ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ (последнее)
Самосуд: позиция Достоевского и Макаренко
Актуальные публикации по вопросам школьной педагогики.
У Ф. М. Достоевского в "Дневнике писателя" за 1876 г. есть любопытные для педагога заметки о посещении колонии малолетних преступников. Он рассказывает о жизни полусотни подростков, описывает их быт, труд, вспоминает свои беседы с воспитателями. Самое интересное - размышления о "средстве духовного развития" колонистов - "самосуде, введенном между ними". Самосуд - это такое событие, когда "всякий провинившийся из них поступает на суд всей "семьи", к которой принадлежит, и мальчики или оправдывают его, или присуждают к наказанию". Заметим здесь, что единственным наказанием было отлучение от игр, а "не подчиняющихся суду товарищей наказывают уже совершенным отлучением от всей колонии", т.е. отправляют в местную "Петропавловку" - удаленную избу [1, с. 20].
Примечательно уже то, что самоуправление в детском объединении (идея Достоевского), говоря современным языком, внедрялась в России задолго до советской системы воспитания, поэтому несколько странными кажутся известные сетования А. С. Макаренко на то, что в прежней, "старой" педагогике он не мог найти ничего, что помогло бы организовать воспитание по-новому.
Рассуждения Достоевского чрезвычайно полезны для понимания этой самой советской воспитательной системы, взглядов того же Макаренко, в оценке которых современная педагогика так противоречива.
Общее собрание и самосуд. Уже в терминах - глубокая "философская" разница, хотя они просто отражают эпоху, время, и авторы не вкладывают в них глубокой философии. Общее собрание, по Макаренко, - вершина детского самоуправления. В работе "Методика организации воспитательного процесса" основоположник теории коллектива скрупулезно описывает, какие вопросы собрание должно решать, как руководить этим органом, причем суть последних наставлений в русле мудрого принципа Руссо: воспитанник должен делать то, что хочет сам, но хотеть он должен того же, что и воспитатель. "В том случае, - рассуждает Антон Семено-
стр. 83
--------------------------------------------------------------------------------
вич, - если ожидаются неправильные решения общего собрания, нужно усилить предварительную подготовку работы, а на самом собрании подготовить выступления наиболее преданных и дисциплинированных членов коллектива" [2, т. 1, с. 188].
В лекциях "Проблемы школьного советского воспитания" Макаренко приводит эпизод из жизни коммуны им. Дзержинского, когда "начальника" лишили слова на общем собрании и постановили выгнать авторитетного коммунара, укравшего у мальчика радиоприемник, первый в коммуне. Приехавшие чекисты убеждали не выгонять вора: "...ваш передовик ...активист, вы его вооружили доверием... вы подчинялись его распоряжениям беспрекословно. А теперь, когда он один раз украл...". Сам провинившийся "в истерике бьется целый день. С ним больше доктора возятся, чем комсомольцы". Контраргументы коммунаров убийственно логичны: если не выгоним, с другими такими же не справимся: в остальных колониях за год половина ребят убегает; если у нас дисциплины не будет, будет так же. "И в 12 часов ночи постановили выгнать именно так, как постановили вчера, - открыть дверь и спустить с лестницы" [2, т. 1, с. 290-291].
Макаренко так комментирует ситуацию: "Этот случай явился для меня толчком, после которого я долго думал, до каких пор интересы коллектива должны стоять впереди интересов отдельной личности. И сейчас я склонен думать, что предпочтение интересов коллектива должно быть доведено до конца, даже до беспощадного конца..." (там же). Думается, наивными и рафинированными выглядят сомнения Достоевского после жестких педагогических теорем Макаренко, "которые должны быть внушаемы и предлагаться детям как чистая теория!"
Вот какие сомнения высказывает Достоевский по поводу судимых: "Есть много гордых детей и гордых в хорошую сторону, которые могут быть оскорблены этой вечевою властью таких же, как они, мальчиков и преступников, так что могут и не понять эту власть настоящим образом". [1, с. 20]. А вот опасения, по поводу судящих: не явятся ли "их детские партии, каких-нибудь тоже соперничествующих мальчиков, посильнее и побойчее прочих, которые всегда и непременно являются между детьми во всех школах, дают тон и ведут за собою остальных как на веревке". А осужденные и потерпевшие "будут ли смотреть потом так же просто и братски на своих бывших судей?" [1, с. 21].
Может быть, это интеллигентско-либеральная неопределенность? "Конечно, это развивающее воспитательное средство, - размышляет писатель, - основано и придумано в той идее, что эти, прежде преступные дети, таким правом самосуда как бы приучаются к закону, к самосдержанию, к правде, о которой прежде вовсе не ведали, разовьют в себе, наконец, чувство долга... все это мысли прекрасные и тонкие, но несколько как бы обоюдоострые" [1, с. 21].
Неопределенность? Нет. Содержательна уже эта постоянная "обоюдоострость" мыслей Достоевского. М. М. Бахтин писал, что "формулы и категории чужды его (Достоевского) мышлению" [3, с. 113]. Вот Достоевский пишет, скажем, об отмене телесных наказаний детей. Он, естественно, против таких наказаний, но "ввертывает" по этому поводу "одно странное нотабене" - т.е. услышанное мнение о том, что отмена телесных наказаний в школе породила страшную трусость в юношестве, которое стало бояться малейшей физической боли и страдания, обиды, и "даже от каких-нибудь трудных уроков или экзаменов вешаются или застреливаются". Вроде бы Достоевский с замечанием этим не согласен ("странная, однако, точка зрения на предмет"), но... "наблюдение это по меньшей мере оригинально" [1. с. 21].
Диалогичность как форма взаимодействия (разные точки зрения, разные мнения, внутренний диалог - самовозражения, самоопровержения, сомнения) отражает сложность нравственных, ценностных вопросов, о которых будто мимоходом размышляет Достоевский. Эта мимоходность отражает, с одной стороны, тот широкий поток жизни, который наблюдает и переживает писатель, с другой, как ни странно, выстраданность собственной позиции. У Достоевского есть нравственная платформа, философский фундамент, кото-
стр. 84
--------------------------------------------------------------------------------
рые позволяют как бы впитывать, вбирать все голоса и мнения, не боясь запутаться, утонуть в них.
Бахтин пишет, что Достоевский в записной книжке набрасывает ответ Кавелину. Это небрежное "набрасывает", отражающее кажущуюся мимоходность, подводит, однако, к глубочайшему философскому рассуждению: "Недостаточно определять нравственность верностью своим убеждениям. Надо еще беспрерывно возбуждать в себе вопрос: верны ли мои убеждения? Проверка их одна - Христос. ...Сожигающего еретиков я не могу признать нравственным человеком, ибо не признаю ваш тезис, что нравственность есть согласие с внутренними убеждениями. Это лишь честность (русский язык богат), но не нравственность. Нравственный образец и идеал есть у меня - Христос. Спрашиваю: сжег ли бы он еретиков? - Нет. Ну так значит, сжигание еретиков есть поступок безнравственный... Христос ошибался - доказано! Это жгучее чувство говорит: лучше я останусь с ошибкой, со Христом, чем с вами..." [3, с. 112-113].
У Достоевского и идея самосуда "придумана" для обретения детьми правды, долга. Но главная-то цель имеет общефилософское и в высшей степени педагогическое звучание: "Могут случиться личностно гораздо талантливее и умнее всех прочих в "семье", и их может укусить самолюбие и ненависть к решению среды; а среда почти всегда и есть середина" [1, с. 20-21].
Цель - сохранить личность, сберечь ее своеобразие. А личность, как выводит в том же дневнике несколькими страницами ранее Достоевский, рождается страданием ("выстраданием"). Он обрушивается на педагогику, которая вся "ушла теперь в заботу об облегчении, а последнее вовсе не есть развитие, а даже, напротив, есть отступление". Ведь "две-три мысли, два-три впечатления, поглубже выжитые в детстве собственным усилием (а если хотите так и страданием), проведут ребенка глубже в жизнь, чем самая облегченная школа, из которой сплошь да рядом выходит ни то ни се, ни доброе, ни злое, даже и в разврате не развратное, и в добродетели не добродетельное" [1, с. 9].
Вот поэтому-то, в сущности, и интересен Достоевскому самосуд, который может дать толчок "впечатлению", "поглубже выжитому". Но отсюда и сомнения. Ведь надо сделать так, чтобы переживание, страдание направлено было в глубь себя, а не вовне - в обиду, в ненависть, потому что внутреннее, как мы теперь сказали бы, конструктивное страдание и формирует человека, рождает личность.
Исходя из вышеизложенного, определяется логика: цель самосуда, по Достоевскому, - правда, долг, "самосдержание" для развивающейся личности, глубже - внутреннее переживание, преобразующее личность. Цель общего собрания Макаренко - управление коллективом, который обеспечит порядок, дисциплину, нормальное функционирование детского учреждения.
Возникает вопрос: а как иначе понимать это макаренковское предпочтение интересов коллектива до беспощадного конца? Так и понимают сегодняшние активные критики Макаренко. Но ведь он не забывает и о личности: "Нужно так организовать технику беспощадности, чтобы интересы коллектива стояли впереди интересов личности, но и чтобы личность не оказалась в тяжелом, катастрофическом положении" [2, т. 1, с. 291].
Главное у Достоевского - правда, долг, талант, ум; у Макаренко - чтобы человек не оказался в тяжелом, катастрофическом положении. Что это значит? А вот как раз то и значит - пойти против коллектива. Установился уже тот порядок, когда действительно ничего страшнее для человека быть не могло, чем пойти против коллектива.
В той системе жизнедеятельности, ценностей, в которой жили ученики Макаренко (впрочем, не только ученики), не было ничего страшнее противостояния коллективу. И макаренковская теория направлена прежде всего на то, чтобы защитить человека в условиях господствующих ценностей, в ситуациях, когда ориентировались на приоритет "группового существования".
И дело даже не в том, что, как часто повторяют, колония - это учреждение закрытого типа - диктовала эти законы (не "минусовый" тюремный кодекс, а "плюсовую" методику коллективного обще-
стр. 85
--------------------------------------------------------------------------------
жития). Теория Макаренко вписывалась в систему ценностей определившегося советского социума; она была отражением, выражением времени, и фундаментальные ее посылы достаточно органично сопряжены с социальными и нравственными ориентирами эпохи.
Борис Васильев в повести о 30-х гг. "Завтра была война" рассказывает об открытии в городе новой школы. Гороно дает команду: на первом этаже размещаются первые и вторые классы, на втором - третьи и четвертые и т.д. по возрастающей. Одна из учительниц комментирует приказ: "Это удивительно точно. Даже символично в прекрасном нашем смысле этого слова".
Быть коллективистом в те годы означало уже не стремление жить ради других людей, а прежде всего полное подчинение большинству. И подчинение как своему малому коллективу, так и более крупному и всегда правому, который именуется страной, советским обществом. Васильев, сам прошедший через школу тех лет, воспроизводит демагогические рассуждения правоверного коммуниста-педагога. Впрочем, демагогия эта, общая, не только учительская, и есть новая идеология. Учительнице Валентине Андроновне вся страна представляется единым, целостным организмом, четко управляемым "сверху вниз". Во главе этого общества-коллектива стоят революционеры-большевики, пронесшие через революцию и гражданскую войну идеалы всеобщего равенства, свободы, борьбы с угнетателями. Разве может быть плохим общество, провозгласившее такие цели? Поэтому следует считать врагами всех тех, кто пытается нарушить единство общего коллектива - страны, кто вносит беспорядок в стройную организацию коллектива-народа.
Такая же, по сути, демагогия выплескивается и в эпизоде изгнания на общем собрании мальчика-вора из коммуны, возглавляемой А. С. Макаренко. Последний как будто верит в демагогичные аргументы чекистов, участвуя в педагогическом спектакле. Вот эти аргументы: неужели вы так слабы, что не можете перевоспитать оступившегося человека? Вас 456 человек, а он один. "Вы все-таки теряете члена коллектива, у вас пятно на коллективе".
Короткий, но почти точный набор, который повторялся на аналогичных школьных (и не только школьных) собраниях еще не одно десятилетие. Чекисты убеждают, но "улыбаются, потому что знают, что все равно Иванова выгонят".
По большому счету чекистов не интересует человек. Из других колоний половина детей бежит. Но там сами бегут, а тут выгоняют в их присутствии, на их глазах. И на них тоже ложится ответственность. Но они не боятся, а даже улыбаются. Можно предположить, что заранее был обговорен вариант финала, когда общее собрание не удастся уговорить. И действительно, позже Макаренко тайно перевозит изгнанного в другую колонию (а на обсуждении коммунаров пугали: если вы его выгоните, у него одна дорога - в бандиты...). Детьми манипулируют, но цель манипуляций у чекистов и у Макаренко - разная.
В контексте всего эпизода ясно, что, в отличие от чекистов, судьба мальчика волнует педагога. Иначе к чему эти многоразовые войны с общим собранием? Искренняя заинтересованность судьбой воспитанников очевидна в контексте всего творчества, всей деятельности Макаренко. И еще раз подчеркнем: главное для него - это защищенность человека в группе. Из этой идеи (цели) вытекает вся технология Макаренко, основанная на принципе параллельного действия, отношениях ответственной зависимости, системе перспективных линий. Без всего этого изолированная группа детей (в отличие от обычных, живущих в семье), которая не может держаться на постоянном "присмотре" и страхе перед взрослыми начальниками (ведь когда-то, ночью например, ребята остаются одни), может стать неподчиняемой, неуправляемой, а человеку в ней трудно рассчитывать на защиту. Все же, видимо, не случайно постоянное стремление (особенно за границей) применить систему Макаренко в тюрьмах и колониях. Хотя, повторим, теория коллектива, безусловно, выходит за рамки спецучреждений, она оправдала себя в практике общеобразовательных учреждений.
Все в этой системе направлено на установление порядка и дисциплины при обя-
стр. 86
--------------------------------------------------------------------------------
зательном оптимизме как необходимом условии сохранения иллюзии свободы. Подчеркнем снова: это идеологический срез, схема существования страны, большого коллектива. Вся разница с "большим коллективом" в том, что Макаренко стремится человека защитить в этой системе, защитить как физически (ведь какой путь пройден: от "Ножи на стол!" до "В колонии никогда не дрались"), так и морально. При одинаковом идеологическом посыле назначение коллектива иное: макаренковского - подчинить, чтобы защитить; тоталитарно-советского - именно подчинить, не гнушаясь никакими средствами, вплоть до уничтожения.
Новое общество, новая идеология определяют теоретические поиски Макаренко. Вот почему не мог он найти ничего в прежней педагогике, хотя, кажется, гуманистическая ее составляющая была представлена достаточно мощно, начиная от идей свободного воспитания и кончая взглядами русских философов-современников, совпадающими с декларативными заявлениями Макаренко о необходимости поднять человека, развить личность и т.п. Поэтому-то, даже используя какие-то известные формы, средства (тот же самосуд), он творит принципиально иное: разрабатывает систему, позволяющую сделать нормальной (безопасной) жизнь человека в принципиально ином обществе.
А. С. Макаренко раздражают и смешат "соцвосовские дамы", льющие слезки над несчастными детками, хотя рассуждения дам вполне в духе лучших образцов гуманистической педагогики. Он знает цену и деткам, и слезкам - не в том смысле, что дамы неискренни, а в том, что слезки эти и воспитание, ими порожденное, им соответствующее, способно исковеркать жизнь этих деток в новых условиях.
Впрочем, стоит уточнить это одиозное слово "исковеркать". Осипу Мандельштаму, как рассказывает Эдвард Радзинский, проницательная старуха говорила: "Ты, Ося, к ним в колхоз не идешь, а ты иди, иди, а то пропадешь". Макаренко учил жить в "колхозе", но при этом обозначилась невозможность появления мандельштамов в его системе. Для Макаренко выдающиеся личности - и о них он рассказывает восторженно - те, кто сам умел жить в "колхозе" и стремился вовлечь других в его полнокровную жизнь. Решение среды (коллектива, новой организованной среды) для них непререкаемо, правильно, безусловно.
У Достоевского принципиально иной подход - сугубо личностный: "Могут случиться личности гораздо талантливее и умнее... и их может укусить самолюбие и ненависть к решению среды; а среда почти всегда и есть середина" [1, с. 20-21].
Главный парадокс в современных оценках системы Макаренко заключается в том, что одни ученые доказывают ее гуманность, а другие считают ее антигуманной. Доводы в пользу того и другого вполне респектабельны: и в теоретических рассуждениях Макаренко, и в его практике мы найдем немало аргументов, подтверждающих противоположные мнения.
Главное - видеть тенденции, направленность развития. Осознав их, мы обречены на то, чтобы сочувствовать Макаренко и понимать его. Бывает, мы судим с позиций дня сегодняшнего - и только, а ведь надо учитывать конкретику того времени. А если этим будем руководствоваться, то придем к выводу: для своего негуманного времени цели Макаренко были гуманными. И ведь вот что существенно - "не сжигал" еретиков Антон Семенович. А потому и можно сказать об этом безбожнике, не признававшем положение о том, что нравственность есть согласие с внутренними убеждениями, словами Достоевского: "Лучше я останусь с ошибкой, но со Христом".
Литература
1. Достоевский Ф М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 22. Л., 1981.
2. Макаренко А. С. Избр. пед. соч.: В 2 т. М., 1978.
Примечательно уже то, что самоуправление в детском объединении (идея Достоевского), говоря современным языком, внедрялась в России задолго до советской системы воспитания, поэтому несколько странными кажутся известные сетования А. С. Макаренко на то, что в прежней, "старой" педагогике он не мог найти ничего, что помогло бы организовать воспитание по-новому.
Рассуждения Достоевского чрезвычайно полезны для понимания этой самой советской воспитательной системы, взглядов того же Макаренко, в оценке которых современная педагогика так противоречива.
Общее собрание и самосуд. Уже в терминах - глубокая "философская" разница, хотя они просто отражают эпоху, время, и авторы не вкладывают в них глубокой философии. Общее собрание, по Макаренко, - вершина детского самоуправления. В работе "Методика организации воспитательного процесса" основоположник теории коллектива скрупулезно описывает, какие вопросы собрание должно решать, как руководить этим органом, причем суть последних наставлений в русле мудрого принципа Руссо: воспитанник должен делать то, что хочет сам, но хотеть он должен того же, что и воспитатель. "В том случае, - рассуждает Антон Семено-
стр. 83
--------------------------------------------------------------------------------
вич, - если ожидаются неправильные решения общего собрания, нужно усилить предварительную подготовку работы, а на самом собрании подготовить выступления наиболее преданных и дисциплинированных членов коллектива" [2, т. 1, с. 188].
В лекциях "Проблемы школьного советского воспитания" Макаренко приводит эпизод из жизни коммуны им. Дзержинского, когда "начальника" лишили слова на общем собрании и постановили выгнать авторитетного коммунара, укравшего у мальчика радиоприемник, первый в коммуне. Приехавшие чекисты убеждали не выгонять вора: "...ваш передовик ...активист, вы его вооружили доверием... вы подчинялись его распоряжениям беспрекословно. А теперь, когда он один раз украл...". Сам провинившийся "в истерике бьется целый день. С ним больше доктора возятся, чем комсомольцы". Контраргументы коммунаров убийственно логичны: если не выгоним, с другими такими же не справимся: в остальных колониях за год половина ребят убегает; если у нас дисциплины не будет, будет так же. "И в 12 часов ночи постановили выгнать именно так, как постановили вчера, - открыть дверь и спустить с лестницы" [2, т. 1, с. 290-291].
Макаренко так комментирует ситуацию: "Этот случай явился для меня толчком, после которого я долго думал, до каких пор интересы коллектива должны стоять впереди интересов отдельной личности. И сейчас я склонен думать, что предпочтение интересов коллектива должно быть доведено до конца, даже до беспощадного конца..." (там же). Думается, наивными и рафинированными выглядят сомнения Достоевского после жестких педагогических теорем Макаренко, "которые должны быть внушаемы и предлагаться детям как чистая теория!"
Вот какие сомнения высказывает Достоевский по поводу судимых: "Есть много гордых детей и гордых в хорошую сторону, которые могут быть оскорблены этой вечевою властью таких же, как они, мальчиков и преступников, так что могут и не понять эту власть настоящим образом". [1, с. 20]. А вот опасения, по поводу судящих: не явятся ли "их детские партии, каких-нибудь тоже соперничествующих мальчиков, посильнее и побойчее прочих, которые всегда и непременно являются между детьми во всех школах, дают тон и ведут за собою остальных как на веревке". А осужденные и потерпевшие "будут ли смотреть потом так же просто и братски на своих бывших судей?" [1, с. 21].
Может быть, это интеллигентско-либеральная неопределенность? "Конечно, это развивающее воспитательное средство, - размышляет писатель, - основано и придумано в той идее, что эти, прежде преступные дети, таким правом самосуда как бы приучаются к закону, к самосдержанию, к правде, о которой прежде вовсе не ведали, разовьют в себе, наконец, чувство долга... все это мысли прекрасные и тонкие, но несколько как бы обоюдоострые" [1, с. 21].
Неопределенность? Нет. Содержательна уже эта постоянная "обоюдоострость" мыслей Достоевского. М. М. Бахтин писал, что "формулы и категории чужды его (Достоевского) мышлению" [3, с. 113]. Вот Достоевский пишет, скажем, об отмене телесных наказаний детей. Он, естественно, против таких наказаний, но "ввертывает" по этому поводу "одно странное нотабене" - т.е. услышанное мнение о том, что отмена телесных наказаний в школе породила страшную трусость в юношестве, которое стало бояться малейшей физической боли и страдания, обиды, и "даже от каких-нибудь трудных уроков или экзаменов вешаются или застреливаются". Вроде бы Достоевский с замечанием этим не согласен ("странная, однако, точка зрения на предмет"), но... "наблюдение это по меньшей мере оригинально" [1. с. 21].
Диалогичность как форма взаимодействия (разные точки зрения, разные мнения, внутренний диалог - самовозражения, самоопровержения, сомнения) отражает сложность нравственных, ценностных вопросов, о которых будто мимоходом размышляет Достоевский. Эта мимоходность отражает, с одной стороны, тот широкий поток жизни, который наблюдает и переживает писатель, с другой, как ни странно, выстраданность собственной позиции. У Достоевского есть нравственная платформа, философский фундамент, кото-
стр. 84
--------------------------------------------------------------------------------
рые позволяют как бы впитывать, вбирать все голоса и мнения, не боясь запутаться, утонуть в них.
Бахтин пишет, что Достоевский в записной книжке набрасывает ответ Кавелину. Это небрежное "набрасывает", отражающее кажущуюся мимоходность, подводит, однако, к глубочайшему философскому рассуждению: "Недостаточно определять нравственность верностью своим убеждениям. Надо еще беспрерывно возбуждать в себе вопрос: верны ли мои убеждения? Проверка их одна - Христос. ...Сожигающего еретиков я не могу признать нравственным человеком, ибо не признаю ваш тезис, что нравственность есть согласие с внутренними убеждениями. Это лишь честность (русский язык богат), но не нравственность. Нравственный образец и идеал есть у меня - Христос. Спрашиваю: сжег ли бы он еретиков? - Нет. Ну так значит, сжигание еретиков есть поступок безнравственный... Христос ошибался - доказано! Это жгучее чувство говорит: лучше я останусь с ошибкой, со Христом, чем с вами..." [3, с. 112-113].
У Достоевского и идея самосуда "придумана" для обретения детьми правды, долга. Но главная-то цель имеет общефилософское и в высшей степени педагогическое звучание: "Могут случиться личностно гораздо талантливее и умнее всех прочих в "семье", и их может укусить самолюбие и ненависть к решению среды; а среда почти всегда и есть середина" [1, с. 20-21].
Цель - сохранить личность, сберечь ее своеобразие. А личность, как выводит в том же дневнике несколькими страницами ранее Достоевский, рождается страданием ("выстраданием"). Он обрушивается на педагогику, которая вся "ушла теперь в заботу об облегчении, а последнее вовсе не есть развитие, а даже, напротив, есть отступление". Ведь "две-три мысли, два-три впечатления, поглубже выжитые в детстве собственным усилием (а если хотите так и страданием), проведут ребенка глубже в жизнь, чем самая облегченная школа, из которой сплошь да рядом выходит ни то ни се, ни доброе, ни злое, даже и в разврате не развратное, и в добродетели не добродетельное" [1, с. 9].
Вот поэтому-то, в сущности, и интересен Достоевскому самосуд, который может дать толчок "впечатлению", "поглубже выжитому". Но отсюда и сомнения. Ведь надо сделать так, чтобы переживание, страдание направлено было в глубь себя, а не вовне - в обиду, в ненависть, потому что внутреннее, как мы теперь сказали бы, конструктивное страдание и формирует человека, рождает личность.
Исходя из вышеизложенного, определяется логика: цель самосуда, по Достоевскому, - правда, долг, "самосдержание" для развивающейся личности, глубже - внутреннее переживание, преобразующее личность. Цель общего собрания Макаренко - управление коллективом, который обеспечит порядок, дисциплину, нормальное функционирование детского учреждения.
Возникает вопрос: а как иначе понимать это макаренковское предпочтение интересов коллектива до беспощадного конца? Так и понимают сегодняшние активные критики Макаренко. Но ведь он не забывает и о личности: "Нужно так организовать технику беспощадности, чтобы интересы коллектива стояли впереди интересов личности, но и чтобы личность не оказалась в тяжелом, катастрофическом положении" [2, т. 1, с. 291].
Главное у Достоевского - правда, долг, талант, ум; у Макаренко - чтобы человек не оказался в тяжелом, катастрофическом положении. Что это значит? А вот как раз то и значит - пойти против коллектива. Установился уже тот порядок, когда действительно ничего страшнее для человека быть не могло, чем пойти против коллектива.
В той системе жизнедеятельности, ценностей, в которой жили ученики Макаренко (впрочем, не только ученики), не было ничего страшнее противостояния коллективу. И макаренковская теория направлена прежде всего на то, чтобы защитить человека в условиях господствующих ценностей, в ситуациях, когда ориентировались на приоритет "группового существования".
И дело даже не в том, что, как часто повторяют, колония - это учреждение закрытого типа - диктовала эти законы (не "минусовый" тюремный кодекс, а "плюсовую" методику коллективного обще-
стр. 85
--------------------------------------------------------------------------------
жития). Теория Макаренко вписывалась в систему ценностей определившегося советского социума; она была отражением, выражением времени, и фундаментальные ее посылы достаточно органично сопряжены с социальными и нравственными ориентирами эпохи.
Борис Васильев в повести о 30-х гг. "Завтра была война" рассказывает об открытии в городе новой школы. Гороно дает команду: на первом этаже размещаются первые и вторые классы, на втором - третьи и четвертые и т.д. по возрастающей. Одна из учительниц комментирует приказ: "Это удивительно точно. Даже символично в прекрасном нашем смысле этого слова".
Быть коллективистом в те годы означало уже не стремление жить ради других людей, а прежде всего полное подчинение большинству. И подчинение как своему малому коллективу, так и более крупному и всегда правому, который именуется страной, советским обществом. Васильев, сам прошедший через школу тех лет, воспроизводит демагогические рассуждения правоверного коммуниста-педагога. Впрочем, демагогия эта, общая, не только учительская, и есть новая идеология. Учительнице Валентине Андроновне вся страна представляется единым, целостным организмом, четко управляемым "сверху вниз". Во главе этого общества-коллектива стоят революционеры-большевики, пронесшие через революцию и гражданскую войну идеалы всеобщего равенства, свободы, борьбы с угнетателями. Разве может быть плохим общество, провозгласившее такие цели? Поэтому следует считать врагами всех тех, кто пытается нарушить единство общего коллектива - страны, кто вносит беспорядок в стройную организацию коллектива-народа.
Такая же, по сути, демагогия выплескивается и в эпизоде изгнания на общем собрании мальчика-вора из коммуны, возглавляемой А. С. Макаренко. Последний как будто верит в демагогичные аргументы чекистов, участвуя в педагогическом спектакле. Вот эти аргументы: неужели вы так слабы, что не можете перевоспитать оступившегося человека? Вас 456 человек, а он один. "Вы все-таки теряете члена коллектива, у вас пятно на коллективе".
Короткий, но почти точный набор, который повторялся на аналогичных школьных (и не только школьных) собраниях еще не одно десятилетие. Чекисты убеждают, но "улыбаются, потому что знают, что все равно Иванова выгонят".
По большому счету чекистов не интересует человек. Из других колоний половина детей бежит. Но там сами бегут, а тут выгоняют в их присутствии, на их глазах. И на них тоже ложится ответственность. Но они не боятся, а даже улыбаются. Можно предположить, что заранее был обговорен вариант финала, когда общее собрание не удастся уговорить. И действительно, позже Макаренко тайно перевозит изгнанного в другую колонию (а на обсуждении коммунаров пугали: если вы его выгоните, у него одна дорога - в бандиты...). Детьми манипулируют, но цель манипуляций у чекистов и у Макаренко - разная.
В контексте всего эпизода ясно, что, в отличие от чекистов, судьба мальчика волнует педагога. Иначе к чему эти многоразовые войны с общим собранием? Искренняя заинтересованность судьбой воспитанников очевидна в контексте всего творчества, всей деятельности Макаренко. И еще раз подчеркнем: главное для него - это защищенность человека в группе. Из этой идеи (цели) вытекает вся технология Макаренко, основанная на принципе параллельного действия, отношениях ответственной зависимости, системе перспективных линий. Без всего этого изолированная группа детей (в отличие от обычных, живущих в семье), которая не может держаться на постоянном "присмотре" и страхе перед взрослыми начальниками (ведь когда-то, ночью например, ребята остаются одни), может стать неподчиняемой, неуправляемой, а человеку в ней трудно рассчитывать на защиту. Все же, видимо, не случайно постоянное стремление (особенно за границей) применить систему Макаренко в тюрьмах и колониях. Хотя, повторим, теория коллектива, безусловно, выходит за рамки спецучреждений, она оправдала себя в практике общеобразовательных учреждений.
Все в этой системе направлено на установление порядка и дисциплины при обя-
стр. 86
--------------------------------------------------------------------------------
зательном оптимизме как необходимом условии сохранения иллюзии свободы. Подчеркнем снова: это идеологический срез, схема существования страны, большого коллектива. Вся разница с "большим коллективом" в том, что Макаренко стремится человека защитить в этой системе, защитить как физически (ведь какой путь пройден: от "Ножи на стол!" до "В колонии никогда не дрались"), так и морально. При одинаковом идеологическом посыле назначение коллектива иное: макаренковского - подчинить, чтобы защитить; тоталитарно-советского - именно подчинить, не гнушаясь никакими средствами, вплоть до уничтожения.
Новое общество, новая идеология определяют теоретические поиски Макаренко. Вот почему не мог он найти ничего в прежней педагогике, хотя, кажется, гуманистическая ее составляющая была представлена достаточно мощно, начиная от идей свободного воспитания и кончая взглядами русских философов-современников, совпадающими с декларативными заявлениями Макаренко о необходимости поднять человека, развить личность и т.п. Поэтому-то, даже используя какие-то известные формы, средства (тот же самосуд), он творит принципиально иное: разрабатывает систему, позволяющую сделать нормальной (безопасной) жизнь человека в принципиально ином обществе.
А. С. Макаренко раздражают и смешат "соцвосовские дамы", льющие слезки над несчастными детками, хотя рассуждения дам вполне в духе лучших образцов гуманистической педагогики. Он знает цену и деткам, и слезкам - не в том смысле, что дамы неискренни, а в том, что слезки эти и воспитание, ими порожденное, им соответствующее, способно исковеркать жизнь этих деток в новых условиях.
Впрочем, стоит уточнить это одиозное слово "исковеркать". Осипу Мандельштаму, как рассказывает Эдвард Радзинский, проницательная старуха говорила: "Ты, Ося, к ним в колхоз не идешь, а ты иди, иди, а то пропадешь". Макаренко учил жить в "колхозе", но при этом обозначилась невозможность появления мандельштамов в его системе. Для Макаренко выдающиеся личности - и о них он рассказывает восторженно - те, кто сам умел жить в "колхозе" и стремился вовлечь других в его полнокровную жизнь. Решение среды (коллектива, новой организованной среды) для них непререкаемо, правильно, безусловно.
У Достоевского принципиально иной подход - сугубо личностный: "Могут случиться личности гораздо талантливее и умнее... и их может укусить самолюбие и ненависть к решению среды; а среда почти всегда и есть середина" [1, с. 20-21].
Главный парадокс в современных оценках системы Макаренко заключается в том, что одни ученые доказывают ее гуманность, а другие считают ее антигуманной. Доводы в пользу того и другого вполне респектабельны: и в теоретических рассуждениях Макаренко, и в его практике мы найдем немало аргументов, подтверждающих противоположные мнения.
Главное - видеть тенденции, направленность развития. Осознав их, мы обречены на то, чтобы сочувствовать Макаренко и понимать его. Бывает, мы судим с позиций дня сегодняшнего - и только, а ведь надо учитывать конкретику того времени. А если этим будем руководствоваться, то придем к выводу: для своего негуманного времени цели Макаренко были гуманными. И ведь вот что существенно - "не сжигал" еретиков Антон Семенович. А потому и можно сказать об этом безбожнике, не признававшем положение о том, что нравственность есть согласие с внутренними убеждениями, словами Достоевского: "Лучше я останусь с ошибкой, но со Христом".
Литература
1. Достоевский Ф М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 22. Л., 1981.
2. Макаренко А. С. Избр. пед. соч.: В 2 т. М., 1978.
Опубликовано 17 октября 2007 года
Новые статьи на library.by:
ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ:
Комментируем публикацию: Самосуд: позиция Достоевского и Макаренко
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Предполагаемый источник
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1192626233 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций