27 января жители нашего города отметили одно из самых знаменательных событий Великой Отечественной войны - день окончательного снятия блокады. 900 дней и ночей держал враг в осаде ленинградцев, но они выстояли и победили. Выстояли ценой неимоверных потерь. Победили за счет огромного желания выжить назло фашистам, решившим заморить голодом детей, женщин и стариков. Это было тяжелое время, и о нем уже много написано. Тем не менее мы снова возвращаемся к событиям тех страшных лет и предлагаем вашему вниманию свидетельство очевидцев, переживших блокаду с первого до последнего дня. Пусть их рассказ станет светлой памятью тем, кто нашел свой последний приют в братских могилах на Пискаревском кладбище и в других местах массовых захоронений ленинградцев.

Людмила Федоровна ШАЛАЕВА:

"ХОЛОД СТОЯЛ ТАКОЙ, ЧТО БЬЮЩАЯ ИЗ ТРУВОПРОВОДА ВОДА ТУТ ЖЕ ЗАМЕРЗАЛА"

- Вместе с мамой мы жили в коммунальной квартире на Гороховой, 36. Когда фашисты взяли Ленинград в блокаду, мне было 11 лет. Эвакуироваться мы не успели, поскольку ждали известий от родственника, которого вывезли в Череповец. Однако так и не дождались. И в итоге остались в городе. Без воды, электричества, дров и канализации.

Особенно тяжелой выдалась первая зима 1941 - 1942 гг. Холод стоял страшный. Бьющая из труб вода тут же замерзала. Мы ходили за ней на угол Гороховой и Садовой. Там имелся колодец: огромная гора льда. В квартире мы сожгли всю мебель. Есть было нечего. Мне как неработающей сначала давали по карточке 125 г хлеба. Такой маленький кусочек на весь день. Мама, правда, от своего пайка немножко отламывала. А вообще питались дурандой, соей, сварили все ремни.

Хорошо, что у родителей имелось кое-что из драгоценностей, которые можно было обменять на продукты. Иначе бы мы, наверное, не выжили. Обмен происходил на Сенной. Там находился рынок, где вещи и драгоценности отдавались за какую-то ерунду и жмых от семечек. Причем такие обмены происходили не всегда безопасно. В нашем доме жила Люся Ишутина. Как-то раз она ушла на Сенную обменять сапоги на хлеб и не вернулась. Хотя в целом озлобления у людей не было.

Вскоре я устроилась на работу при домохозяйстве. Помогала маме. Она сандружинница, а я в помощницах у нее ходила. Стала получать 250 г хлеба. Помню, как мы пили кипяченую воду и меч тали о том времени, когда будем делать это с кусочками сахара. В 1943 году хлеба прибавили, кроме этого, по карточкам стали выдавать крупу. А иногда даже отоваривали сладкими пирожками. Для нас это был праздник. Через год появились коммерческие цены. Буханку хлеба можно было обменять на бутылку водки. Еще давали сухари. Большие такие. Примерно 10x10 см. Ну а весной и летом мы питались лебедой и крапивой...

Мне часто вспоминается несколько случаев из той блокадной жизни. В 1941 - 1942 гг. маме давали талончики на дополнительное питание. Нас кормили в Институте холодильной промышленности на втором этаже. Люди обычно съедали свою похлебку тут же у раздачи в надежде получить добавку. А мама в тот день почему-то повела меня куда- то в угол зала. И только мы отошли от места, где проходила раздача, как туда попал снаряд. Нас потом пожарные вытаскивали. В другой раз я стояла в очереди за крупой. Очередь шла медленно, ну я и отлучилась из нее на некоторое время. Только отошла - снаряд. От стоящих за крупой людей ничего не осталось.

Был в моей блокадной жизни и такой эпизод. Пошла однажды за хлебом в булочную на Садовую. Вырезала талончики у прилавка, протянула продавцу, получила хлеб. Вдруг какой-то человек в ватнике из толпы выскочил, вырвал у меня из рук эти жалкие граммы и тут же их съел. Мужика, конечно, схватили люди, начали лупить, но мне от этого было не легче. Залилась горючими слезами, так как осталась без хлеба.

Кстати, что касается бомбежек, то со временем мы к ним привыкли настолько, что даже перестали прятаться в бомбоубежище, когда начинала выть сирена. Забирались на крыши, гасили зажигалки. Однажды, например, в течение трех суток вручную вместе с дружинниками разбирали завалы дома N 40 по Гороховой улице после прямого попадания в него мощной авиационной бомбы. Вытаскивали из-под обломков людей. Точно так же привыкла я и к трупам. Их оставляли в парадной нашего дома, на углу Фонтанки и Гороховой, иногда с вырезанными частями тела. Помню, как-то зимой по Гороховой везли на лошади много трупов. Веревка разорвалась, и они посыпались на дорогу. Я это видела, но никакой испуганной реакции не последовало.

Весной 1942 года, когда наступила оттепель, на Питер обрушилась другая напасть. Чтобы избежать в городе эпидемии, нужно было убрать из наших дворов груды нечистот. А людей не хватало (это сейчас откуда-то вдруг появилось столько блокадников), поэтому работать приходилось, что называется, от темна до темна.

Единственной радостью во время блокады была музыкальная комедия, которая работала в помещении Александрийского театра. Попасть туда было непросто, в одни руки давали всего по четыре билета. Обычно я занимала очередь с шести утра, а касса театра открывалась в десять. Получала эти четыре билета и была счастлива. Так мы и выжили.

Нина Федоровна ПАТРУСОВА:

"ГОРОДСКОЙ МОРГ РАБОТАЛ В ТРИ СМЕНЫ"

- Когда началась Великая Отечественная, мне было 19 лет. Я только что окончила 10 классов и училась в школе рабочей молодежи, поэтому сразу же получила направление из военкомата в штаб МПВО. Я же комсомолка и должна защищать город. Мысль об эвакуации отметала с порога. Попала в подразделение комбата Айшулина. Моим объектом была территория: Фонтанка - Гороховая - Апраксин переулок. Когда начались налеты на город, приходилось дежурить на крышах и тушить очень много "зажигалок". Работала сандружинницей. Бинтовала людей, а у самой руки были по локоть забрызганы кровью. Так продолжалось до 16 февраля 1942 года. Ну а потом в моей жизни произошли перемены.

Я попала в так называемый спецотряд. Как сейчас помню, на место сбора - Смольную улицу - мы пришли пешком рано утром. Вскоре туда подъехало городское партийное руководство. И нам объявили, что мы будем работать грузчиками на ленфронтовских машинах. Водители - солдаты. Послали нас в "Ленпогруз N 8". Объявили казарменное положение. Отобрали паспорта и комсомольские билеты. В нашем распоряжении было несколько квартир.

Ну а что грузили? Покойников. Сначала свозили их в городской морг, который располагался в районе бывшего ипподрома, там, где сейчас находится ТЮЗ. Он работал круглосуточно в три смены. Ночью - при свечах. Заезд машин происходил с улицы Марата. Трупы заворачивали в простыни или одеяла. В морге их разгружали и регистрировали. Затем перевязывали трупы веревками, снова грузили на машины и везли на Ижорский или кирпичный заводы. За смену делали по 3 - 4 ходки. Там трупы перегружали на вагонетки и пытались сжигать в печах. Однако в связи с тем, что электроподстанции в городе были разрушены, имевшихся на заводах электрических мощностей не хватало для того, чтобы сжечь покойников дотла. Кожа чернела, а скелет оставался. И тогда мы снова перегружали их с вагонеток на машины, везли в район Пискаревки и складывали в противотанковые рвы.

В дальнейшем покойников стали больше отправлять на кирпичный завод, где с ними повторялась та же процедура, после чего мы перевозили их в район нынешнего парка Победы и оставляли там в противотанковых рвах.

По возвращении с таких погрузок нас везли в столовую, где кормили. Рацион - дрожжевые суп и лепешки, настой из сосновых и еловых веток. Еще давали по 400 - 500 г хлеба - добавка за погрузку трупов. И по 50 г спирта - добавка за досрочную погрузку.

Всего я отработала в морге 140 дней и однажды видела там Жукова. Он разыскивал горкомовское начальство - Попкова, который лично контролировал проведение подобных спецопераций. Жуков требовал от Попкова рабочих для того, чтобы послать их за сажей. Нужно было привезти ее на машинный завод. Фронту не хватало покрышек. Ругались они крепко. Попков говорил, что у "него нет людей, но в конце концов уступил. И наша смена поехала за сажей. Привезли несколько мешков. Все были грязные, а помыться негде - вода холодная. Обтирали друг друга спиртом.

Кроме трупов мы возили еще и снаряды. С Кировского завода, с "Большевика" и Госмаша - зенитчикам и морякам, в основном на Петропавловку и на стадион имени Ленина. Однажды очередную порцию снарядов мы доставили на "Юный водник". Там в ремонте стоял боевой корабль. Нас встретил заместитель командира, который тут же организовал матросов на разгрузку. Его звали Сергей Николаевич. Мы сразу же понравились друг другу и в дальнейшем долгое время встречались. Я каждый раз провожала его в поход. Ну а в 1945-м, когда родилась дочь, мы поженились.

Еще была эпопея по спасению хлебозавода. Он останавливался из-за отсутствия топлива. Пришлось по приказу властей в экстренном порядке ломать деревянные дома в Невском районе и использовать их в качестве дров. Помню, как радовался какой-то старичок, когда мы привезли на этот хлебозавод несколько машин досок, сгрузили их, забросали в топки и таким образом не дали погаснуть печам.

Затем я некоторое время работала на военных объектах Ладоги, перевозила различные грузы, в том числе болты для соединения шпал, окончила курсы по защите от химического оружия. Словом, чем только не пришлось заниматься во время блокады! Такая в нас была комсомольская закваска: отдать все силы борьбе с ненавистным врагом.

Юрий Александрович ШАЛАЕВ:

"БАДАЕВСКИЕ СКЛАДЫ ГОРЕЛИ ДВЕ НЕДЕЛИ"

- В 1941 году я окончил 8-й класс 300-й школы. Мне тогда уже шел 16-й год. Когда началась война, многие ребята собрались в школе, и учителя организовали нас в дружину. В начале августа наш сводный отряд из 30 человек убыл на станцию Саперная, где мы рыли противотанковый ров в направлении Колпина. Работали дней 10 - 14. После этого вернулись в город и организовали при нашей школе унитарную дружину из 15 человек (я тоже вошел в их число) по охране школы, которая к тому времени уже превратилась в эвакопункт, куда стекались для дальнейшего расселения жители из пригородов Ленинграда. Регулярно члены нашей дружины дежурили на крышах домов. В августе, правда, все было спокойно. Несмотря на частые тревоги, город не бомбили. Первый мощный налет немецкой авиации состоялся в сентябре. Мы с ребятами сидели на крыше, когда со стороны заходящего солнца на город летело много самолетов. Красивое и одновременно зловещее зрелище. Мы же ничего не понимали. Зенитки и пулеметы стреляли, как на празднике. Самолеты пролетали, бросали бомбы. На нашу школу ничего не упало. Но Бадаевские склады немцы разбомбили. Они горели, наверное, две недели. Все это время над городом висело черное облако.

Ну а дальше были новые налеты. Зажигательные бомбы неоднократно падали на крышу нашей школы, но мы их быстро приноровились сбрасывать щипцами во двор и окунать в воду.

Здесь надо обязательно заметить, что все чердаки домов были соответствующим образом подготовлены. Стропила покрашены противопожарной краской, какой-либо хлам отсутствовал. Везде находились бочки с водой, песком, и лежали щипцы. Песком также посыпался пол на чердаках.

В общем, довольно быстро мы привыкли к налетам немецкой авиации. Знали даже по времени, когда они будут бомбить: в 19.00 и 21.00 - 22.00. Так что собирались на своем боевом посту примерно за полчаса до налета, а на ночь уходили домой. У меня хранились ключи от чердака.

Кстати, никто из моих одноклассников, кто тушил "зажигалки", не был убит или ранен. Один парень, правда, по неосторожности выпустил на своего брата содержимое огнетушителя.

С 1 октября я начал заниматься в другой школе - 317-й. Однако многих уроков у нас не было. В декабре 1941 года, например, умер химик, и мы остались без химии. В школу, правда, ходили. Там нас немного подкармливали. Давали суп из хряпы и кисель из клюквенного порошка. Обед проходил во время большой перемены. После этого все разбегались по домам.

В августе - сентябре 41-го еще работали многие кинотеатры, но практически ни одной картины так и не удалось досмотреть до конца. Ведь кроме бомбежек вскоре начались еще и обстрелы.

В 1943 году после окончания 10 класса меня призвали в армию. Попал на Карельский перешеек. Там бомбежек и обстрелов не было. А в январе 1944-го, когда прорывали блокаду, меня направили в Ленинград, и я принимал участие в праздничном салюте.

Кстати, завершая свой короткий рассказ, хотел бы заметить, что я, моя жена Людмила Федоровна и Нина Федоровна Патрусова награждены медалью "За оборону Ленинграда".