Из праздников я, пожалуй, больше всего люблю Новый год. Он как бы подводит итог еще одному прожитому довольно-таки значительному периоду нашей жизни со всеми его труда ми и переживаниями, радостями и печалями, надеждами и огорчениями.

Сейчас мне вспоминается встреча былого Нового года - сурового 1942-го. Он шел в пламени пожаров, зареве воздушных бомбардировок, в разрывах артиллерийских снарядов и мин.

В декабре 1941 года фашисты, сосредоточив в Крыму огромное количество войск и техники, начали свое второе наступление на Севастополь. Непрерывные налеты авиации, массированный артиллерийский огонь... Но севастопольцы держались стойко, сражались упорно и храбро. Бои были яростные и кровопролитные, некоторые пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. Противник всячески препятствовал доставке в Севастополь военных грузов. В море и над бухтой непрерывно действовала его многочисленная авиация.

Но, несмотря на блокаду, наши корабли прорывались в Севастополь, доставляли боезапас и другие грузы.

Для оказания помощи городу, сковавшему у своих стен большое количество немецко-фашистских войск, Ставка Верховного Главнокомандования 24 декабря примяла решение срочно перебросить с Южного фронта в Севастополь 3-й дивизион 8-го гвардейского минометного полка, доставив его по железной дороге в Новороссийск, а далее - морем.

29 декабря я был в Новороссийске. В этот день я получил приказание немедленно отбыть на транспорт "Василий Чапаев" для исполнения на нем обязанностей военного коменданта.

Когда я прибыл на теплоход, стоящий у Импортной пристани, он заканчивал погрузку и готовился выйти в море. Трюмы судна уже были загружены, в основном, боезапасом, а на верхнюю палубу грузили большие трехосные машины, накрытые брезентовыми чехлами. Это были знаменитые "катюши".

И, когда стемнело, мы тихо, не включая ходовых огней, снялись со швартовов и покинули

Новороссийск, проложив курс на Севастополь, в который должны были прийти в ночь на 31-е. Днем в Севастополь заходить было опасно, так как участок минного "фарватера от мыса Херсодес до входа в бухту, а это как-никак семь миль - и для нашего судна 40 - 45 минут - хода, простреливался крупнокалиберной немецкой артиллерией (фашисты стояли тогда сразу за Любимовкой).

В Цемесской бухте были сравнительно спокойно, но едва мыс скрылся в ночной темноте, как мы попали в шторм, который все время усиливался. А когда прошли меридиан Керченского пролива, сильный ветер, сопровождаемый снежной метелью, развил такое волнение, что наш крупный по тем временам - вместимостью 2690 брутто-тонн - транспорт стал ложиться с борта на борт.

Из-за шторма скорость судна значительно снизилась, и подсчеты показали, что мы подойдем к Севастополю только утром 31-го. Возник вопрос: что делать? Провели в штурманской рубке короткое совещание - капитан, судна Бурлаков, замполит Сокальский. старпом Степанов, военный лоцман и я. Заходить в бухту днем было, конечно, опасно, но пережидать день в море еще опаснее - воздушная разведка противника нас обнаружит, и немцы наверняка бросят на нас свою авиацию. И что мы можем сделать с нашими двумя 45-мм пушками? К тому же охранение транспорта из двух охотников типа МО-4, не выдержав шторма, давно возвратилось в Новороссийск. Решили - будем прорываться. Утро наступило хмурое, серое, но видимость, как назло, была хорошая. Как и предполагалось, едва мы обогнули мыс Херсонес и легли на Инкерманский створ, слева по борту поднялись высокие всплески - противник открыл огонь. Сейчас немец введет корректуру... А калибр, я это сразу понял, был дюймов шесть, не меньше. Следующий залп лег ближе, но тут мы увидели среди волн знакомый низкий силуэт встретившего нас торпедного катера. Он лег на параллельный курс с левого борта и начал ставить дым-завесу. Завеса на сильном ветру получилась жиденькой и прижатой к воде, транспорт полностью она не закрыла, но все же, думаю, не позволила немецкому артиллеристу хорошо управлять огнем - знаки падения он оценивать теперь точно не мог.

Чтобы сократить время пребывания под обстрелом, мы, естественно, дали самый полный ход. Иногда снаряды падали довольно близко, на судне даже появились раненные осколками, но прямого попадания противник добиться так и не смог, хотя мы, идя по узкому минному фарватеру, не имели никакой возможности маневрировать для уклонения от огня, к тому же еще приходилось обходить выставленные немецкими самолетами и засеченные нашими наблюдательными постами донные магнитные мины.

Когда теплоход приблизился к Стрелецкому створу, мы увидели, что нас вызывает семафором пост СНИС на Константиновском форту. На судне был только один матрос, знавший сигнальное дело, Ковалев.* Но сейчас он, как самый опытный рулевой, стоял на руле и принимать семафор было некому. Тогда я взял семафорные флажки и стал делать ответные отмашки. Однако сигнальщик поста CHИC показал мне: "Поднимитесь выше!", - он не видел на фоне парусинового обвеса ходового мостика моих отмашек. Тогда я взобрался на деревянный поручень левого крыла мостика и, держась левой рукой за тентовую стойку, правой стал делать отмашки, Теперь я виделся сигнальщику поста на фоне неба, и он сразу же начал передавать семафор.

В это время у левого борта под мостиком разорвался снаряд, подняв высокий всплеск. Меня обдало водой, но сигнальщик уже вел передачу, и я отвлекаться не мог.

Семафор гласил: "Капитану транспорта "Василий Чапаев". Швартоваться у Минной пристани".

Приняв семафор, я спустился с поручня и тотчас сообщил приказание капитану. А когда случайно посмотрел на обвес, увидел именно на том самом месте, где стоял до того, как поднялся на поручень, в парусине большую дыру. Она приходилась как раз против моего живота. Эта дыра - от осколка разорвавшегося снаряда. Так знание семафорной азбуки спасло мне жизнь. Осыпанные градом снарядов, полным ходом влетели мы в бухту и сбавили скорость, только корда справа на траверзе промелькнул поворотный буй. В бухте противник потерял нас из вида, и огонь прекратился. У Минной нас уже ждал небольшой плавкран, а на причале стояли представители базы и армейского командования. Ошвартовавшись, мы немедленно начали выгрузку, прежде всего стали снимать с борта "катюши". Опытный капитан плавкрана, маневрируя концами, действовал как фокусник, и машины одна за другой оказывались на стенке. Матросы транспорта тоже старались вовсю, и работа шла быстро. Выгруженные машины немедленно отъезжали от пристани - они сразу же отправлялись на передовую.

Разгружались весь день и всю новогоднюю ночь. Противник неоднократно открывал по судну огонь, видимо, бил вслепую по пристаням, а может быть, и руководствовался агентурными данными. Во всяком случае, нам несколько раз пришлось менять место. Иногда снаряды рвались близко, одним из них перебило швартов. Были и раненые.

И вот наступила новогодняя ночь. Мы продолжали работу. "Катюши" давно ушли, а из трюмов и твиндеков выгружали боезапас, продовольствие и другие грузы. Один твиндек был полностью забит ящиками, это со всех концов страны храбрым севастопольским воинам шли новогодние подарки.

А когда стрелки судовых часов приблизились к 24.00, то те, кто мог, забежали на минутку в кают-компанию. Ровно в полночь мы подняли бокалы и поздравили друг друга с наступающим Новым годом.

А через несколько минут из сообщения по радио мы узнали об успешных действиях Красной Армии - об освобождении Ростова-на-Дону, Тихвина, Калуги и Волоколамска. Затем мы услышали особенно взволновавшее нас известие: в результате десантной операции освобождены Керчь и Феодосия!

Все эти новости радовали, поднимали дух, вселяли надежду на конец отступления и, как мы думали, на скорое освобождение Крыма. Мы не знали еще тогда, что путь к победе над ненавистным врагом еще длинный и трудный и что не всем, находившимся сейчас на борту "Василия Чапаева", удастся пройти его до конца...

А после полуночи к Минной пристани подъехали грузовики - это гвардейцы приехали за новой партией выгруженного боезапаса. Взятый выехавшими днем машинами комплект был уже выпущен по врагу. Красноармейцы рассказывали, что получился замечательный новогодний "привет" фашистам!

Днем 1 января мы продолжали разгрузку, а потом принимали раненых. Размещали их в трюмах и твиндеках. Но никто из них не обижался, все прекрасно понимали обстановку.

В тот первый день 1942 года в Севастополе была почти настоящая зима - всюду лежал небольшой снег и даже с горок прямо на улицах города, не обращая внимания на артиллерийский обстрел, катались на санках севастопольские ребята. Они разбегались только тогда, когда снаряды начинали рваться в их квартале. Севастополь жил своей обычной размеренной жизнью.

А из Южной бухты басовито гремели мощные залпы 180-мм орудий крейсера "Молотов". Ранним утром 1 января зашел он в Севастопольскую бухту, доставив часть дивизиона гвардейских минометов, - все машины с "катюшами" мы взять не могли.

Так мы встретили Новый, 1942, год - расцвеченный красными и зелеными пулеметными трассами, сверкавшими на Северной стороне, весь в ярких сполохах ракет и блеске разрывов артиллерийских снарядов. Над героическим Севастополем полыхал новогодний фейерверк! Как же он нас тогда порадовал! Это сегодня фейерверк купить в Минске или где-то еще - не проблема. А в те военные времена было огромным счастьем наблюдать эти праздничные залпы.

И настроение у нас тоже было прекрасное - мы выполнили задание Родины, и в отражении декабрьского штурма Севастополя была и наша, пусть очень скромная, доля тяжелого ратного труда.

* Матрос торгового флота Ковалев при торпедировании транспорта "Василий Чапаев" 23.3.42 г. под Севастополем отдал свой пробковый пояс девушке практикантке - радистке (ее звали Таней) и сам погиб.