АВТОБИОГРАФИЯ УДАРНИКА

Мировые сенсации. Лучшее (статьи, исследования, авторский заметки и пр.).

NEW ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ


ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему АВТОБИОГРАФИЯ УДАРНИКА. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2013-12-01
Источник: Борьба классов, № 3-4, Июль 1931, C. 77-83

Родился я в городе Ельце в 1878 г. Отец был крестьянином, а потом десятником по постройкам.

В 14 лет, когда только что кончил сельскую школу, я без согласия отца поступил на Юго-восточную дорогу паровозы чистить. Но отец гордился своим положением и снял меня с работы. Он хотел сделать из меня настоящего подрядчика, отец тянулся к буржуазному классу. Отец был строг, и я бежал от его боя.

Семь лет после того работал я в киевском арсенале слесарем до самого призыва на военную службу в 1899 г.

Из-за русско-японской войны, вместо четырех лет, пришлось отслужить пять лет в варшавской крепостной артиллерии. После службы вернулся в Елец. Пришлось работать где попало, больше у помещиков на молотилках. Брат мой был машинистом и захватил меня в Москву. Прослужил я помощником машиниста 5 лет. Заработок был хороший, но работа тяжелая.

За дерзкий ответ начальнику депо по всей линии, вплоть до Саратова, был отдан приказ не принимать меня на железную дорогу.



стр. 77

--------------------------------------------------------------------------------

Перекочевал я в Симоновку на завод Вестингауза, ныне завод Динамо. Тут я узнал, что такое капиталисты и пролетариат, что такое революция и партия.

Революционность на заводе была большая. Бастовали мы несколько раз. Однажды мы бастовали целых 4 месяца.

До забастовки зарабатывали мы два с полтиной в день, после забастовки - четыре целковых. Но меня долго не принимали на завод после забастовки.

В революционной деятельности я роли большой не играл. Распространял прокламации, однажды возложили на меня организацию протеста против ленского расстрела.

В октябре 1917 г. назначили меня сотником и поставили мою сотню на охрану Симоновки.

Помню я такой случай. Сидим мы в караульном помещении у Динамо, вдруг прибегает запыхавшись парень и кричит:

- Белые идут через Алексеевский мост!

Короткая команда, и караул мой рассыпался, кто на чердаки, кто за забор. Затаились люди, готовые к встрече. Когда все встали по местам, я и Моисеев выбежали посмотреть, откуда белые идут.

А вокруг будто ничего нет. Вдруг видим едут два автомобиля. Ребята на чеку. Только в автомобилях сидят наши из районного штаба. Вышли из машин и благодарят:

- Спасибо, товарищи! Это мы для поверки вашей готовности ложную тревогу дали.

В 1918 г. я попрежнему работал на Динамо. В тот год я подал в партию заявление о приеме в ее ряды. Но тогда же я выступил против завкома. Получил он из ломбардов одежду и поделил между членами завкома. А я предлагал эту одежду продать и улучшить наше продовольствие, потому что мы уже всех лошадей съели. Видно, мои выступления против завкома учли и на мое заявление ответа не дали. Стало мне очень обидно. Я всегда был с партией, а меня оттолкнули.

В то время как работали? Хочешь работай, хочешь - за хлебом поезжай. Работы совершенно не было. Делали зажигалки. С 1920 г. я работал на Каширской подстанции.

Нэп встретил меня на Каширской подстанции. Я отчасти был доволен, потому что при нэпе кое-что появилось на рынке. В то время я еще беспартийным был, понятия мало о чем имел. Транспорт и государство были разбиты, чиниться надо.

В начале 1924 г. секретарь ячейки подстанции Трок меня к себе вызывает и сообщает, что меня в партию проводят.

А я говорю:

- Заявление-то нужно подать?

- Без заявления... согласен? В бога веруешь?

- Нет, - отвечаю.

- В чорта веруешь?

- Нет.

Посмеялись. Ну тогда я и говорю:

- Вот что, ребята. Если вы желаете, я напишу заявление и в партию поступлю.

В отношении религии я перестал верить в бога еще в 1917 г. Впрочем, и раньше-то я не верил, а просто ходил петь на клиросе в хоре, что давало мне побочный заработок.

В 1924 г. перешел я на завод АМО, в механический цех. Мне здесь понравилось. Но производство было незнакомое, посадили меня сразу на блок-цилиндры за сверлильный станок "Беккер".

Проработал получку, смотрю за две недели 13 рублей заработал.

"Нет, - думаю, - я так работать не буду".

Гляжу: шкивы дают уж больно малую скорость. Вижу, надо сменить шкивы у коробки скоростей да наверху, на контрприводе.

Уговорил мастера сменить шкивы, и работа пошла лучше.

Нарезку резьбы в отверстиях для штуцеров делали вручную, давали всего по 10 штук в день, и из них 3 - 4 браку...

- Ян Карлыч, - говорю мастеру, - канители тут много и браку не мало. Давай нарезать на станке.

Ян Карлыч упирался долго, но я все-таки уговорил его. Вместо 10 штук стали давать до сотни, а сейчас 120 - 150 штук в день.

С этого я и начал свою жизнь на АМО. Ввел еще ряд улучшений. Стал зараба-

стр. 78

--------------------------------------------------------------------------------

тывать очень прилично. Тогда мне сбавили расценку на блоке с 3 р. 60 к. до 2 р. 50 к.

- А то, - говорят, - здорово зарабатываешь.

А я улыбнулся:

"Ладно, - думаю, - сбавляйте".

Пришел на другой день, подумал, прикинул, изменил подачу. Скорости увеличились, и я опять в убытке не оказался.

Через год мне снизили расценку до 1 р. 50 к. Я опять ввел ряд мелких улучшений. Потом еще три гривенника скинули. А я опять свое. В последнее время расценок довели до 88 к. и поставили бригадиром.

Вино большую роль в моей жизни играло. До военной службы я не пил и не курил, а на военной службе и тем и другим занялся. Я был очень самолюбивым, всякое унижение доводило меня до бешенства. В армии втянулся в вино и после военной службы продолжал пить. Бросил пить в 1928 г. Подошло 1 мая, все оделись по-праздничному, все на площадь собираются, а у меня в голове мутно и тяжело. Жена пожалела меня и говорит:

- Опохмелись и пойди. Посмотрел я на жену и думаю: "Сегодня опохмелись, завтра опохмелись. Себе - противно, семейству - неприятно. Детей обижаю, и заводу убыток".

Однажды прогулял целых две недели. Вышел на работу, а заведующий и подходит ко мне.

- Ты что же балуешь?

Когда так спрашивали, очень тяжело становилось мне.

- Давай, - отвечаю, - расчет. Там немножко денег от прошлой получки осталось.

- Нет, - говорит заведующий: - расчета тебе не дадим. Начинай работать, да подочти ребятам, а то они без получки останутся.

Самолюбие у меня большое, а тут все видят, что я раб злой привычки. Надо мною посмеиваются и шутят.

После одной выпивки сижу я так, думаю и гляжу на бутылку. Потом взял ее за горлышко, потихоньку вышел на двор и ударил бутылку об угол. Посыпались осколки, и с тех пор я не пью. Потом умылся я, одел лучшую одежду и пошел на площадь. До 3 часов простоял на площади. Пришел домой есть хочется.

- Давай, - говорю, - Саня, чего-нибудь.

Жена подала кушать, а я сразу за еду. Ем я, ем, а жена смотрит и никак не поймет.

- Что такое? Да что же ты не выпил, перед обедом?

- Я, - говорю, - Саня, разбил бутылку и больше не буду пить.

Саня взмахнула руками и заплакала.

1929 г. - интересный год на заводе.

Однажды после обеденного перерыва, прибегает сверловщик Тарасевич, запыхавшись, из завкома и подзывает меня.

- Слушай, Поваляев, по многим заводам сейчас всерьез начинается ударничество и соцсоревнование. Надо социалистическое общество строить, пятилетку выполнить.

Газеты в то время, действительно, об ударничестве и социалистическом строительстве писали. У нас на заводе комсомольцы первые ударные бригады организовывали. Правда, у них дело не: клеилось. Взрослые рабочие смотрели на них с опаской. Над вызовом гайкорезов, добровольно снизивших расценки, старый квалифицированный токарь партиец Васька Жидков зло смеялся.

Подумал я: трудно будет. Ударничество вразрез будет итти с установившимися взглядами. А все-таки не хочется быть хуже других. Пятилетка!"

Да и положение в цеху требовало каких-то новых решительных действий.

Резала нас тогда литейная. Не подавала блоков. Отстали мы в выполнении: программы к 1 мая на целых два месяца.

Тогда решил я, что надо браться за ударничество.

Написал вызов. - "Партия призывает пролетариат СССР, - писали мы в вызове : - социалистическим соревнованием напрячь все силы, чтобы снизить себестоимость, чтобы ускорить темп социалистического строительства нашей страны.

Мы, рабочие бригады механической обработки блок-цилиндра, хотим в своей бригаде:

стр. 79

--------------------------------------------------------------------------------

1) уничтожить прогулы совсем; 2) уменьшить брак; 3) сократить простои; мы не будем давать покою администрации при угрозах с простоями; 4) беречь инструмент.

Мы вызываем бригады формовщиков блока Аксенова, Панкратова, Костюкова и других".

Наш вызов был напечатан в заводской газете "Вагранка" 17 мая.

Не все в бригаде сразу поняли, что такое ударничество. Некоторые подписывали вызов с неохотой и недоверием.

- Не выйдет ничего. Блоков-то нет. Да и люди наши бедовые.

А шлифовщики заупрямились. Один из них сказал:

- Я и так соревнуюсь. Ни одного часа не стою. Чего больше?

Шлифовщиков все-таки убедили.

После вызова мы решили для верности взаимный договор написать. Формовщики блока встретили нас с холодком. Дескать взрослые люди, а комсомольскими затеями занимаются. А мы им в упор пункт поставили:

"Выявить виновников брака и злостных отдать под суд".

Так вот и началось наше соревнование. Внешне как будто все осталось по-старому, но в этом старом вдруг вспыхивало, то тут, то там, что-то иное, новое. Бригада жила беспокойно. Все, что казалось обычным, естественным,


стр. 80

--------------------------------------------------------------------------------

неизбежным, законным, бралось под сомнение.

Бригада обычно страдала от недостатка инструмента. Это было заурядным явлением. Но теперь стали спрашивать:

- Нет алмазов. А почему нет алмазов Кто виновать в этом?

- Нет штыкмусов. А почему нет штыкмусов? Кто проспал с штыкмусами? Почему нет фрезов? Почему нет метчиков?

До тех пор вздумается кому побеседовать с товарищем, он бросает станок и отрывает товарища от работы. Теперь мы стали оглядываться. Так программу выполнять нельзя. Стали за собой следить, а людей из чужих цехов отгонять.

- Не мешайте!.. Мы - ударники. Наконец, появились блоки из литейной. Работать можно.

Видно, подействовал наш вызов.

Мы ходим, настаиваем, ворчим, требуем... Многое остается без результата. Скептики в бригаде посмеиваются. Но мы не теряем духа. Администрация косится: мы не даем ей покоя.

- Не хотим стоять. Дай инструмент. Поскорее сделайте ремонт. Подавайте блоки. Что нам оплата простоев? Мы ударники. Мы стоять не имеем права.

Тех, кто падал духом, тех, кого безрезультатные требования инструмента и ремонта доводили до мрачного настроения, тех, кто пугался простоев и брака, подбодряла "Вагранка".

"Вот потому, что плохо, - читали мы в "Вагранке", - вот потому, что брак и простои, - именно потому и организуется соревнование. Путь к социалистическому обществу не покрыт асфальтом, а мы-то именно и должны расчистить все преграды и сделать проходимым этот путь".

И люди бодрились. Люди становились иными. Горячие призывы в газетах и на собраниях делали свое дело. Но выполнение годовой программы оставалось все еще под большим вопросом.

Положение было тревожным. За нами оставалась двухмесячная задолженность в 173 блока. Надо было срочно предпринять что-нибудь с шлифовкой. И мы предложили на шлифовке ввести третью смену. Стали готовить людей.

Июнь показал, что люди подтянулись.

Мы кончили работу с честью. Программу июньскую выполнили с превышением в 2 штуки. Производительность дала резкий скачок вверх. Повысился заработок. Скептики в бригаде замолчали.

Но самое тяжелое, предстояло еще впереди.

12 июля я уехал на Урал. Партком и завком послали меня представителем от завода на празднование годовщины изгнания Колчака. Но и без меня бригада работала горячо. Краткие записи в моем дневнике, которые вел Тарасевич, показывают напряжение бригады в те дни. Меня на станке заменил Татаранович. Шлифовщикам Козловичу и Кринулевичу пришлось работать вместо 8 по 12 часов ежедневно. Работали они и по воскресеньям. 16 июля Кринулевич заболел и все же вышел на работу и работал все 12 часов. 17 июля положение стало еще более угрожающим. Кринулевич окончательно свалился с ног. Поставили на шлифовку подсобного рабочего Кутакова. Но Кутаков мог работать вместо трех только на двух станках. 18 июля Кутаков с грехом пополам работал до обеда. На выручку с обеда явился невыспавшийся Козлович, кончивший ночную работу в 8 часов утра. Наконец, 19 июля вышел Кринулевич, гнавший для сборки. Татаранович в этот день кончил партию в 50 штук. Но ударники тревожно спрашивали шлифовщиков:

- Дадите к утру оставшиеся 12 блоков?

- Кровь из носу, а дадим, - отвечал разгоряченный Кринулевич.

И вот текст последней июльской записи в дневнике.

"Суббота 20 июля. До 10 часов Кринулевич окончил последний блок программы (ночью работал Козлович). Татаранович к двенадцати часам или к часу окончил фаски и канавки.

Ура... Программа выполнена!"

На работе бригады в июне и июле я нарочно подробно остановился, чтобы показать, что ничего исключительно героического у нас не было. Мы только по-иному стали на вещи глядеть и иначе к ним относиться.

стр. 81

--------------------------------------------------------------------------------

Мы были первой ударной бригадой взрослых рабочих в механическом отделе.

Второй год пятилетки начался с того, что Козлович и Кринулевич поддались слухам, будто ТНБ срежет нормы. Уговорить их не удалось, и они сбежали с завода. Подъема и сознательности у них хватило ненадолго. Неустойчивые люди! Конечно, мы от их бегства в уныние не впали и продолжали ударную работу. А тут еще забаловал Мазюк. Рост заработка у некоторых ударников вызвал погоню за рублем. Стало замечаться наплевательское отношение к инструменту, увеличился брак.

Нашу бригаду стали пополнять новенькими рабочими. Они были либо от сохи, либо из грузчиков, сапожников и даже золотарей. Завода не знали, станка не ценили, работы не понимали. Их надо было воспитывать. Среди них пришел к нам Наумюн. За советскую власть он был горой, а браку и поломок давал бригаде горы. Пришлось о нем сурово поставить вопрос на совещании бригады. Наумюн повел бузу в бригаде. За ним пошел Епифанов.

Тогда собрали совещание бригады. Наумюн упрекал меня, что я не даю ему заработать. Жаловался, что блоки тяжелы, заработок мал, надо повысить расценки.

- Надо научиться работать, тогда и заработаешь, - сказал я Наумюну.

Ну, бригада видит, что Наумюн не понимает, что нельзя, едва став к станку, равняться в заработке с квалифицированными рабочими, и резко осудила его и Епифанова.

Наумюн не исправился. Пришлось убрать его из бригады, а Епифанов сейчас не плохой ударник.

Таких случаев борьбы много было и в 1930 г. И всегда я пользовался верным оружием - самокритикой.

А иначе никак нельзя было. Бригаду мою превратили в ФЗУ. Дадут людей, людей мы подучим, поотчешем, пришлифуем, а их ставят на другую работу. Ежели бы тут крепкую руку не держать, то вовсе ударничество развалилось бы. Я думаю, за эти полтора года я обучил человек сто. Бывали случаи, когда из бригады уходили, потому что работа тяжелая.

Обучать было трудно. Прислали мне одного ломового извозчика. Дядя сильный, здоровый, чорта сломит, а у станка стоит - руки трясутся, боится запороть блок. А блоку ведь цена большая.

- Что, - говорю, - трясешься? Ты нажимай, делай. Бояться будешь станка, никогда не научишься.

А он отвечает:

- Двенадцатипудовые мешки поднимал, куда легче было!

Теперь этот извозчик хорошо работает.

В 1929 г. я и изобретательством увлекся.

С пылеотсосом у меня вышла неудача. Давно рабочие жаловались на расточный станок. Пылил он отчаянно, много скандалов было с администрацией. Я подал свой эскиз. Технический директор Лапин эскиз принял. Но новый технический директор Зубков забраковал мой пылеотсос. Затратили 3000 р. денег на пылеотсос ленинградского инженера, но скоро убрали его с завода, на утиль.

А мое предложение было простенькое, на триста целковых.

Единственное предложение, которое было принято, - это оправка с выдвижными резцами. Но это предложение претерпело большую волокиту. Эскиз я подал в декабре 1929 г. Его затеряли "В мае эскиз обнаружили и передали в инструментальный отдел. Там тоже проканителили до октября 1930 г.

Волокита с предложениями отбила охоту подавать заявления, и я опять, занялся рационализацией попрежнему, т. е. своими средствами.

Мелких рационализаторских улучшений у меня проведено не мало. Их только не упомнишь.

В ноябре меня, как ударника, отправили в путешествие вокруг Европы. Вместе с рессорщиком Саловым и инструментальщицей Гуревич ездил в Германию, Италию и Турцию. В Италии Горького видел.

Вернулся на завод, - в бригаде плохо. Жалобы на бригаду сыплются: брак и брак. Я даже сам приуныл. Куда

стр. 82

--------------------------------------------------------------------------------

как плохо стала бригада работать против 1929 г.! Квалифицированных рабочих у меня забрали, в бригаде текучесть большая, а мы как раз переходим на выпуск машины новой марки. Вот нам и подбирают из литейной всякий брак, заварят и шлют в бригаду. Мы и мучаемся. И производительность снижается, и брак растет.

Правда, тут подоспел хозрасчет. На хозрасчет бригада перешла 4 мая. Цифр еще не имею. Но думаю, что показатели улучшатся. Уверен, что хозрасчет опять скует бригаду.

Наконец, я добился точного учета. Два года бился, изменял, улучшал. Теперь подошли. Все как на ладони. По этим книгам можно будет твой брак через 5 лет узнать, а прежние мои дневники оказались ничего не стоющими.

Жадность у меня от хозрасчета появилась. С утра до вечера думаю, где бы и как бы поменьше денег тратить. В выходной день полдня трачу, чтобы узнать, что предстоит заказать, какой инструмент приготовить, часто хожу в утиль-склад, где беру, что мне нужно, принесут какую-нибудь выкинутую разверточку, отточу, пришлифую, она у меня и работает.

В рабочий день я прихожу в цех: за час до гудка и составляю план, на день, так как с вечера делать его труднее.

Из цеха я не ухожу, пока не успокоюсь, что ночной смене работа обеспечена без перебоя. Домой возвращаюсь поздно. Может, один вечер в пятидневку дома провожу. Ложусь спать примерно часов в одиннадцать. Встаю в половине шестого. Со свежей головой; я пишу, пишу много, правда, неудачно, так что много приходится переписывать. Газету я читаю, мало, правда. Прочтешь мельком за чаем - и только.

Из литературы особенно люблю Горького.

Новые статьи на library.by:
ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ:
Комментируем публикацию: АВТОБИОГРАФИЯ УДАРНИКА

© И. ПОВАЛЯЕВ () Источник: Борьба классов, № 3-4, Июль 1931, C. 77-83

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.