ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ (последнее)
"ИСТОРИЧЕСКИЕ АФОРИЗМЫ" М.П.ПОГОДИНА: ВЫЧИСЛЕНИЕ ЕДИНИЦЫ ИЛИ ПРЕДЧУВСТВИЕ ЦЕЛОГО?
Актуальные публикации по вопросам школьной педагогики.
"Под сим заглавием буду я предлагать некоторые свои мысли, родившиеся при размышлениях об истории и при чтении исторических сочинений. Решась печатать свои мысли в журнале, я начал было приводить их в некоторый порядок, но раздумал: может быть, некоторым читателям приятно будет взять этот труд на себя, - притом мне хотелось бы оставить на них приметы их происхождения, которые, разумеется, изгладились бы при сообщении им другой формы" 1 - подобным пояснением М. П. Погодин счел необходимым предварить первую публикацию своих "Исторических афоризмов и вопросов" на страницах "Московского вестника", 2 словно предчувствуя, что именно "бесформенная форма" его сочинения на долгие годы остается неким камнем преткновения для читателей.
Первые "едкие замечания" 3 на "Исторические афоризмы" в этой связи появляются уже в непосредственном соседстве с погодинским текстом. "Но что такое афоризмы? - читаем в рецензии некоего Р. (Н. Рожалина, по предположению Н. Барсукова. 4 - О. К.). - Мне кажется, мы об этом недовольно подумали, перенимая их у немцев. Афоризмы не суть простые отрывки: они требуют строгой связи и системы, они предполагают ее в уме сочинителя. Ученый (...), быстро составляя заключения, представляет читателю ряды их, пропуская выводы, возлагает на него (читателя. - О. К.) самый легкий труд поверять сии заключения - и пишет афоризмами". 5
Итак, осторожно и как бы между прочим легитимируемая в упомянутой пояснительной сноске Погодина некая неупорядоченность, разрозненность его собрания афоризмов буквально сразу же вызывает недоуменную реакцию образованного читателя, который напоминает автору собственно исконный "жанровый канон" так называемого "ученого" афоризма - фрагментарной формы последовательно-логического изложения определенной суммы научного знания, формы, известной еще со времен "Афоризмов" Гиппократа и сохранившей к началу XIX века свою жизнеспособность (в том числе на русской почве). 6
Включаясь в полемику, Погодин сопровождает обозначенное возражение оппонента комментирующей сноской, весьма любопытной, - и по целому ряду причин. "С первых пяти строчек, - читаем в этом примечании, - можно было увидеть, что я афоризмам даю другое значение и не разумею под ними последовательных силлогизмов, составляющих основу какой-либо науки. Афоризм, в том значении, в каком я употребил его, есть всякая отдельная мысль о каком бы то ни было предмете, - есть целое, само за себя отвечающее, самим собою измеряющееся. С сей точки зрения должно смотреть на них и судить об них". 7
Эта мини-полемика необыкновенно интересна в аспекте изучения известной эволюции афористического жанра на русской культурной почве первой трети XIX века в связи с несомненно усиливающимся к этому времени влиянием немецкоязычной афористической традиции, которая начинает оспаривать прежнее безусловное
--------------------------------------------------------------------------------
1 Московский вестник. 1827. Ч. 1. С. 109.
2 Там же. Ч. 1. С. 109-116; Ч. 6. С. 303-309.
3 Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1889. Кн. 2. С. 140.
4 Там же.
5 Р. Замечания на Исторические Афоризмы // Московский вестник. 1827. Ч. 1. С. 209.
6 См., например, "Афоризмы из нравственного любомудрия" (1822) И. Давыдова, "Афоризмы из различных писателей по части современного германского любомудрия" (1824) В. Одоевского.
7 Московский вестник. 1827. Ч. 1. С. 209.
стр. 167
--------------------------------------------------------------------------------
господство французского острословия. Следствием этого и явилось, в частности, дискутируемое Погодиным и его оппонентом определенное "размывание" границ между двумя историческими разновидностями жанра (ученый и литературный афоризм). 8
Для нас, однако, в данном случае преимущественное значение имеет сам факт столь оперативной и серьезной реакции Погодина на критику, явно изобличающий настойчивое стремление автора "Исторических афоризмов и вопросов" отстоять правомерность, целесообразность формы его сочинения, очевидно подчиненной реализации некоего авторского замысла. Какого именно - поможет нам понять отдельное, расширенное издание "Исторических афоризмов" 1836 года, также, кстати, вызвавшее весьма неоднозначные отклики как у современников, так и среди позднейших исследователей, в том числе в связи с избранной автором формой изложения его исторических идей и наблюдений.
"Скажу искренно, - писал, например, Погодину Н. А. Загряжский, - (...) они ("Исторические афоризмы". - О. К.) очень плохи (...). Я бы хотел, чтобы ты этот ворох проветрил, и дай Бог, чтобы осталось несколько зернышек, с десяток, не более, но труд этот должен ты сам исполнить, иначе не будет пользы. Удивительно мне кажется, почему ты всякую мысль, поэтическую фантазию, называешь афоризмою; для чего ты их напечатал? Иногда мысли бывают и не дурны, но не зрелы, не обработаны; почему бы тебе над этим не потрудиться?" 9
В унисон звучит мнение В. Титова, в достаточно резких замечаниях которого по поводу конкретного смысла отдельных афоризмов ("(...) славная мысль о женитьбе народов вовсе не развита и показана со стороны смешной; всякий себя спрашивает: ну! что же значат сии женитьбы, какое им последствие?") 10 сквозит, по сути, недоумение относительно "сверхидеи" "Исторических афоризмов" - единой цели этих набросанных отрывочных замечаний, преломившегося в их пестром собрании единого авторского замысла.
Ответить на этот вопрос так или иначе попытались более чем полвека спустя авторы двух фундаментальных трудов, посвященных истории отечественной культуры. Так, Н. Барсуков в своем документально- биографическом исследовании "Жизнь и труды М. П. Погодина" констатирует, что историк "любил афоризмы": "Афоризмы были любимою формою, в которую Погодин облекал свои размышления". 11
Несколькими годами позже П. Милюков в известном очерке развития отечественной исторической науки заметит, что в 1830-х годах Погодин - ученый-практик, склонный исключительно к "предварительной разработке сырого материала", 12 - в качестве официально признанного к этому времени "защитника исторического православия" встает перед необходимостью формулирования "высших взглядов" на историю, каковые и находит "в арсенале своих афоризмов". 13 "Ничего цельного", комментирует Милюков, из этих мыслей не вышло, но Погодин утилизировал их и в этом отрывочном виде, воспользовавшись литературной формой "афоризмов", введенной уже в употребление князем Одоевским в "Мнемозине", 14 в результате чего и появляется издание 1836 года.
Заметим здесь, однако, что сам Погодин еще в 1827 году в качестве соотносимых по форме с его афоризмами называет сочинения иных авторов: "На русском языке
--------------------------------------------------------------------------------
8 Возникла также возможность двойного словоупотребления в обозначении жанра: "мысли и замечания" ("французский" вариант) и "афоризм" (немецкая традиция, допускающая, в отличие от французской, данное определение литературной разновидности жанра).
9 Цит. по: Барсуков Н. Указ. соч. Кн. 4. С. 366.
10 Там же. С. 367-368.
11 Там же. Кн. 2. С. 401.
12 Милюков П. Н. Главные течения русской исторической мысли. М., 1898. Т. 1. С. 364.
13 Там же.
14 Там же. С. 304.
стр. 168
--------------------------------------------------------------------------------
я укажу афоризмы Кронеберговы в "Амалтее", Жан-Полевы в "Вестнике Европы". 15 И не случайно, ибо "Афоризмы из различных писателей по части современного германского любомудрия" В. Одоевского, в отличие от упомянутых Погодиным сочинений И. Кронеберга и Жан-Поля, представляют собой по существу именно цепь "последовательных силлогизмов", продолжая ту самую традицию ученого афоризма, от которой, как мы видели, Погодин отчетливо обособляет свое сочинение.
Столь очевидная настойчивость автора "Исторических афоризмов" в отстаивании избранной им формы была оставлена обоими упомянутыми исследователями без внимания, как представляется, в силу неразличения "Исторических афоризмов" как факта отечественного литературного процесса, с одной стороны, и материалов погодинских дневников либо собственно исторических трудов профессора Погодина - с другой. Это надолго определило преимущественный аспект изучения погодинского текста. Современные исследования, насколько нам известно, вообще не ставят вопрос о семантике своеобразной художественной формы "Исторических афоризмов", сосредоточиваясь исключительно на анализе преломившихся в их ткани историко-культурных идей времени, 16 не замечая той немаловажной роли, которую играет в экспликации этих идей афористическая форма их фиксации.
Обратимся вновь к свидетельству самого автора, предпославшего изданию 1836 года особое "Предисловие", специально посвященное обоснованию и объяснению "происхождения и настоящего назначения" "Исторических афоризмов". 17 "Это суть мысли, - читаем в "Предисловии", - кои в разные времена приходили мне в голову при чтении сочинений о разных исторических предметах, при размышлении об Истории, и кои я записывал в свою памятную книжку (...), я назначаю их (...) преимущественно для моих слушателей, чтоб доставить им темы для рассуждений (...), чтоб обратить их внимание на разные происшествия, пропускаемые в Историях, особенно наших, - дать примеры, с сколь разных сторон можно рассматривать исторические явления, - содействовать к изощрению их исторического рассудка, к образованию в уме их понятия, что есть История и чего в ней, по моему мнению, искать можно и должно. Сообразно с этой целью, мне не нужно было давать своим Афоризмам никакой искусственной формы, приводить их в порядок или систему. Я оставил их так, как они родились, со всеми признаками их происхождения: одни мысли недоговорены, другие повторены несколько раз под разными формами, третьи только что намечены (...). Итак, в этом собрании не должно искать никакой последовательности, связи, никакого целого" (с. V- VI).
Нетрудно заметить, сколь заботливо автор вновь оговаривает принципиальную неслучайность избранной из "безыскусственной" (естественной) формы, внешнюю "нецелостность" своего сочинения, одновременно столь же очевидно указывая на присущую ему некую внутреннюю целость. "(...) Прошу моих рецензентов судить меня по духу целого сочинения, а не по одному какому-либо месту", - следует далее в том же "Предисловии" (с. VII). 18
Для Погодина - автора "Исторических афоризмов", таким образом, есть "целое" и "целое": искусственная форма, порядок, система (цепь "посредовательных силлогизмов") - и проступающий за разрозненными фрагментами "дух целого", ощутимый при встрече авторского высказывания и заинтересованной реакции
--------------------------------------------------------------------------------
15 Московский вестник. 1827. Ч. 1. С. 209.
16 См., например: Тойбин И. М. Пушкин и Погодин //Учен. зап. Курского гос. пед. ин-та. 1956. Вып. 5. С. 70-122; Соловьев В. "Исторические афоризмы" Михаила Погодина // Русь (Ростов). 1994. N Ю. С. 148-150; Виролайнен М. Н. "Сделаем себе имя". Велимир Хлебников и М. П. Погодин: миф числа // Имя-сюжет-миф. СПб., 1996. С. 140-159.
17 Погодин М. П. Исторические афоризмы. М., 1836. С. V. Далее ссылки на это издание даются в тексте.
18 Здесь и далее курсив мой. - О. К.
стр. 169
--------------------------------------------------------------------------------
читателя (ср. в примечании к публикации в "Московском вестнике": "(...) я начал было приводить их (мысли. - О. К.) в некоторый порядок, но раздумал: может быть, некоторым читателям приятно будет взять этот труд на себя (...)"). Иными словами, Погодин достаточно точно характеризует здесь особую афористическую природу формообразующего принципа "Исторических афоризмов", 19 притом весьма определенно соотнося его возможности с замыслом своего сочинения ("Сообразно с этой целею, мне не нужно было давать своим Афоризмам никакой искусственной формы(...)"). Как видим, по мысли самого автора, именно - и только - афористическая форма позволяла воплотить в слове предносящийся ему образ Истории (понять, "что есть История"). Какой именно и как именно - об этом ниже.
* * *
В последних строках "Предисловия" к изданию 1836 года Погодин упоминает о том, что в качестве своеобразного вспомогательного материала для постижения "духа целого" своих афоризмов "приложил (...) здесь первую мою лекцию об Истории, в которой старался изложить вполне, хотя и кратко, свое мнение об этой науке, и которую благоволят иметь в виду мои судии" (с. VII-VIII). Последуем же совету автора и обратимся к этой лекции, которая при ближайшем рассмотрении оказывается не чем иным, как своего рода планом-конспектом позднейших "Исторических афоризмов". И дело здесь не столько в очевидных тематических соответствиях и перекличках (можно сказать, весь фактический, иллюстративный, материал лекции появляется в тексте "Исторических афоризмов"), сколько в общей логике развития мысли Погодина-лектора, предвосхищающей достаточно продуманную структуру пестрого и неупорядоченного, на первый взгляд, собрания афоризмов об истории.
Стремясь изложить слушателям лекции свой взгляд на историю, ее сущность, а также определить пути и границы постижения этой сущности, Погодин, исповедуя, как известно, идеи шеллинговой философии тождества, 20 использует два различных способа доказательства наличия определенной закономерности в развитии человеческой истории. Во-первых, логический: "Человечество есть, следовательно, не может не быть, следовательно, должно быть, следовательно, оно содержит в себе условия своего бытия. Следовательно, есть законы для его действия, необходимость в происшествиях, есть путеводная десница, промысел, есть Бог в Истории. Таково
--------------------------------------------------------------------------------
19 См., например: "Афоризм (...), как кажется, (...) настаивает (...) на изображении конфликта между отдельным, наблюдаемым, подмеченным, чувственно воспринятым, с одной стороны, и снятием этого отдельного в общем, словесно сформулированном, рефлектирован-ном, абстрагированном посредством разума, с другой. Индивидуальный опыт и мыслительная система, чувственный и мыслительный порядок, способность детализировать и абстрагировать пребывают в афоризме в состоянии непрекращающегося диалога. Отсюда проистекают (...) особые отношения между афоризмом и его создателем и читателем (...) этот читатель то и дело завершает "изображение" конфликта между чувственной единичностью и мыслимой обобщенностью, "добавляя" к данному общему высказыванию индивидуальный опыт или, наоборот, "додумывая" к содержащемуся в афоризме деталированному наблюдению более генерализированную область его применения, тем самым, т(аким) о(бразом), он то конкретизирует заданные в тексте рефлексии, то рефлексирует представленные в тексте ситуации. Предпринимаемое многими авторами собирание афоризмов в большие и малые группы получает в данной ситуации особенно важное значение: через конфронтацию текстов в собраниях читатель включается в процесс попеременного индуцирования и дедуцирования; в известном смысле, он как партнер только теперь и вырастает, в этой ситуации мышления и представления" (Neumann G. Einleitung // Der Aphorismus. Darmstadt, 1976. S. 5-6). Ср. аналогичную апелляцию к "достраивающей целое" реакции читателя в первом фрагменте "Психологических заметок" В. Ф. Одоевского: "Вот журнал, веденный в продолжение многочисленных психологических процессов; может быть, он когда-нибудь пригодится на что-либо будущему духоиспытателю" (Одоевский В. Ф. Русские ночи. Л., 1975. С. 203).
20 См. об этом, например, в упомянутых трудах Н. Барсукова и П. Милюкова.
стр. 170
--------------------------------------------------------------------------------
естественное умозаключение из одного понятия о существовании человечества" (с. 117). Во-вторых, наглядно-эмпирический: "Но всмотримся пристальнее в самые события - не найдем ли мы такие в разных периодах Истории, которые с первого взгляда, a posteriori, заставят нас сделать такое же предположение?" (с. 117). И далее лектор развертывает перед слушателями пестрый ряд исторических "происшествий" (образование государств, ход Реформации, история Рима, возникновение христианства), умело демонстрируя, как в их калейдоскопическом разнообразии отчетливо проступают некие "узоры" - свидетельства поступательного хода истории.
Сопрячь эти два способа (точнее, метода) исторического исследования - суть задача истории как науки, которая должна, по мысли лектора, "с одной стороны, тянуть ткань так называемых случаев, как они один за другим или один из другого следовали, ткань намерений и действий человеческих, по законам свободы. С другой стороны, она должна представить другую параллельную ткань законов высших, законов необходимости, и показать т(аким) о(бразом) соответствие сих божественных идей к скудельным формам, в коих они проявлялись (...) (с. 124).
Пока не "сотканы (...) сии ткани", не "найдены (...) сии законы" (с. 125) - рано писать историю в "догматическом тоне" (с. 125), ибо еще не пришла пора полного знания. Однако уже сейчас мы можем "предчувствовать это знание, по некоторым чертам судить о всей обширной картине (...)" (с. 126).
"Какое должно быть наслаждение слышать (...) Историческую гармонию! Но довольно пока, если и соло какое-нибудь понимаешь и чувствуешь" (с. 5) - так отзовется эта мысль в одном из фрагментов "Исторических афоризмов", структура которых, в свою очередь, оказывается основанной на совмещении в пределах всего собрания двух различных по способу их созидания образов истории (исторического целого): рассудочно-логически утверждаемого и непосредственно-эмпирически воспринимаемого. 21 Оппозиция "знать" ("сознавать") и "представлять" ("чувствовать") - стержень этого афористического макроцелого, в пределах которого возможно выделить соответственно два основных типа фрагмента, различных, как увидим, по преимущественному характеру определяющей их структуру авторской интенции. Позволим себе предварительно обозначить эти интенции как доказательно-утвердительную и изображающе-предположительную.
Упоминая, что погодинские афоризмы публиковались дважды - в 1827 году на страницах "Московского вестника" и в виде отдельного издания 1836 года, - исследователи, однако, никогда не отмечают, что эти две публикации заметно различаются между собой. Прежде всего отдельное издание значительно превосходит небольшую подборку "исторических афоризмов и вопросов" в журнале любомудров по своему объему. Двадцать журнальных фрагментов (размещенных в иной последовательности и претерпевших незначительные стилистические и композиционные изменения) составляют первые 14 страниц более чем 100-страничного издания 1836 года. 22
Именно это сохранение целостности "вестниковского слоя" позволяет заметить, что его сегменты резко выделяются на фоне всего остального собрания исторических афоризмов своей структурой. Это суть цепочка доказательных суждений, категорически утверждающих наличие единого закона, определяющего ход человеческой истории, пока не внятного человечеству, но непременно долженствующего быть сознанным: "История должна из всего рода человеческого сотворить одну единицу,
--------------------------------------------------------------------------------
21 Памятуя о преломлении здесь так называемых "шеллингистских мечтаний" (П. Милюков) погодинской юности (в первом случае) и известной "исторической методы" Погодина (во втором случае), мы имеем в виду исключительно аспект художественной формы "Исторических афоризмов".
22 В отдельном издании отсутствует лишь один из сегментов собрания, опубликованного в "Московском вестнике".
стр. 171
--------------------------------------------------------------------------------
одного человека и представить биографию этого человека, чрез все степени его возраста. Многочисленные народы, жившие и действовавшие в продолжение тысячелетий, доставят в такую биографию, может быть, по одной черте. Черту сию узнают великие историки" (с. 1); либо: "Есть один закон, по коему образуется человечество, - но в каждом народе ход сего образования изменяется вследствие разных внешних обстоятельств, и дело частного Историка показать, каким образом и по каким причинам происходит изменение, как отражается в частных явлениях общий закон. Он должен показать также и участие народа в общем образовании рода человеческого; в первом случае он связывал кольца в частную цепь, - во втором из частной цепи он делает кольцо и указывает ему место в общей цепи" (с. 1-2).
Ощутимая здесь преимущественно субъектная (по отношению к объекту изображения) позиция автора - носителя исторического самосознания обусловливает достаточно закрытую (жестко-завершенную) семантико- синтаксическую структуру вестниковских фрагментов, в которых, пожалуй, наиболее заметно влияние традиции ученого (научного) афоризма.
Однако Н. В. Гоголь в рецензии на "Исторические афоризмы" недаром заметил, что в них "везде видишь человека, обладаемого величием своего предмета". 23 Употребленный рецензентом страдательный залог необыкновенно точно и емко характеризует авторскую позицию, которая преломляется в основной ткани собрания афоризмов об истории, формируя совсем иной тип фрагмента, нежели охарактеризованный выше.
"Я читал Тьери (...) У меня мелькнул в голове вопрос: не везде ли христианская вера была вводима первоначально через женщин?" (с. 16-17) - этот первый, а потому неожиданный прорыв личностно- заинтересованного тона в афоризме, появляющемся практически сразу после вестниковского "блока", предвещает эмоциональную бурю, которая разразится на обширном пространстве этого и следующего за ним афоризма, резко отличных от предшествующих присутствием в их словесной ткани конкретно-исторических примеров: "После мне случилось прочесть о введении христианской веры в Швецию, Данию, Норвегию, Богемию, страны, принявшие Реформацию. Мое предположение подтвердилось: каких усилий, сколько времени стоило ввести Христианскую Веру в северные государства! Олов Тригвезон принуждал с ужасною жестокостию своих подданных креститься, говорит Рюс в своей Шведской Истории (с. 98) и т. д. Итак, не там ли Реформация, где было прежде принуждение? Стеснение и расширение, action et reaction, по закону какой- то духовной упругости? Как же удивительна эта сила, пролетающая чрез тысячелетия по времени, как электрическая чрез пространство! Что за процесс здесь совершается? Неужели есть связь между косностию животного, безразличного Саксонца и буйным гением Лютера?" (с. 20-21); "И как удивителен ход Реформации! Случилось же, что Папе Льву понадобились деньги на церковь Св. Петра и приданое сестре; что он смотрел сквозь пальцы на Латинский спор двух немецких монахов в варварской стороне; что Фридрих Мудрый принял сначала Лютера под свое покровительство (а он не видал его и не читал его сочинений); случилось же, что междуцарствие продолжалось долго, и Папа имел нужду в Курфирсте; что император Карл V сделался ему одолженным; случилось же, что Экк раздражил Лютера и проч., и прочее. Всемирное происшествие со всеми своими бесконечными действиями висело ежеминутно на волоске! На волоске держалась такая тяжесть! Что же, кто же держал ее!" (с. 23).
Как видим, проникающий в пространство погодинского афоризма конкретный исторический факт ("происшествие", в словоупотреблении автора) совершенно изменяет его структуру, в которой отражается иное, нежели прежде, авторское восприятие истории. Это суть непосредственное чувство изумления, которое возникает
--------------------------------------------------------------------------------
23 [Гоголь Н. В.]. Исторические афоризмы Михаила Погодина // Современник. 1836. Т. 1. С. 301.
стр. 172
--------------------------------------------------------------------------------
при созерцании величественного в своем конкретно-фактическом многообразии исторического потока и едва ли не отменяет все предшествующие, столь убедительные, казалось бы, доводы рассудка относительно безусловной возможности постигнуть и сформулировать единый закон, управляющий этим потоком. "Как же мудрено распознать, от чего что происходит, что к чему клонится! Как переплетаются причины и следствия! Повторяю вопрос: можно ли представить Историю? Где форма для нее? Историю вполне можно только чувствовать" (с. 29), - читаем в одном из следующих афоризмов.
Этот пафос полного отказа от какой-либо формы воспроизведения (изображения) исторического целого - своеобразная "антитеза" категорически-императивной модальности вестниковских фрагментов 24 - не станет определяющим в дальнейшем тексте "Исторических афоризмов". Точно так же, как и запечатлевающая данную авторскую позицию форма объемного, иллюстративно и эмоционально перегруженного, как бы "переливающегося" за свои словесные пределы фрагмента не появится более в собрании погодинских афоризмов.
Именно обозначенный "слом" авторской точки зрения становится предпосылкой для появления далее в "Исторических афоризмах" нового взгляда на пути и формы освоения истории. В основе его - авторская установка уже не на полное преодоление исторического хаоса путем вычисления "единицы", но на изображение (постепенное восстановление) реальной картины истории во всей ее пестроте и полноте, позволяющее зримо воспринять, увидеть ее закономерность, целостность, до того лишь интуитивно ощущаемую нами. (Ср. в лекции 1834 года: "(...) это предчувствие (полного знания истории. - О. К.) мы можем производить в себе, и оно имеет свои степени ясности, живости, силы и может, вероятно, так приближаться к знанию, как иная надежда бывает почти верою..." (с. 126).)
Непосредственно формулируемая далее в целом ряде фрагментов, 25 эта авторская интенция пластически реализуется в пестрой афористической ткани той части "Исторических афоризмов", которая впервые появляется в издании 1836 года. С известной долей условности возможно выделить здесь три конкретные разновидности афористического микротекста.
Это, во-первых, достаточно объемные фрагменты, каждый из которых представляет собой некий "план-конспект" будущего исторического исследования. Например: "Из Истории учения Аристотелева между язычниками, Мугаммеданами и Христианами можно составить также одно целое: как на один предмет смотрят язычники, Мугаммедане, Христиане? Сравнить Перипатетиков с Схоластиками. Схоластики развили форму мышления, приложили языческой метод рассуждения к предметам Христианским. Определить отношение Схоластиков к Лютеру" (с. 34); "Сравнить древние звания с новыми. Что есть у новых народов, похожего на касты? Как оно образовалось? О переходах из звания в звание у новых народов. Сравнить Историю званий во всех Европейских Государствах, их первоначальные видоизменения, развитие. Отсюда можно сделать отвлечение и представить последовательно
--------------------------------------------------------------------------------
24 Отметим здесь, что афоризмы, опубликованные Погодиным в первом номере "Московского вестника", естественным образом должны были быть соотносимы с кругом идей, актуальных для любомудров. Соответственно пафос обретения "истины полной, безусловной", "светлой, обширной аксиомы, которая обняла бы все" (В. Ф. Одоевский), становится доминирующим в публикации 1827 года, определяя семантико-синтаксическую структуру вестниковских фрагментов.
25 См., например: "История - картина великого мастера: время стерло с нее живые краски, невежество испортило гениальный чертеж, злонамеренность провела свои кривые линии... какой знаток возьмется восстановить ее?" (с. 61); "История для нас есть еще поэма на иностранном языке, которого мы не понимаем и только чаем значение некоторых слов, много-много эпизодов. - А сколько мест, искаженных в нашей рукописи от невежества, ограниченности переписчиков! Историю надо восстановлять (restaurare) как статую, найденную в развалинах Афин, как текст Вергилиев в монастырском списке" (с. 77).
стр. 173
--------------------------------------------------------------------------------
Историю начала. Отчего духовенство в Восточной церкви составляет особое наследственное сословие, а в западной нет. А дворянство наоборот: на востоке Европы, то есть в Славянских Государствах, оно восполняется из всех сословий; на западе же - это особое, почти неприступное сословие" (с. 92-93).
Во-вторых - преобладающие здесь достаточно краткие "гипотетические заметки", которые обозначают (предполагают) некоторые отдельные исторические закономерности и соответствия: "Дикари покорили Римскую Империю физически и покорились ей нравственно" (с. 44); "На запад напали Немцы и приняли его веру (Христианскую); на восток напали Арабы и дали ему свою (Мугаммеданскую)" (с. 44); "Все соседние народы - Этеоклы и Полиники между собою: Шведы с Датчанами, Шотландцы с Англичанами, Англичане с Французами и проч." (с. 45); "Войны Филиппа с Нидерландами и прочие его предприятия против Англии, Франции и Германии суть каналы для развития Американского золота и серебра по Европе" (с. 105).
Наконец, в-третьих, - фрагмент-"наметка", краткое обозначение какого- либо направления исследования: "Определить вообще отношение Истории лично к тому, кто ею занимается" (с. 104); "Как выстроилось здание догматов Христианской Веры?" (с. 95); "Не содействовали ль ереси более всего к тому, что понадобился глава церкви на западе?" (с. 95).
Однако, несмотря на частные различия, перед нами во всех трех случаях афористический текст, резко отличный от умозрительного по содержанию и жестко-завершенного по форме афоризма вестниковского типа. Текст, основанный на конкретном историческом факте либо нескольких фактах, осторожная попытка обобщения которых всегда исчерпывается установлением каких-либо сугубо частных соответствий, обозначением отдельных "параллельных линий" истории, что как бы "размыкает" афоризм в дальнейшее исследование, изучение, восстановление исторической картины. 26
На наш взгляд, именно эта макроструктура - пестрая смесь разрозненных фрагментов, фиксирующих и сводящих воедино отдельные исторические факты ("черты", "происшествия"), - была словно специально предназначена для сколько-нибудь возможной реализации любимой идеи Погодина-историка: воссоздание целостного образа истории на основе максимально полного (адекватного) освоения
--------------------------------------------------------------------------------
26 Безусловно, и в данной части "Исторических афоризмов" появляются фрагменты, непосредственно тематизирующие идею "единого закона Истории", однако в заметно измененном виде. Стихия "исторической конкретности", преобладающая в афоризмах этой части книги Погодина, как бы "размывает" жестко-логическую авторскую установку "теоретических" фрагментов, которые отличаются теперь очевидной редукцией категорической модальности (акцент ставится уже не столько на результате - нахождении закона, сколько на самом процессе его поиска): "Вы видите розу, липу, виноград - каждое из сих растений занимает свое место в общей системе царства прозябаемых, которое посредством его выражает какую-либо степень своего развития. Того же должно искать и в событиях. Гораздо труднее найти в них такое целое, ибо оне, мимотекущие, разнообразные, не имеют таких явственных признаков, и Историки долго будут сбиваться, принимая роды за виды и наоборот, - но в этом-то и состоит жизнь науки!" (с. 58). Достаточно естественным в этой связи оказывается появление фрагмента, в котором идея "единого закона" наполняется несколько иным, нежели прежде, смыслом: "Каждый человек действует для себя, по своему плану, а выходит общее действие, исполняет другой высший план, и из суровых, тонких, гнилых нитей биографических сплетается каменная ткань Истории" (с. 64). Исследователи недаром заметили здесь определенное предвосхищение философии истории Л. Н. Толстого (см.: Виролайнен М. Н. Указ. соч. С. 141; Барсуков Н. Указ. соч. Кн. 1. С. 299). Приверженность историческому факту провоцирует определенную переориентацию авторского взгляда, который направлен уже не столько вперед - на полное "осознание" (определение, объяснение) настоящего и будущего, сколько назад - на осмысление прошлого при помощи изучения фактов. Именно потому в данном фрагменте, где, на первый взгляд, вновь утверждается, что в истории реализуется, проявляется некий изначально заданный единый закон, оказывается возможным уловить мысль совсем иную: историческое целое не предопределяется, но формируется, складывается из всего произошедшего.
стр. 174
--------------------------------------------------------------------------------
всей эмпирии исторической временной перспективы. Эта идея, которую, по сути, можно обозначить как установку на полное преодоление времени пространством, не раз косвенно выговаривается в "Исторических афоризмах", притом всегда облекаясь в одни и те же образы и сравнения, принадлежащие сфере художественной деятельности.
"Каждое происшествие представляется нам отдельно, но видеть вдруг всю длинную цепь причин, коих оно есть произведение, и всю длинную цепь следствия, коих оно есть причина, и связь его с другими происшествиями, их причинами и следствиями, как тот Пророк, который внимал и
............неба содроганье,
И горний Ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
Какое зрелище! Какой удел?" (с. 100-101).
Вот она, мечта Погодина-историка: видеть "все" и - "вдруг", "вместе". Мечта, сколько-нибудь достижимая лишь в творческом акте, в чем автор "Исторических афоризмов", как видим, вполне отдавал себе отчет, однако не мог и не хотел вступить здесь на этот путь. Ибо он, по представлению создателя книги афоризмов об истории, с неизбежностью предполагал искажение действительного образа исторического бытия, на котором рука художника своевольно стирает отдельные конкретные черты: 27 "Происшествие принимает форму в глазах ясновидящего историка и представляется ему, как произведение Изящного искусства, уже в пространстве, а не во времени. Если он в своем сочинении передает читателям сие ощущение, то по справедливости заслужит имя Историка-Художника. - Но всегда ли в такой Истории отражается, как в зеркале, истинный образ происшествия, народа? Нет, а между тем читатель всегда будет наслаждаться таким сочинением, точно так, как мы восхищаемся теперь портретами Вандика, не заботясь нимало о том, похожи ли они были на подлинники или нет. - До сих пор в Историях едва ли не больше мы видим Историков, нежели народы. По большей части они дают нам свои стекла, чрез которые мы должны смотреть на деяния, и редко сии стекла не изменяют цвета предметов" (с. 10-11).
Для Погодина - автора "Исторических афоризмов", таким образом, как и для Погодина-историка, существует лишь один путь к постижению истории: не через творчески-оцельняющее преображение, но через адекватное (исчерпывающее) изображение исторических фактов, в котором без какого-либо затемняющего действительность посредничества, само собою должно явиться величественное Целое истории.
И если это не удается Погодину в его ученых трудах, то специфическая литературная форма собрания афоризмов в известной мере все же удовлетворяет, повторим, данному стремлению автора.
Вовсе не случайным в этой связи оказывается столь настойчивое отмежевывание Погодина от формы научного афоризма, где на место творческого субъекта встает другой посредник между исторической действительностью и ее образом - ученый, догматически излагающий в "быстрых заключениях" свои собственные взгляды на предмет, изъясняя, а не изображая его.
Лишь "пограничная" между научным и художественным способами освоения действительности форма собрания разрозненных афоризмов - макротекст, в котором
--------------------------------------------------------------------------------
27 Не забывая о собственно литературных произведениях Погодина, основанных на историческом материале, подчеркиваем, что речь идет об авторской позиции, преломившейся в "Исторических афоризмах". Ср. также мнение Погодина об исключительно литературном (но не научном) значении "Истории государства Российского" Карамзина.
стр. 175
--------------------------------------------------------------------------------
максимально усиливается способность афористического микротекста к потен-циированию "всего" ("целого", миропорядка) путем фиксации "отдельного" (факта), где этот целостный образ бытия возникает как бы вне пределов авторского текста, в "точке соприкосновения" авторского высказывания и заинтересованной реакции читателя, 28 - и позволила Погодину некоторым образом создать необходимую ему ситуацию "внутреннего видения" Целого, проступающего в "частично восстановленной" им исторической картине: "Возможно ли созерцать это все вдруг? Membra disjecta - вот что можем мы видеть теперь. Но от размышлений об них составляется наконец в душе нашей чувство, неопределенное, синтетическое, но сладостное чувство Истории" (с. 109).
* * *
Оставим в стороне рассуждения о том, насколько соотносимы штудии Погодина с историческими идеями его времени и последующим развитием отечественной историографии. Отметим здесь то, что представляется нам несомненно значимым с точки зрения развития российской словесности.
"Вы ищете у истории подкреплений для вашей гипотезы, а я учусь у истории; (...) вы даете истории систему, а я беру у нее" - при чтении этих строк из позднейшего письма Погодина П. Киреевскому, 29 удивительно точно выражающих суть авторской позиции, преломившейся в "Исторических афоризмах", невольно приходят на память стихотворные строки П. А. Вяземского, в которых автор формулирует свое писательское кредо: "Я просто записная книжка. Где жизнь играет роль писца".
М. П. Погодин и П. А. Вяземский - две весьма различные фигуры, сближенные, казалось бы, только временем да своим долголетием, позволившим им пережить и перевидеть многое и многих. Однако нечто, подспудно объединявшее этих двух литераторов, отчетливо проявилось в процитированных выше фрагментах (объясняя известную приверженность обоих писателей фрагментарной форме фиксации мыслей): принципиальная установка на воссоздание образа бытия средствами и силами самого бытия, побуждающая саму жизнь явиться в пестром многообразии своих "голосов" (Вяземский) либо конкретных фактов, "происшествий" (Погодин), многообразии, в котором само собою, "без" вмешательства авторской власти (без придания жизненному материалу "искусственной формы") должно обнаружиться некое целое.
Исключительные возможности для реализации данной авторской установки и предоставляла афористическая форма, значение которой в этой связи к середине прошлого века, как видим, начинает осознаваться отечественной словесной культурой, сфокусированной на проблеме поиска путей воссоздания "живого образа бытия".
--------------------------------------------------------------------------------
28 Ср. в "Предисловии": "(...) я назначаю их (мысли. - О. К.) (...) преимущественно для моих слушателей, чтоб доставить им темы для рассуждений, бесед, ученых состязаний..." (с. V).
29 Цит. по: Милюков П. Указ. соч. С. 369.
стр. 176
Первые "едкие замечания" 3 на "Исторические афоризмы" в этой связи появляются уже в непосредственном соседстве с погодинским текстом. "Но что такое афоризмы? - читаем в рецензии некоего Р. (Н. Рожалина, по предположению Н. Барсукова. 4 - О. К.). - Мне кажется, мы об этом недовольно подумали, перенимая их у немцев. Афоризмы не суть простые отрывки: они требуют строгой связи и системы, они предполагают ее в уме сочинителя. Ученый (...), быстро составляя заключения, представляет читателю ряды их, пропуская выводы, возлагает на него (читателя. - О. К.) самый легкий труд поверять сии заключения - и пишет афоризмами". 5
Итак, осторожно и как бы между прочим легитимируемая в упомянутой пояснительной сноске Погодина некая неупорядоченность, разрозненность его собрания афоризмов буквально сразу же вызывает недоуменную реакцию образованного читателя, который напоминает автору собственно исконный "жанровый канон" так называемого "ученого" афоризма - фрагментарной формы последовательно-логического изложения определенной суммы научного знания, формы, известной еще со времен "Афоризмов" Гиппократа и сохранившей к началу XIX века свою жизнеспособность (в том числе на русской почве). 6
Включаясь в полемику, Погодин сопровождает обозначенное возражение оппонента комментирующей сноской, весьма любопытной, - и по целому ряду причин. "С первых пяти строчек, - читаем в этом примечании, - можно было увидеть, что я афоризмам даю другое значение и не разумею под ними последовательных силлогизмов, составляющих основу какой-либо науки. Афоризм, в том значении, в каком я употребил его, есть всякая отдельная мысль о каком бы то ни было предмете, - есть целое, само за себя отвечающее, самим собою измеряющееся. С сей точки зрения должно смотреть на них и судить об них". 7
Эта мини-полемика необыкновенно интересна в аспекте изучения известной эволюции афористического жанра на русской культурной почве первой трети XIX века в связи с несомненно усиливающимся к этому времени влиянием немецкоязычной афористической традиции, которая начинает оспаривать прежнее безусловное
--------------------------------------------------------------------------------
1 Московский вестник. 1827. Ч. 1. С. 109.
2 Там же. Ч. 1. С. 109-116; Ч. 6. С. 303-309.
3 Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1889. Кн. 2. С. 140.
4 Там же.
5 Р. Замечания на Исторические Афоризмы // Московский вестник. 1827. Ч. 1. С. 209.
6 См., например, "Афоризмы из нравственного любомудрия" (1822) И. Давыдова, "Афоризмы из различных писателей по части современного германского любомудрия" (1824) В. Одоевского.
7 Московский вестник. 1827. Ч. 1. С. 209.
стр. 167
--------------------------------------------------------------------------------
господство французского острословия. Следствием этого и явилось, в частности, дискутируемое Погодиным и его оппонентом определенное "размывание" границ между двумя историческими разновидностями жанра (ученый и литературный афоризм). 8
Для нас, однако, в данном случае преимущественное значение имеет сам факт столь оперативной и серьезной реакции Погодина на критику, явно изобличающий настойчивое стремление автора "Исторических афоризмов и вопросов" отстоять правомерность, целесообразность формы его сочинения, очевидно подчиненной реализации некоего авторского замысла. Какого именно - поможет нам понять отдельное, расширенное издание "Исторических афоризмов" 1836 года, также, кстати, вызвавшее весьма неоднозначные отклики как у современников, так и среди позднейших исследователей, в том числе в связи с избранной автором формой изложения его исторических идей и наблюдений.
"Скажу искренно, - писал, например, Погодину Н. А. Загряжский, - (...) они ("Исторические афоризмы". - О. К.) очень плохи (...). Я бы хотел, чтобы ты этот ворох проветрил, и дай Бог, чтобы осталось несколько зернышек, с десяток, не более, но труд этот должен ты сам исполнить, иначе не будет пользы. Удивительно мне кажется, почему ты всякую мысль, поэтическую фантазию, называешь афоризмою; для чего ты их напечатал? Иногда мысли бывают и не дурны, но не зрелы, не обработаны; почему бы тебе над этим не потрудиться?" 9
В унисон звучит мнение В. Титова, в достаточно резких замечаниях которого по поводу конкретного смысла отдельных афоризмов ("(...) славная мысль о женитьбе народов вовсе не развита и показана со стороны смешной; всякий себя спрашивает: ну! что же значат сии женитьбы, какое им последствие?") 10 сквозит, по сути, недоумение относительно "сверхидеи" "Исторических афоризмов" - единой цели этих набросанных отрывочных замечаний, преломившегося в их пестром собрании единого авторского замысла.
Ответить на этот вопрос так или иначе попытались более чем полвека спустя авторы двух фундаментальных трудов, посвященных истории отечественной культуры. Так, Н. Барсуков в своем документально- биографическом исследовании "Жизнь и труды М. П. Погодина" констатирует, что историк "любил афоризмы": "Афоризмы были любимою формою, в которую Погодин облекал свои размышления". 11
Несколькими годами позже П. Милюков в известном очерке развития отечественной исторической науки заметит, что в 1830-х годах Погодин - ученый-практик, склонный исключительно к "предварительной разработке сырого материала", 12 - в качестве официально признанного к этому времени "защитника исторического православия" встает перед необходимостью формулирования "высших взглядов" на историю, каковые и находит "в арсенале своих афоризмов". 13 "Ничего цельного", комментирует Милюков, из этих мыслей не вышло, но Погодин утилизировал их и в этом отрывочном виде, воспользовавшись литературной формой "афоризмов", введенной уже в употребление князем Одоевским в "Мнемозине", 14 в результате чего и появляется издание 1836 года.
Заметим здесь, однако, что сам Погодин еще в 1827 году в качестве соотносимых по форме с его афоризмами называет сочинения иных авторов: "На русском языке
--------------------------------------------------------------------------------
8 Возникла также возможность двойного словоупотребления в обозначении жанра: "мысли и замечания" ("французский" вариант) и "афоризм" (немецкая традиция, допускающая, в отличие от французской, данное определение литературной разновидности жанра).
9 Цит. по: Барсуков Н. Указ. соч. Кн. 4. С. 366.
10 Там же. С. 367-368.
11 Там же. Кн. 2. С. 401.
12 Милюков П. Н. Главные течения русской исторической мысли. М., 1898. Т. 1. С. 364.
13 Там же.
14 Там же. С. 304.
стр. 168
--------------------------------------------------------------------------------
я укажу афоризмы Кронеберговы в "Амалтее", Жан-Полевы в "Вестнике Европы". 15 И не случайно, ибо "Афоризмы из различных писателей по части современного германского любомудрия" В. Одоевского, в отличие от упомянутых Погодиным сочинений И. Кронеберга и Жан-Поля, представляют собой по существу именно цепь "последовательных силлогизмов", продолжая ту самую традицию ученого афоризма, от которой, как мы видели, Погодин отчетливо обособляет свое сочинение.
Столь очевидная настойчивость автора "Исторических афоризмов" в отстаивании избранной им формы была оставлена обоими упомянутыми исследователями без внимания, как представляется, в силу неразличения "Исторических афоризмов" как факта отечественного литературного процесса, с одной стороны, и материалов погодинских дневников либо собственно исторических трудов профессора Погодина - с другой. Это надолго определило преимущественный аспект изучения погодинского текста. Современные исследования, насколько нам известно, вообще не ставят вопрос о семантике своеобразной художественной формы "Исторических афоризмов", сосредоточиваясь исключительно на анализе преломившихся в их ткани историко-культурных идей времени, 16 не замечая той немаловажной роли, которую играет в экспликации этих идей афористическая форма их фиксации.
Обратимся вновь к свидетельству самого автора, предпославшего изданию 1836 года особое "Предисловие", специально посвященное обоснованию и объяснению "происхождения и настоящего назначения" "Исторических афоризмов". 17 "Это суть мысли, - читаем в "Предисловии", - кои в разные времена приходили мне в голову при чтении сочинений о разных исторических предметах, при размышлении об Истории, и кои я записывал в свою памятную книжку (...), я назначаю их (...) преимущественно для моих слушателей, чтоб доставить им темы для рассуждений (...), чтоб обратить их внимание на разные происшествия, пропускаемые в Историях, особенно наших, - дать примеры, с сколь разных сторон можно рассматривать исторические явления, - содействовать к изощрению их исторического рассудка, к образованию в уме их понятия, что есть История и чего в ней, по моему мнению, искать можно и должно. Сообразно с этой целью, мне не нужно было давать своим Афоризмам никакой искусственной формы, приводить их в порядок или систему. Я оставил их так, как они родились, со всеми признаками их происхождения: одни мысли недоговорены, другие повторены несколько раз под разными формами, третьи только что намечены (...). Итак, в этом собрании не должно искать никакой последовательности, связи, никакого целого" (с. V- VI).
Нетрудно заметить, сколь заботливо автор вновь оговаривает принципиальную неслучайность избранной из "безыскусственной" (естественной) формы, внешнюю "нецелостность" своего сочинения, одновременно столь же очевидно указывая на присущую ему некую внутреннюю целость. "(...) Прошу моих рецензентов судить меня по духу целого сочинения, а не по одному какому-либо месту", - следует далее в том же "Предисловии" (с. VII). 18
Для Погодина - автора "Исторических афоризмов", таким образом, есть "целое" и "целое": искусственная форма, порядок, система (цепь "посредовательных силлогизмов") - и проступающий за разрозненными фрагментами "дух целого", ощутимый при встрече авторского высказывания и заинтересованной реакции
--------------------------------------------------------------------------------
15 Московский вестник. 1827. Ч. 1. С. 209.
16 См., например: Тойбин И. М. Пушкин и Погодин //Учен. зап. Курского гос. пед. ин-та. 1956. Вып. 5. С. 70-122; Соловьев В. "Исторические афоризмы" Михаила Погодина // Русь (Ростов). 1994. N Ю. С. 148-150; Виролайнен М. Н. "Сделаем себе имя". Велимир Хлебников и М. П. Погодин: миф числа // Имя-сюжет-миф. СПб., 1996. С. 140-159.
17 Погодин М. П. Исторические афоризмы. М., 1836. С. V. Далее ссылки на это издание даются в тексте.
18 Здесь и далее курсив мой. - О. К.
стр. 169
--------------------------------------------------------------------------------
читателя (ср. в примечании к публикации в "Московском вестнике": "(...) я начал было приводить их (мысли. - О. К.) в некоторый порядок, но раздумал: может быть, некоторым читателям приятно будет взять этот труд на себя (...)"). Иными словами, Погодин достаточно точно характеризует здесь особую афористическую природу формообразующего принципа "Исторических афоризмов", 19 притом весьма определенно соотнося его возможности с замыслом своего сочинения ("Сообразно с этой целею, мне не нужно было давать своим Афоризмам никакой искусственной формы(...)"). Как видим, по мысли самого автора, именно - и только - афористическая форма позволяла воплотить в слове предносящийся ему образ Истории (понять, "что есть История"). Какой именно и как именно - об этом ниже.
* * *
В последних строках "Предисловия" к изданию 1836 года Погодин упоминает о том, что в качестве своеобразного вспомогательного материала для постижения "духа целого" своих афоризмов "приложил (...) здесь первую мою лекцию об Истории, в которой старался изложить вполне, хотя и кратко, свое мнение об этой науке, и которую благоволят иметь в виду мои судии" (с. VII-VIII). Последуем же совету автора и обратимся к этой лекции, которая при ближайшем рассмотрении оказывается не чем иным, как своего рода планом-конспектом позднейших "Исторических афоризмов". И дело здесь не столько в очевидных тематических соответствиях и перекличках (можно сказать, весь фактический, иллюстративный, материал лекции появляется в тексте "Исторических афоризмов"), сколько в общей логике развития мысли Погодина-лектора, предвосхищающей достаточно продуманную структуру пестрого и неупорядоченного, на первый взгляд, собрания афоризмов об истории.
Стремясь изложить слушателям лекции свой взгляд на историю, ее сущность, а также определить пути и границы постижения этой сущности, Погодин, исповедуя, как известно, идеи шеллинговой философии тождества, 20 использует два различных способа доказательства наличия определенной закономерности в развитии человеческой истории. Во-первых, логический: "Человечество есть, следовательно, не может не быть, следовательно, должно быть, следовательно, оно содержит в себе условия своего бытия. Следовательно, есть законы для его действия, необходимость в происшествиях, есть путеводная десница, промысел, есть Бог в Истории. Таково
--------------------------------------------------------------------------------
19 См., например: "Афоризм (...), как кажется, (...) настаивает (...) на изображении конфликта между отдельным, наблюдаемым, подмеченным, чувственно воспринятым, с одной стороны, и снятием этого отдельного в общем, словесно сформулированном, рефлектирован-ном, абстрагированном посредством разума, с другой. Индивидуальный опыт и мыслительная система, чувственный и мыслительный порядок, способность детализировать и абстрагировать пребывают в афоризме в состоянии непрекращающегося диалога. Отсюда проистекают (...) особые отношения между афоризмом и его создателем и читателем (...) этот читатель то и дело завершает "изображение" конфликта между чувственной единичностью и мыслимой обобщенностью, "добавляя" к данному общему высказыванию индивидуальный опыт или, наоборот, "додумывая" к содержащемуся в афоризме деталированному наблюдению более генерализированную область его применения, тем самым, т(аким) о(бразом), он то конкретизирует заданные в тексте рефлексии, то рефлексирует представленные в тексте ситуации. Предпринимаемое многими авторами собирание афоризмов в большие и малые группы получает в данной ситуации особенно важное значение: через конфронтацию текстов в собраниях читатель включается в процесс попеременного индуцирования и дедуцирования; в известном смысле, он как партнер только теперь и вырастает, в этой ситуации мышления и представления" (Neumann G. Einleitung // Der Aphorismus. Darmstadt, 1976. S. 5-6). Ср. аналогичную апелляцию к "достраивающей целое" реакции читателя в первом фрагменте "Психологических заметок" В. Ф. Одоевского: "Вот журнал, веденный в продолжение многочисленных психологических процессов; может быть, он когда-нибудь пригодится на что-либо будущему духоиспытателю" (Одоевский В. Ф. Русские ночи. Л., 1975. С. 203).
20 См. об этом, например, в упомянутых трудах Н. Барсукова и П. Милюкова.
стр. 170
--------------------------------------------------------------------------------
естественное умозаключение из одного понятия о существовании человечества" (с. 117). Во-вторых, наглядно-эмпирический: "Но всмотримся пристальнее в самые события - не найдем ли мы такие в разных периодах Истории, которые с первого взгляда, a posteriori, заставят нас сделать такое же предположение?" (с. 117). И далее лектор развертывает перед слушателями пестрый ряд исторических "происшествий" (образование государств, ход Реформации, история Рима, возникновение христианства), умело демонстрируя, как в их калейдоскопическом разнообразии отчетливо проступают некие "узоры" - свидетельства поступательного хода истории.
Сопрячь эти два способа (точнее, метода) исторического исследования - суть задача истории как науки, которая должна, по мысли лектора, "с одной стороны, тянуть ткань так называемых случаев, как они один за другим или один из другого следовали, ткань намерений и действий человеческих, по законам свободы. С другой стороны, она должна представить другую параллельную ткань законов высших, законов необходимости, и показать т(аким) о(бразом) соответствие сих божественных идей к скудельным формам, в коих они проявлялись (...) (с. 124).
Пока не "сотканы (...) сии ткани", не "найдены (...) сии законы" (с. 125) - рано писать историю в "догматическом тоне" (с. 125), ибо еще не пришла пора полного знания. Однако уже сейчас мы можем "предчувствовать это знание, по некоторым чертам судить о всей обширной картине (...)" (с. 126).
"Какое должно быть наслаждение слышать (...) Историческую гармонию! Но довольно пока, если и соло какое-нибудь понимаешь и чувствуешь" (с. 5) - так отзовется эта мысль в одном из фрагментов "Исторических афоризмов", структура которых, в свою очередь, оказывается основанной на совмещении в пределах всего собрания двух различных по способу их созидания образов истории (исторического целого): рассудочно-логически утверждаемого и непосредственно-эмпирически воспринимаемого. 21 Оппозиция "знать" ("сознавать") и "представлять" ("чувствовать") - стержень этого афористического макроцелого, в пределах которого возможно выделить соответственно два основных типа фрагмента, различных, как увидим, по преимущественному характеру определяющей их структуру авторской интенции. Позволим себе предварительно обозначить эти интенции как доказательно-утвердительную и изображающе-предположительную.
Упоминая, что погодинские афоризмы публиковались дважды - в 1827 году на страницах "Московского вестника" и в виде отдельного издания 1836 года, - исследователи, однако, никогда не отмечают, что эти две публикации заметно различаются между собой. Прежде всего отдельное издание значительно превосходит небольшую подборку "исторических афоризмов и вопросов" в журнале любомудров по своему объему. Двадцать журнальных фрагментов (размещенных в иной последовательности и претерпевших незначительные стилистические и композиционные изменения) составляют первые 14 страниц более чем 100-страничного издания 1836 года. 22
Именно это сохранение целостности "вестниковского слоя" позволяет заметить, что его сегменты резко выделяются на фоне всего остального собрания исторических афоризмов своей структурой. Это суть цепочка доказательных суждений, категорически утверждающих наличие единого закона, определяющего ход человеческой истории, пока не внятного человечеству, но непременно долженствующего быть сознанным: "История должна из всего рода человеческого сотворить одну единицу,
--------------------------------------------------------------------------------
21 Памятуя о преломлении здесь так называемых "шеллингистских мечтаний" (П. Милюков) погодинской юности (в первом случае) и известной "исторической методы" Погодина (во втором случае), мы имеем в виду исключительно аспект художественной формы "Исторических афоризмов".
22 В отдельном издании отсутствует лишь один из сегментов собрания, опубликованного в "Московском вестнике".
стр. 171
--------------------------------------------------------------------------------
одного человека и представить биографию этого человека, чрез все степени его возраста. Многочисленные народы, жившие и действовавшие в продолжение тысячелетий, доставят в такую биографию, может быть, по одной черте. Черту сию узнают великие историки" (с. 1); либо: "Есть один закон, по коему образуется человечество, - но в каждом народе ход сего образования изменяется вследствие разных внешних обстоятельств, и дело частного Историка показать, каким образом и по каким причинам происходит изменение, как отражается в частных явлениях общий закон. Он должен показать также и участие народа в общем образовании рода человеческого; в первом случае он связывал кольца в частную цепь, - во втором из частной цепи он делает кольцо и указывает ему место в общей цепи" (с. 1-2).
Ощутимая здесь преимущественно субъектная (по отношению к объекту изображения) позиция автора - носителя исторического самосознания обусловливает достаточно закрытую (жестко-завершенную) семантико- синтаксическую структуру вестниковских фрагментов, в которых, пожалуй, наиболее заметно влияние традиции ученого (научного) афоризма.
Однако Н. В. Гоголь в рецензии на "Исторические афоризмы" недаром заметил, что в них "везде видишь человека, обладаемого величием своего предмета". 23 Употребленный рецензентом страдательный залог необыкновенно точно и емко характеризует авторскую позицию, которая преломляется в основной ткани собрания афоризмов об истории, формируя совсем иной тип фрагмента, нежели охарактеризованный выше.
"Я читал Тьери (...) У меня мелькнул в голове вопрос: не везде ли христианская вера была вводима первоначально через женщин?" (с. 16-17) - этот первый, а потому неожиданный прорыв личностно- заинтересованного тона в афоризме, появляющемся практически сразу после вестниковского "блока", предвещает эмоциональную бурю, которая разразится на обширном пространстве этого и следующего за ним афоризма, резко отличных от предшествующих присутствием в их словесной ткани конкретно-исторических примеров: "После мне случилось прочесть о введении христианской веры в Швецию, Данию, Норвегию, Богемию, страны, принявшие Реформацию. Мое предположение подтвердилось: каких усилий, сколько времени стоило ввести Христианскую Веру в северные государства! Олов Тригвезон принуждал с ужасною жестокостию своих подданных креститься, говорит Рюс в своей Шведской Истории (с. 98) и т. д. Итак, не там ли Реформация, где было прежде принуждение? Стеснение и расширение, action et reaction, по закону какой- то духовной упругости? Как же удивительна эта сила, пролетающая чрез тысячелетия по времени, как электрическая чрез пространство! Что за процесс здесь совершается? Неужели есть связь между косностию животного, безразличного Саксонца и буйным гением Лютера?" (с. 20-21); "И как удивителен ход Реформации! Случилось же, что Папе Льву понадобились деньги на церковь Св. Петра и приданое сестре; что он смотрел сквозь пальцы на Латинский спор двух немецких монахов в варварской стороне; что Фридрих Мудрый принял сначала Лютера под свое покровительство (а он не видал его и не читал его сочинений); случилось же, что междуцарствие продолжалось долго, и Папа имел нужду в Курфирсте; что император Карл V сделался ему одолженным; случилось же, что Экк раздражил Лютера и проч., и прочее. Всемирное происшествие со всеми своими бесконечными действиями висело ежеминутно на волоске! На волоске держалась такая тяжесть! Что же, кто же держал ее!" (с. 23).
Как видим, проникающий в пространство погодинского афоризма конкретный исторический факт ("происшествие", в словоупотреблении автора) совершенно изменяет его структуру, в которой отражается иное, нежели прежде, авторское восприятие истории. Это суть непосредственное чувство изумления, которое возникает
--------------------------------------------------------------------------------
23 [Гоголь Н. В.]. Исторические афоризмы Михаила Погодина // Современник. 1836. Т. 1. С. 301.
стр. 172
--------------------------------------------------------------------------------
при созерцании величественного в своем конкретно-фактическом многообразии исторического потока и едва ли не отменяет все предшествующие, столь убедительные, казалось бы, доводы рассудка относительно безусловной возможности постигнуть и сформулировать единый закон, управляющий этим потоком. "Как же мудрено распознать, от чего что происходит, что к чему клонится! Как переплетаются причины и следствия! Повторяю вопрос: можно ли представить Историю? Где форма для нее? Историю вполне можно только чувствовать" (с. 29), - читаем в одном из следующих афоризмов.
Этот пафос полного отказа от какой-либо формы воспроизведения (изображения) исторического целого - своеобразная "антитеза" категорически-императивной модальности вестниковских фрагментов 24 - не станет определяющим в дальнейшем тексте "Исторических афоризмов". Точно так же, как и запечатлевающая данную авторскую позицию форма объемного, иллюстративно и эмоционально перегруженного, как бы "переливающегося" за свои словесные пределы фрагмента не появится более в собрании погодинских афоризмов.
Именно обозначенный "слом" авторской точки зрения становится предпосылкой для появления далее в "Исторических афоризмах" нового взгляда на пути и формы освоения истории. В основе его - авторская установка уже не на полное преодоление исторического хаоса путем вычисления "единицы", но на изображение (постепенное восстановление) реальной картины истории во всей ее пестроте и полноте, позволяющее зримо воспринять, увидеть ее закономерность, целостность, до того лишь интуитивно ощущаемую нами. (Ср. в лекции 1834 года: "(...) это предчувствие (полного знания истории. - О. К.) мы можем производить в себе, и оно имеет свои степени ясности, живости, силы и может, вероятно, так приближаться к знанию, как иная надежда бывает почти верою..." (с. 126).)
Непосредственно формулируемая далее в целом ряде фрагментов, 25 эта авторская интенция пластически реализуется в пестрой афористической ткани той части "Исторических афоризмов", которая впервые появляется в издании 1836 года. С известной долей условности возможно выделить здесь три конкретные разновидности афористического микротекста.
Это, во-первых, достаточно объемные фрагменты, каждый из которых представляет собой некий "план-конспект" будущего исторического исследования. Например: "Из Истории учения Аристотелева между язычниками, Мугаммеданами и Христианами можно составить также одно целое: как на один предмет смотрят язычники, Мугаммедане, Христиане? Сравнить Перипатетиков с Схоластиками. Схоластики развили форму мышления, приложили языческой метод рассуждения к предметам Христианским. Определить отношение Схоластиков к Лютеру" (с. 34); "Сравнить древние звания с новыми. Что есть у новых народов, похожего на касты? Как оно образовалось? О переходах из звания в звание у новых народов. Сравнить Историю званий во всех Европейских Государствах, их первоначальные видоизменения, развитие. Отсюда можно сделать отвлечение и представить последовательно
--------------------------------------------------------------------------------
24 Отметим здесь, что афоризмы, опубликованные Погодиным в первом номере "Московского вестника", естественным образом должны были быть соотносимы с кругом идей, актуальных для любомудров. Соответственно пафос обретения "истины полной, безусловной", "светлой, обширной аксиомы, которая обняла бы все" (В. Ф. Одоевский), становится доминирующим в публикации 1827 года, определяя семантико-синтаксическую структуру вестниковских фрагментов.
25 См., например: "История - картина великого мастера: время стерло с нее живые краски, невежество испортило гениальный чертеж, злонамеренность провела свои кривые линии... какой знаток возьмется восстановить ее?" (с. 61); "История для нас есть еще поэма на иностранном языке, которого мы не понимаем и только чаем значение некоторых слов, много-много эпизодов. - А сколько мест, искаженных в нашей рукописи от невежества, ограниченности переписчиков! Историю надо восстановлять (restaurare) как статую, найденную в развалинах Афин, как текст Вергилиев в монастырском списке" (с. 77).
стр. 173
--------------------------------------------------------------------------------
Историю начала. Отчего духовенство в Восточной церкви составляет особое наследственное сословие, а в западной нет. А дворянство наоборот: на востоке Европы, то есть в Славянских Государствах, оно восполняется из всех сословий; на западе же - это особое, почти неприступное сословие" (с. 92-93).
Во-вторых - преобладающие здесь достаточно краткие "гипотетические заметки", которые обозначают (предполагают) некоторые отдельные исторические закономерности и соответствия: "Дикари покорили Римскую Империю физически и покорились ей нравственно" (с. 44); "На запад напали Немцы и приняли его веру (Христианскую); на восток напали Арабы и дали ему свою (Мугаммеданскую)" (с. 44); "Все соседние народы - Этеоклы и Полиники между собою: Шведы с Датчанами, Шотландцы с Англичанами, Англичане с Французами и проч." (с. 45); "Войны Филиппа с Нидерландами и прочие его предприятия против Англии, Франции и Германии суть каналы для развития Американского золота и серебра по Европе" (с. 105).
Наконец, в-третьих, - фрагмент-"наметка", краткое обозначение какого- либо направления исследования: "Определить вообще отношение Истории лично к тому, кто ею занимается" (с. 104); "Как выстроилось здание догматов Христианской Веры?" (с. 95); "Не содействовали ль ереси более всего к тому, что понадобился глава церкви на западе?" (с. 95).
Однако, несмотря на частные различия, перед нами во всех трех случаях афористический текст, резко отличный от умозрительного по содержанию и жестко-завершенного по форме афоризма вестниковского типа. Текст, основанный на конкретном историческом факте либо нескольких фактах, осторожная попытка обобщения которых всегда исчерпывается установлением каких-либо сугубо частных соответствий, обозначением отдельных "параллельных линий" истории, что как бы "размыкает" афоризм в дальнейшее исследование, изучение, восстановление исторической картины. 26
На наш взгляд, именно эта макроструктура - пестрая смесь разрозненных фрагментов, фиксирующих и сводящих воедино отдельные исторические факты ("черты", "происшествия"), - была словно специально предназначена для сколько-нибудь возможной реализации любимой идеи Погодина-историка: воссоздание целостного образа истории на основе максимально полного (адекватного) освоения
--------------------------------------------------------------------------------
26 Безусловно, и в данной части "Исторических афоризмов" появляются фрагменты, непосредственно тематизирующие идею "единого закона Истории", однако в заметно измененном виде. Стихия "исторической конкретности", преобладающая в афоризмах этой части книги Погодина, как бы "размывает" жестко-логическую авторскую установку "теоретических" фрагментов, которые отличаются теперь очевидной редукцией категорической модальности (акцент ставится уже не столько на результате - нахождении закона, сколько на самом процессе его поиска): "Вы видите розу, липу, виноград - каждое из сих растений занимает свое место в общей системе царства прозябаемых, которое посредством его выражает какую-либо степень своего развития. Того же должно искать и в событиях. Гораздо труднее найти в них такое целое, ибо оне, мимотекущие, разнообразные, не имеют таких явственных признаков, и Историки долго будут сбиваться, принимая роды за виды и наоборот, - но в этом-то и состоит жизнь науки!" (с. 58). Достаточно естественным в этой связи оказывается появление фрагмента, в котором идея "единого закона" наполняется несколько иным, нежели прежде, смыслом: "Каждый человек действует для себя, по своему плану, а выходит общее действие, исполняет другой высший план, и из суровых, тонких, гнилых нитей биографических сплетается каменная ткань Истории" (с. 64). Исследователи недаром заметили здесь определенное предвосхищение философии истории Л. Н. Толстого (см.: Виролайнен М. Н. Указ. соч. С. 141; Барсуков Н. Указ. соч. Кн. 1. С. 299). Приверженность историческому факту провоцирует определенную переориентацию авторского взгляда, который направлен уже не столько вперед - на полное "осознание" (определение, объяснение) настоящего и будущего, сколько назад - на осмысление прошлого при помощи изучения фактов. Именно потому в данном фрагменте, где, на первый взгляд, вновь утверждается, что в истории реализуется, проявляется некий изначально заданный единый закон, оказывается возможным уловить мысль совсем иную: историческое целое не предопределяется, но формируется, складывается из всего произошедшего.
стр. 174
--------------------------------------------------------------------------------
всей эмпирии исторической временной перспективы. Эта идея, которую, по сути, можно обозначить как установку на полное преодоление времени пространством, не раз косвенно выговаривается в "Исторических афоризмах", притом всегда облекаясь в одни и те же образы и сравнения, принадлежащие сфере художественной деятельности.
"Каждое происшествие представляется нам отдельно, но видеть вдруг всю длинную цепь причин, коих оно есть произведение, и всю длинную цепь следствия, коих оно есть причина, и связь его с другими происшествиями, их причинами и следствиями, как тот Пророк, который внимал и
............неба содроганье,
И горний Ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
Какое зрелище! Какой удел?" (с. 100-101).
Вот она, мечта Погодина-историка: видеть "все" и - "вдруг", "вместе". Мечта, сколько-нибудь достижимая лишь в творческом акте, в чем автор "Исторических афоризмов", как видим, вполне отдавал себе отчет, однако не мог и не хотел вступить здесь на этот путь. Ибо он, по представлению создателя книги афоризмов об истории, с неизбежностью предполагал искажение действительного образа исторического бытия, на котором рука художника своевольно стирает отдельные конкретные черты: 27 "Происшествие принимает форму в глазах ясновидящего историка и представляется ему, как произведение Изящного искусства, уже в пространстве, а не во времени. Если он в своем сочинении передает читателям сие ощущение, то по справедливости заслужит имя Историка-Художника. - Но всегда ли в такой Истории отражается, как в зеркале, истинный образ происшествия, народа? Нет, а между тем читатель всегда будет наслаждаться таким сочинением, точно так, как мы восхищаемся теперь портретами Вандика, не заботясь нимало о том, похожи ли они были на подлинники или нет. - До сих пор в Историях едва ли не больше мы видим Историков, нежели народы. По большей части они дают нам свои стекла, чрез которые мы должны смотреть на деяния, и редко сии стекла не изменяют цвета предметов" (с. 10-11).
Для Погодина - автора "Исторических афоризмов", таким образом, как и для Погодина-историка, существует лишь один путь к постижению истории: не через творчески-оцельняющее преображение, но через адекватное (исчерпывающее) изображение исторических фактов, в котором без какого-либо затемняющего действительность посредничества, само собою должно явиться величественное Целое истории.
И если это не удается Погодину в его ученых трудах, то специфическая литературная форма собрания афоризмов в известной мере все же удовлетворяет, повторим, данному стремлению автора.
Вовсе не случайным в этой связи оказывается столь настойчивое отмежевывание Погодина от формы научного афоризма, где на место творческого субъекта встает другой посредник между исторической действительностью и ее образом - ученый, догматически излагающий в "быстрых заключениях" свои собственные взгляды на предмет, изъясняя, а не изображая его.
Лишь "пограничная" между научным и художественным способами освоения действительности форма собрания разрозненных афоризмов - макротекст, в котором
--------------------------------------------------------------------------------
27 Не забывая о собственно литературных произведениях Погодина, основанных на историческом материале, подчеркиваем, что речь идет об авторской позиции, преломившейся в "Исторических афоризмах". Ср. также мнение Погодина об исключительно литературном (но не научном) значении "Истории государства Российского" Карамзина.
стр. 175
--------------------------------------------------------------------------------
максимально усиливается способность афористического микротекста к потен-циированию "всего" ("целого", миропорядка) путем фиксации "отдельного" (факта), где этот целостный образ бытия возникает как бы вне пределов авторского текста, в "точке соприкосновения" авторского высказывания и заинтересованной реакции читателя, 28 - и позволила Погодину некоторым образом создать необходимую ему ситуацию "внутреннего видения" Целого, проступающего в "частично восстановленной" им исторической картине: "Возможно ли созерцать это все вдруг? Membra disjecta - вот что можем мы видеть теперь. Но от размышлений об них составляется наконец в душе нашей чувство, неопределенное, синтетическое, но сладостное чувство Истории" (с. 109).
* * *
Оставим в стороне рассуждения о том, насколько соотносимы штудии Погодина с историческими идеями его времени и последующим развитием отечественной историографии. Отметим здесь то, что представляется нам несомненно значимым с точки зрения развития российской словесности.
"Вы ищете у истории подкреплений для вашей гипотезы, а я учусь у истории; (...) вы даете истории систему, а я беру у нее" - при чтении этих строк из позднейшего письма Погодина П. Киреевскому, 29 удивительно точно выражающих суть авторской позиции, преломившейся в "Исторических афоризмах", невольно приходят на память стихотворные строки П. А. Вяземского, в которых автор формулирует свое писательское кредо: "Я просто записная книжка. Где жизнь играет роль писца".
М. П. Погодин и П. А. Вяземский - две весьма различные фигуры, сближенные, казалось бы, только временем да своим долголетием, позволившим им пережить и перевидеть многое и многих. Однако нечто, подспудно объединявшее этих двух литераторов, отчетливо проявилось в процитированных выше фрагментах (объясняя известную приверженность обоих писателей фрагментарной форме фиксации мыслей): принципиальная установка на воссоздание образа бытия средствами и силами самого бытия, побуждающая саму жизнь явиться в пестром многообразии своих "голосов" (Вяземский) либо конкретных фактов, "происшествий" (Погодин), многообразии, в котором само собою, "без" вмешательства авторской власти (без придания жизненному материалу "искусственной формы") должно обнаружиться некое целое.
Исключительные возможности для реализации данной авторской установки и предоставляла афористическая форма, значение которой в этой связи к середине прошлого века, как видим, начинает осознаваться отечественной словесной культурой, сфокусированной на проблеме поиска путей воссоздания "живого образа бытия".
--------------------------------------------------------------------------------
28 Ср. в "Предисловии": "(...) я назначаю их (мысли. - О. К.) (...) преимущественно для моих слушателей, чтоб доставить им темы для рассуждений, бесед, ученых состязаний..." (с. V).
29 Цит. по: Милюков П. Указ. соч. С. 369.
стр. 176
Опубликовано 20 ноября 2007 года
Новые статьи на library.by:
ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ:
Комментируем публикацию: "ИСТОРИЧЕСКИЕ АФОРИЗМЫ" М.П.ПОГОДИНА: ВЫЧИСЛЕНИЕ ЕДИНИЦЫ ИЛИ ПРЕДЧУВСТВИЕ ЦЕЛОГО?
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Предполагаемый источник
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1195562564 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций