Повседневность и семья как воспитательное пространство (философско-педагогическое кредо В. В. Розанова)

Актуальные публикации по вопросам школьной педагогики.

NEW ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ


ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему Повседневность и семья как воспитательное пространство (философско-педагогическое кредо В. В. Розанова). Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2007-10-23
Источник: http://portalus.ru

Живи каждый день так, как бы ты жил всю жизнь для этого дня.

В. Розанов

Человеческое, слишком человеческое...

Ф. Ницше

Повседневное бытие, несмотря на свою естественность и, казалось бы, элементарность, с трудом поддается педагогической рефлексии. В немалой степени причина этого кроется в пренебрежительном отношении классической рациональной науки к повседневности, которая воспринимается учеными как производное от общественного бытия. Этой позиции в известной степени придерживается и педагогика, опирающаяся на директивы, назидательные поучения и обращающаяся к микрокосму ребенка лишь в экстремальных случаях. И только в последнее время так называемая постклассическая наука приступила к исследованию феномена повседневности, или жизненного мира человека. Предпринимаются попытки раскрыть сложный механизм взаимодействия эго с рациональной средой общественных отношений.

Очевидно, такой подход приведет к "расколдовыванию" повседневности с ее нередкой примитивизацией потребностей и антиобщественными формами их удовлетворения. Вместе с тем это придаст самим социальным наукам "человеческое лицо", освободит их от абстрактных схем и идеологизированных штампов. В педагогическом аспекте такое сближение социально- педагогического знания с жизненным опытом детей и их родителей предполагает соответствующую коррекцию учебно-воспитательного процесса при условии "понимающего вхождения" в их жизненный мир, что открывает перспективы его мягкого "окультуривания".

Сложность решения этой задачи состоит в том, что действия субъектов повседневности, находящихся в тени социального познания, зачастую остаются скрытыми, их мотивы - "невыговоренными". Вероятно, востребуется трудоемкая специфическая рационально-психологическая интерпретация и реинтерпретация совершаемых поступков.

Есть и другой способ осмысления поведения человека - строящийся на основе авторефлексии. Он свойствен некоторым философам, педагогам и писателям. Среди последних можно назвать М. Пришвина, М. Зощенко, В. Шукшина. В педагогике такой подход получил продуктивную реализацию в трудах и педагогической деятельности П. Ф. Каптерева, С. А. Рачинского, В. А. Сухомлинского, С. Т. Шацкого. Подлинным основоположником и блестящим мастером экзистенциально-антропологического жанра, характеризующегося психологическим самовыражением и его социально-философской рефлексией, по праву считается Василий Васильевич Розанов, оказавший столь ощутимое влияние в целом на развитие социально-психологической мысли в России. Нам представляется, что в будущем педагогическая наука должна будет освоить этот метод познания. Поднимется уровень психорефлексии педагога-воспитателя в отношении жизни класса, мира учащихся, включающего семейные традиции. Актуализируется задача воспитания у детей привычки и навыков ведения дневников с началами психоанализа. Формирование таких навыков дается нелегко и потребует упорства, о чем свидетельствует, в частности, жизненный опыт самого Розанова.


--------------------------------------------------------------------------------

Исследование осуществлено при поддержке РГНФ. Грант 03 - 06 - 0128а.

стр. 67


--------------------------------------------------------------------------------

В быту предельно простой и чувствительный, в общественной жизни он слыл человеком неустроенным, неконтактным. Журналист, который мог позволить себе писать одновременно статьи "левого" и "правого" толка и на упреки коллег отвечавший, что это не суть важно. Писатель, самозабвенно "копавшийся" в тайнах человеческой души, и публично отказывавшийся поддержать призыв подумать о человечестве: "Не хочется". Глубоко верующий человек, подвергший острейший критике свою религию. Здесь отнюдь не пренебрежение Розанова общественным мнением, а то, что человек у него - некая "самость", т.е. погруженный в свой обыденный мир "обыватель", отличный от модного в то время горьковского "Человека" с большой буквы. Но этот маленький человек, обыватель, о котором забывают журналисты и, чего греха таить, педагоги, обладает достоинством, внутренним миром, своим жизненным пространством.

Свою деятельность по окончании университета он начал в качестве педагога провинциальной гимназии, что получило отражение в его первом полемическом труде "Сумерки просвещения", вызвавшем негодование "педагогической общественности". Многие критикуемые им параметры школьной системы сохраняются по сию пору. Имея в качестве своей задачи воспитание "человека и гражданина", государственная школа остается как бы в стороне от ее решения. При этом инициатива педагогов часто оборачивается вкусовщиной. Обучение ведется в значительной мере за счет свободного времени и здоровья учащихся.

Не устраивало Розанова и отсутствие индивидуального подхода в образовании: казенный характер руководства школой передается и в систему обучения, где торжествует безличный стиль преподавания, при котором педагог никогда не обращается к конкретному лицу, но всегда к толпе учащихся. "Эта непризнанная сторона их существа была в то же время самая главная, потому что в отличие от животного человек именно в индивидуальности своей несет свой существенный, особый смысл; в ней же лежит и родник всего духовного творчества" [1, с. 9]. Почему-то, замечает Розанов, нами начисто забыт опыт той поры, когда превалировала вольная система образования, о которой поэт писал: "Мы все учились понемногу / Чему-нибудь и как-нибудь" и которая, тем не менее, дала России плеяду блестящих умов и талантов.

Более того, согласно Розанову, "формально-разрозненный" подход к образованию рождает у педагога установку, согласно которой предмет и есть воплощение подлинной науки, а у учащихся, овладевших "зубрежно- долбежным методом", появляется уверенность, что "в науку" можно войти легко. И действительно, перед всеми окончившими гимназию открывались двери университетов с их пресловутой автономией. И вчерашние гимназисты, став студентами, привычно "легко", между политическими сходками, овладевали "премудростями избранной ими науки", не внося в нее никаких крупиц нового знания. В результате "как люди, без труда в нее углубляющиеся, не приносящие ей никакого дара, имеют только подобие просвещения, так и она сама, не принимающая более никаких жертв, стала лишь подобием когда-то строгой, уединенной, труднодоступной науки, и свет ее тускл и ложен" [1, с. 15].

Существенный недостаток системы образования Розанов видел в разрыве между школой и семьей. Школа как учреждение, находящееся под эгидой государства, игнорирует воспитательный потенциал семьи, которая, в свою очередь, не может признать неизменности школьных норм, постоянно критикуя сухость, узость "формально-всеобщего" подхода. Отсюда - таящийся всюду антагонизм между ними, несмотря на их видимый союз.

Говоря о воспитании, Розанов отмечал разобщенность культур - традиционно- православной, которая особенно близка народу, классической, ориентированной на античность и способствующей обособлению "чистой публики" от народа, и современной, ориентированной на практическое знание. Делался вывод, что до тех пор, пока школа и общество не найдут пути для взаимопроникновения этих культур, воспитание подрастающего поколения будет оставаться втуне.

Застой в русской школе он связывал с нарушением трех принципов: индивидуаль-

стр. 68


--------------------------------------------------------------------------------

ности, требующего от учителя сохранения и развития индивидуальных особенностей учащегося; целостности дидактического процесса, предполагающего завершенность определенной системы знания, чему противоречит фрагментарность школьных программ; идейного единства, согласно которому весь педагогический материал должен освещаться в традициях единой исторической культуры. Но главное, школа в России, по Розанову, нуждается в осмыслении целей образования и воспитания учащихся в контексте современного этапа культурно-исторического развития общества. Однако на практике "мы не имеем и не имели того, что можно было бы назвать философией воспитания и образования, т.е. обсуждения самого образования, самого воспитания в ряду остальных культурных факторов" [1, с. 101]. И сегодня данную постановку вопроса вряд ли можно считать устаревшей.

Известность Розанову принесла его книга ""Легенда о Великом Инквизиторе" Ф. М. Достоевского: Опыт критического комментария" (1894). В ней он выявил философскую глубину великого писателя, раскрывшего неразделимость добра и зла, красоты и безобразия человеческой жизни в ее истории. "Он (Достоевский. - 77.Я.), как холодный аналитик, всматривается в них и хочет узнать, почему весь образ Божьего мира так искажен и неправилен. И с этим анализом он непостижимым образом соединил в себе чувство самой горячей любви ко всему страдающему. Как будто то искажение, которое проходит по лицу Божьего мира, особенно глубоко прошло по нем самом" [2, с. 29]. Достоевский показывает, что попытки Великого Инквизитора "исправить ошибки" Христа лишь "усугубляют" их, ибо, как считал Розанов, не человек делает свою историю, он пребывает в ней. Поэтому вмешательство индивидуальной воли в исторический процесс, даже во имя самых благих целей, лишь вносит в него дополнительную неустроенность и, в конечном счете, увеличивает зло. Только любовь может спасти мир.

Под влиянием работы над "Легендой..." Достоевского и ее успеха меняются тематические и смысловые ориентиры творчества Розанова. На передний план выходят тема критики христианства и связанная с ней проблема пола. Появляются одно за другим произведения: "Религия и культура", "Около церковных стен" (в 2 т.), "Метафизика христианства" (в 2 т.: "Темный лик христианства", с нашумевшей статьей "Об Иисусе Сладчайшем", и "Люди лунного света"). На основе изложенной в них критики христианства, по его мнению, поправшего человеческие основы бытия, в частности жизнь пола, Розанов выступил с докладом "О Сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира" на заседании Петербургского Религиозно-философского общества (1907). Миру Ветхого Завета Бога-отца, миру приемлющему и любовь, семью, и поэзию, игру, шутку, и эллина, иудея, язычника. Евангелие Христа противопоставило недеяние, покаяние в содеянном, аскетизм, доходящий до скопчества, сладостный культ смерти. "С рождением Христа, с воссиянием Евангелия, - утверждает Розанов, - все плоды земные вдруг стали горькими. Во Христе прогорк мир и именно от его сладости". Ветхозаветный мир и Евангелие раскололись на противоположности: "здесь" и "там", либо - либо. Отсюда следует, что "мир", "бытие", "жизнь наша" - не божественны, тогда как "гроб после кончины", "тот свет" - божественны. "Церковь всегда считала Христа - Богом, и ео ipso (тем самым. - Л. Н. ) принуждает считать весь мир, бытие наше, само рождение, не говоря о науках и искусствах, - демоническими, "во зле лежащими". Так она и поступала. Но это не в смысле, что чему-то надо улучшаться, а просто - что всему надо, - заключает он, - уничтожиться" [3, с. 569, 571]. В противовес так понимаемой логике христианства Розанов и выступил в защиту жизненного мира человека в его повседневности.

Критика христианства вызвала возмущение церковных иерархов, а заодно и недоумение "интеллигентной публики", посчитавшей подобное обсуждение в печати недопустимым. В потоке негативных рецензий автора обвиняли в "демонизме", в подражании Ницше, Леонтьеву. В то же время высокую оценку критике Розановым христианства дал Бердяев, понимавший и прощавший ему человеческие слабости.

стр. 69


--------------------------------------------------------------------------------

"О, как невинно, как неинтересно и незначительно отношение к христианству Чернышевского и Писарева, Бюхнера и Молешотта по сравнению с отрицанием Розанова. Противление Розанова христианству может быть сопоставлено лишь с противлением Ницше, но с той разницей, что в глубине своего духа Ницше ближе к Христу, чем Розанов, даже в том случае, когда он берет под защиту православие. Лучшие, самые яркие, самые гениальные страницы Розанова написаны против Христа и христианства. Розанов, как явление бытия, есть глубочайшая полярная противоположность всему Христову" [4, с. 49 - 50].

Из критики христианства родился у Розанова интерес к полу как связи метафизических основ бессмертия мира и бессмертия человеческого рода, его бытия в повседневной жизни. Именно пол, бытовым выражением которого выступает семейная жизнь, является основой души человека. По определению Зеньковского, "вся метафизика человека сосредоточена у Розанова в тайне пола, - но это абсолютно далеко от пансексуализма Фрейда, ибо все в тайне пола очеловечено у Розанова. И хотя человек из природы вышел в историю, он не порывает с мирозданием, он "включен" в порядок природы и точка этой включенности и есть пол" [7, с. 363].

Главным в творчестве Розанова становится откровение (обнажение. - Л. Н.) души человеческой. При этом писатель избегает определения "субстанции" души, хотя и верит в ее бессмертие, правда, скорее не религиозное, а метафизическое. Руководствуясь принципом, сформулированным в работе "О понимании": "что вверху, то и внизу", и исходя из его обратимости, Розанов представляет и объективный мир в виде прекрасной симфонии.

Настрой души на гармонию мира не терпит грубого вмешательства аналитического разума, тем более идеологических пристрастий, и вступает в противоборство с любыми попытками нарушить ее музыкально-гармонический лад. "Шумит ветер в полночь и несет листы... Так и жизнь в быстротечном времени срывает с души нашей восклицания, вздохи, полумысли, полу чувства... Которые, будучи звуковыми отрывками, имеют ту значительность, что "сошли" прямо с души, без переработки, без. цели, без преднамеренья - без всего постороннего... Просто - "душа живет"" (курсив мой. - Л. Н.) [5, с. 195].

Отсюда обращение его не столько к разуму, который в силу своей специфики стремится превратить объект в предмет, сколько к душе, выступающей у него как особый, исходный пласт человеческого сознания, как живая взаимосвязь влечений, переживаний, сил, способностей, созвучных гармонии мира. При этом критерием душевных излияний является не холодная бесстрастная истина, а единственно - искренность повествователя. Этому служат его откровения, где, когда и по какому поводу ему "пришло на ум" то или иное свидетельство души. Это делается для опровержения, как он пишет, фундаментальной идеи сенсуализма: nihil est in intellectu, quod non fuerat in sensu (ничего нет в интеллекте, чего бы не было в чувствах - лат.). Конечно, жизнь души и работа разума соприкасаются, отталкиваются, противодействуют друг другу, совмещаются: но лишь в некоторой части. Однако на самом деле, утверждает Розанов, жизнь души имеет другое русло, свое самостоятельное, а самое главное - другой исток.

Каждый писатель и воспитатель душ человеческих должен и может научиться слушать и слышать, видеть и распознавать движения души, считает Розанов. Но этого мало, писатель, если он настоящий писатель, должен уметь передать это другим. "Всякое движение души у меня сопровождается выговариванием. И всякое выговаривание я хочу непременно записать. Это - инстинкт. Не из такого ли инстинкта родилась литература?" [5, с. 277]. "Выговаривая" свои душевные переживания, Розанов старается "уловить" их у других, в самой природе. Причем это отнюдь не литературный прием, а способ существования Розанова в мире и его душевного отношения к нему в той мере, в какой мир затрагивает душу.

"...Иногда кажется, что во мне происходит разложение литературы, самого существа ее. И, может быть, это и есть мое мировое "emploi"... Я ввел в литературу самое мелочное, мимолетное, невидимые

стр. 70


--------------------------------------------------------------------------------

движения души, паутинки быта. Но вообразить, что это было возможно потому что "я захотел", никак нельзя. Сущность гораздо глубже, гораздо лучше, но и гораздо страшнее (для меня): безгранично страшно и грустно. Конечно, не было еще примера и повторение его немыслимо в мироздании, чтобы в тот самый миг, когда слезы текут и душа разрывается - я почувствовал неошибающимся ухом слушателя, что они текут литературно, музыкально, "хоть записывай"; и ведь только потому и записывал" [5, с. 423]. Действительно, Розанов представил в русской литературе совершенно новый по содержанию и форме жанр, пограничный между художественной литературой, антрополого- психологическими этюдами и социально-философскими размышлениями. Его специфической характеристикой является стиль откровения человеческой души в ее повседневном бытии.

В любви, из любви рождается душевность, основанная на взаимопонимании: полувопрос - полуответ окутываются целым облаком совместных переживаний, воспоминаний, надежд на будущее... Вместе с тем любовь исключает ложь: первое "я солгал" означает: "я уже не люблю", "я меньше люблю". Это умирающая любовь, и она никогда не возродится. Но бывает любовь на всю жизнь, когда переживания, заботы, радости и боль одного из любящих становится частью души другого. Многие современники отмечали, что Розанов, подобно Фрейду, был первооткрывателем пола в русской философской и общественной мысли. Но в отличие от психоаналитического подхода Фрейда, он рассматривает пол с метафизической и культурно-исторической точек зрения, оставаясь одновременно его проповедником и поэтом. Метафизически религиозное понятие пола, заимствованное Розановым из Ветхого Завета, находит свою жизненную реализацию в половой любви, связывающей семью. Колоссальная заслуга Розанова состоит в том, что он "вытащил" тему пола, половой любви из тьмы запретных, "неприличных", "стыдных" тем и сумел придать ей глубокий человеческий смысл. Гимн половой любви в свое время вызвал шоковое неприятие творчества Розанова "приличной публикой". Сегодня, в условиях сексуальных "революций", он призван и может помочь найти критерии человечности любви.

Из половой любви двоих вырастает семья как основа социальной связи и как метафизическая основа бессмертия человеческого рода, бессмертия самого Бога и мира. Сотворенный Богом мир хорош только при том, что в нем хорошо семье. "Семья есть самая аристократическая форма жизни... Да! - при несчастьях, ошибках, "случаях" (ведь "случаи" бывали даже в истории Церкви) все-таки это единственная аристократическая форма жизни" [5, с. 245].

Вместе с тем каждый из членов этого микроорганизма обладает своими особенностями, обнаружение которых приносит радость всем остальным. При этом Розанов отмечает сложный характер семьи как социальной ячейки. Есть у него удивительное суждение: "Житейское правило, что дети должны уважать родителей, а родители должны любить детей - нужно читать наоборот: родители именно должны уважать детей - уважать их своеобразный мирок и их пылкую, готовую оскорбиться каждую минуту натуру; а дети должны только любить родителей, - и уже непременно они будут любить их, раз почувствуют это уважение к себе" [5, с. 258].

Тема пола и семьи вывела Розанова к проблеме повседневности. Для Розанова человек и его повседневное бытие - быт связаны нерасторжимыми узами, они "зеркально отражают" друг друга: человек организует свое повседневное бытие, начиная от семьи и образа жизни, захватывает ближайшее окружение, включая природу, и направленно фрагментарно, в соответствии с родом деятельности, выходит в сферу социального бытия. При этом человек для него является не столько предметом исследования, сколько субъектом самоорганизации и самовыражения, особенно в своем повседневном быту, где он более или менее независим от социальных условий. Повседневность для Розанова - это, прежде всего, сложившаяся, крепкая, сплоченная любовью семья, дети, привычный образ жизни, в котором каждый член семьи занимает свое место и легко переходит в мир другого, где все, казалось бы,

стр. 71


--------------------------------------------------------------------------------

известно до мелочей. Но любая семья в целях обеспечения своего существования выходит во внешний мир, сфера которого определяется ее интересами. Это - служебный мир главы семейства, церковь, определяющая нравственно-бытовые каноны, школа как сфера образования детей, двор, объединяющий несколько соседних семей во временное сообщество. У Розанова быт семьи, во многом определяющий ее повседневное существование, заговорил своим собственным, властным языком: быт, по существу, определяет бытие человека.

"Много есть прекрасного в России: 17-е октября (в 1905 г. Николай II подписал Манифест, провозглашавший либеральные свободы в России, в том числе открытие законодательной Думы. - Л. Н.) конституция, как спит Иван Павлыч. Но лучше всего в чистый понедельник забирать соленья у Зайцева (угол Садовой и Невск.). Рыжики, грузди, какие-то вроде яблочков, брусника - разложена на тарелках (для пробы). И испанские громадные луковицы. И образцы капусты. И нити белых грибов на косяке двери.

И над дверью большой образ Спаса. С горящею лампадой. Полное православие.

И лавка небольшая. Все дерево. По-русски. И покупатель - серьезный и озабоченный - в благородном подъеме к труду и воздержанию" [5, с. 289].

Принципиальный и острейший критик христианства, Розанов с некоторым даже умилением относится к бытовому православию, особенно провинциальному. Невесть какой образованный сельский "батюшка" и дьячок "так себе" в радости и горе (свадьба, рождение ребенка, смерть) создают надлежащую случаю атмосферу соучастия. И хоть соответствующая атрибутика бывает внешней, показной, бытовое православие отвечает потребности души человеческой - не быть покинутой в этом мире! "Да что же и дорого-то в России, как не старые церкви. Уж не канцелярии ли? или не редакции ли? А церковь старая-старая, и дьячок - "не очень", все с грешком, слабенькие. А тепло только тут. Отчего же тут тепло, когда везде холодно? Хоронили тут мамашу, братцев, похоронят меня; будут тут же жениться дети: все - тут... Все важное... И вот люди и надышали тепла" [5, с. 262].

Несмотря на этот "бытовизм", Розанов был искренним патриотом России. Но его отношение к Отечеству было далеко от ура-патриотизма. Он не боялся писать в журнальных статьях критические замечания как в адрес лидеров политических партий, так и в адрес русского народа, от которого не отделял своей судьбы и своей вины. Так, он бросает горький упрек русскому народу, принимая его и на свой счет:

"У нас нет мечты своей родины.

И на голом месте выросла космополитическая мечтательность.

У греков есть она. Была у римлян. У евреев есть.

У французов - "chere France", у англичан - "Старая Англия". У немцев - "наш старый Фриц".

Только у прошедшего русскую гимназию и университет - "проклятая Россия"" [5, с. 497].

У русских редко встретишь сознание своих предков, как и сознание своего потомства. Проповедуя духовные ценности, мы склонны пренебрегать каждодневным созиданием материального бытия, собственного быта. Потому- то на Руси и получила распространение идеология нигилизма с его кредо перестроить мир заново, предварительно разрушив его до основания. Национальность для каждого народа есть рок его, судьба, может быть, даже и черная. А от судьбы, а стало быть, и от своего народа, не уйдешь - утверждал Розанов. И хотя сам писатель позволял себе высказывать острые замечания в адрес русского народа, но он не терпел, когда негативные оценки ему давали другие. "Может быть, народ наш и плох, но он наш народ, и это решает все" [5, с. 325]. С этих позиций он критиковал и все политические движения, подтачивавшие историческое основание России, не принял революционной идеологии народников, эсеров, социалистов, считая ее вредоносной по отношению к историческому процессу.

В 1918 - 1919 гг., уже будучи в тяжелом физическом и нравственном состоянии, он издает листы последней своей работы "Апокалипсис нашего времени".

стр. 72


--------------------------------------------------------------------------------

Напомним, что "Апокалипсис", или "Откровение Иоанна Богослова" - последняя книга Нового Завета, возвещающая о Страшном Суде и конце света. Розанов в своих ранних работах не без основания рассматривал "Откровение..." как предупреждение Бога погрязшему в грехах человечеству. Эту же мысль он повторяет и в этой своей последней работе. "Апокалипсис изрекает как бы правду вселенной, правду целого - вопреки узенькой "евангельской правде", которая странным образом сводится не к богатству, радости и полноте мира, а к точке, молчанию и небытию скопчества" [6, с. 24].

Казалось бы, Евангелие - богочеловеческая история, сложившаяся на основе союза Бога и человека, но Апокалипсис как бы отбрасывает его как негодный. Но почему? И Розанов снова повторяет свой вопрос христианству.

"Конец мира и человечества будет таков, потому что Евангелие есть книга изнеможений.

Потому что есть: мочь и - не мочь.

И что Христос пострадал и умер за не мочь... хотя и был в полной и абсолютной истине.

Христианство не неистинно, но оно - не мочно" [6, с. 13].

Немощь христианства и царства в полной мере проявилась в судьбе православной Российской империи. В мировой войне 1914 - 1918 гг., вовлекшей Россию в братоубийственную революцию, Розанов увидел реализацию пророчества Апокалипсиса как в общественном, религиозном, так и личном плане. Эти взаимодополняющие друг друга настроения и определили содержание и стилистику последних страниц розановского творчества. Переживший мировую войну и две революции, Розанов писал: "Русь слиняла в два дня. Самое большее - в три. Даже "Новое время" нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь. Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей... Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска. Что же осталось-то? Странным образом - буквально ничего" [6, с. 5].

Великая Россия умерла. Ее место заняла какая-то "иная Русь". Что это такое - географическое понятие? Не более того. Кто виноват? Кого винить? - проносится в сознании смертельно больного писателя. Если нет смерти человека единого без воли Божией, то не может в два дня погибнуть Великая Держава. Значит, Бог не захотел более быть Руси. Он гонит ее из-под солнца: "Уйдите, ненужные люди".

Но почему мы стали "ненужными"? - задает риторический вопрос Розанов, ответ на который находит в нас самих. "Да уж давно мы писали в "золотой своей литературе": "дневник лишнего человека", "записки ненужного человека". Тоже - "праздного человека". Выдумали "подполья" всякие... Мы как-то прятались от света солнечного, точно стыдились за себя" [6, с. 7].

Печально, констатирует Розанов: мы погибаем единственно из неуважения к себе и к своему Отечеству.

Завершает свой Апокалипсис умирающий Розанов все-таки с надеждой, обращаясь к юношеству с просьбой не слушать "добрых советчиков", стоять на своих ногах и строить свой дом, ибо "жизнь есть дом. А дом должен быть тепел, удобен и кругл".

Литература

1. Розанов В. В. Сумерки просвещения. М., 1990.

2. Розанов В. В. "Легенда о Великом Инквизиторе" Ф. М. Достоевского: Опыт критического комментария. СПб., 1894.

3. Розанов В. В. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1990.

4. Розанов Василий: pro et contra: В 2 кн. Кн. 2. СПб., 1995.

5. Розанов В. В. Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1990.

6. Розанов В. В. Апокалипсис нашего времени. М., 1990.


Новые статьи на library.by:
ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ:
Комментируем публикацию: Повседневность и семья как воспитательное пространство (философско-педагогическое кредо В. В. Розанова)

© Л. И. НОВИКОВА () Источник: http://portalus.ru

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.