П. П. ШКАРЕНКОВ. Римская традиция в варварском мире. Флавий Кассиодор и его эпоха. М. РГГУ. 2004. 270 с.

Согласно долгое время господствовавшей в отечественной науке парадигме, континуитет при переходе от античности к средневековью отрицался, либо во всяком случае ставился под сомнение. При этом особое внимание обращалось на социально-экономические аспекты и на определение исторического типа варварских государств, возникших на территории Западной Римской империи, которые преимущественно рассматривались как раннефеодальные.

Распространение культурно-антропологического подхода в исторических исследованиях, приведшее к утверждению в мировой науке "культурной истории социального", показало, что никакие исторические процессы, феномены социальной, материальной жизни не могут быть адекватно рассмотрены без учета ментальности, картины мира у людей, в них участвовавших. Поэтому актуальной задачей становится необходимость обновленного, современного взгляда на проблему перехода от античности к средневековью.

Кандидат исторических наук, декан Историко-филологического факультета Российского государственного гуманитарного университета П. П. Шкаренков в своей новой монографии, как и в предыдущей ¹ , сосредоточил внимание на

стр. 169

истории Остготской Италии, ставшей непосредственным преемником Западной Римской империи и в течение трех десятилетий бывшей государственным эталоном для варварских королевств, чье возникновение знаменовало собой начало новой средневековой цивилизации. Эпоха может быть понята не только через процессы, в ней происходившие, но также и через людей, которые эти процессы направляли и определяли. Лицо той эпохи на италийской и более того - на европейской почве определяли личности крупнейшего масштаба: король Теодорих, ставший образцом правителя для всего средневековья; философ и государственный деятель Боэций - "отец схоластики" и средневековой литературы; Флавий Кассиодор - сенатор, которого называют основоположником европейской бюрократии в том смысле, что он "задал форму" государственному делопроизводству и дипломатической переписке на многие столетия.

Шкаренков остановился на двух личностях - Флавии Кассиодоре и Теодорихе, не оставив впрочем без внимания и широкий круг их современников. Это диктовалось и тем, что именно Флавий Кассиодор оставил комплекс уникальных источников, среди которых особое место занимают "Варии", собрание посланий и государственных документов, охватывающих почти весь период существования Остготского королевства и все стороны жизни этого общества.

Хотя "Варии" постоянно использовались исследователями для иллюстрации прежде всего социально-экономических аспектов раннего средневековья, они никогда не изучались в целом, синтезно и особенно с точки зрения языка и риторики. Именно такой подход, представленный в книгах Шкаренкова, позволяет выявить в давно используемом источнике новые грани, обогащающие наши представления об эпохе. Отдавая должное искусству автора как источниковеда, можно высказать одно замечание - быть может, следовало бы расширить круг источников, с которыми "Варии" могли бы быть сопоставлены или которыми они могли бы быть дополнены.

В монографии глубоко проанализирована традиция изучения Кассиодора. и его эпохи. Кажется ни одно сколько-нибудь заметное исследование не оставлено без внимания. Для отечественной историографии Кассиодор фигура мало изученная, к ней обращались лишь в работах по истории культуры. В западной историографии последнее исследование о нем вышло четверть века тому назад² . И историографическая ситуация, и новизна научных подходов, и своеобразная "перекличка" с современностью делают исследование Шкаренкова весьма актуальным.

Личность Кассиодора, квестора и магистра оффиций остговских королей, прожившего около ста лет и ставшего "отцом" не только бюрократии, но и средневековых библиотекарей, скрипторов, хранителей культуры, исполнена таинственности. О нем нет свидетельств во "внешних" источниках, они только в его собственных сочинениях. Тем отрадней, что Шкаренкову удалось воссоздать более или менее полную картину жизни и деятельности Флавия Кассиодора, что само по себе обогащает наши знания не только об уникальной личности, но и о реалиях и характере отношений между людьми той сложнейшей эпохи, в которую он органично вписан. В музее в южно-итальянском городе Реджо-ди-Калабрия Кассиодору посвящена небольшая экспозиция "Калабрийский человек", так как последние годы он провел в своем имении недалеко от этого города. И не случайно в Кассиодоре увидели определенный тип человека, мудреца и просветителя, ибо он хранитель традиции, один из "столпов устойчивости" в меняющемся мире. Близкий к такому подход к личности Кассиодора мы находим и в рецензируемой монографии.

Одной из центральных проблем исследования стала королевская власть, ее реалии, миф и образ в Остготской Италии. В конце V в. рухнуло одно из могущественнейших и долговечных государств в мировой истории - Западная Римская империя. На смену ей пришли недолговечные и не всегда достаточно оформленные в государственном отношении варварские королевства, Но что представляла собой власть их правителей - варварских королей, среди которых "первым" по своему авторитету считался Теодорих Остготский? Удивительно, что до настоящего времени еще не было сколь-нибудь репрезентативного исследования теоретических оснований и реалий королевской власти на рубеже античности и средневековья.

Кассидор называет "Варии" "зеркалом для государей". Шкаренков тонко подмечает, что образ короля в "Вариях" варьируется в зависимости от того, кому адресуется послание - сенату, римскому народу или готам. "Отсюда, - утверждает автор, - проистекают некоторые формулы, смелость, а порой и дерзость которых так удивляла историков, стремившихся выявить точные юридические основания королевской власти в Остготской Италии" (с. 57).

Шкаренков утверждает: целью Кассиодора было не только продемонстрировать Восточной Римской империи и римской аристократии, что форма правления в Остготской Италии была вполне достойна римлян, но и убедить их оставаться лояльными по отношению к готам, показывая, что тип королевской власти, созданный в

стр. 170

Италии Теодорихом, отнюдь не противоречит римской политической традиции. Для понимания природы королевской власти важное значение имеет исследование королевской титулатуры, осуществленное автором с большим мастерством. Он детально рассматривает, соотношение титулов dux, patricius и rex, которые последовательно носил Теодорих, римского титула rex и германского reiks, римских титулов princes и imperator, a также весь комплекс определений, прилагаемых к Теодориху в контексте его властных полномочий, сводя их в сравнительные таблицы.

Шкаренков анализирует принципы взаимоотношения империи и королевской власти, как они виделись в Остготской Италии. Он убедительно доказывает, что королевская власть мыслилась как imitatio императорской. Теодорих "подражает" императору, а его государство "копирует", следовательно, продолжает империю, Кассиодор рассматривает императора и короля в рамках одной и той же системы ценностей. Вместе с тем за реальным императором Восточной Римской империи признается только почетное первенство, перенесенное из области реальной политики в область идей и образцов для подражания. Таким образом в реальности варварский король оказывается не ниже императора. Он тоже может быть идеальным сувереном. Возможно поэтому применительно к Теодориху Кассиодор чаще употребляет римский титул princeps, а не rex.

В монографии, однако, не только раскрывается, как творился миф короля, но и показывается, как реально осуществлялось королевское правление в отношении сложного римско-готского общества, каждая часть которого требовала не только особого юридического оформления, но и особой политики заигрывания и умиротворения. Детально рассматривается религиозная политика Теодориха, арианина, следовавшего принципу веротерпимости. Вместе с тем подчеркивается, что характер короля должен соответствовать законам, а общество может ограничивать королевскую власть. Теодорих заявлял: "Защита законов есть знак уважения граждан, и почтение по отношению к нашим предшественникам принцепсам является доказательством нашей преданности" (с. 92). Автор подчеркивает, что ни один текст античной литературы не включает в себя с такой полнотой, как "Варии", все возможные аспекты деятельности монарха. Благодаря этому источнику можно проследить степень участия короля в решении тех или иных, больших и малых проблем, требовавших его непосредственного вмешательства.

Система управления Италией, как считает Шкаренков, копирует имперскую систему государственной власти, впрочем в нее включаются и некоторые германские элементы. Он усматривает наличие двух концепций власти. Согласно одной из них, основные принципы которой излагаются в "Вариях", король является высшим магистратом, управляющим своей страной согласно римским обычаям и правилам. Рядом с ней сосуществует и другая, претендующая на великие замыслы, грандиозные планы и начинания, рискованные предприятия. Эта вторая концепция и питает идеализированный, вневременной образ короля, делая его столь привлекательным для современников и потомков.

Автор прослеживает трансформацию образа короля в "Вариях" после смерти Теодориха. При этом в них, "если описывается действительность, то лишь блестящая ее поверхность, а если описание не скользит по поверхности, то оно не связано с реальностью..." (с. 122). Конкретные события превращаются в нечто вроде символических сцен-образов. Символическая и аллегорическая трактовка образа короля сближается с весьма распространенной трактовкой власти в средние века.

Важнейшим институтом римской государственности был сенат. Распространенной в историографии точкой зрения является констатация чисто демонстративной роли сената в Остготском королевстве. Шкаренков показывает: Теодорих считал, что условием стабильности его государства, союза римлян и готов является сохранение римских институтов власти, римского права, римского центрального и местного управления. Автор сравнивает функции и состав сената в позднеримский империи и в Остготском королевстве и демонстрирует не только сохранение преемственности, но даже некоторое возрастание его полномочий. Сенат оставался полновластным хозяином Рима, судом высшей инстанции по рассмотрению дел сенаторов. Карьера сенаторов в Остготской Италии складывалась примерно так же, как в империи. Римская аристократия не потеряла ни одно из своих прав, ни одну из своих прерогатив.

Автор сравнивает "Варии" с "Эдиктом" Теодориха, вводя читателя в круг дискуссий вокруг этого источника. Он отмечает, что многие статьи "Эдикта" имеют целью ограничение произвола знати, но он все же сохраняет за сенаторской аристократией все ее прежние правовые привилегии и даже создает новые. Знатнейшие римские фамилии при остготах сохраняли свое преимущественное право на занятие высших государственных должностей. Тем не менее среди сенаторской аристократии существовало немало и противников готов. Конфликт между сенатом и королем был усугублен событиями религиозного характера, связанными с избранием римского папы. Он завершился осуждением и казнью

стр. 171

Симмаха и Боэция и таинственной смертью папы Иоанна. Столкновение между сенатом и королем поколебало положение сената, но в то же время ослабило и позиции королевской власти. Баланс был нарушен, что в близкой перспективе привело к дестабилизации остготской государственности. Шкаренков убедительно показывает, что в Остготской Италии римская традиция стала фундаментом формирования варварской государственности, задав ей основные правовые и властные параметры и помогая складыванию форм ее функционирования. Однако выводы автора могли быть еще более убедительными, если бы он сравнил роль государственной традиции в самом романизированном королевстве раннего средневековья с положением в других романо-варварских королевствах.

Наиболее оригинальными и новаторскими являются исследования Шкаренковым языка, образной структуры "Варий", а также риторики как фактора влияния на образ государственности и реализацию власти. Справедливо подчеркивая, что "изучая историю культуры различных эпох, невозможно обойтись без тщательного исследования накопленных данной культурой способов восприятия и осмысления собственного опыта" (с. 186), он реконструирует языковую картину мира. Автор отмечает, что между непосредственным выводом текста и жизненным опытом Флавия существует еще инвариантный и неповторимый "языковой мир" автора, опосредующий его опыт и формирующий его тексты. Кроме того, каждый текст ориентирован на определенную аудиторию и только в ее сознании может полностью реализоваться, не являясь новым. Всякий текст содержит в себе то, что мы предпочли бы называть образом аудитории, и этот образ активно воздействует на реальную аудиторию (с. 189).

Как на одну из основных примет времени исследователь указывает на характерное для "Варий" исключительное внимание к внешней стороне излагаемого, к ритуализированным формам выражения. Он раскрывает отличие языка Кассиодора от классической латыни, подчеркивая, что такой "новый" латинский язык отражает скорее некий культурный сдвиг, нежели упадок культуры или образованности как таковой. Тем не менее в риторике Кассиодора сохраняются традиции, характерные для позднеримской риторики, для которой идеализированный образ, санкционированная модель были гораздо важнее, чем отражение реальных черт человека или события. "Эта отчужденность, - отмечает Шкаренков, - осуществлялась в мире, который во многом был театрализованным, при этом для описываемой эпохи это не метафора или "красивый" образ, но вполне адекватное выражение своего самоощущения" (с. 196).

При таком подходе индивидуальность человека скрывается за набором идеальных атрибутов, состав и число которых зависит от места, занимаемого данным человеком в обществе. Мир идеальных образцов является и миром "общих мест", обычно морализаторского толка, которыми часто злоупотребляли писатели рассматриваемого периода. Шкаренков проводит аналогию тенденций изменения языка с тенденциями развития искусства той эпохи. Обоснован вывод автора, что "в поздней античности миметическая (подражательная) традиция отражения и постижения реальности, которая доминировала на протяжении всей классической эры в Греции и Риме, постепенно уступала место символико-аллегорической, представлявшей собой альтернативу мимесису" (с. 204). В этом фигуру Кассиодора можно считать знаковой. Шкаренкову удалось показать, что Кассиодор с помощью риторики создал образ идеального государства и государя, введя в заблуждение исследователей, которые воспринимали его свидетельства как абсолютную реальность. Вместе с тем Кассиодор "задал" модель, которой надлежало следовать, и варварский мир раннего средневековья поддался этому искушению.

Исследование на стыке многих гуманитарных дисциплин, показ того, что политические постулаты связаны с их риторическим выражением, анализ сложнейшего источника как текста позволили показать, как "конструируется" историческая реальность с помощью языка, где и каким образом "встречаются" реальность и риторика, и тем самым открыть новые перспективы изучения не только наследия Флавия Кассиодора, взаимодействия римской традиции в ее государственном, властном, культурном аспектах и варварского мира, но и истории поздней античности и раннего средневековья в целом.

Примечания

1. ШКАРЕНКОВ П. П. Королевская власть в Остготской Италии по "Variae" Кассиодора. Миф, образ, реальность. М. 2003.

2. O'DONNELL J.J. Cassiodorus. Lnd. 1979.