В сообщении анализируются данные социологических исследований общественной трансформации в Польше после 1989 г. с точки зрения социального положения достаточно многочисленных "проигравших" слоев населения. Рассматривается специфика современного общественного конфликта в стране.

The study deals with the data of recent sociological research on the social transformation in Poland after 1989 from the point of view of the social status quite numerous strata of "losers". It considers the specifics of the present-day social tension in the country.

Ключевые слова: польский капитализм, социальное неравенство, эгалитарные ориентации.

Поляки расходятся в оценках нынешней социальной реальности своей страны. Ее нельзя назвать ни неблагополучной, ни решительно позитивной. Приводятся данные: 21% населения страны считают, что приватизация - ключевой процесс общественной трансформации - оказала положительное воздействие на его жизнь, а 26% - отрицательное; 47% респондентов считают рыночную экономику лучшей экономической системой для Польши, решительно возражают им 42% опрошенных [1]. Поэтому некоторые исследователи процесса реформ ("великой перемены"), как и часть политических деятелей, склонны оценивать посткоммунистическую Польшу в категориях политического, экономического и социального успеха. Другие же знатоки, а также оппозиционные политики говорят об упущенных возможностях нации и несправедливом распределении цены реформ. Их результат - обнищание огромной части общества, для которых "лучшее будущее уже прошло", и незаслуженное процветание "выигравших" от проведенных преобразований. Все эксперты по-своему правы. Оказалось, чем более безнадежно люди воспринимают свою ситуацию, тем очевиднее для них определение "выигравших" от реформ как "более равных по сравнению с остальными". Со временем оптимизм в оценках реформ угас, и на первый план в исследованиях системных перемен в Польше выступили их негативные стороны. Тема социального неравенства, глубокой дифференциации общества в результате социально-экономической и политической трансформации после 1989 г. нашла наиболее полное освещение в книгах, вышедших в последние годы в Институте политических исследований Польской академии наук (ИСП ПАН) (см. [2 - 6]). Разочарование политическими и экономическими реформами в стране, говорится в этих работах, тем больше, чем сильней была надежда граждан на улучшение их жизни и позитивные перемены в человеческих судьбах в результате трансформации. Люди верили в лидеров

Коровицына Наталья Васильевна - д-р ист. наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.

"Солидарности", ожидая от них реализации призывов к свободе, самоуправлению, справедливости и человеческому достоинству. Люди из бедных регионов теперь недоумевают: "Предполагалось, что наступит демократия, но у нас капитализм. И к чему это ведет?" - "Нет справедливости и нет работы" [2. S. 10].

Противоречиво оценивается польскими специалистами развитие страны в последние два десятилетия. Так, с началом стратегии радикальных реформ Польша относительно быстро вступила на путь экономического роста. Она была первой посткоммунистической страной региона, достигшей в 1996 г. прежнего уровня ВВП. В последние двадцать лет Польша сокращала разрыв с Западной Европой быстрей других стран региона. Однако экономический рост не гарантировал улучшения качества жизни большинства населения. Более того, уровень доходов польских домохозяйств в условиях ускоренного экономического роста демонстрировал наивысшую по сравнению с другими странами Центральной Европы поляризацию. Польша - одна из стран с самым большим в Европейском союзе неравенством доходов и самой большой концентрацией доходов, но в то же время одна из беднейших по душевому показателю ВВП. Потребуется, как прогнозируют, еще не менее двадцати лет, чтобы догнать западноевропейские страны по уровню ВВП на душу населения. В конце прошлого десятилетия процент относительно бедных (с доходами около 50% от средних и ниже) был в несколько раз выше, чем в других странах региона. Вместе с тем процент относительно богатых (с доходами в 200% от средних и выше) здесь идентичен чешскому и венгерскому, но выше, чем в восточной части Германии и Словакии [3. S. 191]. При этом польские авторы отмечают недостаток информации о социальных контрастах в доходах и больших экономических дистанциях, что, по их мнению, облегчает легитимизацию властью существующего порядка [2. S. 71, 73]. Огромная разница в доходах свидетельствует о слабости современного "общества среднего класса" в Польше, более близкого в этом отношении странам "периферийного капитализма" [2. S. 117].

Первый период общественного перехода в начале 1990-х годов отмечен резким ростом бедности и появлением массовой безработицы, которая стала интегральной частью польской социальной реальности. В 1995 - 1996 гг. эта негативная тенденция приостановилась, отмечалось сокращение бедности, но с 1997 г. она вновь начала постепенно расти. Около 2004 - 2005 гг. масштабы бедности стабилизировались и начали демонстрировать нисходящую тенденцию, особенно отчетливо проявившуюся в 2006 г. Однако характер бедности, как и безработицы, остался неизменным, устойчивым по отношению к мерам социальной политики. Исследования, проведенные в Польше в первые годы политических и экономических реформ после падения коммунизма, показали, что бедность в этой стране не всегда явление "поверхностное и временное". Нередко это глубоко укорененный и даже хронический процесс, сочетающийся с многосторонней депривацией (в состоянии материальной депривации живет треть польского населения).

Все исследования, проведенные в последнее десятилетие, демонстрируют низшие показатели бедности в крупных городах, тогда как наибольшее количество бедных людей живет в сельской местности, что отличает Польшу от развитых капиталистических стран, где бедность характерна главным образом для городских агломераций [2. S. 129]. Сельские семьи имеют более низкие, чем в городе, денежные доходы, которые не могут компенсировать преимущества ведения натурального хозяйства. Чрезвычайная бедность в селах в 2009 г. составляла 9,2%. Долгие годы одной из наиболее болезненных социальных и экономических проблем в сельских районах остается безработица и бедность в связи с закрытием государственных хозяйств, сопровождающимся низкой производительностью мелких ферм. "Скрытая безработица" сочетается в селах с низким уровнем образования

населения и отсутствием перспектив для молодежи. Тяжелое положение села - не только финансовое, но также социальное и культурное - заставляет некоторых авторов называть его "другой Польшей" [3. S. 62 - 63].

Выразительная черта бедности в нынешней Польше - ее распространение на детей и молодежь. Вероятность бедности повышается с количеством детей в семье. В 2009 г. 21,3% людей из больших семей (с четырьмя и более детьми) жили ниже уровня прожиточного минимума. Уровень бедности больших семей в четыре раза выше, чем населения в целом. Но в Польше есть такие анклавы бедности - например в г. Лодзь, - где она характерна для детей из всех типов семей, в том числе малодетных. Уровень безработицы среди молодежи вдвое выше, чем населения в целом. К тому же феномены, получившие в науке названия "травма великой перемены" и "культура неопределенности", влияют на молодежь в гораздо большей степени, чем на других членов общества. Исследователи используют понятия аномии или апатии для описания состояния молодых людей. Вхождение во взрослую жизнь может быть очень трудным процессом для молодежи в Польше. Поэтому помощь, предоставляемая старшим поколением молодым в несколько раз больше, чем помощь самого молодого поколения родителям. Подобная асимметрия межпоколенческих отношений является характерной чертой жизни польских семей. Она указывает на то, какие возрастные группы в большей степени принадлежат к нуждающимся. Для польской молодежи подходит определение "поколение неравных возможностей" [3. S. 72].

В центре внимания исследователей ИСП ПАН находятся исторические судьбы польских фермеров и рабочего класса, составлявших до 1989 г. социальную основу прежнего общества. Значительное снижение численности фермеров началось относительно недавно, во время перехода от социализма к свободному рынку, особенно в его первые годы. Спад продолжился и в первом десятилетии XXI ст. и интенсифицировался после вступления Польши в Евросоюз в 2004 г. Среди фермеров высок уровень межпоколенческой преемственности, когда социальный статус передается от отца к сыну. У восьми из десяти фермеров отец также был фермером. Барьеры мобильности, отделяющие фермеров от других сегментов общества, обозначились еще в 1980-е годы. Социальная замкнутость этой социальной группы усиливается ее брачной гомогенностью: в 2002 г. у 73% фермеров жены были из той же группы населения [3. S. 155].

Польские фермеры занимают низшие позиции среди всех социально-профессиональных групп по уровню доходов, заработков и накоплений несмотря на улучшение их объективного экономического статуса. Культурный разрыв между "аграрными категориями" и интеллектулами и менеджерами, по оценке специалистов, больше, чем в финансово-экономической сфере. Ресурсы человеческого капитала фермеров гораздо ниже средних для польского общества в целом и ниже средних для сельской местности.

Общий низкий уровень образования означает меньшую интеллектуальную гибкость - фактор особенно важный при адаптации к быстро изменяющемуся миру. Как показали более ранние работы специалистов ИСП ПАН, недостаток образования ведет к отсутствию "когнитивного предпринимательского духа", предопределяющего жизненную мобильность и активность человека [4]. Социокультурный портрет современных польских фермеров оказался достаточно мрачным. Горизонт их потребностей и устремлений, по оценке исследователей, не превышает минимального уровня социальной безопасности. Они обладают более высоким по сравнению с другими социопрофессиональными группами уровнем авторитаризма. Представители этой группы характеризуются недоверием, консерватизмом, склонны к предрассудкам. Многие из этих людей, до недавнего времени "кормивших и защищавших", несчастливы, демонстрируют признаки депрессии и даже суицидальные наклонности [3. S. 167].

В последнее десятилетие социализма многие эксперты в Польше рассуждали на тему о том, примет ли общество, особенно его рабочий класс, рыночную экономику, предполагавшую закрытие многих крупных предприятий, созданных в период социализма. Звучали опасения, что трудности рыночной экономики вызовут общественное сопротивление и заблокируют процесс реформирования страны.

Действительно, пишут сейчас польские авторы, рабочий класс и главным образом важнейший сегмент этого класса - занятые на крупных предприятиях, уже в первую фазу общественной трансформации стали ее главными "проигравшими". Это нашло выражение в росте численности безработных и трансфере людей из основного на периферийный рынок труда. Исторический парадокс - класс, бывший основой прежней системы, веривший в свою руководящую роль и надеявшийся получить от инспирированной им резкой смены строя то, что действительно заслуживает, больше всего от нее потерял. Сами рабочие не могли найти рациональное объяснение случившегося [5. S. 29 - 30]. Однако, хотя смена системы и введение рыночной экономики потребовали, прежде всего от рабочего класса, высокой социальной цены, фактически оппозиция со стороны рабочих была небольшой, и наемные работники воздержались от блокирования реформ.

Многие исследования начала 1980-х годов - периода так называемой первой "Солидарности" - показывали, что поляки хотели "хорошей" социоэкономической системы. Она должна была бы сочетать черты рыночной экономики, оценивавшиеся позитивно, и элементы социалистической системы, также воспринимавшиеся как положительные, особенно эгалитаризм и социальные гарантии. Одновременно социологи обнаружили значительную общественную поддержку принципа соревновательности - столь внушительную, что он даже получил название "мифа соревновательности". Вместе с тем понятие "социализм" (в противовес "коммунизму") вызывало позитивные ассоциации большинства людей. Высоко оценивались идеи "коллективной собственности" и рабочего самоуправления.

Введение военного положения повлекло некоторые сдвиги в общественном мнении. Поддержка крайнего эгалитаризма "равных желудков" сократилась, хотя умеренный эгалитаризм все еще активно приветствовался, принятие социализма уменьшилось, а поддержка частной собственности в экономике возросла.

Современные авторы задаются вопросом: как случилось, что в 1990 г. польский народ не наложил вето на реформы, проводимые Л. Бальцеровичем? Отвечая на этот вопрос, они приходят к заключению, что общественное одобрение было ключевым фактором успеха польской трансформации. В начале 1990-х годов - критический период польского перехода - социально-экономические взгляды польского населения по ряду важных вопросов отличались от их взглядов середины 1980-х годов, что и сделало возможным переход.

Выделяют две группы рабочих, составлявшие противоположные стороны социально-политического спектра в решающие годы общественного перехода [3. S. 173 - 174]. Первая - традиционалисты и эгалитаристы "советского типа" -поддерживала централизованное планирование и командно-административную систему: государство, по их мнению, должно было регулировать зарплаты, производство и занятость, обеспечивать социальное равенство. Приватизация ими однозначно отрицалась. Это отношение было непоследовательно: его сторонники поддерживали принцип соревновательности. К данной группе принадлежала треть рабочих. Противовес им составлял небольшой процент (5%) людей с либеральными взглядами, безусловно принимавших свободный рынок и трудности, которые он нес обществу, веривших в необходимость приватизации государственных предприятий.

Третья и основная группа, главная для польских реформ, включала 60% рабочих. Ее образовывали сторонники умеренной, "безопасной" или "дружественной" рыночной экономики. Взгляды этой группы характеризовались специфической

амбивалентностью. Сторонники ее верили, что государственную собственность в экономике необходимо ограничить, но государство должно присутствовать в народном хозяйстве. Централизованное планирование отрицалось: государство не должно управлять бизнесом или определять заработки и цены. Данная группа не принимала безработицы, считая, что все желающие должны иметь работу. В целом эти люди поддерживали рыночную экономику, хотя и с большими оговорками: такой подход получил название "ограниченного принятия" и предопределил специфическую черту переходного периода 1980 - 1990-х годов - непоследовательное отношение к переменам, когда две трети работников хотело рыночной экономики "с человеческим лицом".

Рабочее, особенно высококвалифицированное, сообщество накануне перемен состояло из относительно благополучных групп, в ценностном и многих других отношениях напоминающих средний класс как результат "обуржуазивания рабочего класса", амбивалентного и прагматичного по отношению к существующей социополитической системе. Они принимали "польский капитализм", отвергая "польских капиталистов". Частный предприниматель находил у них поддержку, только если он был не слишком богатым [6. S. 101 - 103].

В польской литературе введено понятие приватизационного диссонанса: рабочие в целом одобряли приватизацию государственных предприятий на основе польского капитала, но только не на тех предприятиях, где они сами работали. Поддержка денационализации предприятий возросла в 1991 - 1995 гг., сопровождаясь низким уровнем готовности людей работать в частных компаниях. Это был один из факторов снижения и даже исчезновения рабочей солидарности, как и готовности участвовать в массовых акциях.

Таким образом, с течением времени сложилось деление работающих поляков на "выигравших" (преимущественно частные собственники) и "динамичных индивидов" (хорошо образованные профессионалы в крупных корпорациях), с одной стороны, и "традиционалистов" (адаптировавшиеся квалифицированные рабочие) и "проигравших" (преимущественно неквалифицированные рабочие - не более 20%), с другой.

Даже группы с высоким финансовым положением считают нынешнее экономическое неравенство в Польше чрезмерным.

Польских авторов беспокоит и другая тенденция: люди верят в существование конфликта между правителями и управляемыми, даже более драматически, между институциями парламентской демократии (парламентом и правительством) и обществом. Процент польских граждан, высказывающих подобное мнение, гораздо больше, чем в других странах. Исследователи ИСП ПАН объясняют сложившееся положение недостаточным развитием гражданского общества в Польше.

В последние годы отношение к демократии как ценности в Польше практически не менялось. Социологи констатируют, что результаты исследований 2001, 2005 и 2007 гг. мало отличались от данных 1999 г. Ранее предполагалось, что с ростом уровня образования и сменой поколений поддержка демократии будет возрастать. Этого, однако, не происходит. Регистрируется отсутствие существенного различия в этом отношении между молодежью (до 29 лет) и людьми старшего возраста. А поддержка тезиса "демократия предпочтительнее любого другого режима" в 1992 - 2004 гг. колебалась в промежутке 31 - 40%, что меньше по сравнению не только со странами Запада (65 - 93%), но также и Латинской Америки (в 2004 г. Мексика - 53%, Аргентина - 64%, Чили - 57%, Уругвай - 78%) [7. S. 490].

Лишь 3% взрослых поляков сообщают о членстве или участии в деятельности партии или ассоциации политического характера, что признается одним из признаков выраженной политической апатии населения [2. S. 305]. По оценке специалистов, доверие к политическим партиям в Польше намного меньше, чем в других посткоммунистических странах, как и к остальным государственным

институциям - полиция составляет исключение, - а также к политикам. Участие в парламентских выборах с начала 1990-х годов в Польше на 10 - 15 пунктов ниже, чем в Чехии, Словакии, Венгрии, Латвии.

Общественная жизнь, делается вывод в современных исследованиях, переживает регресс не только в сравнении с активностью поляков времен "Солидарности", но и последним десятилетием [2. S. 314]. Социальная активность снижается в условиях доминирования потребительства, индивидуализма, ориентации на успех, прежде всего материальный, а также под влиянием массовых миграций за заработками, главным образом людей молодых и образованных. Открытие европейских рынков труда для польских граждан в 2004 г. называют подлинно революционной переменой [7. S. 504].

В целом, коллективное сознание поляков характеризуется как демонстрирующее признаки амбивалентности и антиномии: неодобрение богатых, сопровождающееся принятием частных работодателей; поддержка эффективности и соревновательности при чрезвычайной популярности идеалов социального эгалитаризма; декларации о наиболее серьезном социальном конфликте между властью и обществом, сочетающиеся с неспособностью создать механизмы социального контроля над властью.

Некоторые исследователи считают, что работающие поляки, включая рабочих, не принимают капитализм или принимают капитализм как таковой, но не его польский вариант. Другие придерживаются мнения, что польский народ отвергает лишь многие политические и социальные аспекты ситуации в стране, считая предпочтительной неокорпоративную модель скоординированной рыночной экономики, скорее эгалитарной, близкой скандинавским странам, с доминированием малых и средних предприятий [2. S. 222].

По результатам социологических опросов, простые люди в Польше чувствуют возрастающее удовлетворение от членства их страны в ЕС. Вместе с тем польские - и в целом восточноевропейские, в отличие от западноевропейских, - политические элиты становятся все большими евроскептиками, не видя преимуществ евроинтеграции, ни коллективных, ни индивидуальных. Специфически польским явлением признается феномен разделенных элит и разделенного общества: различное отношение к европейской интеграции характерно не только для элит, с одной стороны, и общества - с другой, но и внутри этих структур, что раскололо общество в последние годы на две части, состоящие из "настоящих поляков", считающихся патриотами, и "либералов", обвиняемых в отсутствии морального стержня. В свою очередь, либеральный лагерь исключает консерваторов и их сторонников из сообщества "подлинных европейцев", ориентированных на "цивилизованный" Запад [8. S. 104]. Поэтому отношение к евроинтеграции было и остается важной детерминантой в конкурирующих подходах к внутренним и международным делам. Диспут по поводу собственной идентичности доминирует в стране над диспутом по поводу Европы. Вовлеченность Польши в дела ЕС, заключают специалисты ИСП ПАН, еще долгое время будет обусловлена национальной политикой и внутриполитическими разногласиями [3. S. 232 - 233].

Двадцатилетие - достаточно продолжительный период для изменения форм собственности, институциональной, политической и экономической среды, но слишком короткий для существенных культурных сдвигов. Так, современная Польша - одна из стран с чрезвычайно динамичным уровнем образования. Численность учащихся вузов возросла здесь за 20 лет с 400 тыс. до 2 млн. чел., случился подлинный образовательный бум. Рост ценности образования, особенно высшего, считают в стране одним из важнейших эффектов трансформации. Однако нынешняя образовательная политика ведет к воспроизводству социального неравенства. Низкий социальный статус и неблагоприятные образовательные, экономические и культурные стандарты семьи строго ограничивают образовательные возмож-

ности детей, привязывая их к тому же социальному классу, к которому относятся и родители. Шансы на восходящую мобильность, как правило, иллюзорны [5. S. 105]. Выходцы из наиболее обеспеченных семей получают высшее образование в десять раз чаще молодежи из бедных семей, существующих на уровне ниже прожиточного минимума [6. S. 145].

Анализируя региональные различия в уровне образования, польские авторы пришли к выводу, что старые линии деления городских и сельских территорий уступили место делению на крупные города и остальную страну. Первые превратились в ключевые образовательные центры и рынки труда для высококвалифицированной рабочей силы. Таким образом, люди разного социального происхождения, места жительства и уровня доходов обладают неравными возможностями, предопределяющими условия их вступления во взрослую жизнь. Специалисты выражают обеспокоенность по поводу того, что образовательное неравенство ведет к закреплению социальной структуры, общество теряет черты открытости, а это затрудняет присоединение Польши к европейской группе просвещенных и модернизированных обществ.

При этом образование в польском обществе как обществе меритократическом считается наиболее ценным, даже среди самых бедных слоев населения. На образование детей бедные тратят значительную долю - 10% семейного бюджета, не удовлетворяющего базисные потребности [5. S. 136 - 137].

Но резкий рост количества учащихся вузов сопровождается отчетливым снижением качества образования - в средней и высшей школе, особенно в частных вузах, за счет которых в основном и шел рост численности студенчества. Но именно в них обучаются преимущественно дети из низших слоев общества. Их учеба финансируется всей семьей часто за счет основных жизненных потребностей. Однако в частных вузах стандарты образования ниже, чем в государственных. В результате студенты из бедных семей оказываются обманутыми дважды: они платят за то, что не обеспечивает получение конкурентоспособной квалификации [9]. Вместе с тем чувство несправедливости, вызванное неспособностью достичь определенных социальных позиций при социализме, провозглашавшем социальное равенство, было сильней, чем после его падения. Последнему, напоминают поляки, в немалой степени способствовало разочарование в возможностях достижения желаемых профессиональных позиций.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Szczepanski M.S., Sliz A. The transition from socialist to a market economy. Privatization: the point of view of the Polish society // Polish sociological review. 2010. N 2.

2. Polacy rowni i rowniejsi. Warszawa, 2010.

3. Poland and its people in united Europe. Warsawa, 2011.

4. Mach B. W. Transformacja ustrojowa a mentalne dziedzictwo socjalizmu. Warszawa, 1998.

5. Jarosz M. Wtadza. Przywileje. Korupcja. Warszawa, 2004.

6. Wykluczeni. Wymiar spoleczny, materialny i etniczny. Warsawa, 2008.

7. Szawiel T. Democratic consolidation in Poland: support for democracy, civil society and the party system // Polish sociological review. 2009. N 4.

8. Zarycki T. From soviet to a western-dominated political scene. The geopolitical context of politics in Poland // Cultural transformations after communism: Central and Eastern Europe in focus. Lund, 2011.

9. Domanski H. Nowe ogniwa nierownosci edukacyjnych w Polsce // Studia socjologiczne. 2010. N 1.