Статистика увольнений начальствующего состава РККА является наиболее объективным критерием, с одной стороны, для анализа количества, места и роли бывших офицеров в РККА в 1920-е - первой половине 1930-х гг., а с другой - для исследования и осмысления кадровой и репрессивной политики большевистского режима в военном ведомстве.

Прежде всего, необходимо определить долю бывших офицеров в общей массе начальствующего состава в условиях радикального сокращения армии, которое началось в 1921 году. Наиболее полными и аргументированными на сегодняшний день представляются расчеты А. Г. Кавтарадзе и С. В. Волкова. По их данным, к началу 1921 г. в Красной армии, за вычетом боевых потерь и перебежчиков к белым, служило около 50 тыс. бывших офицеров¹. Несмотря на очевидную округленность и неизбежные расчетные погрешности, эта цифра позволяет определить их примерную долю среди 446 729 человек начальствующего состава² в 11,2%, а среди 130932 лиц командного состава - около 38,2%.

Обычно в качестве источника статистических сведений о начсоставе Красной армии в 1918 - 1925 гг. используются не официальные документы, а юбилейная публикация начальника Командного управления Штаба РККА Н. А. Ефимова. Уникальность сведений Ефимова состоит в том, что в отношении многих из них документального подтверждения архивными данными не выявлено до сих пор. (В частности, даже материалы специально созданного в Штабе РККА отделения по учету бывших белых офицеров и военных чиновников не имеют никаких общих списков и статистических сводок). Вместе с тем, статья Ефимова содержит немало погрешностей - так, ряд материалов дан обобщенно, без разбивки на составные показатели, используются округления, а в некоторых случаях разнятся цифры в таблицах и комментирующем их тексте. Впрочем, частое отсутствие точных цифр вообще весьма характерно для документации военного ведомства того времени.

Увольнения командного и административно-хозяйственного состава с позиции уменьшения финансовых затрат на его содержание (крайне красно-

Абинякин Роман Михайлович - кандидат исторических наук, доцент Орловского государственного университета.

речиво постоянное использование в документах термина "едоки") позволяло осуществить и качественный отбор. При сокращениях главными критериями становились политическое доверие, профессиональный уровень и возраст. В первую очередь, "не вполне политически благонадежными" признавались служившие в РККА бывшие офицеры Белых армий - 14 390 человек³. Все они во исполнение секретных приказов Реввоенсовета Республики N 1728/ 326 от 4 сентября 1920 г. и N 1035/180 от 14 мая 1921 г. были взяты на особый учет⁴.

По секретному приказу РВСР N 1128/202, изданному в мае 1921 г.⁵, подлежали увольнению бывшие офицеры, военные чиновники и чиновники военного времени Белых армий трех категорий - занимавшие в РККА командные, административно-хозяйственные должности и состоявшие в резерве округов и фронтов. То есть увольнению не подлежали бывшие белые, занятые в системе военно-учебных заведений на преподавательских должностях. Специально оговоренное в приказе исключение делалось для лиц с высшим военным образованием, а также обладающих редкой технической подготовкой - оружейных мастеров, артиллерийских техников, пиротехников и военных топографов. Кроме того, данный приказ разрешал в исключительных случаях ходатайствовать об оставлении в армии отдельных белых офицеров, при условии, что они "своей службой доказали преданность Рабоче-Крестьянской власти и по своим познаниям и опыту являются весьма ценными".

Увольнения производились распоряжением командира части с предварительным докладом начальнику дивизии или ему соответствующему по власти. Очевидно, что РВСР намеренно перекладывал данную работу на старший комсостав, избегая любых проволочек. Для исполнения приказа устанавливались предельно сжатые сроки - с 5 по 15 июня 1921 г., и лишь в особо массовых случаях и с согласия командующего войсками округа допускалось их продление до 1 июля. Уволенные направлялись в распоряжение ближайших губвоенкоматов, ставились на воинский учет и затем передавались гражданским учреждениям по указаниям местных органов Народного комиссариата труда - как правило, различных отделов губисполкомов. "В уважительных случаях" разрешалось назначать бывших белых офицеров по их желанию, не исключая места рождения, пленения или постоянного жительства. Для положительного исхода требовалось согласие комиссара части и окончательное совместное разрешение губернского военного комиссара и представителя местных органов ВЧК. Это существенно смягчало положение пункта 10 приказа РВСР N 1728/326, который категорически запрещал пребывание в месте пленения или сдачи и лишь в исключительных обстоятельствах допускал назначение по месту прежнего проживания.

Принятие на воинский учет давало уволенным бывшим белым офицерам довольно ценный статус, а впоследствии и льготы "командира запаса РККА". В то же время возможность и целесообразность их призыва в армию в ближайшее время были фактически отменены. Новый секретный приказ РВСР N 1345/239 от 21 июня 1921 г.⁶ предписывал числить их в бессрочном отпуску, а не в резерве округов и лишь во временном подчинении гражданским структурам, как устанавливалось прежде. Впрочем, это вполне логично в условиях массовых сокращений армии.

В течение года в соответствии с приказом РВСР N 1128/202 из армии было уволено около 12 415 бывших белых офицеров. Ефимов утверждал, что таковых было 8415, а еще приблизительно 4000 передавались в распоряжение Народного комиссариата труда и увольнялись уже как перемещенные в гражданское ведомство⁷. Однако это явная неточность: такая последовательность

противоречила приказу N 1128/202, по которому увольнение в обязательном порядке предшествовало передаче в Наркомтруд.

Более того, секретный приказ РВСР N 2289/396 от 9 октября 1921 г. разрешил "в отдельных случаях" увольнять даже бывших белых "специалистов с высшим военным образованием и редкой технической подготовкой, оставление коих в рядах Красной армии признается нежелательным или бесполезным"⁸. В результате, с одной стороны, к данным лицам практиковался более индивидуальный подход, а с другой - они лишались своей служебно-профессиональной неприкосновенности, уравнивались в перспективах с прочими бывшими белыми и ставились в зависимость от лояльности и добросовестности.

И все же 1975 бывших белых офицеров продолжали службу в РККА. Этот факт впоследствии вызывал определенное беспокойство, о чем свидетельствуют циркулярные распоряжения начальника Штаба РККА N 431304 от 1 марта 1922 г. и N 433304 от 15 июня 1922 г., требовавшие "произвести тщательную проверку правильности и законности пребывания бывших белых на военной службе"⁹. Тональность данных циркуляров недвусмысленно указывает на стремление очистить армию от служивших у белых. Однако намерение оказалось нереализованным или нереализуемым: за 1922 - 1923 гг. уволено было всего 55 бывших белых офицеров¹⁰. Более того, параллельно шел противоположный, хотя и менее заметный процесс - их прием в Красную армию, причем как прежде в ней не служивших, так и недавно уволенных. Как минимум 354 бывших белых офицера в эти годы пополнили РККА, их общее количество в ней к концу 1923 г. достигло не менее 2274 (по данным И. Б. Берхина - 2598 на 1 июня 1923 г.)¹¹.

По приказу РВСР N 1155 было уволено 2710 бывших офицеров военного времени, которые признавались малоценными специалистами - прежде всего, не получившие военного образования (произведенные из нижних чинов). Наиболее крупные увольнения начались после издания приказа РВСР N 1207, который установил предельный возраст службы: 50 лет - независимо от должности, 40 лег - в должности от командира полка и ниже и 35 лет - в должности от командира роты и ниже. Под сокращения попали 12 764 человека, однако количество бывших офицеров среди них отдельно не указано. По результатам аттестования, проведенного в соответствии с приказом РВСР N 2112, выбыл еще 271 бывший офицер (265 уволены "за малоценностью" и шестеро переведены в красноармейцы). При этом бывшие офицеры оказались самой малочисленной группой уволенных, составив 14,4% общего числа 1878 человек¹². С учетом же увольнений 771 лица административно-хозяйственного состава, среди которых офицеры не указаны, этот процент понижается до 10,2%, что почти совпадает с массовой долей бывших офицеров в армии вообще.

Следовательно, в 1921 г. было уволено 15396 бывших офицеров. Однако следует учитывать ряд корректирующих факторов. Во-первых, среди уволенных при достижении предельного возраста по должности доля бывших офицеров не могла существенно отличаться от соответствующего показателя по всему начсоставу - 11,2%, - иначе говоря, они составили около 1430. Кроме того, бывшие белые в эту цифру, очевидно, не входили, так как их увольнения учитывались отдельно. Во-вторых, косвенным образом можно вычислить и примерную текущую убыль, исходя из соответствующих показателей по начальствующему составу РККА в целом. Так, из состоявших налицо на начало 1921 г. 446729 человек боевые безвозвратные потери и умершие составили в течение года 813 человек, дезертиры 3577 и уволенные по болезни 4218¹³, что не превышало 1,9%. Это снижает число оставшихся на службе до

32 544 человек: к концу 1921 г. среди 201 008 лиц начальствующего состава РККА бывшие офицеры составляли до 16,2%, а среди командного состава - 55,1%, заметно повысив свое прежнее представительство. Конечно, некоторая часть бывших офицеров занимала не командные, а административные и прочие должности, поэтому их процент в комсоставе был несколько ниже. Однако в целом ситуация соответствовала словам Ефимова о том, что "количество бывших офицеров составляло подавляющее большинство"¹⁴. Таким образом, на протяжении 1921 г., несмотря на радикальное сокращение численности РККА, увольнения начальствующего состава не имели антиофицерской направленности. За исключением служивших в Белых армиях, бывшие офицеры увольнялись на общих основаниях, а удельный вес среди всех уволенных пропорционален их доле в командном составе. Представительство бывших офицеров в Красной армии не только не сократилось, но даже увеличилось на 5,0% в целом, а в комсоставе даже на 16,9%, свидетельствуя о тщательном отборе увольняемых, преобладании прагматизма в политике большевиков.

Сокращение армии в 1922 г. продолжалось, причем основывалось на принятых ранее решениях. В отношении начсостава действовал пункт 4 Постановления Совета Труда и Обороны от 1 июня 1921 года. Приказ РВСР N 254 от 1 февраля 1922 г.¹⁵ лишь конкретизировал его для непосредственного исполнения. Он устанавливал предельный возраст для пребывания на службе: 50 лет для занимающих любые должности, 40 лет для лиц от комполка и им соответствующих, 35 лет для командиров отдельных рот и им соответствующих. Особо подчеркивалось, что подлежащие увольнению по возрасту не могут оставляться в армии под предлогом их незаменимости. Исключение делалось лишь для желающих добровольно продолжить службу, но при условии аттестации. Приказ РВСР N 255 от 2 февраля 1922 г.¹⁶ вносил некоторое смягчение в увольнение лиц высшего административного состава (от 13 разряда), разрешая назначать их на штатные должности, что означало понижение. Приказ РВСР N 1702 от 14 июля 1922 г.¹⁷, напротив, ужесточал возрастные критерии увольнения, снижая предельные цифры на пять лет - до 45 лет независимо от занимаемой должности и до 30 лет для командиров отдельных рот; для командиров полков сохранялся сорокалетний предел.

Очевидно, что был взят курс на омоложение и профессионализацию командных и административных кадров, а не на чистку армии от бывших офицеров. В условиях массового сокращения РККА это было вполне разумным и целесообразным. Следует помнить, что в 1922 г. даже командиры старше 30 лет соответствовали возрастной группе кадровых офицеров, возраст офицеров военного времени в основном колебался в пределах 24 - 28 лет¹⁸, а офицеры производства времен гражданской войны (из бывших белых) могли быть еще моложе. Поэтому данные приказы не могут истолковываться как направленные преимущественно против бывших белых офицеров.

Приказ РВСР N 1653 от 10 июля 1922 г.¹⁹ предписывал увольнять в бессрочный отпуск независимо от должностей всех откомандированных в гражданские учреждения и учебные заведения. Однако в отношении бывших офицеров и военных чиновников данное правило касалось лишь "вовсе не служивших в Красной армии", то есть направленных на милитаризированные предприятия и учреждения сразу после поступления на службу. Иначе говоря, служившие в РККА перед откомандированием под увольнения не попадали.

Возможность и порядок продолжения службы лиц, не желающих увольняться из армии, регулировал приказ РВСР N 2056 от 3 сентября 1923 года²⁰. Они признавались добровольцами и с согласия начальников, обладающих

правом соответствующего назначения, оставлялись на испрашиваемых должностях. Фактически речь шла именно о продолжении службы в прежней должности, хотя признанные несоответствующими по аттестации могли назначаться и с понижением. Положение о приеме в РККА добровольцами касалось в равной степени и бывших офицеров; единственным исключением были служившие у белых и не снятые с особого учета, тогда как для снятых препятствий также не предусматривалось. В результате за 1923 г. в Красную армию было принято 128 бывших белых офицеров²¹.

Наиболее массовые увольнения произошли после циркуляра заместителя Председателя Реввоенсовета N 151701сс от 11 апреля 1924 г., положившего начало кампании тщательной сортировки начсостава по политической и служебно-профессиональной пригодности. Однако его исполнение не сводилось к изгнанию из армии в 1924 - 1925 гг. исключительно бывших офицеров, как это трактуется С. В. Волковым²². Увольнению подлежали, во-первых, неблагонадежные, в том числе бывшие белые, во-вторых, профессионально несостоятельные и, в-третьих, превысившие предельный служебный возраст. Это означало всестороннее повышение качества начальствующего состава.

Правда, с 22 июня 1924 г. РВС СССР стал запрашивать "сведения о всех бывших офицерах, военных чиновниках и других лицах, состоящих или состоявших на особом учете бывших белых (как снятых, так и не снятых с такового), оставление коих в армии постановлением комиссий будет признано необходимым"²³. При желании это можно истолковать как особое внимание именно к этой категории, в чем нет ничего удивительного: при сокращении армии вполне закономерен отсев бывших белых в условиях переизбытка не менее профессиональных, но хорошо проверенных бывших офицеров из числа изначально служивших РККА. Но, учитывая, что никаких корректив в решения не вносилось, а их доля среди уволенных была более чем умеренной, данное распоряжение не стало сигналом для начала "охоты на ведьм".

В ноябре 1924 г. Ефимов отмечал: "По приказанию начальника Управления РККА разъясняю, что постановления окружных комиссий по поверке личного состава, образованных согласно циркуляра зампред РВС СССР N 151701сс, являются окончательными и безапелляционными"²⁴. При этом предписывалось лишь информировать центр об уволенных командирах отдельных частей специальных родов войск, непосредственно подчиненных округам, от 10 разряда и выше, а об остальных - начиная вообще с 13 разряда; информация о прочих запрашивалась лишь "по возможности". Это означало, что вся ответственность за проводимую чистку возлагалась на места, слабо контролируясь НКВМ и РВС СССР.

Вместе с тем, отдельные обращения к вышестоящим начальникам по вопросу оставления в Красной армии не только имели место, но и оказывались действенными вопреки и решению комиссий, и мнению Особого отдела ОГПУ. Так, 26 января 1925 г. чекистам доходчиво сообщалось, что "согласно повторного разрешения Зампреда РВС СССР т. Фрунзе Махров Н. С. оставлен на службе в РККА"²⁵. Очевидно, что брат известного белого генерала пользовался мощным покровительством Фрунзе, несмотря на не меньшую настырность особистов, фактически проигнорировавших первое решение Наркомвоенмора.

Количество уволенных бывших офицеров в разных источниках существенно разнится. Согласно официальным данным, по циркуляру N 151701сс всего из армии было удалено 9397 лиц начсостава. В статье Ефимова утверждалось, что среди них 1584 человека увольнялось по критерию "служба в Белых армиях и т. п."²⁶, то есть он вел речь не только о бывших белых

офицерах, но и прочих неблагонадежных. Это составило 16,9% удаленных из РККА.

Но в декабре 1924 г. в докладе в ЦК РКП(б) М. В. Фрунзе, подводя предварительные итоги чистки, отмечал, что "политически неблагонадежный элемент и бывшие белые офицеры" составили лишь 9% от общего числа 7447 уволенных²⁷. То есть таковыми оказалось лишь около 670 человек. Фрунзе оговорился, что в отчетные данные вошли увольнения только по военным округам, а цифры по военно-учебным заведениям и морским силам еще не учтены. С одной стороны, это допускает некоторое увеличение количества демобилизованных бывших белых офицеров. С другой стороны, их процент отличается от данных Ефимова, что при распространении на итоговое количество уволенных дает заметно меньшее абсолютное число - не более 846 человек.

Сохранившиеся материалы по некоторым округам еще более красноречивы. В Ленинградском военном округе на 1 июля 1924 г. служил 71 бывший белый офицер, причем снято с особого учета их было всего 10. По решению окружной комиссии по пересмотру личного состава к оставлению в РККА были намечены вначале всего 19, или 26,8% из них. Однако после завершения чистки, на 22 апреля 1925 г. в округе продолжали службу 33 бывших белых офицера²⁸ (46,5%), причем все они были сняты с особого учета. Следовательно, под увольнения их попало чуть больше половины. В Московском военном округе к 7 февраля 1925 г. среди лиц начальствующего состава от комполка (и соответствующих) и выше к удалению из армии было намечен 51 человек. По "морально-политическому" пункту 1 циркуляра N 151701сс проходило 38 лиц, однако всего три бывших офицера и три бывших белых офицера - 15,8% из них, еще 10 неблагонадежных и антисоветских элементов, тогда как остальные 22 (57,9%) были просто разложившимися алкоголиками, включая двоих расхитителей²⁹. То есть здесь больше половины увольняемых не имела контрреволюционного компромата, а бывшие офицеры вообще были единичны.

Характерно, что другая половина намеченных к удалению не увольнялась, а часть уволенных была вновь принята на службу. Так, даже в 1932- 1935 гг. в отношении состоящих в Красной армии бывших офицеров, в том числе и белых, встречаются сведения, что "в 1924 г. был намечен к удалению из РККА по чистке как политически чуждый элемент" (но не удален), а то и "дважды увольнялся как социально чуждый"³⁰ (и, следовательно, дважды был принят в РККА вновь!). Показателен пример бухгалтера 3-го участка УНР-103 Б. А. Павловского - бывшего кадрового офицера и дворянина. В 1925 г. он был уволен, но в 1932 г. призван вновь из запаса (и в 1935 г. вновь удален за критику советских порядков)³¹. Будь увольнения последовательной кадровой политикой антиофицерского толка, сомнительно, чтобы целесообразным было возвращение в армию уже удалявшегося из нее офицера, тем более что бухгалтерская должность вовсе не являлась незаменимой и не требовала проведения призыва из запаса.

В 1926 г. РВС СССР издал приказ N 88³², который установил и кратко перечислил основания для увольнения с военной службы. Пребывание в долгосрочном отпуску ограничивалось 40 годами для среднего комсостава, 45 годами для старшего и 50 годами для высшего. Основанием становились возраст или выслуга должностного срока, желание, болезнь, откомандирование из военного ведомства и невозможность соответствующего использования, которая истолковывалась как оставление "без назначения при реорганизации армии". Границами пребывания в запасе РККА 1-й и 2-й очереди устанавливался возраст 45, 50 и 55 лет соответственно указанным группам начсо-

става. При этом основания для 1-й очереди соответствовали долгосрочному отпуску, а для 2-й очереди добавлялась ограниченная годность по здоровью и "невозможность соответствующего использования" - но трактуемая уже абсолютно иначе, как "аттестационное несоответствие". В запас 3-й очереди зачислялись лица, не достигшие предельных возрастов - осужденные на срок от двух месяцев без поражения в правах и командиры, не соответствующие службе в РККА "по морально-политическим соображениям". Наконец, вовсе от службы увольнялись превысившие предельный возраст, безусловно негодные по болезни и осужденные с поражением в правах.

Очевидно, что для бывших офицеров применялись, прежде всего, критерии возрастные и по выслуге - так, начав службу в 1914 г., уже к 1921 г. можно было получить 18 - 20 лет стажа, при стандартном зачете одного года военного времени за три. То есть к 1926 г. 25 лет выслуги мог иметь даже достаточно молодой командир. Для части офицеров, начавших службу в 1915- 1916 гг., данный стаж ко второй половине 1920-х гг. был также достижим при условии несения службы в мирное время в "льготных" по выслуге регионах - на Севере, Дальнем Востоке и т.п.

С другой стороны, морально-политическое несоответствие было наиболее расплывчатым и потому универсальным основанием для удаления из армии бывших офицеров при малейшем подозрении в нелояльности, не говоря о практических действиях антисоветского характера. Но одновременно оно же становилось предупреждением бывших офицеров и потому серьезной гарантией их максимальной преданности как условия продолжения военной службы.

На 1 февраля 1927 г. бывшие офицеры насчитывали 9005 человек (19,9%) среди 45 347 лиц комсостава и 1028 человек (11,5%) среди 8974 лиц адмсостава³³. То есть на службе в Красной армии находилось не менее 10 033 бывших офицеров, и немногочисленные представители данной категории присутствовали в других группах начсостава. К 1 декабря 1927 г. общая численность комсостава сократилась до 42 977 человек, количество бывших офицеров в нем снизилось до 7994, однако в процентном отношении сократилось незначительно, до 18,6%³⁴. Следовательно, основные увольнения пришлись не на них.

Приказ РВС СССР N 225 - 1928 г. четко и подробно сформулировал все причины для увольнения начальствующего состава и конкретизировал существующую терминологию. И если естественная убыль (выслуга, состояние здоровья, желание и т. п.) была вполне очевидна, то принудительное удаление из армии заслуживает особого внимания. В главе 6 "Увольнение за невозможностью соответствующего использования" данного приказа ст. 674 содержала следующие основания: вторичная аттестация о неполном служебном соответствии; аттестация как непригодного к службе; неполучение назначения при сокращении штатов; отстранение от должности по суду более 4 месяцев; лишение свободы по суду более двух месяцев; "другие причины"³⁵.

Наиболее "размытая" формулировка была у пункта "е" ст. 674 - "по другим причинам невозможности соответствующего использования". Вместе с тем, под действие данного положения не попадали совершившие уголовные преступления, политически неблагонадежные и морально разложившиеся командиры - для них имелись отдельные положения приказа N 225. Так, ст. 676 исключала увольнение из армии для осужденных условно, освобожденных от применения наказания (амнистированных) и получивших приговор без поражения в правах - принудительные работы, общественное порицание, денежный штраф, предостережение и возложение обязанности загладить причиненный вред.

И лишь ст. 679 главы 9 "Увольнение по несоответствию" определяла, что оно обусловлено только моральными и политическими причинами и "производится каждый раз по особому распоряжение Наркомвоенмора"³⁶. Это означало жестко индивидуальный, "штучный" порядок решения вопроса об удалении из армии по таковым основаниям под личным контролем главы военного ведомства. Следовательно, увольнение по несоответствию считалось наиболее ответственным из всех и в определенной степени гарантировалось от субъективности его местных инициаторов.

Следует подчеркнуть, что именно К. Е. Ворошилов впоследствии последовательно искоренял поверхностность и предвзятость командования и политработников частей и округов. В циркуляре, направленном реввоенсоветам военных округов, армий и морей 4 июня 1933 г., он с явным раздражением писал: "РВС округов в своих представлениях об увольняемых выставляют мотивом "связь с чуждым элементом", не указывая конкретно, что это за связь, как она установлена и проверена, было ли раньше предупреждение командования, политорганов, чтобы воспитательными и предупредительными мероприятиями оторвать данного командира от этой связи. Неужели мало средств и возможностей в наших руках, чтобы противопоставить наше воспитание и окружение связи командира с чуждым элементом"³⁷. Иными словами, нарком указывал подчиненным на их вопиющую небрежность в деликатном деле увольнений и требовал сохранять в армии командиров, на которых отсутствует конкретный морально-политический компромат.

Подобные замечания касались именно окружных реввоенсоветов, тогда как непосредственно командование проявляло гораздо большую терпимость. Например, комвойсками Сибирского военного округа Н. Н. Петин 15 мая 1928 г. сообщал Ворошилову, что в XIX Приморском стрелковом корпусе, 36-й Забайкальской стрелковой дивизии и 5-й отдельной Кавказской кавалерийской бригаде служит 212 бывших белых (без выделения количества офицеров). Он подчеркивал необходимость полного освобождения данных частей от служивших в Белых армиях, невзирая на партийную принадлежность, но исключительно "путем их постепенного перевода"³⁸, а не увольнения. В итоге в 36-й Забайкальской стрелковой дивизии из 64 бывших белых оказалось уволено всего 18 человек (28,1%), в том числе два офицера.

Однако увеличение некомплекта комсостава продолжалось. В результате появилась директива заместителя Председателя РВС СССР И. С. Уншлихта N 71420с от 15 октября 1928 г., требующая "максимальной осторожности в вопросе увольнения". Впрочем, из ее текста следовало, что "большое количество представленных к увольнению падает на командиров, окончивших нормальные военные школы"³⁹. Иначе говоря, большинство увольнений по приказу N 225 в 1928 г. затронуло не бывших офицеров, а молодые, чисто "краскомовские" кадры. Следовательно, их профессиональный и моральный облик не вполне удовлетворял командование, предпочитавшее опираться по-прежнему на бывших офицеров.

Наиболее интересно сравнение данных об увольнении начальствующего состава вообще и бывших офицеров в частности за 1928 - 1929 гг. и за 1930 - 1931 гг., так как именно на рубеже 1920 - 1930-х гг. раскручивалось дело "Весна".

В 1928 г. было уволено 2587 человек, в том числе командного состава 1908 и административного состава 679 (по прочим видам начсостава - политическому, медицинскому и ветеринарному - данных нет, но и бывших офицеров среди них были единицы)⁴⁰. При этом уволенные бывшие офицеры из числа комсостава составили 21,0%, или 401 человек; среди них не было ни одного кадрового и служившего у белых. Казалось бы, это опровергает

выводы о тенденции сохранять бывших офицеров в РККА, - действительно, их представительство сократилось с 18,6% в декабре 1927 г. до 14,1% на начало 1929 года⁴¹. Но в реальности шел лишь отсев лиц с устаревшими и не повышенными военными знаниями, так как кадровые офицеры под увольнения не попали, а среди 401 уволенных 347 значились "с образованием только в старой армии"⁴², то есть не прошедшие переподготовку в Красной армии.

В 1929 г. общее количество уволенного начсостава достигло 5084 человек, из них командного 2518, административного 938, политического 1144, медицинского 379 и ветеринарного 105. Среди уволенного комсостава бывшие офицеры насчитывали 19,9%, включая 10,3% кадровых; в абсолютных числах это равно 501 и 259 человек соответственно. К ним добавились бывшие белые офицеры - 1,1% (28 чел.)⁴³. Характерно, что лишь 3,0% - 76 чел. - уволенного комсостава удалялись из армии с формулировкой "несоответствие службе в РККА", то есть по морально-политическим причинам (ст. 679 приказа РВС СССР N 225 - 1928 г.), а остальные по общим основаниям, от выслуги и желания до приговора суда и неспособности к службе. Следовательно, даже если допустить, что уволенными по неблагонадежности были только офицеры, то и тогда подавляющее большинство из них, 425 из 501, покинули армию вне связи с какими бы то ни было репрессиями. Учитывая же, что в это время шла радикальная чистка армейского политического аппарата (не случайно политработники преобладали среди прочих уволенных), очевидно, часть неблагонадежных приходилась на другие виды начсостава.

Следует особо подчеркнуть, что увольнение по суду было связано с совершением уголовных преступлений (ст. 675, 676 упомянутого приказа), крупных же политических процессов над военными в 1928 - 1929 гг. не проходило, а репрессии органами ОГПУ проводились во внесудебном порядке, что отражалось в статистике уволенных по морально-политическим основаниям.

К началу 1930 г. из 49980 человек комсостава бывшими офицерами являлись 7047, а из 10497 человек адмсостава - 945⁴⁴, а всего не менее 7992. Характерно, что за два года, с декабря 1927 г., их общее количество сократилось всего на два человека. Это означает, что на смену уволенным в 1928-

1929 гг. 930 бывшим офицерам в армию было принято не менее 928 бывших офицеров. Следовательно, удалялись лишь неспособные или неблагонадежные лица, а не целенаправленно бывшие офицеры как таковые - они, напротив, оставались предпочтительным источником восполнения некомплекта.

В 2000 г. Я. А. Тинченко априорно заявил о репрессировании в 1930- 1931 гг. 10 тыс. офицеров⁴⁵. Однако наиболее полные приводимые им цифры в сумме не превышают 4620 человек, причем включают всех выявленных фигурантов архивно-следственных дел без разделения на осужденных и освобожденных, офицеров и прочих. Сюда же входят 300 бывших офицеров, лишь упомянутых в протоколах без сведений об аресте, а также перечислен ряд городов с арестованными от одного до трех офицеров. В результате цифра в 10 тыс. репрессированных является абсолютно не фундированной источниками и не мотивированной. С учетом арестов в Сибири (1759 человек, из которых осуждено 1310, но лишь с предположением о принадлежности большинства к офицерству), общая сумма составляет 6379. Даже самые поверхностные расчеты по приводимым Тинченко спискам показывают, что 24,1% привлеченных к расследованию офицерами не являлись. Вскоре Волков ссылался на цифру 10 тыс. уже как на научно обоснованную информацию.

Впрочем, главным опровержением служат официальные документы Управления кадров РККА об увольнениях начсостава в 1930 - 1931 годах. В 1930 г. было уволено 1691 человек командного состава, 658 административного, 706 медицинского и 149 ветеринарного, а всего 3204⁴⁶ - то есть на

37,0% меньше, чем в предыдущем отнюдь не "репрессивном" году. Увольнения комсостава, в котором была сосредоточена основная часть бывших офицеров, сократились на 32,8%, то есть тоже на треть.

В 1931 г., когда, казалось бы, работа ОГПУ достигла пика, увольнение начсостава выросло незначительно, до 3983 человек, что отставало от 1929 г. существенно, на 21,7%. Среди уволенных преобладал комсостав - 2421 (на 3,9% меньше, чем в 1929 г.); затем шел адмсостав - 589, политсостав - 332, медсостав - 483 и ветсостав - 158. Правда, резко возросло удаление из армии по морально-политическим причинам: если в 1930 г. в целом по начсоставу оно равнялось 4,1% (131 человек), то в 1931 г. повысилось до 25,7% (1024 человека) - преимущественно за счет командного состава (61,1% от уволенных по неблагонадежности, или 626 человек)⁴⁷. Однако и эти показатели выглядят мизерными, составляя 1,3% от наличного комсостава.

По данным начальника Политуправления РККА Я. Б. Гамарника, на 10 февраля 1931 г. в Красной армии служило 5195 бывших офицеров, что составляло 12,2% всего командного состава⁴⁸. По сравнению с началом 1930 г. их общее количество сократилось на 1852 человека - на 26,3%. Более того, среди 4112 лиц комсостава, уволенных в 1930 - 1931 гг., они составили 45,0%, то есть почти половину. Но в это число входят все бывшие офицеры, удаленные из РККА по всем основаниям. Причем даже в самом "репрессивном" 1931 г. уволенные по морально-политическим причинам составляли лишь около четверти всех уволенных - 25,7% от 3204, или 823 человека. Максимальный процент был по высшему (52,5%) и старшему (44,3%) командному составу (а также по ветеринарному (41,1%), среди которого бывших офицеров почти не имелось). По административному составу данный показатель составил 16,2% от 589 уволенных, то есть 95 человек⁴⁹. Остальные увольнялись по общим основаниям, от выслуги и желания до состояния здоровья и неспособности к службе. Таким образом, даже если допустить, что по политическому несоответствию увольнялись только бывшие офицеры (а это далеко не так), то и тогда из рядов Красной армии, включая репрессированных, было уволено никак не более 1 тыс. бывших офицеров.

В 1931 г. 69 командиров (8,4% от уволенных по морально-политическим причинам), считая это явно несправедливым, подали прошения о замене статьи увольнения с 679 на 674, пункт "е". В ходе разбирательства 14, или 20,3% из них, вообще были оставлены или восстановлены в армии, один уволен по возрасту, у 47 (68,1%) статья была изменена, и только для семерых (10,1%) причина увольнения осталась по-прежнему "политической"⁵⁰. Иначе говоря, обоснованное опротестовывание несправедливых обвинений в подавляющем большинстве случаев имело положительный результат и решалось в пользу уволенных. В течение же последующего года вообще произошел заметный приток в армию бывших офицеров: к 1 апреля 1932 г. их количество достигло 6795, увеличившись по сравнению с 1931 г. на 23,5%, или как минимум на 1600 человек⁵¹. В результате их удельный вес среди наличного комсостава возрос до 16,0%.

Таким образом, во время расследования дела "Весна" и его многочисленных ответвлений в 1930 - 1931 гг. из РККА по разным причинам было уволено 7187 лиц начсостава, из которых не более 25,7%, или 1847, по морально-политическому несоответствию. Общее количество удаленных из армии было более чем на 2 тыс. меньше увольнений в 1924 г. в порядке циркуляра N 151701сс, которые вполне справедливо никто и не пытается расценивать как "обезглавливание" Красной армии. Подчеркнем, что речь идет обо всех уволенных, а доля бывших офицеров была ниже за счет почти полного их отсутствия среди политического, медицинского и ветеринарного состава.

Поэтому совершенно неадекватны утверждения об их массовых репрессиях и, как следствие, о тяжелейшем ударе по боеспособности РККА на рубеже 1920 - 1930-х годов.

В дальнейшем увольнения бывших офицеров и их особое выделение среди увольняемых стремительно сходило на нет. И это вполне объяснимо, так как признанные неблагонадежными уже были удалены, а остальные либо не вызывали подозрений, либо считались достаточно "профилактированными" чисткой - не случайно немалое число арестованных и даже осужденных по делу "Весна" было вскоре не только освобождено, но и восстановлено на службе. Наиболее красочным примером такой политики являются судьбы артиллеристов П. А. Гельвиха и И. П. Граве. Они были арестованы 3 февраля 1931 г. по инициативе Особого отдела ОГПУ, но уже 30 июня 1931 г. тот же ОО ОГПУ дал заключение о том, что "не возражает" против их приема в РККА⁵².

Секретный приказ РВС СССР N 068 от 5 сентября 1931 г.⁵³ предписывал увольнять "по моральным и политическим причинам" вовсе от службы, с зачислением в тыловое ополчение, а не в запас 3-й очереди, так как таковой упразднялся. Фактически это означало отказ от использования данных лиц в качестве мобилизационного резерва в военное время.

Секретный приказ РВС СССР N 03 от 19 января 1932 г.⁵⁴ ужесточал как обеспечение кадровой чистоты, так и требований максимально взвешенных решений об увольнении. Во-первых, устанавливалось, что отныне увольнение среднего, старшего и высшего начсостава из кадров РККА осуществлялось только приказом РВС СССР. Иначе говоря, округа лишались самостоятельности в этом деликатном вопросе и могли лишь представлять кандидатов. Более того, в округах "в целях более тщательного изучения материала и установления причин увольнения" создавались комиссии в составе: помкомвойсками (председатель), заместитель начальника политуправления, начальник штаба, начальник особого отдела, начальник 6-го отдела штаба округа, начальник 5-го сектора политуправления и начальник соответствующего рода войск. В случае представления к увольнению все обстоятельства (и обоснованность решения округа) рассматривались повторно в специальной комиссии при РВС СССР. В нее входили начальник ГУ РККА (председатель), заместитель начальника Политуправления РККА, заместитель начальника Особого отдела ОГПУ, начальник Командного управления Штаба РККА, начальник отдела кадров ПУ РККА и начальник соответствующего рода войск. Очевидно, что, доминируй тенденция беспощадной чистки, столь дотошная подготовка увольнений не требовалась. Чрезвычайно важно, что комиссии не рассматривали материалы только на увольняемых "вследствие судебного приговора и по болезни", - то есть по остальным причинам, в том числе по желанию, выслуге и даже по аттестации могли рассматриваться возражения к исключению из кадров РККА.

В ходе исполнения приказа N 03 за февраль-апрель 1932 г. было уволено 3422 лица начсостава, причем неблагонадежных (ст. 679 приказа N 225 - 1928 г.) всего 68, или 2,0%, а по другим причинам невозможности соответствующего использования (ст. 674, пункт "е") 1395, то есть 40,8%⁵⁵. Следовательно, и здесь тенденция политической чистки не усматривается. Более того, попытки расширительного компрометирующего толкования этих увольнений вскоре были решительно пресечены. Циркуляр начальника ГУ РККА Б. М. Фельдмана N УН12/89993с от 31 августа 1933 г. четко разграничил содержание прежних и нового приказов: "Ссылки на статью 674, п. "е" приказа РВС 1928 г. N 225, без приказа N 03 - 1932 г., ни в коей мере не являются компрометирующими..."⁵⁶.

Окончательная расстановка приоритетов компромата при удалении из армии была сделана в октябре 1933 г. начальником Политуправления РККА Гамарником: увольнять надлежало всех, "исключенных из партии при чистке армейских организаций как классово чуждых, скрывших свою службу в Белых армиях, двурушников, перерожденцев, карьеристов, шкурников и морально разложившихся, а также сознательно срывающих боевую подготовку и дисциплину"⁵⁷. Показательно, что и здесь четкая конкретика отсутствовала - эпитеты были весьма размыты и позволяли "приклеить" их фактически произвольно. С другой стороны, распоряжение Гамарника было направлено на отсев лишь части исключенных из ВКП(б), причем не огульно: в вину вменялось сокрытие службы у белых, а не сам ее факт. Поэтому следует признать, что сама по себе принадлежность к бывшему офицерству не рассматривалась теперь в качестве самостоятельного и единственного основания для удаления из РККА. Практика увольнений лишь подтверждает это. Например, в 1934 г. Транспортный отдел ОГПУ настаивал на лишении допуска к секретной работе (фактически - на увольнении) ряда начальствующих лиц в Управлении Особого Корпуса железнодорожных войск. Среди них было два бывших офицера, причем оба с серьезным, хотя и неконкретным компроматом - один был дворянином и служил у белых, а другой женат на дочери бывшего московского генерал-губернатора и поддерживал связи с антисоветскими элементами. Однако штаб корпуса ходатайствовал о возможности их оставить, соглашаясь лишь на перебод на Дальний Восток. В результате благодаря твердой позиции штаба, полностью поддержанного РВС СССР, уволены были трое из предложенных, но оба бывших офицера оставлены⁵⁸.

Подводя итоги, отметим, что увольнения бывших офицеров из РККА в 1920-е - первой половине 1930-х гг. диктовались соображениями профессиональной и политической целесообразности и зависели от общих условий реорганизации армии. Критерии и процедура увольнений со временем несколько смягчались и сугубо индивидуализировались, становясь равными для всех, независимо от принадлежности к старому офицерству. Этим достигалось сохранение, служебно-должностной рост и даже возвращение на службу наиболее опытных и благонадежных командиров, их переподготовка и усовершенствование и своевременное омоложение, что способствовало динамичному развитию начальствующего состава в целом. Следовательно, постепенное сокращение представительства бывших офицеров в Красной армии было естественным и не может расцениваться однобоко и предвзято, как особая репрессивно-политическая кампания.

Примечания

1. ВОЛКОВ С. В. Трагедия русского офицерства. М. 2001, с. 317.

2. ЕФИМОВ Н. А. Командный состав Красной Армии. - В кн.: Гражданская война 1918- 1921 гг. В 3 т. Т. 2. М. -Л. 1928, с. 96.

3. Эта цифра названа в 1928 г. Н. А. Ефимовым, а в научный оборот введена в 1988 г. А. Г. Кавтарадзе. См.: ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 97; КАВТАРАДЗЕ А. Г. Военные специалисты на службе Республики Советов: 1917 - 1920 гг. М. 1988, с. 174.

4. Российский государственный военный архив (РГВА), ф. 7, оп. 1, д. 186, л. 4 - 6, 8.

5. Там же, ф. 4, оп. 11, д. 2, л. 227 - 228.

6. Там же, л. 233.

7. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 97 - 98.

8. РГВА, ф. 4, оп. 11, д. 2, л. 275.

9. Там же, ф. 7, оп. 8, д. 324, л. 44.

10. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 100 - 101.

11. БЕРХИН И. Б. Военная реформа в СССР (1924 - 1925). М. 1958, с. 261.

12. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 97.

13. Там же, с. 98.

14. Там же, с. 104.

15. РГВА, ф. 4, оп. 12, д. 22, л. 123.

16. Там же, л. 124.

17. Там же, д. 24, л. 458. В данном деле отсутствует архивная нумерация листов, поэтому указан внутренний номер делопроизводства РВСР, сквозной для нескольких дел.

18. Большинство прапорщиков было 1892 - 1897 годов рождения, хотя нередко встречались лица даже 1898 года рождения.

19. РГВА, ф. 4, оп. 12, д. 26, л. 366 - 366об.

20. Там же, оп. 15 "а", д. 148, л. 53.

21. Подсчитано по: РГВА, ф. 7, оп. 7, д. 236; оп. 8, д. 312, 324, 327 (ч. 1), 327 (ч. II).

22. ВОЛКОВ С. В. Ук. соч., с. 388.

23. РГВА, ф. 25888, оп. 4, д. 1060, л. 61.

24. Там же, ф. 54, оп. 17, д. 241, л. 6.

25. Там же, л. 17, 19.

26. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 103.

27. Реформа в Красной Армии: Документы и материалы 1923 - 1928 гг. В 2 кн. Кн. 1. М. 2006, с. 692 - 693.

28. РГВА, ф. 25888, оп. 4, д. 1060, л. 70 - 80об., 83 - 87, 112 - 112об., 205 - 207, 229 - 246.

29. Там же, ф. 54, оп. 17, д. 241, л. 85 - 86об.

30. Там же, ф. 37837, оп. 19, д. 1, л. 141; д. 2, л. 866.

31. Там же, оп. 21, д. 80, л. 258. УНР - Управление начальника работ (в военном строительстве).

32. Там же, ф. 4, оп. 15 "а", д. 208, л. 112 - 112об.

33. РОГОВА Е. М. Некоторые аспекты политики Советской власти в отношении военных специалистов и "бывших" белых во второй половине 1920-х - начале 1930-х гг. - Белая армия. Белое дело: Исторический научно-популярный альманах (Екатеринбург), 2011, N 19, с. 123.

34. РГВА, ф. 54, оп. 1, д. 1183, л. 4об. -5.

35. Там же, ф. 4, оп. 15 "а", д. 252, л. 49об. -50.

36. Там же, л. 50.

37. Там же, ф. 37837, оп. 21, д. 21, л. 10.

38. Там же, ф. 54, оп. 17, д. 390, л. 5 - 6, 10 - 15.

39. Там же, д. 266, л. 19.

40. Там же, оп. 1, д. 1235, л. 7об. -10об.

41. Там же, д. 1183, л. 4об.

42. Там же, д. 1235, л. 7 - 7об.

43. Там же, л. 7об. -10об.

44. Там же, ф. 37837, оп. 11, д. 1, л. 13об.; ф. 54, оп. 1, д. 1235, л. 8, 10об.

45. ТИНЧЕНКО Я. Ю. Голгофа русского офицерства в СССР. 1930 - 1931 годы. М. 2000, с. 30, 241 - 242.

46. РГВА, ф. 37837, оп. 21, д. 5, л. 29 - 29об.

47. Там же, л. 29об. -30.

48. Там же, д. 84, л. 98 - 99.

49. Там же, д. 5, л. 29об.

50. Там же, оп. 19, д. 2, л. 242, 700; д. 4, л. 726, 740, 813, 823, 854, 871 - 872, 974, 982 - 1141.

51. Там же, оп. 21, д. 5, л. 48 - 51.

52. Там же, оп. 19, д. 2, л. 13, 356.

53. Там же, оп. 21, д. 21, л. 7.

54. Там же, ф. 4, оп. 15 "а", д. 331, л. 1.

55. Там же, ф. 37837, оп. 23, д. 14, л. 136.

56. Там же, оп. 21, д. 21, л. 13 - 13об.

57. Там же, л. 18.

58. Там же, д. 80, л. 314 - 316.