М. Ю. ДОСТАЛЬ. Как феникс из пепла. Отечественное славяноведение в период Второй мировой войны и первые послевоенные годы. М. 2009. 463 с.

В 2009 г. вышла в свет монография М. Ю. Досталь "Как Феникс из пепла. Отечественное славяноведение в период Второй мировой войны и первые послевоенные годы". Этот обширный труд посвящен очень важной теме, почти неисследованной в отечественной историографии.

Книга состоит из предисловия, шести глав и заключения.

В предисловии указываются главные задачи, которые поставила перед собою автор: 1. Обоснование правомерности выделения в истории советского славяноведения особого периода его возрождения на марксистской основе. 2. Исследование специфики этого периода в контексте временного дуализма официальной идеологии, обусловленного потребностями войны и послевоенного переустройства мира. 3. Реконструкция становления академических и университетских славистических центров в Москве и Ленинграде, определивших направление и стимулировавших развитие славяноведения в регионах. 4. Анализ тенденций развития научных исследований в рамках различных славистических дисциплин и степени их идеологической обусловленности, постановка и разработка проблемы научного конформизма. 5. Изучение становления международных связей советских славистов и их неоднозначного влияния на развитие науки в славянских странах.

Первая глава "Славяноведение в конце 30-х и 40-е гг. XX в. в работах исследователей и свидетельствах источников" рассматривает историографию и источниковую базу работы. Автор справедливо отмечает, что исследователи затрагивали только отдельные вопросы указанной темы в статьях, рассказывающих о деятельности первых советских славистов: В. И. Пичеты, Н. С. Державина, Б. Д. Грекова, С. А. Никитина и других, а также о первых шагах кафедры истории южных и западных славян МГУ и Института славяноведения. Она использует работы своих предшественников, но вместе с тем привлекает огромное количество нового материала из архивов: ГАРФ (Государственный архив Российской Федерации), РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории), архив МГУ, Центральный московский архив - Музей личных собраний, Петербургский филиал архива РАН, Московский архив РАН, многие другие архивы Москвы и Санкт-Петербурга, а также архивы Праги и Братиславы. Кроме того, автор внимательно просмотрела советскую периодику указанного периода ("Славяне", "Большевик", "Известия", "Правда", "Вечерняя Москва"), а также научные журналы "Исторический журнал", "Вопросы истории", "Вестник древней истории", "Советская этнография", "Вестник МГУ", "Вестник ЛГУ" и др., многочисленные опубликованные и неопубликованные мемуары, среди которых особое место занимают воспоминания профессора СБ. Бернштейна, которые она опубликовала совместно с А. Н. Горяиновым.

Все эти источники дают возможность М. Ю. Досталь показать сложную и неоднозначную картину воссоздания советского славяноведения.

Во второй главе "Славяноведение и идеология: борьба тенденций пролетарского интернационализма и славянского патриотизма в политике руководства СССР и ее отражение в науке" автор показывает политические моменты, которые

способствовали развитию славяноведения. Она объясняет хронологические рамки периода, взятого ею для исследования. Его верхняя граница 1939 г. обусловлена началом Второй мировой войны, нижняя - 1948/1949 гг. - разрывом отношений с Югославией. Именно в это время для идеологии правящих кругов становится характерным дуализм - объединение марксистских взглядов с государственным патриотизмом. Причину появления последнего М. Ю. Досталь справедливо видит в начале Второй мировой войны и угрозе нападения на СССР фашистских государств, которые объявили ряд народов Европы, в том числе славян, неполноценными, годными лишь для рабского труда или уничтожения. Конечно, имелись и другие причины, которые сыграли свою роль в изменении политики советского правительства по отношению к славяноведению, но главной все же, соглашусь с автором, была необходимость борьбы с фашистской идеологией. После войны славяноведение также должно было способствовать сплочению вокруг СССР стран народной демократии, значительную часть которых составляли славянские государства.

Досталь также показывает, что помимо политических причин большую роль в возрождении славяноведения сыграли героические усилия славистов старшего поколении, а именно Н. С. Державина, В. И. Пичеты, А. М. Селищева, Б. Д. Грекова и др. Н. С. Державин уже в 1935 г., через год после закрытия Института славяноведения в Ленинграде, написал письмо И. В. Сталину, в котором обосновывал необходимость восстановления славяноведения, объясняя нападки на него происками "троцкистско-зиновьевской банды". В 1937 г. он отправил письмо о возрождении славистических центров Г. М. Кржижановскому, а в 1938 г. - В. М. Молотову. Деятельность Н. С. Державина усилилась после начала Великой Отечественной войны. Он вновь написал несколько записок о необходимости развития славяноведения, теперь уже и с точки зрения противодействия фашистской идеологии. Вообще, характеристика, данная автором Н. С. Державину, мне кажется удачной. Со всеми его недостатками в научном плане (приверженец теории Марра) он много сделал для возрождения отечественного славяноведения. Но, говоря об ошибках Державина, надо иметь в виду, что часть их была связана со стремлением приноровиться к правительственной линии, что, впрочем, характерно и для многих других славяноведов.

Третья глава "Формирование университетского славяноведения" рассматривает историю создания кафедр славяноведения в университетах. Особое внимание уделено основанию кафедры истории южных и западных славян в МГУ. Она начала функционировать с сентября 1939 г. благодаря усилиям многих историков, особенно В. И. Пичеты. Он сумел привлечь к чтению лекций на кафедре таких известных ученых, как М. Н. Тихомиров, А. В. Арциховский, Н. П. Грацианский, обеспечить ее молодыми кадрами, в числе которых были С. А. Никитин, И. М. Белявская, Н. Д. Санчук, В. Д. Королюк и др. Не все из них остались затем работать на кафедре, но каждый внес свой вклад в ее становление. Огромную роль в организации работы кафедры сыграл чешский ученый Зденек (Романович) Неедлы. Досталь рассказывает о разработке разнообразных тем на кафедре, учебника по истории славян, об аспирантах, учившихся на кафедре, о докладах, проводившихся на ее заседаниях. Большой интерес представляют материалы о заседании кафедры 9 апреля 1949 г., на котором в рамках общей кампании по борьбе с космополитизмом "боролись" с местными "космополитами". Главной мишенью нападок стал С. А. Никитин, возглавивший кафедру после смерти В. И. Пичеты.

В этой же главе рассказывается о курсах по славяноведению в МИФЛИ в конце 1930-х годов при активном содействии А. М. Селищева, С. Б. Бернштейна и других, об организации кафедры славянской филологии в МГУ, у истоков которой стоял С. Б. Бернштейн, о становлении кафедры славянской филологии в ЛГУ, в котором значительную роль сыграл Н. С. Державин. Хотя Марина Юрьевна не остановилась подробно, но упомянула и открытие славянских кафедр после 1946 г. в университетах Киева, Львова, Риги, Тарту.

В четвертой главе "Академическое славяноведение" дан подробный анализ истории возникновения Института славяноведения АН СССР, который стал главным центром развития славистики в СССР, а затем в России. В формировании Института большую роль сыграло обращение к партийному руководству академика Б. Д. Грекова, чл.-корр. А. Д. Удальцова, В. И. Пичеты. В результате 25 февраля 1939 г. в составе Института истории АН

СССР начал работать сектор славяноведения во главе с В. И. Пичетой. В числе его первых сотрудников были академик Ю. В. Готье, чешский профессор З. Р. Неедлы, болгарский эмигрант Кабакчиев и др. Позднее в работу сектора включились и другие эмигранты: болгарин Р. К. Караколов, словенец Д. С. Густинчич, македонец Д. И. Влахов, серб Н. П. Франич и др.

По настоянию Н. С. Державина в 1943 г. была создана Славянская комиссия при Президиуме Академии наук. В ее состав вошли академик СП. Обнорский, византинист М. В. Левченко, а также уже указанные выше эмигранты из славянских стран.

Эти два подразделения - сектор славяноведения и Славянская комиссия дали кадры для Института славяноведения. Сектор славянских и балтийских языков Института русского языка составил лингвистическое подразделение Института славяноведения.

Наиболее интересной, на мой взгляд, является пятая глава "Основные направления славистических исследований". Досталь справедливо отмечает, что главным направлением в деятельности Института славяноведения являлось историческое, ибо "боевой задачей советских историков признавалось всестороннее разоблачение идеологии бесчеловечного фашистского "нового порядка" на оккупированных территориях ряда европейских стран". Об этом прямо писал Е. М. Ярославский в статье "О ближайших задачах исторической науки в СССР" (Исторический журнал. 1942. N 6): "Историки должны развернуть картину борьбы славянских народов против германского империализма в Польше, Чехии, Сербии, Болгарии, Черногории, Словении, Македонии, роль прибалтийских славян. При этом нужно показать огромную роль русского народа в борьбе против попыток Германии истребить славянские народы, превратить их в навоз истории для новых германских господ, установить господство германской нордической расы в славянских странах".

Опираясь на эти указания, Державин и Пичета определили главные темы исследований по истории: этногенез славян, создание государств и правовой системы у славян, борьба славян за свободу, культурная общность славян, русско-славянские отношения. Не все проблемы рассматривались с чисто научных позиций, существовавшие в то время обстоятельства оказывали влияние на концепции событий, даже происходивших в глубокой древности. Так, вторжение славян на Балканы трактовалось под углом зрения омоложения Византии, ведшее к победе там нового феодального строя. Пичета, Державин, Неедлы отрицали роль немцев и болгар в формировании первых славянских государств, подчеркивали прежде всего внутренние причины этого процесса.

Несмотря на перегибы, как справедливо указывает Досталь, многие труды славистов того времени сохранили свое значение до сих пор: выводы Н. П. Грацианского о государстве Само, основные положения классического труда Б. Д. Грекова "Киевская Русь". Большое значение для отечественной историографии имела реабилитация славянофилов, проведенная благодаря исследованиям С. А. Никитина, С. С. Дмитриева, В. И. Пичеты. Работы Б. Д. Дацюка и особенно А. Л. Гольдберга о Юрии Крижаниче и сейчас представляют научную ценность. Большое значение сохраняет публикация "Документы к истории славяноведения в России", предпринятая в 1948 г. В. Р. Лейкиной-Свирской и Л. В. Разумовской.

Сложнее обстояло дело с развитием славянского языкознания. Во-первых, именно лингвисты-славяноведы стали главной мишенью нападок со стороны властей в 1934 г., именно их объявили реакционными панславистами. Во-вторых, часть их, прежде всего наиболее влиятельный Н. Г. Державин, придерживались яфетической теории Марра. Однако большинство лингвистов выступили против нее, в том числе А. М. Селищев, Г. А. Ильинский, П. А. Лавров, из молодого поколения - СБ. Бернштейн.

Славянское литературоведение развивалось в более спокойных условиях, чем история и языкознание. Во время войны активно переводились и публиковались стихи славянских поэтов, воспевавших борьбу против поработителей, на страницах журналов, прежде всего журнала "Славяне", печатались популярные статьи о знаменитых славянских поэтах и писателях, однако глубокого литературоведческого анализа их произведений не проводилось. В литературных произведениях подчеркивалась прежде всего антинемецкая направленность. В области литературоведения работали Н. С. Державин, Н. И. Кравцов, В. Г. Чернобаев и др.

Известный удар по развитию литературоведения нанесли идеологические

кампании конца 40-х годов XX в., но в монографиях, написанных о творчестве славянских писателей (А. Мицкевича, Ф. Прешерна, И. Вазова, Х. Ботева и др.) это не отразилось.

Наконец, последняя шестая глава "Международные научные связи советских славистов" касается расширения контактов между советскими и зарубежными славистами. Эти контакты, как справедливо отмечает Досталь, поощрялись советским правительством, ибо большинство славистов являлись представителями стран народной демократии, входивших в советский блок.

М. Ю. Досталь проделала большую работу, проанализировав отчеты всех славистов, командированных за рубеж. Она высоко оценивала работу А. Л. Сидорова, который не только много сделал для установления контактов с чешскими и словацкими учеными, но и завязал сношения с русской эмиграцией в Чехословакии. Иное впечатление произвел на нее отчет молодого слависта-богемиста И. И. Удальцова, в котором он очернил Р. Сланского, написал отрицательный отзыв на деятельность И. Тито и Э. Карделя.

Марина Юрьевна остановилась и на деятельности Комиссии по принятию Русского исторического архива, которая много сделала для возвращения из-за границы документов, вывезенных белогвардейцами.

После резолюции Информбюро по Югославии, началось ужесточение режима по отношению к гуманитарным наукам, в том числе к славяноведению. Но несмотря на это, были заложены прочные основы для его дальнейшего развития, а научные связи между советскими и зарубежными славистами продолжали развиваться.

Конечно такая большая работа, как монография Досталь, очень сложная и многоплановая не может не иметь ряд спорных положений, на которых я и остановлюсь.

Прежде всего, вызывает возражение новый термин, введенный Мариной Юрьевной Досталь, - "русоцентризм". Этот термин она объясняет как легализацию идей панславизма и панрусизма (с. 59), практически идентифицирует его с квазипатриотизмом, внося в него отрицательный оттенок. Примером "русоцентризма" она считает слова И. В. Сталина, произнесенные им в 1943 г.: "Главная сила в нашей стране - великая великорусская нация [...] Великая Отечественная война ведется за спасение, за свободу нашей Родины во главе с великим русским народом". И далее Досталь представляет ряд цитат из журнала "Славяне", где подчеркивается роль русского народа в борьбе против фашизма. "Русоцентризмом" Досталь провозглашает и тост И. В. Сталина, произнесенный им в Кремле, где он признал решающие заслуги русского народа в разгроме фашизма, и доклад Н. С. Державина "Вклад русского народа в сокровищницу мировой науки в области славянской филологии", и конференцию "Роль русской науки в развитии мировой науки и культуры" и т.д.

Вместе с тем Досталь, рассказывая о совещании историков по вопросам истории СССР в мае - июне 1944 г., явно становится на сторону историков-патриотов (А. И. Яковлева, Б. Д. Грекова, А. В. Ефимова, Е. В. Тарле, В. И. Пичеты и др.), выступавших против ортодоксальных марксистов А. М. Панкратовой и М. В. Нечкиной. С явным сочувствием она цитирует выступление А. И. Яковлева: "Мы очень уважаем народности, вошедшие в наш Союз, относимся к ним с любовью [...] Но русскую историю делал русский народ [...] Мы, русские, хотим истории русского народа, истории русских учреждений в русских условиях". Но ведь эти слова Яковлева тоже можно считать проявлением "русоцентризма"!

То, что основной вклад в разгром фашизма внес СССР, не оспаривается ни одним из серьезных политиков и историков. Объективной реальностью является и тот факт, что основной силой в СССР являлся русский народ. Зачем же тогда вести разговоры о "русоцентризме"? И уж никак нельзя назвать "русоцентризмом" разработку в книгах и на конференциях таких тем, как "Роль русской науки в развитии мировой науки и культуры" и т.д. Ведь вполне научными являются темы "Роль германской (античной, индийской и т.п.) философии в развитии философской науки в мире", или "Значение французских просветителей в идеологии европейского Просвещения". Почему же разработка проблемы о роли русской науки является признаком "русоцентризма", т.е. национализма?

Имеются и более мелкие замечания. Прежде всего, вряд ли стоит доверять некоторым мемуарам безоговорочно. В частности, вызывает большое сомнение высказывание М. Джиласа о якобы имевшихся

планах присоединения к СССР стран народной демократии путем объединения Белоруссии с Польшей и Чехословакией, Украины с Венгрией и Румынией, России с балканскими государствами (с. 63). Если бы такие фантастические планы существовали, то так или иначе они были бы озвучены в 1990-е годы, когда был открыт свободный доступ в архивы.

В труде Досталь широко используются воспоминания профессора С. Б. Бернштейна. Они интересны и очень оживляют текст. Но некоторые утверждения Бернштейна, на мой взгляд, вызывают сомнение. Досталь, опираясь на них, отвечает на вопрос, почему борьба между Державиным и Грековым за право стать директором вновь созданного Института славяноведения окончилась победой Грекова. Одна из причин этого названа, по-моему, правильно: Державин в серьезных академических кругах дискредитировал себя поддержкой теории Марра. Но вторая причина, приводимая Досталь, о якобы существовавшей ревности Сталина к Державину из-за его успешной поездки в Болгарию и Югославию, о чем пишет Бернштейн в своих воспоминаниях (с. 220), не выдерживает критики. Я полагаю, что главной причиной, почему Грекова предпочли Державину, являлся тот факт, что Греков был историком, а новый Институт рассматривался не только как научное, но и как политическое учреждение, которое должно было проводить линию советского правительства по отношению к научным деятелям стран народной демократии. Это лучше мог сделать историк, чем филолог.

Заключая рецензию, хочу подчеркнуть, что монография Марины Юрьевны Досталь заслуживает самой высокой оценки, она вносит существенный вклад в изучение истории отечественного славяноведения в один из наиболее сложных периодов его развития.