Эпоха феодализма. Изд-во Московского университета. 1954. 506 стр. + карты. Тираж 5000. Цена 20 руб. 65 коп.

Рецензируемая книга, изданная экономическим факультетом МГУ, привлекает к себе внимание обширным кругом рассмотренных вопросов и богатым фактическим материалом. Автор начинает изложение с хозяйственного быта древних германцев и заканчивает экономикой конца XVII века. Материал по истории экономики дополняется сведениями из области социальных отношений и политической истории, что в принципе вполне правильно. Однако в книга Ф. Я. Полянского слишком много места от-

ведено общеизвестному материалу по социальной и политической истории, книга перенасыщена датами, именами, ненужными деталями.

Наряду с этим в книге опущены такие важные разделы, как аграрная история Италии X-XV вв., экономическая история этой страны в XVI-XVII вв., экономическая история Испании до XVI в., вся история экономики скандинавских стран. Из-за этого не получилось экономической истории стран феодальной Европы в их взаимосвязи; книга представляет собой ряд очерков по отдельным странам. Это особенно ярко сказывается в третьей части книги, где читатель не найдет материалов о развитии капиталистического уклада в недрах феодального строя, в частности в Англии и Голландии XVI века.

В книге изложены результаты собственных, широко известных медиевистам исследований автора по экономической истории городов и аграрного развития в XI-XV веках. Автор энергично выдвигает собственное толкование отдельных процессов, что придает книге известную полемическую заостренность. Что же касается общих экономических закономерностей, то о них говорится лишь очень кратко.

Основная проблема первой части книги - развитие феодализма в раннее средневековье. Автор рассматривает три варианта этого процесса: франкский, византийский и славянский. Безусловной заслугой автора является подчеркивание оригинальных черт каждого варианта. Однако многие положения и метод отбора материала вызывают возражения.

Развитию производительных сил, то есть вопросу, который должен быть в центре внимания, уделено крайне мало места, особенно при рассмотрении франкского общества. Фактический материал по данной теме использован автором лишь в ничтожной степени. Противоречивы оценки состояния сельского хозяйства у франков. Если на стр. 31 и 32 констатируется, что в начале VI в. "агрикультура стояла на довольно высоком уровне", то уже на стр. 48 для этого же периода агрикультура оказывается "крайне примитивной", то есть такой же, какой она охарактеризована для эпохи Цезаря и Тацита (стр. 27).

Не освещен в книге и вопрос о формировании феодальной собственности на землю. Нет конкретной экономической картины утраты крестьянами земля. Внимание автора привлекла главным образом роль насилия (стр. 46). Развитие феодальной собственности на землю в VI-X вв. изображено в таком виде: "На первых порах короли раздавали земли своим антрустионам и графам в полную собственность в качестве так называемых аллодов. Затем возникает новая форма пожалований (бенефиции. - А. Л. )... Однако по мере укрепления феодальной собственности на землю в IX в. бенефиции превращаются в лены, или феоды..." (стр. 49). Таким образом, автор изображает эволюцию форм феодальной собственности вне связи с развитием производительных сил, не показывая, что каждый этап развития собственности соответствует определенной ступени в развитии феодального способа производства в целом. Для характеристики этих этапов - и притом не в юридическом, а в социально-экономическом плане - имеется немалый фактический материал, не использованный в книге.

Неясность в вопросе об этапах развития феодального способа производства привела к путанице с определениями господствующего класса. У франков в период Салической правды, пишет Ф. Я. Полянский, нет "привилегированной аристократии" (стр., 35), но есть "феодальная знать" (стр. 36). Впрочем, на стр. 39 она превращается в "служилую аристократию", а на стр. 40 (вопреки утверждению на стр. 35) - в "привилегированную служилую аристократию", которая, однако, еще не сложилась в "замкнутую аристократию феодального типа". Вместе с тем во второй половине VIII и в начале IX в. имелось якобы "политическое и военное объединение франкской племенной знати". Столь же противоречивы определения различных групп крестьянства. На стр. 37-й литы отождествлены с крепостными, а на следующей странице оказываются "предшественниками крепостных", так же как и колоны (см. стр. 38 и 42). Все это происходит оттого, что не определено само экономическое понятие крепостного и не рассмотрено развитие собственности крепостного на орудия производства и личное хозяйство.

Слишком мало внимания уделено также экономическому строю франкской общины V-X веков; не охарактеризованы этапы ее разложения, нет общей картины ее хозяйственных распорядков, исчезновения переделов. Не определена разница между собственностью и владением, равно как и характер аллода. Самый процесс формирования крестьянского аллода изложен крайне бегло, в чисто декларативной форме

(стр. 45). Ни слова не сказано о повсеместном распространении после германского завоевания собственности марки на общинные угодья, об экономическом значении этого явления для укрепления самостоятельности хозяйства непосредственных производителей. Совершенно непонятно изложено, как использовалась пахотная земля в период Салической правды (стр. 33 и сл). Формулировка на стр. 39 - "на общинной земле крестьяне вели частное, индивидуальное хозяйство" - явно недостаточна для этого периода, так как такой порядок существовал уже при Таците.

В главе о Византии ничего не сказано о формировании феодальной собственности на землю; сказано лишь о пронии как о "чисто феодальной системе условного землевладения" (стр. 111), без пояснения причин ее возникновения. Этот же вопрос для Болгарии опущен, для Сербии обрисован в трех строках (стр. 170). Раздача земель в Чехии описана так (стр. 174), что нельзя понять, в какой форме существовала там в X-XII вв. феодальная собственность. Лишь для Польши сделано исключение, но этот процесс описан сбивчиво, и специфика складывания основы феодализма в обществе, не знавшем до того частной собственности на землю, не выявлена.

Не мобилизовав материала для постановки и решения такого рода проблем, автор вместе с тем лишил себя и правильного критерия для определения этапов в развитии феодализма. Наличие развитого или неразвитого феодализма, как правило, ставится им в связь только с масштабами процесса закрепощения. Так, например, по его мнению, феодализация франкской деревни к началу IX в. была завершена далеко не полностью, так как там имелось свободное население. При этом автора не смущает то обстоятельство, что завершению феодализации английской деревни, которое он относит к концу XI-XII вв., не помешало наличие в Англии значительного числа свободных крестьян (стр. 153). Этот пример показывает, что зрелость феодального способа производства определяется не только закрепощением крестьян и не исключает существования прослойки свободных крестьян.

Какой же материал заполняет десятки страниц, посвященных генезису феодализма? Это главным образом материал о закрепощении крестьянства и об активной роли надстройки в этом процессе. О том, что именно к этим вопросам сводит Ф. Я. Полянский проблему генезиса феодализма, свидетельствует параграф 4 первой главы, озаглавленный "Причины и формы феодализации Западной Европы". При изложении основных черт феодализации акцент поставлен на различных источниках крепостничества, и это как бы покрывает собой весь процесс в целом.

Как уже указывалось, процесс становления феодальной собственности на землю в Византии не рассмотрен. Невозможно понять, когда и как исчезла в Византии рабовладельческая система производства и появилась феодальная (сохранявшая пережитки рабства). Автор лишь указывает, что уже в VI-VII вв. "Византия была государством рабовладельцев и феодалов" (стр. 91), "классовой основой ее режима являлась поземельная аристократия (рабовладельческая и феодальная)" (стр. 95) и т. д. Анализ вопроса о становлении феодализма в Византии автор заменяет рассуждениями о многоукладности ее хозяйства, о причинах замедленности и о политических факторах феодализации. Развитие же феодализма (стр. 106 - 111) сведено к патронату, к закрепощению крестьянства и усилению знати. Славянская колонизация оценена прежде всего как важная причина замедленности процесса феодализации Византии. Вызванные ею "радикальные изменения в ее социальном строе, можно сказать, переворот в аграрных отношениях" (стр. 97) только декларированы, а не раскрыты. Автор лишь констатирует вскользь, что в "Земледельческом законе" даже не упоминается о колонате и патронате (стр. 98), но этот вопрос не анализирует. Тем самым автор уходит в сторону от рассмотрения проблем, которые в его книге должны бы стоять на первом месте.

Вопросу о прогрессивности феодального способа производства в книге отведено полстраницы. Автор усматривает этот прогресс в появлении феодального поместья, открывшего большие возможности для развития техники, в упрощении проблемы воспроизводства рабочей силы, наконец, в упрощении экономических проблем, поскольку феодальное поместье организовывало производство лишь прибавочного продукта (стр. 42 - 43). После этого перечисления без всякой связи с ним упоминается о законе соответствия производственных отношений характеру производительных сил. Оставляя в стороне весьма спорный, на наш взгляд, вопрос о возможности прогресса благодаря упрощению экономических проблем, нельзя

не заметить, что раскрытие соответствия новых производственных отношений характеру производительных сил должно было бы вывести на первый план вовсе не сравнение поместья с рабовладельческой латифундией, а рассмотрение формы собственности на землю в сочетании с мелким хозяйством непосредственных производителей, собственников индивидуальных орудий производства. Мелкое хозяйство, как единственно выгодная в ту пору форма земледелия, приобретает в связи с этим особое значение.

Феодальное поместье автор отождествляет с феодальным способом производства в целом (стр. 42 - 43).

На стр. 281 автор заявляет, что мелкое крестьянское хозяйство и производство самостоятельных мелких ремесленников составляли в средние века базис феодального производства. Однако в книге крестьянское хозяйство как таковое не описано. Приводятся сведения лишь о надельной системе и об общине (стр. 209 - 221). Но в первом случае речь идет только о терминологии, размерах наделов и порядке наследования; во втором - об использовании общинных угодий и открытых полей. Автор указывает, что развитие техники было перенесено в сферу крестьянского хозяйства (стр. 231). Однако в параграфе об агрикультуре XI-XV вв. не показаны конкретные этапы в развитии производительных сил, и поэтому не прослежен четко самый ход развития. Мешают и постоянные оценки автором агрикультуры как "весьма примитивной" (стр. 222 и др.). Если вспомнить, что подобным же образом она оценена и для каролингской эпохи, то смысл этого определения становится совсем расплывчатым.

Между тем типичным для средневековья является мелкое индивидуальное производство в крестьянском хозяйстве¹ , что обнаруживается особенно четко в смене форм ренты. Монастыри с их крупным хозяйством были исключением, а крупные королевские поместья Карла Великого - громадными, но почти бесследно прошедшими экспериментами² . Полевая барщина довольно быстро уступила место продуктовой, а затем денежной ренте, при которых весь хозяйственный процесс совершался уже только в крестьянском хозяйстве и весь прибавочный продукт создавался там же. Поэтому следовало бы четко различать крупную земельную собственность феодала как ячейку феодальной эксплуатации (при любой форме ренты) от мелкого крестьянского хозяйства как ячейки феодального производства.

Отказ от изучения крестьянского хозяйства и подробное освещение крупного монастырского хозяйства (особенно на стр. 242 - 253) приводят к искажению реальной исторической картины. Исключение (монастырское хозяйство) приобретает характер типичного явления. А это, в свою очередь, ставит автора в затруднительное положение при объяснении перехода к оброчной системе. В книге неверно указано, что эта система появляется на исходе XIII века (стр. 261). По мнению автора, в это же время появляется и денежная рента. Таким образом, господство продуктовой ренты лишено своего особого периода. В действительности продуктовая рента стала распространяться уже в XI - XII вв., а в XIII в. стала господствующей. Странно, что в книге не дано разъяснения экономической основы этого процесса.

Развитие феодального способа производства в книге лишь декларировано, но не описано. Сообщены только некоторые сведения о торговле, расширявшей товарное обращение. Связанный своим тезисом о поместье как ячейке феодального производства, автор вынужден все развитие объяснять под этим углом зрения. Поэтому он ищет причин в "противоречиях сеньериального режима" (стр. 253 - 263). Ф. Я. Полянский рисует следующую схему: существовала тенденция сеньерии к "натурально-хозяйственной полноте и замкнутости производства" (стр. 254), что должно, повидимому, означать тенденцию к абсолютному натуральному хозяйству. Но цель эта не могла быть достигнута из-за ограниченности территории сеньерии и однообразия ее природных богатств. Поэтому сеньерии пришлось вступить в сложную систему торговых отношений с городом (там же). Ища выхода из этого тупика, феодалы, пишет автор, вступили на путь гарантирования крепостным минимальных возможностей развития их производства и расширения эксплуатации крестьян на экономической основе уже не личной, а поземельной зависимости. Поэтому они ликвидировали барщину, заменив ее оброком (стр. 260). Эксплуатация крестьян при этом увеличилась (стр. 262).

¹ См. Ф. Энгельс. Анти-Дюринг. Госполитиздат. 1948, стр. 252, 267.

² См. Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства. Госполитиздат. 1950, стр. 160.

Бросается в глаза надуманность этой схемы. Каждое из ее положений является спорным. Что это за тенденция к абсолютной натуральности хозяйства? Даже в раннем средневековье имелся в ограниченном объеме денежный обмен, развившийся затем после появления городов. Что это за тупик в сельском хозяйстве? Автор видит его в падении сельскохозяйственных цен с середины XIV в., вызванном, по его мнению, увеличившимся предложением хлеба (из-за расширения посевных площадей) и сокращением населения (из-за "черной смерти" и войн). Между тем причины падения цен в XIV-XV вв. иные. Это - следствие удорожания денег в результате, возросшего обмена и нехватки драгоценных металлов, которая уже с середины XV в. погнала европейцев на поиски золота и серебра за пределы Европы. Характерно, что падение цен не ограничилось сельскохозяйственными продуктами, а охватило все виды товаров. Несмотря на это, крестьянское хозяйство продолжало развиваться и в первой половине XV в. повсеместно составляло основу сельскохозяйственного производства.

Освобождение крестьян от крепостного состояния автор целиком приписывает во Франции воле феодалов, а в Италии - городам, причем в последнем случае цель состояла, по его мнению, в стремлении ослабить феодалов. Не вскрыта экономическая основа освобождения. Вообще крайне преувеличена активность феодалов в переходе от барщины к продуктовой и денежной ренте. Весьма спорен тезис об увеличении степени эксплуатации крестьян в XIV-XV веках. Почему же именно в это время отчетливо сказывается обеднение и оскудение феодального класса? Почему XV век оказался, как отмечал Маркс, "золотым веком" для английского крестьянства, да и не только английского? Автор не раскрывает экономических последствий крестьянских восстаний XIV в. в Италии и во Франции. Для Англии отмечено лишь, что лорды в конце XIV в. ускоренно ликвидировали остатки барщинной системы. Не случайно отсутствует в книге конкретная история аграрного строя XIV-XV вв.; автора не интересует период полного преобладания крестьянского хозяйства над господским, корни этого явления и его последствия для широкого развития товарно-денежных отношений и подготовки капиталистического уклада.

Обширной и очень важной теме средневекового города Ф. Я. Полянский уделил много внимания. Автор исходит из тезиса о необходимости городов для самих феодалов. Товарное производство, обслуживавшее феодальное общество в целом, превращается у него в товарное производство, обслуживавшее феодальный класс. Такое неправомерное отождествление логически вытекает из ошибочного взгляда автора на господское поместье как ячейку производства.

В книге (как и в предшествующей статье³ ) выставлен тезис о чрезвычайном богатстве феодалов в XI в., скопивших у себя "несметные количества хлеба, мяса, яиц" (стр. 276). Противоречием между этим "богатством и убожеством жизненной обстановки феодалов автор объясняет их политику в строительстве городов. Город им был нужен как центр производства роскошного оружия, тканей, драгоценностей и т. п. Эти положения вызывают следующие возражения. Во-первых, источниками не подтверждается тезис о несметных богатствах феодалов в XI веке. В книге имеются лишь данные о большом количестве продовольствия в некоторых церковных поместьях в XI веке (стр. 66, 73). Но если учесть число монахов, то этот объем продовольствия окажется не слишком велик. Так, в аббатстве ев Германа на 120 монахов приходилось в среднем в день 3 литра вина, 16 кур и 85 яиц. Главное богатство монастырей уже в ту пору состояло в денежных средствах, которые они умножали при помощи ростовщичества. Кстати сказать, автор крайне преуменьшает реальную долю их денежных доходов, называя сумму в 60 фунтов небольшой (стр. 67). Однако если учесть цены того времени, то эта "небольшая" сумма будет денежным выражением стоимости двух тысяч коров! Денежные взносы, очень небольшие для каждого держателя, составляли в целом благодаря огромному количеству держателей очень значительные суммы для каждого из крупных аббатств.

Во-вторых, преувеличена роль феодалов в "градостроительстве". Раздача привилегий оформляла возникновение городов, а не вызывала их к жизни. Развитие тех или иных городов определялось не столько наличием у них привилегий, сколько условиями их географического положения, наличием сырья и рынков сбыта. По вопросу о

³ См. Ф. Я. Полянский. О товарном производстве в условиях феодализма. "Вопросы истории", 1953, N 1.

цехе автор молчаливо отвергает точку зрения Энгельса о марковой структуре цеха и говорит лишь об общинных традициях (стр. 288), об эгалитарных тенденциях. Поэтому он не может раскрыть истинный смысл цеховых привилегий ("равное участие каждого её члена в пользовании всеми обеспеченными за цехом привилегиями и доходами"⁴ ) и вытекавшую из них цеховую регламентацию. Последняя, по его мнению, "выросла на почве натурально-хозяйственных противоречий городского ремесла" (стр. 289), и ее основная задача заключалась в "предельном использовании местного городского рынка" (стр. 290). Это слишком узкое и поэтому неверное определение.

Автор считает, что цехи возникли в XII - XIII вв., в период коммунальных революций как боевые организации ремесленников в борьбе с феодалами. На самом деле цехи имелись во многих городах до коммунальных революций; они были во многих городах, вообще не переживших этих восстаний; они иногда даже не назывались цехами. Автор принимает оформление цеховых уставов за момент появления самих цехов, поэтому и относит их на поздний срок.

Развитие ремесленного производства в целом не нашло в рецензируемой книге должного места. Нет истории совершенствования и дифференциации орудий труда. Из всех отраслей ремесла описана только металлургия, причем лишь с точки зрения развития техники. Такую важную экономическую проблему, как укрупнение средств производства в металлургии, определившее появление мануфактуры, автор оставил без внимания. Совсем не исследуется в книге нецеховое ремесло. Не освещен вопрос о прогрессивном значении разделения труда между цехами, подготовившем новое по качеству разделение труда в мануфактуре. Автор занимается лишь вопросом экономической дифференциации в среде ремесленников, привлекая для этого материалы парижской переписи 1292 года. Однако он не использует других современных источников и поэтому приходит к неверному выводу о скромной роли купечества (стр. 310). Это в Париже XIII в. с его крупной и богатой купеческой гильдией!

Разделы о торговле интересны и содержательны. Но в них не нашли места такие вопросы, как норма торговой прибыли, особенно в заморской торговле, и роль последней в формировании крупных денежных капиталов, как действие закона стоимости. Указания Энгельса по этим вопросам (в дополнениях к третьему тому "Капитала") не направили исследование по тому руслу, которое могло бы привести к интересным и ценным конкретным выводам, хотя для них уже имеется фактический материал.

Последняя часть книги представляет собой попытку исследовать разложение феодализма без рассмотрения развития капиталистического уклада. В книге нет не только экономической истории Англии и Голландии XVI в., но нет даже очерка развития зачатков капитализма в промышленности Германии в первой половине XVI в. (если не считать буквально двух слов на стр. 483).

Глава о Германии XVI-XVII вв. показывает лишь экономическую отсталость Германии и ее упадок в XVI веке. Автор не учел мыслей Энгельса об экономическом превосходстве Германии в начале XVI века. При рассмотрении развития испанской промышленности в XVI в. появление мануфактуры обойдено полным молчанием. Основную причину упадка Испании автор видит в том, что к концу XV в. "Испания была еще аграрной страной, в которой безраздельно господствовал феодальный способ производства" (стр. 415). Спрашивается, какой же способ производства господствовал в то время, например, во Франции? Автор не уделяет должного внимания "революции цен", подкосившей начавшееся в Испании капиталистическое производство.

Пожалуй, наиболее ярко свойственная автору тенденция рассматривать более экономическую политику, чем экономику как таковую, сказывается в главе десятой, которая так и озаглавлена: "Экономическая политика французского абсолютизма в XVI-XVII вв." Автор считает, что узловой проблемой этой главы, естественно, оказывается кольбертизм, то есть французский меркантилизм. Таким образом, экономическая история Франции XVI-XVII вв. сама по себе не занимает в книге надлежащего места.

Стараясь выяснить причины сравнительного отставания французской экономики этого времени, автор не отмечает бедности Франции в металлах (особенно при отсутствии в XVI-XVII вв. в ее составе Лотарингии), отсутствие сырьевой базы для широкого развития овцеводства и сукноделия, куда капитализм проникает раньше

⁴ Ф. Энгельс. Дополнения к третьему тому "Капитала" (К. Маркс. Капитал. Т. III. Госполитиздат. 1955, стр. 914).

всего и развивается скорее всего, недостаток собственного сырья для шелковой промышленности. Не сказано ничего об экономическом кризисе середины XVI в., вызвавшем, с нашей точки зрения, так называемые религиозные войны. Рассмотрены только экономические последствия этих войн, а не их экономические причины. Поэтому автор и придает решающее значение в объяснении сравнительного отставания Франции не общим условиям развития в ней капиталистического уклада, а социально-политическим причинам, конкретно, сохранению неприкосновенности дворянских привилегий (стр. 430). Но ведь самый факт сохранения этих привилегий коренится в недостаточном развитии капиталистического уклада, следовательно, имеет экономическую основу.

Невнимание к особенностям процесса первоначального накопления во Франции проявилось и в том, что в книге не рассмотрены вопросы о формировании рабочего класса, заработной плате, росте буржуазии, характере капиталистической эксплуатации на мануфактурах, норме прибыли и т. д. Нет даже общей конкретной картины развития французской мануфактуры!

Вызывает сомнение конечный вывод на стр. 467-й: ""Блестящее царствование" Людовика XIV завершилось для Франции экономической катастрофой". Естественный этап в развитии капитализма в недрах феодального общества принят автором за экономическую катастрофу.

В главе о Польше автор слишком легко разделывается с мнением, что "революция цен" послужила причиной вывоза хлеба из Польши и, следовательно, роста фольварков. Он указывает, что "революция цен" имела место и в Польше. Но ведь дело не в наличии или отсутствии "революции цен" в той или иной стране. Дело в общеевропейских темпах и масштабах этого процесса. В Польше он начался позднее и принял менее острые формы, чем в странах Западной Европы. Поэтому польский хлеб был много дешевле французского, английского и даже западногерманского. Отсюда его массовый вывоз в страны, где своего хлеба было мало. В этом конкретном случае особенно резко обнаруживается присущий книге недостаток - отсутствие хотя бы в главных чертах картины общеевропейской экономики XVI-XVII веков.

Предположение, что хлеб нужен был панам прежде всего для домашнего потребления, не подкреплено убедительными фактами. Развитие фольварочного хозяйства объяснено только расширением шляхетских привилегий (стр. 492), то есть политической причиной. Снова автор не замечает, что это объяснение, в свою очередь, нуждается в объяснении.

Книга не имеет заключения. В ней много фактических ошибок и неточностей. Так, например, к городам римского происхождения ошибочно отнесена Венеция (стр. 270). Франциск I получил займы не у банкиров Парижа и Лиона, а у муниципалитетов этих городов (стр. 441). Трактат де Серра больше всего пропагандировал шелководство, а не разведение хмеля, кукурузы и т. д. (стр. 447). Совершенно неверно обрисована финансовая политика Ришелье (стр. 452) и т. д.

Подводя итоги, следует сказать, что в книге Ф. Я. Полянского не рассмотрены многие важные стороны экономической истории, а рассмотренные вопросы получили в ряде случаев неверную трактовку. Нередко детально изложенные взгляды автора противоречат высказанным им же в декларативной форме правильным общим положениям (генезис феодализма, возникновение городов и т. п.). Изложение перегружено сложными, иногда мало понятными формулировками. Источниковедческая база книги весьма ограничена. Все это вынуждает оценить его труд в целом как неудачную попытку исследования одной из первоочередных проблем советской медиевистики.