Правовая система России складывалась под влиянием крепостного права, когда три четверти населения были лишены не только гражданских, но и элементарных человеческих прав. Поэтому уклад народной жизни совершенно игнорировался законами. К середине XIX в. все население России делилось на две неравные группы: крестьян, составлявших подавляющее большинство и живших вне закона, и дворян, купцов, мещан и разночинцев, общественные отношения которых регламентировались законами. Специфика государственного устройства России способствовала формированию двух действующих правовых систем на пространстве единого государства, наличие которых отчетливо проявилось во второй половине XIX в., когда крестьяне получили личную свободу. Проведение крестьянской 1861 г. и судебной 1864г. реформ не привело к ликвидации правовой обособленности крестьян. Напротив, народная юстиция была легализована, а Свод законов признан не соответствующим условиям крестьянской жизни.

Соотношение закона и обычая в крестьянском правовом быту до сих пор остается неясным. Необходимо разобраться, насколько законодательство соответствовало народным правовым воззрениям и как этим определялись перспективы создания правового государства в России.

Теоретическое осмысление этой проблемы в европейской историко-юридической мысли началось еще в XVIII веке. Однако тогда преобладал взгляд на право как на сумму обнародованных законов: право и закон считались синонимами. Особенно это было свойственно взглядам Вольтера. Заслуга открытия органического способа возникновения права на основе национального чувства правды принадлежала представителям "исторической школы", которые, отмечая важность изучения народного права, предпринимали попытки установить взаимосвязь между государственным и народным правом. В развернувшуюся по этому поводу полемику включились и российские историки-правоведы (К. Д. Кавелин, В. И. Сергеевич, В. И. Владимирский-Буданов, Д. В. Самоквасов и др.). Обычай они оценивали как один из источников писаного права и признали реальностью существование комплекса особых "неофициальных" правовых отношений в деревне. Однако развитие обычного права рассматривалось ими лишь в связи с эволюцией государственного законодательства, проблемы же, связанные с правовым бытом крестьян, их не занимали.

Шатковская Татьяна Владимировна - историк, Ростовская государственная экономическая академия.

стр. 96

В ходе реформ 60-х годов XIX в. соотношение обычного права и действующего законодательства приобрело помимо теоретического еще и практический смысл. Большинство авторов, участвовавших в обсуждении проблемы, доказывало принципиальное несходство крестьянских правовых представлений и законодательства. "Народное обычное право и право культурное представляют собой два строя юридических воззрений, типически отличных один от другого", - утверждала А. Я. Ефименко. Три начала народного права, отличавших его от современного законодательства, выделял И. Веригин: начало труда, идея разделения имуществ согласно насущным потребностям крестьян и начало частной инициативы в имущественной сфере. Причины расхождений между народными правовыми представлениями и формальными законами И. Тютрюмов и А. А. Леонтьев видели в особенностях развития российского законодательства, сословном общественном устройстве, правовой обособленности крестьян ¹ . И. Веригин, С. П. Никонов, И. Г. Оршанский и другие также указывали на серьезные разногласия между писаным законом и народными обычаями и считали, что подчинять крестьянскую жизнь действующим законам следует постепенно, с учетом народных представлений о правде и справедливости.

Другие исследователи крестьянского быта - сторонники народнической теории - утверждали, что проникновение закона в народную жизнь разрушало "стройное здание мирских и семейных обычаев". Тлетворным представлялось воздействие закона на крестьянские устои К. Р. Качоровскому. Он полагал, что государственное право уничтожало традиционные крестьянские правовые представления ² .

Существовало и мнение об отсутствии принципиальных различий между законом и обычаем. Такой позиции придерживался автор основательной монографии по обычному праву С. В. Пахман. Обобщив мнения местных комитетов о потребностях сельскохозяйственной промышленности, А. Д. Билимович пришел к выводу, что "правосознание народа вполне отвечает началам писаного права и давно уже подготовлено к его восприятию". По мнению Н. Дружинина, "крестьянская жизнь - проста, однообразна, сера, буднична", поэтому общие законодательные нормы "легко приживутся в деревне". Г. А. Евреинов же полагал, что крестьяне с XI в. жили по закону, а обычное право не имело существенного влияния на быт деревни ³ .

Споры вызывал и вопрос о происхождении русского законодательства. Г. Барац утверждал, что гражданские законы второй половины XIX в. не содержали в себе начал, "выработанных русской жизнью", и не служили "выражением народных прав" - они представляли собой "широкие заимствования из самых разнородных чужеземных кодексов" и не соответствовали правовым представлениям народа ⁴ .

В советской историографии вопросы, связанные с народными правовыми воззрениями, их соотношением с законами второй половины XIX в. рассматривали главным образом П. Н. Зырянов и В. А. Александров. Зырянов полагает, что обычное право к концу XIX в. стало тормозить капиталистическое развитие деревни; правосознание крестьян в тот период уже было подготовлено к восприятию твердых оснований писаного права. По мнению же Александрова, условия существования сельской общины способствовали живучести "неписаной совокупности правовых норм", по своей юридической сущности расходившихся с законодательными нормами ⁵ .

В народном быту обычаи закрепляли многовековой правовой опыт. Свое отношение к обычаям народ выражал в пословицах: "У Сидора обычай, а у Карпа свой", "На обык есть переобык", "Свой обычай в чужой дом не носи", "У худой рожи - худой и обычай" и т. п. По смыслу понятие обычай приравнивалось к нравам, повадкам, привычкам. Наиболее полное определение дал Д. Дриль: обычай - "не общее, наперед установленное обязательное правило для будущих действий, а лишь решение, хотя вследствие частой повторяемости и обобщенное, но по мере особенностей представляющихся случаев допускающее изменения" ⁶ . Корреспондент Тенишевского этнографического бюро из Нижегородской губернии

стр. 97

С. Корвин-Круковский так охарактеризовал крестьянский обычай: "Известный образ действий, постоянно применяемый в данном обществе при наличности одних и тех же известных обстоятельств и поэтому мало-помалу приобретающий... юридическую силу" ⁷ . При этом крестьяне часто употребляли слово "закон" вместо "обычай". Научные термины "обычай" и "обычное право" были им непонятны. Этим, как считал М. И. Зарудный, объяснялось недоумение крестьян, когда к ним обращались с вопросом: "Какие у вас обычаи?". Только после пояснений с помощью наглядных примеров понимали они, о чем именно идет речь ⁸ .

Краеугольным камнем крестьянского юридического быта были правовые взгляды, убеждения, принципы с присущим им консерватизмом, однообразием, устойчивостью. Они составляли внутреннее зерно обычаев, разнообразных по форме, многочисленных, видоизменяющихся под влиянием местных условий быта, особенностей характера, языка и пр. Крестьяне бережно относились к своим правовым традициям, при этом многие обычаи выполнялись в силу привычки рефлекторно, без осознания истинного смысла совершаемого ритуала. Энтографические сведения второй половины XIX в. представляют уже видоизмененную картину соблюдаемых народом обрядов и обычаев, многие из которых полностью утратили свое мировоззренческое содержание.

Что касается отношения народа к формальному праву, то представляется сомнительным утверждение, что государственные крестьяне уже во второй половине XVIII в. доподлинно знали нормы действовавшего законодательства ⁹ . Исследователи народного правового быта и сами крестьяне, и даже государственные деятели (к примеру, С. Ю. Витте) утверждали, что крестьяне законов не знали ¹⁰ . Многие современники свидетельствовали, что большинство российских граждан и во второй половине XIX в. не было знакомо с нормами действующего права ¹¹ . Однако это не означало полной отстраненности крестьян от влияния государственной правовой системы. С предоставлением им личной свободы и гражданских прав открывалась перспектива развития капиталистических отношений в деревне; в крестьянском быту складывались новые условия, которым отвечали не традиционные правовые обычаи, а издаваемые законы.

Можно проследить пути, по которым закон прокладывал себе дорогу в общественную жизнь крестьян. Во-первых, влияло отходничество. Крестьяне нечерноземных районов и ближайших к городу деревень большую часть года проводили вне общины, активно впитывая новые правоотношения, основанные на законодательстве. Во-вторых, - участие крестьян в качестве присяжных заседателей при решении дел в общих судебных учреждениях. В-третьих, создание института присяжных поверенных, способствовавшего осведомлению крестьян о законах. В-четвертых, появившаяся у крестьян после 1864 г. возможность разбирать свои дела в мировых судах и общих судебных учреждениях. Наконец, и сельское начальство обязано было доводить новые указы до крестьян.

Основным источником знаний о законодательстве для них был волостной писарь. По свидетельству современников, понятие "закон" постепенно входило в повседневность. Н. М. Астырев, прослуживший некоторое время волостным писарем и хорошо знавший строй крестьянской жизни, сообщал: "Выражение "сделать по закону" означало "сделать ловко, хорошо, надежно", независимо от того, будет ли это сделано по совести, согласно мирским воззрениям на справедливость, или нет" ¹² . Народная молва гласила: "Нужда закона не знает, а чрез шагает"; "Где закон, там и обида"; "Закон, что дышло: куда поворотишь, туда и вышло". У В. И. Даля находим характерную пословицу: "Закон, что паутина: шмель проскочит, а муха увязнет". А пословицы "Сила закон ломит", "Что мне законы, коли судьи знакомы", "Не всякий прут по закону гнут", "Нужда закон изменяет" отражали убеждение крестьян относительно ограниченности действия закона при определенных обстоятельствах.

Среди многочисленных причин пренебрежения и недоверия крестьян к законам обратим внимание на такие: длительное господство крепостного

стр. 98

права, низкий уровень правовой культуры, непоследовательность внутренней политики, юридическая безграмотность населения, сословная обособленность крестьянства, отсутствие разграничения между административной и судебной властью, несовершенство самого законодательства. В. В. Розанов полагал, что эти причины вытекали из особенностей русской души, которая в поисках идеала, полной правды относилась с презрением к писаным нормам, созданным человеком ¹³ . Но одной из самых существенных причин слабого распространения норм права в народной среде было их несоответствие правовым представлениям крестьян.

Природа традиционного хозяйства, семейный характер производства, особенности общественного устройства накладывали отпечаток на мировоззрение крестьянина - члена замкнутой общины: она влияла на его поступки и определяла связи с внешним миром, оберегала систему ценностей, устанавливала особые правила в хозяйственной и социальной жизни. Как подметил А. А. Чарушин, "мир (община. - Т. Ш.), по воззрениям народа, сила, воплощающая в себе справедливость, и решения его - закон" ¹⁴ Местные каноны действовали только в рамках отдельной общины, были обязательны для всех ее членов; нарушители, помимо нравственного осуждения, строго наказывались.

Законы "мира" в большинстве своем противоречили законам официальным. Многие из деяний, наказуемых по Своду законов, как преступные, в народном представлении не считались таковыми, и наоборот. Крестьяне расценивали работу в праздники не только как большой грех, но и как серьезное преступление. Однако обилие христианских праздников в православном церковном календаре не приводило к тому, что все они свято соблюдались крестьянами. Из данных, собранных Тенишевским этнографическим бюро, видно, что по этому вопросу единообразной практики не существовало. Иногда это десятые по счету или наиболее важные с точки зрения крестьян церковные праздники. Существовали также особые заповедные дни, с которыми в данной общине было связано какое- либо значительное событие, например, день, когда был потушен в деревне большой пожар. Церковь не признавала заповедные дни, но крестьяне решением схода придавали им статус праздничных дней ¹⁵ . В официальных изданиях народу пытались внушить, что не за работу в праздник покарает Бог, а "за праздничное пьянство, за праздничное непотребство, развращение молодежи и детей, с ними сопряженное" ¹⁶ . Законом воспрещалось наказывать за работу в праздничные дни, однако крестьяне противились этому. Общинные правила не только регламентировали режим работы, но и непосредственно вмешивались в хозяйственную деятельность сельчан. К таким правилам относились: наказание отдельных домохозяев за неисправное содержание изгородей вокруг полей и других угодий; уничтожение или перемена мет и знаков при разделе общественных лугов и на скоте; порубка в заказном общественном лесу, то есть на лесном участке, который "миром" решено не трогать до указанного срока; невыполнение хозяйственных работ; собирание в лесу орехов до начала жатвы ярового хлеба; кошение до Троицына дня травы - где бы то ни было; собирание ягод не по общинному приговору и др. ¹⁷ . Последние запреты были вызваны тем, что полевые работы заканчивались не в одно время. Семьи слабые могли бы лишиться дополнительного заработка. Чтобы этого не случилось, ягоды "заповедывали", то есть устанавливался запрет на их сбор до определенного срока. Об этом извещали жителей окрестных деревень и назначали штраф, ожидавший нарушителя ¹⁸ .

Помимо этого, российское законодательство, как впрочем, и других европейских стран, игнорировало суеверие народа. Известные юристы А. А. Левенстим и П. Н. Обнинский указывали на целый ряд преступлений, вызванных теми или иными народными предрассудками, квалифицировать которые в рамках официальных норм было невозможно. В крестьянской среде, напротив, общинные табу, связанные с суеверием, были распространены. Запрещалось женщинам ткать холст до того времени, когда все мужики выедут в поле пахать; нельзя начинать какое-либо дело в день

стр. 99

недели, на который приходилось в этом году Благовещение; под страхом побоев запрещалась еда во время работы по исправлению изгороди вокруг скотского выгона, так как, по поверью, если во время этой работы есть что-либо, то медведь будет губить скот ¹⁹ . Перечень примеров можно продолжать долго.

Общинное устройство народной жизни, таким образом, оказывало решающее влияние на правовые взгляды крестьян. Необходимость коллективного способа ведения хозяйства, круговая порука, правовая изоляция приводили к абсолютной власти общины, и решения схода имели обязательную силу. Каждый знал, что с "миром" шутки плохи, "здесь могут и в дугу согнуть и выправить" ²⁰ .

Расхождения между народными правовыми воззрениями и законами проявлялись также при разборе дел, наказуемых по закону, но не преследуемых по крестьянским представлениям. К примеру, кража, которая при любых обстоятельствах каралась по Своду законов, при определенных условиях допускалась в крестьянском быту. По свидетельству самих крестьян, кража не являлась преступлением при следующих обстоятельствах: в случае крайней нищеты провинившегося; девка может украсть, поскольку ей негде взять денег; для разговенья не грех украсть; муж может украсть по прихоти беременной жены. Не считалось грехом взять чужую жердь из изгороди - для устройства переправы через реку или ручей, украсть у богатого купца (поскольку большой капитал честно не заработаешь) или у попа, который "на мирской кошелек живет"; незначительная кража плодов из огородов для собственного употребления, получившая название "садовничества" и др. подобные. Не осуждались кражи, связанные с суевериями, например, не возбранялось "украсть на семена". Некоторые допускавшиеся кражи носили рекомендательный характер - "у кого не ведутся свиньи, нужно в гостях украсть ложку, изломать и искормить ее свиньям" и пр. Вообще, кража рассматривалась в крестьянском мире как личная обида и частное дело потерпевшего. Главное при этом, чтобы размер ущерба был незначителен: "Не грех воровать столько, сколько может съесть человек за раз, - говорили крестьяне, - это не грех, и судить не будут" ²¹ .

Снисходительно относились крестьяне к лесным порубкам, однако только в казенных лесах. Распространенное во второй половине XIX в. мнение о том, что не считалась преступной любая кража леса, не подтверждается фактами. Н. Калачов приводил случаи, когда крестьяне, задержанные в частновладельческих лесах, выплачивали по решению волостных судов довольно крупные суммы: размер штрафа доходил до 26 рублей. Но суровые приговоры не останавливали хищнической порубки лесов. При этом крестьяне оправдывали свои действия тем, что лес никем не посажен, а Богом выращен, и потому должен быть общим достоянием. Они полагали, что помещики и казна несправедливо присвоили себе лучшие угодья. И даже больше: крестьяне считали своей по праву всю землю и ожидали, когда "царь заберет ее у купцов и бар и отдаст ее мужикам". Столь же терпимо относились крестьяне к самовольной охоте, рыбной ловле, собиранию грибов и ягод на чужих землях и др. Если хозяин поймал вора на огороде ночью и избил его, то это считали за грех, потому что "Бог огурцы уродил для всех" ²² .

По народным воззрениям, основным мерилом ценности любого товара или продукта был затраченный человеком труд. Отсюда крайне слабое уважение к праву собственности на природные богатства, где затраты труда минимальны. Но крестьяне резко меняли свои настроения, когда вышеуказанные кражи совершались на общинных угодьях. Расправа над расхитителями мирской собственности нередко превращалась в жестокий самосуд.

Не расценивался в крестьянской юстиции как преступление и караемый по закону торговый обман. Нередко ловкие махинации становились поводом для "похвальбы на сельском сходе". Приходится не соглашаться с встречающимися в литературе утверждениями, что мошенничество не было развито в народной среде. Крестьяне сами признавали, что склонность к "проделкам" не считалась грехом или преступлением.

стр. 100

Мошенничеством занимались как мужчины, так и женщины при каждом удобном случае, но особенно при купле, продаже, обмене, разделе: "Не солгать - так не продать", "Торговля кого выручит, а кого выучит". На ловкого вора и мошенника народ смотрел почти как на героя, сумевшего в короткое время нажить деньги: "Не пойман - не вор", "Воруй, да не попадайся" ²³ .

Из других наказуемых по закону действий, но не признаваемых крестьянами преступлением, наиболее распространенными были незаконная торговля вином, табаком, мелкая торговля продуктами без документов, незаявление о совершенном преступлении, присвоение находки. На это указали корреспонденты Тенишевского этнографического бюро из Новгородской, Орловской, Казанской, Калужской и других губерний.

К злоупотреблениям сельских должностных лиц крестьяне относились легко, аргументируя это тем, что через какое-то время любой мог быть избран на это место, а также тем, что если сельские власти будут зарываться, то их на следующие три года не выберут. К тому же они всегда под контролем крестьян, каждый из которых являлся членом сельского схода. Не вызывало в народе порицаний казнокрадство, то есть растраты казенного имущества, поскольку казна и так богата: "Казна - не убогая вдова: ее не оберешь". Взяточничество осуждалось лишь когда оно переходило в вымогательство и лихоимство: "Возьми на калачи, только делом не волочи", "Просьбы не докуки, когда не пусты руки", "Затем дело стало, что за ним приданого мало". Возвращенная своевременно - до или даже после обнаружения пропажи - растрата общественных сумм, по воззрениям крестьян, не только не преступна и не наказуема, но и нисколько не предосудительна ²⁴ . Помимо вышеуказанного, крестьяне весьма терпимо относились к случаям самосуда, ложным показаниям в волостных и общих судах, к проживанию в своей деревне преступников, при условии, что совершенные ими злодеяния не направлены против членов общины.

Во многих случаях безразличное отношение крестьян к кражам указывает на неразвитость отношений собственности в деревне. Причины тому длительное господство крепостного права, экономическая отсталость, специфика общественного устройства. На склад народных понятий о праве собственности влияла, по мнению Пахмана, "распространенная форма земельных прав, которая носит название общинное владение", когда земля не принадлежит никому из членов сельской общины, каждый из них имеет лишь право пользования ²⁵ .

Кроме общинной, существовали семейная и личная крестьянская собственность. Частная собственность с трудом пробивала себе дорогу в крестьянском быту. Преобладание семейной собственности зиждилось, по словам В. Ф. Мухина, "на особой земледельческой форме труда, требовавшей для успешности дела соучастия многих лиц", что препятствовало стремлению крестьян к личной собственности. Но решающее значение имело все же господство общинного начала. "Где общинное владение не известно, - писал Пахман, - ...понятия о личности, собственности и семье развиты более, чем там, где преобладает начало общинное". В отличие от законов, в народных воззрениях права владения, пользования и собственности смешивались. Рассмотрев многочисленные решения волостных судов, Пахман указал, что "по ним трудно судить, идет ли дело об имуществе, состоящем только во владении данного лица, или составлявшем его собственность" ²⁶ . Основная задача общины - успешное отбывание податей и повинностей, поэтому свобода частного имущественного оборота, нередко идущая в разрез с хозяйственными интересами общины, существенно ограничивалась.

Существование особой семейной собственности отличало семейный быт крестьян от быта остальных слоев общества, порождало противоречия между народными и официальными правовыми воззрениями. Если в праве официальном, "писанном для высших сословий", преобладающее значение имели отношения личной собственности и договора, в народном быту на первом плане оказывались "наоборот, правоотношения не только наследственные, но и семейные". Объяснялось это важным значением семьи в крестьянском быту - союза не только кровного, но и хозяйственного. Отсюда

стр. 101

вытекали особенности наследования. Невозможно было внушить крестьянину, что "после его смерти его усадьба должна быть разделена поровну между его сыновьями, с выделом 1/7 части его жене и по 1/14 части дочерям. Практиковать это правило в отношении к крестьянскому имуществу - значит уничтожить его хозяйство и разорить всю семью". Особые имущественные отношения складывались между родителями и детьми. Установленное законами право детей на пропитание и воспитание их родителями не имело действительного значения, поскольку закон и судебная практика не допускали жалоб по этим вопросам. По крестьянским правовым воззрениям, если отец не заботился о воспитании сына, то терял и соответствующие права на его личность и потому должен был вознаградить его за труд как наемного работника. Известно много примеров решений волостных судов, определявших на основании жалобы сына содержание ему от отца ²⁷ . Выход из семьи приводил к серьезным последствиям для отделявшегося. Вышедший из подчинения семейной власти утрачивал прежний статус, терял право на семейное имущество.

В связи с тем, что семья являлась хозяйственной ячейкой, право на часть семейного имущества принадлежало как родственникам, так и лицам, не имевшим кровной связи с членами семейства, но принимавшим активное участие в хозяйственной деятельности. К этому примыкало существование института "примаков" - не отраженный в законах, он был реальностью в народном быту. Крестьянские суды нередко отменяли духовные завещания, что прямо запрещалось законом, и определяли доли в наследстве в зависимости от поведения и степени трудового участия соискателей ²⁸ .

Специфика крестьянского быта порождала много других имущественных отношений, к которым невозможно было применить гражданский кодекс. К примеру, условия личного найма между крестьянами далеко не соответствовали аналогичным обязательствам, отраженным в Своде законов, потому что в крестьянском быту человек очень часто вступал в семью наполовину работником, наполовину приемышем. Подобные сделки никогда не сопровождались письменными условиями. Отсутствовало в правовом быту крестьян понятие давности, как это подразумевалось законодательством. Не было четкого представления о различии дел уголовных и гражданских. Большинство крестьян разделяли преступления на "простые" и уголовные. Только дела об убийствах народ называл уголовными, от слова голова (голова погублена). По представлению председателя Хмелевского волостного суда, уголовное дело - это то, "что написано писарем и вложено в синенькую обложечку, а что вложено в беленькую, то гражданское". Судьи и "толковые" люди той же волости отвечали: "Бог ее знает, это дело писаря подводить, кое уголовное, кое гражданское" ²⁹ .

Таким образом, жестко привязанные к хозяйственному быту, правовые воззрения крестьян во многом отличались от законодательных норм. Этот факт был осознан еще составителями Положения о крестьянах 1861 г. и Судебных Уставов 1864 года. "Не соединением букв, типографской краски и бумаги делают законы, - признавал юрист, - их создают потребности жизни народа". В ином случае закон "или останется мертвою буквой, или, навязанный искусственной политической системой, потребует для своего осуществления вмешательства вооруженной силы". Законы, не отвечавшие народным представлениям о правде и справедливости, даже подкрепленные именем царя, не имели в крестьянских правоотношениях обязательной силы и либо игнорировались в крестьянской среде (закон, запрещавший разделы семей, закон об отмене телесного наказания для женщин), либо не имели соответствия изменившимся жизненным обстоятельствам (как, например, отмена круговой поруки, которая, по свидетельству крестьян, на практике не существовала уже в 80-х годах XIX века) ³⁰ .

Неприятие законов, несходных с традиционными народными представлениями, было характерно не только для российских крестьян. Поучительны примеры из жизни европейских славян, когда австрийское правительство вынуждено было отменить законы о наследовании и опеке, вызывавшие недовольство крестьян. Аналогичная судьба постигла магдебургское право

стр. 102

в юго-западной Руси, где оно "терпело видоизменение от местных юридических обычаев и воззрений, которые нередко действовали наряду с ним и его заменяли". Ф. И. Леонтовичем описан ход борьбы обычаев кавказских горцев сначала с шариатом, а потом с русским законодательством. Все эти факты доказывают, что даже при наличии указанной Л. И. Петровым склонности людей на ранних стадиях правового быта к подражанию, для новшеств должна существовать благоприятная почва. Как справедливо отмечал Сергеевич, "общественный быт представляет как бы живой организм, который уподобляет себе всякое явление, входящее в сферу действия его сил, или, наоборот, расстраивается им и начинает болеть, если оказывается невозможным произвести это уподобление" ³¹ .

Главное противоречие здесь заключалось в том, что передовое европейское законодательство могли воспринять только культурные слои общества, в жизни которых имелось больше сходства с жизнью привилегированных сословий другого государства, чем со своим народом. Для них так же были чужды правовые воззрения крестьян, как и народу чужды лучшие достижения юридической мысли. Многие страны Западной Европы прошли через периоды преобладающего влияния обычного права. Там проблемы соотношения закона и обычая решались путем "кодификации обычного права в области гражданских отношений... одновременно для всех слоев населения" ³² . Законодательствами Австрии, Пруссии, Саксонии, Франции и других стран предусматривались случаи применения норм обычного права. В Англии во второй половине XIX в. обычное право занимало равное место с законом, и судьи должны были свято исполнять его нормы. Европейские кодексы устанавливали определенные соотношения закона и обычая, а Свод законов Российской империи об этом умалчивал. Ни крестьянская, ни судебная реформы не изменили общего характера законодательства о крестьянах. В нем по-прежнему преобладал экономический, фискальный интерес. Основная задача большей части законов о крестьянах сводилась к обеспечению исправного выполнения ими обязанностей и платежей в отношении государства и помещиков.

Крестьянство было отгорожено (отчасти с помощью законов) от образованных слоев российского общества. Изменение образовательного статуса приводило к автоматическому выходу из крестьянского сословия. Для того, чтобы уважать закон, надо было "по крайней мере, знать, что закон и что не закон". Однако ни твердого разграничения между законом и административным распоряжением, ни строго систематизированного законодательства Россия не имела, да и политика правительства в отношении крестьянства не отличалась последовательностью. Комментируя переселенческую практику во второй половине XIX в., Качоровский писал: "За четыре десятилетия бюрократия успела изменить несколько раз радикально свое отношение к переселению, перейдя от дореформенной "благожелательности" сначала к полному игнорированию переселения, затем всемерному его задержанию, затем опять к "благожелательности" и, наконец, после крестьянских волнений, уже к "искренней благожелательности"". Подобные колебания законодателей в оценке факторов общественной жизни отражались и на законах. Рассуждая о Своде законов Российской империи, ведущие российские ученые находили в нем массу изъянов. "К какому бы отделу Х тома ни обращался суд, - писал Э. Берендтс, - к наследственному ли праву или к праву семейному, к вещному или к обязательственному - везде пробелы, недомолвки, противоречия". С. Ф. Платонов полагал, "что не только Свод вообще, но даже постановления его об отдельных институтах права совмещают в себе иногда начала не только разношерстные, но даже прямо противоположные" ³³ . По мнению редакторов проекта гражданского уложения, "наши гражданские законы устарели и, вследствие того, стали несправедливыми; будучи построены на разнородных началах, они полны противоречий" ³⁴ .

Таким образом, к концу XIX в. в народном правовом быту закон, жизнь и правовые воззрения крестьян находились в состоянии конфликта. Правовая обособленность крестьян, закрепленная судебными уставами

стр. 103

1864г., рассматривалась как вынужденная необходимость. Создание волостных судов, возможность судиться в общих судебных учреждениях предполагали постепенное втягивание крестьян в сферу общегосударственных правовых отношений. Однако серьезные противоречия между законодательством и народными правовыми воззрениями, обусловленные длительным господством крепостного права, спецификой общественного устройства, сословной разрозненностью и другими серьезными причинами, закрепленными многовековым историческим развитием России, а также несовершенство законодательной политики правительства, привели, в конечном счете, к образованию "правовых дыр". Обычаи, которые свято соблюдались в рамках общины, закрепленные патриархальными отношениями и особым складом социально-экономических отношений внутри нее, не имели обязательной силы за пределами "мира". Общий уровень развития народного права не соответствовал происходившим переменам. Появившаяся к концу XIX в. тяга крестьян к жизни по нормам государственных законов наталкивалась на их несовершенство. В России продолжали править люди, а не законы, что препятствовало образованию единого правового государства.

Примечания

1. ЕФИМЕНКО А. Я. Исследования народной жизни. Вып. 1. Обычное право. М. 1884, с. 171; ВЕРИГИН И. Начала народного права и судопроизводства. - Русская речь, 1879, N 3, с. 148, 149; ТЮТРЮМОВ И. Крестьянский суд и начала народно- обычного права. - Русское богатство, 1883, N 9, с. 196; ЛЕОНТЬЕВА. А. Крестьянское право. СПб. 1914, с. 4, 19, 20.

2. АСТЫРЕВ Н. М. В волостных писарях. М. 1896, с. 192; КАЧОРОВСКИЙ К. Р. Народное право. М. 1906, с. 251.

3. ПАХМАН С. В. Обычное гражданское право в России. Т. 2. СПб. 1877, с. 8; БИЛИМОВИЧ А. Д. Крестьянский правопорядок по трудам местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Киев. 1904, с. 53; ДРУЖИНИН Н. Крестьяне и общее гражданское право. - Журнал Юридического общества, 1896, N 6, с. 28; ЕВРЕЙНОВ Г. А. Крестьянский вопрос в его современной постановке. СПб. 1903, с. 59, 60.

4. БАРАЦ Г. О чужеземном происхождении большинства русских гражданских законов. - Журнал гражданского и уголовного права, 1884, N 8, с. 4, 5.

5. ЗЫРЯНОВ П. Н. Обычное гражданское право в пореформенной общине. - Ежегодник по аграрной истории. Вып. 6. Вологда. 1976, с. 100, 101; АЛЕКСАНДРОВ В. А. Отечественная наука XIX - начала XX века об обычном праве в России. В кн.: Социально-политическое и правовое положение крестьянства в пореформенной России. Воронеж. 1983, с. 16, 17.

6. ДРИЛЬ Д. Обычай и закон. - Юридический вестник, 1883, N 6-7, с. 255.

7. Архив Государственного музея этнографии (АГМЭ), ф. 7, оп. 1, д. 646, л. 7.

8. ЗАРУДНЫЙ М. И. Законы и жизнь. СПб. 1874. с. 94.

9. КАМКИН А. В. Правосознание государственных крестьян во второй половине XVIII века. - История СССР, 1987, N 2, с. 172.

10. АСТЫРЕВ Н. М. Ук. соч., с. 192, 193; НИКОНОВ С. П. Земля, община и Х том. - Журнал Министерства юстиции, 1902, N 6, с. 101; КАЧОРОВСКИЙ К. Р. Ук. соч., с. 34; СКОРОБОГАТЫЙ П. Очерки крестьянского суда. М. 1882, с. 46; ТЕНИШЕВ В. В. Правосудие в русском крестьянском быту. Брянск. 1907, с. 11; Народные юридические обычаи, существующие в Зарайском уезде Рязанской губернии, собранные Селезневым. В кн.: Этнографические сведения о Рязанской губернии. Рязань. 1871, с. 1; АГМЭ, ф. 7, оп. 1, д. 1443, л. 13, д. 41, л. 3; Труды Комиссии по преобразованию волостных судов. Т. 1. Б.м. Б.г., с. 203, 344; ВИТТЕ С.Ю. Очерк. - Русь, 1905, N 191.

11. БЕРЕНДТС Э. Н. Связь судебной реформы с другими реформами императора Александра II и общественный быт России. СПб. 1915, с. 120-122.

12. АСТЫРЕВ Н. М. Ук. соч., с. 192.

13. РОЗАНОВ В. В. Смысл недавнего прошлого. - Русский вестник, 1894, N 12, с. 872.

14. ЧАРУШИН А. А. Крестьянские сходы в бытовом их освещении. Архангельск. 1911, с. 14.

15. АГМЭ, ф. 7, оп.1, д. 1125, л. 14-16; д. 831, л. 9; д. 221, л. 4; д. 73, л. 11; д. 794, л. 1 об.; д. 646, л. 5; д. 221, л. 4.

стр. 104

16. Самоуправление крестьянского сельского и волостного общества. М. 1905, с. 95.

17. АГМЭ, ф. 7, оп.1, д. 221, л. 4; д. 73, л. 11; д. 14, л. 15; д. 7, л. 103, д. 646, л. 6; д. 1708, л. 7.

18. Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 1344, оп.315, д. 1729, л. 22 об.

19. ЛЕВЕНСТИМ А. А. Суеверие в его отношении к уголовному праву. - Журнал Министерства юстиции, 1897. N 1, с. 158-160; ОБНИНСКИЙ П. Н. Закон и быт. Вып. 1, М. 1891, с. 385; ТЕНИШЕВ В. В. Общие начала уголовного права в понимании русского крестьянства. - Журнал Министерства юстиции, 1909, N 7, с. 126.

20. РГИА, ф. 1344, оп.315, д. 1729, л. 22.

21. Архив Русского географического общества (АРГО), ф. 12, оп.1, д. 6, л. 82, 86, 87, 89, 92; АГМЭ, ф. 7, оп.1, д. 737, л. 7.

22. РГИА, ф. 1344, оп.315, д. 1729, л. 9, 90; ф. 506, оп.1, ч.2, д. 1658, 1729; Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга, ф. 487, оп.1, д. 1555, 1944; ф. 190, оп.3, д. 1420, 1421; АГМЭ, ф. 7, оп.1, д. 69, 358; д. 216, л. 149, 150; д. 221, л. 6; д. 1853, л. 8, 9; д. 1120, л. 3, 4; АРГО, разряд X, д. 35; ф. 12, оп.1, д. 6, л. 70.

23. АГМЭ, ф. 7, оп.1, д. 1809, л. 18; д. 1475, л. 4 об.; д. 1316, л. 17.

24. АГМЭ, ф. 7, оп.1, д. 655, л. 5, 6, 7.

25. ПАХМАН С. В. Ук. соч. Т. 1. с. 3.

26. МУХИН В.Ф. Обычный порядок наследования у крестьян. СПб. 1888, с. 80; ПАХМАН С. В. Ук. соч. Т. 1, с. 4, 5.

27. ОРШАНСКИЙ И. Г. Исследования по русскому праву обычному и брачному. СПб. 1879, с. 38, 57; КОЛЮПАНОВ И. Вопрос о крестьянском самосуде. - Беседа, 1872, N 4, с. 49.

28. АГМЭ, ф. 7, оп.1, д. 242, л. 142-150.

29. РГИА, ф. 1344, оп.315, л. 18; АГМЭ, ф. 7, оп.1, д. 577, л. 9.

30. НИКОНОВ С. П. Крестьянский правопорядок и его желательное будущее. Харьков. 1906, с. 153; Документы по истории крестьянской общины. Вып. 5. М. 1991, с. 38, 46,72, 113, 127, 137, 166.

31. ДАШКЕВИЧ П. Будущее гражданское уложение и народные обычаи. - Юридический вестник, 1886, N 8, с. 515; ЛЕОНТОВИЧ Ф. И. Адаты кавказских горцев. Вып. 1. СПб. 1883, с. 30, 32, 37; ПЕТРОВ Л. И. Происхождение обычного права. - Журнал Министерства юстиции, 1899. N 6, с. 60; СЕРГЕЕВИЧ В. Лекции и исследования по истории русского права. СПб. 1883, с. 4, 5.

32. ЛЕОНТЬЕВ А. А. Крестьянское право. СПб. 1909, с. 388.

33. БЕРЕНДТС Э. Н. Ук. соч., с. 122, 159; КАЧОРОВСКИЙ К. Р. Ук. соч., с. 62; ПЛАТОНОВ С. Ф. Об условиях применения мировыми судьями местных обычаев при разрешении гражданских дел. - Журнал гражданского и уголовного права, 1881, N 4, с. 78.

34. НИКОНОВ С. П. Земля, община и Х том, с. 93.