I. От начала царствования Николая 11 до революции 1905 года.

...Новый царь не осознал момента¹ . От начала реакции мартовских дней 1881 г. нас отделяло уже целое царствование. А в конце его и Александр III был, по-видимому, готов вступить на путь хотя бы некоторых выдвигавшихся эпохою реформ. Витте докладывал ему о своевременности проведения, между прочим, ряда мероприятий в области рабочего законодательства и первее всего об установлении страхования рабочих. Александр III, по словам Витте, согласился. Победоносцев, заключение которого являлось обязательным для обеспечения успеха законопроекту политического значения в комитете министров и в Государственном совете, притворился непонимающим. "Рабочие? Рабочий класс? Я такого класса в России не знаю. И не понимаю, о чем вы, Сергей Юльевич, говорите. Есть крестьяне. Они составляют свыше 90% населения. И из них те, относительно совершенно немногие, утопающие в массе населения, которые работают на фабриках и заводах, все-таки остаются крестьянами. Вы искусственно хотите создать какое-то новое сословие, какие-то новые социальные отношения, России совершенно чуждые. В этом отношении вы, Сергей Юльевич, опасный социалист". Витте по неопытности, как он впоследствии говорил, возвращаясь к рабочему вопросу перед самым своим уходом с поста министра финансов, на этот раз уступил. "Но, - добавлял он, - государь Александр III упрекнул меня впоследствии за это: "Напрасно вы сдались, я бы вас поддержал". Николай II не улавливал изменения обстановки, гигантского роста страны, осложнившихся экономиче-

ских отношений, разраставшихся классовых и национальных противоречий, не сознавал отсталости порядков и форм управления, считал за парадокс ту азбучную истину, что и консерватизм как руководящий принцип для того, чтобы устоять, не должен быть бескомпромиссным, а актуальным и гибким в применении, должен быть приспособляем к живой жизни - жизни именно сегодняшнего дня, так как та жизнь, которая была вчера, сегодня уже - не живая, а мертвая. Ему представлялось наиболее легкою, а вместе с тем наиболее достойной задачею управления охранение существовавших порядков и установлений. Всякого новшества он по малодушию боялся, и новаторы были ему ненавистны. Поэтому, держа в начале 1895 г. ответную речь на приветствие земских депутаций по случаю его вступления на престол, он и огрел земства крылатым словом о "бессмысленных" (в подготовленной речи значилось "беспочвенных") "мечтаниях", которым охарактеризовал высказанные в приветствии пожелания земства. Отсталость от условий современности аппарата управления при отсутствии у руководивших лиц спасительного страха перед бестемпераментным главою государства привели к катастрофе на Ходынке² ... Проявлявшийся властью бескомпромиссный консерватизм был направлен своим острием против самой же власти. В этом отношении он не мог не осуждаться и ее приверженцами. Враждебные же течения, естественно, использовали это противоречие между властью и ее же идейными охранителями в свою пользу. Революционное движение, в предыдущее царствование притаившееся, вышло на свет и из проявлявшегося спорадически стало постоянным и повседневным фактором текущей действительности. Фабрики, заводы, высшие учебные заведения, вообще всякие организованные группировки людей, за исключением пока что лишь воинских казарм и государственных учреждений, глухо волновались, увлекаемые пропагандой социалистических учений. Поскольку власть, бесстрастная и пассивная, уживалась с, видимо, приобретавшим права гражданства, исключающим ее, именно эту власть, революционным началом, власть была уже обречена - еще тогда, за 20 лет до фактического ее падения, отсрочивавшегося громадною инерциею колоссальной страны.

Как-никак, но до открытого наступления на власть, вскоре выразившегося в организованной системе террористических актов, дело тогда еще не доходило. Забастовочное движение на фабриках и заводах, беспорядки в высших учебных заведениях вспыхивали и утихали. И так как они утихали, то, казалось, все складывается к лучшему в этом лучшем из миров. Где-то вдалеке происходила не вызывавшая в нас почти никакого интереса война Северо-Американских Соединенных Штатив с Испаниею.

Какой был в ту пору состав правительства?

Выдающееся положение занимал пользовавшийся исключительным влиянием крайний консерватор, синодальный обер-прокурор К. П. Победоносцев. Другую яркую фигуру представлял одаренный, сильный, полный инициативы министр финансов С. Ю. Витте. Министром внутренних дел был в первый раз тогда назначенный на этот пост трижды к нему призывавшийся и от него отказывавшийся совершенно посредственный, типичный бюрократ-оппортунист И. Л. Горемыкин. Министерство иностранных дел было вверено упомянутому выше графу М. Н. Муравьеву, а министерство юстиции - его однофамильцу и родственнику Н. В. Муравьеву, выдвинувшемуся процессом 1 марта 1881 г., человеку талантливому, но отменно беспринципному. Министром земледелия и государственных имуществ был А. С. Ермолов, человек большой эрудиции в области сельского хозяйства, честный, прогрессивно настроенный, но без малейших данных для крупного административного поста. Лишали его этих данных слабость характера и излишние податливость и скромность, настолько ему вредившие, что с ним не считались, держали его в черном теле и ведомство его всегда во всем урезывали. Стоит ли называть морского министра? Должности этой как бы не существовало в то захватывающее и данный период долгое время, в течение которого полномочным и безответственным хозяином морского ведомства был поставленный выше морского министра генерал-адмирал - в св. время вел. кн. Константин Николаевич, а потом вел. кн. Алексей Александрович. По спискам в ту пору, о которой идет речь, значился морским министром пользовавшийся в обществе репутациею вообще почтенного человека вице-адмирал П. П. Тыртов. По особенности своего положения он, как и его предшественники, никакой роли в правительстве не играл. Военным министром был только что назначен взамен ушедшего в Государственный совет генерал-адъютант Ванновского генерал А. Н. Куропаткин. Умный, основательный и образованный, знаток военного дела, он, на свое несчастье, явился объектом преувеличенных надежд в качестве бывшего начальника штаба популярного боевого генерала М. Д. Скобелева. По этой причине он был неосновательно заподозрен в талантах полководца. В действительности он этими талантами не обладал. Другим новым лицом в правительстве был недавно в то время назначенный на пост министра народного просвещения с должности попечителя московского учебного округа Н. П. Боголепов, сухой, непопулярный профессор Московского университета, которого был когда-то и ректором. Рекомендован был царю московским генерал-губернатором, великим князем Сергием Александровичем. Говорили, был обязан карьерою высоким связям жены, урожденной светлейшей княжны Ливен. Направления был реакционного...

Это были министры, так или иначе делавшие политику. Но были и такие, которые непосредственно ее не делали, отчасти по внеполитической компетенции, отчасти

по личным свойствам. Но влияние на общее направление дел по близости своей к царю в той или иной степени они, разумеется, могли иметь, и некоторые имели. К числу этого особого рода министров в первую очередь принадлежал председатель комитета министров, - не премьер, ибо объединенного кабинета в ту пору не существовало, а председатель образованного из министров законовещательного органа, сосуществовавшего с Государственным советом, для рассмотрения простейших, наиболее срочных, так называемых текущих законодательных дел. Председателем комитета в то время был бывший министр внутренних дел Иван Николаевич Дурново (не смешивать с Петром Николаевичем Дурново, более поздним министром внутренних дел в первом объединенном кабинете - совете министров, образованном в 1905 году С. Ю. Витте, под его председательством, в качестве премьера). Почтенный был Иван Николаевич человек и очень сановный, большого роста, хорошей фигуры, солидного возраста, приятный в обращении. Добавить к этому нечего. Разве только, что его выдвинула благоволившая к нему вдовствующая императрица Мария Федоровна, близко знавшая Ивана Николаевича по ведомству женских институтов. Далее следовал министр двора и уделов граф (в то время еще барон) В. Б. Фредерике, честный, прямой, близкий к царю, но никогда этой близостью не злоупотреблявший, старавшийся ни во что непосредственно его не касавшееся не вмешиваться. Затем шли: главноуправляющий ведомством учреждений императрицы Марии (женские институты) генерал граф И. А. Протасов-Бахметев, особа совершенно безличная, высокий, скелетической наружности человек с застывшим лицом египетской мумии; главноуправляющий "собственною его величества канцелярией)" (инспекторскою, по назначениям, производствам в чины и по наградам) А. С. Танеев, консерватор, маленький, толстенький, ядовитый старичок, педант, музыкант-композитор, отец весьма исторической дамы А. А. Вырубовой; главноуправляющий канцеляриею по принятию прошений (приносимых на имя царя) Д. С. Сипягин, весьма к царю приближенный, реакционер-царедворец, упрямый, властный, но прежде всего ограниченный человек; наконец, государственный секретарь (секретарь Государственного совета) В. К. Плеве - человек сильного темперамента, приверженец реакционного курса.

Какие политические группировки образовывали перечисленные лица? Формально все они были консерваторами. Иначе не были бы призваны к власти. Но с оттенками, которые, однако, давали всего лишь две друг от друга отграниченные группы: 1) умеренных консерваторов, признававших эволюцию консерватизма в приспособлении к современности, и 2) крайних консерваторов, принципиально не допускавших компромиссов. К первой группе принадлежали С. Ю. Витте и А. С. Ермолов. И, пожалуй, идейно примыкали А. Н. Куропаткин, князь М. И. Хилков, барон В. Б. Фредерике, в значительной мере бессознательно примыкал - гр. М. Н. Муравьев. Во вторую группу входило большинство: К. П. Победоносцев, Д. С. Сипягин, Н. П. Боголепов, В. К. Плеве, Т. И. Филиппов, И. Л. Горемыкин, Н. В. Муравьев, А. С. Танеев, И. Н. Дурново, граф Протасов-Бахметев.

Таким образом, большинство в правительстве составляли крайние консервативные элементы. Прогрессивный элемент сводился в конце концов к одной яркой индивидуальности - С. Ю. Витте. А. С. Ермолов, как упоминалось, никакого веса в правительстве не имел. А. Н. Куропаткин был, как он сам любил себя называть, прежде всего солдатом, а барон В. Б. Фредерике при его системе невмешательства мог считаться на лучший конец лишь сочувствующим умеренным прогрессивным течениям.

Такое правительство в его целом менее всего удовлетворяло условиям момента. Проводившийся политический курс находился, как уже упомянуто, в непримиримом противоречии с общественными настроениями.

Активным прогрессивным министром был, как указывалось, один С. Ю. Витте. И он дал России того времени ряд полезнейших реформ. Как, однако, ему удавалось осуществлять намечаемые им мероприятия при наличии столь крайне консервативного большинства в правительстве? На это отвечает поговорка: нет худа без добра. Не было объединенного правительства. Этот несомненный дефект в построении аппарата власти послужил в данном случае на пользу стране, дав ей использовать в возможно полной мере инициативу талантливого министра. При объединенном правительстве такой его состав, который оказывался в ту пору у власти, инициативу Витте, несомненно, парализовал бы - просто организованностью коллективного противодействия, тогда как разрозненным усилиям противников министра финансов опрокидывать его начинания не удавалось. Это им удалось только тогда, когда в равноценных с Витте положениях в рядах активных министров, делавших политику ex officio оказались люди, равноценные ему и по силе темперамента и по значительности удельного их веса в правительстве. Таким равноценным по положению и по значению лицом пока что был один только К. П. Победоносцев. Т. И. Филиппов соответствующим темпераментом не обладал и считал целесообразным поддержание с Витте кордиальных отношений, Н. В. Муравьев, как оппортунист par exeilence, - тоже, а В. К. Плеве не мог выступить активным противником Витте по своему совершенно с ним неравноценному в ту пору "положению, будучи не министром, а государственным секретарем. Об остальных министрах говорить не приходится. К. П. Победоносцев кое в чем осаживал Витте. И Витте отступал. Но до открытой борьбы влияний с Победоносцевым дела не доводил. В свою очередь, и последний кое в чем уступал Витте, отдавая, как умный, человек, справедливую дань уму и таланту даровитого министра финансов. Достиг-

нуто было и поддерживалось устойчивое равновесие влияний. Оно было нарушено впоследствии с появлением у власти В. К. Плеве в должности министра внутренних дел. С этого момента положение Витте стало колебаться, и начавшаяся борьба влияний привела к первому падению Витте...

Каковы были в описываемую эпоху последних годов конца XIX века политические настроения того общественного слоя, который являлся так называемым правящим классом дореволюционной России?

Самые разнообразные. Начиная от абсолютного индифферентизма и от крайне правых до реформистски левых, в зависимости от разных социальных и профессиональных группировок, на которые разбился этот слой, при отсутствии единого руководящего классового сознания. Ибо не было уже в ту пору сословного правящего класса как организованного целого. Хозяином положения становился торгово-промышленный и финансовый капитал.

Некогда был в России правящим дворянский класс. Но в описываемые годы дворянство как сословная организация перестало существовать. Процесс дворянского оскудения в эти годы уже завершился... Остались люди, имевшие свидетельство о приписке к дворянскому сословию, и окраинное прибалтийское дворянство, но российского дворянского сословия не было. Остались дооскудевшие помещики заложенных и перезаложенных имений, из дворян обратившиеся в приказчиков земельных банков. Удержавшие состояние аристократические верхи, весьма немногочисленные, в значительной части представленные балтийскими немцами, сгруппировались вокруг трона. Образовали касту царедворцев, использовавших близость к верховной власти в обслуживание и ограждение личных своих интересов. Наросла оторвавшаяся от дворянского землевладения сильная бюрократия. Выдающееся положение занимали в ней многочисленные выходцы из других сословий. Сословных перегородок на гражданской службе не существовало, поскольку бюрократии было жизненно необходимо привлечение талантов. Однородноцелостным было гвардейское офицерство, пополнявшееся исключительно лицами дворянского происхождения. В армии офицеры из дворян не преобладали. Оторвавшиеся и полуоторвавшиеся от дворянского землевладения помещики достойно украшали собою академии и профессуру высших учебных заведений. Были среди них выдающиеся ученые, писатели, художники, артисты, врачи, инженеры и др. Дворяне, доживающие на земле в качестве, как упомянуто, приказчиков земельных банков, представляли собою наиболее инертный, наименее стойкий и жизнеспособный элемент, оставшийся от прежнего сословия. Заполняя местные земские и городские учреждения, они представляли собою российскую "общественность". Российское купечество выдвинуло в городах новое просвещенное, европеизированное поколение. Но просвещенность его была чисто внешнею. В основе его деятельности в описываемую эпоху все же лежала унаследованная от отцов и дедов, свойственная вообще торгово-промышленной экспансии жажда стяжания. Просвещенности не хватало умерять эту жажду. Перед наступлением революции это модернизированное поколение русских купцов уже не подчиняло себе приобретавший гипертрофическое развитие капитал, которым владело, а под влиянием осложнившейся экономической обстановки и нездоровых авантюристских финансовых воздействий само оказалось во власти капитала, утратив инициативу и уносясь по течению...

К числу людей, обязанных своим благосостоянием именно данному строю, принадлежали образовавшие касту царедворцев аристократические верхи и верхи бюрократии и офицерства. Большинство лиц этих состояний были настроены политически консервативно. Также были настроены в силу преимущественно кастовой сплоченности далеко не во всех случаях сытые при прежнем строе офицерские низы. Немногие, более дальновидные люди, стоя принципиально за данный строй, признавали необходимым в целях его сохранения подсказывающиеся ростом страны и изменившеюся обстановкою реформы. Многие, усыпленные видимостью спокойствия, проявляли абсолютный политический индифферентизм.

Оппозиционно были настроены профессора, писатели, художники, артисты, врачи, инженеры. К этому их обязывала принадлежность к определенным профессиональным группировкам...

Модернизированные промышленники также были настроены оппозиционно. Этого требовала европейская просвещенность. Хотели участвовать в законодательстве и в управлении. Но направленных к улучшению рабочего законодательных мер не желали, ограничиваясь мелкими подачками рабочим в порядке хозяйской милости.

Между тем рабочий вопрос стал перед властью крайне остро и настойчиво требовал разрешения. Рабочие пропагандировались и волновались. Учащаяся молодежь тоже. Крестьяне хотели земли. В некоторых местностях был подлинный земельный голод. И надо было во что бы то ни стало его утолить. Но ничего в этом отношении не предпринималось. Больными были вопросы окраинных национальностей, еврейский вопрос и др.

Недовольною из-за относительно скудного заработка, а потому оппозиционною была масса мелких служащих государственных установлений*, для которой низкий образовательный ценз преграждал доступ к лучше оплачивавшимся старшим должно-

* Так в подлиннике. Имеется в виду "государственных учреждений". - Составитель.

стям. Численно эта масса была значительна. И к ней примыкали находившиеся приблизительно в одинаковых условиях мелкие служащие земских, городских и других общественных организаций, частных установлений и предприятий...

Государственным советом и обслуживавшею его государственною канцеляриею была занята центральная часть Мариинского дворца. В левом крыле помещалась комиссия прошений, а в правом - комитет министров и его канцелярия. Мы, следовательно, работали с комитетчиками под одной кровлею...³ .

Войдя однажды (раннею весною 1902 г.) в помещение своего отделения государственной канцелярии через ворота Мариинского дворца, выходящие на новый переулок, т. е. в ближайшем соседстве с комитетом министров, я застал во дворце переполох, всеобщие взволнованность и растерянность. Оказалось, только что был убит в вестибюле комитета министр внутренних дел Дмитрий Сергеевич Сипягин. Несколько моих товарищей собрались на месте катастрофы тотчас после того, как она произошла. Видели и убитого и убийцу. Передавали подробности. Происходило заседание комитета, на котором присутствовал Сипягин. К подъезду на извозчике подъехал офицер, вошел в вестибюль и, обратившись к швейцарам, просил вызвать по срочному делу министра внутренних дел. Офицер добавил, что ему поручено передать министру из рук в руки привезенный исключительной важности служебный пакет. Сипягину доложили. Недоумевающий министр вышел. Подходит к офицеру. Последний быстро выхватил револьвер и произвел в министра несколько выстрелов в упор. Пораженный насмерть, Сипягин упал. Его перевезли в соседнюю Максимилиановскую больницу, где, не приходя в сознание, он почти тотчас скончался. После выстрела офицер, растерявшись, даже не пытался скрыться. Но растерялись и все присутствующие и все сбежавшиеся на звуки выстрелов. Прошло несколько минут, пока люди бросились к убийце и схватили его. Тут только обнаружилось, что убийца, назвавший себя спрашивавшему его Петру Семеновичу Ванновскому Балмашовым, каковым впоследствии он действительно и оказался, вовсе не офицер, а плохо, не по форме перерядившийся в офицера студент...

Преемником министра внутренних дел Д. С. Сипягина был назначен Вячеслав Константинович Плеве, а на место последнего государственным секретарем - Владимир Николаевич Коковцов.

Возглавление ведомства внутренних дел после Д. С. Сипягина министром Плеве знаменовало усиление реакции, поскольку взятый на нее курс, отвечавший направлению обоих министров, перешел от ограниченного и бестемпераментного предшественника к умному и обладавшему железною волею преемнику. Вместе с тем обострилась борьба с прогрессивными реформистскими течениями в среде правительства, проще говоря, персонально с Сергеем Юльевичем Витте. В лице Плеве последний впервые встретил в составе правительства противника, не уступавшего ему в волевой энергии и силе темперамента. При различии политических программ будущее должно было принадлежать кому-нибудь одному. Неприязнь царя и оппозиции к министру финансов, творившаяся как в правительственных и придворных кругах, так и в Государственном совете, ослабляли позицию Витте. Перевес сил заранее склонялся на сторону Плеве. Близкое падение Витте стало неизбежным.

Его, как говорили люди, близкие к придворным кругам, органически не переваривал царь, вообще не терпевший лиц, подавлявших его своим превосходством... Витте своим блестящим управлением также подавлял царя. Поднятие на высоту, по тому времени небывалую, финансов России, производительных ее сил и хозяйства справедливо приписывалось общественным мнением не мудрости верховной власти, а личным качествам популярного министра⁴ . Царь это прекрасно знал. И не прощал этого Витте. Своею беспощадною логикою, неотразимою настойчивостью Витте подавлял царя ив собственном кабинете Николая II во время мучительных для него докладов несимпатичного ему главы финансового ведомства; хотя и упрямый, но слабовольный царь все-таки не решался по собственной инициативе лишить Витте его портфеля. Оппозиция же министру финансов, бездарная, а потому неубедительная, нейтрализовалась находившимися благоразумными голосами. Они предостерегали царя от риска устранения даровитого государственного деятеля. Чтобы побудить решиться на этот шаг, требовалось усиление враждебных министру влияний. Они и нарождались вокруг царя. Как доказали последовавшие события, роковая и в ее происхождении не разгаданная особенность в характере Николая II с каждым годом все более властно подчиняла его темным влияниям. В данное время царем овладевала становившаяся вторым его правительством, внушавшим ему больше доверия, нежели официальное правительство, преступная "безобразовская" шайка⁵ . Ее разбойничья политика, недвусмысленно преследовавшая личные цели возвеличения и обогащения, сразу выдвинув эвентуальность войны с Япониею, не могла не вызывать противодействия со стороны Витте. Считаясь с обстановкою, а потому мягко и осторожно, он стал это противодействие проявлять. Шайка не замедлила ответить штурмовою интригою перед царем против Витте. И хотя безобразовцы интриговали и против не поддававшегося им Куропаткина, последний тоже стал интриговать против Витте. Таким образом, с момента вручения Плеве портфеля министра внутренних дел равновесие влияний за и против

Витте было уже нарушено перевесом сил, противных министру финансов. Плеве приходилось Витте уже не ломать, а доламывать.

Назначение государственным секретарем Коковцова ничего не знаменовало, кроме того, что недюжинность сменили посредственностью и становился в хвост на министерские вакансии искушенный в политической интриге бюрократ, лишенный всяческой творческой инициативы, гладким, но скучным словоизвержением пытавшийся прикрывать отсутствие живой мысли. Забавно в нем было то, что он мог говорить часами. И ничего не сказать...

Весной 1902 г. министром финансов был внесен в Государственный совет законопроект о страховании рабочих... Защищать проект явился Витте...

Витте возвращался к делу, которое пытался провести еще в царствование Александра III и от которого тогда отказался лишь вследствие проявленного им малодушия, как он сам охарактеризовал причину своего отступления перед противодействием всесильного советника царя К. П. Победоносцева. Витте повторил, на что не раз указывал, что Александр III по этому поводу ему заметил: "Напрасно вы отступили; я бы вас поддержал". Я был тогда неопытен, продолжал Сергей Юльевич, но теперь не отступлю. Теперь отступать нельзя. И без того я вношу предлагаемую меру со значительным опозданием. Действительно, страна стояла в ту пору уже перед организованным, распространенным и быстро возраставшим революционным движением на фабриках и заводах. Оно перекидывалось из города в деревню в глубь страны, особенно в тех местностях, в которых крестьянство терпело земельный голод. Витте обрушился с резкою критикою на действия министерства внутренних дел. Как известно, ведомство это уже несколько лет перед тем завело свою оригинальную агентуру в лице продававшихся ему предателей и провокаторов из революционных кругов. Оно думало через посредство их овладеть движением и, овладев, парализовать. При этом не отдавало себе отчета в том, что закупленные им лица, чтобы отвести подозрение товарищей, работали не только на него, но и на революцию, и на последнюю едва ли не больше, чем на него. Министерство внутренних дел играло с огнем. В этом отношении и во многих других, в препятствовании всяким разумным, умеренным домогательствам общественных организаций, всяким начинаниям других ведомств, направленных к предотвращению революции, Витте находил "поддерживавшийся министерством внутренних дел порядок хуже всякого беспорядка". "Революцию, - продолжал министр, - надо предотвращать своевременными мерами, устраняющими повод к недовольству революционно настроенных масс. Предлагаемая мера не только диктуется требованиями справедливости, но и преследует именно эту цель. Касается она наиболее восприимчивого ко всяким революционным учениям общественного слоя фабрично-заводских рабочих. И надо эту меру провести!".

После этого общего выступления Сергея Юльевича Витте, дополненного некоторыми другими его соображениями преимущественно детального свойства, с возражениями министру от лица крупной промышленности выступил сам заводчик-фабрикант князь Александр Дмитриевич Оболенский. Прерывающимся от волнения голосом князь бессвязно, нескладно нес самого его конфузившую чепуху. Дело все-таки сводилось к тому, что не хотелось поступиться частицею прибылей на уплату причитавшейся по проекту с нанимателя доли страховых взносов за рабочих.

Задача Александра Дмитриевича выступить застрельщиком оппозиции по данному проекту была вообще неблагодарная. А его багаж возражений был настолько скудный, что, быстро его исчерпав, он увял и, красный от волнения и конфуза, сел на свое место. Витте не удостоил его ответом. Лениво развалясь в кресле, он рассеянно слушал выступавших одного за другим прочих оппозиционеров. Все они по неубедительности их бессодержательных доводов были отменно жалки. После насторожившего внимания вступительного слова Сергея Юльевича сановная аудитория стала скучать.

Диверсию внес приглашенный в заседание для дачи объяснений мой двоюродный брат, директор департамента полиции Алексей Александрович Лопухин⁶ . Свойственный ему мальчишеский темперамент, лишавший его сплошь и рядом чувства меры, занес его и на этот раз. Не испросив инструкций своего принципала В. К. Плеве, Алексей Лопухин стал болтать о том, что происходило на самом деле, но раскрывать что отнюдь не входило в виды министерства внутренних дел. Слово "революция" не сходило с языка Алексея Лопухина. Он напугал старцев Государственного совета до полусмерти. Скука прошла. Старцы жадно ловили каждое его слово. Витте ликовал. Враждебное ему ведомство лило воду на его мельницу. Мало того, настаивая на наличии революции, сотрудник В. К. Плеве утверждал предпосылку к брошенному министру внутренних дел политическим его противником Сергеем Юльевичем Витте обвинению в том, что насаждаемый Плеве порядок хуже всякого беспорядка.

Сенсация была произведена значительная. Перепуганные старцы ходили к председателю Государственного совета вел. князю Михаилу Николаевичу. Решено было на следующее заседание пригласить В. К. Плеве. И великий князь, сам встревожившийся не на шутку, обещал, что и он придет на заседание соединенных департаментов послушать Плеве. Обычно вел. князь присутствовал и председательствовал только в общих собраниях Государственного совета.

Памятно мне это заседание. Большое стечение членов Государственного совета. Михаил Николаевич расположился в сторонке на одном из маленьких диванов, рас-

ставленных вдоль боковых стен зала заседаний. По левую руку от председателя Чихачева, рядом с ним, сел Плеве. Алексей Лопухин на этот раз вызван не был.

"В предшествовавшем заседании, - начал Плеве, - соединенным департаментом были представлены объяснения о внутреннем положении в империи директором департамента полиции. Освещение им этого положения не воспроизводит действительной его картины и не отвечает тем совершенно точным сведениям, которыми я располагаю в исчерпывающей полноте. Как мне передавали, было произнесено слово, которое я лично не произношу за отсутствием к тому поводов. И не могу произнести иначе, как с чувством глубокого отвращения. Это слово - революция. Надо называть вещи своими именами. А в нашей действительности отсутствует то, что разумеется под этим понятием. Происходят, правда, время от времени бьющие по нервам террористические акты. Убийство министра. Убийство губернатора. Но они не характеризуют того, что разумеется под тем неудачно произнесенным словом. Акты эти врываются в жизнь, мгновенно нарушая мирное ее течение. Но оно столь же мгновенно восстанавливается. Они не вносят глубоких потрясений. Не оставляют возмущенной стихии. Напрашивается сравнение с гладкою поверхностью пруда, мирно покоящегося в своих берегах. Брошен камень. Поверхность возмущена. От места падения камня разбегаются концентрические круги все меньшей волны по мере удаления от места возникновения и замирают у берегов. Перед нами вновь спокойное зеркало пруда. Так и в нашем положении. Нет элементов, способных на то, чтобы разрушить, но и поколебать наши освященные веками устои. Нет поводов для опасений. И мы лишь не гарантированы, по крайней мере на ближайшее время, от повторения единичных политических преступлений".

Так говорил В. К. Плеве всего примерно за год перед тем, как был в клочья разнесен бомбою Сазонова, и за два года перед лишь не опознанными в качестве подлинной революции революционными событиями 1905 года. Но Плеве не был искренен. Он знал, конечно, все и более того, что знал Алексей Лопухин. И выводы последнего были, конечно, выводами самого Плеве. Самые эти выводы, очевидно, делались по докладам и на докладах директора департамента полиции министру внутренних дел. Но Алексей Лопухин по свойственному ему легкомыслию выболтал то, чего не хотел высказать его начальник. Плеве же, ведя определенную политику и естественно желая, чтобы вести ее ему не мешали, за лучшее и испытанное к тому средство почитал трафаретные заверения: по вверенной мне части все обстоит благополучно.

Плеве успокоил Государственный совет. Ему была тут же заявлена благодарность присутствующих за "ценные и вполне убедительные" разъяснения, и соединенные департаменты перешли к обсуждению подробностей проекта. Вел. князь Михаил Николаевич и Плеве удалились. Удивительным представляется, что Плеве, определенно дисквалифицировав Алексея Лопухина, притом в таком высоком собрании, как Государственный совет, все-таки оставил его в должности.

Из дел протекавшей сессии Государственного совета в памяти сохранилось еще одно - это проект положения об учреждениях мелкого кредита, давший красочный пример расправы Сергея Юльевича Витте с его оппозициею.

Тактикою ее было нагромождать возражения на всякое предположение министра финансов. Задача эта была крайне неблагодарная. Так как очень умный министр выдвигал предложения продуманные и основательные, то возражения оппозиции не могли не быть в существе совершенно слабыми. Не укреплял их и ложный пафос, в который они облекались. Тем легче было умному и к тому же редко находчивому министру удивительно спокойно, без малейшего напряжения начисто сметать бездарную оппозицию.

Речь зашла о порядке ревизии учреждений мелкого кредита на местах. Исходя из особенностей кредитного дела, при котором малейший повод к недоверию к кредитному учреждению со стороны вкладчиков может его поставить в критическое положение, и имея в виду, что самый факт ревизии может явиться поводом к заподозрению благополучия учреждения, если не будут соблюдены все необходимые предосторожности, проект министра финансов вверял ревизию только совершенно компетентным и опытным в кредитном деле финансовым органам. Оппозиция требовала предоставления права ревизии учреждений мелкого кредита местной административной власти, по распоряжениям губернаторов. Член Государственного совета, бывший губернатор барон А. А. Икскуль фон-Гельденбандт указывал, что изъять проектируемые местные учреждения, хотя бы и кредитные, от надзора местной власти лишением последней права ревизии этих учреждений - значило бы умалить значение губернского начальства, дискредитировать его в глазах местного населения. Говорили на эту тему и другие бывшие администраторы, отстаивая ту же точку зрения. Но с особенным пафосом эту тему подхватил и развил товарищ министра внутренних дел Александр Семенович Стишинский - он говорил и о колебании престижа, и о подрыве власти, и о принципиальной недопустимости предположения финансового ведомства.

Витте дал оппозиции выпустить весь заряд своей артиллерии.

Когда Стишинский кончил, Витте его поблагодарил за то, что своею речью он удержал его, Витте, от необдуманного шага.

- Хорошо, что я не высказался, - пояснил Витте, - до того, как заговорил Александр Семенович. Ведь я готов был уступить. А теперь уже ни в каком случае не уступлю. Я все- таки допускал, что у губернской власти существует какое-нибудь по-

нятие о кредитном деле. А. в таком случае, почему бы и не допустить эту власть до ревизии мелкого кредита? Но после речи Александра Семеновича мне стало ясно, что я ошибаюсь. Ведь из этой речи видно, что Александр Семенович не только ничего абсолютно о кредитном деле не знает, совершенно его не понимает, но никогда и не думал о нем! А ведь Александр Семенович - человек высокого служебного положения, большого государственного опыта - товарищ министра внутренних дел, бывший товарищ государственного секретаря. И он ничего, так-таки ничего, в кредитном деле не понимает. Чего же можно ожидать от губернаторов? Теперь благодаря Александру Семеновичу я совершенно убежден в том, что им ни в коем случае не может быть предоставлено право ревизии мелкого кредита. И от этого я уже не отступлюсь. Лучше возьму свой проект назад, как бы остро ни ощущалась на местах надобность в проектированной мере.

Стишинский сидел красный как рак. И вся оппозиция застыла в бессильном молчании. В лице Стишинского и ей была дана "по способу наведения" совершенно недвусмысленная квалификация.

Но Витте доламывали более сильные влияния. Работало под его председательством и руководством образованное по его же инициативе совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности, ближайшею задачею которого ставилось разрешение земельного крестьянского вопроса. В совещании видное место Витте уделил представительству земств. Земцы вносили в работу совещания поддерживавшиеся министерством финансов определенно либеральные по тому времени тенденции. Они, конечно, шли вразрез с реакционным курсом министерства внутренних дел. В разрезе с его политикою находилось и то, что Витте вел обсуждавшийся, по мнению министра внутренних дел, вовсе еще не назревший вопрос к определенному разрешению. Политика же правительства в то время была такова, что когда подобный вопрос выдвигался жизнью более или менее остро, то созывалась комиссия будто для его разрешения, а на самом деле для похорон... И вдруг беспокойный министр финансов задумывает и в самом деле разрешить, да еще радикальнейшим образом, такое вовсе к тому же неподведомственное ему преждевременное дело по связанной с ним ломке налаженного порядка, как земельный крестьянский вопрос. Плеве представлялась возможность, как показали последствия, им использованная*, убедить царя, что затея министра финансов не только радикальная, но и опасная по самому способу обсуждения: вредно само по себе вовлечение в работу совещания земских деятелей, способное внедрить в них преждевременные надежды и внести смуту в их умы.

Безобразовцы со своей стороны усилили свои атаки против Витте, выставляя его перед царем в качестве гасителя всякой не в нем зародившейся творческой мысли, деятеля, уже пережившего самого себя, растерявшегося перед грандиозностью планов царя по экспансии на Дальнем Востоке, неспособного отвечать этим планам и потому их тормозящего. "Адмирал Тихого океана", как льстиво называл царя в то время император Вильгельм, в этих последних доводах почерпнул силу для увольнения Витте.

В августе Витте был назначен на совершенно безличный в ту пору пост председателя комитета министров...

II. Революция 1905 - 1907 годов.

1905 год начался в Петербурге с внушительной рабочей забастовки, постепенно втянувшей в себя свыше 100000 рабочих разных фабрик и заводов во главе с Путиловским. И не было в этом году и впоследствии такого дня, чтобы не произошла в одном только Петербурге, не говоря о прочих местностях и городах, какая-либо, хотя бы частичная забастовка.

6 января ознаменовалось загадочным событием. Происходило в присутствии царя обычное крещенское водосвятие на Неве у Зимнего дворца. Петропавловская крепость салютовала обычными пушечными выстрелами. Они полагались и были, разумеется, всегда холостые. На этот раз на Иордань и фасад Зимнего дворца посыпалась картечь. Царь не был задет ею. Заряд главною массою пронесся выше. Были разбиты картечью стекла в окнах бельэтажа Зимнего дворца. Тем не менее рассыпавшимися пулями несколько человек было ранено. Напрашивалась мысль, что картечный выстрел определенно целил в царя. Произведенное дознание, однако, не выяснило, умышленно или случайно был положен в стрелявшее оружие заряженный патрон. Дело было сведено к случайности, к недосмотру производивших салют офицеров. Им было сделано соответствующее внушение. И тем дело ограничилось.

9 января. Дней подобного ужаса и трагизма не приходилось раньше переживать ни нам, ни отцам нашим. День этот оставил по себе обширную литературу, обогащаемую по настоящее время в годовщины "кровавого воскресенья" личными воспоминаниями участников событий и их свидетелей. К описанию событий нечего добавлять...

Столица обагрилась кровью рабочих. Кровавый день сменился тревожной ночью. Часть войск, не возвращаясь в казармы, расположилась бивуаками на улицах и пло-

* Совещание было вскоре распущено, не окончив своей работы. - Примеч. автора воспоминаний.

шадях. Повсюду разъезжали патрули. Жизнь замерла. Население притаилось. И на следующий день и на третий магазины, лавки, места общественных собраний оставались закрытыми, с окнами, заложенными ставнями или заколоченными досками. Столица была объявлена на военном положении и. производила впечатление города, осажденного неприятелем. Вследствие забастовки рабочих электрических станций город был погружен во тьму.

Обыватель плохо разбирался в сущности и значении происшедшей катастрофы. Помимо ужаса, она содержала в себе элементы не отмеченной обывателем новизны. Подвергшаяся расстрелу манифестация рабочих была первым на памяти современников организованным выступлением столь внушительных по своей численности объединенных масс. Раньше приходилось иметь дело со спорадическими выступлениями рабочих, преимущественно на отдельных фабриках и заводах. Инертно расценивая новое по-старому, обыватель видел в катастрофе кровавое подавление очередных "рабочих беспорядков" лишь небывало крупного масштаба. Не отдавал себе отчета в том, что, выступая со своею петициею, - в ее объеме и политическом значении осознанною далеко не всеми рабочими, ибо большинство все-таки поднялось просить царя лишь о непосредственно этому большинству понятных и нужных улучшениях условий труда и повышении заработной платы, - рабочая манифестация была в своей массе настроена мирно. И полно было рокового значения именно то обстоятельство, что была расстреляна мирная манифестация. Что организованно объединенными массами рабочих небывалой численности расстрел был воспринят как свидетельство невозможности мирного сговора с властью. Что с утра на вечер 9 января удержавшееся еще в сознании многих в рабочей среде доверие к власти сменилось впоследствии расстрела ненавистью к ней. Что в России на смену революционному движению родилась в этот кровавый день революция.

Она пошла и пошла. В столице по внешности наступило временное затишье. Но петербургские выстрелы 9 января детонировали по всей России. То здесь, то там вспыхивали приобретавшие все более грозное значение рабочие беспорядки. Революция перекинулась в деревню. Запылали громившиеся крестьянами помещичьи усадьбы. Ширился террор. Мельчали, а потому множились в числе объекты террористических актов. После министров и губернаторов жертвами их стали второстепенные агенты администрации, вплоть до городовых, полицейских урядников и сельских стражников. 5 февраля Каляевым был убит московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович. Царь командировал на места для руководства мерами успокоения населения своих генерал-адъютантов. Из них были убиты бывший кратковременно военным министром после назначения Куропаткина командующим маньчжурской армиею генерал Сахаров и член Государственного совета граф А. П. Игнатьев. Около того же времени был убит в Петербурге начальник главного тюремного управления Максимович, почти только что перед тем назначенный на этот пост с должности помощника начальника управления. Раньше он служил в государственной канцелярии.

Энергическое наступление революции в условиях военного времени смутило верховную власть. В феврале рескриптом на имя сменившего Святополк-Мирского лупоглазого Булыгина была учреждена под председательством последнего комиссия для выработки положения о законосовещательной Думе. Впредь до ее учреждения и созыва выпущенною в форме указа Сенату декларациею о праве петиций все население поголовно приглашалось участвовать в законодательной работе страны присылкою по почте законодательных предположений для рассмотрения правительством. Полагалось, что мерами этими, всенародно объявленными, общественность будет удовлетворена.

Однако минимум ее пожеланий сводился к конституции с правительством, ответственным перед народным представительством. "Законодательство по почте" было сочтено мыслью, на которой не стоило останавливаться даже для ее осмеяния. Общественность прошла мимо нее. Булыгинская законосовещательная Дума с негодованием отвергалась.

Другою мерою верховной власти было учреждение в марте взамен распущенного "крамольного" совещания о нуждах и сельскохозяйственной промышленности С. Ю. Витте комиссии И. Л. Горемыкина по выработке мер к укреплению крестьянского землепользования. Комиссия должна была успокоить крестьян, разрешив аграрный вопрос и утолив крестьянский земельный голод. Но отнюдь не так радикально, как это задумывал развенчанный министр, а по такому хитрому способу, чтобы крестьяне успокоились, а в основном все осталось по-старому. Комиссию И. Л. Горемыкин образовал специфически бюрократическую. Из пыльных архивов крестьянской реформы императора Александра II живою реликвиею был извлечен сотрудник деятелей этой реформы член Государственного совета Петр Петрович Семенов, за географические заслуги снабженный неуклюжим придатком к фамилии: "Тянь-Шанский". Он был относительно скромным работником при деятелях крестьянской реформы. Но как живой свидетель их работы вытаскивался во всех случаях, когда нужно было вещать о великих ее преданиях. И на этот же предмет был вытащен в горемыкинскую комиссию. Полагалось, что он был знатоком крестьянского вопроса и в позднейшем его развитии... Комиссия получилась в своем составе на редкость бездарная, мертвая, скучная до тошноты, импотентная до бесстыдства, И в противопоставление либеральному совещанию С. Ю. Витте - сугубо реакционная.

Комиссии, подобной горемыкинской, я за мою уже 11-летнюю к тому времени службу никогда еще не наблюдал. И о такой комиссии не слыхивал. И после, до конца империи, не доводилось ни слышать, ни наблюдать. Знал о комиссиях, заключения которых не получали осуществления, а подшивались к делам и складывались на полки. Но там все- таки были именно заключения, решения, резолютивные выводы. Здесь ничего. Так-таки ровнехонько ничего. Одни слова. И ни одного решения, ни одного вывода. Когда после первого или второго заседания Николай Плеве⁷ просил меня составить заметку о работе комиссии для печати, представители которой обратились к нам за информациею, я был поставлен в невозможность исполнить эту просьбу. Лгать не хотел. А что бы ни сказать о работе комиссии, все было бы ложью. Работы не было. Не было даже плана работы. Сидели люди за столом. И болтали. Болтали скучно, вяло, бессистемно. Председатель, болтавший больше всех, прениями не руководил, вопросов не ставил, ничего не резюмировал, ни к чему конкретному не приходил. В конце концов я убедился, что Горемыкин вел дело так нарочно. Он еще не впал в тот старческий маразм, который мы у него наблюдали впоследствии, когда он был председателем совета министров в годы мировой войны, перед крушением империи. И как ни был он бездарен, ленив и перед задачами, требовавшими инициативы и творчества, импотентен, все-таки мог и программу кое-какую обсудить, и вопросы комиссии поставить, и прениями руководить, и резюмировать прения. Но он этого не хотел делать, считая мудрым ограничиваться одною инсценировкою работы по разрешению крестьянского земельного вопроса. Самой работы отнюдь не проделывать. И уже во всяком случае ни к каким реальным предложениям не приходить. Крестьяне временно успокоятся от одного сознания, что ими занялось правительство. Время будет выиграно. Война с Японией закончится. Руки у правительства окажутся развязанными. И тогда будет легко окончательно успокоить крестьян внушительностью аргумента сильной власти.

Из мероприятий власти в начале 1905 г., вызванных наступлением революции, следует упомянуть об учреждении еще двух мертворожденных комиссий: члена Государственного совета Н. В. Шидловского и министра финансов В. Н. Коковцова. Комиссии Шидловского поручались выяснение и выработка мер к удовлетворению нужд рабочего населения, при непосредственном участии выборных от рабочих. За невозможностью соглашения с рабочими об объеме их участия в работах комиссии и о порядке выборов в комиссию рабочих делегатов комиссия эта, учрежденная в конце января, была менее как через месяц распущена, не дав никаких результатов, кроме вящего обострения отношений между рабочими и правительством. На учрежденное в самый день роспуска комиссии Шидловского совещание Коковцова возлагалась разработка тех же мероприятий, но уже без участия рабочих делегатов. Совещание Коковцова не только также ничего ровно не дало, но даже не удосужилось поспешить собраться. Первое его заседание состоялось только в середине мая - почти через три месяца после созыва совещания. Со второго заседания ушли представители промышленности, заявив, что не могут продолжать занятия ввиду создавшегося крайне напряженного политического положения. Совещание увяло, сошло на нет. Больше о нем не приходилось слышать.

На войне дела шли все хуже и хуже. В январе при атаке Сандепу из возглавлявшихся Куропаткиным в звании главнокомандующего трех маньчжурских армий Линевича, Гриппенберга и Каульбарса потерпела сильнейшее поражение 2-я армия генерала Гриппенберга. Совершенно был разгромлен входивший в эту армию корпус генерала Штакельберга. В конце февраля произошло общее отступление всех трех наших армий от Мукдена перед силами японцев в беспорядке беспримерном и до того времени в нашей военной истории небывалом. С потерею 2-ю и 3-ю армиями обозов, орудий, зарядных ящиков. Войска отступали неорганизованными толпами людей, потерявших всякую связь со всеми своими частями. Гриппенберг, непосредственно сам виноватый в разгроме и беспорядочном отступлении своей армии, самовольно бросил ее и бежал в Петербург жаловаться на бездарность командования Куропаткина. Бывший начальник штаба генерала Скобелева действительно оказался военачальником ниже всякой критики... Стали совершенно ясными полнейшая непригодность Куропаткина для верховного командования армиями и безнадежность расчетов на него, чтобы задержать японцев. Был поставлен вопрос о смещении Куропаткина и назначении ему преемника. Обсуждалась кандидатура вел. кн. Николая Николаевича. В начале марта главнокомандующим был назначен командующий 1-й маньчжурской армией генерал Линевич, а на его место перемещен Куропаткин.

События шли своим чередом. Обреченные эскадры адмиралов Рождественского и Небогатова, соединившись после остановки первой эскадры у Мадагаскара, шли навстречу своему зловещему року.

15 мая происходило очередное заседание горемыкинской комиссии. Во время перерыва дошла до Мариинского дворца страшная весть. Накануне, 14 мая, у острова Цусимы эскадра Рождественского целиком уничтожена японским флотом, эскадра Небогатова сдалась. Подробностей не сообщалось. Они пришли потом.

Как ни были мы подготовлены к катастрофе, размеры бедствия потрясли нас в непередаваемой степени. Казалось, все, что было раньше: постепенное уничтожение нашего флота, сосредоточенного на Дальнем Востоке до начала войны, беспримерные поражения наших армий в Маньчжурии, падение Порт-Артура, - все бледнело перед ужасами Цусимы. Погибла эскадра в составе многочисленных судов мгновенно, сразу.

в первую, единственную свою встречу с неприятельскими силами. Воображение дополняло трагическую весть. Как впоследствии подтвердилось, ураганным огнем изрешеченные суда стремительно шли ко дну с своими экипажами. После многомесячного страдного перехода молниеносным ударом сметены, убиты, потоплены все от нас ушедшие на верную гибель, героически встретившие смерть. И другая целая эскадра сдалась неприятелю.

Петербург - тот Петербург, который веселился в весеннюю и летнюю пору на островах и в шато - кабаках в центре города - не облекся в траур по погибшим морякам. Весть о Цусиме не прервала его обычных поисков развлечений, еженочного пьяного разгула. Увеселительные сады были переполнены. Оперетка неистовствовала. На открытых подмостках шел похабный аттракцион. Страстная цыганская песнь, чувственный надрыв румынского оркестра, обильная, жирная пища на переполненные, сытые желудки гнали к вину, лившемуся рекою, к пьяной оргии, к блуду. Наглая белая ночь, сменившая прозрачные сумерки, озаряла великий разврат столицы, равнодушной к беспримерным ужасам Цусимы.

В следующие дни рабочие требовали на сходках прекращения войны и созыва Учредительного собрания. В Павловске произошла вызвавшая вмешательство полиции интеллигентская демонстрация против войны...

Приехал около этого времени из Москвы периодически оттуда наезжавший в Петербург Леонид Виталиевич Собинов, известный оперный певец, мой одноклассник по Ярославской гимназии, с которым у меня сохранились близкие, приятельские отношения. К нему как ни приди, всегда была у него толчея народа. Зайдя как-то вечером, я и на этот раз застал у Собинова многочисленную компанию. Пили чай, закусывали... Обсуждали злободневный вопрос о заполучении конституции во что бы то ни стало. Вел беседу пользовавший Собинова и при приездах его в Петербург неизменно напутствовавший Л. В. на каждое вокальное выступление врач Ф. П. Поляков - выдающийся специалист по болезням уха, горла и носа. Поляков рассказывал как о деле решенном о предстоявшей осенью всеобщей забастовке, которая вынудит власть уступить требованиям народа. Большинство присутствовавших впервые тогда услышало от Полякова об этой генеральной революционной мере. Эффективность ее в случае осуществления представлялась несомненною. Но скептическое отношение встретила возможность единовременного вовлечения в забастовку обслуживавших государственное хозяйство громадных масс служащих, рабочих, ремесленников, представителей либеральных профессий на всем пространстве огромной страны. И сколько ни расхлябанною представлялась власть, высказывалось мнение, что предупредительными встречными мерами она не допустит всеобщей забастовки. Как бы то ни было, последняя была серьезно задумана и организованно подготовлялась. Поскольку о ее подготовке говорилось во всеуслышание, ясно было, что о ней прекрасно было осведомлено правительство.

Наши крайние военные неудачи выдвинули вопрос о мире. С предложением посредничества выступили Северо-Американские Соединенные Штаты в лице президента Рузвельта. Предложение совпало с моментом, когда нам удалось сосредоточить на театре военных действий наибольшее с начала войны количество войск, дававшее нам перевес над силами японцев. Но одновременно усилилось революционное движение внутри страны, приобретшее особенное развитие на юге, - события на "Потемкине", восстание, возглавленное лейтенантом Шмидтом, и др. Революционное брожение перекинулось и в тыл действующей армии... Если прибавить крайнюю непопулярность злосчастной войны в народе и его утомление военными неудачами, то следует признать, что предложением Рузвельта благоразумие повелевало воспользоваться⁸ . Усиление же наших сосредоточений на театре военных действий должно было сыграть для нас роль того единственного нашего козыря, который дал бы нам возможность заключить мир на наименее невыгодных для нас условиях.

Заключить непостыдный мир для великодержавной России, оказавшейся побежденною маленькою, долго почитавшеюся ничтожною Япониею, являлось задачею настолько нелегкою, что для нее требовалась личность исключительного таланта. Такою личностью в правящих кругах тогдашней России был один и только один развенчанный неблагодарным царем, ненавистный ему и окружавшей его завистливой сановной своре Сергей Юльевич Витте. Никто не мог назвать другое лицо. И никто не решался взять на себя выполнение предстоявшей исключительной трудности задачи. Царь долго колебался из-за его ненависти к Сергею Юльевичу и пытался заменить его для ведения мирных переговоров Николаем Валериановичем Муравьевым, бывшим министром юстиции, недавно перед тем назначенным нашим послом в Риме. В конце концов царь оказался вынужденным уступить. Заключать мир был послан Витте... Он отправился в Америку в июле. В помощь ему, вторым делегатом, был назначен бывший наш посланник в Японии, в то время посол в Вашингтоне барон Розен. От министерства иностранных дел сопровождали Витте старший чиновник Азиатского департамента И. Я. Коростовец, бывший комиссар по дипломатической части упраздненного наместничества на Дальнем Востоке Плансон, секретарь канцелярии министерства К. Д. Набоков.

Между тем надвигалась... всеобщая политическая забастовка. Значительно разрослись, вовлекая в забастовочное движение все большее число рабочих, не прекращавшееся с начала года частичные забастовки. В течение первой половины октября посте-

пенно втянулись в Петербурге во всеобщую забастовку все фабрики и заводы, железные дороги узла, почта, телеграф, телефон, аптеки. В министерствах забастовка, хотя ее пытались организовать, не прошла. В некоторых учреждениях служащие было разошлись, но потом вернулись и принялись за работу, узнав, что в других учреждениях забастовка была сорвана. В министерства заходили группами люди, агитировавшие за забастовку и уговаривавшие служащих прекратить работу. Иные начальники учреждений относились к агитации этих людей пассивно, другие оказывали сопротивление... В высших учебных заведениях происходили массовые митинги, в которых принимали участие рабочие, студенты, курсистки, просто проходящая публика с улицы. Ораторы призывали к вооруженному восстанию в целях свержения самодержавия и созыва Учредительного собрания. Рекомендовались нападения на полицию и жандармерию для их разоружения и овладение арсеналом. Указывалось, что большая часть войск на стороне революции.

Последнее утверждение не отвечало действительности. Как показали дальнейшие события, определенно и организованно примыкали к революции, матросы. Сухопутные же войска, особенно гвардейские, за исключением лишь отдельных, относительно немногих частей (если не говорить о далеких маньчжурских армиях, находившихся в стадии демобилизации), не были революционизированы настолько, чтобы организованно поддержать революцию. Этому именно обстоятельству весьма в ту пору распространенное мнение приписывало частичный лишь успех революции 1905 г. - недоведение ею дела до конца. Понадобилось еще 12 лет, безумие и позор распутинщины и фактор такого колоссального значения, как империалистическая война, чтобы войска передались революции и чтобы, опираясь на этот раз на войска, революция восторжествовала в полной мере.

Однако в описываемые дни первой половины октября 1905 года власть далеко не была уверена в войсках и воздерживалась от испытания их надежности призывом на помощь полиции. Последняя же по бессилию своему и не пыталась оказывать какое-либо противодействие повсеместным митингам, открыто призывавшим к вооруженному восстанию. Тревога и растерянность власти были чрезвычайные. В силу серьезности положения было принято решение пойти на уступки и избрать и облечь диктаторскими полномочиями лицо, способное преодолеть кризис и внести успокоение в страну. Обсуждался соответствующий манифест. Диктатором намечался вел. кн. Николай Николаевич. Но он от диктаторства уклонился, считая его для себя непосильным ввиду чрезвычайности кризиса. Выдвигались другие кандидатуры, и в конце концов царь опять, как и при выборе уполномоченного для заключения мира с Японией, вынужден был остановиться на талантливейшем и сильнейшем в окружении царя, по-прежнему ненавистном Сергее Юлиевиче Витте. Последний и на этот раз не испугался ответственности, согласился принять власть и тотчас взялся за составление манифеста, предварительно договорившись о главных его положениях с царем. Редакцию устанавливал по просьбе Витте Владимир Иванович Ковалевский. Параллельные проекты составлялись для Витте и другими лицами. Но, говорили, принята была Витте за частичными лишь изменениями редакция Ковалевского.

Напряженность положения росла. На Неве наготове стояла императорская яхта, чтобы в случае непосредственной опасности вывезти царя и членов императорской фамилии за границу. На митингах распространялись слухи о будто бы уже состоявшемся бегстве царя.

Политическая забастовка совершенно изменила вид и характер уличной жизни столицы. Я как-то возвращался в описываемые тревожные дни со службы из государственной канцелярии с сослуживцем М. С. Неклюдовым. Вышли через Морскую на Невский. Ни одного экипажа, ни одной конки. Магазины, лавки все закрыты, с окнами и дверьми, заложенными ставнями или просто досками, как после 9 января. И весь Невский запружен - не только тротуары, но и улица - громадными толпами насупившегося, грозного в своем молчании народа. По одежде и облику - все рабочие. "Мне страшно, - говорит Неклюдов. - Я сверну". Он говорит это так убедительно, что, хотя до этих его слов я страха не испытывал - мне вдруг самому становится жутко. Молча пожимаю ему руку и также сворачиваю в другую сторону.

Дома я на всякий случай запасся рассчитанным на несколько дней продовольствием и керосином. Опасаясь приостановки работы водопровода (попытки повреждения его были), я наполнил водою ведра, кувшины и ванну. Если забастовка чрезмерно не затянется, то продержимся. Я проживал в то время с братом на квартире матери. Сидим дома. Вечером не выходили никуда. Заходил домовладелец, занимающий квартиру по той же лестнице. Он интеллигент-еврей. Опасается еврейского погрома в ответ реакционных элементов на забастовку. Просит, если начнется погром, укрыть его с женою у нас. Изъявляем полную готовность, успокаивая его, однако, насчет погрома, который представляется нам маловероятным.

17 октября был опубликован известный манифест "О свободах". Говорили, что когда он был передан Витте подписанным царем, то Витте ужаснулся - до такой степени переработан оказался представленный проект; изменены не только редакция, но и самые основные положения акта.

Тем не менее многие полагали, что и в том виде, в котором манифест увидел свет, ОН удовлетворит широкую общественность и наступит успокоение.

Заблуждались в этом отношении и умные люди, как, например, Н. Н. Покров-

ский⁹ . Когда на следующий день, 18 октября, я явился на очередное заседание совещания по подоходному налогу, Н. Н. встретил меня словами: "Ну, теперь беспорядкам конец. Теперь все успокоится".

Он не ожидал, что в тот же день "беспорядки" вспыхнут с новою силою. Не учел, как многие, того обстоятельства, что манифест в качестве компромисса - притом объявленного в неясной декларативной форме, открывавшей возможность сужения впоследствии провозглашенных свобод, - удовлетворит далеко не все общественные круги и, во всяком случае, не те, которыми вдохновлялась и делалась революция...

Манифест, как и следовало ожидать, не удовлетворил не только крайние политические партии, имевшие перевес влияния и сил в революционном движении, но и такие, которые являлись относительно умеренными.

Тем не менее, как стало впоследствии известно, руководивший движением совет рабочих депутатов решил прекратить ввиду манифеста политическую забастовку, но в виде демонстрации не сразу, а с 21 октября.

А 18 октября произошли столкновения между манифестациями революционными, несшими красные флаги и продолжавшими настаивать на вооруженном восстании, и реакционными толпами народа, дефилировавшими с национальными флагами и певшими гимн. Раздались выстрелы. Пролилась кровь. Против революционных манифестаций выступили в разных частях города войска. И опять были выстрелы и были жертвы этих выстрелов. У Технологического института собравшуюся революционную толпу демонстративно разгоняли конногвардейцы. Корнет Фролов ранил палашом в голову "левого" приват-доцента Тарле¹⁰ .

Демонстрации, контрдемонстрации, столкновения их между собою и столкновения воинских нарядов с революционными продолжались и в следующие дни. Продолжалась и забастовка. К ней примкнули в эти дни электрические станции.

21 октября политическая забастовка прекратилась.

Казалось, что вот теперь наступит успокоение. Но дня через два вспыхнуло восстание матросов в Кронштадте, продолжавшееся до конца месяца. Вследствие предания матросов по подавлению восстания полевому суду и объявления правительством военного положения в Польше в первых числах ноября всеобщая забастовка возобновилась, опять захватив все отрасли промышленного труда и все виды обслуживания государственной жизни.

С. Ю. Витте по требованию охраны и для удобства сношений с исполнительными органами засел в Зимнем дворце. Занялся организациею правительства.

Как известно, попытка Витте вовлечь общественных деятелей в возглавлявшийся им впервые учрежденный объединенный кабинет не увенчалась успехом. Общественные деятели мыслили правительство, составленное всецело из общественных элементов, а не коалиционное в смешении с бюрократами и возглавлявшееся бюрократом. Витте пришлось перейти к попытке лишь освежить состав правительства новыми людьми в конце концов служилого же круга, лишь зарекомендовавшими себя передовыми взглядами... Но в конце концов со стороны, из лиц, не принадлежащих к узкому кругу министрабельных бюрократов, были вовлечены в кабинет только два лица: считавшийся общественным деятелем левого направления бывший петербургский городской голова граф И. И. Толстой и управляющий принадлежавшими в ту пору акционерной компании юго-западными железными дорогами инженер путей сообщения К. С. Немешаев: первый - министром народного просвещения, а второй - министром путей сообщения. Остальные назначения в кабинет были специфически бюрократическими. На пост министра внутренних дел был приглашен Петр Николаевич Дурново, умный, но неприемлемый по условиям момента человек, не соответствующий ни в каком отношении политическому курсу С. Ю. Витте, как завзятый реакционер, бывший в царствование Александра III директором департамента полиции, потом сенатором, проваленный В. К. Плеве в должность его товарища. Министром финансов был назначен директор департамента государственного казначейства Иван Павлович Шипов и главноуправляющим землеустройством и земледелием - Николай Николаевич Кутлер. Главное управление торгового мореплавания, созданное в 1903 г. в качестве отдельного ведомства специально удовольствия ради пожелавшего быть министром великого князя Александра Михайловича, было упразднено. Из него и из выделенных из министерства финансов учреждений по части торговли и промышленности и из горного департамента главного управления землеустройства и земледелия было образовано министерство торговли. Министром был назначен упоминавшийся выше нудный и бездарный бывший товарищ министра финансов Василий Иванович Тимирязев. Бывшего министром юстиции после Муравьева Сергея Сергеевича Манухина сменил весьма реакционный и грубый человек, сенатор Акимов. Пост государственного контролера получил служивший ранее в финансовом ведомстве ничтожный Шванебах, интриган и болтун, находившийся в подозрительной близости к австро-венгерскому посольству. Остались на своих постах бывшие министрами до образования кабинета С. Ю. Витте министр иностранных дел граф В. Н. Ламздорф, военный министр генерал Редигер и морской министр адмирал Бирилев. Из ушедших министров особенно раздраженно ушел В. Н. Коковцов, назначенный в Государственный совет...

Взбаламученная стихия не затихала. На юге проносилась волна погромов. Бушевали аграрные восстания. Громились и пылали помещичьи усадьбы. И нет-нет возникали беспорядки в отдельных войсковых частях... Декабрьская всеобщая забастовка

протекала примерно в тех же формах и проявлениях, что и первые две. Потом вспыхнуло московское восстание. Подавление его было кровопролитное и беспощадное. Участие в нем принял присланный из Петербурга гвардейский Семеновский полк, признанный правительством из петровских полков наиболее благонадежным ввиду происшедших частичных волнений в некоторых ротах первого петровского полка - Преображенского.

Тем временем под грохот революционной бури обсуждалась реформа порядка законодательства. Намечена была двухпалатная система законодательных учреждений: нижняя палата - выборная Государственная дума и верхняя палата - Государственный совет: в половинном составе по назначению монарха и в другой половине куриально выборный.

В марте происходили выборы в Государственную думу. Только и было разговоров, что о политических партиях. Наибольшим успехом пользовались кадеты, которые и прошли в Думу со значительным численным перевесом над депутатами от других партий. Кадеты с примыкавшими к ним мирнообновленцами и "Петрами" (партия демократических реформ) представляли собою ту оторванную от жизни, безнадежно завязшую в книжных теориях беспочвенную часть российской интеллигенции, которая почитала себя передовой... Были правые. Были октябристы, положившие в основание своей программы манифест 17 октября, - партия по своему составу специфически буржуазная. Октябристы по относительной их малочисленности в первой Думе не играли в ней сколько-нибудь заметной роли. Были еще небольшие национальные группы. И было много, очень много болтавшихся между партиями крестьян с вкрапленными в их массу батюшками. Составители закона о выборах в Государственную думу, присваивая в ней крестьянам едва ли не преобладающее положение, думали обеспечить этим короне наличие в Думе консервативного большинства. Крестьянин мнился прожектерам выборного закона преданным и послушным царю и церкви, несмотря на причинявшиеся им верховной власти огорчения разгромом помещичьих усадеб. Между тем крестьянин достаточно убедительно доказал, что ему хочется прирезки земли, почему именно и стал громить помещиков, когда дрогнула ослабленная войною и революцией царская власть. Поэтому не очень трудно было предвидеть, что в Думе крестьянин пойдет за теми, кто пообещает ему землю, и что пообещают ему оппозиционные партии, которые поэтому и будут усилены в Думе всею или почти всею наличного массою крестьянства. Так оно и вышло. Лишь только кадеты поставили в Думе вопрос о земле, крестьянское большинство тотчас примкнуло к кадетам и стало и по другим вопросам поддерживать их. При слабости правых и численном ничтожестве умеренных Дума получилась ярко оппозиционная. Прожектеры просчитались. На крестьянина первым поставил ставку сочинитель несостоявшейся законосовещательной Думы, лишенный талантов Булыгин. Когда составлялся закон о законодательной Думе, сотрудники Витте использовали, между прочим, материалы Булыгинской комиссии и преемственно восприняли ставку Булыгина до известной степени, вероятно, совершенно механически. Неудачу ее прожектеры впоследствии пытались приписать тому обстоятельству, что, как оказалось, но ранее не приходило в голову никому, крестьяне шли в первую Думу вообще неохотно. Оторваться от дела, от земли представлялось крестьянину перспективою малозаманчивою. И в ту пору у него не было еще того стимула к этому, который явился лишь впоследствии в виде проведенного Столыпиным крупного депутатского оклада. Деревня будто бы выбирала поэтому во многих случаях и посылала в Думу наиболее беспокойные, досаждавшие ей элементы, преследуя этим главным образом ту цель, чтобы только как-нибудь от них избавиться. Так объяснили дело просчитавшиеся прожектеры. Они, однако, не учитывали, что мираж земли неминуемо сплотил бы в Думе с оппозиционными партиями и наименее беспокойную часть крестьянства.

Открытие Думы состоялось в начале мая приемом депутатов в Зимнем дворце. Оттуда они отправились в предоставленный Думе великолепный Таврический дворец, переоборудованный для устройства в нем парламента. Заседание открыл член Государственного совета Эдуард Васильевич Фриш. Председателем Думы был тотчас избран кадет Муромцев, "юрист, общественный деятель". Говорили, выдающегося ума человек и столь же выдающихся государственных способностей. К стыду нашему, мы о нем раньше не слышали. Он начал с того, что грубо выгнал из зала заседания чиновников государственной канцелярии, работавших по делам Думы еще ранее ее открытия и командированных для дальнейшего ее обслуживания за неимением еще у Думы собственной канцелярии. Дума начала жить и действовать. В нее вошли из лиц, обративших на себя внимание своими выступлениями с думской трибуны: от кадетов - Герценштейн, Виназер, Петрункевич, Родичев, кн. Шаховской, от мирнообновленцев и "педров" - Кузьмин-Караваев, Максим Ковалевский, от октябристов - Гучков, Дмитрий Шипов, Стахович, из социалистов - Аладьин. С кадетами прошел в думу кн. Урусов, столь заинтересовавшийся Думою после его кратковременного бюрократического эксперимента в роли товарища министра внутренних дел. Прошел и бывший любимец В. К. Плеве в государственной канцелярии, бывший камер-юнкер Владимир Дмитриевич Набоков. В ту пору он уже не был камер-юнкером, исключенный из придворных списков за какую-то маловажную, но признанною несовместною с придворным званием либеральную выходку. На это исключение он неумно ответил публикацией? в "Новом времени" о продаже "за ненадобностью" камер-юнкерского мундира.

Государственный совет был пополнен избиравшимися в течение апреля выборными членами от академии, университетов, высшего духовенства, дворянства, торговых и промышленных объединений. Вошли в совет: академик кн. Б. Голицын, профессора Таганцев, Гримм, кн. Евгений Трубецкой, от торговли и промышленности: Крестовников, Авдаков и т. д., много дворян.

Перед открытием Думы, считая свою миссию оконченною, подал в отставку С. Ю. Витте. Его отпустили. Председателем совета министров был назначен И. Л. Горемыкин. Война была ликвидирована; революция временно преодолена. Назначением Горемыкина царь как бы подчеркивал, что с открытием вырванной от него революциею законодательной Думы он сворачивает на реакционный путь. И добро бы назначенный им новый глава правительства был только реакционером. Горемыкин был бездарен и отличался возмутительным jem'en fiche'измом ко всему, что бы могло случиться завтра, лишь бы сегодня он угодил "всемилостивейшему" монарху, как он умилительно называл царя.

С Витте ушли почти все министры его кабинета. Остались лишь Редигер, Бирилев, Шванебах и, насколько помнится, Тимирязев, во всяком случае, вскоре же, если не в тот же момент, замененный бывшим товарищем государственного контролера Дмитрием Александровичем Философовым. Министром финансов был восстановлен В. Н. Коковцов. Назначены: министром иностранных дел - посланник в Копенгагене А. П. Извольский, внутренних дел - бывший ковенский губернский предводитель дворянства, потом Саратовский губернатор П. А. Столыпин, юстиции - видный судебный деятель сенатор И. Г. Щегловитов, народного просвещения - сочувствовавший просвещению, но в делах его неискусный, придворный и чиновный балтиец П. М. Кауфман, путей сообщения - железнодорожный деятель с необыкновенно сложною фамилиею Шафгаузен-Шенберг-эк- Шауфус, главноуправляющим землеустройством и земледелием- реакционер, бывший товарищ министра внутренних дел при Плеве А. С. Стишинский, синодальным прокурором - тоже реакционер, вице-председатель Палестинского общества кн. А. А. Ширинский-Шихматов. Управляющим делами совета министров И. Л. Горемыкин... провел Николая Вячеславовича Плеве, бывшего короткое время после ухода осенью 1905 г. из государственной канцелярии управляющим отделом сельскохозяйственной экономии и статистики ведомства земледелия.

У правительства Горемыкина, или, вернее, у Горемыкина, в качестве председателя совета министров назрел конфликт с Государственною думою с первых же ее шагов.

Рожденная революциею, Дума тактически не могла не проявить себя революционною, какова бы ни была идеология ее большинства. Это следовало понять и постараться все- таки найти какой-либо общий язык с Думою. Следовало, во всяком случае, попытаться сразу ввести дебаты в деловое русло. А для этого следовало озаботиться заблаговременным внесением в Думу проектов хотя бы важнейших из обещанных реформ.

Между тем были внесены одни мелочи. Из мелочей едва ли не самою важною являлось испрошение ведомством народного просвещения кредита на устройство и содержание паровой прачечной при Юрьевском университете. Внесение подобных проектов первыми на рассмотрение впервые созванной Государственной думы было непростительным недосмотром правительства, хуже того - глупостью. Лучше было бы ничего не вносить.

Дума оказалась поставленною в необходимость взять на себя" разработку законодательных предположений, на что у нее не было ни аппарата, ни опыта. Ответила на тронную речь самого общего декларативного содержания адресом, содержавшим требования политических свобод, широкой амнистии, ответственного министерства, упразднения Государственного совета, отмены исключительных положений и сословных привилегий, передачи крестьянам кабинетских, монастырских и др. земель, частичной экспроприации в пользу крестьян крупной частной земельной собственности. Вслед за тем Дума приступила к составлению соответствующих законопроектов, из них в первую очередь аграрного, об амнистии и об отмене смертной казни.

Ответ на адрес Государственной думы давал Горемыкин в чуть ли не единственное свое посещение Думы в сопровождении всего состава кабинета. Декларация его содержала отказ на все предъявленные Думою требования. И, говорили, прочитана была Горемыкиным в вызывающе высокомерном тоне. Приведенная в негодование Государственная дума вотировала недоверие правительству, требуя отставки кабинета.

Горемыкин в дальнейшем стал на путь игнорирования Государственной думы, более ни разу не посетив ее и отговаривая от ее посещений и министров. Законопроекты крупного значения не вносились, хотя, несомненно, имелись в портфеле совета, как, например, наш проект подоходного налога¹¹ , проведенный через межведомственную комиссию еще при А. П. Шилове. Дума забросала правительство запросами. Давать ответы на них министры преимущественно посылали своих товарищей или других представителей ведомств. Из министров выступал сам в ту пору в Думе едва ли не один Столыпин, державшийся со спокойным достоинством, проявляя уважение к Думе и давая ей ответы ясные и прямые.

Игнорирование Думы Горемыкиным и другими министрами его кабинета вызывало в Думе крайнее раздражение. Представители ведомств, дававшие ответы на запросы, провожались зачастую оскорбительными замечаниями и выкриками. Страсти

разгорались. На аграрные проекты Думы Горемыкин, порвавший непосредственные сношения с нею, отвечал через печать - отказом в принятии предлагавшихся Думою радикальных способов разрешения аграрного вопроса. Раздосадованная Дума обратилась через печать же с воззванием к народу, содержавшим критику правительственного сообщения и отстаивавшим думскую точку зрения на аграрный вопрос.

Этот шаг первой Думы решил ее судьбу. Горемыкину удалось склонить царя к роспуску Думы. Она была распущена в начале июля после всего двухмесячного существования.

Незадолго до роспуска Думы дворцовый комендант Трепов вошел в переговоры с кадетами об образовании кабинета из их среды¹² . Представлялась непонятною инициатива в этом деле Трепова, завзятого реакционера, бывшего короткое время в 1905 г. генерал-губернатором в Петербурге, а ранее - обер-полициймейстером и градоначальником в Москве, служившего до того в конном полку. Переговоры велись вначале настолько успешно, что кадеты уже распределяли между собою министерские портфели... Кадетский кабинет не образовался потому, что, несмотря на всю куртуазную предупредительность Трепова по отношению к кадетам, он в конце концов не смог добиться для них принятия всех поставленных ими условий. На компромисс они не пошли*.

Распустив Думу, царь одновременно освободил Горемыкина от премьерских тягот. Председателем совета министров был назначен Столыпин с сохранением портфеля министра внутренних дел...

Роспуск Думы повлек за собою ряд революционных выступлений и возобновление террористической деятельности... Вслед за тем произошли восстания в Кронштадте и в Свеаборге. Произведено было покушение на Столыпина на отведенной ему казенной даче на Аптекарском острове, причем взрывом брошенных снарядов было убито и ранено до тридцати человек посетителей и состоявших при министерстве лиц. Сам Столыпин и его семья, за исключением одной оказавшейся раненою его дочери, не пострадали. Вслед за тем один за другим были убиты: командир участвовавшего в подавлении московского восстания Семеновского полка генерал Мин, петербургский градоначальник фон-дер- Лауниц, главный военный прокурор Павлов, генерал Козлов, ошибочно принятый за генерала Трепова.

Столыпинский кабинет усиленно занялся подготовкою законопроектов для внесения в Государственную думу предстоявшего второго созыва. До созыва же Думы в порядке указа была проведена аграрная реформа, преследовавшая цель открепления крестьян от общины и насаждения крестьянской мелкой частной земельной собственности. Впоследствии, в 1910 г., Государственная дума третьего созыва вотировала подтверждение указа об этой реформе, после чего он получил силу закона...

* См. об этом Е. Д. Черменский. Русская буржуазия осенью 1905 года. "Вопросы истории", 1966, N 6.

(Продолжение следует.)

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Первые 30 страниц воспоминаний В. Б. Лопухина нами опущены. В них описываются события личной жизни автора: окончание в 1894 г. физико-математического факультета Петербургского университета и служба в министерстве финансов, а затем в Государственном контроле. Публикацию мемуаров мы начинаем с изложения внутренней политики царского правительства во второй половине 90-х годов XIX в. и характеристики нового царя - Николая II, которого Лопухин противопоставлял Александру III.

² Речь идет об известных трагических событиях 18 мая 1896 г. в Москве на Ходынском поле.

³ Опускается описание перехода В. Б. Лопухина в 1902 г. на службу в государственную канцелярию при Государственном совете.

⁴ Характеристика, которую дает В. Б. Лопухин С. Ю. Витте, разумеется, страдает преувеличениями и субъективизмом. Крупный и способный государственный деятель конца XIX - начала XX в. Витте своей финансово-экономической политикой способствовал капиталистическому развитию страны. Вместе с тем реформы Витте не могли устранить внутренней слабости финансовой и денежной системы царской России (см. об этом А. П. Погребинский. Очерки истории финансов дореволюционной России. М. 1954, стр. 117 - 118).

⁵ Об авантюристической милитаристской группировке начала XX в., окружавшей Николая II и толкавшей его к захватнической политике на Дальнем Востоке,

существует большая разнообразная литература. Эту группировку возглавлял черносотенный авантюрист А. М. Безобразов ("безобразовская шайка"). В нее входили представители царствующей фамилии и придворной клики Николая II (наиболее подробно об этом см. Б. А. Романов. Очерки дипломатической истории русско-японской войны. 1895 - 1907. М. 1955, гл. IV). Сам Витте считал главной причиной его отставки с поста министра финансов в августе 1903 г. свою внешнеполитическую ориентацию (см. "Воспоминания С. Ю. Витте". Т. II. М. 1960, стр. 245).

⁶ А. А. Лопухин, двоюродный брат автора воспоминаний, являлся при Плеве директором департамента полиции. Впоследствии он был сурово наказан за выступление на заседании Государственного совета, в котором раскрыл тайны царской полиции и ее провокационные приемы. А. А. Лопухина освободили от работы в полиции и назначили эстляндским губернатором, а затем уволили и с этой должности и отдали под суд. Дело Лопухина рассматривалось в Особом присутствии Сената, которое приговорило его к каторжным работам, замененным впоследствии ссылкой в Сибирь (см. об А. А. Лопухине "Воспоминания С. Ю. Витте". Т. III. М. 1960, стр. 84 - 85). А. А. Лопухин, как известно, оставил "Отрывки из воспоминаний", изданные уже в советское время (М. -Л. 1923). Автор настоящих воспоминаний, В. Б. Лопухин, крайне отрицательно характеризовал своего двоюродного брата, называя его беспринципным авантюристом, организатором политической провокации и самых темных дел царской полиции.

⁷ Николай Плеве (сын министра внутренних дел В. К. Плеве) - управляющий делами комиссии Горемыкина.

⁸ Весной 1905 г. правящие круги США были весьма заинтересованы в скорейшем прекращении русско-японской войны и заключении мира между Россией и Японией. Продолжение войны могло привести к усилению одной либо другой стороны. Между тем равновесие сил, сложившееся на Дальнем Востоке, полностью соответствовало интересам США, так как обеспечивало им господствующее положение в этом районе (см. по этому поводу В. И. Бовыкин. Очерки истории внешней политики России. М. 1960, стр. 45 - 49. Подробное изложение хода переговоров в Портсмуте и позиций государств, а также анализ заключения договора см. Б. А. Романов. Указ. соч., гл. 16).

⁹ Н. Н. Покровский - чиновник министерства финансов, государственный контролер. С ноября 1916 г. до Февральской революции - министр иностранных дел.

¹⁰ Подробнее об участии Е. В. Тарле вместе со студентами в революционной демонстрации и его ранении см. в вводной статье А. С. Ерусалимского к трудам Тарле: Е. В. Тарле. Соч. Т. I. М. 1957, стр. XV.

¹¹ В. Б. Лопухин ошибается, приводя в качестве примера игнорирования Горемыкиным Думы то, что тот не внес на утверждение законопроект о подоходном налоге. В действительности задержка проекта и нежелание царского правительства ввести его в действие наблюдались не только в данном случае, но и неоднократно в прошлом на протяжении всего пореформенного времени. Отсутствие подоходного обложения в России объяснялось нежеланием царского правительства подрывать интересы помещиков и буржуазии. После русско-японской войны в обстановке финансового кризиса вновь встал вопрос о подоходном налоге, который по проекту министерства финансов должен был дать около 50 млн. рублей дохода в год. Но даже такая крайне незначительная реформа, которую предполагалось осуществить, встретила бурю протестов со стороны всевозможных предпринимательских организаций, заявлявших о том, что данный налог будет для промышленников "непосильным" (подробнее об этом см. А. П. Погребинский. Указ соч., стр. 187 - 189).

¹² Попытки придворной камарильи договориться с либеральными думскими деятелями и создать новый, кадетский правительственный кабинет, о которых сообщает Лопухин, являлись маневром самодержавия, напуганного революцией и рассчитывавшего с помощью кадетов разоружить ее. Сам Трепов, на которого была возложена данная миссия, считал такой маневр рискованным (см. Е. Д. Черменский. Буржуазия и царизм в революции 1905 года. М. -Л. 1939). Однако победила твердая столыпинская линия на "успокоение". Революционное движение беспощадно подавлялось вооруженной силой; в июле 1906 г. Дума была разогнана. Самодержавие уже отказалось от заигрывания с либеральной буржуазией.