ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ (последнее)
Женское институтское образование в России
Актуальные публикации по вопросам школьной педагогики.
Феномен женского институтского образования представляет особый интерес в контексте изучения роли женщины в дворянской сословной культуре России конца XVIII - первой половины XIX в. Социокультурная природа этого феномена не подлежит однозначному истолкованию ввиду исторически обусловленной сопряженности образования и культуры. Институтское образование женщин - не только один из элементов культуры русского дворянства, но и своеобразная ее "квинтэссенция". Получение этого образования каждым следующим поколением благородных россиянок означало репродуцирование дворянской культуры, а также свойственных ей сословных и тендерных норм, стереотипов и идеалов.
Весьма характерно, что женское институтское образование исторически стало одним из атрибутов культуры дворянского сословия, а в контексте социально- политического катаклизма 1917 г. - своего рода культурным символом всего "старого мира". В культурологическом смысле показательно размещение "штаба революции" в здании самого первого и самого популярного женского института и сохранение за ним прежнего названия при полной смене культурных ассоциаций.
Официальное начало женскому институтскому образованию было положено учреждением в Санкт-Петербурге именным указом Екатерины II от 5 мая 1764 г. "Воспитательного Общества благородных девиц", в обиходе именовавшегося Смольным институтом. Как ни странно, отечественная историография рубежа XIX-XX вв. поразительно единодушна в своем критическом отношении к этому образовательному учреждению. К числу его недостатков относили, например: "обращение главного внимания на внешний лоск светского образования" [1, с. 641], "ложность" и "эфемерность" самой идеи воспитания "идеально- совершенных людей" при том, что широта замысла входила в противоречие с ограниченностью практических возможностей для его реализации [2, с. 104 - 105], оторванность от семьи [3, с. 283], "приобретение светскости и развязности в обращении" в ущерб "учебному делу" [4, с. 266], пребывание воспитанниц в "неведении всех общественных условий жизни" [5, с. 36]. Однако авторы всех этих справедливых замечаний не ставят вопрос о том, почему тем не менее Смольный и другие женские институты прижились на российской почве и просуществовали вплоть до революции 1917 г.
Ответ же напрашивается один: начиная со второй половины XVIII в., они выполняли самостоятельные культурные функции в русском дворянском обществе.
Рационалистические и гуманистические принципы, положенные в основу системы женского российского образования, были заимствованы из педагогических воззрений Локка, Руссо, Гельвеция. Сам Смольный институт, будучи включенным в контекст отечественной культурной действительности, должен был сочетать в себе педагогические новации Запада с ментальной традицией России. При этом не следует забывать о своеобразной биполярности русской дворянской культуры, в которой, начиная с петровского времени, "переплавлялись" два начала - корневое и иноземное. Для уяснения культурной специфики женских институтов важно рассматривать их не только как собственно учебные заведения, реализующие определенные идейные установки и организованные соответствующим образом, но и как своеобразные "пристанища" дворянских девушек, влиявшие на их психологию, мировоззрение и даже последующий образ жизни. В связи с этим исследователи выделяют институток как особый "тип русской женщины" [2, с. 119] или "новый тип русской светской женщины" [6, с. 143], маркируя ее как образованную и вместе с тем плохо ориентирующуюся в реалиях повседневной жизни. Сочетая свои светские достоинства с бытовой непрактичностью, институтка, "войдя в пословицу, породив множество анекдотов и отразившись в художественной литературе, заняла вполне определенное место в русской культуре конца XVIII - начала XX вв." [6, с. 121].
Принято считать, что замысел создания "Воспитательного Общества благородных девиц" принадлежал Ивану Ивановичу Бецкому (1704 - 1795), человеку, имевшему европейское образование и прожившему значительную часть жизни за границей. Усвоив многое из того, что в XVIII в. составляло интеллектуальное наследие Запада, будучи лично знакомым с французскими энциклопедистами и находясь под известным влиянием их идей, он опирался в своих теоретических построениях на
стр. 77
--------------------------------------------------------------------------------
педагогические воззрения западноевропейского рационализма".
Согласно составленному Бецким и утвержденному Екатериной II 12 марта 1764 г. "Генеральному учреждению о воспитании обоего пола юношества", женское институтское образование в России основывалось на том, что дворянские девушки в возрасте в среднем от 6 до 18 лет должны были постоянно находиться в специальном закрытом учебном заведении [7, с. 670]. Преследуемую при этом цель можно сформулировать как смену парадигмы воспитания, провозглашенную известной формулой И. И. Бецкого о необходимости создания "новой породы или новых отцов и матерей" [7, с. 669]. Своеобразным залогом успешного функционирования новой воспитательной модели должно было стать ограничение не только повседневных, но и эпизодических контактов молодых дворянок с их родителями, которым изначально отказывалось в достойной подражания добродетельности. Тем самым исконные воспитательные функции семьи сводились к минимуму, а интеллектуальное и нравственное развитие юных дворянок совершалось в отрыве от нее, но зато в духе известных добродетелей "века Просвещения".
Проект женского институтского образования, как и многие другие из числа санкционированных Екатериной II, был рассчитан в первую очередь на общественный резонанс и одобрение европейских "экспертов". Надо сказать, что этой цели русская императрица - "поклонница Франции и последовательница философов" - достигла и, принимая похвалу от Вольтера, Гримма, Дидро [2, с. 105], несомненно, больше заботилась о собственной репутации "просвещенной" государыни, нежели о противоречии новой концепции сохранявшимся в дворянской среде традициям воспитания женщины [8, с. 68 - 69]. В действительности именно это противоречие стало причиной первоначальной непопулярности институтского образования в России. Несмотря на многократные оповещения, дворяне, особенно провинциальные, не спешили отдавать своих дочек в институты. Подчас только невозможность по тем или иным причинам дать дочери домашнее образование заставляла их делать это.
Институтские уставы обязывали родителей не забирать своих чад до окончания установленного срока обучения (напомню, что в Смольном этот срок был сокращен с двенадцати до девяти лет лишь в самом конце XVIII в. в связи с переходом женских образовательных учреждений в ведение императрицы Марии Федоровны). Свидания же были строго регламентированы, происходили в стенах института в присутствии начальницы или одной из классных дам. П. П. Семенов-Тян-Шанский в своих мемуарах описал обстановку свиданий с родственниками воспитанниц Екатерининского института, как иначе называли основанное 25 мая 1798 г. в Санкт-Петербурге "Училище Ордена Святыя Екатерины": "Два раза в неделю ездили на свидания с сестрою Наташей в Екатерининский институт. Но какое это было свидание? Девочки института были отделены от своих родителей и родных широкой, массивной, хотя невысокой решеткою, за которою для родных были поставлены в каждом промежутке между массивными колоннами амфитеатром четыре скамейки. Счастливы были те, которые попадали в первый ряд: те могли по крайней мере разговаривать с девицами, воспитывавшимися в Екатерининском институте, а с остальных рядов можно было в течение полутора часов родителям и дочерям, братьям и сестрам только смотреть друг на друга" [9, с. 447 - 448]. Однако и эта возможность навещать воспитывавшихся в институтах дочерей реализовывалась далеко не всеми, особенно если иметь в виду дворян, живших в провинции и стесненных в средствах.
В отношении девочек-сирот, для которых разлука с родителями уже стала фактом биографии, ситуация не была столь безрадостной. В мемуарах и художественной литературе нередки упоминания, что именно их, лишенных естественного родительского попечения, отправляли в институты [9, с. 249; 10, с. 131], где им отдавалось безусловное предпочтение. При этом среди требований, предъявлявшихся ко всем без исключения "абитуриенткам", были такие, как древнее дворянское происхождение, имущественная несостоятельность родителей, возраст не старше 6 - 7 лет для Смольного и 10 - 12 для Екатерининского
стр. 78
--------------------------------------------------------------------------------
института, "совершенное" здоровье в сочетании с прививкой против оспы, наконец, начальные познания в области вероучения, чтения, письма, арифметики и иностранных языков. В отдельных случаях допускались отступления от возрастного ценза при соблюдении прочих требований. Девочек постарше зачисляли сразу в соответствующие их возрасту классы [11, л. 1], правда, "своекоштными пансионерками", т.е. находящимися на собственном, а не на казенном содержании.
Обычно "смолянки" составляли "четыре возраста", каждому из которых соответствовал определенный цвет выдававшейся им форменной одежды: первому (с 6 до 9 лет) - "кофейный", или коричневый, второму (с 9 до 12) - голубой, третьему (с 12 до 15) - "сероватый", четвертому (с 15 до 18) - белый [7, с. 743 - 744, 753]. По "Уставу воспитания благородных девиц" дворянки первой возрастной группы (6 - 9 лет) начинали изучение основных дисциплин, к которым относились: "исполнение закона (Божия. - А. Б.) и катехизис", "все части воспитания и благонравия", "российский и иностранный языки", "арифметика", "рисование", "танцование", "музыка вокальная и инструментальная", "шитье и вязание всякаго рода". Для следующей возрастной группы (9 - 12 лет) этот перечень пополнялся географией, историей и "некоторой частью экономии, или домостроительства", для третьей (12 - 15 лет) - "словесными науками, к коим принадлежит чтение исторических и нравоучительных книг", "частью архитектуры и геральдики", а также тем, что воспитанницы начинали "действительно вступать в экономию по очереди". Наконец, девушки, составлявшие четвертую возрастную группу (15 - 18 лет), должны были иметь "знание совершенное закона", владеть "всеми правилами добраго воспитания, благонравия, светскаго обхождения и учтивости", заниматься "повторением всего прежняго, в чем совершеннаго знания еще не имеют", и, кроме того, отличаться тем, что они "во все части экономии действительно вступают по очереди" [7, с. 744]. Воспитанницы Екатерининского института в основном осваивали те же предметы, что и в Смольном - Закон Божий, российскую, французскую и немецкую словесность, арифметику, географию, историю, искусства и рукоделия [12, л. 1].
Освоение азов чтения и письма на разных языках не только являлось необходимым условием последующего обучения, но и предопределяло его приоритеты. По мнению Ю. М. Лотмана, языковая подготовка составляла единственное "исключение" из "поверхностного" в целом обучения дворянских девушек в Смольном институте [13, с. 79]. В то же время знание языков и литературы являлось для дворянки основой гуманитарной образованности, предопределявшей в дальнейшем способность к устному и письменному общению как важнейшим проявлениям ее "социальности". Участвуя в процессе коммуникации, она реализовывала важную роль в трансляции социального опыта, включавшего воспитание детей, воспроизводство культурно-бытовых традиций и др.
При этом необходимо отметить свойственное институткам более качественное, чем у сверстниц, воспитанных дома, знание русского языка. Примерно до 20-х гг. XIX в. дворянки, получавшие домашнее образование по-французски, заметно отличались по своим познаниям в области отечественной словесности от институток, образовательная программа которых включала обязательное изучение родного языка. Сохранившиеся в частных дворянских архивах письма воспитанниц и бывших выпускниц институтов написаны в целом с точки зрения современной русской орфографии и пунктуации более грамотно, нежели письма женщин, не имевших институтского образования.
Во многом культурную природу женского институтского образования характеризует соотношение в нем религиозного и светского начал. В современной отечественной историографической литературе распространены утверждения, согласно которым возникшие в конце XVIII в. в России "институты благородных девиц", включая Смольный, представляли собой "светские школы для женщин" [14, с. 265]. С этими утверждениями трудно согласиться, равно как и нельзя оставить без внимания тот факт, что незнание основных молитв и десяти заповедей [15, л. 6 об.] становилось препятствием к поступлению, например, в Екатерининский институт.
стр. 79
--------------------------------------------------------------------------------
В Смольном в соответствии с "Уставом воспитания благородных девиц" усилия педагогов были направлены на наставление учениц "в основаниях благоразумия, добронравия, благопристойности, благородной, а не принужденной учтивости и всех добродетелей" [7, с. 748]. Эти "изящные качества" девушки должны были сочетать "с пристойною и благородною скромностию в поведении, в осанках приятных, в разговорах вежливых и разумных и в ласковых поступках".
Тем не менее согласно тексту того же устава, "первое попечение надлежит иметь о вере", а значит, формально во главу угла ставилось религиозное воспитание, целью которого было "заблаговременно посеять и вкоренить в сердцах благоговение, то есть безмолвное почитание християнскаго благочестия" посредством регулярного посещения церкви и слушания Евангелия [7, с. 750]. Особое внимание уделялось исполнению воспитанницами ежедневного молитвенного правила - утренней молитвы до начала занятий и вечерней - перед отходом ко сну. Продолжительность сна зависела от возраста девушек и составляла для первого класса девять часов, для второго - восемь, для третьего - семь с половиной, для четвертого - шесть с половиной [7, с. 754]. Тем самым юных дворянок приучали к бодрствованию как важному с христианской точки зрения элементу душеспасительной жизни.
Все воспитанницы вне зависимости от возраста должны были подниматься утром в одно и то же время [7, с. 754], причем очень рано - в шесть часов [13, с. 82]. Благодаря такому раннему пробуждению и "вставанию" на молитву, что традиционно входило в представление о благочестии русской дворянки, девочки с детства привыкали к неизменному и "жесткому" распорядку дня.
Получение дворянскими девушками в стенах Смольного института элементов духовного воспитания способствовало укоренению в их сердцах особой религиозной настроенности, которую некоторые из них многими усилиями и трудами взращивали в себе в течение всей последующей жизни. Письма бывших смолянок (например М. Л. Манзей, А. В. Кафтыревой, М. А. Волковой) в полной мере отражают их православное мироощущение и определявшийся этим их образ жизни, реалиями которого наряду со светской обыденностью были частые посещения храмов, причащения, дела милосердия и др.
В сознании многих современников за "Воспитательным Обществом благородных девиц", или Смольным институтом закрепилось неофициальное название "Смольный монастырь" [16, л. 82 об., 94; 17, с. 107]. Видимо, в конце XVIII - первой половине XIX вв. сильны еще были ментальные стереотипы, связывавшие стремление оградить девушку от соблазнов мира и воспитать в строгости и благочестии с необходимостью содержать ее в стенах тихой обители. Сохранение этих стереотипов особенно показательно с учетом того, что благородные девицы, изолированные от привычных реалий повседневности, получали разностороннее светское образование, которое готовило их для полноценной жизни в миру, а не для ухода от него.
Тем не менее общие оценки современниками женского институтского образования зачастую были негативными. Хрестоматийным в этом смысле стало мнение князя М. М. Щербатова, который в своем сочинении "О повреждении нравов в России", анализируя педагогическую деятельность Екатерины II, указывал на существенные изъяны, имевшие место, в частности, при "заведении... девичьева монастыря для воспитания благородных девиц", из которых "ни ученых ни благонравных девиц не вышло, как толико, поелику природа их сим снабдила; и воспитание более состояло играть комедии, нежели сердце, нравы и разум исправлять..." [18, с. 259].
Также мы располагаем критическим отзывом А. Ф. Тютчевой о качестве религиозного воспитания дворянских девушек в Смольном институте. В своих воспоминаниях, основанных на впечатлениях конца 40-х - начала 50-х гг. XIX в., она писала: "Религиозное воспитание заключалось исключительно в соблюдении чисто внешней обрядности, и довольно длинные службы, на которых ученицы обязаны были присутствовать в воскресные и праздничные дни, представлялись им только
стр. 80
--------------------------------------------------------------------------------
утомительными и совершенно пустыми обрядами. О религии как об основе нравственной жизни и нравственного долга не было и речи. Весь дух, царивший в заведении, развивал в детях прежде всего тщеславие и светскость" [19, с. 5 - 6]. Несомненно, такого рода суждения могут свидетельствовать о ценностных приоритетах женского институтского образования, в котором светское начало преимущественно подавляло религиозное. Однако исключительно благодаря последнему воспитательный процесс, по крайней мере для некоторых дворянских девушек, не был только приобретением суммы знаний и навыков, а способствовал внутреннему духовному развитию. Плоды этого развития относились к сфере, составляющей на языке христианской психологии "одну из главных тайн бытия, тайну личности" [20, с. 79]. При этом оба начала - религиозное и светское - могли органично сочетаться в культурном облике институток.
А. Ф. Тютчева имела возможность сравнить "религиозное воспитание" в Мюнхенском королевском институте, где она получила образование, с воспитанием двух своих младших сестер в Смольном и судить о негативных проявлениях сложившегося в последнем воспитательного уклада. Особенным злом она считала чтение "плохих романов, которые ученицы добывали себе с большой легкостью". Как пишет А. Ф. Тютчева, "религиозное воспитание внушило нам душеспасительный страх перед тщеславием, легкомыслием, светскими удовольствиями, спектаклями, нарядами, чтением дурных книг, так что я относилась с ужасом ко всему тому, что превозносилось и ценилось в Смольном..." [19, с. 6]. Ее трудно заподозрить в предвзятости: европейски образованная женщина, находясь в Мюнхенском институте под влиянием католических священников, позднее, переехав в Россию, приняла православие и была близка к славянофильским кругам во многом благодаря браку с И. С. Аксаковым. Называя "воспитание в женских учебных заведениях России" "поверхностным и легкомысленным", Тютчева утверждала, что оно "является одним из многих результатов чисто внешней и показной цивилизации, лоск которой русское правительство, начиная с Петра Великого, старается привить нашему обществу, совершенно не заботясь о том, чтобы оно прониклось подлинными и серьезными элементами культуры" [19, с. 6 - 7]. Вместе с тем такое воспитание не помешало, как отмечалось выше, многим, выходившим из стен Смольного, стать носительницами христианских добродетелей и подлинных ценностей русской дворянской культуры. То же, видимо, следует сказать и в отношении Екатерининского института, который, по оценке П. П. Семенова-Тян-Шанского, считался в конце 30-х гг. XIX в. "лучшим из тогдашних петербургских институтов" [9, с. 442].
Сам результат женского институтского образования мыслился как усвоение определенных норм поведения, теоретических знаний и практических навыков, необходимых для будущей хранительницы семейного очага. В свидетельствах об окончании Смольного, например, буквально говорилось о присущем выпускнице "поведении, приличном и благовоспитанном", и о "приобретении знаний, наук и рукоделий, соответственных ея полу с касающимися до нужнаго домоводства упражнениями" (курсив мой. - А. Б.) [21, л. 1]. Формальная ориентация институтского образования на овладение своеобразным арсеналом средств, применяемых в конкретных бытовых ситуациях, должна была "примирить" заимствованный из западной культуры тип светской женщины с традиционным для России образом женщины-матери, жены-хозяйки. Не случайно, согласно "Уставу воспитания благородных девиц", в возрасте от 12 до 15 лет они должны были "ежедневно по очереди присматриваться... на поварнях ко всем работам", "сами сочинять счеты дневным расходам", "чулки и прочий убор иметь собственной своей работы, также и платье на себя... шить сами из даваемых материй", а в возрасте от 15 до 18 лет - "вести записку расходам", "договариваться с поставщиками о припасах, каждую субботу делать расчет, и при себе платеж производить, определять цену всякому товару по качеству онаго, и наипаче смотреть, чтоб во всем наблюдаем был совершенный порядок и чистота". Кроме того, самым старшим воспитанницам надлежало
стр. 81
--------------------------------------------------------------------------------
участвовать в обучении "первых классов девиц", поскольку считалось, что они "от сей практики навыкнут заблаговременно, как им будучи матерями обучать детей своих, и в собственном своем воспитании найдут себе великое вспоможение, в каком бы состоянии им жить ни случилось" [7, с. 751].
Насколько подобная педагогическая практика оказалась успешной, свидетельствует, например, широко известное замечание В. В. Капниста в комедии "Ябеда":
"Возможно ль дурочку в монастыре
с шести
Годов воспитанну почти до двадцати.
Которая приход с расходом свесть не знает.
Шьет, на Давыдовых лишь гуслях повирает.
Да по-французски врет, как сущий попугай.
А по-природному лишь только: аи! да аи!
Возможно ли в жену такую взять мне
дуру!"
Ему вторит С. Н. Глинка в своих "Записках": "С невинною душою, с просвещенными понятиями, обогащенные познаниями приятных изящных искусств, юные россиянки вышли из колыбели своего воспитания и показались наивными и несмысленными младенцами; и о Бецком разошлась молва, что он "выпустил сто кур, монастырских дур"" [18, с. 92]. Хотя, как показывают материалы частных дворянских архивов и другие литературные примеры, среди женщин с институтским прошлым встречались не только чуждые заботам житейской повседневности, но и умевшие рачительно вести хозяйство и самостоятельно решать возникавшие бытовые проблемы.
Так или иначе, многолетнее пребывание в закрытом учебном заведении налагало неизгладимый отпечаток на культурный облик бывших институток, формировало вкусы, привычки, манеру поведения и даже черты характера, делая их узнаваемыми в дворянском обществе. Не случайно в массовом сознании сложилось стереотипное восприятие "дворянки из институток". У нее предполагалось наличие таких качеств, как доброта, восторженность, меланхоличность, слезливость, чувствительность, раздражительность. Вместе с тем о такой женщине могли сказать, что она "сохранила институтские замашки", "говорила по-французски на институтский лад", обладала "институтской скромностью" или была "глупа, как институтка". Вызывая к себе повышенный интерес, институтки казались непохожими на многих других женщин, своих современниц. Поэтому независимо от того, делали ли они придворную карьеру фрейлин, погружались ли в семейную жизнь или становились учительницами, их частная жизнь была предметом пристального внимания.
Следует, тем не менее, отметить, что женское институтское образование, будучи средним и общим, а не специальным, как бы не имело очевидной области востребования. Оно не являлось исключительным средством, обеспечивавшим дворянке возможность заниматься каким-то определенным видом деятельности. В связи с этим особое значение приобретало не качество образования дворянской женщины, а сам факт его получения. Не имея самостоятельного прикладного значения, оно лишь способствовало социокультурной адаптации дворянки, формально открывая перед ней определенные жизненные перспективы и возможности для их реализации. При этом наличие у нее образования еще не означало ее образованности. Женщина, закончившая институт, по большому счету могла быть не сведуща в преподававшихся ей дисциплинах, но от нее этого и не требовали. Качество же приобретенного образования проверялось в совершенно иных, непосредственно не связанных с предметами изучения жизненных ситуациях, в которых должны были находить выражение ее умение вести себя, ее кругозор и житейская мудрость.
Вообще получение образования дворянской девушкой было подчинено преимущественно цели родителей удачно выдать ее замуж. По крайней мере, образованность рассматривалась матерью жениха в качестве одного из критериев оценки его невесты. Безусловно, этот критерий не мог быть для всех и всегда решающим, и тем не менее в некоторых семьях при заключении брака факт наличия у женщины образования принимали во внимание будущий муж и его родственники. Значение данного обстоятельства становится более понятным, если вспомнить, что в институты зачисляли девушек с определенной родовой принадлежностью, которая и служи-
стр. 82
--------------------------------------------------------------------------------
ла главным социальным основанием вступления дворянки в брак. Даже лучшие выпускницы, окончившие институт с блеском и становившиеся фрейлинами императорского двора, рассматривали открывавшиеся перед ними перспективы как возможность "составить блестящую партию".
В заключение еще раз подчеркнем, что женское институтское образование служило своеобразным отражением дворянской сословной культуры. Рецепция западноевропейских культурных образцов и вместе с тем стремление сохранить чувство национальной идентичности, французский язык как разговорный язык русского дворянского общества и православие как ведущая форма его вероисповедания - эти разноречивые проявления в полной мере реализовывались и в женском образовательном проекте. Лежавшее в основе этого проекта сочетание новой идеи светской образованности женщины с традиционным представлением о ее домашнем предназначении казалось привлекательным, несмотря на не всегда удачные, с точки зрения современников, конкретные результаты воспитания в институтах. Вне зависимости от оценок институтское образование создавало новое понимание того, что значит быть женщиной, как ей следует выглядеть, говорить, двигаться, воспринимать себя и других.
Литература
1. Брикнер А. Г. История Екатерины Второй: В 2 т. Т. 2.: Репринт. М., 1991.
2. Мпхневич В. О. Русская женщина XVIII столетия: Репринт. М., 1990.
3. Ключевский В. О. Соч.: В 9 т. Т. 5. М., 1989.
4. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. Т. 2. Ч. 2. М., 1994.
5. Демков М. И. Очерки по истории русской педагогики. М., 1909.
6. Школьный быт и фольклор: Учеб. материал по русскому фольклору: В 2 ч. Ч. 2. Таллинн, 1992.
7. Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое. Т. XVI. N 12103. СПб., 1830.
8. Педагогика. 2001. N К).
9. Русские мемуары: Избранные страницы (1826 - 1856). М., 1990.
10. Тургенев И. С. Собр. соч.: В 12 т. Т. 2. М., 1976.
11. Государственный архив Тверской области. Ф. 1222. Оп. 1. Д. 64.
12. Государственный архив Тверской области. Ф. 1041. Оп. 1. Д. 3.
13. Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПб., 1994.
14. Очерки русской культуры XVIII века: В 4 т. Ч. 2. М., 1987.
15. Государственный архив Тверской области. Ф. 704. Оп. 1. Д. 33.
16. Государственный архив Тверской области. Ф. 1233. Оп. 1. Д. 2.
17. Литературное наследство: Федор Иванович Тютчев. Т. 97. Кн. 2. М., 1989.
18. Русский быт по воспоминаниям современников: XVIII век. Время Екатерины II. Ч. II, вып. 3. М., 1923.
19. Тютчева А. Ф. При дворе двух императоров: Воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II. М., 1990.
20. Ничипоров Б. В. Введение в христианскую психологию. Размышления священника-психолога. М., 1994.
21. Государственный архив Тверской области. Ф. 1233. Оп. 1. Д. 1.
стр. 83
Весьма характерно, что женское институтское образование исторически стало одним из атрибутов культуры дворянского сословия, а в контексте социально- политического катаклизма 1917 г. - своего рода культурным символом всего "старого мира". В культурологическом смысле показательно размещение "штаба революции" в здании самого первого и самого популярного женского института и сохранение за ним прежнего названия при полной смене культурных ассоциаций.
Официальное начало женскому институтскому образованию было положено учреждением в Санкт-Петербурге именным указом Екатерины II от 5 мая 1764 г. "Воспитательного Общества благородных девиц", в обиходе именовавшегося Смольным институтом. Как ни странно, отечественная историография рубежа XIX-XX вв. поразительно единодушна в своем критическом отношении к этому образовательному учреждению. К числу его недостатков относили, например: "обращение главного внимания на внешний лоск светского образования" [1, с. 641], "ложность" и "эфемерность" самой идеи воспитания "идеально- совершенных людей" при том, что широта замысла входила в противоречие с ограниченностью практических возможностей для его реализации [2, с. 104 - 105], оторванность от семьи [3, с. 283], "приобретение светскости и развязности в обращении" в ущерб "учебному делу" [4, с. 266], пребывание воспитанниц в "неведении всех общественных условий жизни" [5, с. 36]. Однако авторы всех этих справедливых замечаний не ставят вопрос о том, почему тем не менее Смольный и другие женские институты прижились на российской почве и просуществовали вплоть до революции 1917 г.
Ответ же напрашивается один: начиная со второй половины XVIII в., они выполняли самостоятельные культурные функции в русском дворянском обществе.
Рационалистические и гуманистические принципы, положенные в основу системы женского российского образования, были заимствованы из педагогических воззрений Локка, Руссо, Гельвеция. Сам Смольный институт, будучи включенным в контекст отечественной культурной действительности, должен был сочетать в себе педагогические новации Запада с ментальной традицией России. При этом не следует забывать о своеобразной биполярности русской дворянской культуры, в которой, начиная с петровского времени, "переплавлялись" два начала - корневое и иноземное. Для уяснения культурной специфики женских институтов важно рассматривать их не только как собственно учебные заведения, реализующие определенные идейные установки и организованные соответствующим образом, но и как своеобразные "пристанища" дворянских девушек, влиявшие на их психологию, мировоззрение и даже последующий образ жизни. В связи с этим исследователи выделяют институток как особый "тип русской женщины" [2, с. 119] или "новый тип русской светской женщины" [6, с. 143], маркируя ее как образованную и вместе с тем плохо ориентирующуюся в реалиях повседневной жизни. Сочетая свои светские достоинства с бытовой непрактичностью, институтка, "войдя в пословицу, породив множество анекдотов и отразившись в художественной литературе, заняла вполне определенное место в русской культуре конца XVIII - начала XX вв." [6, с. 121].
Принято считать, что замысел создания "Воспитательного Общества благородных девиц" принадлежал Ивану Ивановичу Бецкому (1704 - 1795), человеку, имевшему европейское образование и прожившему значительную часть жизни за границей. Усвоив многое из того, что в XVIII в. составляло интеллектуальное наследие Запада, будучи лично знакомым с французскими энциклопедистами и находясь под известным влиянием их идей, он опирался в своих теоретических построениях на
стр. 77
--------------------------------------------------------------------------------
педагогические воззрения западноевропейского рационализма".
Согласно составленному Бецким и утвержденному Екатериной II 12 марта 1764 г. "Генеральному учреждению о воспитании обоего пола юношества", женское институтское образование в России основывалось на том, что дворянские девушки в возрасте в среднем от 6 до 18 лет должны были постоянно находиться в специальном закрытом учебном заведении [7, с. 670]. Преследуемую при этом цель можно сформулировать как смену парадигмы воспитания, провозглашенную известной формулой И. И. Бецкого о необходимости создания "новой породы или новых отцов и матерей" [7, с. 669]. Своеобразным залогом успешного функционирования новой воспитательной модели должно было стать ограничение не только повседневных, но и эпизодических контактов молодых дворянок с их родителями, которым изначально отказывалось в достойной подражания добродетельности. Тем самым исконные воспитательные функции семьи сводились к минимуму, а интеллектуальное и нравственное развитие юных дворянок совершалось в отрыве от нее, но зато в духе известных добродетелей "века Просвещения".
Проект женского институтского образования, как и многие другие из числа санкционированных Екатериной II, был рассчитан в первую очередь на общественный резонанс и одобрение европейских "экспертов". Надо сказать, что этой цели русская императрица - "поклонница Франции и последовательница философов" - достигла и, принимая похвалу от Вольтера, Гримма, Дидро [2, с. 105], несомненно, больше заботилась о собственной репутации "просвещенной" государыни, нежели о противоречии новой концепции сохранявшимся в дворянской среде традициям воспитания женщины [8, с. 68 - 69]. В действительности именно это противоречие стало причиной первоначальной непопулярности институтского образования в России. Несмотря на многократные оповещения, дворяне, особенно провинциальные, не спешили отдавать своих дочек в институты. Подчас только невозможность по тем или иным причинам дать дочери домашнее образование заставляла их делать это.
Институтские уставы обязывали родителей не забирать своих чад до окончания установленного срока обучения (напомню, что в Смольном этот срок был сокращен с двенадцати до девяти лет лишь в самом конце XVIII в. в связи с переходом женских образовательных учреждений в ведение императрицы Марии Федоровны). Свидания же были строго регламентированы, происходили в стенах института в присутствии начальницы или одной из классных дам. П. П. Семенов-Тян-Шанский в своих мемуарах описал обстановку свиданий с родственниками воспитанниц Екатерининского института, как иначе называли основанное 25 мая 1798 г. в Санкт-Петербурге "Училище Ордена Святыя Екатерины": "Два раза в неделю ездили на свидания с сестрою Наташей в Екатерининский институт. Но какое это было свидание? Девочки института были отделены от своих родителей и родных широкой, массивной, хотя невысокой решеткою, за которою для родных были поставлены в каждом промежутке между массивными колоннами амфитеатром четыре скамейки. Счастливы были те, которые попадали в первый ряд: те могли по крайней мере разговаривать с девицами, воспитывавшимися в Екатерининском институте, а с остальных рядов можно было в течение полутора часов родителям и дочерям, братьям и сестрам только смотреть друг на друга" [9, с. 447 - 448]. Однако и эта возможность навещать воспитывавшихся в институтах дочерей реализовывалась далеко не всеми, особенно если иметь в виду дворян, живших в провинции и стесненных в средствах.
В отношении девочек-сирот, для которых разлука с родителями уже стала фактом биографии, ситуация не была столь безрадостной. В мемуарах и художественной литературе нередки упоминания, что именно их, лишенных естественного родительского попечения, отправляли в институты [9, с. 249; 10, с. 131], где им отдавалось безусловное предпочтение. При этом среди требований, предъявлявшихся ко всем без исключения "абитуриенткам", были такие, как древнее дворянское происхождение, имущественная несостоятельность родителей, возраст не старше 6 - 7 лет для Смольного и 10 - 12 для Екатерининского
стр. 78
--------------------------------------------------------------------------------
института, "совершенное" здоровье в сочетании с прививкой против оспы, наконец, начальные познания в области вероучения, чтения, письма, арифметики и иностранных языков. В отдельных случаях допускались отступления от возрастного ценза при соблюдении прочих требований. Девочек постарше зачисляли сразу в соответствующие их возрасту классы [11, л. 1], правда, "своекоштными пансионерками", т.е. находящимися на собственном, а не на казенном содержании.
Обычно "смолянки" составляли "четыре возраста", каждому из которых соответствовал определенный цвет выдававшейся им форменной одежды: первому (с 6 до 9 лет) - "кофейный", или коричневый, второму (с 9 до 12) - голубой, третьему (с 12 до 15) - "сероватый", четвертому (с 15 до 18) - белый [7, с. 743 - 744, 753]. По "Уставу воспитания благородных девиц" дворянки первой возрастной группы (6 - 9 лет) начинали изучение основных дисциплин, к которым относились: "исполнение закона (Божия. - А. Б.) и катехизис", "все части воспитания и благонравия", "российский и иностранный языки", "арифметика", "рисование", "танцование", "музыка вокальная и инструментальная", "шитье и вязание всякаго рода". Для следующей возрастной группы (9 - 12 лет) этот перечень пополнялся географией, историей и "некоторой частью экономии, или домостроительства", для третьей (12 - 15 лет) - "словесными науками, к коим принадлежит чтение исторических и нравоучительных книг", "частью архитектуры и геральдики", а также тем, что воспитанницы начинали "действительно вступать в экономию по очереди". Наконец, девушки, составлявшие четвертую возрастную группу (15 - 18 лет), должны были иметь "знание совершенное закона", владеть "всеми правилами добраго воспитания, благонравия, светскаго обхождения и учтивости", заниматься "повторением всего прежняго, в чем совершеннаго знания еще не имеют", и, кроме того, отличаться тем, что они "во все части экономии действительно вступают по очереди" [7, с. 744]. Воспитанницы Екатерининского института в основном осваивали те же предметы, что и в Смольном - Закон Божий, российскую, французскую и немецкую словесность, арифметику, географию, историю, искусства и рукоделия [12, л. 1].
Освоение азов чтения и письма на разных языках не только являлось необходимым условием последующего обучения, но и предопределяло его приоритеты. По мнению Ю. М. Лотмана, языковая подготовка составляла единственное "исключение" из "поверхностного" в целом обучения дворянских девушек в Смольном институте [13, с. 79]. В то же время знание языков и литературы являлось для дворянки основой гуманитарной образованности, предопределявшей в дальнейшем способность к устному и письменному общению как важнейшим проявлениям ее "социальности". Участвуя в процессе коммуникации, она реализовывала важную роль в трансляции социального опыта, включавшего воспитание детей, воспроизводство культурно-бытовых традиций и др.
При этом необходимо отметить свойственное институткам более качественное, чем у сверстниц, воспитанных дома, знание русского языка. Примерно до 20-х гг. XIX в. дворянки, получавшие домашнее образование по-французски, заметно отличались по своим познаниям в области отечественной словесности от институток, образовательная программа которых включала обязательное изучение родного языка. Сохранившиеся в частных дворянских архивах письма воспитанниц и бывших выпускниц институтов написаны в целом с точки зрения современной русской орфографии и пунктуации более грамотно, нежели письма женщин, не имевших институтского образования.
Во многом культурную природу женского институтского образования характеризует соотношение в нем религиозного и светского начал. В современной отечественной историографической литературе распространены утверждения, согласно которым возникшие в конце XVIII в. в России "институты благородных девиц", включая Смольный, представляли собой "светские школы для женщин" [14, с. 265]. С этими утверждениями трудно согласиться, равно как и нельзя оставить без внимания тот факт, что незнание основных молитв и десяти заповедей [15, л. 6 об.] становилось препятствием к поступлению, например, в Екатерининский институт.
стр. 79
--------------------------------------------------------------------------------
В Смольном в соответствии с "Уставом воспитания благородных девиц" усилия педагогов были направлены на наставление учениц "в основаниях благоразумия, добронравия, благопристойности, благородной, а не принужденной учтивости и всех добродетелей" [7, с. 748]. Эти "изящные качества" девушки должны были сочетать "с пристойною и благородною скромностию в поведении, в осанках приятных, в разговорах вежливых и разумных и в ласковых поступках".
Тем не менее согласно тексту того же устава, "первое попечение надлежит иметь о вере", а значит, формально во главу угла ставилось религиозное воспитание, целью которого было "заблаговременно посеять и вкоренить в сердцах благоговение, то есть безмолвное почитание християнскаго благочестия" посредством регулярного посещения церкви и слушания Евангелия [7, с. 750]. Особое внимание уделялось исполнению воспитанницами ежедневного молитвенного правила - утренней молитвы до начала занятий и вечерней - перед отходом ко сну. Продолжительность сна зависела от возраста девушек и составляла для первого класса девять часов, для второго - восемь, для третьего - семь с половиной, для четвертого - шесть с половиной [7, с. 754]. Тем самым юных дворянок приучали к бодрствованию как важному с христианской точки зрения элементу душеспасительной жизни.
Все воспитанницы вне зависимости от возраста должны были подниматься утром в одно и то же время [7, с. 754], причем очень рано - в шесть часов [13, с. 82]. Благодаря такому раннему пробуждению и "вставанию" на молитву, что традиционно входило в представление о благочестии русской дворянки, девочки с детства привыкали к неизменному и "жесткому" распорядку дня.
Получение дворянскими девушками в стенах Смольного института элементов духовного воспитания способствовало укоренению в их сердцах особой религиозной настроенности, которую некоторые из них многими усилиями и трудами взращивали в себе в течение всей последующей жизни. Письма бывших смолянок (например М. Л. Манзей, А. В. Кафтыревой, М. А. Волковой) в полной мере отражают их православное мироощущение и определявшийся этим их образ жизни, реалиями которого наряду со светской обыденностью были частые посещения храмов, причащения, дела милосердия и др.
В сознании многих современников за "Воспитательным Обществом благородных девиц", или Смольным институтом закрепилось неофициальное название "Смольный монастырь" [16, л. 82 об., 94; 17, с. 107]. Видимо, в конце XVIII - первой половине XIX вв. сильны еще были ментальные стереотипы, связывавшие стремление оградить девушку от соблазнов мира и воспитать в строгости и благочестии с необходимостью содержать ее в стенах тихой обители. Сохранение этих стереотипов особенно показательно с учетом того, что благородные девицы, изолированные от привычных реалий повседневности, получали разностороннее светское образование, которое готовило их для полноценной жизни в миру, а не для ухода от него.
Тем не менее общие оценки современниками женского институтского образования зачастую были негативными. Хрестоматийным в этом смысле стало мнение князя М. М. Щербатова, который в своем сочинении "О повреждении нравов в России", анализируя педагогическую деятельность Екатерины II, указывал на существенные изъяны, имевшие место, в частности, при "заведении... девичьева монастыря для воспитания благородных девиц", из которых "ни ученых ни благонравных девиц не вышло, как толико, поелику природа их сим снабдила; и воспитание более состояло играть комедии, нежели сердце, нравы и разум исправлять..." [18, с. 259].
Также мы располагаем критическим отзывом А. Ф. Тютчевой о качестве религиозного воспитания дворянских девушек в Смольном институте. В своих воспоминаниях, основанных на впечатлениях конца 40-х - начала 50-х гг. XIX в., она писала: "Религиозное воспитание заключалось исключительно в соблюдении чисто внешней обрядности, и довольно длинные службы, на которых ученицы обязаны были присутствовать в воскресные и праздничные дни, представлялись им только
стр. 80
--------------------------------------------------------------------------------
утомительными и совершенно пустыми обрядами. О религии как об основе нравственной жизни и нравственного долга не было и речи. Весь дух, царивший в заведении, развивал в детях прежде всего тщеславие и светскость" [19, с. 5 - 6]. Несомненно, такого рода суждения могут свидетельствовать о ценностных приоритетах женского институтского образования, в котором светское начало преимущественно подавляло религиозное. Однако исключительно благодаря последнему воспитательный процесс, по крайней мере для некоторых дворянских девушек, не был только приобретением суммы знаний и навыков, а способствовал внутреннему духовному развитию. Плоды этого развития относились к сфере, составляющей на языке христианской психологии "одну из главных тайн бытия, тайну личности" [20, с. 79]. При этом оба начала - религиозное и светское - могли органично сочетаться в культурном облике институток.
А. Ф. Тютчева имела возможность сравнить "религиозное воспитание" в Мюнхенском королевском институте, где она получила образование, с воспитанием двух своих младших сестер в Смольном и судить о негативных проявлениях сложившегося в последнем воспитательного уклада. Особенным злом она считала чтение "плохих романов, которые ученицы добывали себе с большой легкостью". Как пишет А. Ф. Тютчева, "религиозное воспитание внушило нам душеспасительный страх перед тщеславием, легкомыслием, светскими удовольствиями, спектаклями, нарядами, чтением дурных книг, так что я относилась с ужасом ко всему тому, что превозносилось и ценилось в Смольном..." [19, с. 6]. Ее трудно заподозрить в предвзятости: европейски образованная женщина, находясь в Мюнхенском институте под влиянием католических священников, позднее, переехав в Россию, приняла православие и была близка к славянофильским кругам во многом благодаря браку с И. С. Аксаковым. Называя "воспитание в женских учебных заведениях России" "поверхностным и легкомысленным", Тютчева утверждала, что оно "является одним из многих результатов чисто внешней и показной цивилизации, лоск которой русское правительство, начиная с Петра Великого, старается привить нашему обществу, совершенно не заботясь о том, чтобы оно прониклось подлинными и серьезными элементами культуры" [19, с. 6 - 7]. Вместе с тем такое воспитание не помешало, как отмечалось выше, многим, выходившим из стен Смольного, стать носительницами христианских добродетелей и подлинных ценностей русской дворянской культуры. То же, видимо, следует сказать и в отношении Екатерининского института, который, по оценке П. П. Семенова-Тян-Шанского, считался в конце 30-х гг. XIX в. "лучшим из тогдашних петербургских институтов" [9, с. 442].
Сам результат женского институтского образования мыслился как усвоение определенных норм поведения, теоретических знаний и практических навыков, необходимых для будущей хранительницы семейного очага. В свидетельствах об окончании Смольного, например, буквально говорилось о присущем выпускнице "поведении, приличном и благовоспитанном", и о "приобретении знаний, наук и рукоделий, соответственных ея полу с касающимися до нужнаго домоводства упражнениями" (курсив мой. - А. Б.) [21, л. 1]. Формальная ориентация институтского образования на овладение своеобразным арсеналом средств, применяемых в конкретных бытовых ситуациях, должна была "примирить" заимствованный из западной культуры тип светской женщины с традиционным для России образом женщины-матери, жены-хозяйки. Не случайно, согласно "Уставу воспитания благородных девиц", в возрасте от 12 до 15 лет они должны были "ежедневно по очереди присматриваться... на поварнях ко всем работам", "сами сочинять счеты дневным расходам", "чулки и прочий убор иметь собственной своей работы, также и платье на себя... шить сами из даваемых материй", а в возрасте от 15 до 18 лет - "вести записку расходам", "договариваться с поставщиками о припасах, каждую субботу делать расчет, и при себе платеж производить, определять цену всякому товару по качеству онаго, и наипаче смотреть, чтоб во всем наблюдаем был совершенный порядок и чистота". Кроме того, самым старшим воспитанницам надлежало
стр. 81
--------------------------------------------------------------------------------
участвовать в обучении "первых классов девиц", поскольку считалось, что они "от сей практики навыкнут заблаговременно, как им будучи матерями обучать детей своих, и в собственном своем воспитании найдут себе великое вспоможение, в каком бы состоянии им жить ни случилось" [7, с. 751].
Насколько подобная педагогическая практика оказалась успешной, свидетельствует, например, широко известное замечание В. В. Капниста в комедии "Ябеда":
"Возможно ль дурочку в монастыре
с шести
Годов воспитанну почти до двадцати.
Которая приход с расходом свесть не знает.
Шьет, на Давыдовых лишь гуслях повирает.
Да по-французски врет, как сущий попугай.
А по-природному лишь только: аи! да аи!
Возможно ли в жену такую взять мне
дуру!"
Ему вторит С. Н. Глинка в своих "Записках": "С невинною душою, с просвещенными понятиями, обогащенные познаниями приятных изящных искусств, юные россиянки вышли из колыбели своего воспитания и показались наивными и несмысленными младенцами; и о Бецком разошлась молва, что он "выпустил сто кур, монастырских дур"" [18, с. 92]. Хотя, как показывают материалы частных дворянских архивов и другие литературные примеры, среди женщин с институтским прошлым встречались не только чуждые заботам житейской повседневности, но и умевшие рачительно вести хозяйство и самостоятельно решать возникавшие бытовые проблемы.
Так или иначе, многолетнее пребывание в закрытом учебном заведении налагало неизгладимый отпечаток на культурный облик бывших институток, формировало вкусы, привычки, манеру поведения и даже черты характера, делая их узнаваемыми в дворянском обществе. Не случайно в массовом сознании сложилось стереотипное восприятие "дворянки из институток". У нее предполагалось наличие таких качеств, как доброта, восторженность, меланхоличность, слезливость, чувствительность, раздражительность. Вместе с тем о такой женщине могли сказать, что она "сохранила институтские замашки", "говорила по-французски на институтский лад", обладала "институтской скромностью" или была "глупа, как институтка". Вызывая к себе повышенный интерес, институтки казались непохожими на многих других женщин, своих современниц. Поэтому независимо от того, делали ли они придворную карьеру фрейлин, погружались ли в семейную жизнь или становились учительницами, их частная жизнь была предметом пристального внимания.
Следует, тем не менее, отметить, что женское институтское образование, будучи средним и общим, а не специальным, как бы не имело очевидной области востребования. Оно не являлось исключительным средством, обеспечивавшим дворянке возможность заниматься каким-то определенным видом деятельности. В связи с этим особое значение приобретало не качество образования дворянской женщины, а сам факт его получения. Не имея самостоятельного прикладного значения, оно лишь способствовало социокультурной адаптации дворянки, формально открывая перед ней определенные жизненные перспективы и возможности для их реализации. При этом наличие у нее образования еще не означало ее образованности. Женщина, закончившая институт, по большому счету могла быть не сведуща в преподававшихся ей дисциплинах, но от нее этого и не требовали. Качество же приобретенного образования проверялось в совершенно иных, непосредственно не связанных с предметами изучения жизненных ситуациях, в которых должны были находить выражение ее умение вести себя, ее кругозор и житейская мудрость.
Вообще получение образования дворянской девушкой было подчинено преимущественно цели родителей удачно выдать ее замуж. По крайней мере, образованность рассматривалась матерью жениха в качестве одного из критериев оценки его невесты. Безусловно, этот критерий не мог быть для всех и всегда решающим, и тем не менее в некоторых семьях при заключении брака факт наличия у женщины образования принимали во внимание будущий муж и его родственники. Значение данного обстоятельства становится более понятным, если вспомнить, что в институты зачисляли девушек с определенной родовой принадлежностью, которая и служи-
стр. 82
--------------------------------------------------------------------------------
ла главным социальным основанием вступления дворянки в брак. Даже лучшие выпускницы, окончившие институт с блеском и становившиеся фрейлинами императорского двора, рассматривали открывавшиеся перед ними перспективы как возможность "составить блестящую партию".
В заключение еще раз подчеркнем, что женское институтское образование служило своеобразным отражением дворянской сословной культуры. Рецепция западноевропейских культурных образцов и вместе с тем стремление сохранить чувство национальной идентичности, французский язык как разговорный язык русского дворянского общества и православие как ведущая форма его вероисповедания - эти разноречивые проявления в полной мере реализовывались и в женском образовательном проекте. Лежавшее в основе этого проекта сочетание новой идеи светской образованности женщины с традиционным представлением о ее домашнем предназначении казалось привлекательным, несмотря на не всегда удачные, с точки зрения современников, конкретные результаты воспитания в институтах. Вне зависимости от оценок институтское образование создавало новое понимание того, что значит быть женщиной, как ей следует выглядеть, говорить, двигаться, воспринимать себя и других.
Литература
1. Брикнер А. Г. История Екатерины Второй: В 2 т. Т. 2.: Репринт. М., 1991.
2. Мпхневич В. О. Русская женщина XVIII столетия: Репринт. М., 1990.
3. Ключевский В. О. Соч.: В 9 т. Т. 5. М., 1989.
4. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. Т. 2. Ч. 2. М., 1994.
5. Демков М. И. Очерки по истории русской педагогики. М., 1909.
6. Школьный быт и фольклор: Учеб. материал по русскому фольклору: В 2 ч. Ч. 2. Таллинн, 1992.
7. Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое. Т. XVI. N 12103. СПб., 1830.
8. Педагогика. 2001. N К).
9. Русские мемуары: Избранные страницы (1826 - 1856). М., 1990.
10. Тургенев И. С. Собр. соч.: В 12 т. Т. 2. М., 1976.
11. Государственный архив Тверской области. Ф. 1222. Оп. 1. Д. 64.
12. Государственный архив Тверской области. Ф. 1041. Оп. 1. Д. 3.
13. Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПб., 1994.
14. Очерки русской культуры XVIII века: В 4 т. Ч. 2. М., 1987.
15. Государственный архив Тверской области. Ф. 704. Оп. 1. Д. 33.
16. Государственный архив Тверской области. Ф. 1233. Оп. 1. Д. 2.
17. Литературное наследство: Федор Иванович Тютчев. Т. 97. Кн. 2. М., 1989.
18. Русский быт по воспоминаниям современников: XVIII век. Время Екатерины II. Ч. II, вып. 3. М., 1923.
19. Тютчева А. Ф. При дворе двух императоров: Воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II. М., 1990.
20. Ничипоров Б. В. Введение в христианскую психологию. Размышления священника-психолога. М., 1994.
21. Государственный архив Тверской области. Ф. 1233. Оп. 1. Д. 1.
стр. 83
Опубликовано 18 октября 2007 года
Новые статьи на library.by:
ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ:
Комментируем публикацию: Женское институтское образование в России
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Предполагаемый источник
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1192707272 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций