ГЛАВНОЕ
МЕНЮ ВОСПОМИНАНИЯ АРТИЛЛЕРИСТОВ
THE
RUSSIAN BATTLEFIELD 
|
ГЛАВНОЕ
МЕНЮ ВОСПОМИНАНИЯ АРТИЛЛЕРИСТОВ
THE
RUSSIAN BATTLEFIELD |
родился 5 июня 1920 года, воевал на Юго-Западном, 1-м Украинском и 4-м Украинском в составе 1-й Гвардейской армии. Войну закончил ст. лейтенантом, начальником полковых артиллерийских мастерских.
 |
| Соловьев Сергей Андреевич 27 декабря 1944 г. |
Родители мои соединились в семью из совершенно различных сословий русского
общества. Отец происходил из крестьян деревни Яконово Новоторжского уезда Тверской
губернии. Его предки были крепостными баронов Врангелей, у которых близ города
Торжка имелось небольшое имение. Отец мой Андрей был сыном Михаила, который
состоял единственным батраком у мелкого прасола (мясника) Флягина в городе Торжке.
Отец Михаила Ефим, крепостной Врангелей, оставил о себе память только тем, что
умер совсем молодым "от пальца". Отец Ефима Иван никакой памяти о
себе не оставил.
Со стороны моей матери все ее предки были духовного звания. Отец мамы протоиерей
Вячеслав Орлов служил в храме иконы Скорбящей Божией Матери погоста Выставка,
его отец протоиерей Арсений служил там же, протоиерей Сергий, отец Арсения,
служил в Выставке еще раньше. И вся родня со стороны матери была из семей духовенства:
из Прутни, Райка, Торжка, Марьина, Дмитровского.
Орловы имели почет и местную известность. Мои же предки со стороны отца фамилии
не имели, их звали по отчеству: Андрей Михайлов, Михаил Ефимов и т.д. Да еще
у них было деревенское прозвище, почему-то "карась толстопузый".
Отец мой после церковноприходской школы отучился два года в учительской семинарии
в городе Торжке, но с началом первой мировой воины был призван в армию. Потом
был почему-то откомиссован из нее и поступил писарем в Новоторжский уездный
суд. Здесь-то и выбрал он себе фамилию Соловьев. Так что я носитель этой фамилии
всего во втором поколении.
Рано овдовевший протоиерей Вячеслав имел двух дочерей: Марию, мою маму и Анастасию.
Еще двое его детей умерли в младенчестве. Моя мать окончила с отличием Новоторжскую
классическую гимназию и поступила еще до революции во 2-й Московский университет
на медицинский факультет. Хотя отец Вячеслав часто болел, и храм, где он служил,
рано подвергся закрытию и осквернению, он все-таки смог дать старшей дочери
Марии высшее образование. Умер он рано, еще до репрессий.
Родители мои познакомились в первые же послереволюционные годы. Они жили рядом,
от Яконова до Выставки было всего три версты. Поженились они в 1919 году. Мать
моя была еще студенткой, когда в 1920 году родился я. Жили мы в Яконове в доме
бабушки Агриппины Трофимовны, матери моего отца. Другой моей бабушкой была тетка
моей матери Анна Ивановна, которая имела маленький, но кирпичный дом в городе
Торжке. Иногда мы жили и там, так что в младенчестве мне довелось пожить и в
городе, и в деревне.
Но вот мама моя окончила в 1924 году свой университет и была направлена на работу
врачом в поселок Калашниково Тверской области, где был стеклозавод. Поначалу
мы поселились в трех километрах от Калашникова в новом доме посреди леса, в
котором разрубалась вырубка и строилась новая больница, но лет через пять переехали
в сам поселок.
В 1928 году я пошел в школу: сначала в ШКМ (школа крестьянской молодежи), а
в пятый класс уже в ФЗС (фабрично-заводская семилетка). В Калашникове родились
мой брат Борис в 1926 году и сестра Ольга в 1929 году.
Затем моя мать была переведена в районную больницу в городе Лихославле, куда
мы и переехали в 1934 году, поселившись на территории стационара Лочкино. Я
поступил в шестой класс железнодорожной средней школы № 7. Выдающихся успехов
я там не показал, но все-таки 10 классов в 1938 году окончил.
Без особого призвания в том же году я с большим трудом поступил в Ленинградскую
лесотехническую академию на факультет лесного хозяйства. Жили студенты скудно,
все время прирабатывая то на разгрузке вагонов, то на очистке снега, то грузчиками
в булочной.
Однако учили нас замечательные педагоги: Федоров, Мальчевский, Ивaнов, Тюрин,
Иванкин, Доппельмаир. Специально не упоминаю их звания, они разные, здесь и
академики, и кандидаты. Понемногу стал у меня пробуждаться интерес к биологическим
дисциплинам. Я начал посещать кружки геоботаники, охотоведения. Зато в математике,
аналитической химии бывали и "хвосты".
Летом 1941 года мы, студенты третьего курса, поехали на практику по таксации
в Лисино. 22 июня сдали зачет и через 2-3 дня должны были сдавать экзамен. После
зачета выпили и пошли стрелять по бутылкам в 204-й квартал, напротив дворца.
Вернувшись, слышим: сегодня война. Никто не верит, ведь нерушимая дружба была
объявлена между двумя друзьями. Радио не было, все как-то неопределенно. Вдруг
видим, на машине едут со стороны Костенской моряки, они объявили твердо о великой
беде. Автобуса не было, пошли пешком в Тосно и здесь услышали по радио выступление
Молотова. На второй же день войны в Ленинграде были введены карточки на продукты
питания. Учебные занятия в академии не прекратились. Сразу начались медицинские
комиссии, а вскоре из студентов первого, второго и третьего курсов был организован
отряд по строительству оборонительных сооружений под Ленинградом. И вот мы за
ночь дошли из общежития до объекта под Вортемяками. Здесь мы строили землянки
и работали по устройству лесных завалов, проволочных заграждений и эскарпов
около двух месяцев. Кормили нас хорошо, и мы старались на совесть, ребята и
девушки.
Постепенно ребят стали вызывать в военкомат. Студентов определяли в основном
по военным училищам. Я с несколькими друзьями попал в Ленинградское артиллерийское
техническое училище, что на Литейном, напротив печально известного Большого
дома. После вольготной студенческой жизни "школа молодого бойца" показалась
нам очень уж жесткой. Все по уставам, четкая субординация, бессмысленная бесконечная
шагистика, командиры как бы специально ловили нас, чтобы наказать.
Начались налеты фашистской авиации на Ленинград, и в начале осени весь личный
состав нашего училища погрузили в эшелоны и перевезли в Ижевск. Здесь мы заняли
здания педагогического института. В январе 1942 года нас уже выпустили, присвоив
звание "воентехник Ш ранга" - один кубарь.
Отсюда отправили почему-то не на фронт, а на центральную военную базу в поселке
Ададым в Красноярском крае, около Назарова. Там скопилось нашего брата человек
200, все бывшие студенты, а делать было нечего. Весной нас направили опять в
Ижевск в наше родное училище на "повышение квалификации", где мы опять
учили ОУМЧБ (основы устройства матчасти боеприпасов) и т.д. Но обращение с нами
улучшилось: мы были средними командирами. Зато питание настолько ухудшилось,
что я, например, непрерывно страдал от голода. Все лето 1942 года постоянно
ждали отправки на фронт и со все большим нетерпением.
Однако лишь осенью повезли некоторых из нас по формирующимся частям. Я попал
в 7-ю отдельную лыжную бригаду морской пехоты, которая формировалась близ станции
Дербышки под Казанью. И здесь мы проформировались до февраля 1943 года, когда
нас повезли, наконец, на войну. А ведь она, проклятая, пожирала народ по многу
тысяч в день, а я болтался по глубоким тылам не по своей воле. Скоро наша бригада
попала в окружение. Это был, наверное, самый тяжелый и страшный период моей
жизни. Выбравшись, я с некоторыми товарищами очутился в запасном полку 1-й Гвардейской
армии. Лето 1943 года мы просидели в обороне, пока другие наши войска решали
исторические задачи на Курской дуге и в других сражениях. Немцы без больших
боев отступали к Днепру. В конце лета наша армия вела безуспешные попытки форсировать
Днепр напротив Днепропетровска, но в связи с большими потерями была отведена
на пополнение.
Вдруг в ноябре другие соединения форсировали Днепр и с ходу взяли Киев и Житомир.
Нас сразу же бросили в прорыв, и тут опять пошли бои, наступления и отступления.
В общем, в течение 1944 года мы перешли Карпаты, вступили в Словакию, Чехию,
Польшу и, наконец, в Германию.
Победа застала меня в Моравской Остраве.
Потом началась демобилизация старших возрастов, ограниченно годных и некоторых
специалистов народного хозяйства. Я ни в одну из этих категорий не попал, а
сердце рвалось на свободу. Часть нашу расформировали, и я оказался в резерве
офицерского состава во Львове. В итоге войны я не был ранен, только контужен,
засыпан землей в Дарнице, получил нефрит, 2 боевых ордена, 1 медаль и звание
старшего техника-лейтенанта. Последующие брежневские медали за награды не считаю,
ведь они давались нам лишь за то, что мы вместе с "Рулевым" пережили
очередные 5 лет. Осенью 1945 года дали мне отпуск, и я на месяц съездил домой,
а по возвращении меня поставили начальником складов НЗ (неприкосновенного запаса
боеприпасов). Уже после Победы мне в течение полутора лет довелось участвовать
в насаждении социализма в Западной Украине. Удалось демобилизоваться путем разных
ухищрении лишь осенью 1946 года.
Почти сразу после демобилизации поехал в родную ЛТА, досдал некоторые экзамены
за третий курс и перешел на четвертый. С войны я вернулся другим человеком:
самостоятельным, решительным и более энергичным, отметки были только "5".
После войны еще 2 года были карточки, в Ленинграде было голодно, и много помогала
поддержка от родителей из Лихославля картошкой, салом и прочим.
Еще будучи студентом в 1948 году поехал в Лисино, где вскоре получил должность
старшего лесничего учебно-опытного лесхоза. Годы идут, а я все холостой, живу
на квартире у хозяйки. Но вот в 1952 году я решительно переменил свою судьбу,
поступив в аспирантуру на кафедру лесных культур ЛТА и в том же году женившись.
Жить я перешел в тещин дом или, по-украински, в приймы. Работа над диссертацией
шла довольно туго, отвлекаемая и ленью, и семейными и не только семейными обстоятельствами.
А содержать-то растущую семью надо, и я поступил преподавателем в Лисинский
лесной техникум. Семью не прокормишь на зарплату старшего лесничего - 78 рублей.
В техникуме преподавал разные лесные науки, но больше всего общее лесоводство.
Наконец в 1956 году защитил диссертацию. И хотя имел несколько приглашений на
лесные опытные станции, от своего дома, тещи и ее коровы оторваться не смог
- было уже трое детей. Осел в Лисино. Отработав 6 лет в техникуме, поступил
опять в ЛТА, теперь уже на должность старшего научного сотрудника в Проблемную
лабораторию живых элементов дерева. Здесь я не поладил с ее руководителем Ф.Т.
Солодким и, проработав всего 4 года, перешел в Лабораторию лесоведения АН СССР.
Здесь на должности младшего научного сотрудника я стал получать 160 рублей,
после прежних 240, а адаптироваться к этому было трудновато, деточки росли.
Зато работа была экспедиционная, я там жил на полевые и энцефалитные, а зарплата
вся шла домой. К тому же, отчитавшись осенью за экспедицию, я с декабря по апрель
был в основном свободен, сочиняя науку дома. Лаборатория наша (ныне Институт
лесоведения РАН) находится в селе Успенском Московской области, и я там бывал
всего 4-6 раз в году с отчетами и на ученых советах. Вдруг однажды вижу себя,
к собственному изумлению, в списке научных сотрудников, глубоко изучающих марксистско-ленинскую
философию по первоисточникам. Как же не ценить такую работу? Тем более что постепенно
и здесь стал старшим научным сотрудником.
Мы закладывали стационар для долголетних научных исследований в деревне Сосвятское
Западнодвинского района Калининской области. И здесь много пришлось приложить
труда, риска и неправд, чтобы капитально ремонтируя 2 деревянных здания, построить
еще 6, в том числе двухэтажную кирпичную лабораторию. Я имел неограниченное
доверие начальства, полностью его оправдывая, деньги, спирт, хорошо смазывающий
скрипящие места и подходящие законы. А в лесу-то - капитальные водосливы, скважины,
дороги, мачты, лизиметры, будки и множество приборов. Несколько лет трудилась
бригада специалистов-электронщиков (4-6 человек), чтобы автоматизировать сбор
научной информации. Работать было интересно, и к моим трудам относились адекватно.
Но наступали уже старость и немощь, не подходящие для экспедиционной работы,
и в 1982 году я попросился на пенсию. Затем, правда, съездил еще три раза на
два летних месяца в Сосвятское, а потом уже окончательно осел в Лисино.
К тому времени мои родители и родители жены умерли. Дети выросли, выучились
и обзавелись своими семьями, родив на радость жене и мне внуков. На пенсии я
вновь попытал свои силы на педагогическом поприще: согласился вести факультативные
уроки лесоводства в средней школе в поселке Лисино, но увы. Дело это я люблю
и, кажется, знаю, но хотя мне изо всех сил помогали директор школы и коллеги
- педагоги, ученики так резко не приняли мою науку, что через три года взаимных
мук мне пришлось уйти. Опять известный вопрос: " Кто виноват?" Теперь
я занимаюсь делами, за которые не платят: числюсь председателем церковного совета
местной церкви и председателем совета ветеранов нашего поселка. Но чувствую,
что здесь работаю плохо.
|
|
