Источником для изучения ментальности может быть все, созданное человеком и сохранившее дух своего творца ¹ . Во всех типах, родах, видах исторических источников в той или иной степени оказывается зафиксированной ментальность человека (или любого коллектива), участвовавшего в их создании.

Для историка важнейшими являются словесные источники, поскольку именно слово выступает хранителем интеллекта. В XIX в. письменные источники часто именовали "говорящими" - в отличие от вещественных "немых" памятников ("немые свидетели прошлого"). Это обозначение, конечно же, весьма условно. "Говорящие источники" - это, скорее, фоно-документы (мы к ним еще обратимся). Но мысль о том, что словесные памятники суть важнейшие для историка, глубоко справедлива. Неслучайно И. А. Бунин в своем стихотворении "Слово" так сказал об этом: "Молчат гробницы, мумии и кости, // Лишь слову жизнь дана. // Из древней тьмы, на мировом погосте // Звучат лишь Письмена" ² .

Словесные источники значительно отличаются друг от друга по форме и содержанию. Они могут быть устными и письменными, а также звуковыми, художественными и деловыми, поэтическими и прозаическими и т. д. По классификации исторических источников к ним относятся памятники лингвистические, фольклорные, письменные и фонодокументы. Но все они объединяются тем, что главным средством выражения содержания в них является слово как первый признак сознательной, разумной жизни, как средство воссоздания и выражения человеком его собственной ментальности, его духовного мира.

Русский народ издавна понял и по-своему оценил роль слова, посвятив ему такие выразительные пословицы, как "Слово - олово!" (то есть весомо, веско), "Слово - закон, держись за него, как за кон!" (то есть за кол), "Не дав слово - крепись, а дав - держись" и мн. др. "В начале бе Слово!" - гласит евангельская истина. "Слово - провозвестник ума" - уже в XVIII в. эта пословица была занесена в рукописные сборники. Не владей человек словом - как бы выразил он и донес до других людей свои мысли, идеи, знания, чувства, впечатления, мнения, суждения, то есть все то, что и составляет ментальность человека? ³

Рассмотрим подробнее различные типы, роды, виды словесных источ-

Пушкарев Лев Никитич - доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник-консультант Института российской истории РАН.

стр. 127

ников для изучения ментальности советского народа в годы Великой Отечественной войны для того, чтобы определить их источниковедческую ценность. Начнем с лингвистических источников, ибо язык является важнейшим средством человеческого общения, мышления и выражения.

Язык исполняет не только коммуникативную функцию, но и служит средством выражения образного отношения человека к жизни, обладает особой меткостью и выразительностью, является поэтической формой видения мира.

В русском языке периода Великой Отечественной войны возникло много терминов, по-новому зазвучавших в то время и выразивших отношение народа к происходившим событиям. Таково определение "Великая Отечественная война", давшее основную оценку явления. В этом определении - и несомненно ощущаемая связь с Отечественной войной 1812г., и подчеркивание гораздо большего значения войны 1941-1945 гг. по сравнению с 1812-1813 гг., его исторического смысла для самого существования народа. По-новому зазвучали в дни войны и русские имена. Так, традиционное русское имя "Иван" стало противопоставляться немецким именам "Ганс" и "Фриц" - именно так обычно именовал русский человек фашистских солдат. "Ванюшей" нередко называли на фронте шестиствольный миномет. "Катюша" - имя, взятое из песни М. Исаковского и М. Блантера, - стало названием реактивного миномета. Так же называли на фронте и кресало, широко использовавшееся в первый период войны во фронтовом быту. "Катюша" стала своеобразным символом мощи советского народа, его уверенности в победе ⁴ .

Нельзя не отметить и организующее значение слова в составе официальных документов, рассчитанных на массовое восприятие. Конечно, коммунистическая система в своих целях творила героические символы войны ⁵ , но все равно - чеканные лозунги, звучавшие в правительственных и партийных документах того времени, формировали менталитет советского народа, выражали самые заветные его помыслы: "Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!" - эти и другие сходные лозунги несмотря на целенаправленное насаждение их идеологическими структурами по-своему выражали ментальность советского народа, искренне и глубоко верившего в священный характер войны за освобождение Отечества: "Идет война народная, священная война!".

Солдаты, сражаясь с фашизмом, не задумывались о той идеологической обработке, которой подвергался советский народ. Их духовный мир был светел и возвышен, мысли чисты и глубоки, и пропаганда не затрагивала самых сокровенных гражданских чувств фронтового поколения.

Фольклор военного времени был важнейшим источником для изучения ментальности советского народа в эти годы. Непосредственно откликаясь на события тех лет, самодеятельное искусство слова выражало мысли и настроения народа-воина, народа-труженика. Отечественная война активизировала душевные силы людей и вызвала к жизни поэтические отклики на трагические и героические события эпохи. Художественная самодеятельность на фронте, рукописные боевые листки и журналы, фронтовая и местная периодика, письма, дневники и рукописные песенники - вот где сохранялся фронтовой фольклор, массовое художественное творчество советского народа.

Это творчество развивалось и существовало параллельно с профессиональным, тесно взаимодействуя с ним. Известны многочисленные "продолжения", "ответы", и "отклики" на "Катюшу", "Землянку", "Огонек" и многие другие произведения советских поэтов. Они, конечно, несопоставимы по своим художественным достоинствам с оригиналами, да их и не следует сопоставлять: это - произведения разных сфер искусства. Но и в безымянных песнях Великой Отечественной можно найти много примеров волнующих и берущих за душу откликов на события тех лет. Вот одна из таких песен, возникшая в первые месяцы войны: "Милая, не плачь, не надо, // Грустных писем мне не шли. // Знаю я, что ты не рада // Без любимого вдали. // Верь, что время быстро пролетит. // Разгромим врагов своей страны, // До ворот Берлина полк дойдет, // Ну, а там - конец войны!"

стр. 128

Произведения, подобные этому, многое могут сказать о ментальности военного времени, о готовности народа к подвигу во имя Родины. Показательно, что уже летом 1941 г. высказывалась твердая убежденность: "до ворот Берлина полк дойдет", правда, никто не мог тогда даже предположить, что путь к Берлину растянется на 1418 дней. А как характерно для этих первых месяцев (а именно тогда была записана песня) наивное убеждение в скором окончании войны ("Верь, что время быстро пролетит...") - эта вера вытекала из ура- патриотических песен, утверждавших, что "Мы врага разобьем малой кровью, могучим ударом".

Для характеристики ментальности имеют значение все жанры фольклора. Среди них особое место занимает песня - как маршевая, героико-эпическая, так и лирическая. Именно маршевые героические песни привлекли к себе особое внимание фольклористов. Они и полнее собраны, и лучше изучены. Конечно, они тоже важны для исследования таких качеств, как патриотизм, высокое осознание важности освободительной войны для судеб народа и т. д. Именно эти песни подвергались в первую очередь идеологической обработке со стороны соответствующих структур. Для характеристики же душевных сторон ментальности наибольшее значение имеют лирические жанры фольклора, полнее раскрывающие и внутренний мир бойца, и душевное состояние тружеников тыла, показывающие народ с его затаенной и скрываемой от нескромных взглядов стороны.

Песни этого периода не были простым повторением сводок информбюро о ходе военных операций. Лишь самые решающие даты войны - ее начало и ее конец - получили художественное отображение в народной песне. Например: "Двадцать второго июня ровно в четыре часа // Киев бомбили, нам объявили, что началася война!" или частушка: "Под моим окном цветет // Сирень голубая. // Мы победы дождались // Девятого мая!" В целом же слово народа было обобщенным отражением эпохи, а не ее документальной хроникой.

Исследователи давно уже отметили общность процессов, происходивших в фольклоре Великой Отечественной войны не только у разных народов СССР, но и вообще у всех славянских народов, сражавшихся против фашизма ⁶ . Драматизм событий военных лет и непомерные людские страдания в годы войны привели к созданию произведений, в которых трагизм положения сочетался с героизмом поведения человека, душевная боль и горе - с непоколебимой верой в конечную победу.

Есть еще одна черта фольклора военных лет, характерная для ментальности советского народа, - отсутствие в нем националистической узости, национального эгоизма. Мы сражались с фашизмом как с социальным злом, с политическим течением, как с террористической диктатурой монополистического капитализма, не имеющей национальной окраски. Поэтому, особенно на первом этапе войны, очень многие русские воины не связывали понятие "фашист" с немецким народом, и потому образ врага в русском фольклоре в начале войны был лишен определенных этнических черт. "Фрицы" и "Гансы" в языке того времени и в фольклоре по сути дела были просто именами. Их применяли не только к солдатам и офицерам немецкой армии - мне приходилось сталкиваться на фронте со случаями, когда бойцы говорили о "румынских фрицах" или об "итальянских Гансах". Но вскоре слова "фриц", "ганс", "немец" в солдатской речи стали уже синонимами терминов "захватчик", "мародер", "фашист". "Враг-фашист" постепенно начал превращаться во "врага-немца". А когда началось освобождение русской земли от захватчиков-оккупантов, когда воины своими глазами увидели, что нес с собою так называемый цивилизованный народ, "враг-немец" изменился уже во "врага-зверя". Особенно это относилось к фашистским главарям - Гитлеру, Геббельсу, Риббентропу, Герингу, Муссолини, Антонеску и другим, которые вызывали гнев и ненависть, жестоко высмеивались и бесповоротно осуждались.

В то же время рядовые немецкие солдаты пока еще трактовались как покорные и одураченные исполнители воли бесноватого фюрера. Во фронтовых песнях об обманутом немецком солдате, погибающем от русских

стр. 129

снегов и морозов под Москвой, Ленинградом и Сталинградом, отчетливо прослеживаются нотки сочувствия. Однако и с рядовых фашистских солдат не снимается ответственность за те преступления, которые они совершили на нашей земле. И хотя ненависть к врагу и культивируемая политорганами и командованием жажда личной мести у советских воинов были главной пружиной всей идеологической пропаганды в Советской армии, хотя тема возмездия за все ужасы войны, за смерть близких, за разруху была одной из основных в агитации и партийной пропаганде, мы не встретим в песнях, частушках и во всем военном фольклоре отрицательного образа немецкого крестьянина или рабочего, немца вообще, где бы весь немецкий народ изображался ответчиком за злодеяния фашистов. Правда, отдельные черты германской бытовой культуры были тонко подмечены русским солдатом. Мне встретилась такая, например, частушка: "Ой, Германия, Германия, // Не дождешься ты побед: // Ты воюешь, как торгуешь, - //С перерывом на обед!"

Говоря о фольклорных публикациях, нельзя не отметить, что они изобилуют фактами и произведениями, прославлявшими Сталина. Все это создало превратное, однобокое представление об отношении к нему народа. Фольклористы в свое время прямо утверждали, что главным героем фольклора военных лет был Сталин. Так ли это? Имя его, конечно, встречается в военном фольклоре, но в первую очередь в маршевых песнях, которые отнюдь не исчерпывают фронтовой фольклор. Да, солдаты маршировали под песни, подобные "Маршу артиллеристов" ("Артиллеристы, Сталин дал приказ") или "Маршу добровольцев", написанному С. Гудзенко: "Добровольно в строй мы встали, // Мы на бой с врагом пойдем. // Нас ведет товарищ Сталин, // Наш отец и наш нарком".

Я служил вместе с Гудзенко в одной части. Он рассказывал мне, как была создана эта песня: его вызвал к себе батальонный комиссар и приказал через два дня принести ему песню о нашей Коммунистической дивизии. Он этот текст принес, и под него мы в приказном порядке и маршировали. Но - одно дело петь песню в строю по приказу "Запевай!" и совсем иное - петь для себя, то, что душа просит. Вот и пели бойцы совсем иные песни, а если и упоминалось в них имя Сталина, то только для того, чтобы выразить свою преданность Родине. Имя Сталина встречается преимущественно в авторском, индивидуальном творчестве, которое в сущности, только соприкасается с фольклором - в стихах, песнях, письмах и пр. Публикаторы же фольклорных текстов именно эти произведения и включали в книги. Тем самым они - вольно или невольно - засоряли фольклорный фонд. Поэтому перед исследователями стоит задача заново пересмотреть полевые записи и не основываться в своих выводах только на опубликованных текстах - они и неполны, и односторонни.

Нет, не Сталин и не партия были центральным образом фронтового фольклора, а сам народ-воин, кровью своей искупивший ошибки и просчеты партии в период подготовки к войне, отсутствие боевого опыта в первые месяцы войны, стремление военачальников блеснуть быстрыми победами на заключительном этапе военных действий, политические амбиции верховного главнокомандования в его стратегическом соревновании с союзниками. Защитник Родины в солдатской шинели, народный мститель-партизан, боевые подруги солдата- санитарки и телефонистки, мать- труженица, верная возлюбленная - вот кто истинный герой фронтового фольклора.

Показательно сопоставление фронтового фольклора с солдатскими и казачьими песнями XVII-XX веков. Старые военные песни полны жалоб на тяготы военной службы, мотивов тоски и одиночества, испытываемыми рекрутами, осознания бессмысленности войны и неоправданности жертв. Фронтовой же фольклор 1941-1945 гг. наполнен не мотивами страдания, а активным, творческим отношением к своему ратному подвигу. Это не значит, конечно, что в песнях военных лет совсем не звучала тоска по возлюбленной, по дому, опасения за судьбу оставленных родителей, предчувствия возможной смерти и пр. Все это было, но не это определяло общий настрой военной песни. Фронтовой фольклор прославлял узы боевого

стр. 130

товарищества, взаимную выручку в бою, силу и мужество защитника Отечества, которого даже в смертный час не покидает сознание честно исполненного долга.

О письменных источниках существует обширная литература. Их высокий научный потенциал давно уже признан исследователями. Однако они рассмотрены довольно односторонне и неполно. Укажем на основные направления исследовательского поиска в этом вопросе и прежде всего отметим, что практически все письменные источники всех родов и видов могут содержать в себе материал для характеристики ментальности советского народа.

В силу известных причин едва ли не главным видом письменных источников для характеристики взглядов и настроений советских бойцов служат донесения и материалы политорганов: именно через них стали известны многочисленные факты героизма. Они дают богатый материал для характеристики идей патриотизма и беззаветного подвига во имя Родины и пр. Но в то же время они сообщают гораздо меньше о личной жизни бойцов. Их мысли и чувства, настроения и переживания, как правило, слабо учитывались в подобного рода документах. Поэтому для характеристики ментальности большое значение имеют документы личного происхождения - мемуары, воспоминания, дневники и письма ⁷ .

Среди них наибольшим вниманием историков, особенно военных, пользуются мемуары и воспоминания. Литература по этой теме насчитывает сотни работ, а сами мемуары, особенно крупных военачальников, многократно переиздавались. Эта разновидность личных источников дает материал для характеристики ментальности советского народа как для военных дней, так и для времени создания мемуаров уже в послевоенный период одновременно. Поэтому требуется определить, что в этих мемуарах относится к годам войны, а что привнесено в воспоминания позднее. При этом, конечно, важно учесть несовершенство памяти, классовую, партийную или групповую принадлежность автора-мемуариста как в дни войны, так и в более поздний период, образование и культуру автора, круг его интересов, широту знаний, уровень осведомленности, личные качества (скромность, добросовестность, совестливость и пр.), степень документализации мемуаров (многие из них писались не только по личным впечатлениям, но и на основе использования документов) ⁸ .

Основной источник мемуаров - память, явление в высшей степени несовершенное и своеобразное. Иногда запоминаются мелочи, а главное бывает безвозвратно потеряно. Память связана с эмоциональным восприятием события, а не с сюжетной его стороной. К тому же, записывая воспоминания о прошлом, мемуарист не в силах отвлечься от настоящего. Недаром К. Симонов, работая с воспоминаниями ветеранов, все время старался дознаться, "что он видел, чувствовал, переживал, как он смотрел на вещи тогда - это особенно важно восстановить, как он считал тогда!" ⁹ . И это создает сложности при использовании мемуаров для восстановления ментальности периода войны: отделить "сегодняшнее" от "вчерашнего" бывает трудно.

Гораздо ближе к событию (и, следовательно, точнее и информативнее) дневники ¹⁰ . Но, во-первых, на фронте они велись крайне редко, конспективно, излагали преимущественно фактическую сторону событий и имели мало оценочных характеристик. Рядовому составу вести дневники вообще запрещалось, а когда солдат все же начинал их вести и при очередной определенной уставом проверке личных вещей этот дневник обнаруживался, то он подлежал уничтожению как не входящий в список "необходимого и достаточного" ¹¹ . Во-вторых, дневники вели лишь те офицеры, которые имели возможность для этого. Это были, главным образом, врачи ¹² и другие работники медучреждений, партизаны, работники вспомогательных служб, высшие политработники и т. д. Одним словом, те, кто не принимал постоянного участия в боевых действиях. Все это значительно ограничивает ценность дневников, хотя и не лишает их определенного значения как источника. Дневники писались "для себя", поэтому

стр. 131

они гораздо откровеннее мемуаров. Правда, и в них имеется элемент самоцензуры. Но это было характерно для всех документов личного происхождения - все боялись "сболтнуть лишнего".

Самым же важным и информативным изо всех источников личного происхождения для исследования ментальности являются, конечно же, письма ". Интимный характер письма дает возможность историку глубже проникнуть в самые сокровенные хранилища души человека, раскрыть его истинное отношение к событиям, использовать эти письма в качестве заслуживающего доверия источника. Письма предоставляют нам возможность проследить эволюцию мироощущения автора и тем самым установить своеобразие социально-психических процессов, протекавших в сознании советского народа. При этом именно субъективность письма оказывается не недостатком, а достоинством в ряду других источников личного происхождения.

Классификация писем достаточно разнопланова. Главное их достоинство как источника - это то, что они дают возможность раскрыть ментальность человека как бы изнутри, выявить "человеческое содержание социальной культуры" ¹⁴ .

Источниковедческий анализ писем фронтовиков уже начат исследователями ¹⁵ . К этому хотелось бы добавить некоторые личные наблюдения. Так, исследователи неоднократно утверждали, что ценность писем с фронта состоит в том, что солдаты "не скрывали тяжести боев и горечи поражений", что они подробно писали о трудностях солдатского быта, о страданиях и потерях и т. д. Но таких откровенных писем было немного. Писавшие знали, что военная цензура не дремлет. А главное, в письмах к родным солдаты приукрашивали военный быт, стараясь их не волновать, уверяли, что они сыты, в безопасности и пр. Психологически это можно понять, но исследователь должен учитывать все эти особенности и не доверять слепо всему тому, что было написано в письмах.

Гораздо более откровенны и информативны письма к друзьям-фронтовикам же: перед ними можно было и не лукавить, они все сами хорошо понимали и жили в тех же условиях. Но письма с фронта на фронт почти не сохранились.

Конечно, письма фронтовиков важны исследователю ментальности тем, что они дают возможность полнее и точнее восстановить живой образ человека в его неповторимой индивидуальности, а тем самым и воссоздать ментальность народа. Конечно, надо учитывать и то, что не все письма доходили по назначению, что самые важные для историка, как правило, задерживались военной цензурой. Существующие же большие комплекты опубликованных писем с фронта тенденциозны и неполны. Публиковалось лишь то, что было нужно идеологическим структурам. Это не было фальсификацией ("правильные" письма тоже существовали), мы можем понять и этот подход публикаторов к своим задачам, но оправдывать его нельзя. Добросовестность научного работника требует полноты публикации источника. "Фигура умолчания" лишь искажает истину и лишает публикацию научного значения. Поэтому перед нашей наукой стоит задача: заново опубликовать письма с фронта, без купюр, чтобы их можно было использовать для воссоздания ментальности советского народа. А ведь фонд военной цензуры в Центральном архиве Министерства обороны до сих пор, спустя более 50 лет после Победы, все еще закрыт для исследователей.

В заключение коротко скажу о фонодокументах, том типе источников, которые по праву можно назвать "говорящими". Слово написанное и слово звучащее неравнозначны ¹⁶ . Для ментальности важно не только то, что сказано, но и то, как это сказано. Фонодокумент обладает той же силой эмоционального воздействия, что и кинофотодокументы. Фонодокумент содержит информацию звукового характера о событии, явлении или факте действительности, полученную в результате звукозаписи. Звучащее слово - это тоже явление ментальности народа в определенный период его развития. Неслучайно голос Левитана, читавшего сводки Информбюро, стал звуковым символом эпохи - в народе диктора даже называли Салютаном,

стр. 132

когда он чуть ли не ежедневно оповещал страну о новых салютах в честь побед наших войск. И разве не отражает специфику того времени непрерывный стук метронома, передававшийся ленинградским радио в дни блокады?

В годы войны фонодокументы были еще мало распространены, но их значение как источника для изучения ментальности увеличивается с каждым днем. Историку важны и шумы, сохраненные фонодокументами дней войны- возгласы одобрения, звуки боя на концертах фронтовых бригад артистов, воссоздающие настроение слушателей и общую картину события. Фонодокументы дают возможность не только увидеть, но и услышать событие прошлого.

В последние годы появились исследования историко- психологического плана, ставящие своей целью рассмотреть самоощущение человека на войне, - это работы Е. С. Сенявской ¹⁷ . Автор изучил воздействие возрастной психологии на поведение человека в бою, выделив такие темы, как женщина на войне, национальные проблемы в армии, механизм формирования героических символов идеологическими структурами того времени. Заслугой автора является рассмотрение духовного облика фронтовиков в динамике - от начального периода войны до Дня Победы и послевоенного времени.

Сенявская избрала в качестве основного источника документы личного происхождения- мемуары, воспоминания, дневники и письма, которые рассматривает как "летопись боя и хронику чувств" (оценка поэта И. Уткина). Но "летописью боя" письма, как показано выше, не были. Сенявская разработала определенную схему мировоззрения и духовного облика фронтовика и наполнила ее яркими, вполне убедительными примерами, взятыми из заслуживающих доверия источников. Но сама эта схема подсказана автору не источниками - она подсказана писателями и публицистами. Следует учитывать, что все образы фронтовиков в их романах и повестях - это художественное обобщение, поэтический символ. Да и вообще использование художественного произведения в качестве исторического источника - вещь крайне деликатная, требующая высокого и отточенного источниковедческого мастерства.

Едва ли бесспорен вывод Сенявской, что фронтовое поколение оказалось "потерянным" - вывод, навеянный все теми же поэтами и писателями. Вот что пишет автор: "Они (ветераны войны. - Л.П. ) оказались "потерянным поколением" в послевоенные годы и воистину трагическим поколением в конце своего жизненного пути. Самое героическое во всей отечественной истории, самое "выбитое" на фронте - оно оказалось самым ненужным и опасным для системы после окончания войны, самым ненужным и третируемым ниспровергателем этой системы сегодня" ¹⁸ . Но так ли это?

Фронтовое поколение не было "потерянным", оно было необходимым - и стране, и обществу, и близким. Это поколение отстраивало разрушенные города, прокладывало новые дороги, и в жизни, и в науке. Автор назвал наше поколение "трагическим", - нам думается, что правильнее было бы его определить как "героическое". Да и не в том дело, как его назвать. Главное в другом: автор создал книгу о фронтовом поколении с большой любовью и искренней болью за нелегкую судьбу фронтовиков. Да, теперь мы знаем: нашей страной правили люди, использовавшие в своих личных целях светлые идеалы социализма. Да, многие героические символы создавались в целях оболванивания всего народа. Но фронтовое поколение и без этих символов знало, на что оно идет и за что борется. И никто не отнимет у фронтовиков сознания того, что это они выстояли в боях и затем восстановили разрушенную гитлеровцами страну.

Завершая обзор словесных источников по истории ментальности в годы Великой Отечественной войны советского народа, можно с уверенностью утверждать, что только комплексное исследование всех исторических источников, охватывающее методологические, источниковедческие и конкретно-исторические проблемы, способно дать положительные результаты для нашей темы.

стр. 133

Примечания

1. См. об этом подробнее DINZELBACHER P. (Hg.). Europaische Mentalitatsgeschichte. Stuttgart. 1993, S. XXV-XXVI.

2. БУНИН И. А. Собр. соч. Т. 1. М. 1965, с. 369.

3. ДАЛЬ В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 4. М. 1955, с. 221-223.

4. См. ЧЕРНЫХ П. Русский язык в дни войны: заметки собирателя. - Сибирские огни, 1946, N 4, с. 98-106; ДОМАНОВСКИЙ Л. В. Пословицы, поговорки, загадки, прозвища и меткие слова. В кн.: Русский фольклор Великой Отечественной войны. М.-Л. 1964, с. 240-266.

5. СЕНЯВСКАЯ Е. С. Героические символы: иллюзии и реальность. В сб. ст.: Мировосприятие и самосознание русского общества (XI-XX вв.). М. 1994, с. 164-186.

6. См. Советская этнография, 1948, N 2, с. 208-216; 1961, N 6, с. 127-128; 1962, N 3, с. 196-199; Ние бяхме партизани. Сборник от материали и спомени от Съпротивата. София. 1949; СТОИЛ ЕЛ. Народни партизански песни. София. 1955, и др.; ГУСЕВ В. Е. Идейно-эстетические особенности русского фольклора Великой Отечественной войны. В кн.: Русский фольклор Великой Отечественной войны, с. 304-308.

7. Правда, политорганы в свое время поняли значение писем для характеристики морального облика бойца и запрашивали военную цензуру об отражении в письмах умонастроений их авторов (см. СЕНЯВСКАЯ Е. С. 1941-1945: фронтовое поколение. Историко-психологическое исследование. М. 1995, с. 184-196).

8. См. подробнее ПОКРОВСКИЙ А. С. Мемуары. В кн. Профессионализм историка и идеологическая конъюнктура: проблемы источниковедения советской истории. М. 1994, с. 105-157.

9. СИМОНОВ К. Солдатские мемуары. М. 1985, с. 301-302.

10. См. их видовую характеристику: КУРНОСОВ А.А. К вопросу о природе видов источников. В сб. ст.: Источниковедение отечественной истории. 1976. М. 1977, с. 20-25; ДМИТРИЕВ С. С. Личные архивные фонды: виды и значение их источников. - Вопросы архивоведения, 1965, N 3.

11. САМОЙЛОВ Д. Люди одного варианта: из военных записок. - Аврора, 1990, N 1, с. 68.

12. См., напр., из дневника московского врача Е. Сахаровой. В кн.: Москва военная. М. 1995, с.657-687.

13. КЛЕЙН Н. Л. Письма - ценный источник. - Советские архивы, 1966, N 4, с. 101-102; ЖУЧКОВ Б. И., КОНДРАТЬЕВ В. А. Письма советских людей периода Великой Отечественной войны как исторический источник. - История СССР, 1961, N 4, с. 103-114.

14. ЕФИМЕНКО Э. П. Вопросы комментирования эпистолярных источников. В кн.: Принципы издания эпистолярных текстов. Вып. 3. М. 1964, с. 165; МАРАСИНОВА Е. Н. К вопросу о типологии и эволюции источников эпистолярного характера. В кн.: Историографические и источниковедческие проблемы истории СССР. М. 1987, с. 105- 116; ГУРЕВИЧ А. Я. Социальная психология и история: источниковедческий аспект. В кн.: Источниковедение: теоретические и методические проблемы. М. 1969, с. 386, 392.

15. САЛАМАТИН П. С. Фронтовые письма и корреспонденции в газету "Правда" 1941-1945. - Исторические записки. Т. 75. 1965, с. 243-255; САБЛИН В. А. Письма с фронта. (Пять лет работы студенческой группы "Поиск"), В сб.: Историография и источниковедение истории северного крестьянства СССР, Северная археография. Вып. VII. Вологда. 1979, с. 45-50; АЛЕКСЕЕВ В. В. Основные черты изучения эпистолярных источников в советской научной литературе 60-80-х годов. М. 1987; см. также итоговую историографическую работу в этой области: БОДИСКОВ.Х. Дневники и письма. В кн.: Профессионализм историка, с. 158.-197.

16. АНДРОНИКОВ И. Л. Слово написанное и сказанное. В кн.: Андроников И. Л. Я хочу рассказать вам... Изд. 2-е. М. 1965; МАГИДОВ В. М. Кинофотофонодокументы. В кн.: Профессионализм историка, с. 355-358.

17. СЕНЯВСКАЯ Е. С. 1941-1945: фронтовое поколение. Историко-психологическое исследование. М. 1995; ее же. Человек на войне: историко-психологические очерки. М. 1997; см. также ее же. Вера и суеверия на войне. - История, 1998, август, N 31, с. 1-3.

18. СЕНЯВСКАЯ Е. С. 1941-1945: фронтовое поколение, с. 167. Недавно вышел ее обобщающий труд: Психология войны в XX веке: исторический опыт России. М. 1999. Эта работа требует специального разбора.