Они сидели рядом, молодой человек и дедушка. Так уж свела их жизнь, что один стал продолжением другого. Дед, два десятка лет назад, был изрядно потрёпан медведем, и потому был хром, до того, что едва стоял на одной ноге. И одна рука у него была сухая со скрюченными пальцами, а лицо, рассечено тремя длинными красными рубцами, от уха до подбородка, когтистой лапой медведя. Старик и сейчас был рослым, крепким и это замечалось, когда он вставал в полный рост. Был он прежде смелым и решительным, и мало кто мог потягаться с ним силой, разве только его друг, родной дед юноши. Друзья были примерно одного роста и оба выглядели весьма внушительно, статные красавцы, бородатые, с вьющимися волосами, со спокойной уверенностью в глазах. Их часто принимали за братьев, но они, не были даже родственниками. Вместе ходили на охоту, вместе добывали медведя и прочую живность, и дома построили рядом. Поставили детей на ноги, отыграли свадьбы, порадовались... Так и жили, то того момента, когда вдруг объявился медведь шатун.
   Старик давно рассказывал юноше об его родном деде и о себе, и как они закусывали и грелись у очага, пили вино, и когда пришла весть о звере, который лютует у стен города. Им бы дождаться утра, день-то давно перевалил за полдень, а они под хмельком необдуманно поспешили... Один взял старую, проверенную рогатину, с которой не раз ходил на медведя, а друг, дед юноши, свой специальный охотничий удлинённый кинжал, не подводивший прежде.
   Подошли к городским воротам, стражник открыл калитку и сказал, что зверь ревёт и продолжает терзать купеческую лошадь, убитую ещё утром.
   Вот ведь, говорит, не жрёт, а только рвёт и ходит кругами.
   И тут бы друзьям призадуматься, так нет...
   Куда вы мужики, с одной рогатиной, возьмите хоть копьё.
   Копьё? Ладно, давай копьё.
   Эх, удаль...
   В общем, когда пошли, до этого ревущий зверь, замолк и затаился. В подлеске уже плохо было видно, и медведь выскочил, из-за казалось бы, не большого кустика, и сшиб твоего деда лапой, а после бросился на меня, так рассказывал старец, я встретил его рогатиной, но она упёршись в шею зверя, сломалась. Медведь ухватил меня зубами за руку и стал трепать. Куском рогатины я ударил его в глаз, тот став во весь рост, всей тушей рухнул мне на живот, и схватил зубами за ногу. Боль закрыла мои глаза, но прежде я увидел твоего деда, юноша. Потом мне рассказали, что ему зверь сразу разорвал шею и он, упав, тотчас истёк кровью, на том месте это было видно. И было не понятно, какой великой силой он встал и проткнул зверя копьём, насквозь. Нас нашли вскоре, твоего деда, рядом со мной и проткнутого медведя вцепившегося мне в ногу.
   Когда принесли нас домой, твоя мать, увидев тестя, упала в обморок, долго не могла прийти в себя, а после молчала неделю, она тогда была беременна тобой, думали, не заговорит и сорвёт, но нет, выдюжила. Жена, то есть, твоя бабушка, стойко перенесла гибель мужа, ей приходилось видеть смерть близко, она была санитаркой в лечебнице. Женщина добрая и заботливая, и любила мужа, до самопожертвования. Годовалые поминки по мужу справила, тебя понянчила, и ушла, с воинским обозом, санитаркой.
   Не могу, говорит, здесь всё напоминает о нём.
   Она и ко мне приходила, помогала, лечила, тебя приносила, мне в утешение, показывала. Твой отец тоже был очень долго подавлен. Стал нелюдим, не разговорчив, а после пристрастился к вину. С твоим рождением всё на время переменилось в их жизни, но не надолго. До того времени, когда все поняли, что ты слеп, юноша. Родители стали распродавать наследство и тратить на вино. Я же, продолжал старец, пролежав почти два года, не мог принять себя таким, и ещё больше печалясь от потери друга, не хотел жить. Когда же родилась внучка, жена усовестила меня, говоря, что внучке дед нужен, а ты вон лежишь... Так я и поднялся. Мне принесли мою медвежью рогатину, я отпилил её покороче и получился костыль. Только вот стоять я мог, а ходить с трудом, потому, что рука и нога у меня не работают с одной стороны. Но кое-как начал передвигаться, переставляя костыль противоположной рукой.
   Ты сынок, возрастал, по большей части, у нас дома. Твои родители были не против. Мои домашние учили тебя всему, что свойственно твоему возрасту. Можно сказать, ты жил с нами. Но однажды, когда тебе минуло шесть лет, тебя забрали, с тем, что отец едет на заработки, и мать с тобой тоже. Нам было умилительно и радостно видеть, как ты и моя внучка играли вместе, и то, как она находила возможность поиграть с тобой, учитывая твою слепоту. Ты сынок, быстро осваивался в незнакомой обстановке. Запоминал всё, что было в комнате, и потом вы вместе носились в прятки. Надо сказать, всегда находил внучку, как она не старалась тихонечко отсидеться. Ну и мы, всегда сохраняли мебель, без изменений. Словом, заботились, и радовались. Мои-то, хотели ещё детей, но не сложилось. Но настал день расставания. Мы загрустили о твоём отъезде. Когда же вы вернулись, то к нам тебя больше не пустили, а начали водить на то место, где мы с тобой сейчас и сидим, собирать милостыню.
   Старец только не поведал юноше что, это обстоятельство, потрясло изувеченного человека таким же ударом, как медвежья лапа. Пришлось снова ломать характер.
   И однажды старец заявил сыну, что тот должен его доставлять каждый день на рыночную площадь, рядом к юноше. Семья возмутилась.
   Ты что дед, живём в достатке, что люди скажут, стыдно ведь.
   Дед категорично заявил, что если не будет возить, то он сам поползёт, будет стыдно вдвойне.
   Старик выдержал паузу, дав всем подумать и примириться с мыслью, и назначил день первого выхода. Домашние понимали, что отец не желает бросать внука один на один, с искушениями мира, и смирились. Ну, а значительно позже, поняли другой дедов секрет, он все деньги от пожертвований собирал для будущей жизни, горячо любимого внука.
   Так вот сынок, продолжал дедушка, мы с тобой и сидим здесь, годков пятнадцать, или больше, а и не помню. Время-то как быстро бежит. Ты вот уже повзрослел, окреп, совсем на деда стал похож. Он вот такой же был крепкий и статный, да и лицом, точно, как он. Так я вот и думаю, может тебе ремеслу обучиться, корзины плести или палатки сшивать, что скажешь?
   Я согласен дедушка, а ты вот скажи... Вот, говорят о каком-то человеке, как будь-то он, чудеса творит... Ну, там исцелить может, мы бы с тобой как все, видели и ходили куда захочешь. Ты, что скажешь?
   Да мне сын, уже ничего и не надо...
   Да как это не надо?
   Да так и не надо, друга не вернуть, жизнь не поворотить. Такой я потому, что заслужил.
   Как так, заслужил?
   Так, что когда мне было чуток годков поменьше, чем тебе теперь, я свой гонор не придержал, и ударил мальчишку, хотя и знал, что тот с обрыва упадёт, так и случилось. Он так и остался хромым навсегда... Так что сын, как же я смогу жить здоровым, зная, что тот хромой по свету ходит, уже мне ничего и не нужно. Разве вот только тебя до ума довести, да внучку свою.
   При упоминании о внучке, парень смутился, и лёгкий румянец заиграл на лице.
   Ладно, дед, я про чудеса, ты вот веришь?
   Вот чудом было, что твой дед совсем обескровленный, меня спас, убив зверя, это как чудо, а чего другого сказать, не могу, не знаю. Сейчас вот не до чудес, мать твоя идёт, за сборами.
   В такие ежедневные моменты, всегда наступала тягостная пауза и прерывался разговор.
   Тяжёлыми, не уверенными шагами подошла женщина, и вытрясла содержимое монетницы себе на руку, пересчитала.               Недовольная гримаса исказила лицо. Вместе с запахом перегара, разлилось ворчание.
   Чего мало так, ты старый наверно стянул у слепого?
   Старик спокойно протянул ей свою монету и сказал; вот тебе ещё монетка, иди женщина, не ворчи.
   Очень неприятно видеть это опухшее до неузнаваемости лицо, и радует то, что слепой его не видит. Та, продолжая нервно сетовать, удалилась. Как только она ушла, слепец продолжил.
   Дедуля, а правда говорят, что у Учителя есть снадобье, которым можно любую болезнь излечить?
   Сынок, не ведаю про то, но я бы уж для тебя, постарался купить.
   А я дед, верю, есть.
   Верь, сынок, верь, Бог всё может. Вон и внучка торопится к нам с обедом, юноша, так что, подкрепимся в силах своих, веровательных.
   Молодой человек одёрнул на себе рубаху, чуток выровнял спину, попытался пригладить волосы, но это бесполезно. Копна вьющихся волос всегда разлеталась по ветру, сколько не приглаживай. Старец улыбнулся.
   Дело в том, что их обоих, до недавнего времени стригла внучка, со своими предпочтениями. И они выглядели, оба молодцевато, но достойно.
   Девушка оставляла чуток длиннее волосы, чем обычно у мужчин, говоря, мол, стричь жалко такие волнистые локоны.
   Дед не возражал, полностью доверяя внучке. Да и зачем менять, если он таким и был всегда, и теперь, без залысин, но с изменившимся цветом своих волос. Сейчас он с хитринкой поглядывал, как молодой мужчина усердствовал над шевелюрой и ждал, того момента, когда тот решиться на стрижку.
   Причиной нерешительности, стал неприятный момент месячной давности.
   Родной отец, во время стрижки, находясь в изрядном подпитии, зашёл денег требовать, ему отказали, и он, выходя, прошипел на сына: чего раскраснелся как рак, девкой запахло?
   Ну, парень сначала не понял, а на другой день спросил у деда пояснений. Старик не стал врать и объяснил внуку, что человеку свойственно краснеть лицом, когда волнение. И что это просто лёгкий румянец, ни сколько не искажающий черт лица, а иногда даже на оборот, очень привлекательный. Дедовское объяснение не утешило, он понял то, что девушка всегда видела его волнение в её присутствии, и это его смущало. На деда рассердился, упрекнув его в недосказанности, и полдня просидел насупившись, даже забывая благодарить жертвователей. Потом поостыл, но стричься впредь отказался.
   Тем временем, Изуст с друзьями входили в город. Они зашли с той стороны, где меньше всего могли быть узнанными. Базар кипел своей жизнью и прохожих, никто особенно не разглядывал.
   Закончив строительство и получив расчёт, осталось решить в городе не большие формальности, для полного завершения дела, с тем и шли. Начавшийся ряд нищих, замедлил ход всей группы. Один из учеников, не спеша раздавал щедрую милостыню, а учитель, шёл чуть впереди, рассматривая сидящих. К концу ряда, он увидел людей разительно отличавшихся от остальных. Изувеченный старик и молодой, внешне здоровый, крепкий, мужчина. Между ними встала девушка, освободив дорогу для жертвователей.
   Изуст остановился напротив этих, не обычных нищих и спросил друга, местного жителя:
   Кто этот парень.
   Тот рассказал немногое, что знал.
   Этот парень родился слепым, а это, то ли родственники, то ли друзья.
   Учитель смотрел на слепца.
   Вокруг пространство вибрировало... вера... Бог... снадобье...
   Учитель, кто виноват, в том, что он родился слепым, он или родители его?
   Ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нём явились дела Божии.
   Изуст подошёл поближе к слепцу, присел рядом на корточки:
   Ты хотел мазь для глаз, вот сейчас изготовлю.
   Плюнув на землю и подобрав свернувшуюся пыль, растер на ладошке и помазал глаза мужчине.
   Пойди, умойся в купальне «ЗалOм» и прозреешь.
   Затем встал и продолжил свой путь, не привлекая внимания окружающих.
   Девушка стояла в полной растерянности, внук замер, пытаясь понять своё отношение к случившемуся. Только дед сохранил полную ясность и скомандовал внучке:
   Веди куда сказано.
   Она взяла того за руку, слепой быстро встал и обняв девушку, не краснея, спешно ушли к купальне.
   Конечно, мудрый Учитель, не просто так направил в это место. Купель находилась в полутёмной пещере. В глубине, среди камней, истекал обильный источник, а продолжением, небольшое озеро. Ближе ко входу, весь край озерца был занят, и потому прошли почти в самый конец.
   Здесь слепой стал на колени и захватив ладонями воду, умыл лицо. В темноте отражения почти не видно, и всё же отблески лёгкой ряби на воде, он увидел. Здесь, даже при ярком солнце, всегда было темно, и яркий свет, остался за поворотом, но и этого хватило для рези в глазах. Зажмурился, отвернулся в темноту. Снова открыл глаза. За спиной, едва различима, стояла    девушка. Лицо у него предательски вспыхнуло, но здесь темно, да и дополнительное умывание остудило. Он встал, повернулся к девушке и замер. В темноте он видел только силуэт...
   Не смотри на меня, я сегодня не в том платье, и волосы не заплела, сказала девушка первое, что пришло на ум...
   Мужчина шагнул вперёд, обнял её и прижал к себе. Она уткнулась и затихла. У него по груди потекли горячие струйки слёз.  И следом на лоб девушке, закапали такие же горячие капли.
   Несколько часов понадобилось для выхода из купальни, тогда как путь в неё занял не более пятнадцати минут. Глаза всё меньше болели. Не спешно продвигаясь к выходу, привыкая к яркости света, не скрывая своих чувств, влюблённые, то стояли, то сидели тесно прижавшись, внутри было по-пещерному холодно. После продвигались к выходу, и снова говорили не умолкая.
   Девушка рассказала, и он очень удивился, секретом мази, которой как будь-то и был исцелён. Тихо, шёпотом, обсуждали всё, что приходило в голову, лишь бы рядом, тесно прижавшись, согревая друг друга.
   Старец терпеливо ждал, вглядываясь в ту сторону, куда ушли дети.
   Время к вечеру, базар расходится, нищие тоже уже ушли. Последние повозки протарахтели мимо. Всё стихло.
   И вот, идут, да, точно они.
   Держаться за руки, она его ведёт?
   Нет, они разошлись уступая место уборщикам с носилками, мужчина ловко обогнул кучу хлама, подхватил девушку на руки, и не сбавляя хода, опустил через несколько шагов и они поспешили дальше, дед ждёт. Подошли, остановились.
   Перед дедом стоял тот самый, его близкий друг, каким он его помнил, в то далёкое время, когда они подружились.
   Что юноша, теперь видишь меня, каков есть?- спросил старик.
   Сам же сидел важно и осанисто, выпрямив спину. Ветер, разметал его седые волосы, мягкая, с хитринкой улыбка, радостный взгляд, по щеке катятся слёзы, меняя направление, на первом шраме-рубце, от медвежьего когтя.
   Ну что дед, пойдём домой, я надеюсь, на это место, мы больше не вернёмся.
   Старик подмигнул и сказал: я вижу, тебе помогло снадобье, которое здесь же, при тебе и было изготовлено.
   Все не громко прыснули от смеха, дело то, не в мази. Божественный юмор, и спасение великое. Слава Богу.
   Они вернулись домой, когда уже совсем свечерело.
   Первой, не глядя по сторонам, пробежала в свою комнату девушка, за ней, неспешно, но шумно, вошли дед и внук.
   Их давно заждались, обеспокоенные сын с невесткой, и бабушка, хлопотавшая по кухне. Внучка должна была вернуться с обеда, а нет…, базар давно разошёлся, и мужиков нет… Не знали, что и думать.
   Дед радостно зашумел: жена, давай ужинать, а то мы сегодня и без обеда остались, но зато, у нас праздник, веселиться будем.
   Они, старец с внуком, стояли посреди комнаты, радостно и загадочно улыбаясь. Бабушка повернулась к ним:
   С чего дед, у тебя праааз….
   Внучок смотрел на неё, он именно смотрел… Она запнулась, растерялась, не сознавая, поставила тарелку на край стола, быстро развязала фартук, как будь-то гость в доме, да так и осталась с ним в руках.
   Бабуля, всё что-то вспоминала и ни как не могла сообразить. Надо что-то сказать, нет, что-то сделать, нет…,не знаю…
   Муж выручил: жена, табуретка сзади, присядь.
   Да, вот, надо сесть.
   Дед переставил костыль, опёрся, и высвободив внука, мягко подтолкнул его к бабушке.
   Тот, твёрдым, но неспешным шагом, подошёл, по пути подвинув тарелку от края, к старице, сел на пол и положил голову ей на колени. Бабушка даже и плакать забыла, только гладила и перебирала упрямые кудри. Тихо, не понятно, и радостно.
   Вошла внучка, остановилась: что у вас тихо-то так, дед говорил, праздник, а вы тут замерли все.
   Её родители стояли обнявшись, мать плакала, отец не сводил глаз с деда, желая объяснений, а бабуля сияла, счастливой улыбкой.
   Бабушка, родители, давайте кушать, я вам всё расскажу, со всеми подробностями. Она сама, в новом платье, с уложенными волосами, светилась радостью, и очень хотела рассказать всем о главном, на тот момент, событии своей жизни.
   Мужики ушли обмыться, а женщины быстро разогрели остывший ужин, расставили и приготовились слушать. Наконец уселись, успели съесть понемногу, и внук стал клониться над столом, рискуя угодить в тарелку, он уснул.
   Дед успел придержать голову, встряхнул, и скомандовал: юноша, тебе надо добраться до своей комнаты.
   Тот открыл глаза, встряхнул головой и поднявшись, покачиваясь пошёл.
   Внуча, проводи и возвращайся, расскажешь, как всё было, а я тоже спать, и есть уже не хочется, сын помоги отцу.
   Солнечное утро выходного дня, как бы продолжило общее, праздничное настроение в семье. Дед сидел в кухне, на мягком диванчике и рассказывал о том, чего не знала внучка. О разговоре с внуком, до того как пришел Спаситель.
   Сам прозревший сидел у окна, выходившего на улицу, и разглядывал прохожих, повозки, дома, небо, всё, что можно было видеть. Иногда спрашивал, о том, что было не понятно, но большей частью молчал.
   И вот к полудню, о чём все забыли, ворвалась в жизнь новая, старая, не решённая задача. Родная мать.
   Она ведь, по обыкновению пошла на базар, за деньгами, тем более день выходной, и должна быть прещедрая милостыня, а там, не нашла ни сына, ни старика. Она вернулась домой, взяла мужа и пришла во двор, поскандалить, на каком основании сын, не вышел на работу.
   Старец, махнул рукой, подозвал внука, тот поднял деда, привычно перекинул вокруг своей шеи его руку, и двинули к выходу.
   Юноша, это сложный для тебя момент, будь немногословен и сдержан. Те, кого ты увидишь, твои родители, будь вежлив и терпим, то, что увидишь, не просто принимать. Поговорим. Когда я шлёпну тебя по плечу, я останусь, а ты зайдешь в дом.
   Да старче.
   Они вышли.
   Женщина шагнув вперёд, истерично выпалила: что это вы до сих пор дома, а не на сборах, там наши деньги, другим достаются, а вы тут сидите? Ты сын, уже, небось поел дважды, а мы с отцом, ещё и хлеба не видели. Хочешь родителей голодом уморить?
   Молодой человек стушевался, опустил голову, и молчал.
   Да, дед прав, неприглядное зрелище, спившиеся люди, тем более, родители. Оказывается, не всё в этом мире, приятно для зрения.
   Он снова поднял голову, глядя на всклоченного, грязного отца.
   Ну, чего смотришь, работать будем?- крикнула мать и осеклась.
   Он смотрит…
   Сын перевел взгляд на мать, та попятилась, уткнулась в мужа. Замерла.
   Ты что, не слепой?
   Отец, из-за плеча жены, протирая заплывшие глаза, стал вглядываться, но безуспешно, зрение уже было пропито.
   Да мать, я не слепой.
   Спасительный шлепок по плечу, избавил от тяжелого смятения. В дом.
   Дед, ещё некоторое время говорил с ними, потом постучал в дверь, чтобы ему помогли зайти, он не взял костыль, и снова уселся на диванчик.
   Ну, что, муж, спросила бабушка, успокоил?
   На сегодня, да.
   Почему только, на сегодня?
   Я им дал денег, не много, а завтра, они снова придут. Говорят, я у них кормильца украл, будут жаловаться. Или, говорят, ты старик плати, или будем судиться.
   Ладно дед, пока ни кто не слышит, сегодня молчим, а там, как Бог управит.
   Пусть в семье покой будет, зову всех, будем чай пить.
   На следующий день, все пьяницы города знали историю о несчастных родителях, у которых был похищен кормилец, сын. Каждый перевирал по своему, и слухи об ужасных злодеяниях, ползли до самых высоких властей. Дело надо было разъяснить и доложить, по инстанции.
   Старики, готовились сами, и готовили внука, к разбирательствам.
   Дед наказал, когда спросят, говорить только то, что видел, и отвечать коротко на все вопросы, не прибавляя своего мнения.
   А бабушка, приготовила своё выходное платье, что бы сопровождать, когда пригласят.
   Пригласили. Через несколько дней пришли стражники, собирайся, говорят, пойдёшь с нами.
   Страж пошел впереди, бабушка с внуком, чуть сзади.
   Ты сынок, говорит бабуля, не бойся, мы под Богом живем, нам нечего боятся.
   Да я и не боюсь, бабуля, что же страшиться, когда повода нет.
    Пришли в управу, посидели, подождали, а вот и зовут. Вошли в зал.
   Внучёк спокойно и сосредоточено разглядывал стены, потолок, мебель, всех, кто находился в этом судейском месте.
    Правду говорят, что ты был слеп, спросил мужчина за отдельным столом, заполненным рулончиками бумаги.
   Да.
   А как ты стал видеть? Прозвучал вопрос с другой стороны, где сидела группа людей за длинным столом.
   А не знакомый мне человек, помазал мне глаза, и велел умыться в купальне. Я умылся, и прозрел.
   Что сделал с тобой этот человек?
    Помазал мне глаза.
   Чем?
   Как мне сказали, брением. Он плюнул в пыль, а потом, подобрав, растёр, и помазал мне глаза.
   Что за бред? Что ты несёшь? Ты больше похож на безумца, чем на слепого.
   Я сказал правду.
    Люди за столом негромко посовещались.
    Родители его здесь?, обращаясь к одиночному столу, спросил самый толстый из них.
   Да.
   Зови.
   Тот встал, вышел за дверь, и впустил родителей.
   За длинным столом заёрзали, недовольно переговариваясь.
   Это ваш сын?
   Да, это наш кор…
   Это правда, что он родился слепым?
   Да, и мы…
   А как он теперь видит?
   Не знаем, недовольно произнесла мать, сам взрослый, пусть сам и говорит.
   Что скажешь?- вопрос к сыну.
   Да я всё сказал.
   Этот человек, который тебя излечил, он не от Бога.
   Да не знаю я, он мне подарил зрение.
   Как это было?
   Так я всё рассказал, что ещё, или вы хотите тоже научиться?
   Это ты его ученик…
   За длинным столом посовещались, подозвали секретаря.
   Пусть идут, нечего тут ковырять. Кто этот лекарь, выяснили?
   Да, в этот день тектон приходил, строительный подряд закрывал.
   Опять он… Всё, шум не поднимать, разговоры прекратить. Слепого проверили?
   Да, всё так и было.
   Как он, с такими родителями живёт, малец вроде видный.
   Так он с ними и не живёт, он в другой семье, уважаемые люди.
   Ну, тогда и дело с концом, можно доложить. Да, а этих гони поскорей, а то, потом, не проветришь тут. Да, и пьяниц предупреди, будут болтать, ну, дальше сам знаешь.
   Бабушка торжествовала, радостная, мягкая, счастливая улыбка, плечики расправила, загляденье, а не бабуля.
   Красивая, ты бабуля, подытожил внук.
   Дед ждал во дворе, на лавочке, обложившись мягкими подушечками.
   Жена, ты так за версту светишься, уж точно дело выиграно.
   Дед, мне внук сказал, что я красивая, а ты, не хочешь повторить?
   Любовь моя, ты самая красивая.
   Внук тихонько хохотал, прячась в ладонь.
   Во двор влетела разъярённая мамаша.
   Вы думаете, на вас управы не найдется, на старость лет, родителей без куска хлеба оставлять. Я добьюсь, я…
   Подожди, женщина.
   Старик кивнул своим, идите в дом.
   Подожди. Вот, я даю тебе, значительную сумму денег. Возьми, и больше никогда не приходи. Иди с мужем работать, вон скоро виноград собирать, люди нужны, хватит пьянствовать. Всё, теперь дармовых денег не будет. Иди.
   Нет, от меня не откупишься подачками, я…
   Иди со двора.
   Та выскочила на улицу, и прокричала, что дом спалит, а жить спокойно не даст.
   И вправду, через неделю, когда почти пропили, то, что дал дед, она совсем пьяная, ночью, приплелась с факелом, еле стоя на ногах. Стража заметила огонь, и подобрали её, по пути обнаружив ещё и мужа, тот вообще не мог передвигаться. Соседи утром всполошились, это же не шутка, сгорит вся улица, и постановили, заставить пьющих хозяев продать дом, и убираться отсюда. Они и ушли.