ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ (последнее)
К 250-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ А. Н. РАДИЩЕВА. А. Н. РАДИЩЕВ О ЗНАЧЕНИИ ПЕТРА I В ИСТОРИИ РОССИИ
Актуальные публикации по вопросам школьной педагогики.
Радищев не был профессиональным историком. Но как сын своего времени, как один из ярчайших представителей эпохи Просвещения в России, живший ее идеалами и стремившийся осмыслять все общественные вопросы в контексте постулатов, порожденных философской мыслью этой эпохи, он не мог не обращаться к помощи исторической науки. И образование Радищева как юриста, и последующие занятия его в области законотворчества, и, наконец, писательская деятельность, пронизанная публицистическим пафосом и обращенная к самым жгучим проблемам социально-политической жизни России, - все приводило его с неизбежностью к необходимости соразмерять опыт современности с уроками прошлого. "Если кто хотя мало вникал в деяния человеческия, если кто внимательно читал историю царств, тот ведает убедительно, что где более было просвещения, где оно было общественное, там более было и превратности".(1) Это размышление содержится 1 Радищев А. Н. Полн. собр. соч. М.; Л., Т. 3. С. 29. Далее ссылки на сочинения Радищева следуют по этому изданию с указанием тома и страниц в тексте статьи.
в незавершенной статье Радищева "О добродетелях и награждениях" (1780-е годы), и оно дает ясное представление о напряженности умственных исканий писателя ("вникания в деяния человеческие"). Его сомнения в цивилизаторской роли просвещения очень симптоматичны. Но существенно, что они базируются на изучении исторического прошлого. В личности Радищева писатель неотделим от мыслителя, и последний, в свою очередь, немыслим без постоянной обращенности к опыту истории.
Нас будет интересовать лишь один, сравнительно частный, аспект его исторических интересов, а именно осмысление Радищевым роли Петра I в истории России. Фигура этого монарха, царствование которого оставило неизгладимый след во всем последующем развитии страны, привлекала постоянное внимание Радищева. Здесь он выступает в одном ряду с историками и общественными деятелями второй половины XVIII века - кн. М. М. Щербатовым, И. Н. Болтиным, княгиней Е. Р. Дашковой, для которых сугубо апологетическое отношение ко всему содеянному Петром I (как это было характерно для историографической мысли первой половины XVIII века) сменяется стремлением оценить его реформы более объективно, в свете тех последствий, какие они имели для нравов нации и для последующего состояния российского дворянства. Позиция указанных деятелей отражала общую корректировку в восприятии личности Петра I и его политики, наметившуюся прежде всего в европейской общественно-исторической мысли тех лет у таких авторов, как Ж.-Ж. Руссо, Д. Дидро, Г.-Б. Мабли. Не отрицая в целом выдающейся роли Петра I в просвещении своей нации, французские мыслители, и ранее критически относясь к деспотическим методам самого проведения реформ, теперь уже скептически оценивали и конечные результаты его царствования.
Радищев несомненно учитывал эти мнения, и его восприятие Петра также не было однозначным. Но оно не было слепым повторением оценок европейских мыслителей. Помимо теории он исходил из опыта политической жизни России, современником которой он явился. И поэтому восприятие личности Петра I несло у Радищева отражение тех новых веяний в осмыслении проблемы монархической власти, которые получили свою актуальность в период царствования Екатерины II и приобрели дополнительную остроту в обстановке начавшейся в 1789 году во Франции буржуазной революции.
Значение Петра I в истории России Радищев рассматривает в нескольких ракурсах и в каждом случае занимает свою особую позицию, в чем-то развивавшую сложившиеся ранее мнения предшественников, но в чем-то отмеченную оригинальностью.
Петр I интересует Радищева прежде всего как законодатель. В этом сыграло свою роль несомненно то обстоятельство, что в занятиях Радищева историей значительное, едва ли не основное, место занимали вопросы, связанные с зарождением и развитием правовых отношений в мире. Как юрист по своему образованию и профессиональному статусу Радищев невольно придавал этому аспекту своих исторических разысканий особое значение, что было естественно. Идеей всевластия законов жила философская мысль эпохи Просвещения, и он эту идею усвоил, обучаясь в Европе. Появление законодательства у разных народов, оформление на этой основе систем политической власти и влияние законов на нравы наций и исторические судьбы различных государств - эти вопросы привлекали внимание Радищева в первую очередь. Кроме того, интерес к проблемам законодательства и соответственно рассмотрение под этим углом зрения деятельности Петра I были предобусловлены исторической ситуацией в России конца 1760-х - 1770-х годов, когда в роли законодательницы активно выступала царствовавшая императрица Екатерина II, открыто претендовавшая на роль продолжательницы просветительской политики Петра I. Не следует забывать и то, что само обращение юного Радищева на стезю юриспруденции, когда он в 1766 году на 5 лет был послан в
стр. 108
--------------------------------------------------------------------------------
Лейпциг в числе других русских юношей обучаться юридическим наукам, было результатом конституционных увлечений императрицы.
С другой стороны, Петр I привлекал внимание Радищева как государственный деятель, прославившийся военными победами над шведами и укрепивший военную мощь страны. Радищев не включает Петра I в число тех политиков всемирной истории, которых европейская историографическая мысль эпохи Просвещения традиционно трактовала как "завоевателей", подобных Александру Македонскому и Тамерлану. Именно на противопоставлении Петра I деятелям подобного рода строилось возвеличение этого монарха в европейской публицистике и русской панегирической поэзии XVIII века.(2) Эту позицию разделял Вольтер, осмыслявший Петра I как счастливого соперника "завоевателя" - Карла XII, ничего не смогшего противопоставить упорству и трудолюбию русского царя. Радищев следует этой традиции. Победы над шведским королем обеспечили России возврат контроля над Балтийским побережьем, в результате чего страна получила, наконец, выход к Европе, а в устье Невы был основан Петербург, новая столица государства. Целесообразность этой меры Петра I по перенесению столицы в Петербург стала вызывать в трудах некоторых русских историков (например, князя М. М. Щербатова) на рубеже столетия сомнения.(3) Для Радищева позитивность мер Петра I по сближению России с Европой, в том числе и польза от превращения Петербурга в столицу, не подлежала сомнению. И с этой точки зрения об оспоривании им правомочности начатой Петром I Северной войны не может быть и речи, хотя к самой воне как орудию проведения политики Радищев всегда относится без одобрения, что вписывалось в систему его идеологических убеждений, как будет показано ниже.
Наконец, главный аспект в оценке заслуг Петра I, выделяемый Радищевым вслед за отечественной и европейской традицией, касается уяснения его выдающейся роли в преобразовании России. Фигура монарха-просветителя нации вошла в сознание современников, и интерпретация петровских реформ под углом зрения их последствий для последующего развития страны составила одну из граней радищевской историософии. Этот вопрос представляется наиболее сложным, ибо именно в этом пункте деятельность Петра I подвергалась в отечественной и зарубежной историографии наиболее серьезной переоценке. И здесь Радищев также занимал особую позицию.
Разумеется, выделение нами обозначенных выше аспектов политики Петра I, привлекавших внимание Радищева, носит до известной степени условный характер, ибо в практических занятиях его историей время Петра I осмысляется в неразрывности всех указанных сторон многогранной деятельности этого монарха. Однако для понимания позиции Радищева как историка своего времени предложенная систематизация целесообразна, поскольку позволяет наглядно представить тот процесс актуализации исторического опыта в современной ему политической ситуации, о котором уже вскользь было сказано выше. И кроме того, она вписывается в параметры оценки Петра I, заданные западноевропейской историографией XVIII века, позволяя на этом фоне ощутить своеобразие радищевского подхода к этим вопросам. В чем же состояла его позиция?
Взгляды Радищева на законодательную деятельность Петра I не получили какого-то завершенного оформления в виде специального сочинения, посвященного рассмотрению данной проблемы. Как и в большинстве случаев, из его исторических штудий наблюдения на этот счет не подчинялись у него какому-то плану, а носили
--------------------------------------------------------------------------------
2 См.: Шмурло Е.Ф. Петр Великий в оценке современников и потомства. СПб., 1912; Мезин С. А. Полемика русских авторов с французскими просветителями о реформах Петра I // Новая и новейшая история. Проблемы общественной мысли. Межвуз. сб. науч. трудов. Саратов, 1991. Вып. 13. С. 33 - 45.
3 См. об этом: Литература и история. (Исторический процесс в творческом сознании русских писателей и мыслителей XVIII - XX вв.). СПб., 1997. Вып. 2. С. 44 - 46.
стр. 109
--------------------------------------------------------------------------------
выборочный характер. Поэтому о концепционном единстве этих разрозненных наблюдений трудно говорить. Воссоздание общего контекста всех высказываний Радищева о законотворчестве Петра I вытекает из рассеянных в его юридических и философско-публицистических сочинениях многочисленных мелких реплик, из его подготовительных набросков и исторических выписок, наконец, из частных фрагментов отдельных глав "Путешествия из Петербурга в Москву". Показательно, что сама постановка данной проблемы как бы намечается в конспективных записях, которые Радищев делает, по-видимому, в начале 1780-х годов по ходу чтения I тома "Истории Российской" В. Н. Татищева. Выписки фрагментарны и носят на первый взгляд случайный характер. Но они позволяют увидеть, что привлекало Радищева в тех сведениях о Петре I, которые содержались в историческом труде В. Н. Татищева.
Следует заметить, что Татищев уже в I томе своей "Истории..." постоянно апеллирует к личности и деяниям Петра I, демонстрируя прекрасную осведомленность во всех аспектах его политики и знание его указов. Идет ли речь о значении исторической географии или об этапах установления на Руси систем летоисчисления, или, наконец, о порядке престолонаследия, практиковавшемся в Московском царстве, всякий раз в аргументации Татищева в цепи других ссылок на авторитеты всплывает имя царя-преобразователя. При этом приводимые исторические примеры прямо спроецированы у него на явную поддержку и оправдание политики Петра. Так, убежденный сторонник монархической системы власти, Татищев посвящает фрагмент 45 главы "О древнем правительстве русском и других в пример" проблеме наследования престола в монархиях и утверждению монархического правления в Московской Руси. Он не подвергает ни малейшему сомнению законность подавления царями боярской аристократии в ее попытках ограничить единодержавную власть. Пагубность таких попыток он доказывает примером Смуты, когда Василий Шуйский законодательно закрепил зависимость царской власти от боярской верхушки, что после свержения этого царя привело к усилению власти в Москве поляков и к общему упадку государства, едва от этого не развалившегося. "Из чего всяк может видеть, - заключает Татищев, - сколько монархическое правление государству нашему протчих полезнее..."(4) И далее Татищев, развивая мысль о вреде засилья аристократии в России, после краткой справки о роли Алексея Михайловича в укреплении царской власти ссылается на меры Петра по лишению бояр каких-либо привилегий в их участии управлением страной: "Петр Великий 1701 году из определений и указов, как тогда писали: великий государь постановил, а бояре приговорили - яко противное самодержавству повелел выкинуть, а писать одно свое повеление, через что власть вельмож отринута, а единовластие утверждено. Но чтоб имя бояр впредь никого не соблажняло, оное оставил, а дал чины советников разных степеней, якоже придворные и военные, чрез что иное (т. е. боярство) в совершенное забвение пришло".(5) В последней фразе имелась в виду "Табель о рангах".
Радищев выписал отдельно как справку ссылку Татищева на запрещение Петром I писать формулу "В(еликий) Госуд(арь) указал, и бояре приговорили" в ее прежнем виде (3, 35). Не подлежит сомнению, что от внимания Радищева не ускользнула трактовка Татищевым подлинных мотивов введения Петром в 1722 году "Табели о рангах" как еще одной меры по окончательному разрыву с прежним положением, когда институт боярства сохранял ведущие позиции в социальной иерархии государственных структур власти. Отношения Радищева к этому документу я ниже еще коснусь. Пока же заметим, что именно с Петром I
--------------------------------------------------------------------------------
4 Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1962. Т. I. С. 367.
5 Там же. С.368.
стр. 110
--------------------------------------------------------------------------------
связывает Радищев завершение процесса установления в России единодержавной власти, хотя и приобретшей форму "просвещенного абсолютизма".
Нельзя отрицать, что Радищева, по-видимому, привлекал известный демократизм в обращении Петра I со своими подданными, несомненно ему присущий, несмотря на нередкие проявления явного деспотизма при проведении своих решений в жизнь. Не случайно он обратил внимание на справку законодательного характера, которую дает Татищев в главе 48 "О чинах и суевериях древних" с прямой ссылкой на именной указ Петра I от 3 апреля 1702 года "Об отмене рядных и сговорных записей, совершаемых у крепостных дел; о писании вместо того домовых заручных росписей приданному; о недействительности обручения по причине оказавшихся нравственных или телесных недостатков жениха или невесты, или по нежеланию их вступить в брак...".(6)
Данным указом Петр упорядочивал прежний порядок оформления супружества, при котором сговор невесты с учетом материальных интересов жениха совершался другими лицами без знакомства последнего со своей суженой и при сговоре давались записи с указанием неустойки против приданого. "Сим способом, - пишет Татищев, - часто такие неистовства были, что вместо невесты, если она какой-либо видимый недостаток имела, иных, нарядя показывали и женили на таких, с которыми жить было невозможно. Сей обычай и записи Петр Великий 1701-го указом отставил и дал свободу, если не понравится жениху или невесте, хотя бы в церковь пришли, отказать и разойтиться".(7) Радищев по-своему законспектировал этот фрагмент, дав сокращенную выписку из него с указанием главного: "Петр I указом 1701 (если не понравится жених невесте, как невеста жениху), хотя бы в церковь пришли, то могут разойтись" (3, 35).
Эта выписка Радищева, касающаяся законодательства Петра I в области брачного права, примечательна в нескольких отношениях. Во-первых, как видим, властный самодержец далеко не всегда пренебрегал "вольностью частною" своих подданных, за что упрекал его Радищев в "Письме к другу, жительствующему в Тобольске", о котором ниже еще будет идти речь. Во- вторых, вопросы брачного права постоянно интересовали Радищева, о чем можно судить по отдельным главам "Путешествия из Петербурга в Москву" ("Новгород", "Зайцово", "Едрово", "Черная грязь"), где он обсуждает различные аспекты брачных отношений, существовавших в разных сословиях. И хотя указ Петра I касался в основном порядка бракосочетаний, принятого в дворянской среде, для Радищева пример Петра I был важен также потому, что он имел прямое отношение к той практике использования браков для решения материальных вопросов и возникавших на этой почве несправедливостей, которые имели место в крестьянской среде. Этого вопроса Радищев касается в главе "Черная грязь". На эту же сторону крестьянской жизни обратила внимание, кстати, в своем "Наказе" и Екатерина II в главе XII "О размножении народа в государстве", где она указывала на злоупотребления, происходившие от принятой у крестьян практики насильно женить своих сыновей или выдавать замуж дочерей, не считаясь с их волей, где она предписывала "...отцов поощряти, чтоб детей своих браком сочетавали, и не отымать у них воли...".(8)
Как видим, и непримиримый противник самодержавия и российская императрица в данном вопросе занимают не столь уж несхожие позиции. И предшественником их невольного демократизма выступает Петр I в своем указе от 3 апреля 1702 года, на который обратил свое особое внимание Татищев. Мудрость "властного самодержца", каким определяет Радищев Петра I в том же "Письме...", на поприще
--------------------------------------------------------------------------------
6 Полное собрание законов Российской империи. Т. IV. 1700 - 1712. СПб., 1830. С. 191 - 192.
7 Татищев В. Н. Указ. соч. С. 389. Татищев ошибочно определяет издание указа 1701 годом.
8 Наказ Ея Имп. Величества Екатерины вторыя, самодержицы Всероссийския, данный Комиссии о сочинении проекта Нового Уложения. СПб., 1770. С. 198.
стр. 111
--------------------------------------------------------------------------------
законодательства в приведенных примерах не подлежит сомнению. Примечательны и ссылки Радищева на пример законодательной деятельности Петра I в его незавершенном трактате "Опыт о законодавстве", над которым он работал в 1780-е годы. Говоря во второй главе II отделения "о правах государя", Радищев в пункте 12 конкретизирует их: "Яко первый судия рассматривает народные надобности, определяет себе наследника", - и следует ссылка: "Указ Петра I 1722, февр. 5. Открывает торги, определяет каким, быть деньгам, распоряжает государственными доходами" (3, 17). По сути дела все отмеченные в данном пункте прерогативы государя определяются на основании учета той практики, которая осуществлялась Петром I и находила свое законодательное выражение в его указах. Петр I действительно лично вникал во все области государственного управления, не исключая и чисто экономических, финансовых, торговых вопросов. Так, например, он активно стремился превратить Петербург в главный торговый порт страны, издав в ноябре 1713 года именной указ о привозе разных товаров в Санкт-Петербург, а не в Архангельск. На следующий год последовал вновь именной, объявленный из Сената указ от 16 января 1714 года об отправлении к Санкт-Петербургскому порту указных товаров пеньки и юфти. Подобное стремление придать Петербургу статус торговой столицы составляло главную заботу царя, и Радищев, ставший уже в 1780 году помощником управляющего Петербургской таможни, эту сторону деятельности Петра достаточно хорошо знал, будучи, по- видимому, знаком с его указами. Вникал Петр лично и в сугубо финансовые вопросы. Сошлемся на его именные указы от 11 марта 1700 года "О делании медных денежек, полушек и полу полушек..."; от 18 мая 1701 года "О переделе старых денег, о присылке оных для сего из приказов на денежный двор..."; от 24 апреля 1713 года "О делании медных денег и о неизрасходовании в Риге поступающих в доход ефимков".
Радищев, несомненно, в определении прерогатив государя ориентировался на эти аспекты деятельности Петра I. Впрочем, в пункте 10 той же второй главы "Опыта о законодавстве", трактуя вопрос о праве государя отменять решения судов на основании жалоб, вызванных неправедными действиями судей, Радищев в указании истоков введения подобной практики, на мой взгляд, не проявляет достаточной осведомленности. Он сопровождает свои рассуждения на этот счет следующим заключением, носящим характер исторической справки: "Запрещение подавать челобитныя издано вельможами, а не государем" (3, 17). Источник сведений данного заключения при этом остался неуказанным. Но между тем в XVIII веке, задолго до Радищева, нередко издавались указы от имени как раз высшей власти в лице монарха о неподаче челобитен на имя государя, если они не касались особо важных государственных дел или неправедного судейства. И пример этому подал Петр I. Сошлемся на один из первых подобных указов Петра I, именной указ от 2 февраля 1700 года "О неподаче жалоб мимо присутственных мест Государю, кроме важных Государевых дел". Указ гласил: "Великий Государь указал всяких чинов людем сказать: до сего указу сказано, чтоб опричь великих Государственных дел и о неправых вершенных дел на судей с иным ни с каким челобитьем к Самому Великому Государю, не бив челом и не подав челобитен судьям, не ходили и челобитен не подавали; а буде кто придет и тому будет учинено наказание..."(9) Иными словами, право государя отменять неправедные решения судей санкционировалось не вельможами, а самим государем, хотя одновременно данным указом фактически запрещалось обращаться на имя монарха по любым вопросам, не относящимся к указанным двум. И эта практика сохранялась на всем протяжении XVIII века, о чем Радищев как юрист, конечно же, не мог не знать. И в этом также известная непоследовательность его в постоянном осуждении самодержавного принципа власти не могла не проявляться.
--------------------------------------------------------------------------------
9 Полн. собр. законов Российской империи. Т. IV. 1700 - 1712. С. 3.
стр. 112
--------------------------------------------------------------------------------
В то же время для Радищева, для которого закон есть "связь общества", источник общего блага, очень важным представляется упорядоченность системы законодательства. В этом он видит залог государственной стабильности и общественного благополучия: "...истина есть первоначальная, что там, где законы издаваемые суть расположены систематическим порядком, там много уже мудрых существует или узаконений или обычаев, которые содержат связь государственную" (3, 41). Но именно это отсутствовало, по его мнению, в законодательной практике периода царствования Петра I. Здесь Радищев отдает явное предпочтение его предшественникам, и в частности его отцу, царю Алексею Михайловичу. В тех же разрозненных заметках, касающихся русской истории, связывая с личностью Петра I решающие успехи по укреплению политической мощи России по сравнению с тем, что было до него, Радищев, однако, в законодательной политике Петра I не видит систематически последовательного, пронизанного предвидением будущего порядка. Так, охарактеризовав сжато заслуги Алексея Михайловича по укреплению безопасности тогдашней России, он переходит к определению того нового, что принесло царствование Петра: "Но окончательное преобразование сего огромного государства предоставлено было тому, которой, возросший среди бедствий, приобрел столь нужную для государя казну, познание людей и которой, воюя беспрестанно, мог среди браней, и только тем одним, ввести порядок внутри государства" (там же). И однако как законодатель Петр I в глазах Радищева обнаруживает свою несостоятельность. "Бесконечные постановления, занятые по большей части в иностранных землях без всякой иногда сообразности с местными обстоятельствами, показывают, что алкавшая его душа великого спешила претворять, не занимаяся маловажными подробностями, которые время очищает неприметно" (там же).
И как противопоставление законодательной политике Петра I Радищев ссылается на пример его отца, Алексея Михайловича, чья деятельность в области законов, по его мнению, была пронизана заботой об общем, свободна от преследования сиюминутных выгод и потому не страдала противоречивостью: "Уложение царя Алексея Михайловича можно почесть законом систематическим, все единым оком объемлющим и устремляющим все к единому концу. Но последующие законы все были частныя. Петр Первый, тронутый более блеском наружным общественной связи, нежели ее внутренним блаженством, обращал свои законы на торговлю, мануфактуры, морское и сухопутное войско. В судах учредил порядок течения дел, но ось, так сказать, на коей всему вертеться должно, оставил прежнюю. В последующие времена еще далее удалилися от истинныя цели" (3, 42).
В чем была эта "истинная цель" упорядочения законодательства, Радищев не разъясняет, хотя в контексте всего рассуждения таковой, по-видимому, должно было бы быть создание некоей единой системы законоположений государства, пример которой он видел в Уложении Алексея Михайловича. Историк Б. Б. Кафенгауз, посвятивший специальную статью изучению исторических взглядов Радищева, считал, что под "осью", оставленной Петром I в "прежнем" виде, следует понимать самодержавие и крепостное право.(10) На мой взгляд, приведенная выше радищевская оценка непоследовательности законодательной политики Петра I имеет своей конечной целью указать не только на факты исторического прошлого, но и на современность. Ее следует рассматривать в самой непосредственной связи с тем скептическим отношением, какое писатель испытывал к отдельным аспектам законодательной политики Екатерины II.
Существенно обратить внимание на отсылку Радищева к "последующим временам". Судя по фактам, на которые далее ссылается Радищев, он имеет в виду не столько даже периоды царствования Анны Иоанновны или Елизаветы Петровны, сколько время, непосредственно связанное с правлением Екатерины II. Состояние
--------------------------------------------------------------------------------
10 Учен. зап. Моск. гос. ун-та. Вып. 156, Тр. каф. истории СССР. М., 1952. С. 66 - 80.
стр. 113
--------------------------------------------------------------------------------
дел в законодательной сфере этого периода Радищев оценивает весьма критически. При всей разумности отдельных указов императрицы, сам порядок проведения их в жизнь порождал практику нарушения законов, неразбериху в структурах высшей власти и коррупцию в судах. И истоки такого положения кроются, по мнению Радищева, в системе законоположений, заложенной в Петровское время. Приводимый Радищевым тут же пример, когда по настоянию винных откупщиков было отменено действие необходимого для блага государства закона во имя якобы интересов казны, лишний раз призван был подтвердить пагубность всевластия самодержавного централизма, не контролировавшего полностью действия бюрократии, пользовавшейся отсутствием единой системы законоположений. При всех претензиях Екатерины II исправить порядок соблюдения в России законов, положение в этой области, по мнению Радищева, со времен Петра I мало изменилось.
Несколько иной характер оценка законодательной деятельности Петра I приобретает на страницах "Путешествия из Петербурга в Москву". О ней упоминается дважды в свете тех последствий, какие некоторые из указов Петра имели для судеб российского дворянства. В основном речь идет об известной "Табели о рангах", указе Петра I, упорядочившем порядок прохождения службы дворянами и устанавливавшем строгую иерархию различных степеней государственных служащих как военных ведомств, так и гражданских. Так, в главе "Тосна" путешественник встречает едущего из Москвы стряпчего, избравшего своим трудом восстановление дворянского родословия для желающих российских родов. Тот жалуется на сложности в удовлетворении претензий, возникшие после уничтожения царем Федором Алексеевичем института местничества: "Сие строгое законоположение поставило многие честные Княжеские и Царские роды наравне с Новгородским дворянством" (1, 231). Но особенно ощутимый удар по привилегиям родовитого дворянства нанес, по мнению стряпчего, Петр Великий своей "Табелью о рангах". "Открыл он путь чрез службу военную и гражданскую всем, к приобретению дворянского титла, и древнее дворянство, так сказать, затоптал в грязь" (там же). Положение усугубили и меры Екатерины II, утвердившей "прежние Указы высочайшим о дворянстве положением, которое было всех степенных наших востревожило, ибо древние роды поставлены в дворянской книге ниже всех" (там же). Фигура стряпчего в его собственном рассказе предстает в комическом виде. Он смешон со своей профессией, служащей потаканию спеси части дворян с их хвастовством своей древней породой. И казалось, позиция Радищева исполнена здесь несомненного демократизма, ибо о его солидарности со стряпчим в отношении "Табели о рангах" Петра I, судя по контексту, вряд ли приходится говорить.
Но вот в главе "Хотилов" после прочтения "Проекта в будущем" путешественник находит в бумагах своего друга целую связку законоположений, касающихся проекта "постепенного освобождения земледельцев в России", т. е. отмены крепостного права. На этом фоне симптоматична реакция путешественника на найденный между других указов упомянутый указ о рангах Петра I: "Между многими постановлениями, относящимися к восстановлению по возможности равенства во гражданах, нашел я табель о рангах. Сколь она была некстати нынешним временам и оным несоразмерна, всяк сам может вообразить" (1, 322 - 323). Теперь отношение к этому документу Петровского времени, как видим, носит явно отрицательный характер. Для понимания этой метаморфозы в позиции Радищева важно учитывать скрытый пафос одной из предыдущих глав "Путешествия..." ("Зайцово"), содержащей описание убийства крестьянами своего помещика за насилие и оскорбление их нравственного достоинства. Радищев прямо оправдывает совершенное крестьянами деяние, и на основании этого в главе "Зайцово" традиционно большинство исследователей ищут подтверждение радикализма позиции Радищева, якобы поддерживающего здесь идею крестьянского бунта, чуть ли не социальной революции. Но вот что обращает на себя внимание в данной главе. Издевавшийся над крестьянами
стр. 114
--------------------------------------------------------------------------------
асессор не был потомственным дворянином, но получил дворянское звание, выслужив его по "Табели о рангах". Рассказчик описанного выше события излагает послужной список новоявленного дворянина, начавшего свою службу придворным истопником, потом служившего лакеем, камер-лакеем и закончившего ее в должности мундшенка. Именно низкое происхождение асессора объясняет, по мысли автора, его зверское отношение к подневольным ему крестьянам. Но тем самым становится понятным тот тон неудовлетворенности "Табелью о рангах" "в нынешние времена", в котором выдержано упоминание о ней в главе "Хотилов".
Характерно в свете этого отношение Радищева к проблеме права на приобретение дворянского звания, зафиксированное в соответствующей 12 главе ("О дворянстве") его незавершенного юридического проекта "Опыт о законодавстве". Вот что говорится в пункте, касающемся вопроса выслуги дворянства лицами низкого состояния: "Дослужившиеся не из дворян до обер- офицерства в воинской службе суть дворяне и дети их, родившиеся в обер- офицерстве. <...> Гражданская и придворная служба сего титла не дает, также дослужившимся по мастерствам" (3, 22. Курсив мой. - Ю. С.). Как видим, в своем проекте Радищев отходит от установлений "Табели о рангах" и тем самым, по существу, подвергает сомнению мудрость и дальновидность законодательной политики Петра I. Она действительно в ряде случаев носила поспешный характер, будучи обусловлена требованиями сиюминутной конъюнктуры, и нередко одни указы противоречили другим.
Оценка Петра I как преобразователя России, вознесшего на высшую ступень ее военную мощь и утвердившего на берегах Невы новую столицу Империи, содержится в сочинении Радищева "Письмо к другу, жительствующему в Тобольске, по долгу звания своего". Написанное как отклик на открытие 7 августа 1782 года в Петербурге воздвигнутого по инициативе Екатерины II памятника Петру I, "Письмо..." в то же время является ярким публицистическим сочинением, в котором затронуты волновавшие Радищева вопросы природы монархической власти и источников ее величия, а также философская проблема возможности обретения человеком свободы в условиях монархии, не говоря о более мелких, касающихся конкретного повода сочинения "Письма..." деталях его содержания.
Прошло 57 лет со дня смерти великого монарха, и тот факт, что Петра уже не было в живых, придавал в глазах Радищева данному торжеству особый глубокий смысл. По мнению автора "Письма...", только сейчас наступает истинное время оценки величия Петра I, ибо плоды его трудов воплотились в реальных свершениях его политических планов (победа над Швецией благодаря созданию армии и флота, строительство на берегах Невы великолепного города). Тысячи зрителей, наблюдающих в присутствии императрицы парад войск - прохождение гвардейских Преображенского и Семеновского полков, "бывших некогда сотоварищами опасностей Петровых и его побед, также и других полков гвардии", желают зреть на этой церемонии "лице обновителя своего и просветителя" (1, 147). Но восприятие образа Петра I - властителя судьбы - современниками Радищева является в глазах автора всего лишь призрачным обманом, результатом внушаемого высшей властью гипноза, принадлежащего миру фальшивых ценностей, имеющих, по мнению его, мало общего с истиной. Подлинное понимание того, чем был этот великий монарх, для его современников не может сводиться только к голому поклонению. "...Тысячи зрителей на сделанных для того возвышениях и толпа народа, рассеянного по всем близлежащим местам и кровлям, ожидали с нетерпением зрети образ того, которого предки их в живых ненавидели, а по смерти оплакивали. Истинно бо есть и непреложно; достоинство, заслуги и добродетель привлекают ненависть нередко и самих тех, кои причины не имеют их ненавидеть" (1, 147 - 148). Такова диалектика восприятия великих свершений, значение которых не всегда открыто их современникам.
Прибытие на церемонию Екатерины II служит сигналом для открытия памятника. "И се явился паки взорам нашим седящ на коне борзом в древней отцов своих
стр. 115
--------------------------------------------------------------------------------
одежде. Муж, основание града сего положивший и первый, который на Невских и Финских водах воздвиг Российский Флаг, доселе не существовавший" (там же). Преклонение головы образу героя императрицей исторгают слезы радости из глаз присутствующих. И Радищев вновь возвращается к проблеме монархической власти под углом зрения отношения к ней современников, и в частности ближайшего окружения царя: "О Петр! Когда громкие дела твои возбуждали удивление и почтение к тебе, из тысячи удивлявшихся великости твоего духа и разума был ли хотя един, кто от чистоты сердца тебя возносил. Половина была ласкателей, кои во внутренности своей тебя ненавидели и дела твои порицали, другие, объемлемые ужасом беспредельно самодержавныя власти, раболепно пред блеском твоея славы опускали зеницы своих очей. Тогда был ты жив" (там же).
У Екатерины II, читавшей это сочинение вместе с "Путешествием...", навязчивые упоминания Радищева о ненависти к Петру I со стороны его современников вызвали резкую неприязнь. И на это были свои основания. Умная императрица прекрасно уловила скрытый подтекст произведения. Несмотря на оформление его в виде письма к другу, оно менее всего носило характер интимного послания. Скорее всего, это было исполненное экспрессии обращение к современникам, уже заключавшее в себе черты будущего "Путешествия из Петербурга в Москву". Это был, по существу, спор с неназванным оппонентом, и таковым была царствующая императрица, воздвигшая монумент Петру. Само событие открытия памятника призвано было возвеличить ее царствование, и сказанное применительно к Петру в равной мере распространялось и на Екатерину II. "Но колико крат более признание наше было живее и тебя достойнее, когда бы оно не следовало примеру твоея преемницы <...> примеру того, кто смерть и жизнь миллионов себе подобных в руке своей имеет" (там же). Скрытая антисамодержавность убеждений Радищева уже заключена в этих словах.
Радищев исходит из идеи неприятия деспотизма Петра I, проявленного при проведении реформ и вызывавшего ненависть современников. С этим же было связано и еще одно навязчивое убеждение Радищева, также подспудно ассоциировавшееся с отдельными аспектами политики Петра в деле реформирования армии: "Стоявшие в строю полки ударили поход, отдавая честь, и с преклонными знаменами шли мимо подавшего им первый пример слепого повиновения воинской подчиненности, показывая учредителю своему плоды его трудов..." (1, 149. Курсив мой. - Ю. С.). В контексте отрицания деспотизма он рассматривает и существование в любой армии дисциплины, видя в этом лишение человека естественного права его на свободу. Тему эту Радищев развивает позднее в "Путешествии..." в главе "Хотилов": "Превращенные точности" воинского повиновения в куклы, отъемлется у них даже движения воля, толико живым веществам свойственная. Они знают только веление начальника, мыслят, что он хощет, и стремятся, куда направляет. Толико всесилен жезл над могущественнейшею силою государства" (1, 316). Таковы крайности радищевского ригоризма в отстаивании им якобы общечеловеческих ценностей и права на свободу личности, не признаваемого самодержавием. На это также обратила внимание Екатерина II в своих замечаниях на "Путешествие из Петербурга в Москву", отметив, в частности, высказывания автора книги на странице 76, в главе "Спасская полесть", содержащие осуждение монархов. Напомним это место, где странница Прямовзора обращается к монарху, приписывая ему обвинения за развязывание военных-конфликтов, гибель солдат на войне и страдания родных и близких погибших: "Ибо ведай, - говорит Прямовзора, - что ты первейший в обществе можешь быть убийца, первейший разбойник, первейший предатель, первейший нарушитель общия тишины, враг лютейший, устремляющий злость свою на внутренность слабого. Ты виною будешь, если мать восплачет о сыне своем, убиенном на ратном поле, и жена о муже своем; ибо опасность плена едва оправдать может убийство, войною называемое" (1, 254). Эти слова несомненно
стр. 116
--------------------------------------------------------------------------------
выражали позицию самого Радищева, и к ним императрица сделала следующее замечание: "Стр. 76. Птенцы учат матку. Злость в злобном, во мне ее нет. Убивство войною называемое, чего же оне желают, чтоб без обороны попасця в плен туркам, татарам, либо покорится шве дам ".(11)
В реплике Екатерины II довольно точно обозначены главные приоритеты внешней политики России XVIII века. В этом она выступает прямой продолжательницей политики Петра I. Именно при Екатерине предпринятые Петром I в начале века энергичные усилия по возврату России контроля над Балтийским побережьем и по обеспечению безопасности южных рубежей страны, с выходом к Черному морю и присоединением Крыма, были успешно и окончательно завершены. И заявляя свое несогласие с утверждениями о войнах, содержавшимися в книге, императрица открыто обвиняла Радищева в том, что в своих пацифистских порывах он желал бы оставить российское государство беззащитным перед его соседями.
В конце "Письма..." Радищев останавливается на вопросе правомочности включения Петра I в число великих людей мировой истории. "Петр, по общему признанию наречен великим, а Сенатом - отцем Отечества. Но за что он может Великим называться?" (1, 150) - задает вопрос Радищев. Он сравнивает Петра I с выдающимися деятелями прошлого и современности, удостоившимися быть причисленными к этому званию.
Здесь Радищев вступает в полемику, которая велась в эпоху Просвещения по переоценке авторитетов мировой истории, исходя из постулатов гуманности и признания интересов отдельной личности высшими ценностями цивилизации. Он полностью разделяет точку зрения, основанную на развенчании славы таких монархов, как Александр Македонский, Карл Великий или византийский император Константин, "омывыйся в крови сыновней". Он также сомневается в правомочности награждения титулом "великий" доброго Генриха IV, "тщеславного и кичливого" Людовика XIV и даже прусского короля Фридриха II, числившегося "великим" еще при жизни.
"Все сии Владетели, о множестве других не упоминая, коих ласкательство великими называет, получили сие название для того, что исступили из числа людей обыкновенных услугами к Отечеству, хотя великие имели пороки. Частной человек гораздо скорее может получить название великого, отличается какою-либо добродетелию или качеством, но правителю народов мало для приобретения сего лестного названия иметь добродетели или качества частных людей. <...> Посредственный Царь исполнением одной из должностей своего сана был бы, может быть, великий муж в частном положении; но он будет худой Государь, если для одной пренебрежет многие добродетели. И так вопреки Женевскому гражданину познаем в Петре мужа необыкновенного, название великого заслужившего правильно" (1, 150).
В этом рассуждении стихийный демократизм радищевской позиции в отношении к монархической власти проявляется в полной мере. Как видим, включение названных выше правителей в число "великих" не отрицается Радищевым полностью, но он связывает это не с величием души перечисленных властителей, а с тем положением, в какое они были поставлены, волею судьбы оказавшись во главе государств. Для славы государя добродетелей частного человека недостаточно;
Радищев категорически отрицает такое положение, при котором монарх предает забвению добродетель ради исполнения хотя бы единой из должностей своего сана. Иными словами, гуманность ставится им во главу угла тех требований, какие он предъявляет высшим властителям. На фоне тех монархов, которые уже включены в пантеон "великих" мировой истории, он оставляет место и Петру I. В этом смысл заключительной фразы абзаца, полемически направленной против известного утверждения Ж.-Ж. Руссо, высказанного в его трактате "Об общественном договоре",
--------------------------------------------------------------------------------
11 Бабкин Д. С. Процесс А. Н. Радищева. М.; Л., 1952. С. 157.
стр. 117
--------------------------------------------------------------------------------
где французский философ весьма скептически оценивал способности Петра как государственного деятеля и всего содеянного им по преобразованию своей страны, вообще отрицая целесообразность цивилизаторских начинаний в условиях России: "Русские никогда не станут истинно цивилизованными, т. к. они подверглись цивилизации слишком рано. Петр обладал талантами подражательными, (но) у него не было истинного гения, который творит и создает все из ничего. Кое-что из сделанного им было хорошо, большая часть была ни к месту. Он понимал, что его народ был диким (варварским), но совершенно не понял, что он еще не созрел для уставов гражданского общества. Он хотел сразу просветить и благоустроить свой народ, в то время как его еще надо было приучать к трудностям этого. <...> Он помешал своим подданным стать когда-нибудь тем, что они могли бы стать, убедив их, что они были тем, чем они в действительности не были".(12)
Свое отношение к данному утверждению Руссо мне уже приходилось высказывать.(13) Что же касается Радищева, то надо отдать должное его историческому чутью. Как человек, сформировавшийся духовно под влиянием идей европейского просвещения, он понимал неизбежность избранного Петром курса преобразований по пути сближения с Европой, какими бы методами он ни проводился. В то же время, как русский человек, имея перед глазами реальные исторические результаты титанических усилий Петра по реформированию страны, предпринятых этим монархом в начале столетия, Радищев не мог согласиться с утверждениями Руссо, хотя к деспотическим методам проведения реформ он продолжал относиться отрицательно.
В итоговом определении заслуг Петра I перед отечеством Радищев выделяет именно его преобразовательную деятельность по просвещению страны и укреплению ее военного могущества: "И хотя бы Петр не отличался различными учреждениями, к Народной пользе относящимися, хотя бы он не был победитель Карла XII, то мог бы и для того великим назваться, что дал первый стремление столь обширной громаде, которая яко первенственное вещество была без действия" (1, 150). Радищев несомненно имеет здесь в виду приобщение России к плодам европейского просвещения, выдвигая это на первое место среди заслуг Петра. И однако Радищев не был бы самим собой, если бы не заключил свои оценки личности Петра замечанием, позволяющим видеть в нем мыслителя, сохраняющего до конца верность идеалам просветительского свободолюбия. Последние фразы "Письма..." если и не содержат прямого осуждения Петра I, то через открытое порицание деспотизма этого монарха могут рассматриваться как завуалированное наставление в адрес живых носителей монархической власти. Превознося хвалами столь властного самодержца, который истребил последние признаки "дикой вольности своего отечества", Радищев остается верен главной идее всей своей жизни: "И я скажу, что мог бы Петр славнея быть, вознося сам и вознося отечество свое, утверждая вольность частную" (1, 151).
Радищев, конечно же, воспринимал личность Петра I в мифологизированном ее облике, созданном уже историографической традицией эпохи. В чем-то этот миф основывался на вере в концепцию просвещенного абсолютизма, столь популярной в XVIII веке. Радищев не питал иллюзий на этот счет, хотя признание исторических заслуг Петра I в его глазах не подлежало сомнению.
--------------------------------------------------------------------------------
12 Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., 1969. С. 183.
13 Литература и история. СПб., 1997. Вып. 2. С. 21 - 23.
стр. 118
в незавершенной статье Радищева "О добродетелях и награждениях" (1780-е годы), и оно дает ясное представление о напряженности умственных исканий писателя ("вникания в деяния человеческие"). Его сомнения в цивилизаторской роли просвещения очень симптоматичны. Но существенно, что они базируются на изучении исторического прошлого. В личности Радищева писатель неотделим от мыслителя, и последний, в свою очередь, немыслим без постоянной обращенности к опыту истории.
Нас будет интересовать лишь один, сравнительно частный, аспект его исторических интересов, а именно осмысление Радищевым роли Петра I в истории России. Фигура этого монарха, царствование которого оставило неизгладимый след во всем последующем развитии страны, привлекала постоянное внимание Радищева. Здесь он выступает в одном ряду с историками и общественными деятелями второй половины XVIII века - кн. М. М. Щербатовым, И. Н. Болтиным, княгиней Е. Р. Дашковой, для которых сугубо апологетическое отношение ко всему содеянному Петром I (как это было характерно для историографической мысли первой половины XVIII века) сменяется стремлением оценить его реформы более объективно, в свете тех последствий, какие они имели для нравов нации и для последующего состояния российского дворянства. Позиция указанных деятелей отражала общую корректировку в восприятии личности Петра I и его политики, наметившуюся прежде всего в европейской общественно-исторической мысли тех лет у таких авторов, как Ж.-Ж. Руссо, Д. Дидро, Г.-Б. Мабли. Не отрицая в целом выдающейся роли Петра I в просвещении своей нации, французские мыслители, и ранее критически относясь к деспотическим методам самого проведения реформ, теперь уже скептически оценивали и конечные результаты его царствования.
Радищев несомненно учитывал эти мнения, и его восприятие Петра также не было однозначным. Но оно не было слепым повторением оценок европейских мыслителей. Помимо теории он исходил из опыта политической жизни России, современником которой он явился. И поэтому восприятие личности Петра I несло у Радищева отражение тех новых веяний в осмыслении проблемы монархической власти, которые получили свою актуальность в период царствования Екатерины II и приобрели дополнительную остроту в обстановке начавшейся в 1789 году во Франции буржуазной революции.
Значение Петра I в истории России Радищев рассматривает в нескольких ракурсах и в каждом случае занимает свою особую позицию, в чем-то развивавшую сложившиеся ранее мнения предшественников, но в чем-то отмеченную оригинальностью.
Петр I интересует Радищева прежде всего как законодатель. В этом сыграло свою роль несомненно то обстоятельство, что в занятиях Радищева историей значительное, едва ли не основное, место занимали вопросы, связанные с зарождением и развитием правовых отношений в мире. Как юрист по своему образованию и профессиональному статусу Радищев невольно придавал этому аспекту своих исторических разысканий особое значение, что было естественно. Идеей всевластия законов жила философская мысль эпохи Просвещения, и он эту идею усвоил, обучаясь в Европе. Появление законодательства у разных народов, оформление на этой основе систем политической власти и влияние законов на нравы наций и исторические судьбы различных государств - эти вопросы привлекали внимание Радищева в первую очередь. Кроме того, интерес к проблемам законодательства и соответственно рассмотрение под этим углом зрения деятельности Петра I были предобусловлены исторической ситуацией в России конца 1760-х - 1770-х годов, когда в роли законодательницы активно выступала царствовавшая императрица Екатерина II, открыто претендовавшая на роль продолжательницы просветительской политики Петра I. Не следует забывать и то, что само обращение юного Радищева на стезю юриспруденции, когда он в 1766 году на 5 лет был послан в
стр. 108
--------------------------------------------------------------------------------
Лейпциг в числе других русских юношей обучаться юридическим наукам, было результатом конституционных увлечений императрицы.
С другой стороны, Петр I привлекал внимание Радищева как государственный деятель, прославившийся военными победами над шведами и укрепивший военную мощь страны. Радищев не включает Петра I в число тех политиков всемирной истории, которых европейская историографическая мысль эпохи Просвещения традиционно трактовала как "завоевателей", подобных Александру Македонскому и Тамерлану. Именно на противопоставлении Петра I деятелям подобного рода строилось возвеличение этого монарха в европейской публицистике и русской панегирической поэзии XVIII века.(2) Эту позицию разделял Вольтер, осмыслявший Петра I как счастливого соперника "завоевателя" - Карла XII, ничего не смогшего противопоставить упорству и трудолюбию русского царя. Радищев следует этой традиции. Победы над шведским королем обеспечили России возврат контроля над Балтийским побережьем, в результате чего страна получила, наконец, выход к Европе, а в устье Невы был основан Петербург, новая столица государства. Целесообразность этой меры Петра I по перенесению столицы в Петербург стала вызывать в трудах некоторых русских историков (например, князя М. М. Щербатова) на рубеже столетия сомнения.(3) Для Радищева позитивность мер Петра I по сближению России с Европой, в том числе и польза от превращения Петербурга в столицу, не подлежала сомнению. И с этой точки зрения об оспоривании им правомочности начатой Петром I Северной войны не может быть и речи, хотя к самой воне как орудию проведения политики Радищев всегда относится без одобрения, что вписывалось в систему его идеологических убеждений, как будет показано ниже.
Наконец, главный аспект в оценке заслуг Петра I, выделяемый Радищевым вслед за отечественной и европейской традицией, касается уяснения его выдающейся роли в преобразовании России. Фигура монарха-просветителя нации вошла в сознание современников, и интерпретация петровских реформ под углом зрения их последствий для последующего развития страны составила одну из граней радищевской историософии. Этот вопрос представляется наиболее сложным, ибо именно в этом пункте деятельность Петра I подвергалась в отечественной и зарубежной историографии наиболее серьезной переоценке. И здесь Радищев также занимал особую позицию.
Разумеется, выделение нами обозначенных выше аспектов политики Петра I, привлекавших внимание Радищева, носит до известной степени условный характер, ибо в практических занятиях его историей время Петра I осмысляется в неразрывности всех указанных сторон многогранной деятельности этого монарха. Однако для понимания позиции Радищева как историка своего времени предложенная систематизация целесообразна, поскольку позволяет наглядно представить тот процесс актуализации исторического опыта в современной ему политической ситуации, о котором уже вскользь было сказано выше. И кроме того, она вписывается в параметры оценки Петра I, заданные западноевропейской историографией XVIII века, позволяя на этом фоне ощутить своеобразие радищевского подхода к этим вопросам. В чем же состояла его позиция?
Взгляды Радищева на законодательную деятельность Петра I не получили какого-то завершенного оформления в виде специального сочинения, посвященного рассмотрению данной проблемы. Как и в большинстве случаев, из его исторических штудий наблюдения на этот счет не подчинялись у него какому-то плану, а носили
--------------------------------------------------------------------------------
2 См.: Шмурло Е.Ф. Петр Великий в оценке современников и потомства. СПб., 1912; Мезин С. А. Полемика русских авторов с французскими просветителями о реформах Петра I // Новая и новейшая история. Проблемы общественной мысли. Межвуз. сб. науч. трудов. Саратов, 1991. Вып. 13. С. 33 - 45.
3 См. об этом: Литература и история. (Исторический процесс в творческом сознании русских писателей и мыслителей XVIII - XX вв.). СПб., 1997. Вып. 2. С. 44 - 46.
стр. 109
--------------------------------------------------------------------------------
выборочный характер. Поэтому о концепционном единстве этих разрозненных наблюдений трудно говорить. Воссоздание общего контекста всех высказываний Радищева о законотворчестве Петра I вытекает из рассеянных в его юридических и философско-публицистических сочинениях многочисленных мелких реплик, из его подготовительных набросков и исторических выписок, наконец, из частных фрагментов отдельных глав "Путешествия из Петербурга в Москву". Показательно, что сама постановка данной проблемы как бы намечается в конспективных записях, которые Радищев делает, по-видимому, в начале 1780-х годов по ходу чтения I тома "Истории Российской" В. Н. Татищева. Выписки фрагментарны и носят на первый взгляд случайный характер. Но они позволяют увидеть, что привлекало Радищева в тех сведениях о Петре I, которые содержались в историческом труде В. Н. Татищева.
Следует заметить, что Татищев уже в I томе своей "Истории..." постоянно апеллирует к личности и деяниям Петра I, демонстрируя прекрасную осведомленность во всех аспектах его политики и знание его указов. Идет ли речь о значении исторической географии или об этапах установления на Руси систем летоисчисления, или, наконец, о порядке престолонаследия, практиковавшемся в Московском царстве, всякий раз в аргументации Татищева в цепи других ссылок на авторитеты всплывает имя царя-преобразователя. При этом приводимые исторические примеры прямо спроецированы у него на явную поддержку и оправдание политики Петра. Так, убежденный сторонник монархической системы власти, Татищев посвящает фрагмент 45 главы "О древнем правительстве русском и других в пример" проблеме наследования престола в монархиях и утверждению монархического правления в Московской Руси. Он не подвергает ни малейшему сомнению законность подавления царями боярской аристократии в ее попытках ограничить единодержавную власть. Пагубность таких попыток он доказывает примером Смуты, когда Василий Шуйский законодательно закрепил зависимость царской власти от боярской верхушки, что после свержения этого царя привело к усилению власти в Москве поляков и к общему упадку государства, едва от этого не развалившегося. "Из чего всяк может видеть, - заключает Татищев, - сколько монархическое правление государству нашему протчих полезнее..."(4) И далее Татищев, развивая мысль о вреде засилья аристократии в России, после краткой справки о роли Алексея Михайловича в укреплении царской власти ссылается на меры Петра по лишению бояр каких-либо привилегий в их участии управлением страной: "Петр Великий 1701 году из определений и указов, как тогда писали: великий государь постановил, а бояре приговорили - яко противное самодержавству повелел выкинуть, а писать одно свое повеление, через что власть вельмож отринута, а единовластие утверждено. Но чтоб имя бояр впредь никого не соблажняло, оное оставил, а дал чины советников разных степеней, якоже придворные и военные, чрез что иное (т. е. боярство) в совершенное забвение пришло".(5) В последней фразе имелась в виду "Табель о рангах".
Радищев выписал отдельно как справку ссылку Татищева на запрещение Петром I писать формулу "В(еликий) Госуд(арь) указал, и бояре приговорили" в ее прежнем виде (3, 35). Не подлежит сомнению, что от внимания Радищева не ускользнула трактовка Татищевым подлинных мотивов введения Петром в 1722 году "Табели о рангах" как еще одной меры по окончательному разрыву с прежним положением, когда институт боярства сохранял ведущие позиции в социальной иерархии государственных структур власти. Отношения Радищева к этому документу я ниже еще коснусь. Пока же заметим, что именно с Петром I
--------------------------------------------------------------------------------
4 Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1962. Т. I. С. 367.
5 Там же. С.368.
стр. 110
--------------------------------------------------------------------------------
связывает Радищев завершение процесса установления в России единодержавной власти, хотя и приобретшей форму "просвещенного абсолютизма".
Нельзя отрицать, что Радищева, по-видимому, привлекал известный демократизм в обращении Петра I со своими подданными, несомненно ему присущий, несмотря на нередкие проявления явного деспотизма при проведении своих решений в жизнь. Не случайно он обратил внимание на справку законодательного характера, которую дает Татищев в главе 48 "О чинах и суевериях древних" с прямой ссылкой на именной указ Петра I от 3 апреля 1702 года "Об отмене рядных и сговорных записей, совершаемых у крепостных дел; о писании вместо того домовых заручных росписей приданному; о недействительности обручения по причине оказавшихся нравственных или телесных недостатков жениха или невесты, или по нежеланию их вступить в брак...".(6)
Данным указом Петр упорядочивал прежний порядок оформления супружества, при котором сговор невесты с учетом материальных интересов жениха совершался другими лицами без знакомства последнего со своей суженой и при сговоре давались записи с указанием неустойки против приданого. "Сим способом, - пишет Татищев, - часто такие неистовства были, что вместо невесты, если она какой-либо видимый недостаток имела, иных, нарядя показывали и женили на таких, с которыми жить было невозможно. Сей обычай и записи Петр Великий 1701-го указом отставил и дал свободу, если не понравится жениху или невесте, хотя бы в церковь пришли, отказать и разойтиться".(7) Радищев по-своему законспектировал этот фрагмент, дав сокращенную выписку из него с указанием главного: "Петр I указом 1701 (если не понравится жених невесте, как невеста жениху), хотя бы в церковь пришли, то могут разойтись" (3, 35).
Эта выписка Радищева, касающаяся законодательства Петра I в области брачного права, примечательна в нескольких отношениях. Во-первых, как видим, властный самодержец далеко не всегда пренебрегал "вольностью частною" своих подданных, за что упрекал его Радищев в "Письме к другу, жительствующему в Тобольске", о котором ниже еще будет идти речь. Во- вторых, вопросы брачного права постоянно интересовали Радищева, о чем можно судить по отдельным главам "Путешествия из Петербурга в Москву" ("Новгород", "Зайцово", "Едрово", "Черная грязь"), где он обсуждает различные аспекты брачных отношений, существовавших в разных сословиях. И хотя указ Петра I касался в основном порядка бракосочетаний, принятого в дворянской среде, для Радищева пример Петра I был важен также потому, что он имел прямое отношение к той практике использования браков для решения материальных вопросов и возникавших на этой почве несправедливостей, которые имели место в крестьянской среде. Этого вопроса Радищев касается в главе "Черная грязь". На эту же сторону крестьянской жизни обратила внимание, кстати, в своем "Наказе" и Екатерина II в главе XII "О размножении народа в государстве", где она указывала на злоупотребления, происходившие от принятой у крестьян практики насильно женить своих сыновей или выдавать замуж дочерей, не считаясь с их волей, где она предписывала "...отцов поощряти, чтоб детей своих браком сочетавали, и не отымать у них воли...".(8)
Как видим, и непримиримый противник самодержавия и российская императрица в данном вопросе занимают не столь уж несхожие позиции. И предшественником их невольного демократизма выступает Петр I в своем указе от 3 апреля 1702 года, на который обратил свое особое внимание Татищев. Мудрость "властного самодержца", каким определяет Радищев Петра I в том же "Письме...", на поприще
--------------------------------------------------------------------------------
6 Полное собрание законов Российской империи. Т. IV. 1700 - 1712. СПб., 1830. С. 191 - 192.
7 Татищев В. Н. Указ. соч. С. 389. Татищев ошибочно определяет издание указа 1701 годом.
8 Наказ Ея Имп. Величества Екатерины вторыя, самодержицы Всероссийския, данный Комиссии о сочинении проекта Нового Уложения. СПб., 1770. С. 198.
стр. 111
--------------------------------------------------------------------------------
законодательства в приведенных примерах не подлежит сомнению. Примечательны и ссылки Радищева на пример законодательной деятельности Петра I в его незавершенном трактате "Опыт о законодавстве", над которым он работал в 1780-е годы. Говоря во второй главе II отделения "о правах государя", Радищев в пункте 12 конкретизирует их: "Яко первый судия рассматривает народные надобности, определяет себе наследника", - и следует ссылка: "Указ Петра I 1722, февр. 5. Открывает торги, определяет каким, быть деньгам, распоряжает государственными доходами" (3, 17). По сути дела все отмеченные в данном пункте прерогативы государя определяются на основании учета той практики, которая осуществлялась Петром I и находила свое законодательное выражение в его указах. Петр I действительно лично вникал во все области государственного управления, не исключая и чисто экономических, финансовых, торговых вопросов. Так, например, он активно стремился превратить Петербург в главный торговый порт страны, издав в ноябре 1713 года именной указ о привозе разных товаров в Санкт-Петербург, а не в Архангельск. На следующий год последовал вновь именной, объявленный из Сената указ от 16 января 1714 года об отправлении к Санкт-Петербургскому порту указных товаров пеньки и юфти. Подобное стремление придать Петербургу статус торговой столицы составляло главную заботу царя, и Радищев, ставший уже в 1780 году помощником управляющего Петербургской таможни, эту сторону деятельности Петра достаточно хорошо знал, будучи, по- видимому, знаком с его указами. Вникал Петр лично и в сугубо финансовые вопросы. Сошлемся на его именные указы от 11 марта 1700 года "О делании медных денежек, полушек и полу полушек..."; от 18 мая 1701 года "О переделе старых денег, о присылке оных для сего из приказов на денежный двор..."; от 24 апреля 1713 года "О делании медных денег и о неизрасходовании в Риге поступающих в доход ефимков".
Радищев, несомненно, в определении прерогатив государя ориентировался на эти аспекты деятельности Петра I. Впрочем, в пункте 10 той же второй главы "Опыта о законодавстве", трактуя вопрос о праве государя отменять решения судов на основании жалоб, вызванных неправедными действиями судей, Радищев в указании истоков введения подобной практики, на мой взгляд, не проявляет достаточной осведомленности. Он сопровождает свои рассуждения на этот счет следующим заключением, носящим характер исторической справки: "Запрещение подавать челобитныя издано вельможами, а не государем" (3, 17). Источник сведений данного заключения при этом остался неуказанным. Но между тем в XVIII веке, задолго до Радищева, нередко издавались указы от имени как раз высшей власти в лице монарха о неподаче челобитен на имя государя, если они не касались особо важных государственных дел или неправедного судейства. И пример этому подал Петр I. Сошлемся на один из первых подобных указов Петра I, именной указ от 2 февраля 1700 года "О неподаче жалоб мимо присутственных мест Государю, кроме важных Государевых дел". Указ гласил: "Великий Государь указал всяких чинов людем сказать: до сего указу сказано, чтоб опричь великих Государственных дел и о неправых вершенных дел на судей с иным ни с каким челобитьем к Самому Великому Государю, не бив челом и не подав челобитен судьям, не ходили и челобитен не подавали; а буде кто придет и тому будет учинено наказание..."(9) Иными словами, право государя отменять неправедные решения судей санкционировалось не вельможами, а самим государем, хотя одновременно данным указом фактически запрещалось обращаться на имя монарха по любым вопросам, не относящимся к указанным двум. И эта практика сохранялась на всем протяжении XVIII века, о чем Радищев как юрист, конечно же, не мог не знать. И в этом также известная непоследовательность его в постоянном осуждении самодержавного принципа власти не могла не проявляться.
--------------------------------------------------------------------------------
9 Полн. собр. законов Российской империи. Т. IV. 1700 - 1712. С. 3.
стр. 112
--------------------------------------------------------------------------------
В то же время для Радищева, для которого закон есть "связь общества", источник общего блага, очень важным представляется упорядоченность системы законодательства. В этом он видит залог государственной стабильности и общественного благополучия: "...истина есть первоначальная, что там, где законы издаваемые суть расположены систематическим порядком, там много уже мудрых существует или узаконений или обычаев, которые содержат связь государственную" (3, 41). Но именно это отсутствовало, по его мнению, в законодательной практике периода царствования Петра I. Здесь Радищев отдает явное предпочтение его предшественникам, и в частности его отцу, царю Алексею Михайловичу. В тех же разрозненных заметках, касающихся русской истории, связывая с личностью Петра I решающие успехи по укреплению политической мощи России по сравнению с тем, что было до него, Радищев, однако, в законодательной политике Петра I не видит систематически последовательного, пронизанного предвидением будущего порядка. Так, охарактеризовав сжато заслуги Алексея Михайловича по укреплению безопасности тогдашней России, он переходит к определению того нового, что принесло царствование Петра: "Но окончательное преобразование сего огромного государства предоставлено было тому, которой, возросший среди бедствий, приобрел столь нужную для государя казну, познание людей и которой, воюя беспрестанно, мог среди браней, и только тем одним, ввести порядок внутри государства" (там же). И однако как законодатель Петр I в глазах Радищева обнаруживает свою несостоятельность. "Бесконечные постановления, занятые по большей части в иностранных землях без всякой иногда сообразности с местными обстоятельствами, показывают, что алкавшая его душа великого спешила претворять, не занимаяся маловажными подробностями, которые время очищает неприметно" (там же).
И как противопоставление законодательной политике Петра I Радищев ссылается на пример его отца, Алексея Михайловича, чья деятельность в области законов, по его мнению, была пронизана заботой об общем, свободна от преследования сиюминутных выгод и потому не страдала противоречивостью: "Уложение царя Алексея Михайловича можно почесть законом систематическим, все единым оком объемлющим и устремляющим все к единому концу. Но последующие законы все были частныя. Петр Первый, тронутый более блеском наружным общественной связи, нежели ее внутренним блаженством, обращал свои законы на торговлю, мануфактуры, морское и сухопутное войско. В судах учредил порядок течения дел, но ось, так сказать, на коей всему вертеться должно, оставил прежнюю. В последующие времена еще далее удалилися от истинныя цели" (3, 42).
В чем была эта "истинная цель" упорядочения законодательства, Радищев не разъясняет, хотя в контексте всего рассуждения таковой, по-видимому, должно было бы быть создание некоей единой системы законоположений государства, пример которой он видел в Уложении Алексея Михайловича. Историк Б. Б. Кафенгауз, посвятивший специальную статью изучению исторических взглядов Радищева, считал, что под "осью", оставленной Петром I в "прежнем" виде, следует понимать самодержавие и крепостное право.(10) На мой взгляд, приведенная выше радищевская оценка непоследовательности законодательной политики Петра I имеет своей конечной целью указать не только на факты исторического прошлого, но и на современность. Ее следует рассматривать в самой непосредственной связи с тем скептическим отношением, какое писатель испытывал к отдельным аспектам законодательной политики Екатерины II.
Существенно обратить внимание на отсылку Радищева к "последующим временам". Судя по фактам, на которые далее ссылается Радищев, он имеет в виду не столько даже периоды царствования Анны Иоанновны или Елизаветы Петровны, сколько время, непосредственно связанное с правлением Екатерины II. Состояние
--------------------------------------------------------------------------------
10 Учен. зап. Моск. гос. ун-та. Вып. 156, Тр. каф. истории СССР. М., 1952. С. 66 - 80.
стр. 113
--------------------------------------------------------------------------------
дел в законодательной сфере этого периода Радищев оценивает весьма критически. При всей разумности отдельных указов императрицы, сам порядок проведения их в жизнь порождал практику нарушения законов, неразбериху в структурах высшей власти и коррупцию в судах. И истоки такого положения кроются, по мнению Радищева, в системе законоположений, заложенной в Петровское время. Приводимый Радищевым тут же пример, когда по настоянию винных откупщиков было отменено действие необходимого для блага государства закона во имя якобы интересов казны, лишний раз призван был подтвердить пагубность всевластия самодержавного централизма, не контролировавшего полностью действия бюрократии, пользовавшейся отсутствием единой системы законоположений. При всех претензиях Екатерины II исправить порядок соблюдения в России законов, положение в этой области, по мнению Радищева, со времен Петра I мало изменилось.
Несколько иной характер оценка законодательной деятельности Петра I приобретает на страницах "Путешествия из Петербурга в Москву". О ней упоминается дважды в свете тех последствий, какие некоторые из указов Петра имели для судеб российского дворянства. В основном речь идет об известной "Табели о рангах", указе Петра I, упорядочившем порядок прохождения службы дворянами и устанавливавшем строгую иерархию различных степеней государственных служащих как военных ведомств, так и гражданских. Так, в главе "Тосна" путешественник встречает едущего из Москвы стряпчего, избравшего своим трудом восстановление дворянского родословия для желающих российских родов. Тот жалуется на сложности в удовлетворении претензий, возникшие после уничтожения царем Федором Алексеевичем института местничества: "Сие строгое законоположение поставило многие честные Княжеские и Царские роды наравне с Новгородским дворянством" (1, 231). Но особенно ощутимый удар по привилегиям родовитого дворянства нанес, по мнению стряпчего, Петр Великий своей "Табелью о рангах". "Открыл он путь чрез службу военную и гражданскую всем, к приобретению дворянского титла, и древнее дворянство, так сказать, затоптал в грязь" (там же). Положение усугубили и меры Екатерины II, утвердившей "прежние Указы высочайшим о дворянстве положением, которое было всех степенных наших востревожило, ибо древние роды поставлены в дворянской книге ниже всех" (там же). Фигура стряпчего в его собственном рассказе предстает в комическом виде. Он смешон со своей профессией, служащей потаканию спеси части дворян с их хвастовством своей древней породой. И казалось, позиция Радищева исполнена здесь несомненного демократизма, ибо о его солидарности со стряпчим в отношении "Табели о рангах" Петра I, судя по контексту, вряд ли приходится говорить.
Но вот в главе "Хотилов" после прочтения "Проекта в будущем" путешественник находит в бумагах своего друга целую связку законоположений, касающихся проекта "постепенного освобождения земледельцев в России", т. е. отмены крепостного права. На этом фоне симптоматична реакция путешественника на найденный между других указов упомянутый указ о рангах Петра I: "Между многими постановлениями, относящимися к восстановлению по возможности равенства во гражданах, нашел я табель о рангах. Сколь она была некстати нынешним временам и оным несоразмерна, всяк сам может вообразить" (1, 322 - 323). Теперь отношение к этому документу Петровского времени, как видим, носит явно отрицательный характер. Для понимания этой метаморфозы в позиции Радищева важно учитывать скрытый пафос одной из предыдущих глав "Путешествия..." ("Зайцово"), содержащей описание убийства крестьянами своего помещика за насилие и оскорбление их нравственного достоинства. Радищев прямо оправдывает совершенное крестьянами деяние, и на основании этого в главе "Зайцово" традиционно большинство исследователей ищут подтверждение радикализма позиции Радищева, якобы поддерживающего здесь идею крестьянского бунта, чуть ли не социальной революции. Но вот что обращает на себя внимание в данной главе. Издевавшийся над крестьянами
стр. 114
--------------------------------------------------------------------------------
асессор не был потомственным дворянином, но получил дворянское звание, выслужив его по "Табели о рангах". Рассказчик описанного выше события излагает послужной список новоявленного дворянина, начавшего свою службу придворным истопником, потом служившего лакеем, камер-лакеем и закончившего ее в должности мундшенка. Именно низкое происхождение асессора объясняет, по мысли автора, его зверское отношение к подневольным ему крестьянам. Но тем самым становится понятным тот тон неудовлетворенности "Табелью о рангах" "в нынешние времена", в котором выдержано упоминание о ней в главе "Хотилов".
Характерно в свете этого отношение Радищева к проблеме права на приобретение дворянского звания, зафиксированное в соответствующей 12 главе ("О дворянстве") его незавершенного юридического проекта "Опыт о законодавстве". Вот что говорится в пункте, касающемся вопроса выслуги дворянства лицами низкого состояния: "Дослужившиеся не из дворян до обер- офицерства в воинской службе суть дворяне и дети их, родившиеся в обер- офицерстве. <...> Гражданская и придворная служба сего титла не дает, также дослужившимся по мастерствам" (3, 22. Курсив мой. - Ю. С.). Как видим, в своем проекте Радищев отходит от установлений "Табели о рангах" и тем самым, по существу, подвергает сомнению мудрость и дальновидность законодательной политики Петра I. Она действительно в ряде случаев носила поспешный характер, будучи обусловлена требованиями сиюминутной конъюнктуры, и нередко одни указы противоречили другим.
Оценка Петра I как преобразователя России, вознесшего на высшую ступень ее военную мощь и утвердившего на берегах Невы новую столицу Империи, содержится в сочинении Радищева "Письмо к другу, жительствующему в Тобольске, по долгу звания своего". Написанное как отклик на открытие 7 августа 1782 года в Петербурге воздвигнутого по инициативе Екатерины II памятника Петру I, "Письмо..." в то же время является ярким публицистическим сочинением, в котором затронуты волновавшие Радищева вопросы природы монархической власти и источников ее величия, а также философская проблема возможности обретения человеком свободы в условиях монархии, не говоря о более мелких, касающихся конкретного повода сочинения "Письма..." деталях его содержания.
Прошло 57 лет со дня смерти великого монарха, и тот факт, что Петра уже не было в живых, придавал в глазах Радищева данному торжеству особый глубокий смысл. По мнению автора "Письма...", только сейчас наступает истинное время оценки величия Петра I, ибо плоды его трудов воплотились в реальных свершениях его политических планов (победа над Швецией благодаря созданию армии и флота, строительство на берегах Невы великолепного города). Тысячи зрителей, наблюдающих в присутствии императрицы парад войск - прохождение гвардейских Преображенского и Семеновского полков, "бывших некогда сотоварищами опасностей Петровых и его побед, также и других полков гвардии", желают зреть на этой церемонии "лице обновителя своего и просветителя" (1, 147). Но восприятие образа Петра I - властителя судьбы - современниками Радищева является в глазах автора всего лишь призрачным обманом, результатом внушаемого высшей властью гипноза, принадлежащего миру фальшивых ценностей, имеющих, по мнению его, мало общего с истиной. Подлинное понимание того, чем был этот великий монарх, для его современников не может сводиться только к голому поклонению. "...Тысячи зрителей на сделанных для того возвышениях и толпа народа, рассеянного по всем близлежащим местам и кровлям, ожидали с нетерпением зрети образ того, которого предки их в живых ненавидели, а по смерти оплакивали. Истинно бо есть и непреложно; достоинство, заслуги и добродетель привлекают ненависть нередко и самих тех, кои причины не имеют их ненавидеть" (1, 147 - 148). Такова диалектика восприятия великих свершений, значение которых не всегда открыто их современникам.
Прибытие на церемонию Екатерины II служит сигналом для открытия памятника. "И се явился паки взорам нашим седящ на коне борзом в древней отцов своих
стр. 115
--------------------------------------------------------------------------------
одежде. Муж, основание града сего положивший и первый, который на Невских и Финских водах воздвиг Российский Флаг, доселе не существовавший" (там же). Преклонение головы образу героя императрицей исторгают слезы радости из глаз присутствующих. И Радищев вновь возвращается к проблеме монархической власти под углом зрения отношения к ней современников, и в частности ближайшего окружения царя: "О Петр! Когда громкие дела твои возбуждали удивление и почтение к тебе, из тысячи удивлявшихся великости твоего духа и разума был ли хотя един, кто от чистоты сердца тебя возносил. Половина была ласкателей, кои во внутренности своей тебя ненавидели и дела твои порицали, другие, объемлемые ужасом беспредельно самодержавныя власти, раболепно пред блеском твоея славы опускали зеницы своих очей. Тогда был ты жив" (там же).
У Екатерины II, читавшей это сочинение вместе с "Путешествием...", навязчивые упоминания Радищева о ненависти к Петру I со стороны его современников вызвали резкую неприязнь. И на это были свои основания. Умная императрица прекрасно уловила скрытый подтекст произведения. Несмотря на оформление его в виде письма к другу, оно менее всего носило характер интимного послания. Скорее всего, это было исполненное экспрессии обращение к современникам, уже заключавшее в себе черты будущего "Путешествия из Петербурга в Москву". Это был, по существу, спор с неназванным оппонентом, и таковым была царствующая императрица, воздвигшая монумент Петру. Само событие открытия памятника призвано было возвеличить ее царствование, и сказанное применительно к Петру в равной мере распространялось и на Екатерину II. "Но колико крат более признание наше было живее и тебя достойнее, когда бы оно не следовало примеру твоея преемницы <...> примеру того, кто смерть и жизнь миллионов себе подобных в руке своей имеет" (там же). Скрытая антисамодержавность убеждений Радищева уже заключена в этих словах.
Радищев исходит из идеи неприятия деспотизма Петра I, проявленного при проведении реформ и вызывавшего ненависть современников. С этим же было связано и еще одно навязчивое убеждение Радищева, также подспудно ассоциировавшееся с отдельными аспектами политики Петра в деле реформирования армии: "Стоявшие в строю полки ударили поход, отдавая честь, и с преклонными знаменами шли мимо подавшего им первый пример слепого повиновения воинской подчиненности, показывая учредителю своему плоды его трудов..." (1, 149. Курсив мой. - Ю. С.). В контексте отрицания деспотизма он рассматривает и существование в любой армии дисциплины, видя в этом лишение человека естественного права его на свободу. Тему эту Радищев развивает позднее в "Путешествии..." в главе "Хотилов": "Превращенные точности" воинского повиновения в куклы, отъемлется у них даже движения воля, толико живым веществам свойственная. Они знают только веление начальника, мыслят, что он хощет, и стремятся, куда направляет. Толико всесилен жезл над могущественнейшею силою государства" (1, 316). Таковы крайности радищевского ригоризма в отстаивании им якобы общечеловеческих ценностей и права на свободу личности, не признаваемого самодержавием. На это также обратила внимание Екатерина II в своих замечаниях на "Путешествие из Петербурга в Москву", отметив, в частности, высказывания автора книги на странице 76, в главе "Спасская полесть", содержащие осуждение монархов. Напомним это место, где странница Прямовзора обращается к монарху, приписывая ему обвинения за развязывание военных-конфликтов, гибель солдат на войне и страдания родных и близких погибших: "Ибо ведай, - говорит Прямовзора, - что ты первейший в обществе можешь быть убийца, первейший разбойник, первейший предатель, первейший нарушитель общия тишины, враг лютейший, устремляющий злость свою на внутренность слабого. Ты виною будешь, если мать восплачет о сыне своем, убиенном на ратном поле, и жена о муже своем; ибо опасность плена едва оправдать может убийство, войною называемое" (1, 254). Эти слова несомненно
стр. 116
--------------------------------------------------------------------------------
выражали позицию самого Радищева, и к ним императрица сделала следующее замечание: "Стр. 76. Птенцы учат матку. Злость в злобном, во мне ее нет. Убивство войною называемое, чего же оне желают, чтоб без обороны попасця в плен туркам, татарам, либо покорится шве дам ".(11)
В реплике Екатерины II довольно точно обозначены главные приоритеты внешней политики России XVIII века. В этом она выступает прямой продолжательницей политики Петра I. Именно при Екатерине предпринятые Петром I в начале века энергичные усилия по возврату России контроля над Балтийским побережьем и по обеспечению безопасности южных рубежей страны, с выходом к Черному морю и присоединением Крыма, были успешно и окончательно завершены. И заявляя свое несогласие с утверждениями о войнах, содержавшимися в книге, императрица открыто обвиняла Радищева в том, что в своих пацифистских порывах он желал бы оставить российское государство беззащитным перед его соседями.
В конце "Письма..." Радищев останавливается на вопросе правомочности включения Петра I в число великих людей мировой истории. "Петр, по общему признанию наречен великим, а Сенатом - отцем Отечества. Но за что он может Великим называться?" (1, 150) - задает вопрос Радищев. Он сравнивает Петра I с выдающимися деятелями прошлого и современности, удостоившимися быть причисленными к этому званию.
Здесь Радищев вступает в полемику, которая велась в эпоху Просвещения по переоценке авторитетов мировой истории, исходя из постулатов гуманности и признания интересов отдельной личности высшими ценностями цивилизации. Он полностью разделяет точку зрения, основанную на развенчании славы таких монархов, как Александр Македонский, Карл Великий или византийский император Константин, "омывыйся в крови сыновней". Он также сомневается в правомочности награждения титулом "великий" доброго Генриха IV, "тщеславного и кичливого" Людовика XIV и даже прусского короля Фридриха II, числившегося "великим" еще при жизни.
"Все сии Владетели, о множестве других не упоминая, коих ласкательство великими называет, получили сие название для того, что исступили из числа людей обыкновенных услугами к Отечеству, хотя великие имели пороки. Частной человек гораздо скорее может получить название великого, отличается какою-либо добродетелию или качеством, но правителю народов мало для приобретения сего лестного названия иметь добродетели или качества частных людей. <...> Посредственный Царь исполнением одной из должностей своего сана был бы, может быть, великий муж в частном положении; но он будет худой Государь, если для одной пренебрежет многие добродетели. И так вопреки Женевскому гражданину познаем в Петре мужа необыкновенного, название великого заслужившего правильно" (1, 150).
В этом рассуждении стихийный демократизм радищевской позиции в отношении к монархической власти проявляется в полной мере. Как видим, включение названных выше правителей в число "великих" не отрицается Радищевым полностью, но он связывает это не с величием души перечисленных властителей, а с тем положением, в какое они были поставлены, волею судьбы оказавшись во главе государств. Для славы государя добродетелей частного человека недостаточно;
Радищев категорически отрицает такое положение, при котором монарх предает забвению добродетель ради исполнения хотя бы единой из должностей своего сана. Иными словами, гуманность ставится им во главу угла тех требований, какие он предъявляет высшим властителям. На фоне тех монархов, которые уже включены в пантеон "великих" мировой истории, он оставляет место и Петру I. В этом смысл заключительной фразы абзаца, полемически направленной против известного утверждения Ж.-Ж. Руссо, высказанного в его трактате "Об общественном договоре",
--------------------------------------------------------------------------------
11 Бабкин Д. С. Процесс А. Н. Радищева. М.; Л., 1952. С. 157.
стр. 117
--------------------------------------------------------------------------------
где французский философ весьма скептически оценивал способности Петра как государственного деятеля и всего содеянного им по преобразованию своей страны, вообще отрицая целесообразность цивилизаторских начинаний в условиях России: "Русские никогда не станут истинно цивилизованными, т. к. они подверглись цивилизации слишком рано. Петр обладал талантами подражательными, (но) у него не было истинного гения, который творит и создает все из ничего. Кое-что из сделанного им было хорошо, большая часть была ни к месту. Он понимал, что его народ был диким (варварским), но совершенно не понял, что он еще не созрел для уставов гражданского общества. Он хотел сразу просветить и благоустроить свой народ, в то время как его еще надо было приучать к трудностям этого. <...> Он помешал своим подданным стать когда-нибудь тем, что они могли бы стать, убедив их, что они были тем, чем они в действительности не были".(12)
Свое отношение к данному утверждению Руссо мне уже приходилось высказывать.(13) Что же касается Радищева, то надо отдать должное его историческому чутью. Как человек, сформировавшийся духовно под влиянием идей европейского просвещения, он понимал неизбежность избранного Петром курса преобразований по пути сближения с Европой, какими бы методами он ни проводился. В то же время, как русский человек, имея перед глазами реальные исторические результаты титанических усилий Петра по реформированию страны, предпринятых этим монархом в начале столетия, Радищев не мог согласиться с утверждениями Руссо, хотя к деспотическим методам проведения реформ он продолжал относиться отрицательно.
В итоговом определении заслуг Петра I перед отечеством Радищев выделяет именно его преобразовательную деятельность по просвещению страны и укреплению ее военного могущества: "И хотя бы Петр не отличался различными учреждениями, к Народной пользе относящимися, хотя бы он не был победитель Карла XII, то мог бы и для того великим назваться, что дал первый стремление столь обширной громаде, которая яко первенственное вещество была без действия" (1, 150). Радищев несомненно имеет здесь в виду приобщение России к плодам европейского просвещения, выдвигая это на первое место среди заслуг Петра. И однако Радищев не был бы самим собой, если бы не заключил свои оценки личности Петра замечанием, позволяющим видеть в нем мыслителя, сохраняющего до конца верность идеалам просветительского свободолюбия. Последние фразы "Письма..." если и не содержат прямого осуждения Петра I, то через открытое порицание деспотизма этого монарха могут рассматриваться как завуалированное наставление в адрес живых носителей монархической власти. Превознося хвалами столь властного самодержца, который истребил последние признаки "дикой вольности своего отечества", Радищев остается верен главной идее всей своей жизни: "И я скажу, что мог бы Петр славнея быть, вознося сам и вознося отечество свое, утверждая вольность частную" (1, 151).
Радищев, конечно же, воспринимал личность Петра I в мифологизированном ее облике, созданном уже историографической традицией эпохи. В чем-то этот миф основывался на вере в концепцию просвещенного абсолютизма, столь популярной в XVIII веке. Радищев не питал иллюзий на этот счет, хотя признание исторических заслуг Петра I в его глазах не подлежало сомнению.
--------------------------------------------------------------------------------
12 Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., 1969. С. 183.
13 Литература и история. СПб., 1997. Вып. 2. С. 21 - 23.
стр. 118
Опубликовано 20 ноября 2007 года
Новые статьи на library.by:
ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ:
Комментируем публикацию: К 250-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ А. Н. РАДИЩЕВА. А. Н. РАДИЩЕВ О ЗНАЧЕНИИ ПЕТРА I В ИСТОРИИ РОССИИ
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Предполагаемый источник
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1195561104 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций