A. Koln, Weimar, Wien Bohlau, 1999. 315 P. (=Bausteine zur slavischen Philologie und Kulturgeschichte: Reiche A. Slavistische Forschungen. N.F., Bd. 28)

А. МАК-МИЛЛИН. Белорусская литература 1950-х и 1960- х годов: Послабление и перемены

Профессор Лондонского университета Арнольд Барнет Мак- Миллин известен как крупный знаток русской литературы, преимущественно XX в., и как первый в неславянском зарубежье специалист по белорусской литературе. В 1971 г. Мак-Миллин защитил диссертацию по белорусской лексикологии и издал в 1974 г. на ее основе словарь белорусского литературного языка XIX в. [1]. В 1977 г. в Германии увидела свет его история белорусской литературы - "От истоков до современности" [2]. В БССР эта книга А. Мак- Миллина была упрятана в спецхран. О ней знали, ее пытались перевести и издать в Белоруссии, однако, даже и без вмешательства спецслужб, работу остановили чиновные участники литературного процесса.

Начиная с 1967 г. Мак-Миллин входит в редакционный совет (в качестве редактора, члена совета или соредактора) журнала "The Journal of Byelorussian Studies" (с 1995 г., в связи с изменением формата и периодичности издания, - "Occasional Papers in Belarusian Studies"). Мак-Миллину принадлежат многочисленные исследования по белорусской литературе, перевод знаменитой бурлескной поэмы XIX в. "Тарас на Парнасе" (совместно с Верой Рич), подготовка к изданию белорусских антологий, а также предисловия и комментарии к ним, статьи в энциклопедиях и многое другое. Например, в 1992 г. Мак-Миллин по рукописи опубликовал в Лондоне сборник до того неизвестных стихотворений Ларисы Гениюш 1945-1947 гг. [З]. И вот - новая книга Мак-Миллина - о двух десятилетиях в истории белорусской литературы.

Главное достоинство книги Мак-Миллина состоит в ее высоком профессионализме, благодаря которому литературный процесс в Белоруссии 50-60-х годов предстает читателю по-новому интересным и значительным. Острота темы заключается в локальном, индивидуально белорусском переживании общих для Восточной Европы исторических сдвигов.

Послесталинское послабление и хрущевская оттепель, надежды 60-х годов сейчас, на исходе века, могут казаться наивными и лежащими целиком в прошлом. Разумеется, родовые черты оттепели и либерализации в литературе сейчас можно перечислить просто дедуктивно-типологически. Однако историку культуры мало типологии: в событиях литературного процесса ему важно увидеть не только родовое и типологическое, но и жизнь, литературную работу многих и разных людей - с разной мерой таланта, разными судьбами, в конечном счете - увидеть их разный след в недавнем прошлом, которое стало историей.

Высокий академизм рецензируемой монографии проявляется в трех ее чертах: во-первых, рассмотрен репрезентативный корпус белорусских художественных текстов; во-вторых, работая с первоисточниками, А. Мак-Миллин умеет выделить и точно назвать самые существенные, определяющие черты авторского мировидения и поэтики; в-третьих, исследование Мак-Миллина привлекает своей невовлеченностью в белорусский литературный процесс: книга написана сторонним лондонским наблюдателем, приверженцем либерально-демократических ценностей и свободы художественных поисков.

В монографии А. Мак-Миллина семь больших ненумерованных частей. Из них первые четыре представляют собой жанрово-хронологические обзоры-характеристики литературного процесса в Белоруссии. Первый раздел - "50- ые годы: Выход из темноты" включает подразделы о поэзии, прозе и драме, при этом в разделах о поэзии и прозе даны хронологически распо-

стр. 101

ложенные очерки о наиболее репрезентативных фигурах литературного процесса в 50-х годах: в поэзии это Сергей Дергай, Аркадь Кулешов, Пимен Панченко, Алексей Пысин, Максим Танк; в прозе выделены три автора: Ян Скрыган, Янка Брыль, Иван Шамякин.

Второй раздел - "Поэзия 60-х: Традиции и инновации" - строится в основном как тематический обзор белорусской поэзии ("Военная поэзия", "Белорусский патриотизм: три поэта-женщины", "Смерть в жизни и искусство", "Три ученые поэта", "Формальные инновации и эксперименты", однако по мере конкретизации вновь возникают очерки о творчестве наиболее значительных поэтов: о трех поэтессах (Евдокии Лось, Дануте Бичель-Загнетовой, Вере Вербе), трех поэтах- профессорах (Олеге Лойке, Миколе Арочке, Ниле Гилевиче), об Анатоле Гречанникове и Василе Зуенке как ведущих "экспериментаторах" в поэзии 60-х.

Третий раздел - "Проза и драма 60-х: Время надежд" - в наибольшей мере отвечает задачам жанрово-тематического обзора (по разделам "Военная проза", "Деревенская проза", "Историческая и прочая проза", "Драма"). Этот обзор невелик (около 30 страниц) и ограничен общей панорамой литературного процесса, в то время как персоналии - характеристики творчества четырех крупнейших прозаиков 60- х - даны в следующих отдельных "именных" разделах: "Иван Мележ: Эпическое искупление"; "Василь Быков: Боль правды"; "Иван Пташников: Суровый лиризм"; "Владимир Короткевич: Романтическое воссоздание истории".

Замечу, что если "панорамные" характеристики литературного процесса хронологически действительно ограничены заявленными 50 - 60-и годами, то большинство "персональных" разделов и очерков естественным образом затрагивают, пусть выборочно, и последующие десятилетия. Внимание Мак-Миллина к тем или иным авторам (и, соответственно, печатная площадь в его монографии) отнюдь не пропорционально количеству выпущенных авторами книг. Принцип исследователя заявлен во введении: в отдельных главах рассмотрено творчество авторов, которые в послесталинское время были "далеки от тех, кто оставался, как Петрусь Бровка, неизменно верным сталинским началам" (Р. 5).

Судя по введению, А. Мак-Миллин планирует продолжить исследование белорусской литературы в новой монографии - о 70-х, 80-х и начале 90-х годов. В ней в отдельном разделе будет рассмотрено творчество Рыгора Бородулина. Пока, в рецензируемой книге, о Бородулине сказано до обидного мало: упомянута его публикация в "Дне паэзii" 1965 г. и предисловие к посмертной книге стихов Вл. Короткевича (1986). Между тем, характеристика 60-х не полна без Бородулина: уже в 60-х годах он был автором десяти поэтических сборников, отмеченных небывало яркой метафорикой и новыми для белорусской поэзии формами стиха. Представляя белорусский авангард, Бородулин известен не только в Белоруссии; характерен факт издания в Нью-Йорке в 1984 г. сборника его стихов в переводе на английский ("Small Anthology of the Poetry by Ryhor Baradulin") [4].

Можно сожалеть также о том, что А. Мак-Миллин лишь вскользь упомянул о последней повести из трилогии Якуба Коласа "На ростанях" (закончена в 1954 г.). В белорусской культуре 50-х годов завершение трилогии было крупным событием. Книгу тогда еще живого классика включили в программу средней школы, экранизировали, а образ ее главного героя - молодого сельского учителя Андрея Лобановича - стал литературным эталоном белорусского интеллигента из народа. Характерно, что как раз в эталонном смысле Лобанович упомянут и Мак-Миллином (Р. 165). Представляется, что завершение "На ростанях" - полуавтобиографической книги беспартийного классика, депутата и академика, - являло собой поучительный для писателей компромисс между официальной идеологией и правдоподобным бытописательством.

Монография А. Мак-Миллина написана позитивистски строго: максимальное внимание к анализируемым текстам; аргументация с опорой на первоисточники, в том числе путем их обильного цитирования (при этом стихотворные фрагменты приводятся в оригинале, но всегда с подстрочным переводом; проза - в переводах); точное знание биобиблиографии и хронологии литературного процесса. Для зарубежных славистов книга станет хорошим справочником по белорусской литературе. Почти о каждом упомянутом авторе даны биографические сведения: место рождения (с паспортной точностью), социальное происхождение, образование, год вступления в КПСС, хронология выпущенных книг и переводов, присвоения почетных званий и присуждения официальных премий; перечни тех постов, которые занимали белорусские писатели в издательствах, редакциях, институтах, творческих союзах или партийном аппарате.

стр. 102

Насыщенный фактами основной текст книги дополнен информативным критическим аппаратом, состоящим из двух указателей. Первый - это библиография источников, на которые в основном тексте есть ссылки; главным образом это художественные тексты и некоторые их переводы на русский и английский языки. Во втором указателе представлены имена и названия произведений: под рубриками соответствующих имен приводятся алфавитные перечни тех произведений, которые цитируются или упоминаются в основном тексте книги, при этом разными шрифтами набраны публикации в журналах или сборниках и отдельные издания. Указатель не только удобен (помогает быстро находить нужное место), но и репрезентативен: демонстрируя богатую базу данных, на которую опирался автор монографии, указатель позволяет ориентироваться в том, "кто есть кто" в белорусской литературе. Правда, к сожалению, в него не включены фамилии авторов, приводимые (по ходу изложения) в библиографических ссылках.

Если литературоведческий позитивизм (как антитеза импрессионистичности и идеологическим или фрейдистским шаблонам) определяет основательность рецензируемой книги, то индивидуальность метода А. Мак-Миллина связана с умением формулировать замечательно точные характеристики изучаемых явлений. Секрет точности, на мой взгляд, состоит в том, чтобы видеть противоречивость или внутреннюю неоднородность феноменов литературного процесса и, понимая это, называть вещи своими именами. В отличие от оценочной монотонности, умолчаний и уклончивости белорусского литературоведения, у Мак- Миллина почти в каждом его оценочном или резюмирующем высказывании есть противопоставление, или эксплицируемое противоречие, или сопоставление, или уточнение масштаба оценки. Именно это придает его характеристикам и оценкам взвешенность и ответственность. Вот несколько иллюстраций.

1. "Ученые занятия профессора Лойко явились толчком к созданию ряда стихотворений, посвященных культурной истории Белоруссии - таких, как "Лямантацыi Кiрылы Тураускага" (1971), "Партрэт Сымона Буднага" (1974), "Балада Траецкай гары" (1965), "Цетка" (1971) [...] Его тематический размах огромен, однако на поверку, при всей легкости (facility) письма, некоторые его стихотворения кажутся только намеком на историю, и это происходит в значительной мере из-за упорного стремления использовать детали, которые ближе скорее к банальности, чем к простоте, и из-за не способной тронуть сентиментальности, а кроме того из-за наивного мировосприятия автора, так контрастирующего с относительной ученостью его профессионального знания" (Р. 113).

2. "Нил Гилевич - не только исключительно плодовитый и умелый автор, но и поэт огромной страстности и эмоциональной прямоты. Его лирический герой - это творческая личность с обостренным чувством социальной ответственности, верящая в живительную ценность народной этики и эстетики. Фольклорное начало отразилось в его стилистике, многое воспринявшей из народной поэзии и вместе с тем утверждающей реализм и ясность выражения. Его главными темами были деревенская жизнь, национальное мировидение белорусов, дополненное широким интересом к чужим странам, трагедия войны, история родной земли в ее связях с современностью" (Р. 118). "Гилевич, человек подлинных и широко признанных благородных принципов, сыграл важную роль в моральной жизни своей страны, постоянно борясь против цинизма и подлых идей, отвергая беззаконие. Возможно, именно поэтому он был очень влиятелен в кругах молодых поэтов - при существенно меньшем влиянии его поэтической техники, ведь в отношении поэтической формы сам Гилевич - это естественный эклектик. Его авторитет в большей мере связан с его ясной и бескомпромиссной моральной позицией, с его искренним и глубоким чувством в поэзии, посвященной Белоруссии, исторической и современной" (Р. 119). "Из трех "ученых- поэтов", о которых шла речь в этом разделе, Гилевич, по- видимому, наименее значим как исследователь, однако без сомнения он является наиболее значительным поэтом и широко признанным общественным деятелем" (Р. 123).

3. "Разумеется, Иван Пташников не легкий писатель. Едва ли его книги, особенно "Алiмпiяда", могли бы стать доходными. Действительно, горы подробностей, которые он стремится вместить в свои описания, сейчас не в моде. Но есть и другие читатели: они видят в нем одного из самых крупных авторов современности, достойного последователя предвоенной психологической романистики Кузьмы Черного, сопоставимого и с такими лидерами позднесоветской прозы, как Чингиз Айтматов, Василий Белов и Валентин Распутин, и с такими более ранними мастерами, как Леонид Леонов и Якуб Колас" (Р. 242).

стр. 103

4. [В финале разбора "Балады аб трыццаць першым сарэбранiку"]: "Это в целом типично для баллад Короткевича: выбор исторической (иногда фольклорной) темы и красочная, драматичная разработка ее сути при экспрессивно подчеркнутой современности ее звучания. Среди других белорусских поэтов в этом отношении Короткевич ближе всего к Янке Сипакову" (Р.250).

5. "И как писатель, и как человек Короткевич был замечательной фигурой: он был великим учителем и вместе с тем умел развлекать. На похоронах немногих, если вообще кого-либо из белорусских, писателей, звучали такие прочувственные слова скорби" (Р.243).

Что касается индивидуально своеобразия литературного процесса в послесталинской Белоруссии, то А. Мак-Миллин чаще всего отмечает его три особенности: во-первых, относительно более медленное преодоление сталинизма (см. ниже пункт А); во-вторых, и это более существенная черта, - иные, нежели в русской литературе, настроения в деревенской прозе и драме (см. пункт В); в-третьих, и это самое существенное, присутствие в белорусской литературе проблемы национально-культурного самосохранения и возрождения (см. пункт С).

А. Феномен большей дозволенности свободы и разномыслия в послесталинской Москве, нежели в Киеве или Минске, а также в Ленинграде - хорошо известен. Как одно из следствий - многие произведения Василия Быкова, Алеся Адамовича, позже - Светланы Алексиевич впервые увидели свет не в Белоруссии, но в московских журналах или издательствах. Дело, однако, не только в либерализме московских властей и большей запуганности подначальных редакторов "на местах". Как отмечает Мак-Миллин, коммунистическое руководство БССР всячески поддерживало писателей, "продолжавших создавать сталинистские романы и после смерти диктатора. После Бровки ближайшим к нему по верности духу коммунистической партии и по количеству наград и почетных званий был Михась Лыньков" (Р. 50). Помимо засилья литературных генералов сталинской выучки, были и другие причины живучести конформизма (впрочем, и без того склонного к официозу), - например, слабые художественно- интеллектуальные возможности конкретных авторов. Мак- Миллин, в частности, говорит о "фантастическом романтизме" Алеся Савицкого, повествовавшего о строителях настолько "немыслимо идеализированно", что "ни один из его героев не имел ничего общего с теми реальными рабочими, о которых в эти же годы писали русские писатели, такие, как Владимир Войнович, и чьи книги были очень популярны у советского читателя. Невероятно, но в 1970 г. за эту повесть ["Самы высокi паверх". - Н.М.] автор был удостоен премии ленинского комсомола Белоруссии" (Р. 170).

В. Своеобразие деревенской темы в белорусской литературе (и в прозе, и в драме, например, в пьесах Андрея Макаенка), по мысли А. Мак-Миллина, состоит в том, что белорусские авторы, в отличие от русских писателей-"деревенщиков" (прежде всего В. Белова, В. Распутина), не идеализируют патриархальное прошлое крестьянства и не считают, что "близость к земле" поможет и спасет от всех напастей урбанизации. Большую трезвость и реалистичность белорусских деревенщиков Мак-Миллин справедливо объясняет их прямой и кровной связью с крестьянской жизнью, а также тем, что "эта жизнь была органической частью белорусской литературы с самого ее начала" (Р. 151).

С. А. Мак-Миллин чрезвычайно внимателен к проблеме, может быть, и не самой тяжелой, но самой больной и этически острой - к проблеме этноязыкового самосохранения белорусского народа. Так, в предвоенной поэзии А. Кулешова Мак-Миллин замечает "сильную русофилию" и признает ее "довольно странной" (Р. 31). В романе И. Шамякина "Сэрца на далонi" (1963) он считает художественным изъяном то, что хотя действие романа развертывается в Гомеле, оно без потерь могло бы быть перенесено в любой небелорусский город Советского Союза. Признавая талантливость сатирической комедии К. Крапивы "Брама неумiручасцi" (1973), исследователь, тем не менее пеняет автору на невыраженность в пьесе белорусского национального самосознания (Р. 75). Мак-Миллин выступает против игнорирования или затушевывания национальных различий, против недомолвок и умолчаний в национальных вопросах. При этом речь идет не только о белорусах. В одной сноске (именно в сноске петитом, а не в основном тексте), говоря о романе И. Новикова "Руiны страляюць ва упор" (1962), Мак- Миллин уничижительно замечает, что об этой книге "не стоило бы и упоминать", если бы "автор не умудрился удивительным образом, рассказывая о Минском гетто, избежать слова еврей" (Р. 68-69).

Исследователь регулярно отмечает такие феномены белорусско-русского двуязычия,

стр. 104

как создание белорусскими писателями произведений на русском языке; как авторский перевод (не авторизированный, но именно перевод автором) на русский язык произведения созданного по-белорусски (речь шла о ряде книг В. Быкова и Вл. Короткевича); как редактирование белорусским писателем минского русскоязычного журнала и т.п.

"Небелорусскость" или недостаточная "белорусскость" если и не оцениваются Мак-Миллином отрицательно, то малоинтересны для него. Относительно подробно характеризуя белорусскоязычные пьесы А. Делендика, М. Матуковского, А. Петрашкевича, он, в лучшем случае, лишь упоминает их произведения на русском языке. Говоря о Короткевиче, Мак-Миллин считает важным перечислить все "лингвистические" обстоятельства его жизни: что "родом из русскоговорящей семьи гражданского служащего в Орше", что в эвакуацию жил в Перми и Оренбурге, что закончил филологический факультет Киевского университета. И далее Мак-Миллин особо подчеркивает, что, несмотря на русский язык семьи и детства, Короткевич с первых баллад пишет по- белорусски, "потому что без сильного национального языка он не видит будущего для белорусской культуры" (Р. 244).

Однако сформулированный тезис принадлежит не Короткевичу, но Мак-Миллину. Между тем языковая проблема в Белоруссии и горше и сложнее. Горше, потому что в послевоенной Белоруссии позиции белорусского языка год от года слабеют. Сложнее, потому что белорусская культура издавна существует не только на белорусском языке. Писавший художественную прозу по-русски Алесь Адамович и пишущая по-русски Светлана Алексиевич - это белорусские писатели. Их белорусскость состоит прежде всего в неприятии империи и в утверждении достоинства жизни человека и истории народа, независимых от империи.

А. Мак-Миллин с некоторым недоумением упоминает биографические сведения о том, что когда Короткевич учился в Киевском университете, у него была "странная репутация украинского националиста" (Р. 243). Между тем здесь нет странности: "украинский национализм" Короткевича - это прежде всего антиимперская настроенность интеллигента- демократа за пределами России. Белорусская ментальность шире белорусского языка, и надо видеть приоритеты. Утверждать, что без белорусского языка нет Белоруссии - это значит деморализовать народ, отбирать у него перспективу на независимое будущее и возрождение. Именно государственный суверенитет, своя, самостоятельная организация жизни позволят сохранить национальную культуру, защитить и возродить язык. Но не наоборот. На мой взгляд, Владимир Короткевич это видел.

В монографии Мак-Миллина нет традиционного заключения (выводов и обобщений): ее последний абзац - это конец главы о Короткевиче. Впрочем, у подобного финала своя семиотика: это и способ уйти от неизбежных банальностей, "общих мест" в "заключительных аккордах", и напоминание о том, что говорилось во введении: "исследование продолжается".

Испытывая мощное воздействие превосходной монографии А. Мак-Миллина, я закончу рецензию аналогично: без итогов и резюме, но в уверенности: его мастерское исследование белорусской литературы продолжается.

(c) 2001 г. Н.Б. Мечковская

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1 . McMillin А.В. The Vocabulary of the Byelorussian Literary Language in the Nineteenth Centuary. London: The Anglo-Byelorussian Society, 1974. 336 P.

2. McMillin A.B. A History of Byelorussian Literature: From its Origins to the Present Day. Giessen: Schmitz Verlag, 1977. 447 P.

3. Генiюш Ларыса. Вершы: Рукапiсны зборнiк з 1945-47 гг. / Пад рэдакцыяй i з уступам А.Б. МкМiльлiна. Лендан: Беларуская Бiблiятэка iмя Ф . Скарыны; School of Slavonic and East European Studies, University of London, 1992. 46 с.

4. Беларускiя пiсьменнiкi: Бiябiблiяграфiчны слоунiк у 6 тамах. Т. 1. Мiнск, 1992. С. 226.