"ПАХАРИ" И "ПОДЕНЩИКИ" В ШАМПАНИ В XVIII ВЕКЕ

I

Эта статья меньше всего является полемической. Изучая шампаньскую деревню накануне революции по сырому материалу наказов и "статистик" XVIII в., я вынужден был самим материалом поставить вопрос о "разложении" крестьянства. Факты и цифры этих источников позволили сделать некоторые определенные выводы, по крайней мере для того района, который был предметом моего изучения. Если я много раз упоминаю о Лучицком, то это обстоятельство вызвано тем, что ни один историк аграрных отношений не может пройти мимо работ Лучицкого, тем более историк, который ставит своей целью изучение проблем, связанных с вопросами крестьянского хозяйства во Франции накануне революции.

Лучицкий интересовал меня в двух отношениях: во-первых, как исследователь, который впервые в таком кардинальном вопросе, как вопрос о размерах крестьянской собственности, стал на путь тщательного изучения первоисточников в истинном смысле этого слова, т. е., пренебрегая свидетельствами всевозможных "современников", прямо прорвался к деловым документам того времени, "составители которых меньше "сего думали о том, что они пишут для потомства, и работали, имея в виду не историю, а порученное им дело; во-вторых, он интересовал меня потому, что у него мы находим крайнюю точку зрения в том вопросе, который является темой данной статьи. Именно он больше всех подчеркивал незначительность диференциации крестьянства накануне революции и склонен был рассматривать его как более или менее однородную массу хлеборобов, в большей или меньшей степени обеспеченных землей, все еще не оторвавшихся от земли и во всяком случае не превратившихся и не имевших еще объективных оснований превратиться в сельскохозяйственных рабочих-пролетариев.

Этим в данном случае исчерпываются точки соприкосновения этой работы с исследованиями Лучицкого. Так же, как и у Лучицкого, она построена на источниках (хотя я ими и не мог пользоваться как первоисточниками, потому что они были доступны мне только в напечатанном виде); выводы же, к которым я пришел, диаметрально противоположны выводам Лучицкого, но, повторяю, эти выводы имеют значение только для той местности, к которой относятся мои материалы. В данной стадии моей работы я не хотел бы придавать им более широкого толкования. Но я думаю, что в наши дни изучение экономических предпосылок французской революции давно уже вышло из стадии общих взглядов и суммарных характеристик и теперь крайне необходимо глубокое и детальное изучение основных источ-

ников, для того чтобы стать точным. А точность выводов для ограниченного места и времени - залог их важности как материала для обобщений.

II

Строй сеньориальных отношений, в пределах которого существовало крестьянское феодальное держание во Франции вплоть до отмены феодального режима революцией, нисколько не препятствовало передвижению земельных владений из одних рук в другие. Dominium utile в форме цензивы, определявшее по феодальному праву владельческие права основной массы держателей, давало последним прочные права владения, приближавшие цензиву к собственности, "под какими бы феодальными вывесками эта собственность ни скрывалась"¹ .

Среди этих прав право купли-продажи и залога земли, принадлежавшее цензитарию, открывало достаточный простор для свободной игры экономических сил и социальной диференциации крестьянства. Если несмотря на юридическую свободу передвижения земли во Франции сохранилось в массе среднее и мелкое хозяйство, сохранилось крестьянское хозяйство и притом по преимуществу на собственной (цензуальной) земле, если во Франции не произошло массовой экспроприации земли у мелких самостоятельных производителей, как это случилось по ту сторону Ламанша, то объяснения этому явлению следует искать в общих условиях экономического развития Франции и в первую очередь в тех причинах, которые обусловили сравнительную медленность развития французской промышленности. Здесь мы этого не касаемся.

Однако в XVII в. Франция переживала мануфактурный период капиталистического развития. Потребности внутреннего рынка давно уже не покрывались теми излишками, которые в прежнее время выбрасывало среднее крестьянское хозяйство. Конечно, эти потребности не были настолько велики, чтобы ликвидировать крестьянское хозяйство вообще и заменить его капиталистическим фермерством, как в Англии, но они все же были достаточно велики не только для превращения мелких самостоятельных производителей в товаропроизводителей, но и для выделения из самой крестьянской среды с одной стороны крупных хозяев, работавших с помощью наемной рабочей силы, и с другой стороны - малоземельных и вовсе безземельных крестьян, привязанных клочком земли к деревне и принужденных продавать целиком или частично свою рабочую силу новой деревенской буржуазии.

Одним словом, мы имеем перед собой совершавшееся в большей или меньшей степени, в зависимости от района, расслоение основной массы непосредственных производителей феодальной формации. Спрашивается: какой степени глубины оно достигло, и каков был удельный вес и экономическая роль отдельных слоев крестьянства, формировавшихся в результате этого разложения? Осветить это и является основной задачей настоящей статьи.

Вопрос об экономической диференциации французского крестьянства в XVIII в. в общей форме был поставлен давно, одновременно с работами, затрагивавшими аграрный строй Франции накануне революции. Более обстоятельно к нему подошла в своих рабо-

¹ Маркс "Капитал". Т. I. Гл. 24-я, стр. 574, 576. Изд. 1930 года. Эти слова сказаны Марксом относительно английского крестьянства XVI в., но они в не меньшей степени верны и для французского крестьянства, принимая во внимание то упорство, с которым мелкое самостоятельное хозяйство отстаивало во Франции свое существование до революции и закрепилось затем после нее.

тах так называемая "русская школа" в лице Кареева, Ковалевского, Лучицкого и др. Совсем недавно этот вопрос в еще более широкой форме поставил Матьез¹ на страницах своего журнала, говоря о роли пролетариата в дореволюционной Франции, но самая форма постановки, как мы увидим, свидетельствует о значительном шаге назад даже по сравнению с "русской школой". Какова была роль пролетариата во Франции накануне 1789 года? Рос ли он численно или уменьшался и почему? Был ли он сосредоточен преимущественно в городе или в деревне? В каких районах он был особенно многочислен? Ухудшил или улучшил его положение революционный кризис? Таковы вопросы, которые ставит себе Матьез. Поскольку Франция накануне революции была аграрной страной, все эти вопросы должны иметь в первую очередь отношение к деревне и к крестьянству. Что небольшая статья Матьеза не дает ответа на все поставленные вопросы, вполне понятно. Но она, к сожалению, не указывает даже направления, в котором следует искать ответов. "Пролетариат" Матьеза - нечто весьма неопределенное: тут и "нищие" (mendiants), число которых во Франции в XVIII в. было колоссально; тут и сельские "поденщики" (journaliers) - термин, который, во всяком случае, требует исторического комментария, прежде чем быть использованным в исследовании о пролетариате; тут и просто "бедняки" (indigens) - весьма расплывчатое и ничего не говорящее понятие; тут, наконец, "неимущие", "безземельные" и т. д. Все эти данные, обильно снабженные цифровым материалом, взятым из самых различных по времени и точкам зрения сочинений и источников, позволяют Матьезу сделать ошеломляющий вывод: во Франции накануне революции, утверждает он, из 26 миллионов населения было в круглых цифрах 11 миллионов пролетариев² , "по отношению к которым" Неккер уже формулирует железный закон заработной "платы, приписываемый обыкновенно (! - С. С.) К. Марксу"³ . Данные, приводимые в статье, интересны каждое в отдельности, но связь их и вывод совершенно не обоснованы и недостаточны для решения поставленных вопросов. В этом отношении, как я уже сказал, статья делает значительный шаг назад по сравнению со старыми работами "русской школы". У последней, особенно у Лучицкого, была ясность в постановке вопроса, методологическая строгость в выборе материала и его трактовке, как бы мы ни оценивали его выводы.

Имущественное расслоение французской деревни - факт более раннего происхождения и медленного нарастания параллельно медленности общего экономического развития страны. Отражение этого расслоения мы находим в прочно установившейся и повсюду распространенной в деревенской Франции номенклатуре различных групп деревенского населения. Наряду с верхушечным слоем деревни, который обозначается обыкновенно словами cultivateur, или чаще laboureur - "пахарь" (или vigneron в местностях, где распространено виноградарство), мы имеем ряд терминов, прямо указывающих на менее благоприятное положение их носителей в отношении к средствам производства. Это metayers - "половники", так красноречиво описанные Артуром Юнгом, держатели на основе наиболее тяжелой формы натуральной аренды; это domestiques - постоянные сельскохозяй-

¹ Mathiez "Notes sur l'influence du proletariat en France a la veille de la Revolution". Annales historiques, novembre - decembre 1930.

² Их Матьез иногда просто отождествляет с journaliers (ibid., p. 520)

³ (Necker) revele Fexistence d'une classe de proletaires de plus en plus nombreusse et dans une passage nemarquiable il formule deja la loi d'airain des salaires qu'on attribue d'ordinaire a K. Marx (ibid., p. 498).

ственные рабочие; это, наконец, самая многочисленная и для истории аграрных отношений в дореволюционной Франции едва ли не наиболее интересная, но и наименее изученная группа journaliers, manouvriers (иногда грамматическая форма - manoeuvres), brassiers. Дословный перевод этих последних терминов: поденщик, батрак, - одним словом, человек, либо зарабатывающий себе хлеб насущный трудом своих рук (main, bras), либо, может быть, работающий руками (а не с помощью рабочего скота). Истинное значение этих терминов для конца XVIII в. мы попытаемся вскрыть в дальнейшем. Если прибавить к этому деревенских ремесленников (artisans) и "нищих" (mendiants), - как обыкновенно называли по официальной податной терминологии тех, кто по бедности не платил налогов и с точки зрения фиска оказывался бесполезным, - то этим мы почти исчерпываем разнообразие групп крестьянства, образовавшихся в результате его расслоения.

Лучицкий впервые остановился на них подробно и попытался определить их хозяйственное положение в общем строе французской деревни и французского хозяйства. Он указал на разницу в среднем размере их земельной собственности. Для Лимузена, типично аграрного района, он нашел, что средний размер собственности по отдельным группам деревенского населения был таков (в арпанах)¹ :

Сравнивая затем аграрный Лимузен с более развитым в промышленном отношении Ланнуа (Северная Франция), он, взяв 85 приходов Лимузена и 83 прихода Ланнуа, дал таблицу распределения собственности среди групп деревенского населения этих двух областей. Их я привожу здесь с значительными сокращениями только для "двух основных групп: "пахарей" и "поденщиков".

Отношение крупной (от 50 арпанов и выше), средней (20 - 50 арпанов), мелкой (1 - 20 арпанов) и самой мелкой (ниже 1 арпана) земельной собственности выразилось в таких процентах² :

Таким образом, наибольший процент laboureurs оказывается среди собственников, крупных или средних, тогда как наибольший процент journaliers падает на группы средних или мелких собственников, причем более четким расслоение оказывается в более развитом в промышленном отношении Ланнуа чем в аграрном Лимузене. Но

¹ Лучицкий "Крестьянское землевладение во Франции накануне революции, преимущественно в Лимузене", стр. 68 - 69. Киев. 1900.

² Там же, 106.

все же поразительным остается факт существования в Лимузене среди "поденщиков" владельцев довольно значительных участков земли.

Я нарочито привел здесь эти таблицы, чтобы показать метод Лучицкого, применяемый им при обработке такого источника, как списки 5-процентного дополнительного налога (roles des vingtiemes). Все эти цифры говорят о размере собственности, "о не о размерах хозяйства тех групп, перечень которых Лучицкий прямо берет из налоговых реестров¹ . Между тем Лучицкий вышел в своих выводах и утверждениях за пределы, допускаемые его материалом: установив - и в этом его основная заслуга, - что общие размеры крестьянской собственности накануне революции были несравненно значительнее, чем было принято думать раньше, и определив иногда довольно точно долю крестьянской собственности по сравнению с долей привилегированных сословий и буржуазии, Лучицкий пришел к выводу о господстве во Франции накануне революции мелкой крестьянской собственности и о слабости тех процессов, которые приводили к разложению крестьянства; он даже начисто отрицал, особенно в своих позднейших работах, существование сельскохозяйственных рабочих² . Выводы Лучицкого, правильные, когда он противопоставляет крестьянство в целом привилегированным классам и буржуазии, нуждаются в весьма основательном пересмотре, когда дело идет о процессах внутри самого крестьянства Лучицкий, вероятно, прав и тогда, когда он утверждает, что ни привилегированные классы, ни буржуазия, как правило, не вкладывали еще своих капиталов непосредственно в сельскохозяйственное производство и не вели крупного капиталистического хозяйства, предпочитая сдавать земли крестьянам в аренду по клочкам. Но это еще вовсе не значит, что деревенской буржуазии не было совсем. Она могла образоваться и из среды самого крестьянства путем скупки или аренды земли как привилегированных классов, так и крестьян и могла вести более крупное хозяйство чем среднее крестьянство при помощи наемной рабочей силы в расчете на сбыт своих продуктов на рынке.

Из приведенной выше статистики Лучицкого, целиком основанной на податных списках XVIII в., совершенно очевидно, что в номенклатуре групп, на которые распадаются деревенское податное население, играет роль не только имущественное, но и профессиональное деление. Для составителя role des vingtiemes важно было знать сумму доходов каждого плательщика и отдельные статьи, из которых эта сумма составлялась. Больше того: он вносил в свой список даже тех, чей доход по своей незначительности не подлежал вовсе обложению, для того чтобы иметь юридическое основание для освобождения такого обывателя от налога или для скидки. Отсюда понятно, почему в податных списках, которыми пользовался Лучицкий, наряду с laboureurs и journaliers мы встречаем artisans, cabaretiers и других, почему мы встречаем там такие группы, как mendiants или veuves. Принцип деления здесь основан повсюду не на размере хозяйства, а на характере доходных статей, позволявшем представителю фиска определить общую сумму дохода налогоплательщика и вычислить затем размер налога. Вполне понятно также, что количество земли, входившее в состав доходных статей того или другого плательщика, было при таком принципе исчисления доходов и налогов совершенно случайным, в результате чего мы и имеем невероят-

¹ См. его замечайте на стр. 56 - 57 щит. соч.

² Лучицкий "Состояние земледельческих классов во Франции", стр. 16 - 17. Киев. 1912.

ную пестроту в размерах земельного обеспечения, которая встречается в работах Лучицкого и которая сама по себе никакого реального смысла не имеет и никаких выводов дать не может, кроме одного: принципиальной логической порочности метода исследователя. Марион был поэтому вполне прав, когда на заседании Societe de l'histoire moderne, где происходило обсуждение работ Лучицкого, упрекая последнего в чрезмерной мелочности (правильнее было бы сказать - бесполезности такой операции), с какой он исчислял в дробях количество земельной собственности в руках равных категорий сельского населения, упустил из виду, что это население не разделялось на резко разграниченные категории, ибо "во французской деревне каждый был немножко всем"¹ .

Между тем даже эта податная статистика отметила тот факт, что во французской деревне дело обстояло уже из это время далеко не так благополучно, как это представляли себе Лучицкий и Марион. Ведь если отбросить такие термины, как vignerons, которые встречались только в районах виноградарства, такие, как artisans, т. е. типично деревенских ремесленников (человек, занимавшийся кустарным промыслом, назывался тогда фабрикантом - fabricani), которых было небольшое количество (например кузнецы, башмачники и т. п.), если, наконец, отбросить такие термины, как cabaretiers, которые насчитывались только единицами и имели значение только для составителя налоговых списков, то налицо останутся названия, покрывающие собой основную массу собственно сельского, крестьянского населения: laboureurs, manouvriers (journaliers) и metayers - обозначения трех групп деревенского населения, занимавшихся земледелием в узком смысле этого слова. Эти названия, несомненно, имеют значение, указывающее на элементы не профессионального, а классового различия. Оставляя пока в стороне "половников" - metayers, попытаемся определить разницу между laboureur - "пахарем" и manouvrier (journalier, brassier) - "поденщиком".

Материал заставил в конце концов и самого Лучицкого выделить две интересующие нас группы деревенского населения -laboureurs и manouvriers-journaliers - в особую рубрику как основные группы и даже попытаться установить численное отношение их друг к другу и ко всему населению. Тем не менее, подводя итоги многолетней работы, Лучицкий все же пришел к выводам, которые позволяли ему снова подчеркнуть господство натурального хозяйства во Франции вообще² , отсутствие притока капиталов в сельском хозяйстве³ , сравнительную недиференцированность деревенского населения и отсутствие во французской деревне класса сельскохозяйственных рабочих⁴ . Вот что он говорит об этих последних: "Как ни был разнообразен состав сельского населения во Франции того времени, как ни были разнообразны группы, на которые оно распадалось, не было ни одной, которая всецело была бы оторвана от земли, которая не владела бы землей. Начиная от самой, повидимому, обеспеченной землей группы laboureurs и кончая так называемыми mendiants (нищими), мы во всех и всюду находим одинаковую разномастность каждой группы с точки зрения наделения землей. Ни одна из них не может быть признана группой, аналогичной английским laboureurs.

¹ Карее в "Беглые заметки по экономической истории Франции в эпоху революции". Серия вторая, стр. 35. Петроград. 1919.

² Лучицкий "Состояние земледельческих классов во Франции накануне революции и аграрная реформа 1789 - 1793 гг.", стр. 27. Киев. 1912.

³ Там же, стр. 30.

⁴ Там же, стр. 16, 17 и другие.

Наиболее, повидимому, приближающейся к английским laboureurs была во Франции группа, в состав которой входили journaliers, manouvriers, valets, travailleurs, и известно, что на основании лишь названия членов этой группы исследователи склонны были зачислять ее в безземельные. Действительность говорила иначе: увеличение или уменьшение числа безземельных в этой группе, большее или меньшее обеспечение ее членов землей находилось в полном соответствии с большей или меньшей долей земельной собственности, находившейся в руках крестьян". Поясняя свою мысль, Лучицкий указывает, что, например, в центральной и южной Франции, где процент крестьянской собственности был наиболее высоким, процент безземельных среди journaliers был очень низким, иногда ниже процента безземельных среди класса laboureurs и menagers¹ . В Лимузене, например, как и в Оверни, процент безземельных journaliers равнялся 13, тогда как там же для laboureurs он составлял 23, заметим, что Лучицкий все время говорит о размерах земельной собственности, а не хозяйства. Само собой разумеется, что laboureur, у которого не было собственной земли и который в податных описках все же значился как laboureur, хозяйствовал не на своей земле, а на арендной. Лучицкий согласен, что в общем средний размер земельного обеспечения у journaliers был гораздо ниже чем у других групп земледельческого населения. В Лимузене, например, он был у journaliers в среднем в четыре раза ниже чем у laboureurs, в Ланнуа - даже в девять раз. Но он тут же отмечает - неравномерность земельного обеспечения (т. е. собственности! - С. С .) и в среде самих journaliers, указывая на то, что и среди них мы можем найти группы не только со средним, но иногда и с крупным "наделом". Это не мешает ему, однако, привести цифры, прямо свидетельствующие о наличности среди journaliers сельскохозяйственного пролетариата. Так, владения менее одного арпана (т. е. меньше 1/2 - 1/3 га), состоявшие из дома, или Дома с садом, или огородом, составляли в Лимузене 12% всего количества хозяйств journaliers, а в Ланнуа - даже 60%! Впрочем, Лучицкий, верный своему утверждению об отсутствии в деревне сельского пролетариата, замечает по этому поводу, что немалый процент безземельных так же, как и владевших мелкими участками или только усадьбой - либо снимали в аренду чужую землю либо переходили к ремесленной деятельности² . Лишь наименьшая часть продавало свой труд тем, кто вел более обширное хозяйство³ , и это наблюдается в Северной Франции, "где едва стало возникать фермерство".

Если так, то, спрашивается, какой же все-таки смысл имеют все эти названия: laboureurs, journaliers, manouvriers, каково их происхождение и для какой цели они служат, ибо все эти рассуждения Лучицкого прямо вызывают недоумение.

Вопрос этот раньше, до Лучицкого, решался гораздо проще. Кареев, исходя главным образом из смысла самих терминов, считал, что laboureurs - это крестьяне, имевшие свое хозяйство, a manouvriers, или manoeuvres, - батраки, которые для своего существования имели только пару рук, иногда домишко с огородом самых незначительных размеров, не всегда голову или две скота и которые поэтому должны были добывать себе хлеб, главным образом нанимаясь на работы у самостоятельных хозяев, имевших собственность в разме-

¹ Лучицкий "Состояние земледельских классов во Франции накануне революции и аграрная реформа 1789 - 1793 гг.", стр. 14. Киев. 1912.

² Там же, стр. 15.

³ Там же.

pax, достаточных для хозяйничания, или снимавших фермы у более крупных собственников¹ . Для определения этих двух классов в среде крестьянства Кареев считал важным установить размеры их хозяйств, а не собственности² . Вполне естественно, что вопрос о различии между manouvriers и laboureurs наиболее заостренную формулировку получил у Ковалевского, склонного, как известно, почти отождествлять аграрную эволюцию во Франции с таковой же в Англии. По Кавалевскому, manouvriers - это сельский пролетариат³ , создающийся в результате обезземеления крестьянства; fermier - капиталистический фермер, подобный английскому farmer; laboureur - пахарь, крестьянин, имевший полный или частичный надел, повидимому, та самая среда крестьянства, разложение которой дает, с одной стороны, батраков - manouvriers, а с другой - фермеров. Впрочем, последнее остается у Ковалевского неясно формулированным.

Переходим к выяснению того, что дают изученные нами источники.

III

Томы крестьянских наказов 1789 г. в известной "Collection des documents inedits sur l'histoire economique de la Revolution francaise" по тем бальяжам, которые входили в состав провинции Шампань⁴ , счастливо выделяются среди других томов этого издания полнотой добавочных, главным образом статистических, сведений, которыми издатели снабдили текст наказов. Систематичность этих сведений, особенно приводимые почти для всех приходов выдержки из "Сельскохозяйственной статистики 1787 - 1788 гг." ("Statistique agricole de 1787 - 1788"), произведенной по приказу из центра в целях упорядочения налоговой процедуры, позволяют сделать несколько наблюдений и вместе с тем проверить показания наказов по интересующему нас вопросу.

Шампань интересна еще и по другим соображениям: она осталась вне поля детального исследования Лучицкого⁵ , а между тем для него она была бы особенно поучительна. Она принадлежала к северовосточной части Франции с ее более развитой промышленностью и с несравненно более чем в центре или на юге развитыми рыночными отношениями, втягивавшими в себя и крестьянское хозяйство. Связь по Сене и Марне сельского хозяйства с таким центром потребления, как Париж, уже давно привлекла сюда отдельных капиталистов. Предприятие братьев Каркер по массовому откорму скота, который шел на продовольствие столицы, отмечено мной в другом месте⁶ . Здесь мы, таким образом, вправе ожидать более четкого проявления тех тенденций разложения крестьянской массы, которые совершались под влиянием проникновения капиталистических отношений в деревню. Но вместе с тем это даст нам возможность искать эти тенденции там, где они не проявлялись с такой же ясностью, но где мы все же встречаем ту же терминологию для различных слоев деревенского населения, что и на севере, начало тех же процессов диференциации, какие, как мы сейчас увидим, были со-

¹ Кареев "Крестьяне и крестьянский вопрос", стр. 105 - 106.

² Там же, стр. 109.

³ Ковалевский "Происхождение мелкой крестьянской собственности", стр. 79.

⁴ А именно бальяжей: Troyes - 3 v., Chalons sur Marne - 1 v., Sezanne - 1 v., Sens - 1 v.

⁵ Лучицкий "Крестьянское землевладение во Франции", стр. 1.

⁶ См. мою статью "Феодальная реакция в Шампани". Сборник памяти А. Н. Савина. Труды Института истории РАНИОН.

вершенно несомненными в Шампани. Интересно отметить, что Лучицкий приводит, правда, очень суммарные цифры и для Шампани, характеризующие, по его мнению, размеры собственности в этой части Франции. Он указывает, что на эту местность падает наименьшее число собственников, приходящихся в среднем на каждый приход (Бретань - 166 - 167, Дофинэ - 152 - 153, Шампань - всего 60 - 61), - обстоятельство, косвенно свидетельствующее о существовании здесь собственников более крупных размеров¹ . Впрочем, эти соображения мало убедительны. Документы, относящиеся к Шампани, говорят, наоборот, о существовании здесь огромного количества мелких и мельчайших собственников, и указанные выше цифры Лучицкого можно объяснить скорее тем, что меньше были сами приходы.

Метод нашего изучения источников - сочетание показаний наказов с данными податных документов и сельскохозяйственных кадастров, примером которого в нашем случае является вышеупомянутая "Сельскохозяйственная статистика 1787 - 1788 гг.". Посмотрим сначала, что говорят наказы.

Различие между laboureur и manouvrier выступает прежде всего всякий раз, когда поднимается вопрос об общественных или сеньориальных повинностях натурой. Такова, например, дорожная барщина (corvees des routes), незадолго до того отмененная правительством. В двух приходах Парижского генеральства - Dissangis и Le Buisson (Troyes, II, 27; 1,482) - жители жалуются в своем наказе на незаконное требование дорожной повинности натурой. Их заставили, говорят они, выехать на работу, причем laboureurs должны были явиться "avec leurs voitures". Известно, что многие наказы просили о восстановлении дорожной повинности натурой и об отмене денежного сбора, установленного вместо нее (prestation de corvees), так как деньги собирают, а дороги все равно остаются-де без починки. Окружной финансовый чиновник Сандрие, которому было поручено составление "Сельскохозяйственной статистики 1787 - 1788 гг." в Сансском округе (election de Sens) и который оставил нам чрезвычайно интересные статистические описания по каждому из приходов этого округа, высказал, между прочим, по этому поводу свои соображения, вполне согласные с мнением крестьян. Его рассуждения небезынтересны и для нашей темы. Надо восстановить, думает он, corvee des routes. Manouvriers будут собирать для этого материалы, a laboureurs возить его на места, где производится ремонт дорог. Он говорит: "Qu'on ferait fournier chaque manouvrier une ou deux journees, autant par chaque laboureur avec ses voitures et ses chevaux" (Sens, 503, 154). Следовательно, и здесь manouvrier отличается от laboureur'a тем, что первый несет пешую, а второй - конную барщину. А вот, например, как крестьяне оплачивают школьного учителя. Laboureurs платят ему с плуга (par charrue) и чаще натурой, manouvriers - с "дыма" (par feux) и по преимуществу деньгами. В приходе Evry (Sens, 28) жители сверх полагающейся учителю квартиры и прочего дают ему от себя: laboureurs - по одному буассо ячме-

¹ Лучицкий "Крестьянское землевладение во Франции", стр. 4. Цифры Лучицкого как будто согласуются я с показаниями современников. Тюрго прямо называл Шампань страной крупной собственности и крупного хозяйства. "Le nombre des proprietarires (dans le generalite de Chalons), - писал он д'Ормеосону 20 ноября 1767 г., - n'y est pas immense, les terries sont exploitees par des fermiers aises et qui ont un certain degre d'education..." (цит. по Mariones imipots directs, p. 37. Физиократ Тюрго, естественно, не обратил внимания на обратную сторону медали - на развитие карликовых хозяйств и сельскохозяйственного пролетариата.

ня с лошади, manouvriers - по 20 су с "дыма". Этот способ вознаграждения практикуется в Шампани повсюду¹ .

Из приведенных выше фактов ясно, что manouvriers не имеют рабочего скота, что это безлошадные крестьяне. И эта особенность выступает в связи с обычаями весьма давнего происхождения, например в случаях сеньориальной барщины, довольно часто встречающейся в Шампани. В деревне Marolies (Troyes, II, 269, art. 30, 31) manouvriers должны платить сеньору в качестве феодальной ренты 2 буассо овса и отбывать 3 дня барщины (в год), laboureurs - 4 буассо и 2 дня барщины "avec leurs voitures et harnois". Едва ли можно сомневаться, что в данном случае дело идет о повинностях, освященных стародавним сеньориальным обычаем и занесенных в вотчинные книги (livres terriers). В наказе деревни Songy (Chalons sur Marne) барщина "пахарей" состоит: "en trois attelles de eharrue et une journee de charroy", барщина "поденщика" - "une journee de bras". В деревне Theurigny (Sens, 218) каждый из жителей обязан сеньору двухдневной барщиной в год: "Les laboureurs avec leurs voitures et charrues, les manouvriers avec leurs outils"² . В наказе прихода Connantray (Chalons sur Marne, 203) читаем: коммуна состоит из 50 дымов, 25 "пахарей" с одной лошадью у каждого и у одного две лошади; остальные - manouvriers и вдовы. В art. 4 этого же наказа сделаны расчеты, какое количество овса принуждена покупать деревня для своих 27 лошадей. И здесь очевидно, что лошади были только у laboureurs.

Итак, разница между laboureur и manouvrier, и притом разница, освященная старинными обычаями, заключалась, повидимому, в том, что manouvrier был мелким безлошадным крестьянином, тогда как laboureur - "пахарь" в полном смысле этого слова.

Несколько иную картину мы получаем, когда переходим к другой категории источников, к источникам, отразившим налоговую практику дореволюционной монархии во Франции.

С 1738 г. во всей Шампани была введена так называемая taille tariffee, подтвержденная королевскими постановлениями 11 сентября 1762 и 24 апреля 1778 годов. Новая форма обложения напоминала подоходный налог, поскольку дело шло об основном налоге-талье. Пахотная земля одного рода культуры подразделялась по степени плодородия на классы, определялся средний уровень доходности земельной единицы, который и служил основой для процентного отчисления, составлявшего размер тарифицированной тальи. Каждый хозяин деревни должен был подать особую декларацию, в которой указывался размер его владений и доходных статей. Проверяя эти декларации, правительство не раз принималось за составление общих кадастров. "Сельскохозяйственная статистика 1787 - 1788 гг.", предпринятая в Шампани (в Шалонском и Парижском генеральствах) накануне самой революции и законченная лишь в части округов (elections), этих административно-финансовых подразделений старой

¹ Sens, 34: "Les laboureurs donnent un boisseau par charrue, les manouvriers chacun 15 sols". Ibid., p. 57, p. 95: "Les laboureurs donnent chacun un bichet de ble et les manouvriers chacun 5 sols". Ibid., p. 154: "Chaque manouvrier lui(au maitre) donne 10 sols et chaque laboureur du graia en proportion du nombre des charrues qu'il fait valotre"; см, то же самое на стр. 290, 390, 398, 442, 449. В балыжисе Тру а (Tioyes, 1,578) читаем: "2 piсotins de seigle par cheval et 10 sols par manouvrier" (Ibid., Troyes, 1, p. 315).

² Praslin (Troyes, II, p. 440) сеньориальная барщина "пахаря" - deux charrois, поденщик обязан давать - une journee. Marcilli sur Seine (Sezanne, p. 463): "Chaque menage est contraint de faire une journee de corvee pour le service de la seigneurie... les laboureurs avec ichevaux et icharettes"; Eclance (Troyes 11, p. 48): "Les laboureurs doivent au seigneur chaque anne'e Irois jours de charrue".

Франции, была одной из наиболее крупных и систематически проведенных попыток такого кадастра.

Налоговая практика тарифицированной тальи была довольно различна в различных провинциях¹ . На некоторых деталях ее в Шампани следует остановиться. Здесь, поскольку дело шло о крестьянском населении, существовало два вида тальи: талья поземельная и талья промысловая. Первая, в свою очередь, была двух родов, в зависимости от того, обрабатывал ли крестьянин собственную землю (цензиву, ибо правительство считало цензиву собственностью) или землю, взятую в аренду. В первом случае талья была в полтора раза выше чем во втором и в отличие от первой, которая называлась taille de ipropriete, она носила название taille d'exploitation. Крестьянин, который не имел достаточно земли, чтобы питаться только ею, и занимался каким-либо промыслом или работал по найму, платил сверх известной части поземельной тальи промысловую талью, так называемую taille d'industrie (в наказах она чаще всего называется просто "industrie"). Этот налог представлял собой процентное отчисление из годового заработка, который высчитывался путем умножения среднего в данной местности дневного заработка на среднее количество "рабочих дней в году. Мы, к сожалению, не знаем точно, как обстояло дело в Шампани, но в районе Бордо, где была тоже тарифицированная талья² , taille d'industrie вычислялось по 3 денье с 1 ливра годового заработка (т. е. 3%). Последний для journalier был равен 7 су, помноженным на 150 (среднее число рабочих дней в году для сельскохозяйственного рабочего). Для ремесленников (artisans) он равнялся увеличенному в 200 раз дневному заработку, величина которого устанавливалась в зависимости от профессии³ .

Способ исчисления индивидуального размера налога был довольно сложен. Каждое лицо, живущее в определенном приходе и имеющее в нем свое хозяйство и оседлость (menage), за исключением лиц, освобожденных от налога по бедности, платило налог, который мог представлять сумму весьма различных видов тальи. Он мог состоять из taille de propriete, taille d'exploitation и taille d'industrie в пропорциях, соответствовавших источникам дохода данного хозяйства. Чистую форму поземельного налога в виде ли taille de propriete, если крестьянин пахал собственную землю, или в виде taille d'exploitation, если крестьянин снимал землю в аренду, или, наконец, в смешанном виде, если у крестьянина была и своя и арендная земля, - платил только такой "пахарь" (laboureur), размер хозяйства которого был не меньше земли одного плуга (charrue pleine, charrue complete). Laboureur d'une charrue complete не платил промыслового налога (taille d'industrie), так как размер его хозяйства поглощал его силы и силы его семьи. Таково было положение, согласно правилам взимания тарифицированной тальи в Шампани⁴ , такова же была и практика накануне революции⁵ .

Однако и в податных списках и в "Сельскохозяйственной статистике" мы то и дело встречаем laboureurs, имевших хозяйство в раз-

¹ Marion "Les impute directs, chap. II, ipp. 27 - 38; специально о Шампани - стр. 36 - 37. Not. 1.

² Ibid., p. 37, Not. 1.

³ Ibid., p. 200.

⁴ Ibid., p. 37, Not. 1.

⁵ Chalons sur Marne, p. 643, наказ деревни Saint-Amand: "Le laboureur, qui laboure d'une charrue ne paie point d'industrie a cause qu'il est occupe entierement et ne pent rien gagner chez autrub.

мере земли меньше целого плуга: таковы laboureurs de trois quarts de charrue, d'une moitie de charrue и даже мельче d'un quart de charrue. Все они имели один общий признак с manouvriers - journaliers - они платили taille d'industrie в размере, обратно пропорциональном величине их запашки, высчитанной в плугах. Так "пахарь", имевший три четверти плуга, платил taille de propriete, или taille d'exploitation (либо и то и другое в пропорциях, соответственно его собственности и аренде), в размере трех четвертей полной поземельной тальи и, кроме этого, четверть промысловой тальи (taille d'industrie). "Пахарь", имевший запашку в половину плуга, платил половину ставки поземельной тальи и половину ставки промысловой. Предполагалось, следовательно, что неполнопашенные крестьяне принуждены прирабатывать на стороне.

Уже отсюда ясно, что в смысле податной терминологии и вопреки бытовому значению manouvrier'ом мог оказаться такой хозяин, который имел собственный живой инвентарь и вел собственное хозяйство, но последнее было таких размеров, что оказалось ниже нормы, установленной распоряжением или, быть может, налоговой практикой данной местности, для того чтобы считаться "пахарем", хотя бы и неполным. И такие случаи действительно были. На них мы остановимся несколько ниже, а сейчас мы постараемся определить, что значит "laboureur d'une charrue complete".

Применение закона о тарифицированной талье, как сказано выше, было довольно разнообразным в практике того или другого финансово-податного округа (generalite с его подразделениями на election) и разнилось, повидимому, не только в определении того, кого следует считать "полнопашенным крестьянином", но и в определении той границы в размере хозяйства, ниже которой крестьянин вообще переставал считаться "пахарем" и переходил в рубрику "поденщиков" (manouvriers, journaliers). Заметно колебалось прежде всего определение размера самой charrue complete (charrue entiere, charrue pleine), но самый счет по "плугам" был настолько всеобщим, что целиком перешел в практику взимания налогов, и в ней "земля плуга" закрепилась и получила более устойчивые размеры, чем в деревенском быту.

В Шампани, в той ее части, которая лежала в бальяже Sens, только в пределах 21-го прихода, по данным "Сельскохозяйственной статистики", имелось пять различных размеров d'une charrue complete: 25, 75, 90, 100 и 120 арпанов. Если считать, что размер в 25 арпанов показан в одном поле (что при трехполье равно 75 арпанам), и если, с другой стороны, принять во внимание колебания в размерах самого арпана, все же разница в размерах официальной. "charrue" совершенно очевидна. В election de Sezanne земля одного плуга, по данным издателя сезаннских наказов Лорана (см. Sezanne, Preface, XXX), равнялась 75 арпанам, но Лоран в данном случае, несомненно, упрощает действительность. В Эпернейском округе, того же бальяжа (см. Sezanne, Preface, XXXII), сам Лоран приводит цифры для полного плуга: 45, 60 и 75 арпанов. Такие же колебания мы находим и в других округах Шампани. В "Сельскохозяйственной статистике 1787 - 1788 гг." в деревне Courteron (Sens, 714) читаем: "II faut pour occuper une charrue 60 journaux (журналь равен арпаеу - 1/2 - 1/3 га) pour trois saisons et deux chevaux suffisent pour labourer". В статистике деревни Vitry la Croisse (Sens, 716): "II faut pour occuper une charrue 30 journaux pour chaque saison, 4 chevaux ou 6 boeufs".

В наказах мет той определенности размеров, какую мы находим в кадастрах, или податных списках. Вот некоторые примеры. В деревне Loisy en Bue (Chalons sur Marne, 415) крестьяне жалуются на то, что привилегированные, злоупотребляя правом изъятия от налогов четырех charrues, освобождают иногда до 1000 арпанов, тогда как четыре плуга могут обработать 300, самое большее 350 арпанов. Таким образом, здесь "земля плуга" - 75 - 87,5 арпана. В данном случае должна быть отмечена и значительная естественная неопределенность "земли плуга", т. е. земли, которую можно обработать в сезон при помощи полной плужной упряжки, впротивовес ее последующему казенному закреплению ввиде определенного количества арпанов. Деревня Gionges-Saint-Ferjeux, недалеко от предыдущей (Chalons sur Marne, 316), дает несколько большую цифру: une ferme d'une charrue равна 35 - 40 арпанам; "par socle" - выражение, как это видно ниже, да этого же наказа, обозначающее "в одном поле", а при трехполье, следовательно, "земля плуга" равна здесь 105 - 120 арпаиам. В тех случаях, когда наказы дают более или менее точные размеры "земли плуга", они говорят, невидимому, о размерах,, признанных податной практикой. В наказе прихода Helitz l'Eveque (Chaions sur Marne, 336) прямо говорится о "charrue fixeq a 72 journees". Наконец, можно указать и случаи прямого несовпадения реальной charrue со счетной. В наказе деревни Salignyles-Etangs (Sens, 376) читаем: "Suivant le tarif il faut 75 arp. pour oocuper une charrue, quoique chaque en fasse 150 a cause de la legerete du terrain".

Итак, единством в этом разнообразии размеров "земли плуга" было лишь то, что "земля плуга" соответствовала определенному количеству земли, которое должно было иметь основанное на трехполье хозяйство, применительно к одной нормальной при данных почвенных условиях плуговой упряжке. Но так как для налоговой практики такое определение было слишком неопределенным, - были фиксированы некоторые средние нормы "земли плуга", создавшие известную устойчивость счета.

Те же трудности стояли перед составителем податных списков, когда надо было определить, кого можно и кого нельзя считать "'пахарем". Настоящим полнопашенным крестьянином деревня считала, как видим, такого хозяина, у которого была не только "земля плуга", но и требуемый для ее обработки живой инвентарь. Наряду с большим плугом на тяжелых почвах в Бос или Бри, требовавших 2 или 3 лошадей или 6 быков, легкие известняки Шампани (особенно той ее части, которая за свое неплодородие называлась Вшивой - Champagne pouilleuse) легко обрабатывались при помощи маленького плуга, напоминавшего соху, в который впрягалась всего одна лошадь, осел или даже корова.

Мы можем лишь приблизительно судить о том, как заносились плательщики в налоговые списки. Во-первых, повидимому, существовал определенный минимум в отношении размера хозяйства и его обеспеченности инвентарем, который позволял занести его владельца в рубрику полнопашенного крестьянина, т. е. плательщика, свободного от уплаты taille d'industrie; во-вторых, - и это можно утверждать довольно определенно, - граница, ниже которой крестьянин уже не считался "пахарем" и переходил в разряд "поденщиков", лежала довольно низко. Крестьянин, который имел только половину плуговой запашки, и следовательно, согласно правилам взимания тарифицированной тальи, должен был платить четверть поземельном го налога и три четверти промыслового, все-таки, повидимому, еще

считался laboureur'ом. Последнее обстоятельство для нас очень важно. Если так обстояло дело повсюду, то совершенно ясно, кого мы имеем в лице journaliers или manouvriers податных списков. Это либо владельцы мелких хозяйств ниже четверти charrue, в большинстве случаев безлошадные крестьяне, либо владельцы карликовых участков, огородники, либо, наконец, вовсе безземельные халупники. Во всяком случае, это среда, верхний слой которой составляли мелкие "пахари", нижний - сельский пролетариат, те самые "наемные рабочие с наделом", которые как массовое явление могли быть только результатом проникновения в деревню капиталистических отношений и разложения крестьянства, - явление, которое отметил В. И. Ленин как характерную черту русской пореформенной деревни. В Шампани они нанимались на сезонные работы к крупным "пахарям" и давали рабочую силу для распространенной здесь деревенской промышленности, о которой мы скажем ниже.

Можно привести много показаний, подтверждающих данное выше определение manouvrier в его отличии от laboureur, но одно показание как будто противоречит этому определению и поэтому заслуживает особого внимания. Лоран, издатель наказов Шалонского и Сезаняского бальяжей, привел в предисловии к изданию наказов Сезаннского бальяжа следующую выдержку из одной местной монографии XVII в., принадлежащей перу некоего Бриссона, следующее определение "пахаря": "Pour etre repute laboureur dune charrue complete il fallait cultiver 90 journal's de terre avec un cheval" (Sezanne, Preface, XXX). Цитируя дословно эту фразу в примечании к наказу деревни Cernon (Chalons sur Marne, 122), он добавляет, несомненно, из того же источника: "Ceux qui n'avaient d'indication etaient reputes manouvriers, infirmes ou vieillards", откуда как будто следует, что всякий, кто не был laboureur d'une charrue complete, тем самым оказывался в разряде manouvriers, слабых и стариков! Недоумение наше усиливается, когда, приведя для приходов бальяжа Сезанн статистику населения не по данным 1787 - 1788 гг., а по цензу еще 1773 г., Лоран повсюду для каждого прихода дает число только полнопашенных крестьян. Значит ли это, что ценз 1773 г. заносил всех неполнопашенных крестьян в число "поденщиков", или, наоборот, заносил всех тех, кого в деревне считали laboureurs, в число полнопашенных "пахарей", или, наконец, что в 1773 г. разложение крестьянства не было еще таким явным, как 14 лет спустя? Последнее предположение явно нелепо, первые два мало вероятны, и тогда остается допустить, что Лоран просто небрежно передал: данные ценза 1773 г. Во всяком случае, показания наказов не оставляют сомнения в том, что либо Лоран неправильно передал текст своего источника, Бриссона, либо он был введен им в заблуждение. Многое говорит за то, что вернее первое предположение: во-первых, Лоран не знает и ни разу не ссылается на правила взимания тарифицированной талый в Шампани, которые прямо предусматривали laboureurs мельче одного плуга; во-вторых, объяснение, которое он дает к темному, с его точки зрения, месту наказа деревни Cernon (Chalons sur Marne, 122) просто нелепо и вовсе не вытекает из смысла наказа. Жители деревни Cernon, которые не раз называют себя собственниками, и, говоря о налогах, все время подчеркивают, что это налоги с земли, а не с чего-либо другого, в одной из своих жалоб заявляют следующее: "Ceux d'entre nous qui ne labourent pas d'une charrue complete - et c'est presque toussont encore imposes a l'industrie quoiqu'ils - n'aient point d'autre Industrie que la culture de leurs mauvaises terres..."

и именно к этому месту Лоран и сделал свое совершенно неуместное примечание. Мы уже видели, что все laboureurs, не имевшие полной запашки, должны были платить taille d'industrie, о которой здесь и идет речь, но платеж промысловой тальи вовсе еще не означал, что лицо, которое его уплачивало, было manouvrier. Мало этого. Есть и прямое свидетельство, что в налоговой "практике этой местности были известны laboureurs менее одной charrue. Жители деревни Chepy (Chalons sur Marne, 159) прямо говорят, что laboureur d'une charrue уплачивает 24 ливра налога, laboureur de trois quarts de charrue - 18 ливров и d'une moitie de charrue - 12 ливров.

Таким образом, в число manouvriers в практике тарифицированной тальи попадали только самые мелкие хозяева. Эта практика совершенно ясно выступает в тех частях Шампани, где мы имеем последний ценз, произведенный за год, за два до революции (так называемый denombrement individuel de 1787 - 1788). Он был закончен, например, в округе Труа (election de Troyes), в самом большом из 12 финансовых округов Шампани. В число "пахарей" были включены очень мелкие хозяева. В приходе Orvilliers (Sens, 307) - 25 laboureurs d'une moitie de charrue 23 - aux dessous d'une demie charrue. В приходе Origny-le-Sec, центре неплодородной части Шампани (Champagne pouilleuse), где впервые появилась деревенская хлопчатобумажная промышленность Шампани, нет ни одного "пахаря", у которого была бы полная "charrue" и 39 "пахарей" с хозяйством в размере меньшем, чем 1/2 "charrue" (Sens, 304). В приходе Plaines (Sens, 766) в "Сельскохозяйственной статистике" читаем: "II у a dix laboureurs dans се lieu quf l'un dans l'autre ne font que le quart d'une charrue, d'apres la fixation du role des tailles" - заявление, которое прямо показывает, что "пахари" в четверть плуга включались в списки тальи как laboureurs.

И тем не менее возможны были случаи, когда в число manouvriers списки включали таких хозяев, которых деревня считала laboureurs. Ведь для составителя ценза было в известных пределах довольно безразлично, занести ли плательщика в группу laboureurs или manouvriers; ему важно было лишь определить, в какой доле взыскивать с него поземельный и в какой - промысловый налог. Вероятно, это было менее безразличию для крестьян, так как можно предположить, что занесение крестьян в официальные списки налога под тем или другим названием служило законным основанием для того, чтобы требовать с него соответственно и другие общественные и сеньориальные повинности, - мы видели, что и размеры и характер этих повинностей у laboureurs и manouvriers были различны. Во всяком случае, можно указать примеры, когда в число manouvriers заносились крестьяне, у которых была и пахотная земля и рабочий скот. В приходе Montceau et Serres (Troyes, I, p. 334, art. 6), по словам жителей, имеется только два крупных laboureurs-фермеры, остальные laboureurs - очень мелкие землевладельцы; они называют себя "laboureurs d'un quart de charrue"; они соединяют своих лошадей, чтобы составить целую плуговую упряжку. Если теперь сравнить эти указания с податными данными 1787 г. того же прихода, то там действительно значится только два laboureurs. Ясно, что те, которые называют себя "пахарями в четверть плуга", попали в списки под названием manouvriers, если только они достаточно точны в своих выражениях. Возможно, что они имеют меньше чем по четверть плуга. Нечто подобное в приходе Vendue - Mignot (Troyes, II, 655). Наказ говорит, что в приходе два крупных laboureurs. В переписи 1787 г.

их значится три. Но жители указывают, что в приходе имеются "quel-ques petits particuliers qui sont obliges de s'imir les tins aux autres pour entre tous former et rassembler assez de chevaux pour faire une charrue".

Нет ничего удивительного, когда в "Сельскохозяйственной статистике" прихода Orvilliers мы читаем, что здесь есть некоторое количество manouvriers "qui font val'oir 442 arpents" (в этом приходе всего 113 feux, 59 laboureurs, следовательно, особенно большого количества manouvriers быть не может, и таким образом на долю каждого из них приходится в среднем около 10 арпанов). В приходе Michery (Sens, 283) "несколько manouvriers обрабатывают свою землю и употребляют для этой цели ослов". И такие заявления не единственные. Одно из них я приведу, так как оно хорошо иллюстрирует положение и имущественный уровень.

В сельскохозяйственной статистике прихода Villeneuve-l?Archeveque (Sens, 502) мы читаем: "Manouvriers очень трудолюбивы; они заботливо возделывают свои наследственные земли (heritages) и едва ли где-нибудь в другом месте можно найти, чтобы поля (les terres), виноградники и конопляники были так же хороши, как здесь". "Но, - прибавляет составитель статистики, - так как они (manouvriers) не заняты в своем хозяйстве в течение всего года, они либо берут работу у деревенских мастеров (fabricants - здесь имеются в виду кустари-чулочники), либо нанимаются на поденную работу к горожанам".

Прежде чем перейти к дальнейшему анализу, остановимся на достигнутых уже результатах и подведем итоги.

Итак, термины laboureurs и manouvriers имели в XVIII в. два значения: бытовое и официальное, фиксированное податной практикой. Бытовое значение их просто и ясно, хотя и "е может претендовать на точность. Laboureur - "пахарь" - крестьянин, у которого есть пашня, живой и мертвый инвентарь для ее обработки. Manouvrier - поденщик, батрак, имеющий оседлость в приходе; главным источником его существования является продажа своей рабочей силы. В качестве человека, имеющего оседлость в приходе, он кроме дома может иметь и имел небольшой клочок земли, собственной или арендованной, ввиде небольшой пашни, огорода, сада, конопляника и т. д., но все это играло подсобную роль в его ресурсах, основной частью которых была заработная плата.

На основе бытового значения выросло другое, официальное значение этих двух терминов. Его служебной ролью объясняется, во-первых, внесение в него известной (количественной) определенности, во-вторых, некоторое несовпадение с бытовым значением этих терминов. Мы видим, что благодаря этому в число manouvriers могли попадать крестьяне, у которых был даже живой инвентарь и у которых, несомненно, была своя запашка. Достаточно было лишь, чтобы эта запашка была ниже определенного налоговой практикой уровня (вероятно, ниже четверти charrue).

Этот первый вывод имеет большое методологическое значение при изучении французской деревни по таким источникам, как податные списки, особенно, если это списки не основного налога, как тальи, а какой-нибудь второстепенной налоговой статьи вроде "roles des vingtiemes", которыми пользовался Лучицкий. Мы сейчас увидим, что ряд недоразумений и недоумений, вызываемых работами этого автора, как раз и объясняется тем, что он не принял во внимание особенности употребления этих терминов в официальных источниках.

Второй вывод, в достаточной степени подтвержденный и налоговой системой, и практикой, и теми примерами, которые приводились выше (а эти примеры можно было бы умножить)¹ , заключается в том, что и бытовое и официальное значение терминов laboureur - manouvrier базируется на размерах хозяйства, а не на размерах собственности. Laboureur был крестьянин, который вспахивал своим рабочим скотом определенное количество земли, независимо от того, принадлежала ли эта земля ему или только была взята в аренду, и даже независимо от формы последней. В начале этой статьи, говоря о разрядах крестьянского населения, я упомянул вскользь о так называемых metayers - "половниках". Половничество есть форма натуральной аренды. Metayer мог быть и laboureur и manouvrier в зависимости от размеров своей запашки и наличности инвентаря² . Мелкий собственник попадал в число manouvriers, если его земля была меньше определенной нормы. Таким образом, в лице laboureur и manouvrier мы имеем перед собой продукт расслоения крестьянства на мелких и крупных хозяев, - расслоения, которое при объективных условиях могло в своих двух крайностях оформиться в появление двух классов: верхушка могла превратиться в деревенскую буржуазию, низы - в сельскохозяйственный пролетариат. Мы сейчас увидим, что в Шампани именно так и было. Но предварительно все же надо остановиться на некоторых положениях Лучицкого, исследователя, больше всех сделавшего для аграрной истории французской революции и в то же время резче других отрицавшего глубину социальной дифференциации во французской деревне.

IV

Вначале я привел таблицу Лучицкого, характеризующую размеры собственности различных разрядов деревенского населения. Из нее видно, что manouvriers встречаются и в группе лиц, наиболее обеспеченных землей (собственной), и, наоборот, laboureurs мы встречаем в группе самых мелких собственников или даже безземельных. В Лимузене, например, 6,7% "поденщиков" оказывается собственниками земли в размере свыше 50 арпанов. Именно эти факты и заставили Лучицкого утверждать, что французская деревня почти не знала сельскохозяйственного пролетариата, и сделать заключение (см. выше), что даже те manouvriers, у которых земельная собственность была ничтожна, приарендовывали чужую землю и таким образом продолжали оставаться самостоятельными хозяевами.

Нисколько не оспаривая цифр и фактов, приводимых Лучицким, можно без особого труда доказать, что их истолкование - плод чистейшего недоразумения, свидетельствующее о том, что либерально-

¹ Aix en Othe (Sens, 97) - в приходе 50 laboureurs, из которых только двое обрабатывают собственную землю. Chesles (Sens, 340) - 35 laboureurs, ни одни из них не обрабатывает собственней земли. Etrelles (Sens, 21) - 19 laboureurs, из них 48 работают на собственной земле, и т. д. (Sens, 271, 314, 272).

² Любопытный случай приводит Кареев из наказов Буржа ("Беглые заметки по экономической истории Франции", вып. 1-й, стр. 144, примечание 1). Жители деревни Troly жалуются на то, что в их приходе считаются laboureurs несчастные половинки ("on apelle laboureur"; из дальнейшего ясно, что они под этим названием занесены в налоговые описки), которых правильнее было бы назвать tierciers, а не metayers, так как они арендаторы не исполу, а из трети продукта, тогда как настоящим laboureurs, работающим только на свое хозяйство, удается всеми правдами и неправдами добиться внесения себя в налоговые списки под "скромным" названием manouvriers, чтобы меньше платить.

народническая позиция не позволила Лучицкому усмотреть их прямой и непосредственный смысл.

Лучицкого интересовал вопрос о размерах крестьянской собственности. Для решения его он использовал списки так называемой двадцатины, добавочного к талье пятипроцентного налога (roles des vingtiemes). Преимущество этих списков как исторического источника заключается в том, что, так как к обложению этим налогом первоначально предлагалось привлечь всех без изъятия, имеющих какой-либо доход, в списки налога была включена собственность всех граждан, в том числе и привилегированных. Благодаря этому по roles des vingtiemes можно установить более или менее полную картину распределения земельной собственности среди различных классов и даже среди различных слоев каждого класса. Значение roles des vingtiemes как исторического источника велико еще и потому, что для некоторых территорий Франции нет других источников, в такой же мере полных для решения задачи вроде той, какая была поставлена Лучицким. Но как раз для Лимузена и для Шампани такой источник имеется: списки taille tariffee и связанные с ней переписи и кадастры. Их Лучицкий затронул лишь мимоходом, а между тем их изучение совершенно необходимо наряду с roles des vingtiemes. Последний налог был побочный (accessoire) при основном налоге - талье. Составителей двадцатины интересовали отдельные статьи дохода от собственности, и главной их целью было выявление различных видов собственности плательщиков по степени их доходности, тогда как вся система тарифицированной тальи, как мы видели, была построена так, что она исходила из понятия хозяйства как определенного целого. И вполне понятно почему: двадцатина ложилась на собственность, кому бы она в приходе ни принадлежала, и в списки ее вносились все собственники с указанием размеров и доходности "их собственности в пределах данного прихода, тогда как талья имела в виду все виды доходов каждого непривилегированного, т. е. в первую очередь и по преимуществу крестьянства". Поскольку талья была основным налогом, вся податная терминология базировалась на ней, поэтому и в своих заключениях, основанных на изучении податных списков, исследователь должен прежде всего обращаться к спискам тальи. Тот факт, что налогоплательщик был внесен в разряд laboureurs и не платил при этом taille d'industrie, свидетельствует о том, что он был крупным хозяином, тогда как в roles des vingtiemes он мог значиться мелким собственником и даже вовсе безземельным, как это часто и бывало в действительности, как мы увидим дальше, так как самые крупные хозяева-кулаки часто были арендаторами. В таком случае они лишь платили не taille de propriete, a taille d'exploitatiqn.) Труднее объяснить, не имея под рукой первоисточника, факты, когда, например, manouvriers оказывались в числе крупных земельных собственников. Но именно такие случаи, изученные на основании списков тальи, и дали бы, вероятно, интересный материал для ответа на вопрос о расслоении деревни. Мы же можем лишь утверждать, что собственник большого участка земли, занесенный в список тарифицированной тальи как manouvrier, по какой-то причине этого участка сам не обрабатывал, но доход с него получал, однако доход этот не был настолько велик, чтобы им можно было жить, и он был принужден продавать свою рабочую силу. Распространенность арендных отношений среди самих крестьян, колоссальное развитие крестьянской задолженности, которой мы надеемся посвятить особую статью, быть может, помогут нам объяснить многочисленные случаи (6,7% круп-

ных собственников - manouvriers в Лимузене), когда "собственники" оказывались только номинально собственниками, перестав быть таковыми в действительности.

Изучение податной терминологии дало нам возможность прощупать процесс разложения крестьянства. Более детальное изучение списков тальи и связанных с нею сельскохозяйственных обследований и кадастров дает возможность определять степень этого разложения. Даже в том виде, в каком они изданы, т. е. весьма неполно, эти источники в соединении с наказами дают достаточно полную и весьма яркую картину процесса разложения крестьянства. В данной статье нет нужды приводить весь изученный мной материал, и поэтому я даю здесь только выводы. Они касаются трех основных вопросов, связанных с общей проблемой разложения крестьянства: 1) отношение числа manouvriers к числу laboureurs по данным податной переписи 1787 - 1788 гг., т. е. тех же годов, когда составлялась и "Сельскохозяйственная статистика"; 2) степень расслоения в среде самих laboureurs и выделения из них слоя крупных предпринимательских хозяйств; 3) характер и формы эксплуатации рабочей силы "поденщиков" - manouvriers.

Само собой разумеется, что постановка этих вопросов, равно как и характер ответов, зависит от состояния наших источников, в общем не всегда вполне удовлетворительного. Не надо забывать, что статистика как наука и тщательная постановка статистических обследований относятся лишь к XIX веку. Цифровые данные XVIII в. - даже для Франции и даже когда они носят громкое название "statistique" - весьма далеки от желаемой полноты и точности. Приводимые ниже таблицы и подсчеты должны рассматриваться поэтому как приблизительные, устанавливающие лишь суммарные факты, хотя и приходится признать, к сожалению, что никаких других более точных и надежных (выводов получить нельзя. И все же даже эти приблизительные результаты весьма красноречивы.

1. Податная перепись 1787 - 1788 гг., произведенная в финансово-податном округе Труа (election de Troyes), входившем в границы четырех бальяжей (Sens, Chalons sur Marne, Troyes, Sezanne)¹ дает для большинства приходов цифры жителей, laboureurs и manouvriers. Отбрасывая часть приходов, в которых по тем или другим причинам нет всех нужных для нас данных, мы получаем для 144 приходов округа Труа следующие выводы:

В 1787 г. здесь было жителей 44523, laboureurs 2614, или 5,8%, manouvriers 8056, или 18%.

Отношение числа manouvriers к числу laboureurs 3,1%.

Статистика податного обложения в округе Труа считает, как мы видели, laboureurs крестьян, имевших запашки в четверть плуга и выше. Таким образом даже если считать, что мелкие хозяева, имевшие менее четверти charrue, попали в число manouvriers, приходится все же признать, что в Шампани накануне революции был весьма значительный контингент карликовых хозяйств и что "пролетарий с наделом" здесь весьма распространенное явление.

Это подтверждается и данными не раз упоминавшейся выше

¹ Бальяжи, судебные округа старой Франции, в налоговой практике значения не имели. Воя административно-финансовая деятельность властей протекала в пределах так называемых генеральств (generalites) с их подразделениями-округами (elections). Границы бальяжей и генеральств не совпадали, а так как наказы изданы по бальяжам, то это крайне затрудняет подсчеты и розыск приходов соответствующего округа.

"Сельскохозяйственной статистики 1787 - 1788 гг.". В описаниях знакомого уже нам окружного чиновника Сандрие имеется рубрика, специально отмечающая спрос на рабочую силу manouvriers. Против каждого прихода Сандрие систематически показывает, находят ли manouvriers достаточно работы в пределах своего прихода, и если нет, то он отмечает, куда они уходят в поисках работы и на какое время они покидают свой приход. Такие показания имеются, правда, только для 62 приходов Сансского округа, чисто аграрного района, но и эта цифра достаточно веска, чтобы дать представление о той роли, какую играла в хозяйстве "поденщика" работа по найму. Manouvriers в 32 приходах принуждены в поисках работы уходить за пределы своего местожительства, и в 30 приходах они находят достаточно работы у себя дома, т. е. у своих же более зажиточных сельчан, так как во всем районе имеется несколько черепичен и три-четыре мастера-ткача.

Об их положениях Сандрие сообщает иногда интересные подробности. Вот, например, деревня Branney (Sens, 113); manouvriers не находят работы в пределах прихода. Зимой они уходят работать в лес, летом нанимаются в качестве жнецов, многие работают на черепичнях, разбросанных по соседним деревням. Деревня Toisy sur Vanne (Sens, 221): manouvriers и journaliers не находят достаточно работы для того, чтобы пропитать себя; у них есть виноградники и конопляники, они работают во время молотьбы у себя и в соседних приходах, работают по починке большой дороги, а летом, в страдную пору, уходят в поисках работы в Шампань и Бри. Деревня Molinons (Sens, 289): после того как manouvriers покончат с работой в своих виноградниках и конопляниках, они остаются совершенно без работы; в страдную пору они уходят на заработки в Бри. Деревня Saint-Martin-du-Tertre (Sens, 47): manouvriers с большим трудом находят себе работу, но у них почти у каждого есть картье виноградника - даже у нищих, которых в приходе около двух десятков. Вообще они уходят за пределы прихода и попрошайничают лишь в тех случаях, когда не находят заработка.

Не будем умножать этих примеров. Спрашивается: к кому они нанимались и у кого работали? Чтобы ответить на этот вопрос, посмотрим теперь, что представляли собой "пахари" - laboureurs.

Мы видели, что, по данным податной статистики 1787 - 1788 гг. и по регламенту тарифицированной тальи, laboureur'ом считался всякий крестьянин, запашка которого была четверть charrue и выше. Кадастр 1787 - 1788 гг., произведенный в округе Труа, дает более или менее точные сведения о реальных размерах запашки laboureurs, но, к сожалению, его данные приведены только издателем наказов Сансского бальяжа для тех немногих приходов округа Труа, которые принадлежали случайно к этому бальяжу. У меня имеются данные о 594 хозяйствах "пахарей", расположенных в 18 деревнях округа Труа, входивших в состав Сансского бальяжа¹ .

По своим размерам они распределяются следующим образом: хозяйства в одну charrue и выше - 288, т. е. 38%, меньше одной charrue - 366, т. е. 62%.

¹ Cahiers de doleances etc de baillage de Sens, red., Poree. Вот назюяшге этих приходов (шифра, следующая за названием, указывает страницу изд): Aix-en-Othe, 97; Clasle, 340; Echemines, 267; Etrelle, 211: Les Grandes Chapelles, 239; Marcilly-le-Hayer, 265; Marigny-le-Chatel, 266; Orviyiers, 307; Ossey-les-troib-Maisons, 271; Planty, 314; Prunay-la-Seic, 272; Premierfait, 319; Saint-Flavit, 271; Saint-Syre, 351; Saint-Pierre, 275; Saligny-les-Etangs, 376; Sommefontaine, 342; Villadin, 465.

Первая группа, однако, далеко не однородна. Из 288 хозяйств - 119 больше одной charrue и 109 равны одной charrue. В свою очередь из первых 119 charrue больше одной charrue - 2 хозяйства имеют по 4 charrues в каждом, 3 хозяйства - по 3 charrues, 11 хозяйств - по 2 charrues, и о 93 хозяйствах неопределенно сказано, что они имеют больше чем одну charrue запашки.

В такой же мере не однородна и вторая группа хозяйств, имеющих меньше чем одну charrue запашки. Из 366 хозяйств этой группы о 218 неопределенно оказано, что они имеют меньше одной charrue запашки, 35 имеют половину charrue и 113 меньше половины charrue каждое. Общая сводка дает такой результат:

Опрашивается: в какой мере эти "пахари" работают на собственной земле и в какой мере они являются арендаторами, - а поскольку дело идет о наиболее крупных из них - в какой мере эти последние являются настоящими фермерами на английский лад?

Податной кадастр этих приходов дает ответ и на этот вопрос, правда, не для всех, а лишь для 12 приходов. Вот эти данные:

1) Aix-en-Othe (Sens, 97) - в приходе 50 laboureurs, из них собственников только 2.

2) Echemines (Sens, 267) - 35 laboureurs, собственников тоже 2.

3) Etrelle (Sens, 211) - 19 laboureurs; сказано довольно неопределенно: "только один ив них пашет два плуга, пять пашут по одному плугу, отчасти на своей собственной земле".

4) Les Granules Chapelles (Sens, 239)-63 laboureurs; 48 работают на собственной земле.

5) Marcilly-Le-Hayer (Sens, 263) - 63 laboureurs; только 4 из них пашут собственную землю.

6) Marigny-Le-Chatel (Sens, 266) - 30 laboureurs; 10 из них пашут собственную землю.

7) Orailliers (Sens, 307) - 59 laboureurs; нет ни одного из них, кто бы целиком пахал аренду, и 27 таких, которые отчасти работают на собственной земле и кроме этого приарендовывают земли, принадлежащие различным лицам, живущим в приходе или в окрестностях.

8) Ossey-les-trois-Maisons (Sens, 271) - 29 laboureurs; 14 из них пашут собственную землю.

9) Planty (Sens, 314) -10 laboureurs; 5 из yих имеют около одной трети charrue собственной земли. Заметим, что в этом приходе все эти 10 "пахарей" имеют земли больше одной charrue, причем один из них имеет три плуга, 5 - по два плуга и 4-по одному плугу и больше. Перед нами, таким образом, крупные фермеры.

10) Prunay-la-Sec (Sens, 272) - 16 laboureurs; только один из них пашет собственную землю.

11) Saint-Syre (Sens, 351) - 34 laboureurs, только три пашут собственную землю.

12) Saligny-les Elands (Sens, 376) - 11 laboureurs, 5 из них работают отчасти на собственной земле.

Всего в 12 приходах из 380 "пахарей" лишь о 158 можно сказать, что они работают целиком, а чаще лишь отчасти, - на собственной земле (42%)¹ .

Картина, мне кажется, достаточно ясна, и мы без труда можем ответить и на последний вопрос, о характере и форме эксплоатации рабочей силы "поденщиков" - manouvriers.

Мы не знаем точно, сколько было этих "поденщиков" в только что перечисленных 18 приходах. Хотя податной кадастр 1787 - 1788 гг. и дает цифру manouvriers для каждого прихода, но издатель наказов Сансского бальяжа не поместил их, к сожалению, в своем издании. Но так как эти 18 приходов принадлежат округу Труа и как в почвенном, так и в хозяйственном отношении ничем от последнего не отличаются (Вшивая Шампань, с ее малоплодородной почвой, - центр хлопчатобумажной промышленности), то мы имеем все основания установить и для этих 18 приходов то же отношение, что и для 144 приходов остальной части округа Труа, о которых мы говорили выше: отношение manouvriers к laboureurs 3,1:1.

Где они работали? После приведенной статистики относительно laboureurs на этот вопрос ответить нетрудно.

В деревне Шампани уже образовался верхний слой крупных и очень крупных "кулацких" хозяйств, постоянно нуждавшихся в наемных рабочих руках. На противоположном полюсе процесс разложения давал; свои плоды ввиде мелких и мельчайших "пахарей", опускавшихся постепенно на тот уровень - четверть charrue, даже которого они уже и официально переставали считаться "пахарями" и переходили в разряд "поденщиков", доставлявших деревенской буржуазии дешовую рабочую силу. А что она действительно была дешева, свидетельствует тот факт, что когда в этой самой Вшивой Шампани с середины 60-х годов XVIII в. стало развиваться хлопчатобумажное производство в форме капиталистической работы на дому, то даже и та нищенская оплата труда, какая свойственна этой форме эксплоатации, показалась деревенскому "пролетарию с наделом" привлекательной по сравнению с заработком "на ферме". Накануне революции именно отсюда, из Шампани, идет вопль о том, что деревенская промышленность губит земледелие, лишая его рабочей силы. Податной кадастр отразил и эту интересную страницу борьбы за рабочие руки между деревенской и городской буржуазией, но эта тема заслуживает самостоятельного очерка и выходит за пределы задачи, поставленной в нашей статье.

¹ По Лучицкому, они все попали бы, пожалуй, в число мелких собственников.