Статья посвящена феномену "современного азиатского матриархата", как называют "массовый" приход женщин к власти в странах Южной Азии в середине XX - начале XXI в. В судьбах женщин, президентов или премьер-министров, прослеживается сходство - все они являлись вдовами или дочерьми основателей новых государств, харизматических лидеров в борьбе за национальную независимость. В статье рассматриваются некоторые аспекты прихода к власти и правления Индиры Ганди (Индия), Сиримаво Бандаранаике и Чандрики Кумаратунга (Шри-Ланка), Хасины Вазед и Халеды Зия (Бангладеш), Беназир Бхутто (Пакистан). Хотя все эти женщины заняли свои посты в результате победы на выборах, их критики в Южной Азии и на Западе считали эту победу результатом действия "династического" фактора или случайностью, стечением обстоятельств.

Ключевые слова: Южная Азия, женщины-политики, династическая политика, вдовы и дочери "отцов нации", наследование власти, патриархатная политическая культура.

FEMALE LEADER IN SOUTH ASIA: ACCIDENT OR REGULARITY?

Anna A. SUVOROVA

In the twentie century six women have held the office on prime minister in South Asia. Widelyknown and reported upon are Sirimavo Bandaranaike, who headed the Sri Lankan government, and Indira Gandhi who held the same position in India. More recent are Benazir Bhutto, prime minister of Pakistan, Sheikh Hasina Waied and Khaleda Zia, holders of the same position in Bangladesh, and Chandrika Kumaratunga, Sri Lankan President. Why countries so long associated with patriarchy and the subordination of women should be the focus for so many politically prominent females? The common explanation is the inheritance of power as each of these women was a widow or daughter of a slain male leader of their countries. Seemingly these women arrived in this position solely by chance, through the lack of an alternative male successor. This article argues that succession to head of the government is not automatic, accidental process. The article explores the ways in which succession always has to be "constructed". To illustrate this point I will consider in some detail the rise to power of these six women.

Keywords: South Asia, women-politicians, dynastic policy, widows and daughters of the "fathers of nation", inheritance of power, patriarchal political culture.

Статья написана при финансовой поддержке РГНФ, грант N 14-03-00014 "Наследницы азиатских демократий: гендер и политические династии в странах Южной Азии".

СУВОРОВА Анна Ароновна, доктор филологических наук, зав. отделом Института востоковедения РАН; annasuv@yandex.ru.

Anna A. SUVOROVA, Dr. Sc. (Philology), Head of Department at Institute of Oriental Studies RAS; annasuv@yandex.ru.

Американский экономист ливанского происхождения Нассим Николас Талеб (р. 1960) в своей книге "Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости" [Taleb, 2007] представил оригинальную теорию случайностей, где термином "черные лебеди" обозначил труднопрогнозируемые события, чьи последствия обладают глобальным значением. Казавшееся ранее абсолютно невозможным, такое событие после своего наступления, в ретроспективе, получает рациональное объяснение, как если бы оно было ожидаемым [Taleb, 2007, p. 99].

Историко-политические события, о которых рассказывается ниже, в большой мере относятся к категории "черных лебедей". Пока приход южноазиатских женщин-лидеров к власти не состоялся, он казался не только невероятным, но и противоречащим логике исторического развития и законам общественного устройства этих стран, где общества на протяжении веков отличались патриархатностью¹, когда мужская гендерная роль является демонстративно агрессивной, значительно преобладает над "феминной" ролью и намеренно ущемляет ее. В таких общественных моделях, сегодня существующих в ряде стран (например, в Афганистане, Пакистане, некоторых арабских и африканских государствах), женщины продолжают сталкиваться с нарушением своих конституционных прав и свобод, в том числе права участвовать в политической жизни, а их социальный статус остается подчиненным и низким.

Даже на стадии свершения, когда цепь непрогнозируемых событий была уже запущена, приход женщин к власти продолжал пребывать как бы невидимым в "слепом пятне", вне осмысления экспертов и аналитиков, относившихся к этим событиям как к случайностям. Точнее, в том факте, что женщины все чаще стали занимать высшие посты в странах региона, видели некий парадокс, не только не способный существенно повлиять на исторический процесс, но и даже изменить ущемленное положение женщины в Южной Азии.

Однако прошло совсем немного времени, и оказалось, что "женское лицо" власти все-таки многое изменило в южноазиатской политике, в первую очередь вызвало смену состава правящих элит и модернизацию косных традиционных представлений о власти как о "врожденной" привилегии мужчин. При этом одновременное появление женщин - глав государств и правительств в разных странах региона вело к постепенной демократизации, либерализации правовых норм, большей социальной ориентированности государства. Иными словами, события, якобы случайные, обладали значительным кумулятивным политическим эффектом. Здесь следует добавить, что одновременно со странами Южной Азии тот же процесс - "массовый" приход женщин к политической власти - переживали и некоторые государства Юго-Восточной Азии: Индонезия, Филиппины, Таиланд.

ДОЧЕРИ И ВДОВЫ - НАСЛЕДНИЦЫ "ОТЦОВ НАЦИИ"

В первом поколении женщин, пришедших к власти в Южной Азии, не было самостоятельно пробившихся из низов дочерей плотников (как Голда Меир) или бакалейщиков (как Маргарет Тэтчер). Все они без исключения являлись дочерьми или вдовами "отцов нации" или иных харизматических лидеров, возглавлявших борьбу за национальную независимость. Дочери и вдовы "отцов нации", неожиданно получившие право управлять страной, в массовом сознании отождествлялись с их великими предшественниками, при этом близкими родственниками, и наследовали не только пост и политический курс, но и всеми признанное обаяние семейного имени. В этом была первая и главная закономерность женского политического лидерства в Южной Азии.

Авторитет женщин-лидеров только отчасти и далеко не всегда определялся их деловыми и профессиональными достоинствами, личным вкладом в политику или успе-

¹ В феминистическом дискурсе термины "патриархальный" и "патриархатный" разведены. Первый в большей мере означает связь со стариной, преданность старозаветным традициям, второй относится к общественным моделям и отношениям патриархата, т.е. мужского доминирования.

хом проводимых ими реформ. В глазах подавляющего большинства простых людей они несли на себе магическую печать "избранности" и харизматического представления о власти, обретаемой не столько в результате свободного людского волеизъявления, сколько по иррациональному праву наследования заслуг - праву если уже не божественному, то еще и не вполне рационально-легальному. Вступление женщин во власть в этих странах, республиканских по устройству, имело традиционалистский характер в том смысле, что подтверждало кардинальный принцип патриархатного общества - ценность женщины определяется заслугами ее отца или мужа.

Правда, в глазах многих аналитиков, в первую очередь западных, "высокое" происхождение женщин-политиков было очевидным недостатком политической системы в целом. Если женщина по рождению или по брачному родству входила в высшую элиту общества и при этом принимала активное участие в политической жизни, эксперты объявляли возвышение такой женщины "аномалией, не имеющей продолжения и последствий", или приписывали ее успех исключительно "азиатскому непотизму" [Richter, 1990-1991, p. 531].

Дочери и вдовы приняли власть по наследству, как дар, и в то же время, как это ни парадоксально, им пришлось вести яростную политическую борьбу и завоевывать победу на парламентских выборах. Однако у дочерей и вдов ушедших правителей было изначальное и неоспоримое преимущество, не прогнозируемое с точки зрения демократических институтов с их свободой выбора кандидатов и равенством шансов, но легко предсказуемое в параметрах традиционного общества. Это преимущество по рождению или по брачному родству можно считать закономерностью женского политического лидерства на Востоке.

Так, во всяком случае, большинство современных исследователей трактуют первый приход к власти Индиры Ганди (1917-1984), Беназир Бхутто (1953-2007), Халеды Зия (р. 1945) и Хасины Вазед (р. 1947), Сиримаво Бандаранаике (1916-2000) и Чандрики Кумаратунга (р. 1945). Конечно, уже заняв высший государственный или правительственный пост (все перечисленные дамы занимали этот пост неоднократно), женщины-лидеры в разной степени проявляли свою политическую самостоятельность, компетентность, силу воли и способность управлять людьми и страной, но закономерность их избрания и пребывания у власти уже задним числом интерпретировали многочисленные нарративы.

Совершенной неожиданностью стало само появление первой в истории женщины-премьер-министра на Цейлоне, в британском доминионе, на периферии цивилизованного мира. Победа Сиримаво Бандаранаике настолько всех ошеломила, что западные журналисты первоначально не знали, как ее правильно именовать. "Как ее называть? Правительница? Царица? Нужно придумать новое слово", - написала лондонская газета Evening News на следующий день после избрания Сиримаво премьер-министром Цейлона (тогдашнее название Шри-Ланки) [Skard, 2014, p. 198]. После гибели премьер-министра Соломона Бандаранаике в 1959 г. в стране образовался вакуум власти, так как предполагаемый преемник, министр финансов Ч. П. де Сильва, заболел и уехал лечиться за границу. Временное правительство с ситуацией в стране не справлялось. Тогда Сиримаво возглавила созданную ее мужем Партию свободы Шри-Ланка и на внеочередных выборах 1960 г. одержала победу, став первой в мире женщиной-премьером.

Никто не мог заранее предсказать скоропостижную и раннюю смерть в Ташкенте от инфаркта премьер-министра Индии Лала Бахадура Шастри (1966), в правительстве которого Индира Ганди была всего лишь министром информации и радиовещания. После смерти Шастри она была быстро избрана лидером правящей партии Индийский национальный конгресс (ИНК) и соответственно заняла освободившееся место премьера. Тем не менее своему дальнейшему политическому продвижению и успехам Ганди была обязана только себе самой, как верно сказал о ней один из аналитиков:

"Кроме смерти Шастри, более ничто в действиях и судьбе Ганди не было случайным" [Bennett, 1995].

Столь же непрогнозируемым было политическое возвышение Беназир Бхутто, происшедшее благодаря событию, которое никто не мог предвидеть. 17 августа 1988 г. президент Пакистана, диктатор Зия-уль-Хак, в свое время свергший и казнивший отца Беназир, погиб в авиакатастрофе. Эта новость, означавшая конец многолетнего драконовского режима, настолько поразила пакистанцев своей неожиданностью, что они первоначально отказывались верить в гибель диктатора и считали, что он тайно бежал из страны. В том же, 1988 г. на досрочных выборах победила Пакистанская народная партия (ПНП), возглавляемая Бхутто, которая и стала премьер-министром.

Никто не ожидал, что в Бангладеш премьером станет малообразованная и далекая от политики домохозяйка Халеда Зия, вдова убитого президента Зиаура Рахмана. В августе 1984 г. она была избрана главой Националистической партии Бангладеш (НПБ), созданной ее мужем. Эта партия находилась в оппозиции к узурпировавшему власть в стране генералу Эршаду, который провозгласил себя президентом в ноябре 1983 г. Халеда стала одним из лидеров движения сопротивления диктаторскому режиму. В декабре 1990 г. Эршад неожиданно ушел в отставку, не дожидаясь военного переворота или иных насильственных акций со стороны оппозиции. В феврале 1991 г. в Бангладеш были проведены всеобщие парламентские выборы, на которых НПБ одержала победу, а Халеда стала премьер-министром.

Позднее, на стадии нарратива, аналитики и исследователи объявляли победу дочерей и вдов на выборах закономерной и даже предрешенной благодаря всесильному "династическому" ресурсу. И это ближе к истине, поскольку объяснение феномена женского политического лидерства одними случайностями не имеет научной ценности. Однако в каждом отдельном случае, в каждой новой "истории", роль неожиданности и непредсказуемости в судьбах женщин-лидеров была весьма значительна.

ТРАГИЧЕСКОЕ НАСЛЕДСТВО

Каждая из женщин-лидеров занимала свой пост не по завещанию или некому традиционному, хотя и неписаному, закону наследования и даже не сразу после смерти или убийства отца/мужа, а в результате драматической и зачастую долгой борьбы против диктаторского или военного режима "узурпатора". Беназир Бхутто, Хасине Вазед и Халеде Зия победа в этой борьбе досталась ценой тяжелых личных потерь, все они прошли через тюремное заключение, ссылку, покушения на их жизнь. Чандрика Кумаратунга едва не погибла и потеряла глаз во время теракта, устроенного тамильским боевиком-смертником, а Индира Ганди и Беназир Бхутто пали жертвами политических убийств.

Право наследования, как мы видели, определялось ближайшим родством с покойным патриархом. Победа такой "законной" наследницы в борьбе за власть воспринималась народом как заслуженное возмездие "узурпаторам", восстановление попранной справедливости, глобальное торжество добра над злом. Как демонстрирует история, смерть политика - не частное дело, а некий важный этап его деятельности, который может оказаться более или менее успешным и влиять на будущие поколения. Права была Индира Ганди, когда сказала: "Мученическая смерть - это не конец, а начало" [Selected speeches..., 1986, p. 496].

Поэтому народная любовь к наследницам тех отцов-основателей, чья смерть воспринималась как подвиг или жертва, кто героически пал в борьбе за национальную независимость или демократические преобразования, проявлялась особенно страстно. Ореол мученической кончины распространялся и на вдов и дочерей: когда волна протестных движений, вызванных убийствами лидеров-мужчин, возносила их на политический пьедестал, они получали неограниченный кредит народного доверия. Это

явление переноса харизматического ореола на женщину-наследницу также относится к закономерностям женской власти в Южной Азии.

Из всех женщин-лидеров лишь у Индиры Ганди отец (Джавахарлал Неру) и муж (Фероз Ганди) умерли естественной, т.е. не мученической (с точки зрения народного сознания) смертью. Правда, Индира потеряла обоих сыновей, но Санджай погиб в авиакатастрофе в 1980 г. во время ее второго премьерского срока, а ко времени убийства Раджива Ганди в 1991 г. ее самой уже не было в живых.

Соломон Бандаранаике, как уже говорилось, был убит в 1959 г. буддийским монахом, оставив Сиримаво неутешной вдовой с тремя детьми (злопыхатели дали ей прозвище "плачущая вдова" за излишнюю эмоциональность ее публичных воспоминаний о муже). Ее дочь и наследница политической династии Бандаранаике - Чандрика Кумаратунга не только лишилась отца в детстве, но и осталась вдовой с двумя детьми, после того как ее муж Виджайя Кумаратунга, популярный киноактер и основатель Народной партии Шри-Ланки, был убит в 1988 г. сингальским экстремистом.

Шейх Хасина Вазед, дочь "отца-основателя" и первого президента Бангладеш - Шейха Муджибура Рахмана (1920-1975), вообще пережила трагедию шекспировского масштаба: все члены ее семьи - отец, мать, братья, невестки, племянники, общим числом 20 человек - были убиты 25 августа 1975 г. во время государственного переворота, совершенного группой недовольных офицеров бангладешской армии. То, что сама Хасина осталась в живых, опять-таки было чистой случайностью, безусловно, счастливой. Она и ее сестра Рехана во время переворота находились с частным визитом в ФРГ, где в то время учился муж Хасины, ядерный физик Вазед Мия.

В 1981 г. во время другого военного переворота в Бангладеш был убит президент Зиаур Рахман (1931-1981), муж Халеды Зия, она осталась вдовой с двумя сыновьями-подростками. Его подозревали в участии в заговоре против Шейха Муджибура Рахмана (так же, как диктатора Эршада, в свою очередь, считали организатором убийства Зиаура Рахмана), что на долгие годы предопределило взаимную неприязнь и непарламентские методы борьбы между Хасиной и Халедой.

В 1977 г. в результате военного переворота в Пакистане был свергнут со своего поста законно избранный премьер-министр Зульфикар Али Бхутто (1928-1979). К власти пришел диктатор генерал Зия-уль-Хак, по распоряжению которого в 1979 г. Бхутто был казнен через повешение, несмотря на широкую международную кампанию лидеров стран всего мира в его защиту. Политическая деятельность дочери Бхутто - Беназир началась как кампания по спасению отца, его доброго имени и его Пакистанской народной партии (ПНП), которую она возглавила.

Наконец, к списку правящих в Южной Азии вдов можно отнести и Соню Ганди (р. 1946), которая после убийства в 1991 г. в результате террористического акта ее мужа, премьер-министра Раджива Ганди, возглавила партию ИНК. После победы партии на выборах 2004 г. Соня стала основным кандидатом на пост премьер-министра, но из-за развернутой политическими соперниками широкомасштабной кампании против прихода к власти иностранки (по происхождению она итальянка) отказалась от поста премьера, чтобы "сохранить единство нации".

Любопытная деталь. Переход власти от "мученика" и "героя" к потомку или ближайшему родственнику оказывался законом, действующим как для наследниц-женщин, так и для наследников-мужчин. Так, в частности, можно трактовать приход к власти Раджива Ганди в 1984 г. сразу после убийства его матери (при этом известно, что Раджив сам не готовился к политической карьере и стал премьер-министром "поневоле"). Трагическая гибель Беназир Бхутто преобразила посредством распространения ореола мученичества отношение к ее вдовцу Асифу Али Зардари (р. 1955), до того крайне непопулярному во всех слоях общества из-за доказанных обвинений в коррупции. В 2008 г., на пике народной скорби по Беназир, он - неожиданно для многих - стал президентом Пакистана.

ДИНАСТИЯ И ПАРТИЯ

Правление женщин-лидеров чаще всего совпадает с продолжением или формированием политической династии, что также является закономерностью современного периода южноазиатской истории. Иногда в роли создателей этих династий оказывались влиятельные политики колониальной эпохи, такие как Мотилал Неру для династии Неру-Ганди или Шахнаваз Бхутто для династии Бхутто-Зардари. Женщины обычно занимали место второго или, что реже, третьего поколения в этих династиях, причем уже их дети и внуки (Рахул Ганди, Варун Ганди, Билавал Бхутто-Зардари, Саджиб Вазед, Тарик Рахман), составляющие третье, четвертое и даже пятое поколение династии, с юных лет профессионально занимаются политикой, в основном, хотя и не всегда, придерживаясь курса "отцов-основателей".

Бесспорно, первое место среди всех не только южноазиатских, но и мировых политических династий занимает семья Неру-Ганди - по длительности и силе влияния ее членов на новейшую историю и мировой политический процесс. Эта семья дала Индии пять поколений выдающихся политических и государственных деятелей, среди которых было три премьер-министра. Это образец беспрецедентной непрерывности политического опыта, устойчивой преемственности власти, причем демократически избранной, а не монаршей.

В южноазиатских политических династиях преемник открыто декларирует приверженность заветам "отцов-основателей", неизменность или, чаще, восстановление идейного и политического курса "патриарха"-предшественника. Инструментом передачи авторитета, влияния и идеологии власти выступает политическая партия, созданная "патриархом" и завещанная "потомкам". Политическая партия - современный демократический институт, связанный с рационально-легальным типом власти, а не с традиционной политической культурой. Однако азиатские политические династии используют партии, во-первых, как канал трансляции харизматической, иррациональной легитимности, а во-вторых, как семейное достояние, управляемое узким кругом родственников и их ставленников.

Прежде чем занять пост главы государства или правительства, все перечисленные выше женщины-лидеры возглавляли партию, созданную их дедом, отцом или мужем, причем считались пожизненными руководителями такой партии. Подобное использование в интересах "династического" наследования власти партийных институтов, в идеале предполагающих выборность и регулярную сменяемость руководства, - также одна из закономерностей политического лидерства в Южной Азии, в том числе - женского.

Сегодняшнее существование политических династий в демократическом многопартийном обществе является анахронизмом, очевидным феодальным пережитком, ведущим к формированию культа "правящей семьи", фаворитизму и непотизму, препятствующим нормальному политическому процессу. Пакистанский историк Мубарак Али писал по этому поводу:

"Никакая династия не способна постоянно воспроизводить исключительно талантливых и интеллигентных людей, поскольку талант - не семейная собственность. Когда власть наследует человек слабый и зависимый, государство ждут беспорядки и хаос. В подлинно демократической системе преобладание династической власти над политической постепенно сходит на нет... В этом-то и состоит преимущество демократической системы, которая поощряет талантливых людей использовать свою энергию для построения институтов и традиций, благоприятных для всех граждан страны. У нас в Южной Азии политический процесс все еще неотделим от правления династий" [Mubarak AH, 2014, p. 3].

Политические династии всегда ставят во главу угла особые заслуги своих основателей и их актуальных наследников перед нацией, тем самым создавая культ правящей семьи, возносящий ее над простыми смертными. В странах Южной Азии, где большинство населения глубоко религиозно и малообразованно, этот культ ча-

сто приобретает элементы иррациональности, сверхъестественного, духовной связи с погибшими героями и духовного служения им, что свойственно распространенным в этих странах массовым культам почитания святых или предков.

Так, мусульманки Беназир Бхутто, Хасина Вазед и Халеда Зия в своих публичных речах и политических акциях постоянно представляли своих отцов/мужей, жертв политических убийств и борьбы за власть как мучеников за веру, шахидов, что является высочайшим духовным подвигом в исламе. После гибели от руки террористов и сама Беназир стала официально именоваться шахидом, а ее культ как мученицы всячески поддерживается наследниками и преемниками. Политическая пропаганда, которую ведут представители политических династий, всегда взывает к чувству благодарности "предку-герою", отдавшему жизнь за свободу и благоденствие народа.

Выдающийся политический деятель Индии и создатель индийской конституции Б. Р. Амбедкар (1891-1956) еще в 1949 г. предупреждал:

"Нет ничего зазорного в том, чтобы испытывать благодарность к герою, великому человеку, посвятившему жизнь служению стране. Но есть пределы благодарности... В Индии бхакти, или как-либо иначе называемый путь служения или поклонения герою, играет такую роль в политике, какой нет ни в одной другой стране. В религии бхакти ведет к спасению души. Но в политике бхакти, или почитание героя, - прямой путь к деградации или возможной диктатуре" (цит. по: [Noorani, 2015, p. 5]).

Действительно, если южноазиатских "патриархов" и нельзя назвать "классическими" диктаторами, то в целом их правление может характеризоваться как авторитарное. Народный любимец Зульфикар Али Бхутто, считавшийся социалистом, представлявшим интересы простого народа, был сторонником подавления национально-освободительного движения бенгальских мусульман, что в итоге привело к гражданской войне и образованию Бангладеш, и жестоко расправился с сепаратизмом белуджей. Самый популярный в мире бенгалец Шейх Муджибур Рахман, чьими принципами были "светскость, национализм, демократия и социализм", заменил демократический парламентский строй президентским правлением и перешел к однопартийной системе, стремясь к концентрации власти в своих руках. Зиаур Рахман вообще отказался от секулярной политики своего предшественника и, опираясь на армию и консервативные мусульманские партии, начал исламизацию Бангладеш, ущемлявшую права религиозных меньшинств.

Иначе говоря, несмотря на демократическую и даже социалистическую риторику, "патриархи" были авторитарными правителями, хотя их дочери, Беназир и Хасина, с гордостью объявляли их "идеалом демократического лидера", а Индира шла еще дальше, называя своего отца Неру "святым" [Fallaci, 1975, p. 9].

Казалось бы, "массовый" приход женщин к власти должен был вытеснить или смягчить эти авторитарные тенденции, особенно в том, что касалось самого положения женщины в Южной Азии. Исторически сложившееся правовое неравенство женщины усугубляло наличие патриархатной политической культуры, традиционно развивавшейся в государствах Южной Азии. Для этой политической культуры характерны ориентация на личность правителя как "отца нации", патернализм, слабая развитость структур гражданского общества, тесное слияние политических интересов с религиозными, реликты племенной культуры с ее опорой на ценности клана и рода. Хотя, безусловно, в наши дни следует говорить о смешанных типах политической культуры, в частности о патриархатно-активистском [Almond, Verba, 1963, p. 25].

ЖЕНЩИНЫ-ПОЛИТИКИ И АВТОРИТАРИЗМ

Однако если преимущества патриархатной политической культуры символизирует правитель-мужчина, то именно он несет ответственность за главные пороки этой политической культуры - авторитаризм, диктатуру, репрессивность и коррупцию. На этом фоне приход женщин к власти означает не только смену гендерного состава правящей элиты. Женщина-лидер в ожиданиях большинства обязана действовать в соответствии со своей гендерной ролью, предполагающей "материнскую" заботу, менее жесткую, нежели "отеческая", отсутствие агрессивности и миролюбие, чувствительность к интересам и проблемам других людей. Словом, спектр "феминных" качеств, сообщаемых политическому правлению женщиной-лидером, ассоциируется с демократизацией общества, хотя в реальности эти ожидания чаще всего бывают обмануты.

Но правда ли, что женская власть действительно принципиально отличается от мужской на практике? Индира Ганди вообще не признавала влияние гендерного фактора на свою политическую карьеру и не раз возражала журналистам, настойчиво называвшим ее "первой женщиной премьер-министром Индии": "Как премьер-министр я - не женщина, я - человек" (цит. по: [Thomson, 2002-2003, p. 535]). При этом политика Ганди, как и других женщин-лидеров, в случае необходимости характеризовалась жесткостью, ничем не отличимой от той, что свойственна политикам-мужчинам.

Когда в 1975 г. было вынесено судебное решение об осуждении Ганди за нарушение закона о выборах 1971 г., в ответ она объявила введение чрезвычайного положения и провела через парламент кардинальные изменения в конституции, которые позволяли ей сосредоточить власть в своих руках. Массовое недовольство населения крайностями чрезвычайного положения и настойчивым стремлением правительства провести в жизнь программу планирования семьи, которая предусматривала осуществление мер по стерилизации мужчин, привело к поражению Ганди на выборах в 1977 г. Ранее Ганди проявила себя по-мужски суровой и бескомпромиссной во время войны за Бангладеш и в последовавших за ней мирных переговорах с Пакистаном в Симле в 1972 г., которые она вела неуступчиво, с позиции силы.

Напротив, Бхутто постоянно подчеркивала важность гендерного фактора, точнее, гендерное неравенство, с которым ей приходилось сталкиваться на посту премьера, и гордилась тем, что стала первой женщиной - главой правительства в мусульманской стране. Она не без оснований считала, что сыграла значительную роль в разрушении стереотипов женской гендерной роли: "Мало кому в этом мире удается повлиять на состояние общества... разрушить старые ролевые стереотипы о женской участи и дать надежду миллионам соотечественниц, не видевших ранее и проблеска надежды" [Бхутто, 2009, с. 8].

Тем не менее за жесткость проводимой ею политики и не всегда оправданное упрямство Бхутто получила красноречивое прозвище "железной леди Пакистана" (по аналогии с общеизвестным прозвищем Маргарет Тэтчер). Иногда, впрочем, Бхутто проявляла жесткость нарочито, чтобы мужское окружение, в первую очередь военные, не поддерживавшие ее, не обвинило ее в "женской" слабости и нерешительности, якобы свойственных ее полу. Она пыталась сопротивляться существующим гендерным стереотипам и как-то заметила: "Мы должны быть постоянно начеку, готовыми отразить нападение мужчин, даже членов собственной семьи. К сожалению, многие все еще убеждены в превосходстве мужчин, в их праве командовать женщинами, пытаются, оказывая давление на мужчин, добиться повиновения женщин" [Бхутто, 2009, с. 9].

В авторитарности и жесткости, граничащей с жестокостью, оппоненты обвиняют Хасину Вазед, единственную из всех упоминавшихся женщин-лидеров, до сих пор находящуюся у власти (с 2009 г.). Хасина категорически отрицает вменяемые ей многочисленные политические убийства, в том числе казни участников военного переворота 1975 г., внесудебные расправы, "принудительные исчезновения" людей, массовые аресты оппозиционеров, а также цензуру и другие ограничения, наложенные на

СМИ, которые превращают Бангладеш в репрессивное и фактически однопартийное государство.

Вместе с тем определенный экономический подъем (около 6% ежегодно) и очевидный рост уровня жизни в этой беднейшей стране Южной Азии способствуют стабильной популярности Хасины, которую поддерживают около 67% населения. "Она повесила всех подозреваемых в убийстве ее отца, подавила оппозицию, но все равно популярна в стране. Армия у нее под башмаком, а конституция дает ей неограниченную власть", - пишет Махфуз Анам, редактор национальной газеты "The Daily Star" [Tisdall, Ridout, 2015, p. 12].

Сама же Хасина видит свое правление сквозь призму именно "феминных" гендерных качеств: сострадания, понимания и заботы о нуждах простых людей: "Моя работа - помогать простым людям. Я занимаюсь политикой не для себя, а для них. Люди получили демократию. Я стараюсь обеспечить их базовые нужды, дать им еду, медицинскую помощь, образование, работу и лучшую жизнь" (цит. по: [Chowdhury, 2009, p. 558]).

Сиримаво Бандаранаике, которой буддийское происхождение вроде бы предписывало миролюбие и толерантность, также нередко шла на жесткие и непопулярные меры. Так, вскоре после своего избрания премьер-министром она объявила официальным языком страны сингальский (вместо английского), что вызвало кампанию гражданского неповиновения со стороны тамильского меньшинства, посчитавшего это решение дискриминационным. В дальнейшем сопротивление тамильской общины только нарастало и приняло формы настоящей гражданской войны.

В 1971 г. правительство Бандаранаике было практически свергнуто в ходе восстания, организованного молодежным левацким Народным освободительным фронтом, известным как "бунт Джаната Вимукти Перамуна" (JVP). Повстанцы заняли ряд районов страны и угрожали столице, причем в вооруженных столкновениях погибли более 10 тыс. человек. Незначительная по величине и плохо подготовленная армия не могла справиться с ситуацией за пределами столицы. Тогда Сиримаво обратилась за помощью к соседним странам и сумела благодаря своей настойчивости и недюжинным дипломатическим способностям получить быструю военную поддержку от Индии и Пакистана. В течение трех недель правительство полностью восстановило власть в стране. Более 20 тыс. повстанцев были арестованы и заключены в лагеря, хотя позднее их амнистировали. Во время восстания Сиримаво проявила себя как авторитарный политический лидер. "Она оказалась единственным настоящим мужчиной в своем правительстве", - высказался один из ее министров [Halliday, 1975, p. 248].

Итак, во время кризисов, в чрезвычайных обстоятельствах и при возникновении угрозы лишения власти лидеры-женщины ведут себя точно так же, как лидеры-мужчины, проявляя авторитарность и прибегая к массовым репрессиям. Иначе говоря, женщина, стоящая во главе государства или правительства, на деле оказывается не столько проводником и гарантом миролюбивой, толерантной и социально ориентированной политики, сколько ее символом, интерпретируемым многочисленными нарративами.

ПОЧЕМУ МУЖЧИНЫ ГОЛОСУЮТ ЗА ЖЕНЩИН?

Возвращаясь к оценке женского политического лидерства как случайности и "парадокса", нельзя не согласиться с тем, что влияние политических династий, особый статус дочерей и вдов "отцов нации", иррационально-харизматический ореол вокруг и прочие преимущества не дают однозначного ответа на простой вопрос: как всем этим женщинам удавалось приходить к власти в условиях демократического выборного процесса, без военных переворотов или иных насильственных действий, когда в глазах превалирующего мужского электората их пол так и оставался непреодолимым препятствием для руководства страной? Поскольку в густонаселенных странах Южной

Азии мужское население исторически количественно преобладает над женским¹, какие факторы могли заставить мужское большинство, убежденное в своем природном превосходстве над женщинами, проголосовать за одну из них в качестве своего лидера и главного представителя?

Как уже говорилось, иногда гендерные стереотипы трактовались в пользу женщин. Мужское большинство считало их аполитичными от природы, пассивными, легко внушаемыми и идущими на компромиссы, некомпетентными, подверженными влиянию мужского окружения, словом, марионетками, которыми могут управлять кукловоды в лице советников из числа партийных функционеров или членов кабинета. Кроме того, дочерей и вдов "народных героев" можно было успешно использовать в качестве морального примера и "знамени" в борьбе против лидеров оппозиции, представляя тех - зачастую безосновательно - как пособников тирании и репрессий.

Тем не менее самым простым объяснением победы женщин в борьбе за власть продолжала оставаться теория "черных лебедей", т.е. случайностей или благоприятного стечения обстоятельств. В любом патриархальном обществе наследником имущества, титула и власти, безусловно, считался мужчина, в идеале сын, в крайнем случае, другой ближайший родственник мужского пола. Действительно, в историях прихода к власти всех упомянутых женщин-лидеров мужские наследники по разным причинам отсутствовали.

Индира Ганди была единственным ребенком в семье, и в роду Неру ее заменить было некому. Сыну Соломона и Сиримаво Бандаранаике Ануре Бандаранаике (1949-2008) было всего 10-11 лет, когда убили его отца, а мать стала премьер-министром. Рассматриваться в качестве наследника он не мог по возрасту. В дальнейшем Анура сделал политическую карьеру, занимал министерские посты и был членом парламента. Когда его старшая сестра Чандрика Кумаратунга стала президентом в 1994 г., Анура перешел в оппозицию, будучи уверен, что старшая сестра украла его политическое наследство.

Предполагаемым наследником Муджибура Рахмана считался его старший сын Шейх Камаль, который вместе с другими членами семьи был убит во время путча 1975 г. Таким образом, у Хасины Вазед не оказалось братьев и близких родственников мужского пола. Сыновья Халеды Зия были почти взрослыми молодыми людьми, когда их мать в конце 1980-х гг. начала борьбу за пост премьера. Но ни у Тарика Рахмана (р. 1967), ни у его брата Арафата (1970-2015) не было никакого политического опыта. Они не могли открыто соперничать с такими влиятельными политиками, как генерал Х. М. Эршад, Шахабуддин Ахмед или Хасина Вазед, возглавлявшая крупнейшую национальную партию "Народная лига". Позднее, когда Халеду отправили в отставку, ее сыновей арестовали по обвинению в коррупции и отмывании денег, и им пришлось бежать из Бангладеш. Хотя Тарик и продолжал вести пропагандистские кампании в поддержку матери из Лондона, рядом с Халедой не оказалось ни одного кровного родственника-мужчины.

Предполагаемым политическим наследником Зульфикара Али Бхутто скорее всего стал бы старший из его сыновей - Мир Муртаза (1954-1996), тем более что Беназир при жизни отца готовилась к карьере дипломата, а не публичного политика. Однако когда исход процесса над Бхутто стал ясен, он велел обоим сыновьям отправляться спасать свою жизнь в Афганистан, понимая, что они станут первой мишенью мстительного Зия-уль-Хака. Таким образом, в 1979 г. в семье Бхутто не осталось родственников-мужчин, и все тяготы, связанные с судебным процессом отца, сохранением партии и оппозицией диктатуре, легли на плечи старшей дочери Беназир.

¹ По данным ООН за 2015 г., среднее соотношение мужского и женского населения составляет в Индии 107.61 мужчин на 100 женщин, в Пакистане - 105.64 мужчин на 100 женщин, в Бангладеш - 101.95 мужчин на 100 женщин. И только в Шри-Ланке женское население преобладает: 92.95 мужчин на 100 женщин.

После 1990 г., когда Беназир ушла в отставку, среди тех членов ПНП, кто был разочарован политикой ее первого правительства, все чаще стали звучать слова о том, что отец якобы отослал Муртазу за границу, чтобы сохранить настоящего преемника власти, а дочь оставил в Пакистане, поскольку ею можно было пожертвовать. Недоброжелатели говорили, что Беназир просто представляла "династию" в годы диктатуры и в победе ПНП на выборах 1993 г. нет ее личной заслуги. Мира Муртазу устраивала эта версия событий, соответствовавшая патриархальной политической культуре, принятой в Пакистане. Позднее он, как и Анура Бандаранаике, убедил себя в том, что сестра узурпировала его права сына и наследника. Беназир, отвечая на нападки брата, переводила политическую проблему в область гендерного неравенства, говоря: "С тех пор, как умер отец, я знала, что придет день, когда меня, как других дочерей в феодальных семьях, попытаются запереть дома, чтобы расчистить дорогу сыну" [Bhutto, 1995].

Безусловно, физическое отсутствие или неготовность принять на себя руководство страной (скажем, из-за юного возраста) наследников-мужчин в южноазиатских политических династиях - стечение обстоятельств. Но было бы крайним упрощением считать, что выбор всякий раз падал на дочерей и вдов только в результате непредсказуемых случайностей. Гораздо важнее, что женщина на высшем политическом посту представлялась менее опасной ее потенциальным соперникам или противникам, которые, вопреки традиционным гендерным предубеждениям, поддерживали ее предвыборную кампанию или просто голосовали за ее кандидатуру на выборах, не поступаясь при этом собственными "мужскими" амбициями. Кроме того, политический истеблишмент был уверен, что с приходом к власти дочери или вдовы "героя" контроль над армией, партией, кабинетом министром и другими институтами власти так и останется в руках более опытных и количественно преобладающих мужчин.

ЖЕНСКОЕ ЛИДЕРСТВО КАК СИМВОЛ И СТИМУЛ ОБНОВЛЕНИЯ

Как уже говорилось, в традиционном обществе женское политическое лидерство воспринималось как символ, как компромисс, способный примирить интересы противоборствующих политических сторон и на время успокоить народное недовольство репрессиями и ограничениями прав и свобод, вызванными военными переворотами, диктаторским правлением, коррупционными скандалами или иными политическими просчетами предшественников. В этой роли символа обновления власти, пусть и чисто декоративного, и укрепления национального единства женщина-лидер устраивала все политические силы, от индусских и мусульманских традиционалистов до военных и штатских бюрократов, готовых на время простить ей принадлежность к "слабому" полу.

Чем больше времени проходило после смерти или убийства "отцов нации", тем прочнее массовое сознание связывало с ними сказочные представления о "доброй" власти, о бескорыстной любви к народу и высокой политической морали. Дочери и вдовы так или иначе использовали эти народные чаяния, порожденные "коллективным бессознательным". На подступах к заветному премьерскому посту они претендовали на политическую "незапятнанность", готовность к жертвам ради народа и даже свою неопытность в управлении страной представляли как моральную альтернативу соперникам-мужчинам, якобы прожженным политиканам, склонным к политическому насилию и личному обогащению. К сожалению, практически всем женщинам-лидерам Южной Азии, несмотря на претензии на политическую "незапятнанность", пришлось пройти через периоды потери доверия и популярности, досрочную отставку, обвинения в злоупотреблениях, аресты и судебные приговоры.

Безусловно, ошибочна точка зрения, разделяемая многими западными политологами¹, в соответствии с которой женское политическое лидерство существенно не повлияло на положение женщины в странах Южной Азии. Дело не только в том, что в странах Южной Азии значительно выросло число женщин, занимающих высокие политические посты и при этом родственно не связанных с "династиями". Конечно, больше всего женщины представлены в политическом руководстве Индии. Достаточно назвать Пратибху Патиль (президент Индии в 2007-2012), а также женщин, в настоящее время занимающих посты главных министров штатов: Джаялалита (Тамилнад), Васундхара Скиндия (Раджастан), Мамата Банерджи (Западная Бенгалия), Анандибен Патель (Гуджарат). Важнейший пост министра иностранных дел в нынешнем правительстве Нарендры Моди также занимает женщина - Сушма Сварадж. Кстати, в недавнем прошлом (до 2013 г.) портфель министра иностранных дел был в руках женщин в Пакистане и Бангладеш (Хина Раббани-Хар и Дипу Мони соответственно).

Женщины-лидеры предпринимали попытки улучшить положение своих рядовых соотечественниц, хотя и сталкивались с сопротивлением консервативных кругов, религиозных партий, особенно в мусульманских странах - Пакистане и Бангладеш. Особенное усердие в этом проявляла Беназир Бхутто, которая во время своего второго премьерского срока (1993-1996) достигла определенных успехов. Предметом ее гордости были 48 тыс. новых школ и 100 тыс. женщин, прошедших специальную подготовку и занятых в сфере здравоохранения и планирования семьи.

Бхутто делала все возможное для социализации женщин и расширения спектра их участия в жизни общества. Ее правительство подписало международную Конвенцию по борьбе с женской дискриминацией и создало специальные женские полицейские участки, чтобы женщины, особенно в сельских районах, не боялись обращаться в полицию по поводу совершенных против них актов насилия и иных правонарушений. Кроме того, при втором правительстве Бхутто открылись семейные суды, где женщины-судьи рассматривали семейные споры, связанные с разводами и определением опеки над детьми. Впервые в истории Пакистана в 1994-1995 гг. женщины Халида Рашид Хан и Маджида Ризви стали членами Верховных судов Пешавара и Синда.

Отдельные социальные программы Бхутто удалось воплотить в жизнь: например, к середине 1990-х гг. в Пакистане был искоренен (хотя и временно) полиомиелит, которым ранее заболевал каждый пятый ребенок в стране. Бхутто сама показала пример пакистанцам, продемонстрировав по телевидению, как врачи вакцинируют от полиомиелита ее маленькую дочь Асифу. За заслуги в сфере охраны национального здоровья Всемирная организация здравоохранения наградила Бхутто золотой медалью.

Неоценимый вклад внесли Хасина Вазед и Халеда Зия в борьбу против "кислотных атак", преступлений против женщин с использованием кислоты, по числу которых Бангладеш долгое время стояла на первом месте в мире. Единичные "кислотные атаки" на женщин как экстремальное проявление мужской ревности или мести встречаются во многих странах мира, однако только в Южной Азии они превратились в настоящую гендерную проблему, отражающую бесправие и дискриминацию женщины в обществе. Цель "кислотной атаки" - оставить женщину в живых, но изуродовать ее до такой степени, что она предпочла бы умереть.

"Международный фонд помощи жертвам нападений с использованием кислоты" (Acid Survivors Trust International) утверждает, что ежегодно в мире совершается около 1500 таких преступлений. В Бангладеш только в период 2000-2005 гг. было совершено более 3000 "кислотных атак". В 2002 г. законодательство Бангладеш по настоятельной инициативе Хасины Вазед и Халеды Зия было кардинальным образом изменено, и виновным в совершении "кислотных атак" стали выносить смертный приговор. С тех пор в Бангладеш количество этих преступлений ежегодно уменьшается на 15-20%.

¹ См. цитируемые работы N. Bennett, M. Thompson и L.K. Richter.

Новейшим символом изменения гендерной роли и места женщины в общественной жизни Южной Азии является Малала Юсуфзай (р. 1997), самая молодая в истории лауреат Нобелевской премии мира 2014 г. Малала известна тем, что выступает по всему миру за право девочек на образование. В 2009 г. в горном пакистанском районе Сват, где контролируемые талибами местные власти запретили девочкам посещать школы, Малала, которой в ту пору было всего 11 лет, решилась отстаивать свое право на получение образования. Она стала под псевдонимом вести интернет-дневник, посвященный нарушениям талибами прав детей. В октябре 2012 г. вооруженные боевики совершили на девочку покушение, ранив ее в голову. После тяжелой нейрохирургической операции она выжила, едва не потеряв слух.

Малала оказалась второй (после Матери Терезы) женщиной Южной Азии, получившей Нобелевскую премию мира и при этом не связанной происхождением с какой-либо политической "династией". Мировое признание и успех миссии юной пакистанской правозащитницы, добивающейся образования для девочек в патриархальных странах, вряд ли стали бы возможны без усилий, жертв и достижений ее предшественниц, возглавлявших страны Южной Азии в периоды кризисов и нестабильности и проложивших дорогу к общественной и политической деятельности новым поколениям соотечественниц. В этом смысле неожиданная для широкой публики Нобелевская премия Малалы - не счастливая случайность выбора шведских академиков, а закономерная и заслуженная награда, увенчавшая десятилетия борьбы женщин - политических лидеров Южной Азии.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Бхутто Б. Дочь Востока. Автобиография. СПб: Амфора, 2009.

Вахштейн В. На краю обычного мира: события и их фреймы // Социологическое обозрение. 2011. Т. 10. N 3.

Almond, Gabriel, Sidney Verba. The Civic Culture: Political Attitudes and Democracy in Five Nations. Princeton: Princeton University Press, 1963.

Bhutto, Benazeer. Islam Forbids Injustice against People, Nations and Women - September 4, 1995 // Selected Speeches. 1989-2007 (http://bhutto.org/Acrobat/BB_Speeches_Book.pdf).

Bennett N. Actors or puppets? The Female Prime Ministers of South Asia // http://www.nataliebennett.co.uk/pms/pm1.html.

Chowdhury F. D. Problems of Women's Participation in Bangladesh Politics // The Round Table: The Commonwealth Journal of International Affairs. 2009. Vol. 98. No. 404. P. 555-567.

Fallaci O. Indira's Coup // The New York Review of Books. 1975. September 18.

Halliday F. The Ceylonese Insurrection // Explosion in a Subcontinent: India, Pakistan, Bangladesh, and Ceylon / Ed. by R. Blackburn. Harmondsworth, Eng.; Baltimore: Penguin, 1975.

Mubarak A. Blood Ties // Dawn. 2014. December 7.

Noorani A.G. Dynasty in Democracy // Frontline. 2015. April 3.

Richter L.K. Exploring Theories of Female Leadership in South and Southeast Asia // Pacific Affairs. 1990-1991. Winter. Vol. 63. No. 4. P. 524-540.

Selected Speeches of Indira Gandhi: January 1, 1982 - October 30, 1984. Publication division, Ministry of Information and Broadcasting, Government of India, 1986.

Skard T. Sirimavo Bandaranaike // Women of Power, Haif a century of female presidents and prime ministers. Bristol: Policy Press, 2014.

Taleb, Nassim Nicholas. The Black Swan: The Impact of the Highly Improbable. New York: Random House, 2007 (Русский перевод: Талеб Н. Н. Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости. М.: Колибри, 2009).

Thompson Mark R. Female Leadership of Democratic Transition in Asia // Pacific Affairs. 2002 - 2003. Winter. Vol. 75. No. 4. P. 535-555.

Tisdall S., Ridout A. Bangladesh's PM rejects claims of repression: 'I do politics for the people' // The Guardian. 2015. September 21.