К начальным формам эксплуатации в настоящее время относят домашнее рабство, различные виды эксплуатации рядовых общинников верхушкой общины и данничество. Все эти формы обнаружены в приблизительно одинаковых по уровню социально-экономического развития обществах Меланезии, Тропической Африки, Южной и Северной Америки и Северной Сибири, стоявших на начальных ступенях разложения первобытно-общинного строя. Поэтому вопрос об их историческом соотношении остается спорным. Одни считают древнейшей формой рабство [Толстов, 1935, с. 205 и сл.; Семенов, 1965, с. 79], другие - эксплуатацию рядовых общинников [Токарев, 1958, с. 151 и сл.; Кабо, 1966, с. 64 и сл.], некоторые - данничество [Shiozawa, 1965, р. 65 s], иные же полагают, что все эти формы развивались параллельно до тех пор, пока одна из них в силу тех или других причин не получала преобладания [Першиц, Алексеев, 2004, с. 201; Хазанов, 1975, с. 118].

Такое расхождение во мнениях имеет свои объективные причины. Общая особенность генезиса почти всех форм примитивной эксплуатации - та плавная постепенность, с которой они вырастают из обычаев и институтов, свойственных первобытно-общинному строю. С этим связана и другая особенность процесса: отчуждение прибавочного продукта долгое время сохраняет обличье традиционных общинно-родовых порядков. И наконец, что важнее всего, одни зачатки эксплуатации внешне сходны между собой, а другие тесно переплетаются и как бы выступают в недифференцированном виде. Из-за всего этого часто трудно наметить грань, отделяющую начальные формы эксплуатации от предшествовавших им обычаев и порядков, а иногда также разделяющую между собой сами эти формы.

Домашнее рабство выросло из широчайшим образом распространенного обычая, по которому захваченные в плен взрослые мужчины умерщвлялись, а женщины и дети адаптировались племенем победителей и входили в одну из его семей, чаще всего в семью вождя, в качестве полноправных членов. Иногда (преимущественно в тех случаях, когда надо было возместить потерю убитых в бою) на тех же условиях усыновлялись и мужчины [Handbook of..., 1907]. Началом собственно домашнего рабства была адаптация военнопленных на правах младших домочадцев, выполнявших главным образом наиболее тяжелые и неприятные работы, а также помогавших женщинам в земледелии. Так обстояло дело, например, у некоторых земледельческих племен Южной Америки, большинства племен Северной Америки и Меланезии [Файнберг, 1960, с. 134; MacLeod, 1928, p. 641 f.; Thurnwald, 1931, S. 135].

По своему юридическому статусу домашние рабы мало чем отличались от свободных. Обычно они могли вступать с ними в брак, обладали наследственными правами, участвовали в военных походах и в общественной жизни. В то же время как правило не свободных, а рабов использовали для человеческих жертвоприношений, все еще широко практиковавшихся из-за невысокой производительности труда, а следовательно, и малой

стр. 25

ценности рабочей силы. Кроме того, в соответствии с религиозными представлениями того времени рабское состояние налагало пожизненное клеймо неполноценности, которое нельзя было снять даже бегством. У североамериканских индейцев вернувшийся в свое племя раб попадал здесь в еще более жалкое положение, а у маори Новой Зеландии его попросту отсылали обратно [MacLeod, 1928, p. 643; Tregear, 1904, p. 155].

По мере выхода рабского труда за пределы домашнего хозяйства и увеличения численности рабов домашнее рабство постепенно превращалось в производственное. Начальный этап этого процесса может быть прослежен, например, у островитян Полинезии, особенно на о. Таити, где, по некоторым сообщениям, рабами становились военнопленные и жители завоеванных областей, частично оставлявшиеся на своих прежних землях, частично же переселявшиеся на земли завоевателей. Они обрабатывали землю для вождей и ухаживали за их домашними животными. Юридически их положение резко отличалось от положения свободных: они стояли вне свойственного другим слоям общества кастового деления, считались собственностью вождей, могли быть подарены или переданы во временное пользование. Обращались с ними жестоко [Ellis, 1832, р. 95]. На этом же этапе расширение отношений рабовладения вызвало к жизни новые источники рабства: постепенное превращение его из пожизненного в наследственное и возникновение долгового рабства соплеменников, что прослеживается на примере многих племен Северной Америки, Тропической Африки и Южной Азии [подробнее см.: Хазанов, 1975, с. 115 и сл.; MacLeod, 1925, p. 371 f.].

В то время как из адаптации военнопленных вырастало домашнее рабство, другой традиционный порядок - разделение труда между работниками и организаторами - с усложнением организаторской деятельности в процессе развития производящего или специализированного присваивающего хозяйства давал начало эксплуатации рядовых общинников верхушкой общины. Существенную роль в становлении этой формы отчуждения прибавочного продукта, видимо, сыграло то же рабство. Уже в своем первоначальном, домашнем виде оно в известной степени увеличивало богатство и престиж родоплеменной верхушки и давало ей свободное время для занятия общественными делами.

Внутриобщинной эксплуатации непосредственно предшествовал порядок, названный К. Полани редистрибуцией [Primitive, Archaic..., 1968, p. 9, 13, 153] и состоявший в передаче части произведенного общинниками избыточного продукта в распоряжение вождей на различные общественные нужды, в том числе на содержание самих этих вождей. С усилением роли последних расширялись возможности как для злоупотребления общинными фондами, так и для постепенного увеличения доли вождей, все более превышавшей их непосредственные потребности. Одновременно зарождались и развивались права вождей на общинные земли и их власть над общинниками. Этот процесс особенно хорошо виден на океанийском этнографическом материале.

У большинства островитян Меланезии вожди еще не получали приношений и не имели земельных привилегий, но, ведая богатствами общины, пользовались ими для собственного обогащения. Однако на о. Вогео вожди уже добились того, что общинники в среднем один день в неделю работали на их огородах, а у тробрианцев вожди считались номинальными собственниками всей земли и еще шире использовали чужой труд. Для этого был приспособлен древний обычай уригубу, по которому братья их многочисленных жен, а затем и все односельчане этих братьев должны были отдавать вождям часть урожая и работать на их участках. У новокаледонцев вожди фактически владели значительной частью общинных земель. У маори они не только захватили большие земельные наделы, но и получали от рядовых общинников посильные приношения. На Фиджи вожди располагали почти неограниченной властью над общинниками и претендовали на их земли. На Тонга вся земля считалась собственностью вождей, а общинники должны были нести в их пользу обязательные, хотя и нефиксированные, повинности и под угро-

стр. 26

зой смерти не могли оставлять свои земельные наделы. Еще дальше продвинулся этот процесс на Маршалловых и Каролинских островах, на Таити и Гавайях, где подати были зафиксированы [Токарев, 1933, с. 17 и сл.; Токарев, 1958, с. 125; Бутинов, 1957, с. 111; Бутинов, 1968, с. 132 и сл., 141 и сл.; Bernard, 1895, p. 291; Feison, 1880, р. 345 f.; Williamson, 1924, p. 354 f.].

Очевидно, что поздние стадии этого процесса, характерные для центральной и восточной Микронезии и для Полинезии, имеют уже раннефеодальный характер. Труднее поддаются определению представленные у части меланезийцев и у маори начальные этапы. Думается, однако, что существовавшее здесь отчуждение прибавочного продукта у экономически самостоятельных, располагавших всеми средствами производства общинников их руководящей и главенствующей верхушкой, олицетворявшей власть общины над землей и людьми, можно рассматривать как зачаточно феодальную, или прафеодальную, эксплуатацию.

Внутриобщинное отчуждение прибавочного продукта не всегда принимало прафеодальную форму. Наряду с ней почти повсеместно возникали и другие отношения, связанные с эксплуатацией труда тех сородичей или соседей, которые не располагали средствами производства либо располагали ими в недостаточной степени. Генетически они также восходят к общинным традициям - взаимопомощи, а затем взаимному обмену дарами и услугами, за которым в современной экономической этнографии утвердилось название реципрокация. Конкретные проявления этих отношений очень различны. Сюда относятся воспитанничество - принятие в дом сирот, которые должны затем отслужить за пищу и кров, предоставление работы неимущим, передача в аренду средств и орудий производства, ростовщичество и т.п. Многочисленные примеры подобного рода эксплуатации приведены в специальных статьях Ю. И. Семенова, который предложил назвать ее кабальничеством и рассматривать как особый, неклассический способ соединения работника со средствами производства, характеризуемый слиянием экономической и личной зависимости в положении человека, работающего в хозяйстве эксплуататора (клиентела) или же в его техническом продолжении (колонат) [Семенов, 1965; Семенов, 1968].

Однако это предложение далеко не бесспорно. Если клиентелу действительно можно рассматривать как работу в чужом хозяйстве, близкую, хотя и не тождественную, кабальному рабству, то колонат, под которым в данном случае подразумеваются разные виды издольщины, отвечает приведенному выше определению только в том случае, если арендованные средства и орудия производства существенно преобладают над принадлежащими самому работнику. Между тем зачастую дело обстояло как раз наоборот, и такой колонат был лишь одним из средств поддержания прафеодальных и феодальных отношений. Вообще различные виды кабалы, видимо, были не столько особым устойчивым способом эксплуатации, сколько методом втягивания работников в сферу других способов эксплуатации [Васин, 1966, с. 80 и сл.; Першиц, 1973, с. 106 и сл.].

Еще одной начальной формой эксплуатации было данничество. Понятие это остается малоисследованным, и даже сам термин употребляется неоднозначно. Различные исследователи называют так и племенное рабство, и любую форму зависимости одной этнической группы от другой, и так называемый азиатский способ производства, и систему прафеодального налогообложения, еще не оформившуюся в систему упорядоченного феодального фиска. В то же время в последние годы в отечественной историко-этнографической литературе все большее распространение получает трактовка данничества как формы эксплуатации, состоящей в регулярном отчуждении прибавочного продукта победителями у побежденных, но в основном не утративших прежней экономической и социально-иотестарной структуры коллективов [подробнее см.: Першиц, 1973].

В отличие от других начальных видов эксплуатации данничество не было трансформированной традицией классической первобытности. Оно возникло с появлением граби-

стр. 27

тельских войн и развилось из контрибуций. Тем не менее оно не моложе других форм отчуждения прибавочного продукта. Мы находим его, например, в Меланезии, где на п-ове Газели в Новой Британии прибрежные племена гунантуна взимали дань с обитателей внутренних районов - примитивных земледельцев байнингов. Подобные же отношения существовали между жителями побережья и внутренних областей на островах Адмиралтейства и Бугенвиль. В Южной Америке воинственные охотники мбайя во время уборки урожая являлись за данью к своим соседям - земледельцам гуана. В Северной Америке пример такой зависимости дают отношения между конными охотниками на бизонов - тетонами или ассинобойнами - и соседними земледельческими племенами арикаров или манданов [Кабо, 1966, с. 64,67; Аверкиева, 1970, с. 43 и сл.]. В Южной Африке покоренные зулусами матабеле племена бечуана были оставлены на своих землях, но должны были платить дань скотом, слоновой костью и ремесленными изделиями, а также выпасать принадлежащие матабеле стада. В Полинезии развитое данничество существовало у маори [Parkinson, 1907, S. 159; Jablow, 1951,p. 53; The Matabele Journals ..., 1945, p. 241]. Однако по-настоящему широкое распространение данничество получило лишь на пороге классообразования, в связи с ростом военной активности раннеклассовых обществ и государств.

Существенная черта данничества состояла в том, что, хотя оно и было самостоятельной формой эксплуатации, по своей экономической сущности, а следовательно, и по своим тенденциям оно близко к феодализму. Как и феодально зависимые крестьяне, данники производили прибавочный продукт в собственном хозяйстве и расставались с ним в силу внеэкономического принуждения. Правда, они в основном сохраняли существовавшую до завоевания структуру и как правило находились не в индивидуальной, а в коллективной зависимости. Но эта грань преодолевалась относительно легко. Не случайно при становлении рабовладения данничество, даже принимая облик отношений типа илотии, становилось полурабством-полукрепостничеством, а в процессе феодализации почти всегда делалось одним из ее источников.

Выше уже говорилось, что данные этнографии оставляют открытым вопрос об историческом соотношении начальных форм отчуждения прибавочного продукта. Мало что дают в этом отношении и известные нам попытки их теоретической классификации. С. И. Вайнштейн и Ю. И. Семенов обратили внимание на то, что одни формы эксплуатации (рабство, феодализм) составляют, а другие (грабительские войны, данничество) не составляют особых способов производства [Вайнштейн, Семенов, 1971, с. 190]. Эта мысль методологически плодотворна, но "не работает" для генетической классификации. Казалось бы, более существенна в этом плане идея И. Л. Андреева, предложившего различать в генезисе эксплуатации стадию отчуждения прибавочного продукта и стадию отчуждения прибавочного труда [Андреев, 1973]. Однако такая постановка вопроса вызывает известные сомнения: отчуждение прибавочного продукта является материализованным отчуждением труда, а отчуждение труда - это тем самым и отчуждение его продукта.

Более перспективной представляется классификация начальных форм эксплуатации с точки зрения организации труда. Очевидно, что домашнее рабство, различные виды кабалы и данничество не требовали, а прафеодальные отношения и даже зачатки производственного рабства требовали общественной организации трудового процесса. Это подводит к мысли, что первые были не только примитивнее, но и старше вторых. Косвенно об этом свидетельствует то обстоятельство, что домашнее рабство и кабала нередко встречаются в условиях не только производящего, но и развитого присваивающего хозяйства, например у эскимосов, кучинов, ительменов, нивхов, ульчей, юкагиров [Файнберг, 1964, с. 129 и сл.; Общественный строй..., 1970, с. 110, 259 и сл., 291; Аверкиева, 1974, с. 101], а данническая эксплуатация, как мы видели, практикуется уже охотничьими племенами.

стр. 28

Однако примитивность этих форм определила собой их историческую ограниченность. Не составляя особых способов производства, они в своем дальнейшем развитии сохранились лишь как побочные и второстепенные методы отчуждения прибавочного продукта, между тем как более упорядоченные, требовавшие организации трудового процесса формы эксплуатации со временем переросли в классические рабовладельческий и феодальный способы производства антагонистического классового общества. Недаром именно они привлекли особое внимание Ф. Энгельса, рассмотревшего в "Анти-Дюринге" два основных процесса классообразования, из которых один был связан с развитием рабства, а другой - с обособлением в господствующий класс занятой организационной деятельностью общинной верхушки [см.: Маркс, Энгельс, т. 20, с. 183 и сл.].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Аверкиева Ю. П. Индейское кочевое общество XVIII-XIX вв. М., 1970.

Аверкиева Ю. П. Индейцы Северной Америки. От родового общества к классовому. М., 1974.

Андреев П. Л. Тенденции и стадии генезиса классообразования // IX Международный конгресс антропологических и этнографических наук (далее - МКАЭН). Чикаго, сентябрь, 1973. Доклады советской делегации. М., 1973.

Бутинов Н. А. Маори. Историко-этнографический очерк // Океанийский этнографический сборник. М., 1957.

Бутинов Н. А. Папуасы Новой Гвинеи (хозяйство, общественный строй). М., 1968.

Вайнштейн С. И., Семенов Ю. И. [Рец. на:] Ю. П. Аверкиева. Индейское кочевое общество в XVIII-XIX вв. // Советская этнография (далее - С. Э). 1971. N 6.

Васин П. Дискуссия о характере древневосточного общества // Народы Азии и Африки. 1966. N 3.

Кабо В. Р. Становление классового общества у народов Океании // Народы Азии и Африки. 1966. N 2.

Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 20. 2-е изд. М.

Общественный строй у народов Северной Сибири. XVII - начало XX в. М., 1970.

Першиц А. И. Данничество // IX МКАЭН. Чикаго, сентябрь, 1973. Доклады советской делегации. М., 1973.

Першиц А. И. К вопросу о саунных отношениях // Основные проблемы африканистики. Этнография, история, филология Африки. М., 1973.

Першиц А. И., Алексеев В. П. История первобытного общества. М., 2004.

Семенов Ю. И. Проблема социально-экономического строя Древнего Востока // Народы Азии и Африки. 1965. N 4.

Семенов Ю. И. О периодизации первобытной истории // СЭ. 1965. N 5.

Семенов. Ю. И. Об одной из ранних нерабовладельческих форм эксплуатации // Разложение родового строя и формирование классового общества. М., 1968.

Токарев С. А. Родовой строй в Меланезии // СЭ. 1933. N 5 - 6.

Токарев С. А. Происхождение общественных классов на островах Тонга // СЭ. 1958. N 1.

Толстов С. П. Военная демократия и проблема "генетической революции" // Проблемы истории докапиталистических обществ. 1935. N 7 - 8.

Файнберг Л. А. О формах социальной организации индейцев северо-западной части бассейна Амазонки в конце XIX - начале XX в. // Американский этнографический сборник, I. М., 1960.

Файнберг Л. А. Общественный строй эскимосов и алеутов: от материнского рода к соседской общине. М., 1964.

Хазанов А. М. Разложение первобытнообщиного строя и формирование классового общества // Первобытное общество. Основные проблемы развития. М., 1975.

Bernard A. L'archipel de la Nouvelle Caledonie. Paris, 1895.

Ellis W. Polynesian Researches. Vol. III. London, 1832.

Feison L. Land Tenure in Fiji //Journal of the Royal Asiatic Society (JRAS). 1880. Vol. X. N 3.

Handbook of American Indians North of Mexico. Pt. I-II. Washington, 1907.

Jablow C. The Cheyenne in Plains Indians Trade Relation. N.Y., 1951.

MacLeod W.C. Debtor and Chattel Slavery in North America //American Anthropologist. 1925. Vol. 27. N 3.

MacLeod W.C. Economic Aspects of Indigenous American Slavery //American Anthropologist. 1928. Vol. 30. N 4.

The Matabele Journals of Robert Moffat. Vol. I. London, 1945.

Parkinson R. Dreissig Jahre in der Siidsee. Stuttgart, 1907.

Primitive, Archaic and Modern Economies. Es. of K. Polanyi. N.Y., 1968.

Shiozawa K. Les historienes japonais et la mode de production asiatique // Lapensee. 1965. N 122.

Thurnwald R. Die menscbliche Gesellschaft in ihren ethnophsychologischen Wandlungen. Bd. I. Berlin, 1931.

Tregear E. The Maori Race. Wanganui, 1904.

Williamson W. The Social and Political Systems of Central Polynesia. Vol. III. Cambridge, 1924.

стр. 29