Змеиный царь (из цикла "Пропойские исторнии").

Андрей Геращенко


ЗМЕИНЫЙ ЦАРЬ


- Два тетерева, два глухаря, три, а лучше – четыре куропатки. Всё принесёшь в субботу. Пан гостей ждёт, так что всё надо сделать быстро, - назидательно заметил эконом и строго глянул на Сымона.
- Так сегодня среда уже. А как не успею? – пожал плечами Сымон.
- А не успеешь – на поле сошлют. Не знаешь, что ли. Не впервой. На жите работы хва-тит. Бери ружьё, да в лес – некогда рассуждать.
Сымон был ловчим в имении у Старжевских – родовитых, но не слишком ныне бога-тых польских шляхтичей. На панщину его не привлекали – Сымон должен был доставлять дичь на панскую кухню, да приглядывать за панским лесом, чтобы кто самовольно не ру-бил деревьев на дрова или стройку и не бил почём зря панского зверя. С деревьями было попроще – они росли там, где появились на свет. А вот со зверьём было хуже – владений ни панских, ни каких других оно не признавало, так что время от времени, когда звери уходили по тем или иным причинам в другие места, Сымону попадало от пана за не слишком удачную охоту. Тогда во всём был виноват ловчий – не усмотрел, дескать, как кто-то чужой панское зверьё пострелял. Тогда Сымона на несколько дней отправляли на работу отбывать панщину. Отработками наказывали и тогда, когда ему не удавалось под-стрелить нужное количество дичи. Своего ружья у ловчего не было. Да и какое ружьё мо-жет быть у крепостного холопа. Приходилось пользоваться панским, купленном не слиш-ком задорого специально для этих целей. Сымон брал его на охоту и вновь сдавал на хра-нение эконому по её окончании.
Торопливо собрав в торбу нехитрую снедь, Сымон забросил ружью за спину и зашагал в сторону леса, росшего почти на самой окраине Ректы – деревни в родовом имении Старжевских неподалёку от Пропойска. Рядом с ним бежал Жук – его верный пёс, нераз-лучный товарищ по охоте.
По пути Сымон заглянул в крайнюю хату, покрытую им же в прошлом году соломой. Жук вбежал во двор первым и тут же залился лаем, одновременно приветствуя и бросая вызов крупному хозяйскому кобелю. Тот тоже принялся брехать, но как-то лениво и всё кончилось тем, что оба пса понюхали друг друга, помахали хвостами и разошлись в раз-ные стороны. Хозяйский кобель побрёл к своей миске с водой, словно демонстрируя, кто во дворе хозяин, а Жук отскочил к плетню и уселся в его тени там, где не доставала цепь его сородича. Собаки хорошо знали друг друга, поэтому встреча кобелей закончилась мирно.
На лай из сеней выскочила Алёнка, молодая невеста Сымона:
- Сымон, ты?
- Я, - улыбнулся Сымон.
Жук, увидав Алёнку, вскочил и подбежал к девушке, которая тут же потрепала его за уша-ми:
- Что, Жук – на охоту, в лес?
- Точно. Идём в лес – к пану в воскресенье гости приезжают, надо дичи настрелять, - вместо пса ответил Сымон. – Твои в поле?
- И отец с матерью, и старшие братья с сестрой, - кивнула Алёнка.
- А что это у тебя глаза на мокром месте? Случилось чего? – озабоченно спросил Сы-мон, только сейчас заметивший, что девушка вся в слезах.
Алёнка лишь махнула рукой и отвернулась.
Сымон подошёл к девушке и нежно обнял её:
- Ну – что случилось? Опять? Опять, да?! Да не слушай ты их.
Девушка залилась горькими слезами.
Алёнка была самой младшей в своей семье. Ей лишь недавно минуло девятнадцать лет. На всю Ректу славилась Алёнка своей добротой – то птенца, упавшего из гнезда, выходит, то лосёнка осиротевшего на зиму в хлев заберёт и ухаживает, пока снег не растает, потом в лес отпустит. И голос. Голос у неё был особенный – не то, чтобы сильный, но удиви-тельно мило звучащий и звонкий. Многие любили Алёнкины песни во время масленицы или ночью возле купальских костров. Алёнке можно было доверить любые сердечные тайны, найти утешение и получить не по годам мудрый совет. Да и с Сымоном они со-шлись, когда ловчий, прослышав про её доброту, пару раз приносил её то осиротевшего совёнка, то лишившегося матери зайчонка. Так незаметно для себя Сымон привязался к девушке и полюбил её той особой любовью, в которой скорее больше привязанности, чем страсти, но которая, тем не менее, всегда более стойкая и прочная. Одно было худо. Не дал Бог Алёнке красоты – внешне она была совсем неприметная – небольшого роста, вся в конопушках, густо разбросанных на тёмном, некрасивом лице. Да и нос у неё, как будто мало других тяжких для любой девушки недостатков, был острым и слишком уж длин-ным. Вначале, ещё когда они были детьми, прозвали её сверстники за непомерно длинный нос Цаплей. Обидное прозвище закрепилось и теперь многие в Ректе так и называли её между собой за глаза. И всё бы ничего – Сымон полюбил её и никто другой не был ему нужен. Он уже, казалось, не замечал ни носа, ни конопушек, ни тёмного невзрачного лица – слишком светлой была полюбившаяся ему душа. Но нашлись злые люди. Не одна дере-венская красавица мечтала о внимании Сымона – высокого, статного и сильного парня. Лучше него не было охотника во всей Пропойской округе. Бывало, даже соседние русские паны одалживали ловчего для своей охоты у Старжевского и очень уж завидовали, что такой молодец не у них, а у поляка. Тем более со стороны казалось многим, что Сымон и Алёнка – совсем не пара. А уже тем паче – многим крепостным красавицам. Нет-нет, да и скажет кто Сымону из друзей-приятелей, да из знакомых крестьянок – не пара тебе Алён-ка, некрасивая, неброская. Да и вслед Алёнке не раз то «уродина», то «ведьма» прошипят. На «ведьму» Алёнка не обращала внимания, а вот слова вроде «уродины» и «бабы-яги» ранили её глубоко в сердце, помимо воли заставляли глаза наполняться слезами и задумы-ваться, а действительно ли любит её Сымон, действительно ли стоит им быть вместе. А ну как разлюбит после свадьбы – вон сколько в Ректе красивых девок. А в театре в имении у Старжевского – и того более. Не зря одну из них выкупил к себе соседский пан.
Сымон любил Алёнку и такой. Остальные же девушки казались ему скучными и неин-тересными. Но он видел, как переживает его Алёнка, и сердце у него всегда сжималось от грусти и какого-то чувства несправедливости и обиды на судьбу.
- Не слушай никого – добрых людей всё равно больше. Через год сыграем свадьбу – мне сам пан Юзеф Старжевский обещал. А надо, так я и генерала Одинцова попрошу – знатную я ему охоту в том году устроил. Генерал давно к себе зовёт, но не хочет без моей на то воли. Говорит, если против воли меня купит, я плохо охотиться буду. А ему это не надо. Он меня с тобой запросто выкупит. Старжевскому деньги нужны – так что продаст, упираться не будет. А я тебя никому не отдам – дороже тебя у меня никого на свете нет. Так что утирай слёзы. О свадьбе, о радости надо думать.
- Ладно, больше не буду, - всхлипнула Алёнка и подала ему узелок с едой – на, возьми, в лесу пригодиться.
Кликнув Жука, Сымон зашагал к лесу. «И что за жизнь такая. Вот Анка - красавица, а по сердцу и по душе – как есть ведьма. Не завидую я тому, кто на ней женится. Мне про-хода не даёт. Алёнку ненавидит. А того не понимает, что мало одной внешней красоты – надо и человеком быть, душу иметь. А Алёнка… Вот если бы был какой колдун, который мог бы Алёнку красавицей сделать, то-то было бы!», - размышлял ловчий, пробираясь по лесу.
Сымон, несмотря на свои думы, успевал зорко поглядывать по сторонам. Жук носился неподалёку, вспугивая редких птиц, но по всему было видать, что и он пока не нашёл ни-какой подходящей дичи. Берёзовая роща сменилась густым ельником, а дичи всё не было. Сымон бродил уже несколько часов и всё безрезультатно.
Незаметно подошёл вечер. Сымон присел под большой, раскидистой сосной, осторож-но, чтобы не приклеиться невзначай смолой, прислонился к её стволу и устало взглянул вверх. Хвоя плавно колебалась на фоне пока ещё синего, но уже немного сумеречного не-ба. Подул свежий лёгкий ветерок. Он скользнул по спине, лицу и так же быстро улетел прочь, как и появился. Жук некоторое время побродил вокруг, но затем приблизился к хо-зяину, посмотрел на ловчего своими грустными, словно тоже огорчёнными неудачной охотой глазами и растянулся рядом, вытянув вперёд лапы. Пора было решать - возвра-щаться домой или заночевать в лесу. Сымон привык к лесным ночёвкам, да и зашёл он достаточно далеко, чтобы возвращаться – панский лес остался давно позади и теперь он бродил по лесу ничейному. Точнее – государственному, но конкретного хозяина здесь не было.
Не везло Сымону и на следующий день – лес как будто вымер. «Пора поворачивать на-зад», - решил ловчий. Жук уже давно проявлял признаки беспокойства и к обеду всё боль-ше давал понять, что хозяину неплохо было бы его и покормить. «Так, пожалуй, и в Ректу от меня рванёт», - забеспокоился Сымон, тем более, что его пёс уже несколько раз воз-вращался в деревню, когда ловчий на несколько дней задерживался в лесу. Сымон его за это не винил – человек ещё может терпеть голод, а собаке невдомёк, зачем всё это, когда можно вернуться домой или же к Алёнке, которая непременно его покормит. Наконец Сымон решил возвращаться. В запасе у него было ещё двое суток, так что нужно было от-дохнуть дома, а на пятницу-субботу вернуться в лес. Но на душе у ловчего было неспо-койно – если он ничего сегодня не добудет, то настрелять необходимое количество дичи он к воскресенью точно не сможет. Бог бы с ними, с работами в поле в качестве наказа-ния, так ведь Старжевский, рассердившись, может задержать его свадьбу с Алёнкой. А вот уж этого Сымон боялся больше всего.
Бежавший впереди ловчего Жук неожиданно остановился, втянул ноздрями воздух и, завыв каким-то замогильным голосом, попятился назад, поджав хвост. Сымон остановил-ся и тут же вскинул ружьё – его пёс никогда не вёл себя так ни с медведем, ни с волком, ни с диким вепрем. Жук глухо рычал и пятился назад, пока не оказался за спиной у Сымо-на.
Ловчий хотел было подбодрить пса, но, подумав, что они, возможно, находятся с под-ветренной стороны, решил на всякий случай хранить тишину и лишь крепче сжал ружьё. Жук завыл и бросился назад. Сымон удивлённо обернулся, проводил пса взглядом, вновь посмотрел вперёд и оцепенел от страха.
Всего в паре метров от него на земле сидела огромная чёрная собака и внимательно смотрела на ловчего каким-то злым, пронзительным и совсем не собачьим взглядом. Сов-ладав с нервами, Сымон поднял ружьё. Чёрная собака грозно зарычала и подалась вперёд, словно приготовилась к прыжку. Ловчий, не желая искушать судьбу, выстрелил навскид-ку. Собака исчезла, словно её не было вовсе. Не упала, не убежала, а именно исчезла. Сы-мон перекрестился и поспешно перезарядил ружьё.
Вокруг было тихо. Сымон попытался позвать Жука, но напрасно – его пёс не подавал голоса. Вытерев проступивший от напряжения на лбу пот, Сымон пошёл вперёд – если Жук решит вернуться, он непременно отыщет хозяина по следу.
Странное дело – вроде и лес был не совсем незнакомый и направление Сымон держал точно по ветру, но никак не мог отделаться от ощущения, что он бродит по кругу. «Никак лесун меня кружит, забрали бы его черти!», - с досадой подумал Сымон и осмотрелся. Высоких деревьев вокруг не было, но молодой ельник показался ловчему знакомым. «Так и есть – вон мой след, а тут ветка примята. Был я уже здесь. Так и есть – лесун кружит!», - Сымон трижды перекрестился и осторожно пошёл вперёд, будучи уверенным в том, что он попал под чары нечистой силы. Он никогда не блудил в лесу даже ночью, и сегодняш-ний случай был из ряда вон. Да и чёрная собака, встреченная им в лесу, по мнению Сымо-на, была явно не к добру.
Среди елей справа показалась какая-то едва приметная тропинка. Внимательно следя за направлением своего пути, ловчий свернул на неизвестно откуда появившуюся дорожку. Почти тут же перед ним показался не то дом лесника, не то просто затерянный в лесу ху-тор – сама хата и несколько сараев вокруг на поляне, окружённой со всех сторон елями и берёзами. «Ну и дела – не было тут в округе никакого хутора, - с досадой подумал Сымон, не понимавший, что с ним происходит, - Ну да ладно, постучусь. Может кто дома, так и расспрошу, что к чему и куда меня занесло».
Хутор казался пустынным – не было ни людей, ни домашних животных. Сымон под-нялся на крыльцо и постучал в дверь. Позади глухо ухнул филин. Сымон удивленно обер-нулся и в самом деле увидел большого филина, сидящего на берёзе. Филин ещё дважды ухнул, тяжело взмахнул крыльями и исчез в лесу.
- Матерь Божья – если филины уже днём начали летать, что-то и в самом деле нечисто! – подумал вслух Сымон и перекрестился.
Дверь распахнулась, и на крыльцо вышел старый, седой, как лунь, дед с большой белой окладистой бородой, какие носили только москали да староверы.
- Чего тебе, добрый человек? – ласково спросил дед у немного опешившего от неожи-данности Сымона.
- Заплутал я, вроде, - неуверенно пояснил ловчий. – А с чего ты взял, что я добрый че-ловек. Может и наоборот – лихой?
- Проходи в хату, поешь, отдохни, - пригласил хозяин, не обратив никакого внимания на вопрос гостя.
- Спасибо, коли так! – согласился Сымон и, взглянув по сторонам, шагнул вслед за де-дом в хату.
Хата внутри напоминала самый обыкновенный дом лесника или охотника – по стенам были развешаны лосиные и оленьи рога, несколько чучел – головы кабана и волка, на по-лу возле печи лежала большая медвежья шкура. Но вместо оружия, силков, капканов и сетей на стенах висели пучки всевозможных трав и кореньев. «Травник или ведун, навер-ное, а то и того хуже – колдун. Только не похож он на колдуна – добрый и приветливый слишком. Может так – для отвода глаз. Я настоящих колдунов и не видал то», - размыш-лял Сымон, озираясь по сторонам.
- Садись за стол – и бульба поспела, и кабанья свеженинка готова, - сказал дед и при-нялся накрывать на стол. – Тебя как кличут, хлопец? Чей ты, да откуда?
- Сымон. Я ловчий одного пана из Ректы. Мне к воскресенью дичи нужно набить, а не то…, - принялся рассказывать свою историю Сымон.
Хозяин тем временем накрыл на стол, и у Сымона потекли слюнки при виде чугунков с картошкой и мясом.
- Ну, давай – ешь. Дорога у тебя долгая была, да и ждёт такая же, - показал на угощение хозяин. – Я – Хилимон. Травник и ведун, как меня все зовут вокруг…
Перед тем, как притронуться к еде, Сымон перекрестился и приготовился читать «Отче наш», но Хилимон молчал. «Может и в самом деле колдун или ведьмак какой?», - завол-новался Сымон, но, взглянув в красный угол, успокоился – там, как и положено, было не-сколько иконок, перед которыми висели незажжённые лампадки. Словно прочтя его мыс-ли, Хилимон усмехнулся сквозь свою окладистую бороду и начал читать молитву.
За едой беседа потекла живее. Хилимон больше молчал, с неподдельным интересом слушая собеседника. А Сымон, успевший соскучиться по людям, незаметно для себя рас-положился сердцем к этому странному старику и постепенно рассказал почти про всю свою жизнь. Не стал только говорить про Алёнку и будущую свою свадьбу.
- Ну, горю твоему с дичью помочь не сложно. И человек ты хороший, как я погляжу, - заметил Хилимон и внимательно посмотрел на Сымона: - Не успеешь ведь настрелять ни-чего своему пану.
- Не успею, - хмуро кивнул головой Сымон. – Может, повезёт? Странно всё это – я фи-лина прямо перед твоим домом днём видел, в лесу заплутал, да и чёрная собака не к доб-ру. Странное что-то в лесу происходит.
- Ничего ты в лесу сейчас не найдёшь – время такое, - покачал головой дед. – Ну да я тебе помогу, раз обещал. Это моя собака – дам я её тебе с собой, твоя будет. Нет на свете более лютого и умного пса. Мне он через лесуна достался.
- Как через лесуна? – удивился Сымон, не раз слыхавший байки про хозяина леса, но относившийся к ним с недоверием – за всю свою жизнь не встречал он в лесах ни одного лесуна.
- Через лесуна, - невозмутимо повторил Хилимон. – В лесу сейчас ни зверя, ни птицы нет – лесуны всю лесную живность пересчитывают, да леса обходят. Змеиный царь на Ло-синую гору собирается – знать скоро холода придут.
Сымон удивлённо посмотрел на хозяина, не понимая, в своём ли тот уме.
- Ну, чего уставился? Думаешь, старый совсем с ума сошёл. Много чего в нашей жизни такого, о чём люди и слухом не слыхивали, а и не видали тем более. Знаешь Лосиную го-ру? – ведун прищурился и пытливо посмотрел на ловчего.
- А то. Я там, наверное, раз пять бывал.
- На гору тебе надо. Непременно на Лосиную гору.
- Так ведь я туда только к вечеру доберусь! А мне ещё дичи настрелять надо.
- Нет дичи – сказал ведь я уже тебе. Пойдёшь на Лосиную гору. Там, перед восходом солнца появится несметное количество ужей. Среди них непременно будет самый боль-шой – Змеиный царь. У него на голове будет золотая корона. Вот тебе белый рушничок – постелешь перед Змеиным царём, поклонишься ему в ноги и сбросит он тебе свою корону. Ты эту корону спрячь и храни у себя. Пока у тебя будет корона, моя чёрная собака будет появляться каждый раз в лесу, как только ты выйдешь на охоту. Она покажет тебе столько дичи, что ты не успеешь даже всю пострелять. Вот и выполнишь ты задание старого Старжевского.
- Спасибо, добрый ведун – пойду я, мне путь неблизкий предстоит, - поблагодарил Сы-мон, про себя решив, что хозяин хутора не совсем в своём уме.
- Иди и не сворачивай с дороги. Ничего не бойся и ничему не удивляйся, чтобы ты не увидел, что бы не случилось, кого бы не встретил. Иди до самой Лосиной горы.
Сымон, не желая спорить с гостеприимным хозяином, уже решил идти своей дорогой, но тут вдруг удивлённо вспомнил:
- А откуда ты про Старжевского знаешь – я ведь не говорил, как моего пана зовут?
- Про него всякий знает, - ответил Хилимон. – Да, чуть не забыл, вот тебе зеркальце – когда Змеиный царь будет тебе корону сбрасывать, надо, чтобы он обязательно в зеркаль-це своё отражение увидел. Без того никак.
Озадаченно повертев зеркальце в руках, Сымон сунул его в свой мешок.
- Смотри, не потеряй его. Оно не для тебя – оно для Алёны! – крикнул ведун, когда Сымон отошёл на несколько шагов от крыльца.
- А про Алёну откуда ты знаешь? Про Алёну то? – удивлённо обернулся Сымон.
- Я, хлопец, много про что знаю. Хотел бы больше знать, да про то, что будет. Но это только Богу ведомо, а черти да ведуны только догадываются. Прощай, - махнул рукой Хилимон и скрылся в хате, закрыв за собой входную дверь.
«Чудной старик, - Сымон в раздумьях брёл по лесной тропинке, - По-хорошему, надо бы в Ректу вернуться, а там вновь в лес, да только что-то и в самом деле ни зверья, ни птиц не видать. Да и про Старжевского я не говорил – сказал только, что пан. А он и про Алёну знает. Может воротиться, спросить про всё ещё раз?». Сымон повернул назад к ху-тору. Набрёл на тропинку, прошёл по ней несколько шагов вперёд и удивлённо замер – дорожка привела его всё к той же полянке, но хутора уже не было – перед ловчим раски-нулась затерянная среди леса лужайка.
Сымон осмотрелся по сторонам. Он легко узнал ту берёзу, на которой сидел филин, но… Хутора не было. «Может, я снова попутал всё. Ведь был хутор, был где-то здесь. Хо-тя место вроде то самое», - ловчий взглянул на берёзу и вздрогнул – на той же ветке сидел всё тот же филин и смотрел на Сымона своими немигающими глазами.
- Свят! Свят! Свят! – троекратно перекрестился Сымон.
Филин гулко ухнул и, тяжело взмахнув крыльями, вновь скрылся в лесу.
Сымон бросился прочь от этого странного, заколдованного места.
Придя в себя, ловчий остановился и присел отдохнуть. Развязав мешок, он тут же про-верил его содержимое – зеркальце было на месте. «Значит, не привиделось» - Сымон ре-шил рассмотреть зеркальце повнимательнее. По краям, образуя овал, зеркальце обрамляла искусная резьба по дубу. Дубовая же изящная ручка была вырезана в форме древесного ствола, который обвивала фигурка ужа с короной. «Змеиный царь», - догадался Сымон.
Долго размышлял ловчий о том, что с ним приключилось и, в конце концов, решил по-пытать счастья на Лосиной горе. «В конце концов, куда я от Ректы, да и от панского нака-зания денусь. А может и в самом деле сбудутся слова Хилимона, найду я змеиную корону, и будет у нас с Алёной всё хорошо?», - решил Сымон и повернул к Лосиной горе.
В последний раз Сымон был на горе года два назад и неплохо знал те места. Но путь был неблизкий – идти часов восемь, да и то если днём, а солнце уже клонилось к закату. Чтобы не сбиться с пути, ловчий, пока ещё было светло, вышел к берегу Сожа – вдоль ре-ки к Лосиной горе вело несколько хорошо знакомых ему дорог.
Октябрь медленно вступал в свои права. Осень выдалась тёплой, но всё равно посте-пенно брала своё – к вечеру заметно посвежело, и над водой заклубился туман. Белорус-ские туманы – всегда особенное, завораживающее зрелище. Ближе к вечеру нагретая за день солнцем река начинает постепенно наполняться паром. Белые хлопья собираются возле воды и медленно поднимаются вверх. Издали кажется, что вода буквально закипает и пар разливается по окрестностям. В самые сумерки белым молоком, которое словно вы-ходит из какой-то большой кастрюли, заливается вся речная долина. В довершении ко всему ночью вышедший из-за туч месяц освещает залитую туманом речную долину. И сам месяц, и освещённые им рваные тучи, и залитые туманом река и берега с их неверны-ми и неясными очертаниями образуют совершенно иную картину, нежели та, которую че-ловек привык видеть на этом месте днём. Кажется, что перед тобой вдруг открылся со-вершенно особенный, невиданный раньше, очаровывающий своей необычностью и пу-гающий неизведанностью совершенно новый, таинственный мир, в котором непременно должны жить русалки, лесуны, колдуны, черти и прочие персонажи западнорусского эпо-са из белорусских легенд и преданий.
Именно такую картину засыпающего, покрывающегося туманом Сожа и застал под-нявшийся на небольшой холмик Сымон. Река уходила в даль. Вдоль течения предстояло идти к Лосиной горе и ловчему. Оглядевшись, Сымон увидел неподалёку от холма знако-мую ему дорогу. По ней редко кто ездил или ходил из-за того, что в осеннюю распутицу этого сделать было почти невозможно, но сейчас было сухо, да и возможную непролазную грязь Сымон всегда без особых затруднений обходил выше лесом. Без дороги ночью мож-но было или вообще заплутать, или же идти так медленно, что это не имело смысла.
Зарядив ружью, Сымон отправился по дороге вперёд. Ещё больше стемнело, и на небе зажглись первые звёзды. Обступающий со всех сторон дорогу густой ельник казался тём-ным и грозным. Но ловчему всё это было не впервой, и он уверенно шагал к своей цели. Дорого должна была привести его как раз к Лосиной горе.
Стало совсем темно. Небо теперь сплошь было усеяно звёздами – и яркими, уверенно глядящими вниз и совсем маленькими, едва мерцающими в холодном октябрьском возду-хе. Сымон стал ощущать какую-то непонятную тревогу. Первым его желанием было за-петь песню, но затем он передумал – одним из правил ловчего было не выдавать почём зря своего присутствия – ни зверям и птицам, ни лихим людям, ни кому другому, кто мог повстречаться ему в этот ночной час вдали от дома.
Из-за туч выплыл месяц, и стало гораздо светлее и вокруг, и на сердце у Сымона.
Медведь появился неожиданно. Сымон заметил его лишь тогда, когда разъярённый зверь, угрожающе подняв вверх огромные когтистые лапы, с рёвом бросился на ловчего из-за росшей возле самой дороги ели. Сымон отпрянул назад и от неожиданности выронил ружьё. Медведь навис прямо над ним и раскрыл свою злобную пасть.
«Иди и не сворачивай с дороги. Ничего не бойся и ничему не удивляйся, чтобы ты не увидел, что бы не случилось, кого бы не встретил. Иди до самой Лосиной горы», - вспом-нил слова Хилимона ловчий и, превозмогая страх, вскочил на ноги и, стараясь не обра-щать внимания на медведя, сделал несколько шагов вперёд. Медведь ещё раз рыкнул, но не стал догонять и скрылся в лесу, оставив человека в покое. Сымон поднял ружьё и, крепко сжимая его в руках, пошёл вперёд, внимательно озираясь по сторонам.
Ещё через некоторое время ельник закончился и по обеим сторонам дороги пошёл со-сновый бор. Вначале стало немного светлее, но затем месяц скрылся за тучами, и всё по-грузилось во мрак. Сымон всё же постепенно привык к темноте и, хорошо различая свет-лый силуэт песчаной дороги, отправился дальше.
Пройдя несколько шагов, Сымон прислушался. Всё явственнее стал доноситься какой-то едва слышимый гул – словно сама земля дрожала через равные промежутки времени. Сымон осторожно шёл вперёд, внимательно оглядываясь по сторонам. Но тьма была поч-ти полной, и нельзя было различить даже деревьев по краям дороги. Да и сама дорого едва угадывалась по своим бледным очертаниям. Звук усиливался и приближался по мере того, как ловчий шёл вперёд. Стало слышно и странное сопение, словно где-то неподалёку на-качивали огромные меха. Наконец начала трястись и земля. Сымон перекрестился. В это время вышедший из-за туч месяц осветил дорогу и лес и ловчий едва не потерял сознание от страха – дорога делала поворот влево и прямо на повороте за деревьями, которые едва достигали ему до пояса, стоял огромный человек-великан и что есть силы колотил по зем-ле вырванной с корнями сосной. «Господи, спаси меня, грешного!», – взмолился Сымон, уже готовый обратиться в бегство, но, вспомнив о предостережении ведуна, взял себя в руки и пошёл вперёд, стараясь не смотреть в сторону великана. Тот испустил громовой рык и с удвоенной энергией принялся колотить сосной по земле. Дорога теперь была хо-рошо освещена, и Сымон ускорил шаг, стараясь быстрее пройти это зловещее место. Но ещё долго слышал он этот жуткий рёв и грохот от ударов великана.
Наконец всё стихло, но по обеим сторонам дороги в лесу началось движение. То там, то тут мелькали отражённым лунным светом жёлтые глаза-огоньки. Совсем близко раздался волчий вой, перешедший в рычание, и на дорогу высочил матёрый серый разбойник. Сы-мон вскинул ружьё и попятился назад. Волк ощерил утыканную зубами пасть и стал на-ступать на ловчего. Сымон инстинктивно обернулся – позади него на дорогу выскочило ещё несколько волков. «Ничего не бояться, ничему не удивляться!», – словно заклинание, повторил Сымон, и пошёл вперёд прямо на волка. Волк зарычал, бросился на путника, но, когда Сымон уже решил, что тот вцепится ему в горло, остановился. Ловчий прошёл мимо зверя. Волк остался на месте. Сымон, не оборачиваясь, пошёл дальше. При каждом шаге ему казалось, что волки вот-вот вцепятся в него сзади, но обошлось и на этот раз.
Небо стало понемногу светлеть. Лосиная гора должна была быть уже неподалёку, и Сымон ускорил шаг. Стало ещё светлее – лес закончился и незаметно перешёл в самый настоящий сад. Никаких садов в округе не было, но Сымон, помня о предостережении, внешне невозмутимо шёл вперёд. Присмотревшись, ловчий с удивлением заметил, что росшие по бокам груши, яблони, сливы и вишни усеяны нежными белыми и розовыми цветами, словно на улице был май, а не октябрь. Тело неожиданно ощутило приятное ночное тепло. Деревья по обе стороны дороги уже не цвели, а были покрыты многочис-ленными мелкими, ещё не созревшими плодами. «Чудно – словно весна встречается с ле-том, да и тепло то как – июль, как пить дать июль!», - дивился увиденному Сымон.
Впереди раздалось вначале приглушённое, а затем всё более отчётливое пение. Прямо на дороге показался хоровод девушек, поющих какую-то незнакомую, весёлую песню. Девушки, поравнявшись с ловчим, взяли его в центр круга и принялись водить хоровод. То одна, то другая девушка начали призывно тормошить путника:
- Выбери одну из нас! Выбери!
- Выбери меня!
- Выбери! Я твоя!
Не обращая на девушек внимания, ловчий осторожно развёл их руки, проскользнул из круга на дорогу и, не оглядываясь, пошёл дальше. Вновь повеяло октябрьским холодом, плодовые деревья по краям дороги были уже наполовину без листвы, а вскоре и вовсе пе-решли в густой сосновый бор.
Лес закончился и Сымон оказался прямо у подножья Лосиной горы. Высоким, крутым, безлесым холмом вздымалась она над окрестностями. Слева, за Сожем, зубчатая стена ле-са на другом берегу открывшейся реки уже подёрнулась светлой розовой каёмкой гряду-щего восхода. Ловчий поспешил наверх, но тут же остановился, поражённый невиданным зрелищем – трава на Лосиной горе буквально кишела змеями. Приглядевшись, Сымон по-нял, что в траве ползали только ужи. Но их было просто несметное множество – и по оди-ночке, и целыми клубками, извиваясь, сцепляясь друг с другом и вновь расползаясь, эта кишащая ужами масса со всех сторон стремилась вверх, на самую вершину холма. Каза-лось, что это шевелиться сама земля под ногами.
Осторожно, чтобы никого не раздавить и не навлечь на себя змеиный гнев, Сымон с большим трудом пробирался вверх среди этого скопища ужей.
Достигнув вершины холма, ловчий взглянул в сторону розовой каймы восхода – солнце с минуты на минуту должно было появиться из-за горизонта. «Неужели опоздал», разоча-рованно думал Сымон, лихорадочно озираясь по сторонам. Гора была усеяна ужами, но Змеиного царя нигде не было видно.
Первые лучи яркими искрами брызнули из-за горизонта и осветили Лосиную гору. «Опоздал!», - Сымон присел и прямо перед ногами увидел огромного, метра в два длиной ужа, на голове которого ярко сияли золотые рожки, соединённые между собой золотым обручем. «Змеиный царь», - догадался Сымон, выхватил из кармана зеркальце, упал перед ужом на колени и расстелил рушничок. Змеиный царь вполз на рушничок, свил своё тело в клубок, приподнял свою змеиную голову и посмотрел на ловчего. Сымон, не вставая с колен, отвесил земной поклон и поднёс к голове ужа зеркальце:
- Прости, Змеиный царь, за то, что тебя беспокою. Пришёл я за тем, за чем ты и сам знаешь. Коли дашь то, за чем я пришёл, спасибо тебе. Буду, пока живу, за ужами пригля-дывать, обижать не стану. А поселится который в хате или пуне, пускай живёт. А не дашь – воля твоя.
Посмотрел Змеиный царь в зеркальце, затем на Сымона, тряхнул головой, и упала пря-мо на рушничок его золотая корона. Ловчий подхватил золото, чтобы рассмотреть корону поближе. Оба рожка были похожи на свернувшихся в клубок змей, а соединял их золотой ободок, покрытый затейливыми, извилистыми узорами. Сымон взглянул в сторону Змеи-ного царя, но того уже нигде не было видно. Исчезли и все другие ужи – только что будто вся Лосиная гора шевелилась, а теперь словно и не было ни одного вовсе. Ловчий с удив-лением разглядывал пустынную, залитую свежими багряными лучами утреннего солнца Лосиную гору, казавшуюся теперь совершенно пустынной.
Заботливо завернув в рушничок зеркальце и змеиную золотую корону, Сымон отпра-вился в обратный путь.
Едва ловчий спустился к подножью, из леса вышла та самая огромная чёрная собака, так испугавшая Жука. Теперь Сымон совершенно не испугался пса – он сразу же почувст-вовал в нём надёжного товарища и охранника.
Ближе к обеду ловчий выбился из сил и, соорудив себе из еловых лап нехитрый лежак, прилёг отдохнуть – благо солнце успело прогреть воздух и стало довольно тепло. Собака легла тут же рядом.
Проснувшись ближе к вечеру, Сымон поспешил домой. Вернуться в Ректу засветло он не успевал, так что предстояло подумать об охоте. Едва он вспомнил о дичи и зарядил ру-жьё, как чёрная собака подошла к ближайшему дереву и бесшумно подняла морду вверх. Сымон проследил за её взглядом и тут же увидел большого, жирного глухаря. Выстрел был точным, и добытая птица тут же перекочевала в охотничью сумку. Через некоторое время повторилась та же история. Сымон было решил, что его выстрел наверняка распу-гал остальную дичь, но чёрная собака вскоре подбежала ещё к одному дереву, и ловчий застрелил ещё одного глухаря.
Не прошло и двух часов, а в сумке уже лежали два глухаря, два тетерева и четыре ку-ропатки. Сымон, пожалуй, мог бы настрелять и больше, но и добытого было более, чем достаточно – и так ноша была нелёгкой. «Не обманул Хилимон – чёрная собака своё дело знает. Теперь охота пойдёт. Может и насчёт зеркальца правда – утешит оно Алёнку, пере-станет она плакать. А может, и лихие люди перестанут её обижать – мало ли что теперь будет», - радостно думал Сымон, весело поправляя на плече набитую дичью сумку.
В Ректу он пришёл за полночь и сразу же направился к эконому Старжевского - спря-тать добытую птицу в глубокий, холодный погреб.
Прошло полгода. Закончилась холодная затяжная зима. Слава о Сымоне гремела теперь по всей округе – не было ловчего не только лучше, чем он, но даже и похожего мастерст-вом и умением. Генерал Одинцов совсем одолел Старжевского просьбами продать ему Сымона и Алёнку, да и такие деньги предлагал, что польский пан хоть и дорожил своим охотником, но не мог устоять перед соблазном, хотя и рассудил по своему – вначале ре-шил женить Сымона и Алёнку у себя, а уж затем продать восвояси, надеясь, что за мужа и жену он возьмёт с Одинцова денег ещё больше.
Алёнка с благодарностью приняла зеркальце в подарок и теперь часто гляделась в него в редкие свободные от работы минуты. И, странное дело, если вначале она терпеть не могла своего отражения, так как в зеркальце, словно на ладони, явственно проступали все её недостатки, то со временем она стала замечать за собой, что ей понемногу становятся симпатичными черты своего лица.
Девушка и в самом деле преображалась на глазах – теперь она уже не была той конопа-той дурнушкой, какой все привыкли её видеть. Да и нос постепенно стал то ли умень-шаться, то ли приобретать совсем иную форму.
- Тут не обошлось без колдовства! – уверенно говорили знающие люди, когда к началу мая Алёнка постепенно превратилась в самую настоящую красавицу.
Конопушек больше не было. Волосы приобрели пышность и особый блеск. Изящному носу теперь могла позавидовать любая местная красавица. Всё это видел Сымон и давно догадывался о причинах – если поначалу он и сомневался в словах Хилимона, то теперь, когда перемены с внешностью девушки стали слишком разительными, не раз вспоминал добрым словом лесного ведуна.
Зацвели сады. Воздух наполнился самыми разными, свежими запахами цветов, моло-дой клейкой листвы и первых буйных весенних трав. В садах вовсю гомонили птицы. По-сле зимы ожил, наполнился яркими красками лес. Не было даже привычных при цветении садов холодов.
Свадьбы в Ректе играли после дожинок, осенью. Но генерал Одинцов наседал на Стар-жевского и тот сдался – дал согласие Сымону сыграть его свадьбу с Алёнкой уже в мае. При этом, как и рассчитывал, запросил с Одинцова двое больше за обоих, и получил на то согласие. Через неделю, ещё до свадьбы, генерал, как и обещал, привёз Старжевскому за-даток.
- Приведи ко мне обоих – я ведь этой Алёнки ещё и не видел. Интересно ведь, кого по-купаю, кто так Сымону на сердце лёг, - попросил после передачи денег и долгого обеда Одинцов.
Старжевский тут же согласился и послал за крепостными. Оба помещика были в хоро-шем расположении духа. Нуждающийся в деньгах поляк получил задаток и должен был неплохо заработать на продаже, а генерал получал в своё распоряжение лучшего ловчего в округе.
Сымона нашли сразу, а вот Алёнку пришлось дожидаться – эконом лично привёз её в повозке прямо с поля, где вовсю шёл сев. В покои к Старжевскому их ввели вместе.
Сымон и Алёнка низко поклонились вначале хозяину, а затем гостю и, потупив глаза, молча, с почтением, стояли посреди большой залы для гостей.
- Вот и товар мой. Думаю, ваше превосходительство, будете довольны. Сымон - луч-ший ловчий, отдавать жалко, да деньги хорошие. И Алёнка – девка работящая, хорошая жена будет…, - Старжевский впервые взглянул девушке в лицо и осёкся на полуслове – перед ним стояла самая настоящая красавица.
Всё было иное, хотя угадывались и знакомые черты лица. «Куда там моим актрискам – красавица. Говорили ведь, что хорошеет не по дням, а по часам. И верно. Может, болела раньше, а теперь… Какое лицо. Ай да, Сымон. Все его дурнем считали, а он – малый не промах. Как же такую теперь продавать то?! Хотя Одинцов задаток отдал. А ведь помнит ещё про мои дела. Обидеть нельзя!», - лихорадочно размышлял сражённый наповал не-жданной девичьей красотой Старжевский.
Девушку оценил и Одинцов. Генерал подошёл поближе, оглядел Алёнку и довольно заметил:
- А ещё говорили, что не так хороша собой. Куда же не хороша? Я получше не часто и видывал. Не жаль мне денег за такой товар. Знал бы, что такую красавицу прячешь, все бы деньги сегодня привёз и с собой бы их забрал!
Алёнка зарделась от смущения, а Сымон расплылся в довольной улыбке, но тут же вновь напустил на себя сосредоточенно учтивый и серьёзный вид – улыбаться при господах бы-ло не положено.
- Ну да ладно – уговор дороже денег. Свадьбу пусть у тебя через неделю играют, а я сразу после их свадьбы приеду с деньгами и заберу обоих, - сказал Одинцов Старжевско-му и похлопал Сымона по плечу: - Да и вам пару-тройку дней дам друг для дружки, хату жить дам – считай, Сымон, что повезло тебе.
- Премного благодарен, ваше превосходительство! – отвесил земной поклон Сымон, довольный всем ещё больше, чем генерал.
- А мне пора – пока ещё доеду. Хочу засветло до дома добраться.
- Ну, идите – я вас позову, - отправил Старжевский крепостных.
От Одинцова не укрылось, как задумчиво и внимательно глядел польский шляхтич на уходивших крепостных.
- Не кручинься, Старжевский. И мне было бы жаль таких холопов продавать. Так ведь и деньги хорошие получишь! – сказал на прощание Одинцов, садясь в свой экипаж. – Ну, скоро буду. До встречи.
Старжевский выдавил из себя на прощание какую-то неестественную, кривую улыбку, и, проводив взглядом удаляющийся экипаж, пошёл в дом.
Теперь ему уже не нужно было сдерживать своих чувств. Досталось всем – и дворне, и подвернувшемуся под руку эконому, и даже его собственному сыну – Андрею, появивше-муся на глаза отцу не в добрый час. Выплеснув свой гнев, Старжевский заперся у себя и никого не принимал.
Перед паном так и маячил прекрасный образ Алёнки. Старжевский никак не мог ни на что решиться. Одинцов знал о его связях с мятежниками – мелкими польскими шляхтича-ми, пытавшимися собрать вооружённый отряд пять лет тому назад для борьбы с русским владычеством, для возобновления старых польских вольностей. Тогда именно он, Стар-жевский, закупил для них оружие. Но отряд, не снискав особой славы, был быстро раз-громлен в первой же стычке с царскими войсками, а его остатки изловили и сдали властям собственные холопы Старжевского. Так что он был как бы и не причём – даже, наоборот, как бы помог властям. Да только слухи ходили нехорошие, да и незадачливые повстанцы сообщили на допросах с пристрастием, которые вёл Одинцов, тогда ещё не вышедший в отставку, кто снабдил их оружием, кто дал денег на снаряжение отряда.
Старжевский тогда, чтобы уцелеть, продал часть земель почти за бесценок тому же Одинцову. С тех пор его хозяйство, лишённое прежнего дохода, стало хиреть и приходить в упадок. Но многие шляхтичи и того хуже – попали в Сибирь. Одинцову тоже не было большого резона вспоминать прошлые дела – Старжевский бы попал под следствие, но и генералу бы не сказали спасибо за то, что он воспользовался ситуацией и корысти ради скрыл преступление.
Деньги были кстати. Но перед Старжевским вновь и вновь всплывал образ Алёнки. На-конец, он принял решение. Ближе к вечеру шляхтич вновь вызвал Алёнку к себе.
Алёнка, не зная, зачем её позвали, робко переступила порог шляхетского кабинета. Старжевский сидел за столом и пристально смотрел на вошедшую девушку. Его выдал взгляд – Алёна сразу почувствовала неладное.
- Решил я, что негоже тебе по полю с девками бегать. Будет тебе от меня милость, - на-конец нарушил затянувшееся молчание Старжевский.
- Благодарствую! Свадьба скоро будет – мне то только в помощь, - кивнула Алёнка.
- Будешь играть в моём театре.
- Как же в театре?! Свадьба ведь. Вы нас Одинцову продаёте. Как же в театре?! - уди-вилась Алёнка.
- Я сам решаю, что мне делать. И не хлопам меня учить! – вспыхнул Старжевский. – Благодари за милость!
- А свадьба?
- Не будет моей воли на эту свадьбу и свадьбы не будет. Тут останешься. Сымона про-дам, а тебя в театр заберу. Одинцов его и одного заберёт.
- Как же так? Ведь вы же сами генералу сказали? При нас сказали? – на глазах у Алёнки появились слёзы.
- Про то не твоё хлопье дело – паны и сами договорятся!
- Генерал не согласится – он Сымону обещал, что обоих купит! – неожиданно твёрдо сказала Алёнка и посмотрела Старжевскому прямо в глаза.
- Ишь, как зыркнула! Ничего – я с тебя дурь выбью. На генерала надеешься?! Так зря надеешься – ему не ты, а Сымон нужен. А Сымона я ему продам. Вдвое дешевле продам, вот он и рад будет. Станет генерал из-за тебя, хлопки, со мной ссориться! Не дождёшься! Рассердила ты меня, хлопка! Ты теперь должна думать о том, как прощение моё заслу-жить, а не дерзости тут говорить.
Это было похоже на правду. Алёнка бросилась на колени перед столом Старжевского и принялась его молить:
- Отпустите нас! Простите за дерзость! Вы ещё больше попросите с Одинцова – он даст. Он Сымону обещал вольную дать. Он заплатит. Богом вас молю, отпустите. Любим мы друг друга. Зачем я вам?! Да и не знаю я театра – я только и умею, что в поле да дома работать. У вас полно актрис. Красивые все. Простите меня за мою дерзость! Отпустите, ради Христа! Отпустите!
- У меня останешься! – возразил Старжевский.
- Отпустите! – запричитала Алёнка, протянув в сторону Старжевского руки.
- Пошла вон, хлопка! Эй, сюда! – громко крикнул Старжевский.
В кабинет тут же вскочил дворовый здоровяк Хвёдор и вопросительно посмотрел на пана.
- Запрёшь её в чулане под крышей. Никого не пускать к ней, не кормить. Пусть образу-миться. А если Сымон заявится – в шею его. А станет бузить – батогов ему на конюшне всыпать! – разошёлся Старжевский.
- Так ведь… Того… Свадьба у них. Вы сами…, - Хвёдор нерешительно замялся, погля-дывая на распластанную на ковре, причитающую Алёнку.
- И ты захотел батогов? Или в солдаты сослать. И твоя свадьба не за горами – смотри, чтобы я не передумал. Тащи её в чулан – делай что говорю! – заорал Старжевский и за-махнулся на Хвёдора нагайкой, но так и не рискнул ударить двухметрового здоровяка.
Хвёдор вздохнул, поднял за плечи с пола почти ничего не понимающую Алёнку и повёл наверх.
Поздно вечером Сымона разбудил один из братьев Алёнки – Степан:
- Пан запер Алёнку в башне! Сказал, что в театре у него будет играть. Сказал, что свадьбы вашей не будет. Иди утром к Старжевскому, проси. Только непременно сразу ут-ром иди.
- Утром? Сейчас! Как это – свадьбы не будет?! Сам обещал! – изумлённо спросил Сы-мон.
- На то его панская воля, - вздохнул Степан. – А наша такая доля, - и, увидав, что Сы-мон схватил ружьё, испуганно отскочил в сторону: - Ты чего это надумал, а?!
- Не бойся – не на пана, - успокоил Сымон. – Может, ещё не спит, так попрошу меня выслушать – узнаю, что к чему.
- Он велел тебя не пускать, - покачал головой Степан.
- А не пустит, тут же отправлюсь к Одинцову – упаду в ноги, может, выручит. Обещал ведь ему Старжевский поженить меня с Алёнкой, да и продать тут же, - упрямо сказал Сымон и, крепко сжимая ружьё в руках, побежал к панской усадьбе.
Старжевский не спал. Он задумчиво смотрел на горевшие свечи. Неспокойно было на душе у поляка. Ещё неизвестно, как отнесётся к его поступку Одинцов. Генерал был чело-веком упрямым и весьма своенравным. Да и к Сымону относится хорошо – недаром Алён-ка такое упрямство проявляет. Только нет теперь у Алёнки другого выхода, как только исполнить его панскую волю.
Его внимание отвлёк какой-то шум, раздававшийся со двора. Старжевский послал уз-нать, что там стряслось. Через некоторое время появился бледный эконом:
- Там Сымон. Просит допустить к вам.
- Сымон? Я же сказал гнать его в шею, если заявится, да ещё и батогов отпустить как можно щедрее! – вспыхнул Старжевский. – Где Хвёдор?
- Там – во дворе, вместе со всеми. Они уговаривают Сымона идти прочь.
- Уговаривают? Что этого хлопа уговаривать?!
- Так он с ружьём – еще, не ровён час, пальнёт.
- С ружьём? Он что – бунтовать решил?! А ну – я сам выйду к нему! – закричал Стар-жевский и, не обращая внимания на напрасные предостережения вконец испуганного эко-нома, поспешил на улицу.
В центре двора с ружьём наперевес стоял Сымон. Вокруг толпились дворовые во главе с Хвёдором, но так и не решались подойти к ловчему поближе.
- Как ты смел сюда явиться без приглашения, хлоп?! Или батогов захотел? А может, тебя в солдаты отдать? – закричал с крыльца Старжевский.
- Как же так – ведь вы сами нам свадьбу обещали?! Что мы такого сделали, чем прогне-вили? Отпустите Алёнку – я что хотите сделаю! – стал просить Сымон.
- И так сделаешь – на то ты хлоп, а я – твой пан, - возразил Старжевский. – Не будет свадьбы – Алёнка сама её не хочет. Что ей с тобой, с хлопом – будет в моём театре играть. Она сама захотела.
- Как сама? Не могла она сама! Пусть сама скажет, - растерялся Сымон, не ожидавший такого хода событий.
- Спит она уже. Не хочет тебя видеть – проваливай отсюда. А за твою дерзость полу-чишь по заслугам!
- Я генералу обо всём скажу, - хмуро предупредил Сымон. – Не могла Алёнка такого сама хотеть. Она ждала нашу свадьбу. Любит она меня.
- А ну вяжите его, наглеца! Хвёдор, командуй! – крикнул выведенный из себя Старжев-ский.
Дворня подступила было к Сымону, но ловчий тут же выстрелил вверх:
- А ну – назад! Следующий раз достанется первому, кто сунется!
Нападавшие отскочили в стороны, Сымон сделал несколько шагов по направлению к вы-ходу из усадьбы, но неожиданно споткнулся о лежавшее в траве деревянное колесо и упал.
- Хватай его! – заревел Хвёдор, и дворня со всех сторон бросилась на ловчего.
Как не сопротивлялся Сымон, но его всё же скрутили, связали руки поясом за спиной и подвели к Старжевскому.
- Что, хлоп – забыл, как со своим паном разговаривать нужно. А ну, глаза к земле! – прикрикнул Старжевский и, выругавшись по-польски, несколько раз ударил Сымона ку-лаками в лицо. Ловчий сразу же почувствовал, как у него хлынула из носа кровь.
- На конюшню ему, батогов и в погреб, а завтра разберёмся, что к чему! – приказал пан.
Сымон очнулся в тёмном и холодном погребе. Ныла исполосованная батогами спина. Хотелось пить. Его ещё пожалели – могли отделать гораздо сильнее. Превозмогая боль, Сымон вначале сел, а затем поднялся на ноги. «Эх, дурень я, дурень! Сейчас у Одинцова надо было быть, в ноги генералу кинуться – может, и помог бы. А теперь сижу тут», - с досадой думал Сымон, шаря руками по каменным стенам в надежде найти возможность выбраться наружу.
Старжевскому не спалось. Не желая ждать до утра, он поднялся в башню к запертой там Алёнке. Отперев дверь, он застал девушку стоящей возле окна. Чтобы стало светлее, пан зажёг несколько дополнительных факелов. Только тут Старжевский рассмотрел, что Алёнка вся в слезах.
- Перестань рыдать, ты своего счастья не понимаешь! А откажешься в театре играть, я твоего Сымона со света сживу, в солдаты отправлю, а то – вообще батогами забью на-смерть.
- Нельзя сейчас людей насмерть забивать – не то время! – неожиданное твёрдо возрази-ла Алёнка.
- Найду, как с ним и с тобой расквитаться! Ишь, какая грамотная! Не дури, - Старжев-ский приблизился к Алёнке почти вплотную. – Будешь в театре моём играть. И тебе ми-лость будет, и Сымона продам Одинцову – у него всё хорошо будет. Посмотри, какая ты красавица стала – только в театре и играть! – Старжевский поднял с кровати зеркальце, подаренное Сымоном и показал девушке её отражение. – Всего то и нужно, что своему пану внимание оказать, - Старжевский обнял Алёнку и поцеловал её в губы.
Девушка с негодованием оттолкнула пана и с силой швырнула зеркальце на пол:
- Лучше бы я оставалась Цаплей – зачем мне эта красота, если меня разлучают с люби-мым?!
Зеркальце упало на каменный пол и разлетелось на тысячи мелких осколков, превратив-шись в серебристую пыль, которая тут же поднялась вверх и закружилась по комнате.
- Ах ты неблагодарная хлопка, всё равно будешь моей! Не хочешь по доброму, возьму силой! – взревел Старжевский и с кулаками бросился на девушку, но тут же остановился, вскричал от боли и схватился руками за глаза.
Серебристое облако накрыло его с головой. Острые стеклянные осколки ослепили глаза и, казалось, проникли в самое панское сердце.
- Не бывать тому! – вскричала Алёнка, распахнула окно и, застыв на мгновение, броси-лась вниз.
Стоявший во дворе Хвёдор изумлённо перекрестился – выбросившаяся на его глазах из башни Алёнка, не долетев совсем немного до каменного, мощёного двора, превратилась в цаплю, которая, вспорхнув крыльями, поднялась в небо, сделала круг над имением и скрылась в ночной тьме.
Чёрное небо пронзила яркая голубая молния, ударившая прямо в башню. Старжевский почувствовал резкую боль в груди, схватился за сердце и замертво рухнул на пол.
Вначале башня, а затем и всё имением, подобно факелу, запылало в ночи.
Из окна вместе с дымом и огнём вырвался едва заметный серебристый рой и, сделав круг над имением, скрылся во тьме вслед за улетевшей цаплей. Осколки зеркала ветер раз-веял по всей Белой Руси и там, где они упали в эту ночь, наутро забили из-под земли све-жие, только что родившиеся родники-крынички.

27 августа – 14 ноября 2007 года
г.Витебск