Различают три периода восприятия Пушкиным французского литературного и фольклорного материала. Рамки первого - ученического -периода: от времени учебы в Лицее до 1820-х годов. В основном он характеризуется влиянием французской литературы XVII-XVIII веков (Лафонтен, Вольтер). Второй период (романтический) охватывает временной промежуток с 1820-х по 1830-е годы и "является (...) временем гораздо большей самостоятельности в выборе образцов. Вопрос о непогрешимости классиков пересматривается им не без влияния книги г-жи де Сталь "О Германии"" (Томашевский Б.В. Пушкин и Франция. Л., 1960. С. 97). Поэт обращается к Руссо. В 1825 году, работая над "Борисом Годуновым", он проявляет интерес к проблемам драматургии и следит за полемикой между французскими классиками и романтиками. Последний период творчества начинается с 1830-х годов и характеризуется тем, что "Пушкин чувствует себя окончательно освободившимся от всякой подражательности иностранным образцам" (Томашевский Б.В. Указ. соч. С. 96). Поэт знакомится с трудами представителей но-

стр. 109

вой исторической школы во Франции: Гизо, Тьера, Тьерри, Баранта и др. И если учесть, что многие исторические события находят отражение в литературе и фольклоре, то интерес Пушкина к истории Франции может свидетельствовать об активизации его внимания к французской культурной и литературной (а также фольклорной) традициям. Именно в 1830 годы Пушкин создает свои "Сказки", в том числе и "Сказку о золотом петушке", замысел которой возник в Болдинскую осень 1833 года и был воплощен Болдинской осенью 1834-го.

Эта сказка - наименее исследованная. Долгое время не был известен ее источник. Однако А.А. Ахматова в статье "Последняя сказка Пушкина" (1933) показала, что в ее основе лежит новелла американского писателя Вашингтона Ирвинга "Легенда об арабском звездочете", опубликованная в его книге "Альгамбра" ("The Alhambra"). Книга В. Ирвинга вышла в свет в 1832 году в Лондоне, но Пушкин пользовался не английским оригиналом, а его французским переводом ("Les соntes d' Alhambra, presedes d' un voyage dans la province de Grenade". Paris, 1832).

Работа Ахматовой была дополнена исследованием М.П. Алексеева "Заметки на полях. 6. Пушкин и повесть Ф.М. Клингера "История о золотом петухе"" (см.: Временник Пушкинской комиссии. 1979. Л., 1982. С. 59-95). Однако естественно предположить, что этими двумя источниками литературный и фольклорный контекст "Сказки о золотом петушке" не ограничивается. Приняв точку зрения Ахматовой, согласно которой основным источником пушкинской сказки была "Легенда об арабском звездочете" Ирвинга, а также отдавая должное убедительности гипотезы Алексеева, хотелось бы предложить к рассмотрению еще несколько источников (как литературных, так и фольклорных) "Сказки о золотом петушке".

Поэт очень рано познакомился с творчеством Лафонтена. Воспоминания сестры Пушкина свидетельствуют, что в детстве он писал французские басни, очевидно, в подражание лафонтеновским. Изучение лафонтеновских басен входило и в лицейский курс. Однако в период обучения в Лицее (не на уроках) Пушкин открывает для себя и другие произведения французского автора. В их числе "Любовь Психеи и Купидона" и фривольные сказки. Именно сказки Лафонтена, создавшие жанр шутливого повествования, были особенно близки русскому писателю. Во время формирования Пушкина как поэта традиция фривольных сказок была еще жива. Ее поддерживали многочисленные подражатели Лафонтена в XVIII веке (среди них и Вольтер).

Сюжетную основу лафонтеновских сказок, в основном, составили старофранцузские и итальянские новеллы. На их материале Лафонтен создал стиль непринужденного повествования, который впоследствии стал определяющим для комической поэмы XIX века. Именно этот стиль присущ многим произведениям Пушкина, в том числе и "Сказке

стр. 110

о золотом петушке". Следует обратить внимание и на намеренное архаизирование, которое встречаем у французского автора (Французская литературная сказка. (ХII- ХХ вв.). М., 1983. С. 586), Такой же художественный прием можно найти и в пушкинской "Сказке о золотом петушке". Например: "Инда плакал царь Дадон, / Инда забывал и сон".

Традиция басен Лафонтена также не оказалась чуждой этой сказке. В произведениях Лафонтена довольно часто появляется петух. Особенно популярной в России стала басня "Les coq et la perle" ("Петух и Жемчужное Зерно").

Именно Лафонтен, испытывая симпатию к пантеистическим теориям, "наделяет животных разумностью" и способностью "рассуждать почти по-человечески". До него литераторы и ученые склонялись вслед за Декартом к тому, чтобы "видеть в животном только машину" (Разумовская М.В. Лафонтен и животные // Творчество Жана де Лафонтена и мировой литературный процесс. Материалы Международной научной конференции "Первые Лафонтеновские чтения" (15 апреля 1995 года). СПб., 1996. С. 31).

Но вернемся к пушкинскому петушку. Формально он ближе к "машине", чем к человеку. Однако возникает вопрос: что побудило "машину" совершить акт возмездия? Скопец знал тайну петушка и мог повелевать им. Но вот он мертв. Логика заставляет полагать, что волшебное средство либо исчезнет, либо перестанет действовать (как это было у Ирвинга). Но нет. Петушок самостоятельно вершит суд над злом, персонифицированным в Дадоне.

Большинство басен Лафонтена были переведены Крыловым и стали популярными в России. Пушкин, сопоставляя басни Лафонтена с их русскими версиями, принадлежащими Крылову, признавал превосходство последних.

Поэт был хорошо знаком и со стихотворными сказками последователей Лафонтена, начиная от Вержье и Грекура и кончая Эмбером (Imbert) и Гюденом (Gudin). Произведения этих поэтов присутствуют в библиотеке Пушкина. Одну из таких сказок ("Каймак" Сенесе) он пытается перевести (в 1821 году). "Но из всех сказок XVIII в. Пушкин ценил в конце концов только сказки Вольтера" (Томашевский Б.В. Указ. соч. С. 149).

Знакомство Пушкина с творчеством Вольтера также может быть отнесено к числу самых ранних литературных впечатлений. Уже первая пушкинская поэма "Монах" (1813) является подражанием вольтеровской "Орлеанской девственнице". Пушкин обращается к "восточной" повести Вольтера "Кандид, или Оптимизм"; ориентируясь на традицию произведений французского просветителя, пишет в Лицее философский роман, от которого сохранилось только название "Фатам или разум человеческий". По всей видимости, от Вольтера, помимо насмешливого тона повествования, продолжающего лафонтеновскую

стр. 111

традицию, в "Сказку о золотом петушке" приходит восточный колорит, который позволяет говорить "эзоповым языком" о проблемах пушкинской современности, соединив образно- сатирический показ действительности с философским содержанием.

Традицию вольтеровской "восточной" повести на российской почве мастерски воплотил Крылов в своем произведении "Каиб". Исследователи отмечали сходство "Каиба" со "Сказкой о золотом петушке". На все повествование наброшен покров сказочности, который, с одной стороны, подрывает веру читателя в достоверность случившегося, а с другой, - позволяет понять глубинную сущность явления.

Т.В. Зуева отмечает еще одно типологическое сходство: Каиба в его отсутствие может заменить кукла, подаренная феей: "Поверь: ни одна душа не узнает, как изрядно подменю я тебя статуею из слоновой кости, которая в твое отсутствие наделает много славных дел; все они умножат в народе к тебе благодарность". Исследователь пишет: "В сказке Пушкина также покой страны обеспечивает не царь, а золотая статуя волшебного петушка (...), но заслуги приписываются Дадону": "И соседи присмирели, / Воевать уже не смели: / Таковой им царь Дадон / Дал отпор со всех сторон!".

Однако этим сходство произведений Крылова и Пушкина не ограничивается. Т.В. Зуева находит сходство между лицемерным раболепием дивана Каиба и окружением Дадона ("Царь завыл: "Ох, дети, дети!.." - Все завыли за Дадоном..."). Есть мнение, что "шамаханская царица заимствована из сказки Катенина "Княжна Милуша", отдельное издание которой в марте 1934 г. автор послал Пушкину". В сказке Катенина шамаханская царица - это ведьма, оборотень, которая испытывает верность героя Милуше. "Происхождение этого персонажа проясняет замысел пушкинского сюжета: царица появляется в нем только для испытания Дадона. Ее образ дан в одной строчке (Вся сияя как заря), и он не более как штамп восточной красавицы" (Зуева Т.В. Сказки А.С. Пушкина. М., 1989. С. 126, 131).

Итак, рассмотрен литературный контекст пушкинской "Сказки о золотом петушке". Но у этой сказки был и контекст фольклорный.

Доподлинно известно, что Пушкина интересовали проблемы русского фольклора. Также мы знаем, что поэт был знаком с французскими фольклорными источниками. М.К. Азадовский упоминает о знакомстве Пушкина с трудами Фориэля (предшественника французской фольклорной школы), книга которого была популярна в России. Несколько фрагментов из нее перевел Н.И. Гнедич в 1825 году, предпослав своему переводу вступление, где интерпретировал основные воззрения Фориэля. Этот "гнедический перевод книги Фориэля произвел большое впечатление на Пушкина, - и есть все основания утверждать, что эта книга сыграла значительную роль в дальнейшем формировании пушкинского фольклоризма. (...) Во всяком случае бесспорно, что гне-

стр. 112

дическое предисловие имело для Пушкина большое значение..." (Азадовский М.К. Литература и фольклор. Л., 1938. С. 32).

Азадовский противопоставляет позицию французского исследователя позиции немецких романтиков, а также говорит о близости воззрений Фориэля пушкинским: "Немецкие филологи выдвигали на первый план мифологические основы, немецкие романтики ценили в фольклоре прежде всего его архаику, на первом плане у них поэзия старинного предания, - для Фориэля важнее всего "poesie vivante", как он говорил, - живая поэзия живого народа" (Там же). Пушкина, как и французского исследователя, живо интересует современность. Однако его интерес к французскому фольклору не ограничивается знакомством с книгой Фориэля. Его привлекала старофранцузская поэзия. Известна запись, сделанная рукой поэта и содержащая 162 стиха из "Романа о Ренаре". Эта копия, очевидно, является свидетельством того, что Пушкин собирался заняться старофранцузским языком, а его учебный перевод был первым опытом. В пользу этой версии свидетельствуют два основных факта: поэт оставляет без перевода уже знакомые ему слова (moult, ferit, fors и др.); допускает ошибки, характерные для начинающего (например, путает значения si - "так" и "если").

Обращение к "Роману о Ренаре" "показывает, что Пушкин интересовался произведениями, имеющими народное происхождение" (Томашевский Б.В. Указ, соч. С. 103). В библиотеке поэта находим два издания этого романа, а в 1835 году он приобрел дополненное издание Шабеля (Chabaille).

Кроме того, в его библиотеке были сборники "Сказки веселого Савояра" ("Les contes du gay Savoir"), собранные Ф. Лангле, 1823; "Фаблио или сказки" ("Fabliaux ou contes"), собранные Леграном д' Осси в 4-х томах, 1829; издания "Романа большеногой Берты" ("Le Roman de Bert uns grans pies"). Однако книги из библиотеки поэта не исчерпывают всего прочитанного им. Принимая это во внимание, целесообразно обратиться непосредственно к французскому фольклору, но разговор о нем начнем с ключевого символа пушкинской сказки.

Символ петуха бытовал в разных культурных традициях. Некоторые из них (в том числе французские) могли быть известны Пушкину. "В большинстве традиций петух связан с божествами утренней зари и солнца, небесного огня - хотя в целом функция богов, которым посвящается петух (Аполлон, Митра, Ахурамазда, Аматэрасу, а также Гермес или Меркурий, Асклепий, Марс и др.), существенно шире" (Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. М., 1994. Т. 2. С. 310), Почти во всех традициях содержится мотив петуха, разгоняющего своим криком нечистую силу на заре. Во французском языке наряду с обозначением петуха "coq" присутствует другое - "chante-clair" ("поющий рассвет"), Это второе наименование петуха запечатлело представление о нем как о глашатае солнца. Получила общеевропейское распространение тра-

стр. 113

диция, идущая от поверий древних евреев: "петух - символ третьей стражи ночи". Здесь важно, что он так же "бдителен и всевидящ, как и солнце". Интересно, что петуха изображали на могильных камнях и крестах. В этом случае петух символизировал смерть и возрождение к жизни. В Древней Греции петух был также сопряжен со смертью и посвящен Асклепию. Функционально значимо противопоставление петухов по цвету. Светлого или красного петуха соотносили с солнцем, огнем, жизнью, он выступал как доброе и созидающее начало; черный петух символизировал смерть, зло. Таким образом, оказывается важным цвет петушка (золотой). У Проппа находим: "...все, что окрашено в золотой цвет, этим самым выдает свою принадлежность к иному царству. Золотая окраска есть печать иного царства" (Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С. 284). "Причастность петуха и к царству жизни, света, и к царству смерти, тьмы делает этот образ способным к моделированию всего комплекса жизнь - смерть - новое рождение" (Мифы народов мира. Т. 2. С. 310).

Был осмыслен символ петуха и христианской традицией. "В Новом Завете образ петуха имеет символическое значение некой решающей грани (ср.: Матф. 26; 34, 74-75; Марк. 13; 35). Петух в соответствии с евангельским мотивом становится эмблемой святого Петра, знаком раскаяния (в другой трактовке петух - посланец дьявола, искусившего Петра)" (Мифы народов мира. Т. 2. С. 310). Вместе с тем этот символ связывается и с предательством Петра. Джеймс Холл указывает, что петух может символизировать "персонифицированное распутство" (Холл Дж. Словарь сюжетов и символов в искусстве. М., 1996. С. 433).

А.Н. Афанасьев приводит интересные сведения о бытовании символа петуха в разных культурных традициях. Так, "германцы скрепляли свои договоры формулой, что установляемые права и обязанности должны оставаться нерушимыми на вечные времена, доколе ветр из облака веет, месяц светит и петух поет". То есть, у германцев петух символизировал нерушимость слова (Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3 т. М., 1995. Т. 1. С. 265). "В Германии (от Х века) ставили на церковных башнях золотых петухов, которые должны были предохранять здания эти от ударов грозы" (Там же. С. 266).

Но наряду с охранительной функцией очень часто петух выступал с разрушительных позиций. У славянских народов он символизировал огонь и пожар ("посадить красного кочетка на крышу", "подпустить красного петуха" - о пожаре; "красный кочеток по нашестке бежит"; "красненький питушок по жердоци скаче", "беленький кочет по шестику ходит" - об огне); "красный петух на кровле поет" - датская пословица; существуют аналогичные выражения и в немецком языке.

В славянской традиции петух понимается как "вещая птица, способная противостоять нечистой силе и в тоже время наделяемая демониче-

стр. 114

скими свойствами" (Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М., 1995. С. 307). Примечательно поверье: "У всех славян считается, что старый петух, проживший три, пять, семь или девять лет, снесет маленькое яйцо. Из этого яйца может вывестись демоническое существо ("хованец-годованец", "огненный змей", "маляк", "василиск", "антипка", "нечистая", "девятник", "осинавець" и др.), принимающее вид огня, искры, кота, маленького человечка, цыпленка. Это существо - нечистое. Оно исполняет желания хозяина, но через три года забирает его душу" (Там же. С. 308; курсив наш. - З.Ю.).

Даже по этим выборочным сведениям о бытовании символа петуха в разных культурных традициях можно заметить, что он обладает многочисленными, зачастую противоположными значениями.

В пушкинской сказке петушок служит флюгером. Наделенный волшебной силой, он "бдителен и всевидящ". Это действительно "вещая птица". Вместе с тем мы не можем не чувствовать в пушкинском петушке и силы демонической. Петушок "имеет значение некой решающей грани", что еще более акцентируется указанием на его цвет (золотой), и сопряжен с возмездием за предательство.

Можно предположить, что Пушкину были известны те или иные традиции, связанные с трактовкой символа петуха (в том числе и традиции французского фольклора).

Во французских сказках неоднократно встречаются птицы (в том числе и петух). Так, в сказках "Принцесса Маркассал птица Дредейн" (Французские народные сказки. М., 1991; далее - ФНС; Французские сказки. М., 1992; далее - ФС; Французские сказки / Сост. А. Налепина. М., 1988; далее - ФС- Налеп.; Luzel F.-M. Contes populaires de Basse-Britagne. Paris, 1887) и "Маленькая зеленая лягушка" (Французская литературная сказка XVII-XVIII вв. М., 1991) упоминается птица, наделенная чудесными свойствами. В основе сказки "Птица, которая вещала правду" (ФНС, ФС, ФС-Налеп., Cosquin Emmanuel. Contes populaires de Lorraine. Paris, 1987) лежит сюжет "Чудесные дети". Но в нем фигурируют мотивы, встречающиеся и в пушкинской сказке, в целом с этим сюжетом не связанной. Вот они:

- мотив птицы, наделенной чудесным свойством видеть то, чего не видит король, и вещать правду; в пушкинской сказке золотой петушок также обладает свойством замечать врагов, которых не видят царь и его подданные, и извещать о них Дадона;

- мотив птицы, служащей прямой причиной смерти монаршей особы.

Между тем имеются французские сказки, где птица - основной действующий персонаж. Причем название птицы конкретизируется - это петух, упоминаемый уже в заглавии: "Сказка о петухе" (ФНС, ФС, Roche - Roche Denis. Contes Limousins. Paris, 1908). В ней говорится о том, что:

стр. 115

петух находит кошелек с серебряными и золотыми монетами. Г-н д' Арглан просит петуха показать ему кошелек. Петух показывает свою находку. Д' Арглан забирает ее и уходит;

петух по дороге встречает волка, лиса, пчел и шершней, ручей, быстро уговаривает их залезть к нему в мешок и отправиться вместе к г-ну д' Арглану;

петух приходит к г-ну д' Арглану. Тот хочет извести петуха:

петуха запирают вместе с мулами - мулы бросаются на него - петух выпускает из мешка волка, и тот загрызает их;

петуха сажают в гусятник - гуси хотят "потрепать" петуха - петух выпускает из мешка лиса, и он лакомится гусятиной;

дочери д' Арглана хотят задушить петуха - петух выпускает пчел и шершней, которые жалят девушек;

петуха бросают в печь - ручей разливается и тушит пламя.

Д' Арглану приходится отдать петуху его кошелек.

Вспоминается русская сказка "Петух и жерновки" из сборника Афанасьева (Народные русские сказки А.Н. Афанасьева: В 3 т. М., 1985. Т. 2. N 188). Сюжетные схемы этих сказок во многом схожи. В русской:

Бедные старик со старухой не могут купить себе хлеба, поэтому они питаются желудями. Старуха случайно роняет один желудь в подполье. Из этого желудя вырастает дуб.

Старик хочет набрать желудей и лезет на дерево, но дуб так высок, что старик попадает на небо. Старик возвращается с неба с чудесными жерновцами и золотым кочетком.

Барин заезжает к старикам, видит чудесные жерновцы и ворует их у стариков.

Кочеток летит за барином и требует, чтобы тот отдал жерновцы. Барин хочет извести кочетка:

- кочетка бросают в воду, но он ее выпивает;

- кочетка сажают в горячую печь, но он заливает огонь выпитой им водой.

Гости барина слышат возгласы кочетка и бегут из дома, барин - за ними. Кочеток хватает жерновцы и возвращает их старику со старухой.

Важно также отметить наличие в сказках рефренов- обращений к обидчику. Во французской сказке петух кричит:

"Господин д' Арглан, отдай мне добро! Верни мое золото и серебро!"

А в русской:

"Кукареку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!"

В русской сказке более отчетливо прослеживается социальный контекст: прямо упоминается барин, тогда как во французской сказке мы могли судить о социальном происхождении обидчика только по фамилии с "де" (д' Арглан).

Обе сказки обнаруживают некоторую типологическую схожесть

стр. 116

со "Сказкой о золотом петушке". Их роднит (помимо сюжетной схемы):

- мотив обмана барином (дворянином) и царем (возникает социальная тема);

- мотив чудесной птицы, осуществляющей возмездие.

Наибольший интерес для анализа представляет французская сказка "Неугомонный петушок" (см.: Расскажу вам сказку. Сказки и легенды народов Западной Европы. М., 1991; далее - РВС). Ее сюжетная схема такова:

Петушок "целыми днями" разрывает навозную кучу, "отыскивая, чего бы поклевать". Вдруг он находит "туго набитый кошелек" (сто золотых экю). (Мотив найденного в навозной куче богатства роднит эту сказку с басней Лафонтена "Le coq et la perle" (La Fontaine. Fables. Paris, 1964. P. 92-93) и ее русской версией, принадлежащей Крылову "Петух и Жемчужное Зерно").

В это время по дороге проезжает король и узнает о находке петушка. Король просит петушка одолжить ему кошелек с золотыми ("был он в долгах как в шелках") с условием, что он его вернет через три месяца. Проходит четыре месяца. Король не вернул долг петушку. Петушок пишет письма королю, но все безуспешно. Тогда петушок сам отправляется в королевский замок.

По дороге ему встречаются волк, лиса и ворона. Все они хотят стать попутчиками петушка и залезают к нему в мешок.

Петушок приходит к королевскому замку. Король хочет извести петушка. При этом:

петушка сажают в курятник, надеясь, что королевские куры его заклюют - петушок выпускает из мешка лису. Королевские куры "вмиг разбежались кто куда";

петушка бросают в овчарню - овцы начинают нападать на него - петушок выпускает на них волка, и овцы разбегаются;

король приказывает ощипать петушка - петушок обращается за помощью к ворону.

Эпизод с вороном наиболее важен для установления генетического соответствия между текстами французской сказки "Неугомонный петушок" и "Сказкой о золотом петушке" Пушкина:

"Не заставил ворон себя долго ждать. Вылетел из мешка, взмахнул крыльями и опустился на королевскую макушку - того и гляди клюнет короля прямо в темечко. Испугался король и давай просить:

- Не трогай меня, мошенник!

- Ах, это я мошенник? Кар...ррр! - рассердился ворон. - Отдавай петуху сто золотых экю! - и тюк короля в макушку.

- Ой, ой, ой! - завопил король. - Отдам, все отдам! - и велел своему казначею тут же отсчитать петушку сто золотых экю" (РВС. С. 386).

стр. 117

"Пропел петушок свое "ку-ка-ре-ку", зажал в клюве кошелек с монетами и прошел через ворота замка впереди своих друзей- помощников. Когда же оказались все они на дороге, ворон вдруг и говорит:

- Кар...ррр! Послушай, приятель, не мешало бы тебе нас вознаградить. А потому дай мне за верную мою службу десять экю.

Однако не услыхал его почему-то петушок. Шел себе вперед, а на ворона даже не обернулся. Посмотрел ворон на петушка еще раз, усмехнулся про себя и прочь улетел" (Там же).

"Вы, конечно, недовольны: ведь обидел петушок ворона. И лису, и волка обидел. Эх, да что там говорить! Вы совершенно правы. Но скажите по совести: разве справедливость - такая уж частая наша гостья? И вот что еще интересно: а как бы вы сами поступили на его месте?" (Там же).

Итак, именно французская сказка "Неугомонный петушок" обнаруживает наибольшее типологическое сходство с пушкинской "Сказкой о золотом петушке". Суммируем наиболее показательные элементы французской сказки, которые находят соответствия в произведении Пушкина:

в обоих названиях упоминается "петушок" ("Сказка о золотом петушке" и "Неугомонный петушок");

король из французской сказки так же, как и Дадон, плохой правитель и "царствует, лежа на боку", хотя к ситуации французской сказки это выражение может быть применено не в прямом смысле (как у Пушкина), а только в переносном (мотива сна здесь не возникает);

именно в сказке "Неугомонный петушок" мы можем найти мотив нарушения королем данного им слова ("Вот вам и королевское слово!" - РВС. С. 385); "Ничего ты не получишь", - говорит Дадон скопцу. Этот ответ может быть соотнесен с текстом французской сказки: "Ни денег, ни процентов, да и сама жизнь бедного петушка на волоске повисла" (Там же);

мотив возмездия, орудием которого служит птица. Следует отметить неожиданность появления птицы в таком качестве. У Пушкина мстит Дадону внезапно оживший и спорхнувший со спицы золотой петушок. Во французской сказке петушок мстит королю опосредованно. Однако орудием мщения и в этой сказке выступает птица (ворон).

Наиболее ярким и интересным является соответствие ситуаций возмездия и художественных деталей, сопутствующих им. Так, в тексте французской сказки о вороне говорится: "Вылетел из мешка, взмахнул крыльями и опустился на королевскую макушку - того и гляди, клюнет короля прямо в темечко". У Пушкина этому соответствует: "Вдруг раздался легкий звон. /И в глазах у всей столицы / Петушок спорхнул со спицы / К колеснице полетел / И царю на темя сел..." Далее во французской сказке: "...рассердился ворон (...) - и тюк короля в макушку". Этому есть соответствие в пушкинской сказке: "Встрепенулся, клюнул в темя...".

стр. 118

Как французскую сказку, так и сказку Пушкина заключает своеобразный вывод, обращенный к читателю. Во французской сказке логическим центром этого вывода являются фразы: "(...) Но скажите по совести: разве справедливость - такая уж частая наша гостья? И вот что еще интересно: а как бы вы сами поступили на его месте?".

Таким образом, французская сказка заканчивается риторическим вопросом. Сказка Пушкина словно отвечает на него, но только "намеком": "Сказка ложь, да в ней намек! / Добрым молодцам урок".

Подводя итог, вспомним слова М.К. Азадовского, писавшего о сказке "Петух и жерновцы": "Конечно, нельзя утверждать, что Пушкин знал именно такую или подобную ей сказку, но наличие этого сюжета в сборнике Афанасьева дает возможность предполагать существование в русском фольклоре и других сказок, где какую-то роль играет золотой петушок, и вполне возможно, что какой-нибудь вариант мог быть известен Пушкину, - сплетение же русских и западноевропейских источников было одним из любимых приемов Пушкина (...)" (Азадовский М.К. Литература и фольклор. С. 87-88).

стр. 119