ВОЕННОЕ ДЕЛО (последнее)
Карибский кризис, как это было
Актуальные публикации по вопросам военного дела. Воспоминания очевидцев военных конфликтов. История войн. Современное оружие.
АВТОР: Алексеев А. И.
ОПУБЛИКОВАНО: Открывая новые страницы...Международные вопросы: события и люди /Сост. Н. В. Попов.-Москва.: Политиздат, 1989. С.157-172.
Вторая половина октября 1962 года вошла в историю под названием “карибскии кризис”, возникший в атмосфере обострения “холодной войны” и поставивший мир на грань ядерной катастрофы. Человечество, оказавшееся поистине в шоковом состоянии, во всей полноте ощутило реальность апокалипсиса. К счастью, силы разума взяли тогда верх над безрассудством и разыгравшимися эмоциями. Государственные деятели СССР, США и Кубы впервые осознали, что такое “ядерный тупик”, и, проявив необходимый реализм при ликвидации кризисной ситуации, нашли в себе силы вступить на путь решения острейших международных проблем не военными, а политическими средствами. Это было за четверть века до провозглашения “нового политического мышления”. Но не будет преувеличением сказать, что уроки карибского кризиса, предостерегающие от поспешных, не продуманных до конца действий, стали серьезным вкладом в разработку и нового мышления, и новых подходов к событиям на мировой арене. Мы публикуем записки Александра Ивановича Алексеева, бывшего в годы, о которых идет речь, послом СССР в Республике Куба.
Как непосредственный участник тех событий 1962 года, я с уверенностью могу утверждать, что решение о размещении на Кубе советских ракет средней дальности было принято правительствами обеих стран с единственной целью — предотвратить неминуемое вооруженное вторжение на остров Свободы, которое готовилось агрессивными кругами США.
Но сначала немного предыстории. Я фактически оказался первым советским человеком, прибывшим на Кубу после революции, которая победила, как известно, в первый день нового, 1959 года; в качестве корреспондента ТАСС мне пришлось в одиночестве пробыть там еще несколько месяцев.
Надо сказать, что в СССР в ту пору почти ничего не знали ни о характере кубинской революции, ни о ее вождях, поскольку пользовались лишь сообщениями иностранных информационных агентств, которые, разумеется, искажали суть событий на Кубе в угоду собственным интересам. И вот, прибыв 1 октября 1959 года в Гавану, я не только стал свидетелем поистине всенародной любви кубинцев к Фиделю Кастро и поддержки проводившихся в стране реформ, но и столкнулся с оголтелой антисоветской и антикоммунистической пропагандой большинства буржуазных газет, доставшихся революции в наследство от прежних проамериканских режимов. Для того чтобы правильно понять характер кубинской революции, необходимо было побеседовать с ее лидерами.
Первая встреча состоялась у меня 12 октября с Эрнесто Че Геварой, который сказал, что, по его личному мнению, для завоевания свободы и независимости у Кубы нет иного пути, кроме строительства социалистического общества и установления дружественных отношений со странами социалистического содружества. Че организовал мне через три дня встречу с Фиделем, который сказал в той беседе, что революция ставит целью создание справедливого общества без эксплуатации и намерена его защищать посредством вооружения народа. Фидель не говорил о строительстве “социалистического общества” (хотя особой разницы между его словами и Че Гевары я не усмотрел), он особо отметил, что общественное мнение Кубы еще подвержено влиянию антисоветской и антикоммунистической пропаганды и пока не готово к восстановлению дипломатических отношений с СССР. По этой причине Фидель предложил показать в Гаване советскую торгово-промышленную выставку, которая в то время проходила в мексиканской столице.
Выставка открылась в феврале I960 года и буквально поразила большинство кубинцев, не имевших до той поры практически никакого представления о нашей стране. На открытие выставки прибыл Анастас Иванович Микоян, с которым после того у Фиделя и других кубинских руководителей сложились самые теплые, дружеские отношения. Думаю, именно тогда они по-настоящему поверили, что СССР будет бескорыстно помогать Кубе.
Тогда-то и был решен вопрос о восстановлении в подходящий момент дипотношений между нашими странами. А через три месяца был подписан официальный документ об открытии посольств в Гаване и Москве. Подчеркну, что именно А. И. Микоян сыграл решающую роль в становлении советско-кубинской дружбы и до конца своих дней он делал все возможное для ее укрепления.
После восстановления дипотношений меня назначили советником советского посольства в Гаване, и на этом посту я проработал почти два года. А в начале мая 1962 года меня неожиданно вызвали в Москву. На другой же день после приезда я был приглашен на беседу к Н. С. Хрущеву, от которого узнал о решении назначить меня послом в Республике Куба. Беседа один на один продолжалась в его кремлевском кабинете более часа. Я рассказывал Хрущеву о проблемах Кубы, о Фиделе, Эрнесто Че Геваре, Рауле Кастро, других руководителях страны. Он задавал мне немало вопросов, причем по ходу беседы, когда требовалось принятие каких-либо решений, не раз снимал трубку телефона и поручал секретарю ЦК КПСС Ф. Р. Козлову разобраться с тем или иным нашим ведомством.
Н. С. Хрущев с большой симпатией говорил о лидерах кубинской революции, уточнял известные ему факты и события. Чувствовалось, что он хорошо понимал положение в стране, о котором знал от многих людей, кому уже довелось побывать там. Особенно мне было здесь заметно влияние Микояна, который был по-настоящему очарован умом и мужеством Фиделя; много рассказывали Н. С. Хрущеву о Кубе его дочь Рада и А. И. Аджубей.
В общем, мне было легко разговаривать с Никитой Сергеевичем на тему Кубы и ее революции: он понимал меня с полуслова. В конце беседы Хрущев пожелал мне успехов в работе и сказал, что Советское правительство сделает все возможное, чтобы помочь революционному народу отстоять свои завоевания от происков американского империализма. Однако он ни словом не обмолвился и даже не намекнул, что у него уже есть намерение, в случае согласия Гаваны, разместить на Кубе наши ракеты. Он только пообещал вызвать меня еще раз, чтобы побеседовать о проблемах Кубы в присутствии других советских руководителей.
Через четыре дня в Кремле состоялась новая беседа, на которой кроме Н. С. Хрущева присутствовали Ф. Р. Козлов, А. И. Микоян, маршал Р. Я. Малиновский, министр иностранных дел А. А. Громыко, командующий ракетными войсками маршал С. С. Бирюзов. Не хотелось вспоминать еще одного участника, но что было, то было: присутствовал и тогдашний кандидат в члены Президиума ЦК КПСС Ш. Р. Рашидов.
Я вновь рассказывал о кубинских делах, своими впечатлениями поделился также Микоян. Хрущев же постоянно задавал вопросы, акцентируя внимание собравшихся на обеспечении обороноспособности Кубы, на решимости ее руководителей и всего народа противостоять американскому нажиму. И вдруг прозвучал вопрос, неожиданность которого повергла меня в оцепенение: Хрущев спросил, как, по-моему, прореагирует Фидель на предложение установить на Кубе наши ракеты. С трудом преодолев замешательство, я все же высказал сомнение в том, что Фидель с таким предложением согласится, поскольку кубинские руководители строят свою стратегию на боеготовности всего народа и на солидарности мирового общественного мнения, народов Латинской Америки с кубинской революцией.
Мне на это возразил маршал Малиновский, который сказал, что в свое время республиканское правительство Испании открыто пошло на то, чтобы принять военную помощь Советского Союза, а у Кубы должно быть еще больше причин для этого.
Тогда Хрущев в обстоятельном выступлении сказал, что если Фидель сочтет наше предложение неприемлемым, то мы окажем Кубе помощь любыми другими средствами, которые, впрочем, вряд ли остановят агрессора. Я не дословно цитирую, а привожу смысл высказываний Н. С. Хрущева. Он сказал далее о своей абсолютной уверенности в том, что в отместку за поражение на Плайя Хирон американцы предпримут вторжение на Кубу уже не с помощью наемников, а собственными вооруженными силами: на этот счет у нас есть достоверные данные. Мы, продолжал он, должны найти столь эффективное средство устрашения, которое удержало бы американцев от этого рискованного шага, ибо наших выступлений в ООН в защиту Кубы явно недостаточно.
Надо дать им понять, что, напав на Кубу, они будут иметь дело не только с одной непокорной страной, но и с ядерной мощью Советского Союза. Надо максимально повысить плату за военную авантюру против Кубы, в какой-то мере уравнять угрозу Кубе угрозой самим Соединенным Штатам. Логика подсказывает, говорил Хрущев, что таким средством может быть только размещение наших ракет с ядерными боеголовками на территории Кубы.
Поскольку американцы уже окружили Советский Союз кольцом своих военных баз и ракетных установок различного назначения, мы должны заплатить им их же монетой, дать им попробовать собственное лекарство, чтобы на себе почувствовать, каково живется под прицелом ядерного оружия. Говоря об этом, Хрущев подчеркнул необходимость проведения этой операции в условиях строгой секретности, чтобы американцы не обнаружили ракет до того, как они будут приведены в полную боевую готовность. Особенно важно избежать огласки в период накала в США политических страстей — кампании по выборам в конгресс, назначенным на 6 ноября 1962 года. А после этого, считал Хрущев, можно будет обнародовать соглашение о ракетах, если оно будет одобрено кубинским правительством. Тогда Куба окажется в фокусе мировой политики, и американцам будет уже поздно что-либо предпринимать против нее. Мы же будем разговаривать с Америкой на равных.
Конечно, подчеркивал Хрущев, необходимо избрать такой способ противодействия американской угрозе в отношении Кубы, который не привел бы к началу термоядерной войны. Он высказал уверенность, что прагматичные американцы не отважатся на безрассудный риск, точно так же как мы сейчас не можем ничего предпринять против нацеленных из Турции, Италии, ФРГ на Советский Союз американских ракет. Должны же здравомыслящие политики в США рассуждать так же, как сегодня рассуждаем мы, заключил Хрущев.
На совещании было принято решение направить в Гавану делегацию в составе Ш. Р. Рашидова, маршала С. С. Бирюзова и автора этих строк для обсуждения с кубинским руководством идей, высказанных Н. С. Хрущевым. Перед самым отлетом мы были при Президиума ЦК КПСС, находившиеся в то время в Москве. Хрущев повторил высказанные на прошлой встрече соображения и пожелал нам успеха. На этом совещании царило полное единодушие, и потому распространенная впоследствии западной прессой версия, будто в советском руководстве была оппозиция этим планам Хрущева, не соответствует действительности.
В середине мая мы прибыли в Гавану. Надо сказать, что мое положение было довольно деликатным: официально я еще не был назначен послом, хотя агреман уже был запрошен у кубинцев. Тем не менее в день приезда я встретился с Раулем Кастро и попросил его срочно организовать встречу с Фиделем. Я ничего не сказал Раулю о конкретных целях нашей делегации, но, поскольку в ее составе был маршал Бирюзов, прибывший в Гавану под другой фамилией, Рауль, как мне думается, понял, о чем пойдет речь. Через несколько часов вечером состоялась наша встреча с Фиделем, на которой присутствовал и Рауль.
Разговор начался с сообщения об озабоченности Советского правительства развитием событий вокруг Кубы, наращиванием агрессивных действий США, что могло привести к их вооруженному вторжению. Наши и кубинские оценки создавшегося положения оказались идентичными.
Затем было сказано, что правительство СССР всеми возможными средствами готово помочь Кубе в укреплении ее обороноспособности вплоть до рассмотрения вопроса о размещении на ее территории советских ракет средней дальности, если кубинские друзья сочтут для себя полезным такое средство устрашения потенциального агрессора. Далее были изложены приведенные выше мысли Н. С. Хрущева.
Фидель на минуту задумался, а затем сказал, что ему эта идея представляется очень интересной, поскольку она, кроме защиты кубинской революции, послужит интересам мирового социализма и угнетенных народов в их противоборстве с обнаглевшим американским империализмом, который повсюду в мире пытается диктовать свою волю. Таким образом. Куба могла бы внести свой вклад в общее дело антиимпериалистической борьбы. Но он пообещал обсудить этот вопрос с ближайшими соратниками и лишь потом дать нам окончательный ответ. Мне показалось тогда, что Фидель еще до нашей встречи понял, о чем пойдет речь, и уже был почти готов к положительному ответу. На следующий день состоялась новая беседа, на которой с кубинской стороны кроме Фиделя присутствовали Рауль Кастро, Эрнесто Че Гевара, Освальдо Дортикос и Блас Рока. Ответ их был однозначен: да.
Проведение в Москве конкретных переговоров и выработка соглашения о размещении на территории Кубы советских ракет были поручены Раулю Кастро. Он прилетел в СССР в июне. В условиях абсолютной секретности состоялись его переговоры с Н. С. Хрущевым, маршалами Р. Я. Малиновским и С. С. Бирюзовым; переводчиком был я. К работе над соглашением были привлечены еще лишь два или три генерала, причем даже перевод проекта документа на испанский язык пришлось делать нам с Раулем вдвоем. Соглашение, которое должны были подписать Н. С. Хрущев и Ф. Кастро, было парафировано Р. Я. Малиновским и Р. Кастро. В нем было сказано, что сами ракеты и их обслуживание будут полностью находиться в ведении советского военного командования.
В самом начале августа я прибыл в Гавану уже в качестве посла и передал Фиделю текст соглашения. Он внес в документ некоторые поправки, и в конце того же месяца в Москву с исправленным экземпляром соглашения вылетел Эрнесто Че Гевара. Однако из-за обострившейся обстановки документ так и не успели подписать на высшем уровне. Поскольку переписки между Москвой и Гаваной на сей счет не было, никаких бумаг в архивах не осталось.
Между тем уже в июле началась подготовка к отправке на Кубу как материальной части, так и воинского персонала.
К 22 октября 1962 года, когда президент США Джон Кеннеди выступил по американскому радио и телевидению с сообщением об обнаружении на Кубе советских ракет, все 42 ракеты и боеголовки к ним, а также воинский персонал уже были на месте. Некоторые ракеты были приведены в боевую готовность. Часть наших кораблей еще находилась в пути, но на них было вспомогательное снаряжение и продовольствие для воинского контингента, без чего при случае можно было и обойтись.
Первые данные об огромном увеличении количества советских судов, следовавших на Кубу, американцы получили от западногерманской разведки уже в конце августа: в самом деле, число наших судов на Балтике и в Атлантике за два-три месяца, предшествовавших кризису, увеличилось почти в десять раз. Кроме того, кубинцы, бежавшие во время и после революции в США, начали получать от своих родственников письма, в которых сообщалось о завозе “странного советского вооружения”. Хотя вся выгрузка ракет в портах и перевозка их к местам назначения осуществлялись по ночам и только советским персоналом, скрыть факт движения по дорогам надежно закамуфлированных 20-метровых ракет было трудно.
Судя по рассекреченным в США правительственным документам, фактически до начала октября американская администрация не придавала большого значения поступавшей на сей счет информации. И только 14 октября, после того как разведывательный самолет У-2, пролетавший над Кубой, сделал фотосъемку ряда стартовых площадок, специалисты пришли к выводу, что на острове устанавливаются ракеты средней дальности. Правда, сами ракеты сфотографированы не были, но подъездные пути и сконцентрированное на стартовых площадках оборудование убедили американских экспертов в том, что речь идет о ракетно-ядерном оружии. 16 октября об этом был проинформирован президент США, под председательством которого был сформирован специальный штаб при Совете национальной безопасности, начавший ежедневные заседания с целью разработки ответных мер. В штаб входили вице-президент Л. Джонсон, министр обороны Р. Макнамара, министр юстиции, брат президента Р. Кеннеди, госсекретарь Д. Раек, его заместитель Л. Болл, директор ЦРУ Д. Маккоун, председатель Объединенного комитета начальников штабов М. Тэйлор, специальный помощник президента по национальной безопасности М. Банди, министр финансов Д. Диллон, посол США в СССР Л. Томпсон, постоянный представитель США в ООН Э. Стивенсон, советники Т. Соренсен и Д. Ачесон. До 22 октября заседания штаба велись в строгой тайне. Ни в Москве, ни в Гаване тогда еще не было известно о том, что ракеты обнаружены американцами.
В своем обращении к американскому народу 22 октября президент Дж. Кеннеди потребовал от СССР вывода ракет и объявил военную блокаду Кубы (поскольку фактически это означало объявление войны, он назвал блокаду карантином).
Чтобы не обострять конфликта, ряду наших кораблей, следовавших на Кубу, было дано указание изменить курс, но несколько судов, не обращая внимания на предупреждения со стороны американских военных кораблей, все же прорвались к острову. Американцами было остановлено и проверено только одно зафрахтованное Советским Союзом канадское судно, доставлявшее на Кубу сельскохозяйственные машины.
На другой день после речи Дж. Кеннеди Н. С. Хрущев направил ему большое письмо, в котором доказывал законность действий двух суверенных государств — СССР и Кубы, вынужденных в ответ на неприкрытые агрессивные действия США принять меры для обеспечения безопасности Кубы. Хрущев призывал Кеннеди не поддаваться милитаристскому психозу и не толкать человечество в пучину ядерной катастрофы. В послании звучали твердость и уверенность в правоте предпринятых СССР и Кубой действий, а также призыв к мирному урегулированию сложившейся ситуации. На следующий день Кеннеди ответил Хрущеву, что будет твердо отстаивать свои позиции, и повторил угрозу применить силу, если ракеты не будут убраны. Узел конфликта завязывался все туже и туже.
С 23 по 28 октября обмен такими письмами проходил ежедневно. Со всеми этими документами я знакомил Фиделя Кастро, и он, таким образом, активно участвовал в переписке, высказывая свои суждения об аргументах Кеннеди и Хрущева, подсказывая нам пути преодоления возникавших на переговорах трудностей. В те тревожные дни Фидель проявлял поистине олимпийское спокойствие и уверенность в том, что если мы сохраним твердость, то американцы не отважатся на осуществление своих угроз. Он прекрасно знал психологию своих северных соседей. В то же время он вел неустанную работу по мобилизации вооруженных сил республики и всего народа на отпор агрессорам.
Надо подчеркнуть, что революционная Куба не дрогнула перед этими испытаниями. Вся страна превратилась в четко управляемый и организованный военный лагерь. Мужество кубинцев передавалось и нам, советским людям, в том числе воинскому контингенту, готовому выполнить свой интернациональный долг. Не было никакой паники, никто не пытался покинуть Кубу.
А в субботу, 27 октября, над островом был сбит американский разведывательный самолет У-2. Его пилот Андерсон погиб. Обстановка в США накалилась до предела: тот день американцы называют “черной субботой”. Президент, подвергавшийся сильному нажиму “ястребов”, требовавших немедленного возмездия, расценил это событие как решимость СССР не отступать перед угрозами, даже с риском начала ядерной войны. Если до этого он придерживался арсенала традиционных военно-политических средств, то теперь понял, что только дипломатия, только равноправные переговоры и компромиссы могут стать эффективными средствами разрешения кризиса.
Кстати, тогда был пущен слух, что самолет У-2 сбили кубинцы. Один эмигрант, называвший себя “очевидцем”, даже доказывал позднее в газетной публикации, что “кнопку пускового устройства ракеты нажал сам Фидель Кастро”. Президент США не поверил этим слухам, но он был убежден, что самолет сбит по приказу Советского правительства. На самом же деле, как нам стало известно, самолет сбили по приказу командующего ПВО группы советских войск на Кубе.
Самолет появился на высоте 22 тысяч метров и через 20 минут должен был оказаться в зоне досягаемости ракеты. Наш командующий ПВО, зная о приказе Ф. Кастро своим вооруженным силам сбивать без предупреждения все военные самолеты, появляющиеся в воздушном пространстве Кубы, и не имея времени на размышление, отдал приказ о поражении цели. Самолет Андерсона был сбит первой же ракетой...
Сложившаяся ситуация подтолкнула президента США к решению искать любые средства для политического урегулирования кризиса. Почувствовав, что США находятся в преддверии войны, он поручил своему брату Роберту срочно встретиться с советским послом в Вашингтоне А. Ф. Добрыниным. В обмен на вывод советских ракет Дж. Кеннеди принимал на себя джентльменское обязательство не только не нападать на Кубу, но и удерживать своих союзников от этого шага.
В ночь на 28 октября Советским правительством без консультации с Фиделем Кастро было решено принять условия Кеннеди. Последнее письмо Председателя Совета Министров СССР Н. С. Хрущева президенту США Дж. Кеннеди было передано от крытым текстом по Московскому радио. Позднее, во время визита Ф. Кастро в СССР в мае 1963 года, Хрущев рассказывал, что такая поспешность была вызвана полученными из США достоверным” данными о принятом американским военным командованием решении начать 29 или 30 октября бомбардировку советских ракетных установок и кубинских военных объектов с последующим вторжением на остров. Хрущев сказал, что ночь на 28 октября все члены Президиума ЦК КПСС провели в Кремле, готовя последнее письме американскому президенту. По его словам, текст послания начал передаваться по радио, когда его конец еще не был отредактирован Поэтому, говорил Хрущев, у советского руководства не оставалось времени, чтобы согласовать свое решение с Гаваной: мир висел на волоске.
За сутки до того, в ночь на 27 октября, Фидель довольно долге пробыл в нашем посольстве. Несмотря на присущую ему выдержку, он тоже оценивал обстановку как весьма тревожную. Однако ни он, ни мы в посольстве не ожидали того, что произошло дальше: подобный финал невозможно было предугадать и на основе полученных из Москвы шифровок.
И вот в воскресенье, 28 октября, около 7 часов утра мне в посольство позвонил президент республики Освальдо Дортикос и сказал, что радио сообщает о принятом в СССР решении вывести ракеты с Кубы. Помню, я ответил ему, что американское радио способно запустить любую “утку” и что из Москвы у меня нет никаких сведений на этот счет. Но когда Дортикос сказал, что речь идет о передаче Московского радио, я почувствовал себя самым несчастным человеком на земле, представив к тому же и реакцию Фиделя.
Да, Дортикос подтвердил, что Фидель был страшно разгневан этим сообщением и уехал совещаться с кубинскими военными начальниками. Меня же президент просил немедленно проинформировать его, когда будет получено первое сообщение из Москвы. Через час или два я получил шифровку. На одной страничке текста сообщались мотивы этого срочного и не согласованного с кубинцами решения; конечно же, столь скупо изложенные доводы не могли удовлетворить руководителей республики. Я сам отвез телеграмму Дортикосу, втайне надеясь встретиться у него с Фиделем. Но встреча не состоялась ни тогда, ни в последующие три-четыре дня.
А с Дортикосом я продолжал поддерживать постоянную связь. И вот к вечеру 28 октября пришла вторая — большая — телеграмма, в которой подробно излагался ход событий, предшествовавших решению Москвы, анализировалась обстановка вокруг Кубы и оценивались в этой связи перспективы кубинской революции. В шифровке подчеркивалось, что правительство СССР ни при каких обстоятельствах не откажется от выполнения своего интернационального долга и обязательств по защите Кубы, доказывалось, что любое иное решение в создавшейся ситуации означало бы мировой пожар, а следовательно, и гибель кубинской революции. Теперь, говорилось в сообщении, Куба получила определенный период спокойного развития, поскольку президент США Кеннеди не сможет нарушить своего джентльменского слова относительно Кубы. Что же касается размещения советских ракет, то, несмотря на непредвиденный финал, оно было оправданным, ибо главная цель — спасение кубинской революции — достигнута.
Такая телеграмма несколько успокоила президента Дортикоса, однако с Фиделем я по-прежнему встретиться не смог и реакции его не узнал. Он же сам в то время выступал в воинских частях и на предприятиях, призывая народ крепить единство и быть готовым к отпору. Тогда-то он и выдвинул знаменитые “Пять требований кубинского народа”, выполнение которых должно было обеспечить мир и безопасность, а также соблюдение суверенных прав республики:
1. Прекращение экономической блокады и всех мер экономического давления, которые США проводят против Кубы в разных частях света;
2. Прекращение всех видов подрывной деятельности, в том числе заброски на остров шпионов и диверсантов с оружием;
3. Прекращение пиратских полетов над Кубой с военных баз США;
4. Прекращение нарушений воздушного и морского пространства республики кораблями и самолетами США;
5. Уход американцев с военной базы Гуантанамо и возвращение оккупированной ими территории Кубе.
СССР официально поддержал эти требования, но, к сожалению, они не стали основой для переговоров с американцами: США и слышать об этом не хотели. Так что это была программа-максимум, недостижимая на том этапе переговоров.
29 октября 1962 года Советское правительство приняло решение направить на Кубу для переговоров с руководством республики А. И. Микояна. По пути он остановился в Нью-Йорке для встречи с постоянным представителем США в ООН Эдлаем Стивенсоном и бывшим верховным комиссаром США в Германии, а в ту пору советником президента по вопросам разоружения Джоном Макклоем (по поручению Кеннеди оба они вели переговоры с находившимся там заместителем министра иностранных дел СССР В. В. Кузнецовым) .
2 ноября А. И. Микоян прибыл в Гавану. За два дня до тоге Кубу посетил исполнявший тогда обязанности генерального секретаря ООН У Тан, который вел переговоры с кубинским руководством и нашим посольством о порядке вывоза ракет. Мы заверили У Тана, что в кратчайший срок все 42 ракеты будут демонтированы и направлены в морские порты. С кубинцами он вел переговоры об организации инспекции над демонтажем и вывозом ракетного оружия. После переговоров с У Таном Фидель Кастро в своем выступлении по телевидению 1 ноября заявил: “Мы не нарушали никакого права, не совершали никакой агрессии против кого бы то ни было. Поэтому инспекция является еще одной попыткой унизить нашу страну. Поэтому мы ее не принимаем”. В том же выступлении кубинский руководитель коснулся отношений с Советским Союзом. Он сказал: “Нужно особенно напомнить о том, что вс все трудные моменты, когда мы встречались с американской агрессией... мы всегда опирались на дружескую руку Советского Союза. За это мы благодарны ему, и об этом мы должны говорит! во весь голос. Советские люди, которых мы видим здесь... сделали для нас очень много. Кроме того, советские военные специалисты, которые были готовы умереть вместе с нами, очень много сделали в обучении и подготовке наших вооруженных сил”
В тот же день, впервые после мучительного перерыва, я вновь встретился с Фиделем и нашел его в хорошем расположение духа. А на следующий день мы вместе встречали на аэродроме А. И. Микояна.
Анастасу Ивановичу предстояли нелегкие переговоры в Гаване. Ведь как бы ни были сильны аргументы в пользу спешного вывода ракет, все же объяснить наше одностороннее решение, без консультации с главным участником событий — Республикой Куба было не так-то просто.
К сожалению, как это нередко случается в столь сложны? ситуациях, ни мы, ни кубинцы не продумали заранее всех альтернативных вариантов, связанных с конкретным развитием обстановки после размещения на острове наших ракет. Такие варианты пришлось потом вырабатывать буквально на ходу. Следует иметь в виду и тот факт, что к операции был привлечен очень малый круг людей. Я и до сих пор не нахожу объяснения, почему из Москвы не была послана телеграмма Фиделю хотя бы с уведомлением о готовившемся решении относительно вывода ракет...
Впрочем, могу предположить, что Н. С. Хрущев, зная непреклонный характер кубинского руководителя, сознательно пошел на такой шаг. Думаю, он понимал, что Фидель сразу не согласите! с нашим решением и время будет упущено. А промедление, как очевидно, представлялось Хрущеву, было смерти подобно. Усмотрев в заверениях Кеннеди выход из тупиковой ситуации и поняв, что в результате такого шага кубинская революция не только получит передышку, но и будет спасена, Хрущев, как мне кажется, решился даже на временную утрату своего авторитета у кубинцев. Он, думается, твердо верил в то, что такой дальновидный политик, как Фидель Кастро, со временем поймет и по достоинству оценит наш поступок.
Так оно и произошло. Полгода спустя после карибского кризиса Фидель, выступая 23 мая 1963 года на митинге в Москве, заявил: “Во всем величии будет сиять страна, которая во имя защиты маленького народа, на много тысяч миль отдаленного от нее, положила на весы термоядерной войны благополучие, выкованное за 45 лет созидательного труда и ценой огромных жертв! Советская страна, потерявшая во время Великой Отечественной войны против фашистов больше жизней, чем насчитывает все население Кубы... не поколебалась взять на себя риск тяжелой войны в защиту нашей маленькой страны! История не знает подобных примеров солидарности! Это и есть интернационализм! Это и есть коммунизм!”
В ходе визита в СССР, продолжавшегося 38 дней, Фидель посетил многие города, повсюду встречая радушие и искреннюю любовь к себе со стороны наших людей. Н. С. Хрущев много дней провел вместе с Фиделем за дружескими беседами — как правило, в непринужденной, зачастую семейной обстановке, на дачах под Москвой и в Пицунде, на охоте, в поездках по стране. Они посетили стартовую площадку и шахту межконтинентальной ракеты. Обсуждались вопросы экономического и научно-технического сотрудничества СССР и Кубы, в частности было договорено о производстве у нас комбайна для уборки сахарного тростника, и уже в конце того же года первые образцы машин были отправлены на Кубу (в 70-х годах там был построен с нашей помощью завод по производству 600 комбайнов в год, что решило проблему механизации сельского хозяйства и высвободило сотни тысяч рабочих рук).
В общем, я убежден, что тот первый визит Ф. Кастро в нашу страну сыграл решающую роль в становлении советско-кубинской дружбы и полностью ликвидировал недоразумения, возникшие в период карибского кризиса. Еще через полгода, в январе 1964 года, Фидель вторично прилетел в СССР — уже с рабочим визитом, который помог дальнейшему упрочению дружбы между обеими странами. Позднее, 19 мая 1977 года, отвечая на вопрос американской журналистки Барбары Уолтере, возникли ли у Кубы разногласия с Советским Союзом, Фидель сказал: “Я вспоминаю, что во времена карибского кризиса между нами имели место разногласия... Думаю, что это было результатом нашей политической незрелости. Теперь мы много лучше знаем и себя, и советских людей. Даже тогда, когда между нами возникали расхождения, советские представители проявляли к нам максимум терпения. Они никогда не прибегали к репрессивным мерам воздействия и продолжали помогать нам”.
Но вернемся к прерванному рассказу. Итак, 2 ноября 1962 года. После встречи А. И. Микояна в аэропорту и размещения гостя в особняке кубинского правительства состоялась короткая неофициальная беседа с Фиделем. Она не затронула никаких политических вопросов и носила, так сказать, личный характер. Но не было в той беседе и свойственного эмоциональным кубинцам чувства дружбы. Нельзя было не заметить, что Фидель, питая явное уважение к Анастасу Ивановичу, словно сдерживал себя от неосторожных высказываний. Такой прием сильно озадачил Микояна, и он как-то сник.
На следующий день в квартире у Фиделя была назначена первая рабочая встреча. Мы приехали туда к девяти утра. С нами был только переводчик. Фидель был один.
Только мы сели за стол, как раздался звонок из посольства. Я подошел к телефону, и наш шифровальщик сказал, что поступила телеграмма от Н. С. Хрущева, который сообщает о кончине супруги Анастаса Ивановича. В полном расстройстве чувств я доложил ему о телеграмме Хрущева, не сказав, конечно, о ее содержании. Микоян попросил меня съездить в посольство, до которого было буквально минут пять на машине.
Зная, что Фидель выскажет Анастасу Ивановичу резкие суждения по поводу нашего решения вывести ракеты без консультации с Кубой, я тихо попросил секретаршу Фиделя Селию Санчес запиской предупредить его о случившемся, что она и сделала немедленно. Так что, пока я отсутствовал, Фидель не начинал разговора по существу вопроса и проявил к гостю максимум корректности.
Вернувшись, я вручил Анастасу Ивановичу телеграмму, в которой после соболезнований говорилось, что он может сам принять решение, возвращаться ли ему в Москву.
Воцарилась всеобщая растерянность. Переговоры так и не начались, мы вернулись в особняк, и Микоян уединился в своей комнате. Примерно через час он вышел и сообщил о своем решении отправить в Москву спецсамолетом, на котором он прилетел, прибывшего вместе с ним сына Серго. Поскольку вопрос сохранения пошатнувшейся дружбы с Кубой слишком серьезен, продолжал, обращаясь к нам, Анастас Иванович, он видит свой долг в продолжении переговоров, тем более что его возращение в Москву горю уже не поможет...
Этот поступок А. И. Микояна снискал ему всеобщую симпатию кубинцев и, повлияв эмоционально на ход переговоров, привел к потеплению наших отношений. В тот же день Анастас Иванович получил соболезнование, подписанное всем кубинским руководством. Его навестили жены руководителей республики. А вечером Фидель Кастро и все его соратники посетили особняк, где жил Микоян, и лично выразили ему глубокое сочувствие по поводу тяжкой утраты. Анастас Иванович получил сотни писем и телеграмм от коллективов трудящихся и общественных деятелей Кубы.
И когда через день возобновились переговоры с Фиделем Кастро и другими кубинскими руководителями, они, особенно в первые дни, шли уже, можно сказать, в щадящем режиме. Но все-таки беседы эти продолжались с перерывами целых три недели и временами были очень трудными.
Переговоры А. И. Микояна с Фиделем Кастро в Гаване и В. В. Кузнецова с представителями президента США и У Таном в Нью-Йорке постоянно координировались через Москву. Несмотря на то что в нашем проекте резолюции, представленном еще 23 октября Совету Безопасности ООН, предлагалось, чтобы США, СССР и Куба вступили в переговоры с целью нормализации обстановки и предотвращения военной угрозы, американская администрация демонстративно игнорировала Кубу и не желала вступать с ней ни в какие контакты. Делая явный расчет на унижение Кубы, Вашингтон хотел решать все вопросы только с Советским Союзом, без ее участия, даже те, которые прямо затрагивали ее интересы. И хотя Фидель как бы негласно участвовал и в переговорах Н. С. Хрущева с Дж. Кеннеди, и позднее — через А. И. Микояна — в переговорах В. В. Кузнецова с представителями президента США, так как без его согласия невозможно было достичь каких-либо результатов, все же формально, как того и добивались американцы, Республика Куба была отстранена от прямого участия в этих делах. И это обстоятельство, конечно, более всего удручало кубинских руководителей, затрудняя и наши беседы с ними.
Главная попытка американцев унизить Кубу заключалась в том, чтобы добиться нашего согласия на инспектирование их военными непосредственно на кубинской территории демонтажа и вывоза ракет. Разумеется, мы предложили американцам решать этот вопрос с правительством Кубы, и конечно же они от этого отказались. А Фидель сразу сказал Микояну, что Куба никогда не допустит на свою территорию никаких инспекторских групп — ни из США, ни от ООН. Почему бы, добавил Фидель, американцам не поверить в ваше джентльменское заверение вывести ракеты, если вы сами поверили в джентльменские заверения Кеннеди не нападать на Кубу? Да, Фидель не верил в обещания американцев и говорил, что любые наши уступки лишь приведут к выдвижению Вашингтоном новых требований. США, говорил он, будут использовать политику шантажа и запугиваний, ибо не понимают другого языка, кроме языка силы.
И даже когда в поисках выхода из создавшегося тупика мы высказали идею допуска инспекторов на советские суда, Фидель сказал, что это дело СССР, но что в своих территориальных водах Куба такого не позволит. Это не каприз, а защита наших суверенных прав, твердо сказал кубинский руководитель.
США еще долго продолжали настаивать на своих требованиях, но, убедившись в непреклонности Кубы, вынуждены были согласиться с планом погрузки незачехленных ракет на палубы советских судов и фотографирования их со своих кораблей и самолетов в международных водах.
Фидель неоднократно говорил тогда, что если мы уступим американцам в вопросах инспекции, то они пойдут дальше и потребуют новых уступок. И надо отдать ему должное: уже в первых беседах он почти точно предсказал, с какими новыми требованиями выступят американцы, если мы в чем-то им уступим: 1. Вывод бомбардировщиков Ил-28, хотя эти устаревшие самолеты и не угрожают безопасности США; 2. Вывод быстроходных торпедных катеров типа “Комар”; 3. Вывод нашего воинского контингента; 4. Включение в состав кубинского правительства изгнанных революцией и окопавшихся в Майами буржуазных политиканов.
Нам же казалось, что Фидель слишком преувеличивает опасность, ибо мы полагали, что США, напуганные кризисом, удовлетворятся разумным компромиссом и не будут обострять обстановку. Но кубинский руководитель оказался прав. В течение первых двух недель переговоров американцы действительно выставили одно за другим почти все предвиденные Фиделем требования. Лишь на домогательство включить в правительство республики эмигрантское отребье они не осмелились, поняв, что это может привести к срыву переговоров.
В итоге, несмотря на длительное сопротивление кубинских товарищей, нам все же пришлось согласиться с американцами на вывод самолетов Ил-28 и торпедных катеров. Была достигнута договоренность об оставлении на Кубе военного соединения, которое могло бы оказывать кубинцам помощь в овладении советской военной техникой.
Переговоры в Гаване и Нью-Йорке завершились 20 ноября 1962 года — после того как президент США Дж. Кеннеди объявил о снятии блокады. Советские ракеты к тому времени уже были вывезены с Кубы. Советское правительство дало указание нашим вооруженным силам об отмене повышенной боевой готовности. Такое же указание последовало и от главнокомандующего Объединенными вооруженными силами государств — участников Варшавского Договора. Так закончился карибский кризис.
Что бы я хотел сказать в заключение как очевидец и участник тех тревожных и памятных событий?
Во-первых, объективный анализ ситуации, сложившейся осенью 1962 года, показывает, что размещение советских ракет на Кубе не породило, а, напротив, в конечном итоге предотвратило дальнейшие агрессивные и потому весьма опасные действия американского империализма в районе Карибского моря; это, в свою очередь, спасло революционную Кубу и заставило США, хотелось им того или нет, уважать суверенитет острова Свободы. За минувшие с той поры 26 лет Куба успешно продолжала строительство социалистического общества. Социализм заставил признать свое право на существование и в Западном полушарии.
Мне пришлось после кризиса проработать послом на Кубе еще более пяти лет, а затем много раз — в том числе и в нынешнем году — бывать в Гаване. Могу твердо сказать: наша дружба стала еще крепче.
Во-вторых, карибский кризис был детищем “холодной войны”. Конфронтация между великими державами, сопровождавшаяся в ту пору политикой взаимных угроз, и стала фоном для событий осени 1962 года. Поэтому установка наших ракет на Кубе в тех условиях (подчеркиваю: в тех условиях!) была закономерной; ибо такой шаг, с одной стороны, защищал кубинскую революцию от внешней агрессии, а с другой — привел к равенству противостоявших друг другу сил, заставил США вступить в диалог с Советским Союзом на паритетных началах. А ведь паритет, примерное равенство сил и дали возможность для проводимого сегодня обеими сторонами равномерного снижения уровня вооружений.
В-третьих, именно после ликвидации карибского кризиса начались практические поиски путей к общему ослаблению международной напряженности, к разрядке, ибо всем стало ясно, что иной альтернативы сохранению мира на земле нет. При ликвидации карибского кризиса восторжествовали разум, здравый смысл. Поэтому мне хочется закончить тем, с чего были начаты заметки: именно тогда, 26 лет назад, в чрезвычайной ситуации был испробован новый подход к решению острейших международных проблем. Сегодня мы являемся свидетелями того, как целая система, именуемая новым политическим мышлением, прокладывает себе путь в качестве нормы международных отношений.
ОПУБЛИКОВАНО: Открывая новые страницы...Международные вопросы: события и люди /Сост. Н. В. Попов.-Москва.: Политиздат, 1989. С.157-172.
Вторая половина октября 1962 года вошла в историю под названием “карибскии кризис”, возникший в атмосфере обострения “холодной войны” и поставивший мир на грань ядерной катастрофы. Человечество, оказавшееся поистине в шоковом состоянии, во всей полноте ощутило реальность апокалипсиса. К счастью, силы разума взяли тогда верх над безрассудством и разыгравшимися эмоциями. Государственные деятели СССР, США и Кубы впервые осознали, что такое “ядерный тупик”, и, проявив необходимый реализм при ликвидации кризисной ситуации, нашли в себе силы вступить на путь решения острейших международных проблем не военными, а политическими средствами. Это было за четверть века до провозглашения “нового политического мышления”. Но не будет преувеличением сказать, что уроки карибского кризиса, предостерегающие от поспешных, не продуманных до конца действий, стали серьезным вкладом в разработку и нового мышления, и новых подходов к событиям на мировой арене. Мы публикуем записки Александра Ивановича Алексеева, бывшего в годы, о которых идет речь, послом СССР в Республике Куба.
Как непосредственный участник тех событий 1962 года, я с уверенностью могу утверждать, что решение о размещении на Кубе советских ракет средней дальности было принято правительствами обеих стран с единственной целью — предотвратить неминуемое вооруженное вторжение на остров Свободы, которое готовилось агрессивными кругами США.
Но сначала немного предыстории. Я фактически оказался первым советским человеком, прибывшим на Кубу после революции, которая победила, как известно, в первый день нового, 1959 года; в качестве корреспондента ТАСС мне пришлось в одиночестве пробыть там еще несколько месяцев.
Надо сказать, что в СССР в ту пору почти ничего не знали ни о характере кубинской революции, ни о ее вождях, поскольку пользовались лишь сообщениями иностранных информационных агентств, которые, разумеется, искажали суть событий на Кубе в угоду собственным интересам. И вот, прибыв 1 октября 1959 года в Гавану, я не только стал свидетелем поистине всенародной любви кубинцев к Фиделю Кастро и поддержки проводившихся в стране реформ, но и столкнулся с оголтелой антисоветской и антикоммунистической пропагандой большинства буржуазных газет, доставшихся революции в наследство от прежних проамериканских режимов. Для того чтобы правильно понять характер кубинской революции, необходимо было побеседовать с ее лидерами.
Первая встреча состоялась у меня 12 октября с Эрнесто Че Геварой, который сказал, что, по его личному мнению, для завоевания свободы и независимости у Кубы нет иного пути, кроме строительства социалистического общества и установления дружественных отношений со странами социалистического содружества. Че организовал мне через три дня встречу с Фиделем, который сказал в той беседе, что революция ставит целью создание справедливого общества без эксплуатации и намерена его защищать посредством вооружения народа. Фидель не говорил о строительстве “социалистического общества” (хотя особой разницы между его словами и Че Гевары я не усмотрел), он особо отметил, что общественное мнение Кубы еще подвержено влиянию антисоветской и антикоммунистической пропаганды и пока не готово к восстановлению дипломатических отношений с СССР. По этой причине Фидель предложил показать в Гаване советскую торгово-промышленную выставку, которая в то время проходила в мексиканской столице.
Выставка открылась в феврале I960 года и буквально поразила большинство кубинцев, не имевших до той поры практически никакого представления о нашей стране. На открытие выставки прибыл Анастас Иванович Микоян, с которым после того у Фиделя и других кубинских руководителей сложились самые теплые, дружеские отношения. Думаю, именно тогда они по-настоящему поверили, что СССР будет бескорыстно помогать Кубе.
Тогда-то и был решен вопрос о восстановлении в подходящий момент дипотношений между нашими странами. А через три месяца был подписан официальный документ об открытии посольств в Гаване и Москве. Подчеркну, что именно А. И. Микоян сыграл решающую роль в становлении советско-кубинской дружбы и до конца своих дней он делал все возможное для ее укрепления.
После восстановления дипотношений меня назначили советником советского посольства в Гаване, и на этом посту я проработал почти два года. А в начале мая 1962 года меня неожиданно вызвали в Москву. На другой же день после приезда я был приглашен на беседу к Н. С. Хрущеву, от которого узнал о решении назначить меня послом в Республике Куба. Беседа один на один продолжалась в его кремлевском кабинете более часа. Я рассказывал Хрущеву о проблемах Кубы, о Фиделе, Эрнесто Че Геваре, Рауле Кастро, других руководителях страны. Он задавал мне немало вопросов, причем по ходу беседы, когда требовалось принятие каких-либо решений, не раз снимал трубку телефона и поручал секретарю ЦК КПСС Ф. Р. Козлову разобраться с тем или иным нашим ведомством.
Н. С. Хрущев с большой симпатией говорил о лидерах кубинской революции, уточнял известные ему факты и события. Чувствовалось, что он хорошо понимал положение в стране, о котором знал от многих людей, кому уже довелось побывать там. Особенно мне было здесь заметно влияние Микояна, который был по-настоящему очарован умом и мужеством Фиделя; много рассказывали Н. С. Хрущеву о Кубе его дочь Рада и А. И. Аджубей.
В общем, мне было легко разговаривать с Никитой Сергеевичем на тему Кубы и ее революции: он понимал меня с полуслова. В конце беседы Хрущев пожелал мне успехов в работе и сказал, что Советское правительство сделает все возможное, чтобы помочь революционному народу отстоять свои завоевания от происков американского империализма. Однако он ни словом не обмолвился и даже не намекнул, что у него уже есть намерение, в случае согласия Гаваны, разместить на Кубе наши ракеты. Он только пообещал вызвать меня еще раз, чтобы побеседовать о проблемах Кубы в присутствии других советских руководителей.
Через четыре дня в Кремле состоялась новая беседа, на которой кроме Н. С. Хрущева присутствовали Ф. Р. Козлов, А. И. Микоян, маршал Р. Я. Малиновский, министр иностранных дел А. А. Громыко, командующий ракетными войсками маршал С. С. Бирюзов. Не хотелось вспоминать еще одного участника, но что было, то было: присутствовал и тогдашний кандидат в члены Президиума ЦК КПСС Ш. Р. Рашидов.
Я вновь рассказывал о кубинских делах, своими впечатлениями поделился также Микоян. Хрущев же постоянно задавал вопросы, акцентируя внимание собравшихся на обеспечении обороноспособности Кубы, на решимости ее руководителей и всего народа противостоять американскому нажиму. И вдруг прозвучал вопрос, неожиданность которого повергла меня в оцепенение: Хрущев спросил, как, по-моему, прореагирует Фидель на предложение установить на Кубе наши ракеты. С трудом преодолев замешательство, я все же высказал сомнение в том, что Фидель с таким предложением согласится, поскольку кубинские руководители строят свою стратегию на боеготовности всего народа и на солидарности мирового общественного мнения, народов Латинской Америки с кубинской революцией.
Мне на это возразил маршал Малиновский, который сказал, что в свое время республиканское правительство Испании открыто пошло на то, чтобы принять военную помощь Советского Союза, а у Кубы должно быть еще больше причин для этого.
Тогда Хрущев в обстоятельном выступлении сказал, что если Фидель сочтет наше предложение неприемлемым, то мы окажем Кубе помощь любыми другими средствами, которые, впрочем, вряд ли остановят агрессора. Я не дословно цитирую, а привожу смысл высказываний Н. С. Хрущева. Он сказал далее о своей абсолютной уверенности в том, что в отместку за поражение на Плайя Хирон американцы предпримут вторжение на Кубу уже не с помощью наемников, а собственными вооруженными силами: на этот счет у нас есть достоверные данные. Мы, продолжал он, должны найти столь эффективное средство устрашения, которое удержало бы американцев от этого рискованного шага, ибо наших выступлений в ООН в защиту Кубы явно недостаточно.
Надо дать им понять, что, напав на Кубу, они будут иметь дело не только с одной непокорной страной, но и с ядерной мощью Советского Союза. Надо максимально повысить плату за военную авантюру против Кубы, в какой-то мере уравнять угрозу Кубе угрозой самим Соединенным Штатам. Логика подсказывает, говорил Хрущев, что таким средством может быть только размещение наших ракет с ядерными боеголовками на территории Кубы.
Поскольку американцы уже окружили Советский Союз кольцом своих военных баз и ракетных установок различного назначения, мы должны заплатить им их же монетой, дать им попробовать собственное лекарство, чтобы на себе почувствовать, каково живется под прицелом ядерного оружия. Говоря об этом, Хрущев подчеркнул необходимость проведения этой операции в условиях строгой секретности, чтобы американцы не обнаружили ракет до того, как они будут приведены в полную боевую готовность. Особенно важно избежать огласки в период накала в США политических страстей — кампании по выборам в конгресс, назначенным на 6 ноября 1962 года. А после этого, считал Хрущев, можно будет обнародовать соглашение о ракетах, если оно будет одобрено кубинским правительством. Тогда Куба окажется в фокусе мировой политики, и американцам будет уже поздно что-либо предпринимать против нее. Мы же будем разговаривать с Америкой на равных.
Конечно, подчеркивал Хрущев, необходимо избрать такой способ противодействия американской угрозе в отношении Кубы, который не привел бы к началу термоядерной войны. Он высказал уверенность, что прагматичные американцы не отважатся на безрассудный риск, точно так же как мы сейчас не можем ничего предпринять против нацеленных из Турции, Италии, ФРГ на Советский Союз американских ракет. Должны же здравомыслящие политики в США рассуждать так же, как сегодня рассуждаем мы, заключил Хрущев.
На совещании было принято решение направить в Гавану делегацию в составе Ш. Р. Рашидова, маршала С. С. Бирюзова и автора этих строк для обсуждения с кубинским руководством идей, высказанных Н. С. Хрущевым. Перед самым отлетом мы были при Президиума ЦК КПСС, находившиеся в то время в Москве. Хрущев повторил высказанные на прошлой встрече соображения и пожелал нам успеха. На этом совещании царило полное единодушие, и потому распространенная впоследствии западной прессой версия, будто в советском руководстве была оппозиция этим планам Хрущева, не соответствует действительности.
В середине мая мы прибыли в Гавану. Надо сказать, что мое положение было довольно деликатным: официально я еще не был назначен послом, хотя агреман уже был запрошен у кубинцев. Тем не менее в день приезда я встретился с Раулем Кастро и попросил его срочно организовать встречу с Фиделем. Я ничего не сказал Раулю о конкретных целях нашей делегации, но, поскольку в ее составе был маршал Бирюзов, прибывший в Гавану под другой фамилией, Рауль, как мне думается, понял, о чем пойдет речь. Через несколько часов вечером состоялась наша встреча с Фиделем, на которой присутствовал и Рауль.
Разговор начался с сообщения об озабоченности Советского правительства развитием событий вокруг Кубы, наращиванием агрессивных действий США, что могло привести к их вооруженному вторжению. Наши и кубинские оценки создавшегося положения оказались идентичными.
Затем было сказано, что правительство СССР всеми возможными средствами готово помочь Кубе в укреплении ее обороноспособности вплоть до рассмотрения вопроса о размещении на ее территории советских ракет средней дальности, если кубинские друзья сочтут для себя полезным такое средство устрашения потенциального агрессора. Далее были изложены приведенные выше мысли Н. С. Хрущева.
Фидель на минуту задумался, а затем сказал, что ему эта идея представляется очень интересной, поскольку она, кроме защиты кубинской революции, послужит интересам мирового социализма и угнетенных народов в их противоборстве с обнаглевшим американским империализмом, который повсюду в мире пытается диктовать свою волю. Таким образом. Куба могла бы внести свой вклад в общее дело антиимпериалистической борьбы. Но он пообещал обсудить этот вопрос с ближайшими соратниками и лишь потом дать нам окончательный ответ. Мне показалось тогда, что Фидель еще до нашей встречи понял, о чем пойдет речь, и уже был почти готов к положительному ответу. На следующий день состоялась новая беседа, на которой с кубинской стороны кроме Фиделя присутствовали Рауль Кастро, Эрнесто Че Гевара, Освальдо Дортикос и Блас Рока. Ответ их был однозначен: да.
Проведение в Москве конкретных переговоров и выработка соглашения о размещении на территории Кубы советских ракет были поручены Раулю Кастро. Он прилетел в СССР в июне. В условиях абсолютной секретности состоялись его переговоры с Н. С. Хрущевым, маршалами Р. Я. Малиновским и С. С. Бирюзовым; переводчиком был я. К работе над соглашением были привлечены еще лишь два или три генерала, причем даже перевод проекта документа на испанский язык пришлось делать нам с Раулем вдвоем. Соглашение, которое должны были подписать Н. С. Хрущев и Ф. Кастро, было парафировано Р. Я. Малиновским и Р. Кастро. В нем было сказано, что сами ракеты и их обслуживание будут полностью находиться в ведении советского военного командования.
В самом начале августа я прибыл в Гавану уже в качестве посла и передал Фиделю текст соглашения. Он внес в документ некоторые поправки, и в конце того же месяца в Москву с исправленным экземпляром соглашения вылетел Эрнесто Че Гевара. Однако из-за обострившейся обстановки документ так и не успели подписать на высшем уровне. Поскольку переписки между Москвой и Гаваной на сей счет не было, никаких бумаг в архивах не осталось.
Между тем уже в июле началась подготовка к отправке на Кубу как материальной части, так и воинского персонала.
К 22 октября 1962 года, когда президент США Джон Кеннеди выступил по американскому радио и телевидению с сообщением об обнаружении на Кубе советских ракет, все 42 ракеты и боеголовки к ним, а также воинский персонал уже были на месте. Некоторые ракеты были приведены в боевую готовность. Часть наших кораблей еще находилась в пути, но на них было вспомогательное снаряжение и продовольствие для воинского контингента, без чего при случае можно было и обойтись.
Первые данные об огромном увеличении количества советских судов, следовавших на Кубу, американцы получили от западногерманской разведки уже в конце августа: в самом деле, число наших судов на Балтике и в Атлантике за два-три месяца, предшествовавших кризису, увеличилось почти в десять раз. Кроме того, кубинцы, бежавшие во время и после революции в США, начали получать от своих родственников письма, в которых сообщалось о завозе “странного советского вооружения”. Хотя вся выгрузка ракет в портах и перевозка их к местам назначения осуществлялись по ночам и только советским персоналом, скрыть факт движения по дорогам надежно закамуфлированных 20-метровых ракет было трудно.
Судя по рассекреченным в США правительственным документам, фактически до начала октября американская администрация не придавала большого значения поступавшей на сей счет информации. И только 14 октября, после того как разведывательный самолет У-2, пролетавший над Кубой, сделал фотосъемку ряда стартовых площадок, специалисты пришли к выводу, что на острове устанавливаются ракеты средней дальности. Правда, сами ракеты сфотографированы не были, но подъездные пути и сконцентрированное на стартовых площадках оборудование убедили американских экспертов в том, что речь идет о ракетно-ядерном оружии. 16 октября об этом был проинформирован президент США, под председательством которого был сформирован специальный штаб при Совете национальной безопасности, начавший ежедневные заседания с целью разработки ответных мер. В штаб входили вице-президент Л. Джонсон, министр обороны Р. Макнамара, министр юстиции, брат президента Р. Кеннеди, госсекретарь Д. Раек, его заместитель Л. Болл, директор ЦРУ Д. Маккоун, председатель Объединенного комитета начальников штабов М. Тэйлор, специальный помощник президента по национальной безопасности М. Банди, министр финансов Д. Диллон, посол США в СССР Л. Томпсон, постоянный представитель США в ООН Э. Стивенсон, советники Т. Соренсен и Д. Ачесон. До 22 октября заседания штаба велись в строгой тайне. Ни в Москве, ни в Гаване тогда еще не было известно о том, что ракеты обнаружены американцами.
В своем обращении к американскому народу 22 октября президент Дж. Кеннеди потребовал от СССР вывода ракет и объявил военную блокаду Кубы (поскольку фактически это означало объявление войны, он назвал блокаду карантином).
Чтобы не обострять конфликта, ряду наших кораблей, следовавших на Кубу, было дано указание изменить курс, но несколько судов, не обращая внимания на предупреждения со стороны американских военных кораблей, все же прорвались к острову. Американцами было остановлено и проверено только одно зафрахтованное Советским Союзом канадское судно, доставлявшее на Кубу сельскохозяйственные машины.
На другой день после речи Дж. Кеннеди Н. С. Хрущев направил ему большое письмо, в котором доказывал законность действий двух суверенных государств — СССР и Кубы, вынужденных в ответ на неприкрытые агрессивные действия США принять меры для обеспечения безопасности Кубы. Хрущев призывал Кеннеди не поддаваться милитаристскому психозу и не толкать человечество в пучину ядерной катастрофы. В послании звучали твердость и уверенность в правоте предпринятых СССР и Кубой действий, а также призыв к мирному урегулированию сложившейся ситуации. На следующий день Кеннеди ответил Хрущеву, что будет твердо отстаивать свои позиции, и повторил угрозу применить силу, если ракеты не будут убраны. Узел конфликта завязывался все туже и туже.
С 23 по 28 октября обмен такими письмами проходил ежедневно. Со всеми этими документами я знакомил Фиделя Кастро, и он, таким образом, активно участвовал в переписке, высказывая свои суждения об аргументах Кеннеди и Хрущева, подсказывая нам пути преодоления возникавших на переговорах трудностей. В те тревожные дни Фидель проявлял поистине олимпийское спокойствие и уверенность в том, что если мы сохраним твердость, то американцы не отважатся на осуществление своих угроз. Он прекрасно знал психологию своих северных соседей. В то же время он вел неустанную работу по мобилизации вооруженных сил республики и всего народа на отпор агрессорам.
Надо подчеркнуть, что революционная Куба не дрогнула перед этими испытаниями. Вся страна превратилась в четко управляемый и организованный военный лагерь. Мужество кубинцев передавалось и нам, советским людям, в том числе воинскому контингенту, готовому выполнить свой интернациональный долг. Не было никакой паники, никто не пытался покинуть Кубу.
А в субботу, 27 октября, над островом был сбит американский разведывательный самолет У-2. Его пилот Андерсон погиб. Обстановка в США накалилась до предела: тот день американцы называют “черной субботой”. Президент, подвергавшийся сильному нажиму “ястребов”, требовавших немедленного возмездия, расценил это событие как решимость СССР не отступать перед угрозами, даже с риском начала ядерной войны. Если до этого он придерживался арсенала традиционных военно-политических средств, то теперь понял, что только дипломатия, только равноправные переговоры и компромиссы могут стать эффективными средствами разрешения кризиса.
Кстати, тогда был пущен слух, что самолет У-2 сбили кубинцы. Один эмигрант, называвший себя “очевидцем”, даже доказывал позднее в газетной публикации, что “кнопку пускового устройства ракеты нажал сам Фидель Кастро”. Президент США не поверил этим слухам, но он был убежден, что самолет сбит по приказу Советского правительства. На самом же деле, как нам стало известно, самолет сбили по приказу командующего ПВО группы советских войск на Кубе.
Самолет появился на высоте 22 тысяч метров и через 20 минут должен был оказаться в зоне досягаемости ракеты. Наш командующий ПВО, зная о приказе Ф. Кастро своим вооруженным силам сбивать без предупреждения все военные самолеты, появляющиеся в воздушном пространстве Кубы, и не имея времени на размышление, отдал приказ о поражении цели. Самолет Андерсона был сбит первой же ракетой...
Сложившаяся ситуация подтолкнула президента США к решению искать любые средства для политического урегулирования кризиса. Почувствовав, что США находятся в преддверии войны, он поручил своему брату Роберту срочно встретиться с советским послом в Вашингтоне А. Ф. Добрыниным. В обмен на вывод советских ракет Дж. Кеннеди принимал на себя джентльменское обязательство не только не нападать на Кубу, но и удерживать своих союзников от этого шага.
В ночь на 28 октября Советским правительством без консультации с Фиделем Кастро было решено принять условия Кеннеди. Последнее письмо Председателя Совета Министров СССР Н. С. Хрущева президенту США Дж. Кеннеди было передано от крытым текстом по Московскому радио. Позднее, во время визита Ф. Кастро в СССР в мае 1963 года, Хрущев рассказывал, что такая поспешность была вызвана полученными из США достоверным” данными о принятом американским военным командованием решении начать 29 или 30 октября бомбардировку советских ракетных установок и кубинских военных объектов с последующим вторжением на остров. Хрущев сказал, что ночь на 28 октября все члены Президиума ЦК КПСС провели в Кремле, готовя последнее письме американскому президенту. По его словам, текст послания начал передаваться по радио, когда его конец еще не был отредактирован Поэтому, говорил Хрущев, у советского руководства не оставалось времени, чтобы согласовать свое решение с Гаваной: мир висел на волоске.
За сутки до того, в ночь на 27 октября, Фидель довольно долге пробыл в нашем посольстве. Несмотря на присущую ему выдержку, он тоже оценивал обстановку как весьма тревожную. Однако ни он, ни мы в посольстве не ожидали того, что произошло дальше: подобный финал невозможно было предугадать и на основе полученных из Москвы шифровок.
И вот в воскресенье, 28 октября, около 7 часов утра мне в посольство позвонил президент республики Освальдо Дортикос и сказал, что радио сообщает о принятом в СССР решении вывести ракеты с Кубы. Помню, я ответил ему, что американское радио способно запустить любую “утку” и что из Москвы у меня нет никаких сведений на этот счет. Но когда Дортикос сказал, что речь идет о передаче Московского радио, я почувствовал себя самым несчастным человеком на земле, представив к тому же и реакцию Фиделя.
Да, Дортикос подтвердил, что Фидель был страшно разгневан этим сообщением и уехал совещаться с кубинскими военными начальниками. Меня же президент просил немедленно проинформировать его, когда будет получено первое сообщение из Москвы. Через час или два я получил шифровку. На одной страничке текста сообщались мотивы этого срочного и не согласованного с кубинцами решения; конечно же, столь скупо изложенные доводы не могли удовлетворить руководителей республики. Я сам отвез телеграмму Дортикосу, втайне надеясь встретиться у него с Фиделем. Но встреча не состоялась ни тогда, ни в последующие три-четыре дня.
А с Дортикосом я продолжал поддерживать постоянную связь. И вот к вечеру 28 октября пришла вторая — большая — телеграмма, в которой подробно излагался ход событий, предшествовавших решению Москвы, анализировалась обстановка вокруг Кубы и оценивались в этой связи перспективы кубинской революции. В шифровке подчеркивалось, что правительство СССР ни при каких обстоятельствах не откажется от выполнения своего интернационального долга и обязательств по защите Кубы, доказывалось, что любое иное решение в создавшейся ситуации означало бы мировой пожар, а следовательно, и гибель кубинской революции. Теперь, говорилось в сообщении, Куба получила определенный период спокойного развития, поскольку президент США Кеннеди не сможет нарушить своего джентльменского слова относительно Кубы. Что же касается размещения советских ракет, то, несмотря на непредвиденный финал, оно было оправданным, ибо главная цель — спасение кубинской революции — достигнута.
Такая телеграмма несколько успокоила президента Дортикоса, однако с Фиделем я по-прежнему встретиться не смог и реакции его не узнал. Он же сам в то время выступал в воинских частях и на предприятиях, призывая народ крепить единство и быть готовым к отпору. Тогда-то он и выдвинул знаменитые “Пять требований кубинского народа”, выполнение которых должно было обеспечить мир и безопасность, а также соблюдение суверенных прав республики:
1. Прекращение экономической блокады и всех мер экономического давления, которые США проводят против Кубы в разных частях света;
2. Прекращение всех видов подрывной деятельности, в том числе заброски на остров шпионов и диверсантов с оружием;
3. Прекращение пиратских полетов над Кубой с военных баз США;
4. Прекращение нарушений воздушного и морского пространства республики кораблями и самолетами США;
5. Уход американцев с военной базы Гуантанамо и возвращение оккупированной ими территории Кубе.
СССР официально поддержал эти требования, но, к сожалению, они не стали основой для переговоров с американцами: США и слышать об этом не хотели. Так что это была программа-максимум, недостижимая на том этапе переговоров.
29 октября 1962 года Советское правительство приняло решение направить на Кубу для переговоров с руководством республики А. И. Микояна. По пути он остановился в Нью-Йорке для встречи с постоянным представителем США в ООН Эдлаем Стивенсоном и бывшим верховным комиссаром США в Германии, а в ту пору советником президента по вопросам разоружения Джоном Макклоем (по поручению Кеннеди оба они вели переговоры с находившимся там заместителем министра иностранных дел СССР В. В. Кузнецовым) .
2 ноября А. И. Микоян прибыл в Гавану. За два дня до тоге Кубу посетил исполнявший тогда обязанности генерального секретаря ООН У Тан, который вел переговоры с кубинским руководством и нашим посольством о порядке вывоза ракет. Мы заверили У Тана, что в кратчайший срок все 42 ракеты будут демонтированы и направлены в морские порты. С кубинцами он вел переговоры об организации инспекции над демонтажем и вывозом ракетного оружия. После переговоров с У Таном Фидель Кастро в своем выступлении по телевидению 1 ноября заявил: “Мы не нарушали никакого права, не совершали никакой агрессии против кого бы то ни было. Поэтому инспекция является еще одной попыткой унизить нашу страну. Поэтому мы ее не принимаем”. В том же выступлении кубинский руководитель коснулся отношений с Советским Союзом. Он сказал: “Нужно особенно напомнить о том, что вс все трудные моменты, когда мы встречались с американской агрессией... мы всегда опирались на дружескую руку Советского Союза. За это мы благодарны ему, и об этом мы должны говорит! во весь голос. Советские люди, которых мы видим здесь... сделали для нас очень много. Кроме того, советские военные специалисты, которые были готовы умереть вместе с нами, очень много сделали в обучении и подготовке наших вооруженных сил”
В тот же день, впервые после мучительного перерыва, я вновь встретился с Фиделем и нашел его в хорошем расположение духа. А на следующий день мы вместе встречали на аэродроме А. И. Микояна.
Анастасу Ивановичу предстояли нелегкие переговоры в Гаване. Ведь как бы ни были сильны аргументы в пользу спешного вывода ракет, все же объяснить наше одностороннее решение, без консультации с главным участником событий — Республикой Куба было не так-то просто.
К сожалению, как это нередко случается в столь сложны? ситуациях, ни мы, ни кубинцы не продумали заранее всех альтернативных вариантов, связанных с конкретным развитием обстановки после размещения на острове наших ракет. Такие варианты пришлось потом вырабатывать буквально на ходу. Следует иметь в виду и тот факт, что к операции был привлечен очень малый круг людей. Я и до сих пор не нахожу объяснения, почему из Москвы не была послана телеграмма Фиделю хотя бы с уведомлением о готовившемся решении относительно вывода ракет...
Впрочем, могу предположить, что Н. С. Хрущев, зная непреклонный характер кубинского руководителя, сознательно пошел на такой шаг. Думаю, он понимал, что Фидель сразу не согласите! с нашим решением и время будет упущено. А промедление, как очевидно, представлялось Хрущеву, было смерти подобно. Усмотрев в заверениях Кеннеди выход из тупиковой ситуации и поняв, что в результате такого шага кубинская революция не только получит передышку, но и будет спасена, Хрущев, как мне кажется, решился даже на временную утрату своего авторитета у кубинцев. Он, думается, твердо верил в то, что такой дальновидный политик, как Фидель Кастро, со временем поймет и по достоинству оценит наш поступок.
Так оно и произошло. Полгода спустя после карибского кризиса Фидель, выступая 23 мая 1963 года на митинге в Москве, заявил: “Во всем величии будет сиять страна, которая во имя защиты маленького народа, на много тысяч миль отдаленного от нее, положила на весы термоядерной войны благополучие, выкованное за 45 лет созидательного труда и ценой огромных жертв! Советская страна, потерявшая во время Великой Отечественной войны против фашистов больше жизней, чем насчитывает все население Кубы... не поколебалась взять на себя риск тяжелой войны в защиту нашей маленькой страны! История не знает подобных примеров солидарности! Это и есть интернационализм! Это и есть коммунизм!”
В ходе визита в СССР, продолжавшегося 38 дней, Фидель посетил многие города, повсюду встречая радушие и искреннюю любовь к себе со стороны наших людей. Н. С. Хрущев много дней провел вместе с Фиделем за дружескими беседами — как правило, в непринужденной, зачастую семейной обстановке, на дачах под Москвой и в Пицунде, на охоте, в поездках по стране. Они посетили стартовую площадку и шахту межконтинентальной ракеты. Обсуждались вопросы экономического и научно-технического сотрудничества СССР и Кубы, в частности было договорено о производстве у нас комбайна для уборки сахарного тростника, и уже в конце того же года первые образцы машин были отправлены на Кубу (в 70-х годах там был построен с нашей помощью завод по производству 600 комбайнов в год, что решило проблему механизации сельского хозяйства и высвободило сотни тысяч рабочих рук).
В общем, я убежден, что тот первый визит Ф. Кастро в нашу страну сыграл решающую роль в становлении советско-кубинской дружбы и полностью ликвидировал недоразумения, возникшие в период карибского кризиса. Еще через полгода, в январе 1964 года, Фидель вторично прилетел в СССР — уже с рабочим визитом, который помог дальнейшему упрочению дружбы между обеими странами. Позднее, 19 мая 1977 года, отвечая на вопрос американской журналистки Барбары Уолтере, возникли ли у Кубы разногласия с Советским Союзом, Фидель сказал: “Я вспоминаю, что во времена карибского кризиса между нами имели место разногласия... Думаю, что это было результатом нашей политической незрелости. Теперь мы много лучше знаем и себя, и советских людей. Даже тогда, когда между нами возникали расхождения, советские представители проявляли к нам максимум терпения. Они никогда не прибегали к репрессивным мерам воздействия и продолжали помогать нам”.
Но вернемся к прерванному рассказу. Итак, 2 ноября 1962 года. После встречи А. И. Микояна в аэропорту и размещения гостя в особняке кубинского правительства состоялась короткая неофициальная беседа с Фиделем. Она не затронула никаких политических вопросов и носила, так сказать, личный характер. Но не было в той беседе и свойственного эмоциональным кубинцам чувства дружбы. Нельзя было не заметить, что Фидель, питая явное уважение к Анастасу Ивановичу, словно сдерживал себя от неосторожных высказываний. Такой прием сильно озадачил Микояна, и он как-то сник.
На следующий день в квартире у Фиделя была назначена первая рабочая встреча. Мы приехали туда к девяти утра. С нами был только переводчик. Фидель был один.
Только мы сели за стол, как раздался звонок из посольства. Я подошел к телефону, и наш шифровальщик сказал, что поступила телеграмма от Н. С. Хрущева, который сообщает о кончине супруги Анастаса Ивановича. В полном расстройстве чувств я доложил ему о телеграмме Хрущева, не сказав, конечно, о ее содержании. Микоян попросил меня съездить в посольство, до которого было буквально минут пять на машине.
Зная, что Фидель выскажет Анастасу Ивановичу резкие суждения по поводу нашего решения вывести ракеты без консультации с Кубой, я тихо попросил секретаршу Фиделя Селию Санчес запиской предупредить его о случившемся, что она и сделала немедленно. Так что, пока я отсутствовал, Фидель не начинал разговора по существу вопроса и проявил к гостю максимум корректности.
Вернувшись, я вручил Анастасу Ивановичу телеграмму, в которой после соболезнований говорилось, что он может сам принять решение, возвращаться ли ему в Москву.
Воцарилась всеобщая растерянность. Переговоры так и не начались, мы вернулись в особняк, и Микоян уединился в своей комнате. Примерно через час он вышел и сообщил о своем решении отправить в Москву спецсамолетом, на котором он прилетел, прибывшего вместе с ним сына Серго. Поскольку вопрос сохранения пошатнувшейся дружбы с Кубой слишком серьезен, продолжал, обращаясь к нам, Анастас Иванович, он видит свой долг в продолжении переговоров, тем более что его возращение в Москву горю уже не поможет...
Этот поступок А. И. Микояна снискал ему всеобщую симпатию кубинцев и, повлияв эмоционально на ход переговоров, привел к потеплению наших отношений. В тот же день Анастас Иванович получил соболезнование, подписанное всем кубинским руководством. Его навестили жены руководителей республики. А вечером Фидель Кастро и все его соратники посетили особняк, где жил Микоян, и лично выразили ему глубокое сочувствие по поводу тяжкой утраты. Анастас Иванович получил сотни писем и телеграмм от коллективов трудящихся и общественных деятелей Кубы.
И когда через день возобновились переговоры с Фиделем Кастро и другими кубинскими руководителями, они, особенно в первые дни, шли уже, можно сказать, в щадящем режиме. Но все-таки беседы эти продолжались с перерывами целых три недели и временами были очень трудными.
Переговоры А. И. Микояна с Фиделем Кастро в Гаване и В. В. Кузнецова с представителями президента США и У Таном в Нью-Йорке постоянно координировались через Москву. Несмотря на то что в нашем проекте резолюции, представленном еще 23 октября Совету Безопасности ООН, предлагалось, чтобы США, СССР и Куба вступили в переговоры с целью нормализации обстановки и предотвращения военной угрозы, американская администрация демонстративно игнорировала Кубу и не желала вступать с ней ни в какие контакты. Делая явный расчет на унижение Кубы, Вашингтон хотел решать все вопросы только с Советским Союзом, без ее участия, даже те, которые прямо затрагивали ее интересы. И хотя Фидель как бы негласно участвовал и в переговорах Н. С. Хрущева с Дж. Кеннеди, и позднее — через А. И. Микояна — в переговорах В. В. Кузнецова с представителями президента США, так как без его согласия невозможно было достичь каких-либо результатов, все же формально, как того и добивались американцы, Республика Куба была отстранена от прямого участия в этих делах. И это обстоятельство, конечно, более всего удручало кубинских руководителей, затрудняя и наши беседы с ними.
Главная попытка американцев унизить Кубу заключалась в том, чтобы добиться нашего согласия на инспектирование их военными непосредственно на кубинской территории демонтажа и вывоза ракет. Разумеется, мы предложили американцам решать этот вопрос с правительством Кубы, и конечно же они от этого отказались. А Фидель сразу сказал Микояну, что Куба никогда не допустит на свою территорию никаких инспекторских групп — ни из США, ни от ООН. Почему бы, добавил Фидель, американцам не поверить в ваше джентльменское заверение вывести ракеты, если вы сами поверили в джентльменские заверения Кеннеди не нападать на Кубу? Да, Фидель не верил в обещания американцев и говорил, что любые наши уступки лишь приведут к выдвижению Вашингтоном новых требований. США, говорил он, будут использовать политику шантажа и запугиваний, ибо не понимают другого языка, кроме языка силы.
И даже когда в поисках выхода из создавшегося тупика мы высказали идею допуска инспекторов на советские суда, Фидель сказал, что это дело СССР, но что в своих территориальных водах Куба такого не позволит. Это не каприз, а защита наших суверенных прав, твердо сказал кубинский руководитель.
США еще долго продолжали настаивать на своих требованиях, но, убедившись в непреклонности Кубы, вынуждены были согласиться с планом погрузки незачехленных ракет на палубы советских судов и фотографирования их со своих кораблей и самолетов в международных водах.
Фидель неоднократно говорил тогда, что если мы уступим американцам в вопросах инспекции, то они пойдут дальше и потребуют новых уступок. И надо отдать ему должное: уже в первых беседах он почти точно предсказал, с какими новыми требованиями выступят американцы, если мы в чем-то им уступим: 1. Вывод бомбардировщиков Ил-28, хотя эти устаревшие самолеты и не угрожают безопасности США; 2. Вывод быстроходных торпедных катеров типа “Комар”; 3. Вывод нашего воинского контингента; 4. Включение в состав кубинского правительства изгнанных революцией и окопавшихся в Майами буржуазных политиканов.
Нам же казалось, что Фидель слишком преувеличивает опасность, ибо мы полагали, что США, напуганные кризисом, удовлетворятся разумным компромиссом и не будут обострять обстановку. Но кубинский руководитель оказался прав. В течение первых двух недель переговоров американцы действительно выставили одно за другим почти все предвиденные Фиделем требования. Лишь на домогательство включить в правительство республики эмигрантское отребье они не осмелились, поняв, что это может привести к срыву переговоров.
В итоге, несмотря на длительное сопротивление кубинских товарищей, нам все же пришлось согласиться с американцами на вывод самолетов Ил-28 и торпедных катеров. Была достигнута договоренность об оставлении на Кубе военного соединения, которое могло бы оказывать кубинцам помощь в овладении советской военной техникой.
Переговоры в Гаване и Нью-Йорке завершились 20 ноября 1962 года — после того как президент США Дж. Кеннеди объявил о снятии блокады. Советские ракеты к тому времени уже были вывезены с Кубы. Советское правительство дало указание нашим вооруженным силам об отмене повышенной боевой готовности. Такое же указание последовало и от главнокомандующего Объединенными вооруженными силами государств — участников Варшавского Договора. Так закончился карибский кризис.
Что бы я хотел сказать в заключение как очевидец и участник тех тревожных и памятных событий?
Во-первых, объективный анализ ситуации, сложившейся осенью 1962 года, показывает, что размещение советских ракет на Кубе не породило, а, напротив, в конечном итоге предотвратило дальнейшие агрессивные и потому весьма опасные действия американского империализма в районе Карибского моря; это, в свою очередь, спасло революционную Кубу и заставило США, хотелось им того или нет, уважать суверенитет острова Свободы. За минувшие с той поры 26 лет Куба успешно продолжала строительство социалистического общества. Социализм заставил признать свое право на существование и в Западном полушарии.
Мне пришлось после кризиса проработать послом на Кубе еще более пяти лет, а затем много раз — в том числе и в нынешнем году — бывать в Гаване. Могу твердо сказать: наша дружба стала еще крепче.
Во-вторых, карибский кризис был детищем “холодной войны”. Конфронтация между великими державами, сопровождавшаяся в ту пору политикой взаимных угроз, и стала фоном для событий осени 1962 года. Поэтому установка наших ракет на Кубе в тех условиях (подчеркиваю: в тех условиях!) была закономерной; ибо такой шаг, с одной стороны, защищал кубинскую революцию от внешней агрессии, а с другой — привел к равенству противостоявших друг другу сил, заставил США вступить в диалог с Советским Союзом на паритетных началах. А ведь паритет, примерное равенство сил и дали возможность для проводимого сегодня обеими сторонами равномерного снижения уровня вооружений.
В-третьих, именно после ликвидации карибского кризиса начались практические поиски путей к общему ослаблению международной напряженности, к разрядке, ибо всем стало ясно, что иной альтернативы сохранению мира на земле нет. При ликвидации карибского кризиса восторжествовали разум, здравый смысл. Поэтому мне хочется закончить тем, с чего были начаты заметки: именно тогда, 26 лет назад, в чрезвычайной ситуации был испробован новый подход к решению острейших международных проблем. Сегодня мы являемся свидетелями того, как целая система, именуемая новым политическим мышлением, прокладывает себе путь в качестве нормы международных отношений.
Опубликовано 27 сентября 2004 года
Новые статьи на library.by:
ВОЕННОЕ ДЕЛО:
Комментируем публикацию: Карибский кризис, как это было
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1096296898 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций