ФЕНОМЕН И МЕХАНИЗМЫ ДЕСТРУКТИВНОГО РАЗВИТИЯ ОБЩЕСТВ ПЕРЕХОДНОГО ТИПА (К ИТОГАМ ДИСКУССИИ)

Статьи, публикации, книги, учебники по вопросам социологии.

NEW СОЦИОЛОГИЯ


СОЦИОЛОГИЯ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

СОЦИОЛОГИЯ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему ФЕНОМЕН И МЕХАНИЗМЫ ДЕСТРУКТИВНОГО РАЗВИТИЯ ОБЩЕСТВ ПЕРЕХОДНОГО ТИПА (К ИТОГАМ ДИСКУССИИ). Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2022-01-18

Дискуссия о роли теневой экономики и коррупции в общественной жизни России и стран афро-азиатского региона * показала, что современная наука может предложить нестандартные решения или, во всяком случае, оригинальные подходы к анализу сложнейших проблем социально-экономической деструкции и политической патологии. При этом основные группы вопросов, сформулированные и рассмотренные участниками Форума, оказались во многом сопоставимыми с ключевыми темами аналогичных дискуссий, которые регулярно проводятся отечественными и зарубежными криминологами, правоведами и философами, а также экономистами и социологами, специализирующимися на изучении деликтов и девиантного поведения.

Первая категория проблем, затронутых участниками дискуссии, касалась научно- мировоззренческой, социально-философской и отчасти методологической областей анализа негативно-экономических и коррупционных процессов, в исследовании которых применялись элементы цивилизационного, социально- культурологического, гло-балистского и иных подходов. Существенной чертой Форума стал поиск новых, часто "персонифицированных", алгоритмов исследования и явное преобладание индивидуально-авторского анализа над рассмотрением объектов в рамках сложившихся научных школ и направлений.

Так, Н.А. Косолапов, кардинально расширяя круг поставленных вопросов, пытается решить проблемы формирования "теневой экономики" и "теневой политики" путем анализа взаимодействия таких философско-эпических категорий, как "свет" и "тень". Круговорот этих общественных субстанций, по мнению Н.А. Косолапова, создает операционный механизм функционирования и развития социума, который заинтересован не в устранении "тени" (она сама по себе не обязательно негативна или тем более криминальна), а в ее сбалансированном сосуществовании со "светом". С точки зрения теорий коррупции и теневой экономики интересным представляется анализ первичных и вторичных социальных функций "тени", а также замечание автора о существовании своей морали, специфического комплекса межличностных и социальных отношений в рамках каждого "базового способа существования".

Б.С. Ерасов подходит к анализу поставленной проблемы, оперируя категориями "антиразвития", "антиистории", "антицивилизации", а также соотнося понятия аномии, криминалитета и Нового мира. В бытие "темных" и "черных" зон социума он


* См.: Восток. 2000, N 1, с. 65-113; N 3, с. 88-117.

стр. 76


обнаруживает, с одной стороны, черты "параллельно протекающей глобализации", а с другой - глобализации криминальных отношений. В числе предложенных Б.С. Ерасовым выводов (имеющих не только теоретическое, но и прикладное значение) - замечание о том, что залогом успешной борьбы с деструктивными явлениями служит не ослабление или усиление санкций, а, как показывает мировой опыт, повсеместное утверждение нормальных цивилизованных принципов.

И.В. Следзевский также рассматривает проблему глобализации теневого и неформального секторов и тенденции деструктивного развития. Однако он делает акцент на свойственное современным переходным обществам единство "официального" и "теневого" социумов и их взаимодействие, отражающее целостную культурную ситуацию. И.В. Следзевский увязывает нынешний этап становления криминально-теневых сообществ с процессами самоорганизации возрождающихся архаизированных общественных структур и воспроизводством, казалось, уже канувших в Лету моделей сознания и культуры. Кроме того, распространение коррупции и теневой экономики, по мнению автора, может быть вызвано неолиберальными реформами, особенно в том случае, если их проведение не учитывает цивилизационные и культурно-исторические особенности трансформируемого общества.

Анализируя глобальный аспект расползания преступности, К.Л. Майданик рассматривает явление, названное им "феноменом трех К" (криминализация, коррупция, клептократия), в качестве одного из социальных кризисов планетарного масштаба. Последний порождает транснациональную мафию, которая, в свою очередь, служит главной угрозой глобальному сообществу. Расширение преступного социума, согласно К.Л. Майданику, является следствием социально-экономической деэтатизации и идеологии антиэтатизма, "меркантилизма бытия" и криминализации сознания. В России, как и в некоторых других обществах переходного типа, криминальный процесс имеет многовековую основу и лишен действенных механизмов нейтрализации, подключение индивида к преступной деятельности может рассматриваться как "реакция самосохранения".

Причины разрастания коррупции (преимущественно в России) рассматриваются и в статье С.П. Глинкиной. С ее точки зрения, основными источниками коррупционных процессов служат законодательство, неадекватное истинному социально-экономическому положению в стране; кризис в экономике; рентоориентированное поведение; монополизм; особенности национального менталитета. Кроме того, повсеместное распространение практики заключения коррупционных сделок, по крайней мере отчасти, является следствием процессов формирования частной экономики и "приватизации" государственного бюджета - операций, которые в 1990-е годы оказывались выгоднее едва ли не любой легальной хозяйственной деятельности.

Вторая группа дискутировавшихся тем включала категориально- терминологические вопросы, а также перспективы классификации и типологизации явлений коррупции и теневой экономики, их доминирующие виды и формы.

А.И. Салицкий настаивает на приоритете экономических критериев при определении понятия и причин возникновения теневой экономики, которую он отделяет от негативной экономики. Вполне обоснованно отвергая претензии на первенствующую роль формально-юридического подхода, он называет в числе ключевых критериев выделения объекта исследования получение сверхприбыли (граница, где заканчивается нормальное воспроизводство и начинается теневое хозяйство), нанесение ущерба национальной экономике, а также отход от макроэкономических и социальных пропорций и динамики, признаваемых нормальными в большинстве государств. А.И. Салицкий отмечает действующую в условиях современной России тенденцию к превращению теневой экономики в господствующий сегмент хозяйства, который, впрочем (в силу своей деструктивности), не должен трансформироваться в системообразующий уклад.

стр. 77


В.В. Радаев трактует теневую экономику как часть неформальной экономики и предлагает собственную классификацию последней. Исходя из критерия легитимности хозяйственных операций, он выделяет: 1. Легальную (неофициальную) экономику, которая в основном не нарушает норм, но в то же время не фиксируется в отчетности. 2. Внеправовую экономику ("розовые рынки"). 3. Полуправовую экономику ("серые рынки"). 4. Нелегальную, криминальную экономику ("черные рынки"). Сопоставляя основные сегменты и динамику распространения теневой экономики в СССР и в постсоветской России, В.В. Радаев подчеркивает качественную трансформацию контуров и функций исследуемого объекта и важную роль государственного управления в его развитии.

Определенным пробелом в данной части дискуссии стал анализ соотношения и взаимодействия коррупции и теневой экономики с различными видами и формами преступности. (За пределами востоковедения эта тема достаточно активно разрабатывается правоведами и экономистами-криминологами.) Ключевыми понятиями в данной области теории деструктивных общественных процессов, вероятно, должны стать такие категории, как "экономическая", "профессиональная" и "беловоротничковая" преступность, а также различные уровни "организованной" преступности, прежде всего криминальные синдикаты и ассоциации преступных организаций.

Наконец, третьим объектом дискуссии послужили конкретные проявления теневой экономики, анализировавшиеся участниками Форума как в научно- фундаментальном, так и в научно-эмпирическом ракурсах. Например, в центре внимания Л.Л. Фитуни оказались негативные аспекты финансовой глобализации, предстающие в виде оттока ресурсов и главное - "бегства" капиталов. Рассматривая экономическую и неэкономическую мотивацию теневого международного оборота капитала, он определяет основные последствия данной разновидности незаконного движения ресурсов - сужение налогооблагаемой базы, ухудшение условий для субъектов легального оборота и т.д. Другой вывод Л.Л. Фитуни состоит в том, что на фоне глобализации общественно-хозяйственной жизни в "мире ТНК" выделяются могущественные "финансово-идеологические группы", которые в известном смысле вытесняют Россию из ее старой "планетарной" среды обитания.

С.И. Лунев изучает историю и нынешние факторы превращения России из "страны-транзита" в "полноправного субъекта" международного незаконного оборота наркотиков. Отмечая рост потребления наркотиков в самой РФ, исследователь увязывает эту тенденцию с различными общественными процессами, протекающими в странах южного фланга СНГ. При этом наркобизнес рассматривается как "перекрестие" интересов той части российской организованной преступности, специализирующейся на сделках с наркотиками, и зарубежных криминальных синдикатов. Роль российского государства в борьбе с наркомафиями, по мнению автора, должна заключаться в профилактической работе, усилении пограничного контроля, расширении международного сотрудничества соответствующего профиля. Выводы С.И. Лунева, вероятно, нуждаются в небольшом дополнении: за последние годы наркобизнес превратился в одну из важнейший угроз для национальной безопасности РФ, прежде всего поскольку он одновременно является и структурным элементом, и финансовой базой терроризма различных направлений.

Позитивные результаты дискуссии отнюдь не означают, что ее участники ответили на все вопросы функционирования и развития теневой экономики и коррупции или обозначили все проблемы общественной деструкции. Именно поэтому попытаюсь остановиться на анализе ключевых категорий, лежащих в основе теоретически чистых моделей социального "андерграунда". Необходимо подчеркнуть, что базисные понятия систем коррупции и теневого хозяйства во многом носят межстадиальный характер и применимы для описания ряда конкретно-исторических процессов в разнотипных переходных обществах. Более того, степень

стр. 78


пространственно-временной "универсальности" отдельных категорий и феноменов даже повышается по мере расширения международных криминальных связей, становления мирового преступного социума и глобализации рассматриваемой проблемы. В результате возникает ситуация господства равнозначных или близких по своему социальному смыслу деструктивных явлений в различных частях планеты - в России, государствах афро-азиатского мира и даже в анклавах большинства постиндустриальных стран. Парадокс этого феномена заключается еще и в том, что заметно отстающие в своем экономическом развитии страны (например, государства Тропической Африки) могут оказаться "продуцентами" наиболее изощренных и сложных в технико- организованном отношении видов коррупции и теневой хозяйственной деятельности.

Одним из факторов развития социального "подполья" в современном мире стала негативная экономика (НЭК). Данная категория вполне сопоставима (хотя и далеко не полностью совпадает по значению) с такими понятиями и феноменами, как "теневая", "тайная", "неформальная", "трофейная" экономики, а также - "неокриминальная квзиэкономика", "деструктивная параэкономика" и т.п. Субстанция НЭК отвечает дихотомической характеристике предмета исследования ("позитивная экономика" - "негативная экономика") и позволяет обособить его от других "неформальных" типов и видов хозяйствования, терминологически-смысловой ресурс которых во многом уже исчерпан.

Негативная экономика - это сложная саморазвивающаяся система хозяйственно- волевых отношений, функционирующая вопреки общественным нормам и с целью быстрого обогащения доминирующих в ней социальных субъектов. Она объективно направлена против общественного прогресса, человеческой цивилизации, а в конечном счете и самого человека как биосоциального существа. НЭК охватывает широкий конгломерат правонарушений, включающий как собственно хозяйственные деликты, так и ряд организационно-корыстных преступлений общеуголовного типа. В каком-то смысле негативную экономику можно рассматривать как "антиэкономику" или "экономику другого измерения", в котором господствуют другие нормы морали и нравственности, а добро и зло поменялись местами.

Подход к оценке взаимосвязей негативной и позитивной экономик может быть, как минимум, трояким. Первый, по существу господствующий в настоящее время, предполагает, что НЭК - это просто "испортившийся" сегмент позитивного хозяйства, экономические законы которого определяют (конечно, с поправкой на криминализацию) основные параметры развития рассматриваемого объекта.

Второй, более радикальный подход может быть основан на гипотезе о том, что в недрах НЭК (уже утвердившейся на всех стадиях движения общественного продукта, внедрившейся едва ли не во все отрасли материального производства и материальных услуг, а также в сферу нематериального производства) сложилась особая форма хозяйствования, собственный тип производственных отношений и соответствующие экономические законы, а также, по крайней мере, один новый общественный уклад. С такой точки зрения экономический андерграунд представляет собой автономную, но все-таки интегральную часть народного хозяйства и формально входит в понятие единого экономического потенциала данной страны.

Согласно третьему - гипотетическому и весьма спорному - подходу, современная НЭК и позитивная экономика - это относительно самостоятельные общественные системы, в силу ряда причин вынужденные не только функционировать в непосредственной близости друг от друга, но и постоянно взаимодействовать. Здесь уместно вспомнить вывод, сделанный С. Генри, который подчеркивал, что "тайно-экономический" сектор торговли целесообразно рассматривать не просто как часть какого-либо другого объекта, а как сферу хозяйства, развивающуюся по своим собственным законам 1 .

Диалектика отношений позитивной и негативной экономик соответствует

стр. 79


развитию прогресса и регресса. Суть негативной экономики, вероятно, можно определить только через субстанцию позитивной экономики, которая "рождена" для доминирующей роли, поскольку находится ближе к сущности "экономики вообще". Понятие НЭК созвучно категориям экономического регресса, деградации и декаданса, обозначающим упадок, переход от более высоких форм развития к низшим, а также процесс вырождения культуры. При этом можно предположить, что, во-первых, вырождение охватывает преимущественно низшие, примитивные формы позитивной экономической культуры, которые легче поддаются разрушительным воздействиям. Во-вторых, само вырождение сочетается с другим источником развития негативной экономики, прежде всего воплощающим сохранившиеся с первобытных времен до наших дней те формы хозяйствования, которые ныне представляются "дикими и варварскими". Наконец, в-третьих, НЭК, объединяя в себе "вырожденческое" и "первозданно дикарские" начала, является своего рода генетической программой самоуничтожения человеческого общества, достигшего достаточно высокого уровня развития производительных сил и производственных отношений.

На входящих в систему негативной экономики предприятиях капиталистического типа создается некоторая масса прибавочной стоимости. Однако большая часть доходов, вероятно, поступает социальным агентам НЭК в виде "дани", "контрибуции", "трофеев" и тому подобной полукриминальной "добычи", которая остается для субъектов НЭК "естественным" способом присвоения богатства.

Необходимо подчеркнуть, что насилие, используемое на постоянной основе, а не только в критические моменты (такое порой практикуют и властные структуры позитивной экономики), служит важным фактором функционирования НЭК и одним из решающих атрибутов власти в сфере негативной экономики. Спектр применения насилия здесь впечатляюще широк: от вымогательства, близкого к примитивному грабежу, до использования насилия в качестве метода организованной преступности. В социальном плане этот феномен связан с отношениями абсолютного и безоговорочного господства лидеров и других "управленческих работников" хозяйственного андерграунда в среде преступного социума и влиянием в сопредельных стратах общества, а в организационном - со способом дележа прежде всего "по силе", а не "по капиталу".

Таким образом, можно предположить, что негативное хозяйство - это одно из специфических, экстремистских проявлений волевой экономики, которая, вероятно, обеспечивала - по крайней мере частично - материальную основу развития доклассового общества, а позднее перекочевала из доисторического времени в историческое. В своих превращенных формах волевая экономика, вероятно, никогда не прекращала латентного и хотя бы "неактивированного" существования. Мощные импульсы своему развитию хозяйство, основанное на волевых отношениях, получает в обществах, которые стоят ближе к древним формам собственности и организации власти, опираются на институты социальной структуры "традиционного" типа (родовой, племенной, общинный) и допускают - согласно господствующим правовым и моральным нормам, а также стереотипам поведения - применение насилия в социально значимых масштабах.

В НЭК, коррупции, преступности, как и в каждом крупном социальном явлении, при желании, можно найти те или иные конструктивные, общественно полезные моменты. "...В каком-то смысле преступление есть неотъемлемая часть любого здорового общества, - подчеркивается в одном из докладов Научно- исследовательского института социального развития при ООН (ЮНРИСД). - Правонарушение может даже еще более утвердить нравственные устои общества - бросая им вызов и помогая тем самым усилить его ценности и укрепить самосознание" 2 . По мнению В. Леонова, некоторые отряды социальных агентов "теневой экономики" даже способствовали (в условиях социалистического хозяйства) повышению производительности труда и

стр. 80


необходимой коррекции экономической системы. А.Н. Олейник также полагает, что в социалистических странах "теневой рынок играл роль стабилизирующего фактора: неизбежно возникавшие дисбалансы производства и дефициты сглаживались благодаря периодическому использованию всеми экономическими агентами, а в том числе и государственными предприятиями, неформальных квазирыночных правил" 3 .

В рамках негативной экономики, которая сама по себе характеризуется гибкостью и динамизмом, могут не без успеха разрабатываться новые технологии и ноу-хау, демонстрируется технико-экономический рационализм, применяются элементы системного подхода. Задачи, поставленные лидерами НЭК, часто решаются с использованием широкого и современного набора организационных, политических и интеллектуальных средств. Предпринимательская инициатива и административная энергия, лишенные возможности реализовать себя в легитимном секторе народного хозяйства (ввиду законодательных ограничений или структурных кризисов в позитивной экономике), как правило, не исчезают полностью, а перемещаются в сферу подпольного бизнеса. Так, экономика магендо в сложный для Уганды период (на рубеже 1970-80-х годов) временно взяла на себя функцию позитивного хозяйства, обеспечив развитие мелкого бизнеса и заметно повысив уровень городской занятости 4 .

(Более чем спорным - если увязывать цели экономики с сутью социального прогресса - представляется вывод отдельных авторов о позитивной роли наркоденег, инвестируемых в легитимные отрасли народного хозяйства 5 . А. Клейн полагал даже, что наркодоллары не слишком отличаются от нефтедолларов. Доходы нигерийских наркобаронов, по его словам, положительно сказывались на экономике страны, поскольку стимулировали местную торговлю, а в перспективе должны были якобы содействовать и развитию промышленности 6 .)

Системный взгляд на общество позволяет рассматривать его криминальную подсистему (социальные агенты которой, согласно подсчетам ряда исследователей, в среднем составляют 5,6% населения каждой данной страны) в качестве источника дисгармонии, необходимой для изменения объекта, а следовательно, развития всей системы 7 . К этому следует добавить, что негативная экономика - как своеобразная форма хозяйственного континуума - отнюдь не равнозначна полному развалу человеческого общества. Более того, в определенном смысле она может играть роль "последней линии обороны" уже пораженного деградацией, но все еще цивилизованного общества от хаоса и противопоставить систему своих суровых и эгоистичных законов абсолютному беззаконию.

Однако большую часть "созидательных начал" и "здоровых тенденций", приписываемых НЭК, следует отнести на счет неформальной экономики (причем в ее самой широкой трактовке), а также квазинегативного хозяйства, охватывающего "неортодоксальные", но допустимые с точки зрения закона и деловой этики методы ведения бизнеса и осуществления экономической политики.

Во многих странах афро-азиатского мира процессы формирования систем негативно-экономических отношений проявляются в распространении организованной преступности, основной массив которой существует в виде криминальных синдикатов (КС). В зависимости от формы в вида экономических правонарушений, а также социальной природы и общественного положения их субъектов КС можно разделить (как это делает О.В. Пристанская в отношении преступных объединений) на общеуголовные криминальные синдикаты ("организации гангстерского типа", добывающие деньги преимущественно "общеуголовным преступным способом" 8 ) и криминальные синдикаты хозяйственно-корыстного типа. Согласно П. Гастроу, в социально- экономическом андерграунде ЮАР действуют "синдикаты закрытого типа", "синдикаты-фирмы", союз синдикатов; при этом численный состав "сотрудников" КС колеблется от 3 до 25 человек 9 .

стр. 81


К концу XX столетия в структуре мирохозяйственных связей сложились предпосылки для формирования параллельной системы разделения труда и наметились новые векторы взаимодействия национальных негативных экономик, которые все больше утрачивали качество самодостаточных систем. В отношении некоторых стран этот процесс скрывал определенный парадокс. Так, нигерийская НЭК, не успев еще интегрироваться в единый хозяйственный комплекс и пройти фазу становления "подлинной национальной антиэкономики", приступила к интернационализации своих ведущих отраслей и ключевых видов преступной деятельности, а главное - к широкомасштабной экспансии в ряде регионов современного мира. Основным - хотя и далеко не единственным - объектом приложения предпринимательской энергии в ее негативно-экономическом исполнении оказались страны - "цитадели современного империализма", социальная и хозяйственная жизнь в которых хорошо обустроена и стабильна. Что касается "минусов" Запада (мощные правоохранительные органы, высокие издержки производства и др.), то они представляли преграду скорее для неорганизованной преступности, чем две верхушки нигерийского криминалитета. Последний составляет так называемую лутократию - конгломеративную группу лидеров преступного социума, которая опирается в своей жизнедеятельности на негативную экономику и потенциально ориентируется на создание соответствующей формы организации власти.

Во второй половине 1990-х годов преступный мир Нигерии активно действовал по крайней мере в 60 странах мира. 39 из них по инициативе США выступили с "совместным демаршем", обратившись к правительству Нигерии с жалобой на непрекращающиеся и все более изощренные финансовые мошенничества со стороны нигерийских преступников. Транснациональный преступный бизнес, направляемый выходцами из Нигерии, включал отмывание денег в Гонконге, приобретение кокаина в Андах, содержание подпольных публичных домов и организацию незаконных азартных игр в Испании и Италии, широкомасштабные финансовые преступления, подрывавшие легальное предпринимательство в Великобритании, незаконные поставки в Европу сырой нигерийской нефти в тесном сотрудничестве с итальянской мафией 10 . Ряд нигерийских преступников, прежде всего наркодельцов, был задержан в Великобритании, США, Индии, Пакистане, Таиланде, Турции, ЮАР, а также в России.

Размах и темпы, степень агрессивности и размеры "добычи", характеризующие зарубежную деятельность преступных синдикатов Нигерии, позволяют (разумеется, с изрядной долей условности) рассматривать данную экспансию как "неоколониализм наоборот". НЭК, бесспорно, вносит серьезные коррективы в привычные представления о системе отношений "центр - периферия" и взаимосвязи понятий "эксплуатация" и "развитие". Успехи в области интернационализации хозяйственного андерграунда Нигерии и ряда других развивающихся стран вызывают необходимость существенно пересмотреть вопрос о том, какие страны могут выступать в роли основных объектов латентной эксплуатации, угнетения и международных форм внеэкономического принуждения. При этом нельзя упускать из виду то обстоятельство, что сама Нигерия является жертвой транснациональной преступности нигерийского происхождения. И прежде всего потому, что основные материальные плоды удачных преступлений достаются сравнительно узкому кругу лутократов, а негативное, подозрительное отношение мировой общественности равномерно распределяется между всеми нигерийцами, включая вполне законопослушных бизнесменов.

В своем африканском варианте лутократия выступает как вторичный способ организации власти, пребывающий в начальной фазе формирования. Его общественная основа совпадает с той частью социальной криптоструктуры, которая на микроуровне уже прошла начальный этап синдицирования, но остается слабоинтегрированным образованием на макроуровне. По отношению к первичным и большинству вторичных форм организации власти, а также к государству и другим

стр. 82


политическим структурам лутократия выступает в качестве чужеродного элемента, который по определению не может стать легитимным и неизбежно отторгается доминирующей системой правовых, политических и иных норм. В значительной мере именно по этой причине лутократия как явление может существовать, подчиняясь только "законам" собственного развития.

Глобализация криминального социума Нигерии объективно снижает в его развитии значение национального нигерийского законодательства в пользу международного права и действующих законов тех государств, на территории которых функционировали зарегистрированные (включенные в официальную полицейскую статистику), предполагаемые, а в какой-то степени и латентные преступники из числа нигерийцев. При этом некоторая часть "международного крыла" лутократии порождается в результате столкновения национальных экономических культур на мировой арене, ибо деяния допустимые и даже почетные с точки зрения социальных субъектов одной хозяйственной культуры могут рассматриваться как опасные деликты в ином культурно-правовом измерении. Реализуя свое право на выдвижение гипотез, отметим, что развитие процесса транснационализации криминальных сообществ отдельных стран (разумеется, не только Нигерии) серьезно нарушает складывавшуюся тысячелетиями связь понятий "преступник" и "закон", ибо каждое из них в дальнейшем может существовать как бы в своем пространстве.

Планетарный уровень распространения НЭК и усиления позиций ее социальных носителей тесно взаимосвязаны с расползанием коррупции и ростом числа ее социальных агентов. Гипотетическая и достаточно абстрактная дефиниция этого объекта изучения, сформулированная с точки зрения анализа властных отношений, может звучать следующим образом. Коррупция - это деструктивная по отношению к действующим на данной территории общественным нормам и господствующей морали система социальных связей, которые характеризуются использованием должностных полномочий для получения материальной и (или) нематериальной выгоды. Существуют различные виды, типы и формы коррупции, важнейшими из которых служат ее экономическая и политическая ипостаси.

С точки зрения Г. Бреттона, коррупция, лежащая в основе власти и влияния, - это результат взаимодействия аналогичного явления, издавна существовавшего во многих традиционных обществах, и распространившихся с Запада процессов модернизации, ускоренного социально-политического развития и экономического роста. Именно поэтому, подчеркивает Бреттон, часто очень трудно провести демаркационную линию между подарком традиционного типа, преподносимым местному правителю, и взяткой в современном смысле этого слова. Более того, прослеживая динамику данного процесса, Бреттон делает не бесспорный, но заслуживающий внимания вывод о том, что традиционные правители были предрасположены к адаптации "умеренных" форм взяточничества. Подобная восприимчивость значительно облегчала коррупционное воздействие на них со стороны колониальных властей, а позднее и национальных правительств 11 .

К. Клэпмэн в своем анализе генезиса коррупции - распространение которой он прямо увязывает с формированием клептократии как специфической правящей группы - идет еще дальше. Он делает вывод, что коррупция в развивающихся странах - это результат функционирования системы политико-административного неопатримониализма, а клиентелизм является одной из форм коррупции. Однако глубинные истоки коррупции лежат в области столкновения традиции с деятельностью современного государства, слабо контролирующего свой административный аппарат, иностранные фирмы и процессы имущественной дифференциации общества 12 .

В 1999 г., согласно Индексу восприятия коррупции, список стран, пораженных этим явлением, возглавлял Камерун, руководство которого, однако, отказывалось признавать справедливость столь мрачных оценок "Транспэренси Интернэшнл" и ряда

стр. 83


других экспертных организаций. Нигерия находилась на предпоследнем, 98-м месте списка "наиболее коррумпированных стран" мира * .

Примером "регионального моделирования" коррупции может служить разработка М. Левина и Г. Сатарова. Справедливо отвергая идею о "национальной обреченности" тех или иных стран на коррупцию, они предложили краткие политологические описания рассматриваемого явления в различных районах мира, включая Африку. Суть "африканской модели", согласно выводам этих авторов, состоит в том, что "власть продается "на корню" группе основных экономических кланов, договорившихся между собой, и политическими средствами обеспечивает надежность их существования. Однако это возможно лишь при сворачивании демократии или при использовании демократических процедур в качестве камуфляжа. Экономика окончательно примитивизируется, удовлетворяя только самые основные потребности населения во избежание социальных потрясений и обеспечивая интересы узкой олигархической группы. Время от времени кого-либо из слишком зарвавшихся олигархов отправляют на заклание, что позволяет на время ослабить давление в котле общественного недовольства". Предтечей "африканской модели", вероятно, следует считать, во- первых, колониальные режимы, которые, по мнению этих исследователей, часто были "предельно коррумпированы" ввиду слабого контроля метрополий и низкого государственного содержания чиновников. Во-вторых, перманентную политическую нестабильность, чреватую установлением диктатуры на волне борьбы все с той же коррупцией 14 .

Национальные модели политической коррупции, как правило, раскрывают сущностные черты, а также несут более конкретную и конструктивную информацию по сравнению с "усредненными" и часто умозрительными характеристиками региональных моделей, научная ценность которых является весьма проблематичной. Особенные, а порой и уникальные свойства некоторых страновых вариантов политической коррупции были подмечены рядом исследователей еще в середине 70-х годов. Так, Джон Уотербери писал, что в Марокко коррупция (которую он называл "планируемой" и "эндемической") служит не просто аспектом политики. А скорее фактором, вытесняющим другие ее (политики) формы. При этом режим планирует и направляет коррупцию, которая выступает в качестве основы параллельной, неофициальной и нелегальной системы платежей, содействующей развитию как культуры политической коррупции, так и неформальной политики 15 . На Филиппинах, согласно Ле Вайну, наибольшее развитие получила коррупция политического процесса и сложились социальные предпосылки для формирования культуры политической коррупции 16 . В Индонезии под эгидой "управляемой демократии" появилась группа "придворных миллионеров", которая путем подкупа министров и тайного сговора с высокопоставленными бюрократами добилась неоправданных гарантий и особых привилегий в области предпринимательской деятельности. Именно такие альянсы Дж. Скотт называл "военно-бюрократическими кликами" и "всевластием коррупции, лишенной каких-либо ограничений". На Гаити, по словам этого исследователя, всепроникающая коррупция развивалась в сочетании с террором и обслуживала желающую увековечить себя олигархию местных "политических антрепренеров" 17 .


* Подготавливаемый "Транспэренси Интернэшнл" и распространяемый в Интернете Индекс восприятия коррупции фиксирует субъективное мнение предпринимателей, специалистов по анализу рисков и рядовых граждан о вовлеченности политиков и чиновников определенных стран в коррупционные отношения. В числе основных источников Индекса - обследования Института развития управления в Лозанне, материалы "Политикл энд Экономик Риск Консалтенси Лтд" (Гонконг), журналов "Экономист" и "Уолл-Стрит Джорнэл", Геттингемского университета (преимущественно работы доктора Дж. Г. Ламбсдорффа), а также других организаций. Во второй половине 1990-х годов Индекс был наиболее популярным среди исследователей "рейтингом рейтингов" коррумпированности стран мира 13 .

стр. 84


Ядро социальных агентов коррупции составляет клептократия, окруженная шлейфом различных слоев и групп общества, которые в большей или меньшей степени вовлечены в коррупционные процессы. Клептократия представляет собой базирующуюся на коррупции форму организации власти и адекватную ей социально-политическую группу, члены которой, допуская серьезные нарушения общественных норм, используют свои властные (обычно государственно- политические) полномочия для быстрого самообогащения и укрепления ключевых позиций в обществе.

Материальный фундамент клептократии складывается по правилам, формирующимся в недрах системы экономической коррупции (ЭКОРР). Экономическая коррупция как инструмент занимает особое и весьма важное место в арсенале средств клептократии и многими нитями связана с негативной экономикой и политической коррупцией.

Близость феноменов ЭКОРР к НЭК определяется некоторым сходством избранных клептократией и лутократией корпоративных экономических целей (самообогащение, незаконный захват собственности и т.д), а также методов и форм их достижения, сопоставимыми масштабами наносимого обществу ущерба, постоянным сотрудничеством социальных агентов обеих систем отношений. В известном смысле экономическая коррупция служит продолжением ряда ответвлений НЭК и квазинегативной экономики, но уже не только в сфере хозяйственного андерграунда, но и в области внешнего взаимодействия деструктивной экономики с различными типами "контролирующей" ее бюрократии. Иными словами, значительная часть проявлений НЭК одновременно может рассматриваться в качестве ЭКОРР (и даже полностью трасформироваться в последнюю), если развитие негативно-экономической деятельности начинает подчиняться воле носителей общественной, политической и государственной власти, прежде всего из числа тех должностных лиц, которые курируют решение хозяйственных проблем.

Образно говоря, экономическая коррупция - это одно из решающих направлений "алхимии" криминализирующсгося политического процесса, его "философский камень". Суть внешней и отчасти внутренней форм ЭКОРР заключается в том, что многие должностные лица, будучи пораженными, так сказать, "синдромом Мидаса", стремятся к выполнению функции этого полулегендарного фригийского царя - превращать в золото все, к чему они прикасаются (в данном случае - злоупотребляя своими служебными обязанностями). "Необъявленные заработки" (в форме незаконных "гонораров" за предоставление лицензий, "комиссионных" с госконтрактов, казнокрадства в чистом виде и т.д.) коррумпированных чиновников и других представителей бюрократии возникают как результат скрытой эксплуатации едва ли не всех социально-экономических укладов и экспроприации богатств - порой методами, присущими волевой экономике, - которые были накоплены в рамках различных форм собственности.

Кардинальное значение для форсированного становления клептократии имеет монопольное право высшей бюрократии на разработку, принятие и контроль над исполнением решений, материализующих стратегию и тактику вмешательства государства в экономическую жизнь. При этом если для отдельно взятого клептократа подключение к госрегулированию хозяйственными процессами означает в основном лишь возможность быстрого обогащения, то для клептократии в целом - это путь к расширению и укреплению своих позиций в экономической и политической структурах власти.

Будучи политическим и социальным воплощением теневых сторон этатизма, клептократия более или менее успешно подчиняет своим интересам составляющие как внутренней (реорганизация производственно-экономической структуры и т.д.), так и внешней (защита от иностранной конкуренции и пр.) хозяйственной функции государства. В результате возникает квазигосударственная система регулирования

стр. 85


рыночных и рыночно ориентированных сегментов хозяйства. Развитие этой системы лишь в самом искаженном виде отражает трансформацию национальной и мировой экономики, а также изменения в идеологии общественно целесообразного участия государства в процессе расширенного воспроизводства местных производительных сил. Таким образом, возникает потенциальная опасность, что подлинное госрегулирование может уступить место "играм экономической коррупции", а стратегия достижения экономической безопасности страны будет подменена задачами выживания местной клептократии или даже только одной из ее фракций.

Разумеется, было бы неоправданным преувеличением утверждать, что даже в наиболее коррумпированных странах афро-азиатского мира клептократические элементы уже разработали и приступили к реализации собственной идеологии хозяйственной эволюции. Вместе с тем их интересы часто служили фактором, ускорявшим или тормозившим процессы реформирования экономики, например, в области изменения режима ее функционирования (либерализация, демократизация либо усиление централизации), определения магистрального направления преобразований (индустриализация, "зеленая революция", развитие нефтяного сектора и т.д.), применения концепции широкой перестройки народного хозяйства (программа структурной адаптации 18 ).

Политическая коррупция (ПОЛКОРР), в значительной мере опирающаяся на принципы и институты НЭК и ЭКОРР, в то же время, безусловно, представляет собой важный элемент социальной и политической практики. В отличие от НЭК и ЭКОРР, действия, воплощающие политическую коррупцию, далеко не всегда совершаются с умыслом на извлечение незаконной материальной выгоды. По сравнению с НЭК и ЭКОРР политическая коррупция - это "новое" социальное явление. Как правило, феномен ПОЛКОРР возникает в имущественно дифференцированном и социально стратифицированном обществе, отмеченном высоким уровнем развития политических отношений.

Основными объектами влияния ПОЛКОРР служат сфера политического поведения и область политической культуры. Благодаря ПОЛКОРР происходит заметное изменение, во-первых, господствующих в обществе представлений и социокультурных образов, во-вторых, систем политических ценностей, фиксирующих ориентации и предпочтения, и, наконец, исторически сложившейся совокупности политических, правовых, моральных и иных норм. По степени негативного влияния на политическую систему и всю сумму ориентационных и поведенческих элементов политики проявления ПОЛКОРР можно разделить на два комплекса.

Первый комплекс направлен на более или менее серьезное извращение принципов господствующей формы организации власти, перестройку официально признанной иерархии норм политического поведения и частичную переоценку культурных ценностей. При этом ПОЛКОРР, разумеется, дестабилизирует политическую структуру общества, но не ориентирована на полное разрушение ее основных институтов и коммуникационных систем. Данный комплекс ПОЛКОРР отличает сравнительно низкое содержание насилия при относительно высоком уровне материальной и "карьерно-политической" заинтересованности лиц, вовлеченных в коррупционные процессы. Наиболее распространенными в странах Тропической Африки проявлениями первого комплекса ПОЛКОРР служат различные виды публичной и непубличной клеветы, особенно содержащей заведомо ложные обвинения в адрес политических и общественных деятелей; публичное оскорбление представителя власти и политического оппонента; заведомо ложный донос на должностное лицо и провокация взятки. Особый сегмент этого комплекса представлен многочисленными видами нарушения прав граждан.

В ориентационных и поведенческих элементах второго комплекса ПОЛКОРР волевое начало подспудно доминирует над материальными интересами его

стр. 86


социальных агентов, формирует особую "зону насилия", простирающуюся на границе между серьезным нарушением и уничтожением официально признанных политических отношений, ценностей и правил. Можно предположить, что второй комплекс (воплощающий различные виды политической преступности в чистом виде) объективно нацелен даже не столько на искажение предпочтительных политических установок и извращение действующего способа организации публичной власти, сколько на ликвидацию всей системы механизмов контроля (правил, норм, инструкций, планов, рецептов), обеспечивающих регулирование социального поведения людей и предотвращающих полную дезорганизацию политического пространства. Эти, по существу, крайние формы политической коррупции ведут к развалу политической системы, краху государства, расползанию самых примитивных форм НЭК и аномии в обществе, а беспринципность (как общепринятый концепт) превращают в главный политический "принцип".

Однако наиболее опасным представляется действие "негативно-созидательной" функции второго комплекса, которая потенциально связана с воссозданием некой протокультуры коррупции (информация о ней, бесспорно, еще хранится в социальной памяти) и перспективой использования в современной обстановке принципов и институтов неполитической власти. Тенденция к инверсии и восстановлению (разумеется, в превращенном виде), казалось бы, давно сгинувших традиций, моделей предпочтительного поведения, ценностных систем и других элементов системы социально-политических отношений логически ведет к утрате ПОЛКОРР своей субстанции. Более того, коррупция, так же как и НЭК, начинает превращаться из отклонения или отрицания нормы в саму норму.

Политическая жизнь ряда азиатских, но, особенно, африканских стран, к сожалению, богата тенденциями к проявлению этого комплекса коррупции. Среди них - хулиганство и вандализм с политической подоплекой; захват заложников и организация массовых беспорядков по "заказу" тех или иных политических сил; индивидуальный политический террор; создание подпольных террористических организаций, охватываемых понятием "незаконные общества", которые лишь отчасти совпадают по своим целям, структуре и функциям с широко известной в этнологии категорией "тайные общества"; пропаганда религиозной, этнической и "региональной" исключительности, а также возбуждение соответствующих форм розни и вражды; посягательство на жизнь высокопоставленных служащих, политических лидеров, крупных предпринимателей и общественных деятелей; публичные призывы к массовому отказу от исполнения гражданских обязанностей или насильственному изменению конституционного строя. К этому же комплексу коррупции следует отнести диверсии, организацию вооруженных мятежей и столь актуальную для стран Тропической Африки практику военных переворотов - насильственного захвата государственной власти, хотя сами они зачастую осуществляются под флагом борьбы с коррупцией в недрах правящего режима.

Становление ПОЛКОРР-системы подчиняется собственным универсальным законам, каждый из которых регулирует реализацию той или иной комбинации принципов и институтов (скорее в их правоведческом, нежели политологическом или социологическом понимании) этого объекта и функционирование соответствующих групп его элементов. Система взаимно переплетенных императивов ПОЛКОРР (латентного образа действия, общественной толерантности и др.) - асимметричная, но не лишенная гармонии и внутренней логики структура, которая делает возможным существование клептократии и лутократии.

Сопоставление лутократии и клептократии позволяет выявить целый ряд их общих черт. Оба способа властвования имеют общую (с определенными оговорками) референтную группу - плутократию. Социальная идеология обеих строится на императивах общественного паразитизма и "коллективного индивидуализма", культе

стр. 87


быстрого обогащения и разрушении регулятивного элемента политсистемы. Их функционирование отличается агрессивно-экспансионистской активностью и уникальными способностями к социальной мимикрии. Организационно- административные конструкции рассматриваемых форм властвования также близки - жесткий централизм (свойственный скорее военному, нежели деловому, политическому или государственному видам управления), который утвердился на нижних этажах этих систем, и "клубная", квазиплюралистическая разновидность менеджмента - на верхних. Лутократию и клептократию сближают неоархаическая основа их нынешнего социокультурного положения, регрессивные векторы общественного развития, роднит образ "транзитного гостя из далекого прошлого".

Вполне сравним и материально-нравственный ущерб, наносимый обществу анализируемыми видами власти. Демонстрируя готовность мириться с ограниченными "дозами" НЭК и коррупции, социально активные слои африканских стран (как правило, представляющие другие формы организации власти) единым фронтом выступают против лутократии и клептократии, если попытки последних утвердиться в политической и хозяйственной сферах начинают переходить границы дозволенного.

О близости лутократии и клептократии говорит их постоянное сотрудничество на операционном уровне, обмен кадрами, сопоставимый образ жизни лидеров криминально-экономического и виртуально-политического андерграундов. Однако, как показывает опыт Нигерии, факт взаимодействия и многочисленные черты сходства обеих "кратий" отнюдь не свидетельствуют, что они генетически неразрывны и тем более идентичны.

Различия и конфликтное сосуществование лутократии и клептократии обусловлены, во-первых, субстанционными противоречиями между самими системами негативной экономики и коррупции. Во-вторых, разнотипными группами социальных агентов и соответствующими им субкультурами. В- третьих, отнюдь не всегда совпадающими целями, методами, приемами и технологиями профессиональной деятельности. В-четвертых, малосопоставимыми характеристиками политической зрелости и экономической уязвимости, стратегиями выживания и уровнями внедренности в политсистему. Так, в своем нынешнем виде нигерийская лутократия (как социальная группа - коллективный держатель части неполитической власти) может с большими оговорками претендовать на лидирующие позиции только в социально- экономической области. В социально-политической сфере эта категория остается "вещью в себе" и в лучшем (для нее) случае может стремиться лишь к статусу контр-элиты. Что касается клептократии (которая давно превратилась в политическую "вещь для себя"), то она более или менее успешно играет роль квазиэлиты. В-пятых, геоэкономической и геополитической ориентациями. Нигерийская лутократия все активнее включается в международное разделение (криминального) труда; клептократия, со своей стороны, предпочитает держаться за "почву" (разумеется, не ограничиваясь только внутренними делами), ибо именно юрисдикция государства и ряда других институтов национальной политсистемы позволяет ей оставаться властной структурой. В-шестых, системными свойствами анализируемых объектов. Один из них (лутократия) - изначально и последовательно антисистемен, а другой (клептократия) - диалектически сочетает в себе явно антисистемные качества с пока еще не исчерпанными адаптационными политическими возможностями. Гипотетически это можно объяснить разными эпохами и общественными условиями их генезиса. Архетип клептократии, вероятно, начал складываться в зрелых вождествах или даже скорее в ранних государствах, а эмбриональная лутократия (точнее, "протолутократия"), предположительно, уже существовала в более ранние периоды общественного развития.

Несовпадение стратегических целей, рассогласованность в тактических действиях и общая конфликтность бытия лутократии и клептократии ограничивают перспективы их интеграции (но не тактического союза) для нанесения кумулятивного

стр. 88


удара по обществу. Данное обстоятельство снижает вероятность зарождения соответствующего синергетического эффекта и осуществления в той или иной развивающейся стране "великой криминальной революции", которая почти наверняка обернулась бы грандиозной социальной катастрофой.

В обозримом будущем контуры африканской лутократии, клептокраии и плутократии почти наверняка будут заметно трансформироваться вследствие серьезных сдвигов в восприятии этих объектов. Теоретические "скелеты" рассматриваемых феноменов начнут видоизменяться благодаря наполнению таких высокоабстрактных категорий, как собственность, богатство, власть, управление, преступление, принципиально новым содержанием. С большой долей уверенности можно, например, предположить, что в соответствии с процессами резкого увеличения социально-управленческой роли информации и "демонетаризации" экономики будут существенно откорректированы представления о правах и отношениях собственности, владения, распоряжения. Параллельно с "обезличиванием" власти нарастающими темпами будет действовать тенденция к распространению анонимного и хорошо закамуфлированного частного и корпоративного богатства. При этом показная роскошь и имущественная "гигантомания" плутократов, вероятно, уступят место потреблению раритетных и уникальных продуктов, отличающихся сверхвысоким качеством. Но главное - почти наверняка ускорится развитие процессов дематериализации богатства. Не исключено, что грядущая революция в системе ценностей может увенчаться возвышением духовной ипостаси богатства либо более скромными результатами - увеличением значимости таких нематериальных и нетрадиционных форм "богатства", как социальная свобода выбора, мировоззренческая независимость или реализованное право на частную жизнь.

Дальнейшее формирование лутократии и клептократии должно определяться, наряду с внутренней логикой развития самих этих явлений, воздействием среды, прежде всего воплощающейся в местных политических системах. Серьезная трансформация последней была вызвана осуществлявшимся в конце XX столетия постепенным переходом к гражданским институтам квазидемократического руководства, частичной сменой правящих элит, перестройкой механизма принятия политических решений. В ряде регионов развивающегося мира структура политического руководства начала конструироваться на многозвенной, плюралистической основе; одновременно декларировалось усиление правовых и некоторое ослабление волевых начал власти, поддержание ее (власти) легитимности, а также широкое делегирование по вертикальным и горизонтальным азимутам.

Новый этап демократизации формального, а отчасти и реального механизмов политического управления, вероятно, расширит для клептократии возможности социального маневра и использования ставших уже традиционными противоречий между военными и гражданскими элитами; законодательной и исполнительной властями; центром, регионами и органами местного самоуправления; конкурирующими партиями и другими общественно- политическими организациями; этноконфессиональными группами интересов; социально-классовыми силами, отстаивающими альтернативные политические линии.

Будущее клептократии и лутократии во многом зависит от реализации стратегических и тактических программ государства, направленных на борьбу с этими явлениями, а также от позиции ведущих неправительственных организаций и общественности. В кратко- и среднесрочной перспективе социальные агенты коррупции и негативной экономики вряд ли покинут властную сферу, но их воздействие на политику и хозяйство может быть ограничено. Так, позиции клептократии, по всей видимости, окажутся ослабленными, если правительства развивающихся стран значительно сузят область применения основных инструментов экономической коррупции и универсальных законов политической коррупции, а также сведут к минимуму

стр. 89


политическую функцию денег. Совершенствование уголовного и хозяйственного законодательства, системные и более решительные действия правоохранительных органов, определение "антикриминального" ориентира в эволюции общественного сознания, очевидно, также будут содействовать постепенному устранению традиционных разновидностей лутократии и клептократии. Наконец, война с коррупцией, негативной экономикой и адекватными им формами организации власти может принести позитивные результаты, но только в том случае, если это будет опираться на международные учреждения соответствущего профиля и правоохранительные органы ряда зарубежных стран, а также постоянно верифицироваться.

Второй эшелон сил воздействия внешней среды на лутократию и клептократию охватывает мировую политическую систему и отражает - с поправкой на страновую специфику - многие изменения, происходящие в планетарных формах организации власти. Международное измерение лутократии и клептократии высвечивает процессы транснационализации первой и ее прогрессирующего включения в "мировое неокриминальное сообщество", а также глубокий отпечаток, накладываемый на оба рассматриваемых объекта глобальным цивилизационным кризисом и асоциальной частью политического универсума 19 .

Теории устойчивой "некрофилии" мирового социума демонстрируют свою популярность и часто воплощаются в футурологических сценариях планетарного хаоса, тотальной деструкции и системного дисбаланса общества. Им присущи идеи необратимой фрагментации и дегуманизации общества, отчуждения и одичания его представителей, фатализм и патологическая агрессивность которых, в сущности, являются комбинированным следствием торжества "свободы без ответственности", аномии и безудержной деэтатизации.

Перспективы существования клептократии и лутократии логически могут увязываться с процессами перестройки промышленной цивилизации, трансформацией понятия национального суверенитета и международной правовой системы, а также становлением "постиндустриального" (либо "информационного", "техногенного" и т.п.) общества. На будущее анализируемых объектов можно посмотреть через "магический кристалл" идей "конца истории", завершения эпохи Нового (европоцентричного и "буржуазного") времени, "демодернизации мира". Однако установление нового мирового порядка, воцарение постсоциального мира (в том виде, в каком он представлется в самом конце XX в.) и соответствующие изменения в политическом мироустройстве и мировоззрении, по всей видимости, не подразумевают быстрой и полной ликвидации клептократии и лутократии. Во-первых, потому, что оба эти явления воплощают в себе влиятельные, организованные и быстро перегруппировывающиеся силы, интересы которых во многих странах представляет мощное лобби. Во-вторых, поскольку социальные агенты НЭК и коррупции, видоизменяясь вместе с обществом, накопили опыт активной обороны, который позволяет им не только защищать свои "экологические ниши", но и периодически переходить в контрнаступление. В-третьих, временная фора для дальнейшего развития планетарных форм клептократии и лутократии обусловлена наличием более актуальных проблем, нерешенность которых грозит гибелью всего мирового сициума.

Сочетание "живучести" клептократии и лутократии как глобальных социальных феноменов с качественно новой ролью информации и фундаментальных знаний в мировом общественном развитии позволяет предположить, что в недалеком будущем серьезным изменениям подвергнется сама идеология "войны" с коррупцией и негативной экономикой. При этом, если страновые алгоритмы эффективного наступления на НЭК и коррупцию еще какое-то время могут основываться на комбинациях таких традиционных инструментов, как законодательство, правоохранительные органы, политические учреждения, общественное мнение, СМИ, то задачей планетарного (т.е. в данном случае повышенного) уровня борьбы становится расшифровка

стр. 90


"генетических кодов" клептократии и лутократии, а также уяснение механизмов их воспроизводства.

Отсюда возникает необходимость разработки принципиально новых классификаций и типологий рассматриваемых форм организации власти, а также периодизации их развития и всеобъемлющего системного анализа объектов исследования. Данный комплекс аналитических операций может быть выполнен в ходе изучения именно планетарных форм клептократии и лутократии, что, в свою очередь, должно обозначить новые подходы для следующего витка исследований их теоретически чистых и страновых моделей.

Одним из важных результатов дискуссии стало давно назревшее с точки зрения теоретического анализа процессов социальной деструкции и вполне уместное в методологическом плане предложение приступить к разработке нового научного направления, комплексным объектом которого послужили бы негативные явления и антисистемные тенденции общественного развития. В этом смысле высказанная в ходе дискурса инициатива по проведению "широких научных обобщений" и созданию мультидисциплинарной теории, которая специально изучала бы "теневые" явления в обществах различных типов, перекликается, например, со звучавшими еще в конце 1980-х и середине 1990-х годов призывами дополнить классическую криминологию такими направлениями, как экономическая криминология и политическая криминология. Глобальные масштабы распространения теневой экономики и коррупции, а также подготовительная работа и потенциал группы отечественных специалистов соответствующего профиля, вероятно, делают реализацию этой идеи не только теоретически оправданной, но и практически выполнимой.


ПРИМЕЧАНИЯ

1 S.Henry. The Hidden Economy. L., 1978.

2 Тревоги мира. Социальные последствия глобализации мировых процессов. Доклад ЮНРИСД, подготовленный для всемирной встречи на высшем уровне в интересах социального развития. 1995. М., 1997, с. 70-71.

3 А.Н. Олейник. Издержки и перспективы реформ в России: институциональной подход. [Институт "Открытое общество"]. М., 1997, с. 6.

4 The Guardian (Lagos), 01.12.1980.

5 Тревоги мира., с. 82.

6 A. Klein. Trapped in Traffick: Growing Problems of Drug Consumption in Lagos. - Journal of Modern African Studies. Vol. 32, 1997. N 4, p. 42.

7 Д.А. Ли. Преступность как социальное явление. М., 1997, с. 42; А.А. Давыдов. Модульный анализ и конструирование социума. М., 1994, с. 126-131.

8 Организованная преступность. Под ред. А.И. Долговой, С.В. Дьякова. М., 1989, с. 48, 55.

9 Р. Gastrow. Organised Crime in South Africa. An Assessment of Its Nature and Origins. ISS Monograph Series. N 28, August 1998. Cape Town, 1998, p. 36-60.

10 Nigerian White Collar Crime. Hearing Before the Subcommittee on Africa of the Committe on International Relations House of Representatives. One Hundred Fourth Congress. Second Session. September 11, 1996. U.S. Government Printing Office. Washington, 1997, p. 44-45, 47.

11 Н. Bretton. Power and Politics in Africa. Chicago, 1973, p. 24.

12 С. Clapnam. Third World Politics. London, Sydney, 1985, p. 48-59.

13 The Transparency International Corruption Perceptions Index 1999 - Framework Document. Dr. Johann Graf Lamb.sdorffon behalf of Transparency International, October 1999. www. gwdg~uwvw/1999 - cp /- fd. pdf.

14 Россия и коррупция: кто кого? М., 1999, с. 60-61; М. Левин, Г. Сатаров. Явление коррупции в России. - Независимая газета. 02.10.1997, с. 1,5.

15 J. Waterbury. Endemic and Planned Corruption in a Monarchical Regime. - World Politics. Vol. 25, 1973, N 4, July, p.534-547.

16 V.T. Le Vine. Political Corruption. The Ghana Case. Stanford, 1975, p. 13.

17 J.C. Scott. Commarative Political Corruption. Prentice-Hall, 1972, p. 81-82, 84-86.

18 Structural Adjustment Programme in a Developing Economy. The Case of Nigeria. Ed. by Adedotun O. Phillips & Eddy C. Ndekwu. Ibadan, Nigerian Institute of Social and Economic Research, 1987.

19 А. И. Неклесса. Ответ России на вызов времени: стратегия технологической конверсии. М., 1997, с. 20, 23, 26.

 


Новые статьи на library.by:
СОЦИОЛОГИЯ:
Комментируем публикацию: ФЕНОМЕН И МЕХАНИЗМЫ ДЕСТРУКТИВНОГО РАЗВИТИЯ ОБЩЕСТВ ПЕРЕХОДНОГО ТИПА (К ИТОГАМ ДИСКУССИИ)

© Л.В. ГЕВЕЛИНГ ()

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

СОЦИОЛОГИЯ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.