывая человека из повседневности и заставляя его трансцендировать в некие иные реальности, которые впоследствии могут быть интегрированы в ту же повседневность, обогащая ее и растворяясь в ней в статусе «привычки». Отбор и включение «нового» в повседневность происходит по критериям, вырабатываемым в процессе обретения навыка. Эти критерии определяют «правильный» путь развития науки, т.е. ее метод.
Известно неокантианское разделение наук на «науки о духе» и «науки о природе», в основе которого лежит гносеологическая субъект-объектная дифференциация. С методологической точки зрения подобное разделение устанавливает, что естествознанию присущ «номотетический» метод, а «гуманитаристике» - «идеографический». Мифу традиционно отводят место в гуманитарной сфере и он берется в качестве предмета отстраненного исследования для рефлектирующего рассудка, отыскивающего в мифе инвариантные структуры.
Такой подход не является имманентным и аутентичным для самого мифа, ибо здесь не учитывается, что для того, чтобы не было гетерогенных привнесений, миф должен трактоваться не только как предмет, но и как метод самого себя. Такую методологическую установку отстаивал А.Ф.Лосев в «Диалектике мифа».
Если принимается, что миф есть особый способ отношения к особой реальности, с присущим ему особым методом, то нет никаких оснований не признать, что миф есть особая «наука» (в широком значении последнего термина), со своими собственными нормами и правилами «точности» и «эффективности». Начиная с архаики миф понимался именно таким образом.
Гуссерлевский проект «философии как строгой науки» был фундирован принципиальной рационалистической установкой. Однако, практически не обращают внимание на то, что этот методологический лозунг превратить философию в «настоящую» науку со всеми ее атрибутами имеет своей предпосылкой мифологему «стражи», оставившую свой след в метафоре «строгая». Перефразируя Э. Гуссерля, можно радикализировать ситуацию и сказать, что миф также есть «строгая наука», быть может, даже более «строгая», чем все остальные.
Наука как таковая станет по-настоящему «строгой» в рационалистическом смысле тогда, когда она обратит внимание на свои иррациональные условия и поймет свои мифические основания, становясь «строгой» уже и в мифическом смысле этого слова.
Р. Декарт, будучи предшественником Э. Гуссерля на поприще рационалистической организации научного познания как фундаментального фактора европейского культурного развития, оставил миф «за скобками» своего дискурса. Однако, на материале результатов философского творчества Декарта можно показать, что рационалистический проект организации научного знания (cogito) основан на двуединой структуре мифа (воображаемого как такового), заключающейся в дополнительности методического сомнения и методического удивления. Текстологический анализ картезианских произведений демонстрирует, что постулирование Декартом принципа «cogito ergo sum», заложившего рационалистическую традицию европейской философии, явилось следствием озарения в личном воображении французского мыслителя, инспирированного героикой и архетипами змееборческого и зеркально-близнечного мифов, имманентно присущих культуре эпохи Нового времени. Змееборческий миф провоцирует душевную страсть «сомнения», а зеркально-близнечный миф — страсть «удивления», с которыми Декарт методически проводил мысленный эксперимент, итогом чего стала искусственная стимуляция и актуализация самосознания. Коротко говоря, Декарт сознательно и целеустремленно осуществлял эксперимент изнутри (а не снаружи) субъективности, завершившийся удачей в момент нахождения устойчивой точки в темпоральном течении воображающей души. Для этого Декарту пришлось совершить обращение в пределах субъективной сферы на самое себя (мифологический мотив «оборотничества»).
В дальнейшем «научную» традицию философствования поддержал И. Кант с его метафорой «чистого» разума (миф «непорочности»/?/), Фихте с его «Наукоучением», Гегель с его «Наукой логикой», вплоть до того момента, когда Шеллинг обратился к «философии мифа», замыкая дискурс немецкой классической философии снова на мифе.
Но с чем миф как наука имеет дело? Принципиально отстаиваемый нами тезис состоит в том, что миф изначально был и поныне является наукой «управления» воображением. Что под этим подразумевается? Согласно онтологическому истолкованию
М. Хайдеггером кантовского учения о продуктивной способности воображения («схематизм чистых рассудочных понятий»), воображение является «стволом» человеческого сознания, который раздваивается на две «ветви» - чувственность и мышление. Чтобы человек стал именно человеком, для начала необходимо, чтобы в нем запустился механизм продуктивного воображения.
Воображать можно все что угодно и как угодно. В этом смысле воображению не положено никаких пределов и, более того, воображение является бесконечным пространством реализации человеческой свободы. Как сказал апостол Павел: «Все испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фес. 5.21). Изначально стихия воображения — это всепорождающий хаос, в котором спонтанно возникают и тут же исчезают все возможные структуры, рефлектирующие друг в друге согласно принципу «всеединства». Миф возник именно как научный способ описания, объяснения-понимания и предсказания перехода хаоса воображения в его космос. Методом проб и ошибок, всегда случайно, человек находил в этом хаосе своего воображения устойчивые структуры, которые подвергались селекции, культивировались и воплощались в тех степенях, которые допускала материальная действительность, поскольку сама же материя («хора» Платона или «интеллигибельная материя» Аристотеля) есть источник всех структур и аттрактор всех образов. Определяющим онтологическим методом античности было угадывающее воображение Бытия. Платон писал: «Гадание — это творец дружбы между богами и людьми, потому что оно знает, какие любовные вожделения людей благочестивы и освящены обычаем» (Пир. 188d).
«Во-ображение» буквально есть «вхождение в образ». Не обязательно входить в тот или иной образ, но в какой-то хотя бы один образ человек непроизвольно обязательно входит, первоначально подсознательно. Сделать этот процесс подотчетным разуму — уже задача науки об образе как особой реальности, обладающей специфическим онтологическим статусом. Не нужно придумывать для этой науки какого-нибудь специального названия, типа «имагономия» (хотя это было бы по существу) — миф искони выполнял по отношению к воображению все необходимые научные функции. Причем, как и подобает всякой науке, в мифе есть свои уровни - теоретический и практический. Согласно А.Ф. Лосеву, миф есть магическое имя, творящее чудеса. Поэтому в теоретическую часть мифа входит узрение образа чуда и слышание священного имени. Практический же слой мифа реализуется в ритуале. В процессе развития мифа, в нем вырабатывался даже экспериментальный подход к собственному предмету. В эксперименте с воображением необходимы своя техника безопасности, и поэтому в разных мифических традициях образ Абсолюта табуировался, поскольку он выражал трансцендентное. Примеров экспериментального моделирования воображения больше, чем принято об этом говорить (вернее, умалчивать). Это не только авангардное искусство, употребление галлюциногенов, спорт или зеркаломания, но и политика, философия и, наконец, сама наука, как основные имитационные системы жизни.
Одним из наиболее репрезентативных примеров эксперимента с воображением и в воображении является гадание с зеркалом. В статье С.М. Толстой «Зеркало в традиционных славянских верованиях и обрядах» (в кн.: Славянский и балканский фольклор. Верования. Текст. Ритуал. М., 1994) дается семантико-символическое описание ритуальных употреблений зеркала, главными свойствами которого являются способность отражать и пограничный характер. На основе аутентичных рассказов носителей архаического опыта об обрядовых применениях зеркала при гаданиях можно сделать вывод, что в этих ситуациях совершалась ориентация воображения на образ будущего, который настраивал функцию пола в период возрастного перехода.
Эту же проблему затрагивал Ж. Лакан в работе «Стадия зеркала как образующая функцию «Я», открывающуюся нам в психоаналитическом опыте». В ином контексте и методологическом ключе, чем у нас, и с другими выводами, Ж. Лакан говорит именно об эксперименте с психикой ребенка при технической помощи зеркала, в результате чего осуществляется идентификация, определяемая Лаканом так: «Достаточно понимать стадию зеркала как идентификацию в самом полном смысле, который придает психоанализ этому термину: а именно, преобразование, произведенное в субъекте тогда, когда он принимает на себя образ, — предопределенная связь которого с эффектом фазы достаточно хорошо обозначена употреблением в теории античного термина imago». Иначе говоря, результат этой экспериментации состоит в нахождении и присвоении образа, которого до этого не было, как не было и самого воображения. Тем самым, можно утверждать, человек научается «правильно» воображать. Хотя в дальнейшем эти «правила» будут уточняться, изменяться и переоцениваться.
Интересный интерпретативный ключ, способный объяснить процесс и механизм эксперимента с воображением при помощи зеркал дается В. Набоковым в романе «Приглашение на казнь». Здесь говорится об игрушке под названием «нетка», представляющей из себя некий бесформенный, хаотический, без-образный предмет (который и предметом-то действительно нельзя назвать — «нетка»!), и к нему приставляется специально под него искривленное зеркало. Сам по себе этот неоформленный квази-предмет ничего не представляет, но его отражение в кривом зеркале при особом расположении уже имеет смысл, значение и устойчивый образ. «Нетка» является комплексом из двух частей, подогнанных друг для друга, без чего они кажутся «иллюстрациями» самого хаоса. Нужно исхитриться сделать их такими, чтобы совпадение их возможностей превратило хаос в космос.
При помощи этого интерпретативного ключа можно сформулировать историко-философскую гипотезу, проливающую свет на механизм создания демиургом изваяния идеального Космоса в платоновском диалоге «Тимей». Платон в этом своем космогоническом трактате представляет переход от образа к воплощению в процессе творящего воображения по аналогии с принципом действия игрушки «нетки». Данная гипотеза, разумеется, еще ждет своего серьезного обоснования.
Подобно тому, как логика есть наука о формах правильного рассудочного мышления, коими являются понятие, суждение, умозаключение и т.п., так и миф есть наука о формах правильного (и, следовательно, продуктивного) воображения. Опыт мифов всех народов всех времен и их творческие достижения свидетельствуют нам об оправданности постановки такой проблемы, с которой мы повседневно и повсеместно сталкиваемся в современной ситуации и которую можем научно решать, помня уроки истории. Что же есть «правильное воображение» и кто устанавливает его критерии? На этот вопрос каждая эпоха отвечала по-своему, выражаясь в присущих ей архетипах. Мнится, что переход в новое тысячелетие сопровождается новым экспериментом с воображением, технической стороной которого выступает компьютерная виртуальная реальность.
Миф как наука о формах правильного воображения // Мифология и повседневность. СПб, изд-во РХГИ, 1998. С.78-83.
В названии этой статьи включены, вероятно, два парадоксальных и даже провокативных момента, поэтому их нужно специально оговорить. В первую очередь, трактовка мифа как науки для сциентистски настроенного слуха звучит, наверное, подозрительно и абсурдно. Действительно, позитивистская методология науки отказывает даже философии в научном статусе, сводя ее к некоему общему мировоззрению, а о мифе даже и речи не ведется. Предлагаемые позитивизмом критерии научного знания и модели науки, основанные на принципах эмпиризма и рационализма, сильно ограничивают смысл понятия «наука», сводя ее к функциям «описания», «объяснения» и «предсказания». Признавая важность подобного ограничения в определенном диапазоне человеческой познавательной активности, попробуем шире взглянуть на возможности как «науки», так и «мифа». Для этого определим смысл слова «наука», исходя из его этимологии. «Наука» (и, вообще, «научное» отношение человека к миру) есть некий «навык» произвольного умения владеть некоторым естественным процессом, приводящим к определенным техническим результатам, удовлетворяющим новые потребности человека, впервые открытые в самом же процессе получения «навыка». Иначе говоря, «донаучный» или «естественный» человек в его природной повседневности просто живет, удовлетворяя свои генетические потребности. При этом всех возможностей как себя, так и окружающего мира он покамест не знает. Открытие «нового» происходит, как правило, нечаянно и внезапно, в креативном акте, вырывая человека из повседневности и заставляя его трансцендировать в некие иные реальности, которые впоследствии могут быть интегрированы в ту же повседневность, обогащая ее и растворяясь в ней в статусе «привычки». Отбор и включение «нового» в повседневность происходит по критериям, вырабатываемым в процессе обретения навыка. Эти критерии определяют «правильный» путь развития науки, т.е. ее метод.
Известно неокантианское разделение наук на «науки о духе» и «науки о природе», в основе которого лежит гносеологическая субъект-объектная дифференциация. С методологической точки зрения подобное разделение устанавливает, что естествознанию присущ «номотетический» метод, а «гуманитаристике» - «идеографический». Мифу традиционно отводят место в гуманитарной сфере и он берется в качестве предмета отстраненного исследования для рефлектирующего рассудка, отыскивающего в мифе инвариантные структуры.
Такой подход не является имманентным и аутентичным для самого мифа, ибо здесь не учитывается, что для того, чтобы не было гетерогенных привнесений, миф должен трактоваться не только как предмет, но и как метод самого себя. Такую методологическую установку отстаивал А.Ф.Лосев в «Диалектике мифа».
Если принимается, что миф есть особый способ отношения к особой реальности, с присущим ему особым методом, то нет никаких оснований не признать, что миф есть особая «наука» (в широком значении последнего термина), со своими собственными нормами и правилами «точности» и «эффективности». Начиная с архаики миф понимался именно таким образом.
Гуссерлевский проект «философии как строгой науки» был фундирован принципиальной рационалистической установкой. Однако, практически не обращают внимание на то, что этот методологический лозунг превратить философию в «настоящую» науку со всеми ее атрибутами имеет своей предпосылкой мифологему «стражи», оставившую свой след в метафоре «строгая». Перефразируя Э. Гуссерля, можно радикализировать ситуацию и сказать, что миф также есть «строгая наука», быть может, даже более «строгая», чем все остальные.
Наука как таковая станет по-настоящему «строгой» в рационалистическом смысле тогда, когда она обратит внимание на свои иррациональные условия и поймет свои мифические основания, становясь «строгой» уже и в мифическом смысле этого слова.
Р. Декарт, будучи предшественником Э. Гуссерля на поприще рационалистической организации научного познания как фундаментального фактора европейского культурного развития, оставил миф «за скобками» своего дискурса. Однако, на материале результатов философского творчества Декарта можно показать, что рационалистический проект организации научного знания (cogito) основан на двуединой структуре мифа (воображаемого как такового), заключающейся в дополнительности методического сомнения и методического удивления. Текстологический анализ картезианских произведений демонстрирует, что постулирование Декартом принципа «cogito ergo sum», заложившего рационалистическую традицию европейской философии, явилось следствием озарения в личном воображении французского мыслителя, инспирированного героикой и архетипами змееборческого и зеркально-близнечного мифов, имманентно присущих культуре эпохи Нового времени. Змееборческий миф провоцирует душевную страсть «сомнения», а зеркально-близнечный миф — страсть «удивления», с которыми Декарт методически проводил мысленный эксперимент, итогом чего стала искусственная стимуляция и актуализация самосознания. Коротко говоря, Декарт сознательно и целеустремленно осуществлял эксперимент изнутри (а не снаружи) субъективности, завершившийся удачей в момент нахождения устойчивой точки в темпоральном течении воображающей души. Для этого Декарту пришлось совершить обращение в пределах субъективной сферы на самое себя (мифологический мотив «оборотничества»).
В дальнейшем «научную» традицию философствования поддержал И. Кант с его метафорой «чистого» разума (миф «непорочности»/?/), Фихте с его «Наукоучением», Гегель с его «Наукой логикой», вплоть до того момента, когда Шеллинг обратился к «философии мифа», замыкая дискурс немецкой классической философии снова на мифе.
Но с чем миф как наука имеет дело? Принципиально отстаиваемый нами тезис состоит в том, что миф изначально был и поныне является наукой «управления» воображением. Что под этим подразумевается? Согласно онтологическому истолкованию
М. Хайдеггером кантовского учения о продуктивной способности воображения («схематизм чистых рассудочных понятий»), воображение является «стволом» человеческого сознания, который раздваивается на две «ветви» - чувственность и мышление. Чтобы человек стал именно человеком, для начала необходимо, чтобы в нем запустился механизм продуктивного воображения.
Воображать можно все что угодно и как угодно. В этом смысле воображению не положено никаких пределов и, более того, воображение является бесконечным пространством реализации человеческой свободы. Как сказал апостол Павел: «Все испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фес. 5.21). Изначально стихия воображения — это всепорождающий хаос, в котором спонтанно возникают и тут же исчезают все возможные структуры, рефлектирующие друг в друге согласно принципу «всеединства». Миф возник именно как научный способ описания, объяснения-понимания и предсказания перехода хаоса воображения в его космос. Методом проб и ошибок, всегда случайно, человек находил в этом хаосе своего воображения устойчивые структуры, которые подвергались селекции, культивировались и воплощались в тех степенях, которые допускала материальная действительность, поскольку сама же материя («хора» Платона или «интеллигибельная материя» Аристотеля) есть источник всех структур и аттрактор всех образов. Определяющим онтологическим методом античности было угадывающее воображение Бытия. Платон писал: «Гадание — это творец дружбы между богами и людьми, потому что оно знает, какие любовные вожделения людей благочестивы и освящены обычаем» (Пир. 188d).
«Во-ображение» буквально есть «вхождение в образ». Не обязательно входить в тот или иной образ, но в какой-то хотя бы один образ человек непроизвольно обязательно входит, первоначально подсознательно. Сделать этот процесс подотчетным разуму — уже задача науки об образе как особой реальности, обладающей специфическим онтологическим статусом. Не нужно придумывать для этой науки какого-нибудь специального названия, типа «имагономия» (хотя это было бы по существу) — миф искони выполнял по отношению к воображению все необходимые научные функции. Причем, как и подобает всякой науке, в мифе есть свои уровни - теоретический и практический. Согласно А.Ф. Лосеву, миф есть магическое имя, творящее чудеса. Поэтому в теоретическую часть мифа входит узрение образа чуда и слышание священного имени. Практический же слой мифа реализуется в ритуале. В процессе развития мифа, в нем вырабатывался даже экспериментальный подход к собственному предмету. В эксперименте с воображением необходимы своя техника безопасности, и поэтому в разных мифических традициях образ Абсолюта табуировался, поскольку он выражал трансцендентное. Примеров экспериментального моделирования воображения больше, чем принято об этом говорить (вернее, умалчивать). Это не только авангардное искусство, употребление галлюциногенов, спорт или зеркаломания, но и политика, философия и, наконец, сама наука, как основные имитационные системы жизни.
Одним из наиболее репрезентативных примеров эксперимента с воображением и в воображении является гадание с зеркалом. В статье С.М. Толстой «Зеркало в традиционных славянских верованиях и обрядах» (в кн.: Славянский и балканский фольклор. Верования. Текст. Ритуал. М., 1994) дается семантико-символическое описание ритуальных употреблений зеркала, главными свойствами которого являются способность отражать и пограничный характер. На основе аутентичных рассказов носителей архаического опыта об обрядовых применениях зеркала при гаданиях можно сделать вывод, что в этих ситуациях совершалась ориентация воображения на образ будущего, который настраивал функцию пола в период возрастного перехода.
Эту же проблему затрагивал Ж. Лакан в работе «Стадия зеркала как образующая функцию «Я», открывающуюся нам в психоаналитическом опыте». В ином контексте и методологическом ключе, чем у нас, и с другими выводами, Ж. Лакан говорит именно об эксперименте с психикой ребенка при технической помощи зеркала, в результате чего осуществляется идентификация, определяемая Лаканом так: «Достаточно понимать стадию зеркала как идентификацию в самом полном смысле, который придает психоанализ этому термину: а именно, преобразование, произведенное в субъекте тогда, когда он принимает на себя образ, — предопределенная связь которого с эффектом фазы достаточно хорошо обозначена употреблением в теории античного термина imago». Иначе говоря, результат этой экспериментации состоит в нахождении и присвоении образа, которого до этого не было, как не было и самого воображения. Тем самым, можно утверждать, человек научается «правильно» воображать. Хотя в дальнейшем эти «правила» будут уточняться, изменяться и переоцениваться.
Интересный интерпретативный ключ, способный объяснить процесс и механизм эксперимента с воображением при помощи зеркал дается В. Набоковым в романе «Приглашение на казнь». Здесь говорится об игрушке под названием «нетка», представляющей из себя некий бесформенный, хаотический, без-образный предмет (который и предметом-то действительно нельзя назвать — «нетка»!), и к нему приставляется специально под него искривленное зеркало. Сам по себе этот неоформленный квази-предмет ничего не представляет, но его отражение в кривом зеркале при особом расположении уже имеет смысл, значение и устойчивый образ. «Нетка» является комплексом из двух частей, подогнанных друг для друга, без чего они кажутся «иллюстрациями» самого хаоса. Нужно исхитриться сделать их такими, чтобы совпадение их возможностей превратило хаос в космос.
При помощи этого интерпретативного ключа можно сформулировать историко-философскую гипотезу, проливающую свет на механизм создания демиургом изваяния идеального Космоса в платоновском диалоге «Тимей». Платон в этом своем космогоническом трактате представляет переход от образа к воплощению в процессе творящего воображения по аналогии с принципом действия игрушки «нетки». Данная гипотеза, разумеется, еще ждет своего серьезного обоснования.
Подобно тому, как логика есть наука о формах правильного рассудочного мышления, коими являются понятие, суждение, умозаключение и т.п., так и миф есть наука о формах правильного (и, следовательно, продуктивного) воображения. Опыт мифов всех народов всех времен и их творческие достижения свидетельствуют нам об оправданности постановки такой проблемы, с которой мы повседневно и повсеместно сталкиваемся в современной ситуации и которую можем научно решать, помня уроки истории. Что же есть «правильное воображение» и кто устанавливает его критерии? На этот вопрос каждая эпоха отвечала по-своему, выражаясь в присущих ей архетипах. Мнится, что переход в новое тысячелетие сопровождается новым экспериментом с воображением, технической стороной которого выступает компьютерная виртуальная реальность.
Опубликовано 18 февраля 2005 года
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: Миф как наука о формах правильного воображения
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1108741412 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций