ИЗДАНИЕ ПО СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

Статьи, публикации, книги, учебники по вопросам социологии.

NEW СОЦИОЛОГИЯ


СОЦИОЛОГИЯ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

СОЦИОЛОГИЯ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему ИЗДАНИЕ ПО СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2020-01-19

Последнее десятилетие отмечено появлением на российском книжном рынке новых периодических изданий, в которых интенсивно обсуждаются актуальные теоретико-методологические проблемы исторической науки. Они не только вводят отечественного читателя в круг методологических дискуссий, определяющих облик современной науки, но и предлагают свое видение стоящих перед нею задач.

К числу этих изданий, перечень которых открывает блистательный "Одиссей", прибавился ежегодник "Социальная история", издаваемый Центром социальной истории Института всеобщей истории РАН, Центром экономической истории исторического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова и Центром изучения новейшей истории России и политологии Института российской истории РАН при поддержке Международного института социальной истории в Амстердаме 1 . Вышедшие из печати три его выпуска не только демонстрируют масштабность и многоплановость этого издания, но и позволяют говорить об обоснованности претензий его инициаторов занять свою нишу в отечественной исторической периодике.

Во-первых, это в полном смысле международное издание. В трех его выпусках наряду с работами российских авторов опубликованы статьи исследователей из США, Германии, Италии, Нидерландов, Великобритании, что несомненно придает ему международный авторитет. Во-вторых, уже первые выпуски позволяют говорить о наличии у "Ежегодника" достаточно четко очерченной программы изучения социальной истории, содержащей две части: разработку теоретико-методологических и историографических аспектов этой проблемы и исследование с новейших методологических позиций ее конкретных сюжетов.

Выпуск I открывается статьей члена-корр. РАН А. О. Чубарьяна "Современные тенденции социальной истории", в которой подчеркивается, что именно на поле социальной истории, которая стала одной из наиболее популярных тем в мировой исторической науке, "происходит опробование новых подходов к истории в целом, выдвижение новых тем и методик, использование того инструментария, который в наибольшей степени соответствует современному этапу мировой историографии" (с. 7).

Различные стороны современного понимания социальной истории рассматриваются в статьях М. Ван дер Линдена и Я. Лукассена (Нидерланды) "Пролегомены к глобальной рабочей истории" (вып. I), Р. Прайса (США) "Историография, нарратив и XIX век" (вып. II), И.М. Савельевой и А.В. Полетаева "Микроистория и опыт социальных наук" (вып. II), Ч. Тилли (США) "Микро, макро или мигрень?" (вып. III). Интересный опыт обращения выработанных западной наукой методологических подходов к общему пониманию социальной истории России и стоящих перед ее исследователями задач содержится в статье А. К. Соколова "Социальная история России новейшего времени: проблемы методологии новейшего времени" (вып. II).


Могильницкий Борис Георгиевич - доктор исторических наук, профессор, зав. кафедрой древнего мира и средних веков Томского государственного университета.

1 Социальная история. Ежегодник. 1997. М., 1998, 368 с.; Социальная история. Ежегодник. 1998/99. М., 1999, 454 с.; Социальная история. Ежегодник. 2000. М., 2000, 351 с. Редакционная коллегия: К. М. Андерсон, Л. И. Бородкин (ответственные редакторы), И. Ю. Новиченко (ответственный секретарь), А. В. Полетаев, Н. Л. Пушкарева, Л. П. Репина, И. М. Савельева, А. К. Соколов, М. Ван дер Линден (иностранный соредактор).

стр. 155


Принципиальное значение для реализации первой части выше обозначенной программы "Ежегодника" имеет статья Л.П. Репиной "Смена познавательных ориентации и метаморфозы социальной истории". Это большое, помещенное в двух выпусках исследование, обобщающее получившие известность у специалистов многочисленные труды автора по "новой социальной истории" 2 , рисует эволюцию представлений о природе и содержании этой дисциплины за последние полвека.

Скажу больше. На 70 с лишним страницах своего исследования Л. П. Репина сумела в концентрированном виде показать весь комплекс основных проблем, характеризующих трансформацию современной историко-теоретической мысли. Не перечисляя их, подчеркну, на мой взгляд, главное. Авторский анализ раскрывает динамику этого процесса, протекающего в органическом взаимодействии всех составляющих его элементов. Это по своему содержанию интегративный процесс, включающий в свою орбиту различные научные школы и идейные течения.

Российскому читателю, привыкшему к лихим атакам на марксизм его вчерашних апологетов, а ныне с порога отвергающих его всякое научное значение, будет небезынтересно познакомиться с оценкой Л.П. Репиной роли марксизма в трансформации социальной истории. В частности, она указывает на выдающееся место в становлении "новой социальной истории" в Великобритании, которое принадлежит сформировавшемуся в 1940-1950-е годы марксистскому направлению в английской историографии. Впрочем, британская историография не представляла собой в этом плане нечто исключительное. Скорее здесь особенно ярко проявлялась тенденция, имевшая место и в других странах Запада в 50 - начале 60-х годов. Как отмечается в статье, "влияние марксизма распространялось на всю европейскую историографию того времени. Столь многое из марксистского социального анализа было воспринято немарксистами и даже враждебными марксизму критиками и нашло свое выражение в развитии целого ряда теорий среднего уровня, способных иметь дело с эмпирическими данными и с конкретными ситуациями в анализе индивидуальной и групповой деятельности, сочетая анализ структур с изучением общественного сознания, что всю социальную историю можно было бы назвать в той или иной мере "марксистской" (I, с. 43, сн. 66). (Здесь и далее в ссылках римские цифры обозначают выпуск "Ежегодника".)

В контексте трансформации социальной истории Л.П. Репина справедливо указывает на значение постмодернистского вызова, породившего бурный всплеск дискуссий, в особенности в американской историографии. Ибо речь здесь идет об угрозе самому существованию истории как научной дисциплины. В то же время пришествие постмодернизма привело к существенному расширению познавательных возможностей историка, оказало значительное влияние на его язык. Вот почему определение отношения к "лингвистическому повороту" представляется принципиально важным для понимания как современного состояния историко-теоретической мысли, так и перспектив ее дальнейшей трансформации. В статье это отношение формулируется как "средняя позиция", открывающая путь к качественному обновлению исторической дисциплины при сохранении и даже укреплении ее научного статуса.

В этой связи поднимается проблема кризиса исторической науки. Проблема, конечно, не новая, однако Л.П. Репиной удалось внести свой вклад в ее интерпретацию. "Кризис истории" она определяет как "вполне естественный и даже закономерный кризис роста дисциплины, которая значительно расширила сферу своего анализа и переживает трудности в определении методов и масштабов их применения, в разработке рабочих гипотез" и усматривает его проявления в предельной фрагментации исторического спектра, крайней методологической неустойчивости, заимствованиях отовсюду в поисках ответа на новые вызовы. Итогом "становится рождение новой парадигмы, с тем, чтобы начать новый цикл" (II, с. 19).


2 Их итоги подведены в монографии: Репина Л. П. "Новая историческая наука" и социальная история. М., 1998; ее же. Социальная история в историографии XX века: научные традиции и новые подходы. М., 1998.

стр. 156


Тем самым обозначается путь преодоления кризиса. Указывая на необходимость переопределения предмета истории, требующего конструктивной синтезирующей идеи, Л. П. Репина обосновывает перспективную интегральную программу, с которой связывается будущее социальной истории. По ее убеждению, "предельно широко понимаемая социальная история фактически превращается во всю историю и формирует перспективную научную парадигму исторического исследования". Такая история, заключает она, "станет, возможно, "новой историей" XXI века" (II, с. 38).

Это предположение органически вытекает из всего содержания статьи и безусловно имеет право на существование. Другое дело, насколько указанная парадигма может претендовать на общезначимость, да еще в проекции на все XXI столетие. Не может ли в наше время сосуществования многообразия исследовательских стратегий надежда на выработку общепризнанной в научном сообществе парадигмы истории обернуться новыми разочарованиями в профессиональном и социальном статусе нашей дисциплины? И не более ли отвечает современной историографической ситуации решение пусть не столь амбициозной, но не менее значимой задачи - выявления определяющих ее тенденций?

Л. П. Репина справедливо усматривает их в процессе интеграции в историческом познании, раскрытию логики которого, собственно, и посвящена вся ее статья. Думается, общий вектор лежащих в его основании методологических поисков последних десятилетий направлен в сферу складывающейся в рамках "новой научной истории" исторической антропологии. Именно эта дисциплина претендует сегодня на реконструкцию целостного образа прошлого как некоторой интегральной системы социокультурных связей и взаимозависимостей, ключом к пониманию которой является человек исторический.

Вместе с тем представляется, что "антропологический поворот" есть нечто большее, чем "очередная смена научных ориентиров" (I, с. 29). Речь здесь скорее должна идти о системном подходе, интегрирующем различные исследовательские стратегии. Ибо, как поясняет А. Я. Гуревич, "историческая антропология ориентирована на исследование картин мира, знаковых систем и основополагающих форм человеческого поведения, по большей части скрытых и не сформулированных четко" 3 .

Понимаемая таким образом историческая антропология выдвигается сегодня на авансцену исторических исследований, открывая новые возможности в изучении прошлого и, соответственно, новые грани в понимании человека и многообразных форм его чувствования и поведения.

Убедительным свидетельством тому служат материалы, помещенные в "Ежегоднике". Сошлюсь на статью влиятельного члена редколлегии немецкого журнала "Историческая антропология. Культура. Общество. Повседневность", одного из крупнейших специалистов в этой области Альфа Людтке "Что такое история повседневности? Ее достижения и перспективы в Германии" (вып. II). Раскрывая историко- антропологическое содержание обозначенного в названии статьи понятия, автор подчеркивает, что "центральными в анализе повседневности являются жизненные проблемы тех, кто в основном остались безымянными в истории. Интерес вращается вокруг их обыденных злоключений и несчастий, время от времени происходивших в их среде вспышек недовольства. Исследования повседневности описывают как тяжелый труд, так и праздничные развлечения как мужчин, так и женщин, как молодежи, так и стариков" (II, с. 77).

Персонажи истории повседневности, так называемые простые люди выступают в этом анализе и действующими лицами, и творцами истории. При этом А. Людтке указывает на любопытный аспект такого анализа, позволяющий видеть, как творцы истории становятся ее жертвами. Отсюда формулируется задача "понять историю как многослойный процесс, который воспроизводится и, в первую очередь, трансфор-


3 Гуревич А. Я. Двоякая ответственность историка. - Новая и новейшая история, 1997, N 5, с. 77.

стр. 157


мируется теми, кто является одновременно и объектами истории, и ее субъектами" (II, с. 99).

Но тем самым проявляется интегрирующая функция историко- антропологического подхода, так как подобная задача может быть решена только путем синтеза микро- и макроисследований. Отмечая, что "история повседневности призывает к воспроизведению всего многообразия личного опыта и форм самостоятельного поведения", немецкий ученый справедливо подчеркивает, что "при этом немедленные результаты действительно сосуществуют с долгосрочными эффектами человеческой деятельности, намеренные и ненамеренные последствия которых настигают людей и влияют на них самыми различными способами" (II, с. 100). Но это означает поиск еще одного, в настоящее время, пожалуй, наиболее эффективного пути решения глобальной задачи исторического синтеза.

Проблематика истории повседневности получила широкое отражение на страницах "Ежегодника". Правда, непосредственно под этой рубрикой помещена только одна большая статья "Повседневная жизнь советских людей в 1920-е годы" (вып. I), авторы которой С. В. Журавлев и А. К. Соколов рисуют яркую картину глобальных перемен, совершавшихся в стране после революции. Ее очевидным достоинством является стремление авторов объективно разобраться в этих переменах, показать их противоречивый характер, порождавший в повседневном поведении и мировосприятии рядовых советских граждан причудливую смесь революционного энтузиазма, веры в светлое коммунистическое будущее, растущего недовольства привилегиями новых властей, их произволом и т.п. Среди других поднимаемых в статье проблем - уровень политической культуры, религиозные и межнациональные отношения и т.п. Трудно переоценить значение этой проблематики для воссоздания подлинно объективной картины развития советского общества в 20-е годы, свободной как от былой апологетики, так и сменившего ее сплошного охаивания всего советского. Статья буквально насыщена живыми голосами прошлого, предостерегающими против всяких его поспешных однозначных оценок.

Проблематика истории повседневности поднимается и в ряде других статей, опубликованных в рецензируемом издании. Обращает на себя внимание помещенная во втором выпуске статья С. В. Журавлева "Иностранная колония московского Электрозавода в начале 1930-х годов: опыт микроисследования". В ней рассматривается формирование одной из самых больших в стране иностранной колонии, численность которой доходила до 180 человек (без членов семей работавших на Электрозаводе), реконструируется ее социальный портрет, исследуется комплекс вопросов, связанных с трудовой деятельностью ее членов, материальными условиями их жизни, бытом, настроениями, внутренними взаимоотношениями и т.п.

Главное же, через исследование повседневной жизнедеятельности "маленьких людей" с их прогрессирующим разочарованием в советской модели социализма автор вторгается в "большую историю", существенно корректируя некоторые установившиеся в ней представления. Так микроисследования смыкаются с макроисторией. И дело не только в том, что они детализируют и обогащают последнюю. С. В. Журавлев указывает на их контролирующую функцию. "Именно микроистория, - пишет он, - служит той лакмусовой бумажкой, которая проверяет степень адекватности общетеоретических построений и моделей исторического развития" (II, с. 366).

Столь же важную функцию выполняет помещенное во втором выпуске "Ежегодника" исследование Е. А. Осокиной "Предпринимательство и рынок в повседневной жизни первых пятилеток. На примере рынка потребительских товаров". Не пересказывая содержание этого оригинального исследования, отмечу только постановку вопроса об участии стихийного потребительского рынка в формировании социальной структуры и сращивании системы государственного распределения и подпольного рынка, что проливает довольно неожиданный свет на повседневную жизнь советского общества конца 20-30-х годов.

Интересна и опубликованная в третьем выпуске "Ежегодника" вторая часть

стр. 158


работы Е. А. Осокиной, посвященная предпринимательству и рынку в период свободной торговли (1936-1941 гг.). Рассматривая такие сюжеты, как массовые хищения в торговой сети, острый товарный дефицит и т.п., автор приходит к убедительному выводу о том, что "экономика дефицита формировала и особую социальную психологию, культуру дефицита" (III, 168).

Антропологический подход особенно рельефно выступает в статьях по женской и гендерной истории: женщина в истории, взаимоотношения полов как предмет исторического изучения. Так существенно расширяется исследовательское поле современной историографии, в центре которого находится человек.

Читателям, интересующимся гендерной проблематикой, даже для историка-неспециалиста остающейся в известном смысле экзотической, будет несомненно полезно ознакомиться со статьей Н. Л. Пушкаревой "Зачем он нужен, этот "тендер"? (новая проблематика, новые концепции, новые методы анализа прошлого)" (вып. II), являющейся своеобразным продолжением опубликованной в первом выпуске "Ежегодника" ее же статьи "История женщины и гендерный подход к анализу прошлого в контексте проблем социальной истории". Получившая известность своими трудами по истории русской женщины 4 , Н. Л. Пушкарева отчетливо формулирует здесь свое видение этой бурно прогрессирующей в последние десятилетия субдисциплины.

Н. Л. Пушкарева исследует генезис и становление гендерной истории, ее основную проблематику и методологию. Определяя гендер как "социальный пол", "системную характеристику социального порядка" (II, с. 162), она указывает на широкие возможности, которые открывает гендерный анализ исторических событий и процессов. Возможности эти, по убеждению автора, поистине безграничны, ибо здесь идет речь о "действительно глубоком и многостороннем видении жизни ушедших эпох" (II, с. 174).

Представляется, однако, излишне категоричным противопоставление в этом плане гендерной истории другим ветвям "новой социальной истории" (рабочей истории, городской истории, истории детства и т.п.), занимающихся "реконструкцией какой-то части или страницы общественного прошлого" (там же). Собственно, достижение того "глубокого и многостороннего видения" прошлого, о котором пишет Н. Л. Пушкарева, и может стать результатом совокупных усилий всех отраслей исторического знания, а не какой-то одной дисциплины, пусть и такой действительно важной, как гендерная история.

Другое дело, и здесь нельзя не согласиться с Н. Л. Пушкаревой, гендерный подход имеет очевидную практическую значимость. Полученные с его помощью знания, справедливо подчеркивает она, имеют непосредственное отношение к процессу социальных изменений. Они - не "наука ради науки". В них заложена "гигантская сила индивидуального освобождения, роста сознания и изменения самооценки" (там же).

Страстная поборница гендерных исследований, педалирующая их научную и социальную значимость, Н. Л. Пушкарева не ограничивается методологическими и историографическими аспектами этой проблемы. В первом выпуске "Ежегодника" опубликованы две ее статьи, демонстрирующие продуктивность использования гендерного подхода в изучении отечественной истории. Посвящая их малоизвестным ее аспектам (в первой из них идет речь об интимных переживаниях и интимной жизни русских женщин в XVI-XVII вв., тема второй - мать и дитя в русской семье XVIII - начала XIX в.), автор на основании комплексного исследования разнообразных источников реконструирует внутренний мир русской женщины, рассматриваемый в широком временнбм и социокультурном контексте.

Особо следует выделить статью Н. Л. Пушкаревой в третьем выпуске, в которой рассматривается уникальнейшее явление в русской средневековой жизни - отражение


4 См.: Пушкарева Н. Л. Женщины Древней Руси. М., 1989; ее же. Женщины России и Европы на пороге нового времени. М., 1996; ее же. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница. Х - начало XIX в. М., 1996.

стр. 159


в правовом документе XVI в. расторжения брачного ряда вследствие несогласия невесты на замужество. Основываясь на завещании (духовной) богатой московской горожанки Марфы Протопоповой, где было зафиксировано это расторжение, Н. Л. Пушкарева реконструирует картину эмоциональных отношений в одной, по ее определению, "новорусской" семье, пронизанных чувствами жалости, сострадания, сочувствия, любви. Эта картина противоречит утвердившемуся в литературе восприятию эпохи Ивана Грозного как времени подавления личности, всеобщего жестокосердия. Конечно, единичный факт не может разрушить господствующего стереотипа. Но признаем, что продуцируемое в статье новое знание существенно расширяет наши представления об эмоциональном мире русских людей XVI в.

Тематически к этим статьям примыкает исследование И.П. Коровушкиной "Отношение к браку, супружеству, семейному статусу женщины у старообрядцев - беспоповцев Москвы и Петербурга (1750- 1850-е гг.)", опубликованное во втором выпуске "Ежегодника". Справедливо указывая, что религия является важным фактором формирования гендерных норм и стереотипов, И. П. Коровушкина с этих позиций рассматривает влияние старообрядчества на положение женщины. Автор, в частности, обращает внимание на необычайно высокую долю женщины в беспоповских общинах, усматривая причину этого в том, что новое учение о браке, появившееся в контексте либерализации положения и улучшения благосостояния членов старообрядческих общин, предоставляло им более широкие возможности для своей самореализации.

Пример плодотворного использования гендерного подхода для изучения истории женщин представляет статья американской исследовательницы Н. Коллман "Проблема женской чести в Московской Руси XVI-XVII веков". Рассматривая эту проблему сквозь призму гендера, автор приходит к парадоксальному на первый взгляд выводу о том, что повышение социального статуса женщин в XVI-XVII вв. в сравнении с предшествовавшими периодами русской истории, выразившееся в усилении государственно-правовой защиты женской чести, в действительности означало не ослабление, а, напротив, укрепление патриархальных отношений в семье, обществе и государстве. "Именно здесь в патриархальном семейном понимании чести и в недоверии к сексуальной стороне жизни женщины, - обосновывает Н. Коллман свой вывод, - можно увидеть источник того внимания, с которым в Московской Руси относились к вопросам женской чести. Защита чести, как мужчин, так и женщин, в сущности, служила укреплению господства мужчин в общественной жизни и господства царя и его правительства в государственной жизни. Защищая женскую честь, само общество становилось прочнее" (II, с. 215).

Более того, завершая свое исследование, автор выходит на проблему основных социальных ценностей эпохи и институтов, помогавших объединить вокруг них общество. Так гендерный подход выводит частный вопрос защиты женской чести на широкие социокультурные обобщения, существенно раздвигающие традиционные рамки изучения российской истории.

Очень интересные материалы имеются и в других разделах "Ежегодника". Они разные в различных выпусках, иногда повторяются во всех трех: "Социальная история сегодня", "Гендерная история" (вып. I и II), "Рабочая история" (вып. II и III) и др., иногда появляются только в одном: "История детства" (вып. II), "История миграций" (вып. II).

Хочу только подчеркнуть их многообразие, равно как и научную ценность и социальную значимость содержащихся в них материалов, в частности таких, как "История частной жизни", "Этносоциальная история", "Городская история", "Рабочая история", "Социальные группы и социальные идеалы", "История миграций", "Советское общество 1920- 1930-х годов"... Уже простой перечень рубрик "Ежегодника" дает представление о масштабности издания, позволяющего судить о контурах "новой социальной истории", выступающих в ясных очертаниях историографической практики ее приверженцев. Его авторы совокупными усилиями создают впечатляющий образ

стр. 160


бурно развивающейся дисциплины, проникающей своим пытливым и заинтересованным взором буквально во все поры социальной жизни человека и общества.

Знакомство с "Ежегодником" наводит еще на одну мысль. Содержащиеся, в трех его выпусках материалы в своей совокупности вносят весомый вклад в дискуссию о соотношении микро- и макроанализа в историческом познании. Суть его получила рельефное выражение в методологической статье известного американского "нового социального историка" Ч. Тилли "Микро, макро или мигрень?". Отталкиваясь от постмодернистского тезиса о "лингвистическом повороте" в историческом познании, постулирующего разрыв между макро- и микроуровнями социальной жизни, Ч. Тилли в полемике с ним, обосновывая научную природу истории, акцентирует органическую связь этих уровней. Ратуя за сближение между сциентистским и историческим анализом, он обозначает свою программу, которая "ведет историю к науке в той степени, в какой социальные процессы являются последовательными, в какой следствия и результаты причинных механизмов различаются в зависимости от установления времени и пространства, в какой мелко- и крупномасштабный коллективный опыт аккумулируется и застывает в культуре, в какой историки, понимающие влияние контекста в социальных процессах, будут учить своих коллег" (III, 16).

Так вырисовывается главное достоинство "Ежегодника", редакционной коллегии которого удалось собрать на его страницах интересных отечественных и зарубежных авторов, плодотворно работающих в самых разных отраслях "новой социальной истории". Читатель из первых рук получает представление о современном состоянии этой дисциплины с ее достижениями и проблемами. Это - динамичная, постоянно расширяющая свое содержание, с не сложившимися еще прочными рамками дисциплина. Не устоялись еще границы между отдельными субдисциплинами, составляющими "новую социальную историю".

Отсюда проистекают трудности с ее рубрикацией, отразившиеся и в рецензируемом издании. Выше уже отмечалось, что статьи по истории повседневности оказались разбросанными по разным рубрикам. Другой пример: статья Н. Коллман, являющаяся образцом гендерного исследования, помещена в рубрике "История частной жизни", хотя в "Ежегоднике" имеется рубрика "Гендерная история".

Эти примеры легко продолжить, но не они определяют важное место этого издания в современной исторической литературе.

На страницах "Ежегодника" успешно преодолевается традиционная для нашей науки разобщенность между изучением отечественной и всеобщей историей, об опасности которой предупреждал еще В. О. Ключевский 5 . И дело не только в том, что здесь, пожалуй, как ни в каком другом подобном издании, в равной мере широко представлены публикации как по российской, так и по зарубежной истории. Главное - в единстве методологических подходов, осуществляемых в этих публикациях. Новейшие исследовательские стратегии, выработанные и апробированные на материале западной истории, продуктивно используются при изучении различных сюжетов отечественной истории, углубляя и обогащая наше понимание ее драматических коллизий.

Особо в этом отношении следует отметить выпуск III "Ежегодника", большая часть которого посвящена отечественной истории. Статьи, помещенные в рубриках "Россия на рубеже XIX-XX веков", "Советское общество", "Рабочая история", "История населения", "Дискуссии", рисуют широкую картину жизни населения России и СССР на протяжении последних столетий.

Трудно переоценить значение этого. Не секрет, что новые методики, достаточно освоенные в России в сфере методологии истории и многих разделов всеобщей истории, с трудом пробивают себе дорогу в области изучения отечественной истории.


5 См.: Ключевский В. О. Методология русской истории 1884/85 акад. год. - Сочинения в девяти томах, т. VI. М., 1989, с. 9. И сегодня сохраняет свою актуальность высказанное здесь соображение, что "метод изучения русской истории может быть выработан только в связи с обобщениями всеобщей истории, может быть логически выведен только из метода общеисторического изучения".

стр. 161


Между тем, становится все более очевидным, что радикальные прорывы в исследовании коренных проблем истории России, в особенности ее XX в., таких, например, как история Русской революции или советского общества, возможны лишь в рамках "новой социальной истории", предлагающей исследовательскую стратегию, основанную на последовательно осуществляемом междисциплинарном подходе. Такая стратегия позволяет уйти, наконец, от примитивного двухцветного видения этих донельзя заидеологизированных и заполитизированных проблем, противопоставляя ему целостный, отвечающий требованиям современной науки подход. Показательным примером тому служат опубликованные в выпусках "Ежегодника" статьи, посвященные различным аспектам жизни советского общества 20-30-х годов. Вводя в их изучение историко-антропологическое измерение, авторы существенно расширяют исследовательское поле и тем самым составляют необходимую предпосылку системного решения этой сложнейшей проблемы, не терпящей одностороннего подхода, в том числе и пренебрежения к ее социально-экономической составляющей.

Может быть, есть резон в последующих выпусках "Ежегодника" расширить проблематику раздела "Советское общество 20-30-х годов" за счет публикаций, основывающихся на иных методологических подходах. Ибо только органическое сочетание инновации и традиции в методологических поисках может обеспечить устойчивое поступательное развитие науки. В противном случае неизбежны чрезмерные, утопические надежды и столь же неизбежны следующие за ними разочарования. Эта мысль, высказанная Э. Брейзахом применительно к опыту развития американской "новой истории" в XX в. 6 , думается, имеет общеметодологическое значение.

Возвращаясь к общей оценке "Ежегодника", отмечу его информативную ценность, особенно для провинциальных историков. Я имею в виду не только содержательные информации И. Ю. Новиченко об общеевропейских конференциях по социальной истории, но прежде всего все помещенные в нем аналитические материалы, раскрывающие современное понимание "новой социальной истории", что делает "Ежегодник" незаменимым пособием в практике университетского изучения и преподавания истории. Во всяком случае, могу свидетельствовать, что в Томском университете выпуски "Ежегодника" активно используют в своей работе и преподаватели, и аспиранты исторического факультета.

Несколько лет назад немецкий исследователь российской историографии И. Хеслер, рассматривая процесс ее обновления, справедливо указывал, что оно не может сводиться к простому стиранию "белых пятен", детабуированию и переоценке прошлого. Действительное обновление должно иметь под собою прочный теоретико- методологический фундамент. Только основательная разработка теоретико-методологической проблематики, подчеркивал он, способна привести к подлинной реинтеграции российской историографии в мировую науку. Иначе, предостерегал ученый, будет лишь усиливаться ее теоретическая отсталость 7 .

Материалы "Ежегодника" свидетельствуют, и, может быть, это и является важнейшим итогом нашего обзора, о несомненных успехах, достигнутых отечественной наукой на путях такой реинтеграции. При этом речь идет не о рабском подражании западным образцам, а о творческой разработке как на теоретическом, так и на конкретно- историческом уровне актуальных проблем исторического знания, что можно назвать сегодня одной из ведущих тенденций в развитии отечественной историографии. Выход в свет трех выпусков "Ежегодника социальной истории" - убедительное тому подтверждение.


6 См. Breisach E. The American Quest For a New History. Observations of Developments and Trends. - Western and Russian Historiography. Recent Views. New York, 1993, p. 43.

7 Hosier J. Die sowjetische Geschichtswissenschaft 1953 bis 1991. Munchen, 1995, S. 301.

 


Новые статьи на library.by:
СОЦИОЛОГИЯ:
Комментируем публикацию: ИЗДАНИЕ ПО СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

© МОГИЛЬНИЦКИЙ Б. Г. ()

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

СОЦИОЛОГИЯ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.