ВОЕННОЕ ДЕЛО (последнее)
Уроки истории. Так начиналась вторая мировая война
Актуальные публикации по вопросам военного дела. Воспоминания очевидцев военных конфликтов. История войн. Современное оружие.
АВТОР: Ковалев Ф. Н., Ржевский О. А.
ОПУБЛИКОВАНО: Открывая новые страницы...Международные вопросы: события и люди / Сост. Н. В. Попов.-Москва.: Политиздат, 1989. С. 80-94.
Вторая мировая воина вовлекла в свою орбиту 61 государство, 80 процентов населения земного шара и продолжалась шесть лет. Огненный смерч пронесся над огромными пространствами в Европе, Азии и Африке, захватил океанские просторы, достиг берегов Новой Земли и Аляски на севере. Атлантического побережья Америки на западе, Курильских и Гавайских островов на востоке, границ Египта, Индии и Австралии на юге. Война унесла более 50 миллионов жизней, из них более 20 млн.— в Советском Союзе. Бедствия и страдания, которые испытали народы, неизмеримы. В чем причины и каковы уроки тех драматических событий? Можно ли было предотвратить войну? Острый интерес к этим вопросам широкой общественности и их всестороннее обсуждение отражают процесс перестройки в области общественного сознания, укрепления и расширения позиций социалистического плюрализма мнений по самым острым вопросам нашей истории. Правда, в пылу полемики порою высказываются точки зрения, недостаточно критически воспроизводящие издавна известные тезисы антисоциалистической пропаганды, вроде стереотипа о “прямой ответственности” СССР за развязывание войны. Используются в полемике и плохо выверенные факты, вроде утверждения о “полной изоляции” во время войны Г. Димитрова, который, как известно, возглавлял тогда отдел международной информации ЦК ВКП(б) и являлся ключевой фигурой по связям с компартиями Запада, в том числе и с руководимым ими партизанским движением в ряде оккупированных стран.
Авторы настоящей статьи упомянутых точек зрения не разделяют и с подобным подходом к фактам не согласны. Отсюда их желание попытаться еще раз осмыслить позицию Советского правительства на фоне общей международной обстановки кануна второй мировой войны, нарисовать насколько возможно объективную картину происходившего, не впадая из одной крайности в другую. При этом хотелось бы сразу уточнить: стремление понять и объяснить драматические перипетии того времени не имеют ничего общего с апологетикой преступлений сталинизма, внешнеполитических ошибок и просчетов Сталина и Молотова. Есть вещи, которые можно объяснить, но не оправдать.
Коренные, глубинные причины второй мировой войны, как и первой империалистической войны,— столкновение интересов монополий крупнейших капиталистических держав, стремление сохранить сложившиеся результаты раздела мира или перекроить эти результаты в своих интересах. Монополии несут ответственность за процессы милитаризации общества, наращивание гонки вооружений, разумеется, неравномерное по разным странам. Они же породили силу, ставшую главным поджигателем войны,— фашизм, который, выражая интересы крупного капитала, явился наиболее агрессивной, террористической формой диктатуры ультрареакционных группировок буржуазии. Именно такие оценки давали Коминтерн и наша партия фашизму с момента его прихода к власти в Германии, и в этом духе воспитывался советский народ. Вряд ли могут считаться опирающимися на выверенные факты появившиеся в литературе и публицистике утверждения, что у нас чуть ли не с 1934 года, с XVII съезда партии, все больше укреплялся курс на сближение с фашистской Германией. В практике и политике тех лет безраздельно преобладал дух антифашистских решений VII конгресса Коминтерна (1935 г.). Кстати, именно поэтому такой неожиданностью и столь тяжелым шоком для международного коммунистического движения, да и для нашего народа оказались советско-германские соглашения от августа — сентября 1939 года.
По сути дела, вторая мировая война стала реальностью уже к середине 30-х годов. Захват Японией Северо-Восточного Китая в 1931—1932 годах, а затем ее вторжение в Центральный Китай в 1937 году, нападение Италии на Абиссинию в 1935 году, германо-итальянская интервенция против республиканской Испании в 1936—1939 годах, захват Австрии Германией в 1938 году—все это звенья единой цепи действий агрессоров, которые постепенно сливались в общий поток фашистского нашествия, захлестнувший в конечном итоге практически весь мир. Из всех великих держав только СССР последовательно выступал с осуждением агрессоров. приходил, когда был в состоянии, на помощь их жертвам.
Одновременно Советский Союз прилагал максимум усилий для предотвращения войны. Только такая политика обеспечивала советскому народу условия для строительства социалистического общества, отвечала жизненным интересам народов других стран. Формировавшемуся блоку агрессивных держав СССР противопоставил курс на создание системы коллективной безопасности.
необходимой основой которого являлось военно-политическое сотрудничество СССР, Англии, Франции и США. Важнейшими вехами этого курса стали советско-французский и советско-чехословацкий договоры о взаимной помощи (1935 г.), зачатки формирования в 1935—1936 годах фронта против агрессии в Лиге Наций.
Фатальной неизбежности новой мировой войны не существовало. Анализ событий того времени показывает, что имелись альтернативные пути развития международных отношений. Войну можно было предотвратить, поставив преграду на пути агрессоров не только в середине 30-х годов, но и на более позднем и сложном этапе — в последние месяцы и даже дни перед началом большой войны в Европе. Существовала альтернатива в период подготовки захвата гитлеровцами Чехословакии летом и осенью 1938 года; она имелась и летом 1939 года, когда непосредственно готовилась немецко-фашистская агрессия против Польши.
I
15 марта 1938 года на вопрос американских журналистов, что намерен предпринять СССР, если Германия нападет на Чехословакию, народный комиссар иностранных дел СССР М. М. Литвинов заявил, что наша страна выполнит союзнические обязательства. Во второй половине апреля чехословацкий посланник в Москве 3. Фирлингер сообщил в Прагу об официальной позиции Советского правительства: “СССР, если его об этом попросят, готов вместе с Францией и Чехословакией предпринять все меры по обеспечению безопасности Чехословакии. Для этого он располагает всеми необходимыми средствами...” Учитывая обострение обстановки, правительство Советского Союза предложило Франции начать переговоры генеральных штабов вооруженных сил СССР, Франции и Чехословакии для обсуждения конкретных форм помощи Чехословакии, созвать международную конференцию в ее защиту и обратиться в Лигу Наций для соответствующего воздействия на агрессора. Ответа не последовало.
Советское правительство готово было выполнить свои обязательства при любых условиях. 26 апреля 1938 года Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин, изложив формулировку договора, определявшую условия, при которых СССР и Чехословакия были обязаны оказывать друг другу помощь, сделал важное уточнение: “Разумеется, пакт не запрещает каждой из сторон прийти на помощь, не дожидаясь Франции”. Требовалось, естественно, обращение Чехословакии к правительству СССР с просьбой о такой помощи.
Стремясь подорвать советско-чехословацкий договор как опору независимости Чехословакии, гитлеровцы развернули бешеную антисоветскую кампанию. Они утверждали, что правительство Чехословакии, заключив договор с Москвой, превратило страну в очаг “красной опасности”, “непотопляемый авианосец” большевиков. Центры немецко-фашистской пропаганды за пределами Германии всячески запугивали обывателя Запада “коммунистической угрозой”.
В этой обстановке пышным цветом расцветает англо-французская политика “умиротворения” агрессора. После серии встреч английского премьера Н. Чемберлена с Гитлером и своим французским коллегой Э. Даладье 19 сентября 1938 года чехословацкому правительству предъявляется англо-французский ультиматум с так называемыми “пропозициями”, принятие которых вело к гибели Чехословакии. Формально содержавшая этот ультиматум нота предусматривала, что в случае удовлетворения германских территориальных претензий в отношении Судетской области Чехословакия получит международные гарантии своей независимости. При этом обещание о таких “гарантиях” оговаривалось “заменой существующих договоров, связанных с взаимными обязательствами военного характера, общей гарантией против неспровоцированной агрессии”. Иными словами, составной частью ультиматума был отказ Чехословакии от договора с СССР, то есть практически от единственной надежды на реальную помощь извне.
До истечения ультиматума оставалось время, и президент Чехословакии Э. Бенеш уже 19 сентября приглашает полпреда СССР в Праге С. С. Александровского и заявляет ему, что, как он надеется, “Франция опомнится”, поймет, чего добивается Гитлер, поддержит Чехословакию, и тогда не исключена война. Бенеш через полпреда обратился к правительству СССР с запросом:
1. Окажет ли СССР, согласно договору, немедленную и действенную помощь, если Франция останется верной пакту?
2. В случае нападения Чехословакия немедленно обратится в Совет Лиги Наций с просьбой привести в действие статьи 16 и 17 (предусматривающие принятие коллективных мер против агрессора.—Авт.). Поможет ли СССР в качестве члена Лиги Наций предпринять действия на основании упомянутых статей?
Советское правительство ответило на вопросы срочно и утвердительно. Тем не менее вечером 21 сентября чехословацкий министр иностранных дел К. Крофта, уже зная о реакции Советского правительства, все же вручает английскому и французскому посланникам ответ на ультиматум, содержавший принципиальное согласие чехословацкого правительства с англо-франко-германскими требованиями.
25 сентября 1938 года народный комиссар обороны СССР телеграфировал военно-воздушному атташе СССР во Франции для передачи начальнику французского генерального штаба, что советское военное руководство в целях оказания помощи Чехословакии приняло ряд мер предупредительного характера:
“1. 40 стрелковых дивизий придвинуты в районы, прилегающие непосредственно к Западной границе. То же самое сделано в отношении кавалерийских дивизий. 2. Части соответственно пополнены резервистами. 3. Что касается наших технических войск — авиации и танковых частей, то они у нас в полной готовности”.
Ситуация в германских верхах не была однозначной. Некоторые представители военных кругов высказывали опасения: совместное выступление потенциально противостоящих вторжению сил (Чехословакии, СССР, Англии и Франции) грозит катастрофой. Согласно плану “Грюн”, в операциях против Чехословакии предусматривалось использовать 30 дивизий. В то же время только Чехословакия имела 45 дивизий, обладала вооруженными силами численностью 2 миллиона человек, 1582 самолетами, 469 танками, 5700 артиллерийскими орудиями и другим вооружением. Оборона страны опиралась на мощные пограничные укрепления, не уступавшие французской линии Мажино, тем более немецкой линии Зигфрида.
Однако реальная возможность поставить совместными усилиями преграду на пути германской агрессии была упущена.
29 сентября 1938 года в Мюнхене главы правительств Германии, Великобритании, Италии и Франции (Гитлер, Чемберлен, Муссолини и Даладье) объявили о разделе Чехословакии, предписав ей немедленно передать Германии Судетскую область и пограничные с ней районы, а также удовлетворить территориальные претензии, предъявленные Польшей и Венгрией. Чехословакия лишилась пятой части своей территории, на которой проживало около четверти населения, мощных оборонительных сооружений и половины тяжелой промышленности. Новая граница Германии выступом упиралась в дальние пригороды чехословацкой столицы Праги. Представители самой Чехословакии были вызваны в Мюнхен лишь для того, чтобы выслушать приговор.
Чудовищная расправа над суверенной страной, предательство Англией и Францией своих чехословацких друзей и союзников имели тягчайшие последствия для народа Чехословакии и судеб Европы, разрушили и без того неустойчивую договорную систему, имевшую цель сдержать германскую агрессию. Договоры о взаимопомощи, связывавшие СССР, Францию и Чехословакию, в сочетании с оборонным потенциалом самой Чехословакии, могли оказаться решающим препятствием на пути распространения агрессии. Не вина Советского Союза, что система этих договоров не была приведена в действие.
Мюнхенское предательство изменило соотношение сил на континенте в пользу фашистских держав. Менее чем через год разразился пожар второй мировой войны.
Советский Союз, который, как и Франция, был связан с Чехословакией договором о взаимопомощи, был отстранен “мюнхенцами” от участия в решении крупнейшего военно-политического конфликта, возникшего в Европе вокруг судеб Чехословакии. Это означало, что наша страна попала в глубокую международную изоляцию. “Мюнхенское соглашение,— отметили недавно английские исследователи А. Рид и Д. Фишер,— стало в истории символом близорукости, предательства и коварства, высшим достижением политики умиротворения... Оккупированная немцами Чехословакия превратилась в меч, направленный на восток, в сердце Советского Союза”.
Уже 30 сентября в Мюнхене и 6 декабря 1938 года в Париже были подписаны соответственно англо-германская и франко-германская декларации, по сути дела, равносильные пактам о взаимном ненападении. Гитлеровцы могли теперь спокойно разрабатывать планы экспансии на восток, против СССР. После подписания франко-германской декларации в отправленной во французские посольства информации Кэ д'0рсэ выражалась надежда, что “германская политика будет впредь направлена на борьбу против большевизма”. Об этом говорилось открыто и в США. Известный американский политический деятель бывший президент Г. Гувер заявлял в дни Мюнхена: “Я убежден, что ни Германия, ни другие фашистские государства не желают войны с западными демократиями, пока эти демократии не мешают продвижению фашизма на Восток”. Американские дипломаты делали в тот момент вывод, что экспансия Берлина после Мюнхена будет ориентирована на установление германской гегемонии в странах Восточной и Юго-Восточной Европы. К таким же выводам не могло не прийти и советское руководство. Можно полагать, что сохранявшиеся еще в Москве граны доверия к правящим кругам Англии и Франции после Мюнхена были утрачены. О безопасности страны, о судьбах социализма нужно было заботиться в одиночку, нужно было искать выход из международной изоляции, принять меры, чтобы не допустить объединения на антисоветской основе наиболее мощных империалистических держав, предотвратить втягивание СССР в войну.
II
В марте 1939 года фашистские государства приходят к выводу, что “исчерпало себя” и само Мюнхенское соглашение. В этом месяце Гитлер “ликвидирует” Чехословакию. 3 апреля командование вермахта по его указанию отдает распоряжение о подготовке плана “Вайс”, предусматривающего нападение на Польшу “в любое время, начиная с 1 сентября 1939 г.”. В марте Германия оккупирует Клайпеду (Мемель); в апреле начинается агрессия Италии против Албании; в мае заключается германо-итальянский пакт о политическом и военном сотрудничестве. Эта цепь событий подрывает основы англо-французской концепции безопасности, рассчитанной на сговор с Германией и Италией, свидетельствует о непредсказуемости действий фашистских государств. В результате английское и французское правительства объявляют о своих гарантиях Польше, Румынии, Греции и Турции и устанавливают контакты с СССР.
Советское правительство сразу же откликнулось на эту инициативу и в апреле 1939 года предложило Англии и Франции заключить договор о взаимопомощи и военную конвенцию. После долгих проволочек Лондон и Париж согласились на переговоры, и они начались в Москве в середине июня.
В исторической литературе московские переговоры изучены достаточно подробно. Исследователи, в том числе и буржуазные, неоднократно обращали внимание на по меньшей мере “легковесный” подход западных участников к этим переговорам. Вместо того чтобы быстро договориться с СССР в обстановке, когда военный конфликт в Европе мог вспыхнуть в ближайшие недели, они затеяли бесконечные споры по второстепенным вопросам. Представители Англии и Франции сначала отказались предусмотреть гарантии трех держав Прибалтийским государствам, позднее сопротивлялись распространению гарантий на случай так называемой “косвенной агрессии”, то есть перехода власти в этих государствах в руки прямой агентуры Гитлера, которая присоединилась бы к нему в агрессии против СССР; не было достигнуто согласия по определению самого понятия “косвенная агрессия”.
В августе в Москве начались переговоры между теми же тремя странами о военной конвенции. В случае германской агрессии на Западе или против Польши СССР был готов предоставить Англии и Франции любую военную помощь, причем советские представители на переговорах сообщили своим партнерам подробную информацию о состоянии наших вооруженных сил и даже о планах их мобилизационного развертывания.
Для того чтобы Советский Союз мог использовать свои вооруженные силы против фашистской Германии, они должны были войти в соприкосновение с агрессором. Но у СССР не было общей границы с Германией. Единственное решение вопроса заключалось в том, чтобы советские войска получили возможность прохода через территорию Польши. Варшава, однако, упорно отклоняла все предложения на этот счет, делавшиеся ей представителями
Англии и Франции, хотя, как всем было уже известно, до начала агрессии против Польши оставались считанные дни.
20 августа французский посол в Москве Э. Наджияр посылает в Париж отчаянную телеграмму: “Провал переговоров неизбежен, если Польша не изменит позицию”. Посол Франции в Польше Л. Ноэль в свою очередь сообщает, что в позиции Польши изменений не произошло. В тот же день глава французской делегации Ж. Думенк получил из Парижа следующее указание: “По приказу премьера Даладье генерал Думенк уполномочен совместно с послом подписать в общих интересах военную конвенцию”.
Финал известен, 22 августа 1939 года Думенк заявил советской делегации, что он получил от своего правительства положительный ответ на “основной кардинальный вопрос”, а также полномочия “подписать военную конвенцию”. Однако он признал, что о позиции английского, польского и румынского правительств ему ничего не известно; в результате подписание конвенции было сорвано.
Имелись ли возможности использовать занятую Францией в последнюю минуту позицию в интересах достижения положительного результата на переговорах? Советские документы не дают исчерпывающего ответа на этот вопрос. Вместе с тем они указывают, что Франция находилась под сильнейшим влиянием Англии. Прав был полпред СССР в Париже Я. 3. Суриц, который, оценивая позицию Франции в тот период, писал в Москву: “Вся беда в том, что Франция в наши дни не имеет самостоятельной внешней политики, все зависит от Лондона”.
Что же касается Англии, то для характеристики ее и без того достаточно хорошо известного отношения к московским переговорам интересно привести свидетельство Г. Феркера — одного из английских дипломатов, находившегося в Москве во время переговоров и назначенного затем послом в Финляндию. Отвечая в 1940 году на вопросы корреспондента чикагской газеты “Дейли таймс”, он говорил, что “задолго до прибытия британской военной миссии английское посольство в Москве получило инструкцию правительства, в которой указывалось, что переговоры ни в коем случае не должны закончиться успешно”.
Рассуждая о причинах вероломного поведения английского правительства, корреспондент той же газеты Р. Басвайн писал, что направление английской военной миссии в Москву было обусловлено внутриполитическими соображениями, а отнюдь не искренним желанием договориться с СССР. Форин офис, по его словам, “предупредил своих чиновников в Москве, что какая-либо договоренность исключена”. При этом Басвайн сделал не лишенный основания вывод: “Чемберлену и его друзьям и в голову не приходило, что Сталин мог знать о подлинных целях миссии и в конечном итоге принял решение, результатом которого явился советско-германский пакт”.
Пока английские и французские представители создавали в Москве видимость переговоров, между Берлином и Лондоном проходили интенсивные негласные контакты на различных уровнях с целью достижения “широчайшей англо-германской договоренности по всем важным вопросам”. Многое об этих контактах известно, в частности о готовности Англии во имя договоренности с Гитлером “освободиться от обязательств в отношении Польши”. Но многое еще скрыто в британских архивах. По недавно опубликованным данным английских историков, на 23 августа в Англии была назначена встреча Геринга с Н. Чемберленом. На один из немецких аэродромов за “именитым гостем” уже прибыл самолет “Локхид А-12” английских секретных служб. 22 августа в связи с отъездом Риббентропа в Москву германская сторона отменила согласованный визит. Ясно, что вероятный англо-германский сговор в сложившейся ситуации представлял для СССР крайне опасную угрозу, наихудшую из возможных расстановку сил в Европе. Если допустить, что в Москве знали о готовящейся сделке — а в Лондоне было кому нас информировать,— это могло сыграть не последнюю роль в решении принять сделанные советской стороне в августе предложения германского правительства.
В последнее время часть советских исследователей выдвигает тезисы о том, что, пока продолжались московские переговоры, Гитлер не рискнул бы напасть на Польшу и что заключение советско-германского пакта о ненападении изменило равновесие в Европе в пользу Германии, позволило ей развязать мировую войну. Конечно, такого рода соображения относятся к категории чисто спекулятивных, не подтверждаемых фактами или документами. Авторы настоящей статьи остаются при убеждении, что нападение на Польшу и его сроки были предрешены Гитлером еще в начале апреля 1939 года, задолго до московских переговоров, немецкие армии были отмобилизованы и развернуты против Польши к середине августа и нападение произошло бы в любом случае. Гитлер был уверен, и ход событий подтвердил обоснованность этой его уверенности, что Англия и Франция не готовы и не намерены на деле всеми своими силами прийти на помощь Польше до того, как она потерпит поражение в сражениях с превосходящей германской армией; серьезная война на два фронта Германии не угрожала. Нейтрализация Советского Союза в результате заключения советско-германского договора ничего в этой схеме не меняла, и утверждать, что договор от 23 августа 1939 года привел к развязыванию второй мировой войны, как это издавна делает враждебная СССР пропаганда, нет ровно никаких оснований.
Как свидетельствуют британские архивы, 19 августа 1939 года, то есть не только до подписания советско-германского договора о ненападении, но и до обращения Гитлера к Сталину 20 августа, Н. Чемберлен получил исчерпывающие доказательства из источников, близких к итальянскому правительству, что немецкая “акция против Польши” начнется между 25 и 28 августа и что германские железные дороги полностью загружены подвозкой войск к польской границе. Эта “акция”, а вместе с нею и война в Европе начались бы независимо от того, был бы или не был подписан советско-германский договор.
Альтернативное развитие мировых событий было бы реальным только в случае, если тогдашние руководители “западных демократий” с самого начала переговоров с СССР решительно повели бы дело к заключению военно-политического союза с ним. Предложение СССР на этот счет от 17 апреля 1939 года было весьма сбалансированным и действительно открывало возможность иного хода мировой истории. Между тем как раз желания заключать такой союз на Западе не было. Это широко известно сейчас из преданных гласности французских и особенно английских архивных документов, из мемуаров участников событий. Как уже отмечалось, это было известно тогда и советскому руководству. Рассчитывать, что СССР будет ставить на карту свою безопасность, не заручившись конкретными, именно союзническими, обязательствами со стороны Англии и Франции, было непростительной близорукостью. Ответственность за то, что альтернатива войне не стала летом 1939 года реальностью, лежит на политиках Запада, принимавших решения, руководствуясь не широко понятыми интересами своих народов, народов Европы в целом, а узкоклассовой неприязнью к “красной России” и ее тогдашнему правительству. Даже если на эти решения повлияло ослабление СССР в результате массовых репрессий, особенно против кадров высшего военного командования, ответственность за роковые для судеб мира и истории решения лежит на тех же западных лидерах.
Срыв переговоров в Москве означал, что последняя возможность остановить общими усилиями готовившееся нашествие вермахта на Польшу, а следовательно, и войну в Европе была утрачена.
Уроки московских переговоров имеют непреходящее значение. Они показывают, что соглашения такого рода возможны только при условии глубокого понимания реальностей международной обстановки, учета законных интересов каждой из сторон, стремления к договоренности и готовности к взаимным компромиссам в интересах общей безопасности. У Англии и, несмотря на определенные колебания, у Франции деловой подход к переговорам отсутствовал.
III
Принципиальное решение о дальнейшем курсе своей политики Советскому правительству пришлось принимать еще до формального завершения переговоров с Англией и Францией. Полученное от Гитлера уведомление, что военный конфликт с Польшей неминуем, вынуждало анализировать последствия ее вполне вероятного поражения в таком конфликте: Германия захватила бы всю польскую территорию, включая входившие в состав Польши украинские и белорусские земли; фашистские армии вышли бы к жизненным центрам СССР.
Наша страна вынуждена была бы в одиночку вступить в противоборство с фашизмом. Возможно при этом, что советское руководство во главе со Сталиным испытывало опасения, как бы в такой ситуации симпатии мюнхенских умиротворителей вообще не оказались на стороне гитлеровцев. Нельзя было не учитывать тот факт, что с мая 1939 г. советским и монгольским войскам пришлось вести упорные бои с японскими интервентами на реке Халхин-Гол. Возраставшая агрессивность Японии вполне реально обозначила перспективу войны на два фронта. Советское правительство не могло допустить повторения ситуации 1918—1922 гг., когда страна вынуждена была противостоять интервенции сразу всех основных держав мира.
Сложившаяся обстановка была более чем критической. Речь шла по существу о самом выживании Советского государства. В сложившихся экстраординарных исторических обстоятельствах оставался один выход: попытаться упредить события и пойти на компромисс с Гитлером. В этом случае открывалась перспектива, во-первых, отсрочить хотя бы на какое-то время прямое столкновение с фашистской Германией. Такая отсрочка была крайне необходима прежде всего в целях модернизации вооружений и вооруженных сил, разработки и осуществления широкой программы подготовки экономики к войне и, наконец, в целях заполнения пробитых репрессиями “брешей” в высшем звене военного командования. Во-вторых, открывалась возможность вбить клин в германо-японский альянс.
Направляя 20 августа послание И. В. Сталину с предложением подписать договор о ненападении, Гитлер предупреждал, что в противном случае СССР может оказаться вовлеченным в “польско-германский кризис”. Предложения об улучшении советско-германских отношений делались германскими представителями и прежде, однако вызывали с советской стороны в лучшем случае уклончивый ответ. 30 мая, уже после замены М. М. Литвинова на посту наркома иностранных дел В. М. Молотовым, один из ведущих чиновников гитлеровского МИД констатировал в докладе руководству, что Германия “вносит инициативные предложения”, но сталкивается с “недоверием” русских; в конце июня посол Шуленбург снова фиксирует “бросающееся в глаза недоверие” с советской стороны; 4 августа тот же Шуленбург доносит в Берлин, что СССР “преисполнен решимости договориться с Англией и Францией”. И лишь теперь, 19—20 августа, когда стало окончательно ясно, что этим странам эффективный и равноправный договор с СССР просто не нужен, пришлось делать вывод, что соглашение с Германией — единственный для нас выход.
Можно спорить о том, не “перехитрил” ли Гитлер Сталина, добившись нейтрализации Советского Союза накануне военного конфликта в Европе. Думается все же, что такого рода умозрительные споры ведутся в отрыве от грозных реальностей конца второй декады августа 1939 года, когда от того или другого решения зависело, не окажется ли советский народ втянутым в войну с грозным противником.
23 августа в Москву прибыл министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп. В ночь на 24 августа после беседы Риббентропа с В. М. Молотовым и И. В. Сталиным был подписан советско-германской договор (пакт) о ненападении. В этом документе предусматривалось, что стороны будут воздерживаться от агрессивных действий и нападения в отношении друг друга и не будут поддерживать третью державу, если один из участников договора станет “объектом военных действий” с ее стороны. Стороны обязались также не участвовать в группировках держав, направленных против одной из сторон.
Нынешний уровень знаний позволяет утверждать, что одновременно с договором о ненападении был подписан “секретный протокол”. В советских архивах он не обнаружен. Оригиналов нет и в западных архивах, нет вообще нигде.
Нельзя поэтому со стопроцентной уверенностью считать соответствующими действительности тексты распространяемых копий этого документа. Тем не менее очевидно, что Германия по секретному протоколу взяла на себя обязательства не допускать в случае войны вторжения своих войск в Латвию, Эстонию, Финляндию, Бессарабию (позднее также и Литву), а в Польше не продвигаться далее рек Нарев, Висла и Сан. Такие обязательства означали, что неминуемая в будущем фашистская агрессия против СССР могла начаться с рубежей на 200—300 км дальше от жизненно важных центров нашей страны. Значение этого обстоятельства для конечной победы антигитлеровской коалиции трудно переоценить.
Конечно, формулировки секретных договоренностей, если судить о них по текстам известных копий, неприемлемы политически и нравственно. Социалистическое государство не вправе было опускаться до уровня обычной в те годы империалистической практики разграничения “сфер интересов” и заявлять великодержавные притязания на “территориально-политические преобразования” в Восточной Европе. Все это заслуживает безоговорочного осуждения.
IV
Война началась 1 сентября. Германские войска перешли польскую границу и начали наступление по всему фронту. Польский народ, польский солдат решительно встали на защиту отечества, заняли патриотическую, антифашистскую позицию. Отпор агрессору, оказанный народом, сделал необходимым и для тогдашнего польского правительства принять концепцию сопротивления фашизму. Несмотря на героическое сопротивление польских солдат и офицеров, численное и техническое превосходство немецкой армии дало себя знать.
Вплоть до середины сентября Советское правительство воздерживалось от каких-либо действий. Только 17 сентября, когда германская армия подходила к Бресту и Львову, штурмовала Варшаву, польское правительство фактически уже не контролировало положение в стране и военное поражение Польши стало очевидным, советским войскам был отдан приказ перейти границу и занять территории, населенные в подавляющем большинстве белорусами и украинцами.
По заключенному 28 сентября “Договору о дружбе и границе”, размежевание между СССР и Германией было проведено примерно по так называемой “линии Керзона”, определенной странами Антанты как восточная граница Польши еще в 1919 году. Это была этническая граница между польским населением, с одной стороны, и украинским и белорусским — с другой. Д. Ллойд Джордж писал осенью 1939 года польскому послу в Лондоне, что СССР занял “территории, которые не являются польскими и которые были силой захвачены Польшей после первой мировой войны... Было бы актом преступного безумия поставить русское продвижение на одну доску с продвижением Германии”.
Политико-дипломатические усилия Советского Союза во время войны, нацеленные на создание сильного, суверенного польского государства, военные действия Советской Армии (а в боях за независимость Польши, которые мы вели плечом к плечу с польскими войсками и всеми польскими патриотами, погибли свыше 600 тысяч советских солдат и офицеров) — все это убедительное свидетельство того, что советская политика в отношении Польши не диктовалась какими-либо своекорыстными, а тем более агрессивными намерениями. Вся последующая линия СССР в польском вопросе не только не противоречила долговременным интересам польского народа, но неизменно направлялась на активную защиту его интересов на международной арене, на установление и международное признание новых справедливых границ возрожденной Польши.
Очень точную характеристику многочисленным зарубежным спекуляциям по поводу событий 1939 года дал М. С. Горбачев: “Говорят, что решение, которое принял Советский Союз, заключив с Германией пакт о ненападении, не было лучшим. Возможно, и так, если руководствоваться не жесткой реальностью, а умозрительными абстракциями, вырванными из контекста времени. И в этих условиях вопрос стоял примерно так же, как во время Брестского мира: быть или не быть нашей стране независимой, быть или не быть социализму на Земле” [1]. Ситуация в августе 1939 года действительно напоминала обстановку конца 1917 года — начала 1918 года, когда в партии шли дебаты вокруг брест-литовских переговоров и В. И. Ленин говорил: или наше правительство пойдет на заключение “мира похабного”, или оно будет “сметено”.
Как представляется, события 1938—1939 годов должны оцениваться исходя из реальной обстановки того времени и с полным учетом как узкоклассовой эгоцентристской, беспринципной политики Лондона и Парижа, так и субъективных ошибок и негативных сторон курса тогдашнего советского руководства во главе со Сталиным. Ошибкой было уже то, что в нашу дипломатию в сферу межгосударственных общений были привнесены элементы сталинских административно-командных методов. Очевидно, например, что Сталин не принял должных мер по укреплению новой границы, по целесообразному эшелонированию войск, вооружений и стратегических ресурсов.
Даже если допустить, что Гитлер в конечном счете больше, чем СССР, выиграл от отсрочки столкновения с нашей страной, что не оправдался расчет Сталина на затяжную войну на Западе, все же и при таких допущениях пакт о ненападении от 23 августа 1939 года не может не рассматриваться как вынужденная, продиктованная Советскому Союзу конкретно-исторической обстановкой тех дней мера, единственная остававшаяся возможность избежать немедленного вовлечения в войну — на западе и востоке, причем, как знать, снова против объединенного фронта всех империалистических держав. С другой стороны, заключенный 28 сентября 1939 года “Договор о дружбе и границе” с Германией вызвал уже в то время и вызывает сейчас резкую “реакцию неприятия”. Конечно, правильным было решение проводить размежевание с гитлеровцами по линии этнического раздела между районами с большинством собственно польского населения и районами проживания белорусов и украинцев. Однако квалифицировать такое размежевание как “границу” было, разумеется, неправомерным, даже учитывая ту тяжелую ситуацию, в которой Советский Союз в тот момент находился. Это, конечно, была грубая политическая ошибка. Прямым попранием ленинских норм советской внешней политики явилось содержавшееся в самом названии и тексте договора от 28 сентября обещание развивать “дружбу” с государством-агрессором, совершившим неспровоцированное нападение на Польшу. Ни с политической, ни с моральной точек зрения оправданий этому быть не может.
В ряде советских нот и заявлений, в том числе в речи В. М. Молотова в Верховном Совете СССР от 31 октября 1939 года, содержались оскорбительные для польского народа и польского государства положения; давалась ошибочная оценка характера войны польского народа с агрессором; без всякой нужды подписывались советско-германские заявления, пропагандировавшие “миролюбивые устремления” фашистской Германии; направлялись поздравления по случаю “побед немецкого оружия”; советская пропаганда занимала, мягко говоря, некорректную позицию в отношении военных неудач западных держав и трудностей Англии в ее единоборстве с агрессором.
Историкам еще предстоит детально изучить события тех лет, уточнить оценки решений и поступков участников.
Предотвратить трагедию нам не удалось. Почему? Ответы могут даваться разные, но одну из причин хотелось бы сейчас выделить. Мир един, и неразрывна взаимозависимость государств, какими бы могущественными и влиятельными они себя ни считали. Мир был взаимозависим уже тогда, в 1939 году, и именно поэтому попытки наших будущих союзников по антигитлеровской коалиции строить свою безопасность на эгоистических началах “умиротворения” агрессора за счет безопасности других стран и тем более при этом играть с огнем окончились мировым пожаром. В нынешнем ядерном мире взаимозависимость многократно возросла. Сегодня тем более невозможно обеспечить собственную безопасность в ущерб безопасности других, не рискуя вызвать пожар ядерный. Именно в этом и заключается главный урок, который мы должны извлечь из событий кануна второй мировой войны.
Примечания
[1] Горбачев М. С. Избранные речи и статьи. Т. 5. С. 404.
ОПУБЛИКОВАНО: Открывая новые страницы...Международные вопросы: события и люди / Сост. Н. В. Попов.-Москва.: Политиздат, 1989. С. 80-94.
Вторая мировая воина вовлекла в свою орбиту 61 государство, 80 процентов населения земного шара и продолжалась шесть лет. Огненный смерч пронесся над огромными пространствами в Европе, Азии и Африке, захватил океанские просторы, достиг берегов Новой Земли и Аляски на севере. Атлантического побережья Америки на западе, Курильских и Гавайских островов на востоке, границ Египта, Индии и Австралии на юге. Война унесла более 50 миллионов жизней, из них более 20 млн.— в Советском Союзе. Бедствия и страдания, которые испытали народы, неизмеримы. В чем причины и каковы уроки тех драматических событий? Можно ли было предотвратить войну? Острый интерес к этим вопросам широкой общественности и их всестороннее обсуждение отражают процесс перестройки в области общественного сознания, укрепления и расширения позиций социалистического плюрализма мнений по самым острым вопросам нашей истории. Правда, в пылу полемики порою высказываются точки зрения, недостаточно критически воспроизводящие издавна известные тезисы антисоциалистической пропаганды, вроде стереотипа о “прямой ответственности” СССР за развязывание войны. Используются в полемике и плохо выверенные факты, вроде утверждения о “полной изоляции” во время войны Г. Димитрова, который, как известно, возглавлял тогда отдел международной информации ЦК ВКП(б) и являлся ключевой фигурой по связям с компартиями Запада, в том числе и с руководимым ими партизанским движением в ряде оккупированных стран.
Авторы настоящей статьи упомянутых точек зрения не разделяют и с подобным подходом к фактам не согласны. Отсюда их желание попытаться еще раз осмыслить позицию Советского правительства на фоне общей международной обстановки кануна второй мировой войны, нарисовать насколько возможно объективную картину происходившего, не впадая из одной крайности в другую. При этом хотелось бы сразу уточнить: стремление понять и объяснить драматические перипетии того времени не имеют ничего общего с апологетикой преступлений сталинизма, внешнеполитических ошибок и просчетов Сталина и Молотова. Есть вещи, которые можно объяснить, но не оправдать.
Коренные, глубинные причины второй мировой войны, как и первой империалистической войны,— столкновение интересов монополий крупнейших капиталистических держав, стремление сохранить сложившиеся результаты раздела мира или перекроить эти результаты в своих интересах. Монополии несут ответственность за процессы милитаризации общества, наращивание гонки вооружений, разумеется, неравномерное по разным странам. Они же породили силу, ставшую главным поджигателем войны,— фашизм, который, выражая интересы крупного капитала, явился наиболее агрессивной, террористической формой диктатуры ультрареакционных группировок буржуазии. Именно такие оценки давали Коминтерн и наша партия фашизму с момента его прихода к власти в Германии, и в этом духе воспитывался советский народ. Вряд ли могут считаться опирающимися на выверенные факты появившиеся в литературе и публицистике утверждения, что у нас чуть ли не с 1934 года, с XVII съезда партии, все больше укреплялся курс на сближение с фашистской Германией. В практике и политике тех лет безраздельно преобладал дух антифашистских решений VII конгресса Коминтерна (1935 г.). Кстати, именно поэтому такой неожиданностью и столь тяжелым шоком для международного коммунистического движения, да и для нашего народа оказались советско-германские соглашения от августа — сентября 1939 года.
По сути дела, вторая мировая война стала реальностью уже к середине 30-х годов. Захват Японией Северо-Восточного Китая в 1931—1932 годах, а затем ее вторжение в Центральный Китай в 1937 году, нападение Италии на Абиссинию в 1935 году, германо-итальянская интервенция против республиканской Испании в 1936—1939 годах, захват Австрии Германией в 1938 году—все это звенья единой цепи действий агрессоров, которые постепенно сливались в общий поток фашистского нашествия, захлестнувший в конечном итоге практически весь мир. Из всех великих держав только СССР последовательно выступал с осуждением агрессоров. приходил, когда был в состоянии, на помощь их жертвам.
Одновременно Советский Союз прилагал максимум усилий для предотвращения войны. Только такая политика обеспечивала советскому народу условия для строительства социалистического общества, отвечала жизненным интересам народов других стран. Формировавшемуся блоку агрессивных держав СССР противопоставил курс на создание системы коллективной безопасности.
необходимой основой которого являлось военно-политическое сотрудничество СССР, Англии, Франции и США. Важнейшими вехами этого курса стали советско-французский и советско-чехословацкий договоры о взаимной помощи (1935 г.), зачатки формирования в 1935—1936 годах фронта против агрессии в Лиге Наций.
Фатальной неизбежности новой мировой войны не существовало. Анализ событий того времени показывает, что имелись альтернативные пути развития международных отношений. Войну можно было предотвратить, поставив преграду на пути агрессоров не только в середине 30-х годов, но и на более позднем и сложном этапе — в последние месяцы и даже дни перед началом большой войны в Европе. Существовала альтернатива в период подготовки захвата гитлеровцами Чехословакии летом и осенью 1938 года; она имелась и летом 1939 года, когда непосредственно готовилась немецко-фашистская агрессия против Польши.
I
15 марта 1938 года на вопрос американских журналистов, что намерен предпринять СССР, если Германия нападет на Чехословакию, народный комиссар иностранных дел СССР М. М. Литвинов заявил, что наша страна выполнит союзнические обязательства. Во второй половине апреля чехословацкий посланник в Москве 3. Фирлингер сообщил в Прагу об официальной позиции Советского правительства: “СССР, если его об этом попросят, готов вместе с Францией и Чехословакией предпринять все меры по обеспечению безопасности Чехословакии. Для этого он располагает всеми необходимыми средствами...” Учитывая обострение обстановки, правительство Советского Союза предложило Франции начать переговоры генеральных штабов вооруженных сил СССР, Франции и Чехословакии для обсуждения конкретных форм помощи Чехословакии, созвать международную конференцию в ее защиту и обратиться в Лигу Наций для соответствующего воздействия на агрессора. Ответа не последовало.
Советское правительство готово было выполнить свои обязательства при любых условиях. 26 апреля 1938 года Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин, изложив формулировку договора, определявшую условия, при которых СССР и Чехословакия были обязаны оказывать друг другу помощь, сделал важное уточнение: “Разумеется, пакт не запрещает каждой из сторон прийти на помощь, не дожидаясь Франции”. Требовалось, естественно, обращение Чехословакии к правительству СССР с просьбой о такой помощи.
Стремясь подорвать советско-чехословацкий договор как опору независимости Чехословакии, гитлеровцы развернули бешеную антисоветскую кампанию. Они утверждали, что правительство Чехословакии, заключив договор с Москвой, превратило страну в очаг “красной опасности”, “непотопляемый авианосец” большевиков. Центры немецко-фашистской пропаганды за пределами Германии всячески запугивали обывателя Запада “коммунистической угрозой”.
В этой обстановке пышным цветом расцветает англо-французская политика “умиротворения” агрессора. После серии встреч английского премьера Н. Чемберлена с Гитлером и своим французским коллегой Э. Даладье 19 сентября 1938 года чехословацкому правительству предъявляется англо-французский ультиматум с так называемыми “пропозициями”, принятие которых вело к гибели Чехословакии. Формально содержавшая этот ультиматум нота предусматривала, что в случае удовлетворения германских территориальных претензий в отношении Судетской области Чехословакия получит международные гарантии своей независимости. При этом обещание о таких “гарантиях” оговаривалось “заменой существующих договоров, связанных с взаимными обязательствами военного характера, общей гарантией против неспровоцированной агрессии”. Иными словами, составной частью ультиматума был отказ Чехословакии от договора с СССР, то есть практически от единственной надежды на реальную помощь извне.
До истечения ультиматума оставалось время, и президент Чехословакии Э. Бенеш уже 19 сентября приглашает полпреда СССР в Праге С. С. Александровского и заявляет ему, что, как он надеется, “Франция опомнится”, поймет, чего добивается Гитлер, поддержит Чехословакию, и тогда не исключена война. Бенеш через полпреда обратился к правительству СССР с запросом:
1. Окажет ли СССР, согласно договору, немедленную и действенную помощь, если Франция останется верной пакту?
2. В случае нападения Чехословакия немедленно обратится в Совет Лиги Наций с просьбой привести в действие статьи 16 и 17 (предусматривающие принятие коллективных мер против агрессора.—Авт.). Поможет ли СССР в качестве члена Лиги Наций предпринять действия на основании упомянутых статей?
Советское правительство ответило на вопросы срочно и утвердительно. Тем не менее вечером 21 сентября чехословацкий министр иностранных дел К. Крофта, уже зная о реакции Советского правительства, все же вручает английскому и французскому посланникам ответ на ультиматум, содержавший принципиальное согласие чехословацкого правительства с англо-франко-германскими требованиями.
25 сентября 1938 года народный комиссар обороны СССР телеграфировал военно-воздушному атташе СССР во Франции для передачи начальнику французского генерального штаба, что советское военное руководство в целях оказания помощи Чехословакии приняло ряд мер предупредительного характера:
“1. 40 стрелковых дивизий придвинуты в районы, прилегающие непосредственно к Западной границе. То же самое сделано в отношении кавалерийских дивизий. 2. Части соответственно пополнены резервистами. 3. Что касается наших технических войск — авиации и танковых частей, то они у нас в полной готовности”.
Ситуация в германских верхах не была однозначной. Некоторые представители военных кругов высказывали опасения: совместное выступление потенциально противостоящих вторжению сил (Чехословакии, СССР, Англии и Франции) грозит катастрофой. Согласно плану “Грюн”, в операциях против Чехословакии предусматривалось использовать 30 дивизий. В то же время только Чехословакия имела 45 дивизий, обладала вооруженными силами численностью 2 миллиона человек, 1582 самолетами, 469 танками, 5700 артиллерийскими орудиями и другим вооружением. Оборона страны опиралась на мощные пограничные укрепления, не уступавшие французской линии Мажино, тем более немецкой линии Зигфрида.
Однако реальная возможность поставить совместными усилиями преграду на пути германской агрессии была упущена.
29 сентября 1938 года в Мюнхене главы правительств Германии, Великобритании, Италии и Франции (Гитлер, Чемберлен, Муссолини и Даладье) объявили о разделе Чехословакии, предписав ей немедленно передать Германии Судетскую область и пограничные с ней районы, а также удовлетворить территориальные претензии, предъявленные Польшей и Венгрией. Чехословакия лишилась пятой части своей территории, на которой проживало около четверти населения, мощных оборонительных сооружений и половины тяжелой промышленности. Новая граница Германии выступом упиралась в дальние пригороды чехословацкой столицы Праги. Представители самой Чехословакии были вызваны в Мюнхен лишь для того, чтобы выслушать приговор.
Чудовищная расправа над суверенной страной, предательство Англией и Францией своих чехословацких друзей и союзников имели тягчайшие последствия для народа Чехословакии и судеб Европы, разрушили и без того неустойчивую договорную систему, имевшую цель сдержать германскую агрессию. Договоры о взаимопомощи, связывавшие СССР, Францию и Чехословакию, в сочетании с оборонным потенциалом самой Чехословакии, могли оказаться решающим препятствием на пути распространения агрессии. Не вина Советского Союза, что система этих договоров не была приведена в действие.
Мюнхенское предательство изменило соотношение сил на континенте в пользу фашистских держав. Менее чем через год разразился пожар второй мировой войны.
Советский Союз, который, как и Франция, был связан с Чехословакией договором о взаимопомощи, был отстранен “мюнхенцами” от участия в решении крупнейшего военно-политического конфликта, возникшего в Европе вокруг судеб Чехословакии. Это означало, что наша страна попала в глубокую международную изоляцию. “Мюнхенское соглашение,— отметили недавно английские исследователи А. Рид и Д. Фишер,— стало в истории символом близорукости, предательства и коварства, высшим достижением политики умиротворения... Оккупированная немцами Чехословакия превратилась в меч, направленный на восток, в сердце Советского Союза”.
Уже 30 сентября в Мюнхене и 6 декабря 1938 года в Париже были подписаны соответственно англо-германская и франко-германская декларации, по сути дела, равносильные пактам о взаимном ненападении. Гитлеровцы могли теперь спокойно разрабатывать планы экспансии на восток, против СССР. После подписания франко-германской декларации в отправленной во французские посольства информации Кэ д'0рсэ выражалась надежда, что “германская политика будет впредь направлена на борьбу против большевизма”. Об этом говорилось открыто и в США. Известный американский политический деятель бывший президент Г. Гувер заявлял в дни Мюнхена: “Я убежден, что ни Германия, ни другие фашистские государства не желают войны с западными демократиями, пока эти демократии не мешают продвижению фашизма на Восток”. Американские дипломаты делали в тот момент вывод, что экспансия Берлина после Мюнхена будет ориентирована на установление германской гегемонии в странах Восточной и Юго-Восточной Европы. К таким же выводам не могло не прийти и советское руководство. Можно полагать, что сохранявшиеся еще в Москве граны доверия к правящим кругам Англии и Франции после Мюнхена были утрачены. О безопасности страны, о судьбах социализма нужно было заботиться в одиночку, нужно было искать выход из международной изоляции, принять меры, чтобы не допустить объединения на антисоветской основе наиболее мощных империалистических держав, предотвратить втягивание СССР в войну.
II
В марте 1939 года фашистские государства приходят к выводу, что “исчерпало себя” и само Мюнхенское соглашение. В этом месяце Гитлер “ликвидирует” Чехословакию. 3 апреля командование вермахта по его указанию отдает распоряжение о подготовке плана “Вайс”, предусматривающего нападение на Польшу “в любое время, начиная с 1 сентября 1939 г.”. В марте Германия оккупирует Клайпеду (Мемель); в апреле начинается агрессия Италии против Албании; в мае заключается германо-итальянский пакт о политическом и военном сотрудничестве. Эта цепь событий подрывает основы англо-французской концепции безопасности, рассчитанной на сговор с Германией и Италией, свидетельствует о непредсказуемости действий фашистских государств. В результате английское и французское правительства объявляют о своих гарантиях Польше, Румынии, Греции и Турции и устанавливают контакты с СССР.
Советское правительство сразу же откликнулось на эту инициативу и в апреле 1939 года предложило Англии и Франции заключить договор о взаимопомощи и военную конвенцию. После долгих проволочек Лондон и Париж согласились на переговоры, и они начались в Москве в середине июня.
В исторической литературе московские переговоры изучены достаточно подробно. Исследователи, в том числе и буржуазные, неоднократно обращали внимание на по меньшей мере “легковесный” подход западных участников к этим переговорам. Вместо того чтобы быстро договориться с СССР в обстановке, когда военный конфликт в Европе мог вспыхнуть в ближайшие недели, они затеяли бесконечные споры по второстепенным вопросам. Представители Англии и Франции сначала отказались предусмотреть гарантии трех держав Прибалтийским государствам, позднее сопротивлялись распространению гарантий на случай так называемой “косвенной агрессии”, то есть перехода власти в этих государствах в руки прямой агентуры Гитлера, которая присоединилась бы к нему в агрессии против СССР; не было достигнуто согласия по определению самого понятия “косвенная агрессия”.
В августе в Москве начались переговоры между теми же тремя странами о военной конвенции. В случае германской агрессии на Западе или против Польши СССР был готов предоставить Англии и Франции любую военную помощь, причем советские представители на переговорах сообщили своим партнерам подробную информацию о состоянии наших вооруженных сил и даже о планах их мобилизационного развертывания.
Для того чтобы Советский Союз мог использовать свои вооруженные силы против фашистской Германии, они должны были войти в соприкосновение с агрессором. Но у СССР не было общей границы с Германией. Единственное решение вопроса заключалось в том, чтобы советские войска получили возможность прохода через территорию Польши. Варшава, однако, упорно отклоняла все предложения на этот счет, делавшиеся ей представителями
Англии и Франции, хотя, как всем было уже известно, до начала агрессии против Польши оставались считанные дни.
20 августа французский посол в Москве Э. Наджияр посылает в Париж отчаянную телеграмму: “Провал переговоров неизбежен, если Польша не изменит позицию”. Посол Франции в Польше Л. Ноэль в свою очередь сообщает, что в позиции Польши изменений не произошло. В тот же день глава французской делегации Ж. Думенк получил из Парижа следующее указание: “По приказу премьера Даладье генерал Думенк уполномочен совместно с послом подписать в общих интересах военную конвенцию”.
Финал известен, 22 августа 1939 года Думенк заявил советской делегации, что он получил от своего правительства положительный ответ на “основной кардинальный вопрос”, а также полномочия “подписать военную конвенцию”. Однако он признал, что о позиции английского, польского и румынского правительств ему ничего не известно; в результате подписание конвенции было сорвано.
Имелись ли возможности использовать занятую Францией в последнюю минуту позицию в интересах достижения положительного результата на переговорах? Советские документы не дают исчерпывающего ответа на этот вопрос. Вместе с тем они указывают, что Франция находилась под сильнейшим влиянием Англии. Прав был полпред СССР в Париже Я. 3. Суриц, который, оценивая позицию Франции в тот период, писал в Москву: “Вся беда в том, что Франция в наши дни не имеет самостоятельной внешней политики, все зависит от Лондона”.
Что же касается Англии, то для характеристики ее и без того достаточно хорошо известного отношения к московским переговорам интересно привести свидетельство Г. Феркера — одного из английских дипломатов, находившегося в Москве во время переговоров и назначенного затем послом в Финляндию. Отвечая в 1940 году на вопросы корреспондента чикагской газеты “Дейли таймс”, он говорил, что “задолго до прибытия британской военной миссии английское посольство в Москве получило инструкцию правительства, в которой указывалось, что переговоры ни в коем случае не должны закончиться успешно”.
Рассуждая о причинах вероломного поведения английского правительства, корреспондент той же газеты Р. Басвайн писал, что направление английской военной миссии в Москву было обусловлено внутриполитическими соображениями, а отнюдь не искренним желанием договориться с СССР. Форин офис, по его словам, “предупредил своих чиновников в Москве, что какая-либо договоренность исключена”. При этом Басвайн сделал не лишенный основания вывод: “Чемберлену и его друзьям и в голову не приходило, что Сталин мог знать о подлинных целях миссии и в конечном итоге принял решение, результатом которого явился советско-германский пакт”.
Пока английские и французские представители создавали в Москве видимость переговоров, между Берлином и Лондоном проходили интенсивные негласные контакты на различных уровнях с целью достижения “широчайшей англо-германской договоренности по всем важным вопросам”. Многое об этих контактах известно, в частности о готовности Англии во имя договоренности с Гитлером “освободиться от обязательств в отношении Польши”. Но многое еще скрыто в британских архивах. По недавно опубликованным данным английских историков, на 23 августа в Англии была назначена встреча Геринга с Н. Чемберленом. На один из немецких аэродромов за “именитым гостем” уже прибыл самолет “Локхид А-12” английских секретных служб. 22 августа в связи с отъездом Риббентропа в Москву германская сторона отменила согласованный визит. Ясно, что вероятный англо-германский сговор в сложившейся ситуации представлял для СССР крайне опасную угрозу, наихудшую из возможных расстановку сил в Европе. Если допустить, что в Москве знали о готовящейся сделке — а в Лондоне было кому нас информировать,— это могло сыграть не последнюю роль в решении принять сделанные советской стороне в августе предложения германского правительства.
В последнее время часть советских исследователей выдвигает тезисы о том, что, пока продолжались московские переговоры, Гитлер не рискнул бы напасть на Польшу и что заключение советско-германского пакта о ненападении изменило равновесие в Европе в пользу Германии, позволило ей развязать мировую войну. Конечно, такого рода соображения относятся к категории чисто спекулятивных, не подтверждаемых фактами или документами. Авторы настоящей статьи остаются при убеждении, что нападение на Польшу и его сроки были предрешены Гитлером еще в начале апреля 1939 года, задолго до московских переговоров, немецкие армии были отмобилизованы и развернуты против Польши к середине августа и нападение произошло бы в любом случае. Гитлер был уверен, и ход событий подтвердил обоснованность этой его уверенности, что Англия и Франция не готовы и не намерены на деле всеми своими силами прийти на помощь Польше до того, как она потерпит поражение в сражениях с превосходящей германской армией; серьезная война на два фронта Германии не угрожала. Нейтрализация Советского Союза в результате заключения советско-германского договора ничего в этой схеме не меняла, и утверждать, что договор от 23 августа 1939 года привел к развязыванию второй мировой войны, как это издавна делает враждебная СССР пропаганда, нет ровно никаких оснований.
Как свидетельствуют британские архивы, 19 августа 1939 года, то есть не только до подписания советско-германского договора о ненападении, но и до обращения Гитлера к Сталину 20 августа, Н. Чемберлен получил исчерпывающие доказательства из источников, близких к итальянскому правительству, что немецкая “акция против Польши” начнется между 25 и 28 августа и что германские железные дороги полностью загружены подвозкой войск к польской границе. Эта “акция”, а вместе с нею и война в Европе начались бы независимо от того, был бы или не был подписан советско-германский договор.
Альтернативное развитие мировых событий было бы реальным только в случае, если тогдашние руководители “западных демократий” с самого начала переговоров с СССР решительно повели бы дело к заключению военно-политического союза с ним. Предложение СССР на этот счет от 17 апреля 1939 года было весьма сбалансированным и действительно открывало возможность иного хода мировой истории. Между тем как раз желания заключать такой союз на Западе не было. Это широко известно сейчас из преданных гласности французских и особенно английских архивных документов, из мемуаров участников событий. Как уже отмечалось, это было известно тогда и советскому руководству. Рассчитывать, что СССР будет ставить на карту свою безопасность, не заручившись конкретными, именно союзническими, обязательствами со стороны Англии и Франции, было непростительной близорукостью. Ответственность за то, что альтернатива войне не стала летом 1939 года реальностью, лежит на политиках Запада, принимавших решения, руководствуясь не широко понятыми интересами своих народов, народов Европы в целом, а узкоклассовой неприязнью к “красной России” и ее тогдашнему правительству. Даже если на эти решения повлияло ослабление СССР в результате массовых репрессий, особенно против кадров высшего военного командования, ответственность за роковые для судеб мира и истории решения лежит на тех же западных лидерах.
Срыв переговоров в Москве означал, что последняя возможность остановить общими усилиями готовившееся нашествие вермахта на Польшу, а следовательно, и войну в Европе была утрачена.
Уроки московских переговоров имеют непреходящее значение. Они показывают, что соглашения такого рода возможны только при условии глубокого понимания реальностей международной обстановки, учета законных интересов каждой из сторон, стремления к договоренности и готовности к взаимным компромиссам в интересах общей безопасности. У Англии и, несмотря на определенные колебания, у Франции деловой подход к переговорам отсутствовал.
III
Принципиальное решение о дальнейшем курсе своей политики Советскому правительству пришлось принимать еще до формального завершения переговоров с Англией и Францией. Полученное от Гитлера уведомление, что военный конфликт с Польшей неминуем, вынуждало анализировать последствия ее вполне вероятного поражения в таком конфликте: Германия захватила бы всю польскую территорию, включая входившие в состав Польши украинские и белорусские земли; фашистские армии вышли бы к жизненным центрам СССР.
Наша страна вынуждена была бы в одиночку вступить в противоборство с фашизмом. Возможно при этом, что советское руководство во главе со Сталиным испытывало опасения, как бы в такой ситуации симпатии мюнхенских умиротворителей вообще не оказались на стороне гитлеровцев. Нельзя было не учитывать тот факт, что с мая 1939 г. советским и монгольским войскам пришлось вести упорные бои с японскими интервентами на реке Халхин-Гол. Возраставшая агрессивность Японии вполне реально обозначила перспективу войны на два фронта. Советское правительство не могло допустить повторения ситуации 1918—1922 гг., когда страна вынуждена была противостоять интервенции сразу всех основных держав мира.
Сложившаяся обстановка была более чем критической. Речь шла по существу о самом выживании Советского государства. В сложившихся экстраординарных исторических обстоятельствах оставался один выход: попытаться упредить события и пойти на компромисс с Гитлером. В этом случае открывалась перспектива, во-первых, отсрочить хотя бы на какое-то время прямое столкновение с фашистской Германией. Такая отсрочка была крайне необходима прежде всего в целях модернизации вооружений и вооруженных сил, разработки и осуществления широкой программы подготовки экономики к войне и, наконец, в целях заполнения пробитых репрессиями “брешей” в высшем звене военного командования. Во-вторых, открывалась возможность вбить клин в германо-японский альянс.
Направляя 20 августа послание И. В. Сталину с предложением подписать договор о ненападении, Гитлер предупреждал, что в противном случае СССР может оказаться вовлеченным в “польско-германский кризис”. Предложения об улучшении советско-германских отношений делались германскими представителями и прежде, однако вызывали с советской стороны в лучшем случае уклончивый ответ. 30 мая, уже после замены М. М. Литвинова на посту наркома иностранных дел В. М. Молотовым, один из ведущих чиновников гитлеровского МИД констатировал в докладе руководству, что Германия “вносит инициативные предложения”, но сталкивается с “недоверием” русских; в конце июня посол Шуленбург снова фиксирует “бросающееся в глаза недоверие” с советской стороны; 4 августа тот же Шуленбург доносит в Берлин, что СССР “преисполнен решимости договориться с Англией и Францией”. И лишь теперь, 19—20 августа, когда стало окончательно ясно, что этим странам эффективный и равноправный договор с СССР просто не нужен, пришлось делать вывод, что соглашение с Германией — единственный для нас выход.
Можно спорить о том, не “перехитрил” ли Гитлер Сталина, добившись нейтрализации Советского Союза накануне военного конфликта в Европе. Думается все же, что такого рода умозрительные споры ведутся в отрыве от грозных реальностей конца второй декады августа 1939 года, когда от того или другого решения зависело, не окажется ли советский народ втянутым в войну с грозным противником.
23 августа в Москву прибыл министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп. В ночь на 24 августа после беседы Риббентропа с В. М. Молотовым и И. В. Сталиным был подписан советско-германской договор (пакт) о ненападении. В этом документе предусматривалось, что стороны будут воздерживаться от агрессивных действий и нападения в отношении друг друга и не будут поддерживать третью державу, если один из участников договора станет “объектом военных действий” с ее стороны. Стороны обязались также не участвовать в группировках держав, направленных против одной из сторон.
Нынешний уровень знаний позволяет утверждать, что одновременно с договором о ненападении был подписан “секретный протокол”. В советских архивах он не обнаружен. Оригиналов нет и в западных архивах, нет вообще нигде.
Нельзя поэтому со стопроцентной уверенностью считать соответствующими действительности тексты распространяемых копий этого документа. Тем не менее очевидно, что Германия по секретному протоколу взяла на себя обязательства не допускать в случае войны вторжения своих войск в Латвию, Эстонию, Финляндию, Бессарабию (позднее также и Литву), а в Польше не продвигаться далее рек Нарев, Висла и Сан. Такие обязательства означали, что неминуемая в будущем фашистская агрессия против СССР могла начаться с рубежей на 200—300 км дальше от жизненно важных центров нашей страны. Значение этого обстоятельства для конечной победы антигитлеровской коалиции трудно переоценить.
Конечно, формулировки секретных договоренностей, если судить о них по текстам известных копий, неприемлемы политически и нравственно. Социалистическое государство не вправе было опускаться до уровня обычной в те годы империалистической практики разграничения “сфер интересов” и заявлять великодержавные притязания на “территориально-политические преобразования” в Восточной Европе. Все это заслуживает безоговорочного осуждения.
IV
Война началась 1 сентября. Германские войска перешли польскую границу и начали наступление по всему фронту. Польский народ, польский солдат решительно встали на защиту отечества, заняли патриотическую, антифашистскую позицию. Отпор агрессору, оказанный народом, сделал необходимым и для тогдашнего польского правительства принять концепцию сопротивления фашизму. Несмотря на героическое сопротивление польских солдат и офицеров, численное и техническое превосходство немецкой армии дало себя знать.
Вплоть до середины сентября Советское правительство воздерживалось от каких-либо действий. Только 17 сентября, когда германская армия подходила к Бресту и Львову, штурмовала Варшаву, польское правительство фактически уже не контролировало положение в стране и военное поражение Польши стало очевидным, советским войскам был отдан приказ перейти границу и занять территории, населенные в подавляющем большинстве белорусами и украинцами.
По заключенному 28 сентября “Договору о дружбе и границе”, размежевание между СССР и Германией было проведено примерно по так называемой “линии Керзона”, определенной странами Антанты как восточная граница Польши еще в 1919 году. Это была этническая граница между польским населением, с одной стороны, и украинским и белорусским — с другой. Д. Ллойд Джордж писал осенью 1939 года польскому послу в Лондоне, что СССР занял “территории, которые не являются польскими и которые были силой захвачены Польшей после первой мировой войны... Было бы актом преступного безумия поставить русское продвижение на одну доску с продвижением Германии”.
Политико-дипломатические усилия Советского Союза во время войны, нацеленные на создание сильного, суверенного польского государства, военные действия Советской Армии (а в боях за независимость Польши, которые мы вели плечом к плечу с польскими войсками и всеми польскими патриотами, погибли свыше 600 тысяч советских солдат и офицеров) — все это убедительное свидетельство того, что советская политика в отношении Польши не диктовалась какими-либо своекорыстными, а тем более агрессивными намерениями. Вся последующая линия СССР в польском вопросе не только не противоречила долговременным интересам польского народа, но неизменно направлялась на активную защиту его интересов на международной арене, на установление и международное признание новых справедливых границ возрожденной Польши.
Очень точную характеристику многочисленным зарубежным спекуляциям по поводу событий 1939 года дал М. С. Горбачев: “Говорят, что решение, которое принял Советский Союз, заключив с Германией пакт о ненападении, не было лучшим. Возможно, и так, если руководствоваться не жесткой реальностью, а умозрительными абстракциями, вырванными из контекста времени. И в этих условиях вопрос стоял примерно так же, как во время Брестского мира: быть или не быть нашей стране независимой, быть или не быть социализму на Земле” [1]. Ситуация в августе 1939 года действительно напоминала обстановку конца 1917 года — начала 1918 года, когда в партии шли дебаты вокруг брест-литовских переговоров и В. И. Ленин говорил: или наше правительство пойдет на заключение “мира похабного”, или оно будет “сметено”.
Как представляется, события 1938—1939 годов должны оцениваться исходя из реальной обстановки того времени и с полным учетом как узкоклассовой эгоцентристской, беспринципной политики Лондона и Парижа, так и субъективных ошибок и негативных сторон курса тогдашнего советского руководства во главе со Сталиным. Ошибкой было уже то, что в нашу дипломатию в сферу межгосударственных общений были привнесены элементы сталинских административно-командных методов. Очевидно, например, что Сталин не принял должных мер по укреплению новой границы, по целесообразному эшелонированию войск, вооружений и стратегических ресурсов.
Даже если допустить, что Гитлер в конечном счете больше, чем СССР, выиграл от отсрочки столкновения с нашей страной, что не оправдался расчет Сталина на затяжную войну на Западе, все же и при таких допущениях пакт о ненападении от 23 августа 1939 года не может не рассматриваться как вынужденная, продиктованная Советскому Союзу конкретно-исторической обстановкой тех дней мера, единственная остававшаяся возможность избежать немедленного вовлечения в войну — на западе и востоке, причем, как знать, снова против объединенного фронта всех империалистических держав. С другой стороны, заключенный 28 сентября 1939 года “Договор о дружбе и границе” с Германией вызвал уже в то время и вызывает сейчас резкую “реакцию неприятия”. Конечно, правильным было решение проводить размежевание с гитлеровцами по линии этнического раздела между районами с большинством собственно польского населения и районами проживания белорусов и украинцев. Однако квалифицировать такое размежевание как “границу” было, разумеется, неправомерным, даже учитывая ту тяжелую ситуацию, в которой Советский Союз в тот момент находился. Это, конечно, была грубая политическая ошибка. Прямым попранием ленинских норм советской внешней политики явилось содержавшееся в самом названии и тексте договора от 28 сентября обещание развивать “дружбу” с государством-агрессором, совершившим неспровоцированное нападение на Польшу. Ни с политической, ни с моральной точек зрения оправданий этому быть не может.
В ряде советских нот и заявлений, в том числе в речи В. М. Молотова в Верховном Совете СССР от 31 октября 1939 года, содержались оскорбительные для польского народа и польского государства положения; давалась ошибочная оценка характера войны польского народа с агрессором; без всякой нужды подписывались советско-германские заявления, пропагандировавшие “миролюбивые устремления” фашистской Германии; направлялись поздравления по случаю “побед немецкого оружия”; советская пропаганда занимала, мягко говоря, некорректную позицию в отношении военных неудач западных держав и трудностей Англии в ее единоборстве с агрессором.
Историкам еще предстоит детально изучить события тех лет, уточнить оценки решений и поступков участников.
Предотвратить трагедию нам не удалось. Почему? Ответы могут даваться разные, но одну из причин хотелось бы сейчас выделить. Мир един, и неразрывна взаимозависимость государств, какими бы могущественными и влиятельными они себя ни считали. Мир был взаимозависим уже тогда, в 1939 году, и именно поэтому попытки наших будущих союзников по антигитлеровской коалиции строить свою безопасность на эгоистических началах “умиротворения” агрессора за счет безопасности других стран и тем более при этом играть с огнем окончились мировым пожаром. В нынешнем ядерном мире взаимозависимость многократно возросла. Сегодня тем более невозможно обеспечить собственную безопасность в ущерб безопасности других, не рискуя вызвать пожар ядерный. Именно в этом и заключается главный урок, который мы должны извлечь из событий кануна второй мировой войны.
Примечания
[1] Горбачев М. С. Избранные речи и статьи. Т. 5. С. 404.
Опубликовано 27 сентября 2004 года
Новые статьи на library.by:
ВОЕННОЕ ДЕЛО:
Комментируем публикацию: Уроки истории. Так начиналась вторая мировая война
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1096295723 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций