Розанов В. Собрание сочинений в 30 томах
Современная русскоязычная проза профессиональных авторов.
СПб.: Росток, 2010
Наконец увидел свет последний том собрания сочинений Василия Васильевича Розанова. Первый вышел ещё в 1994 году в полурастаявшем ныне издательстве "Республика" (былом "Политиздате"). Потрудился над осуществлением грандиозного проекта Александр Николаевич Николюкин - отмобилизовав десятка два публикаторов, архивистов, текстологов и комментаторов. Вынужденно лавируя в эпоху крутых перемен между издательствами и городами.
О Розанове нередко пытаются говорить как о серьёзном, даже выдающемся философе. Однако из него можно вывести столько разных философий, что скоро запутаешься. Он материалист и идеалист, христианин и язычник, либерал и консерватор, юдофоб и юдофил, националист и суровый обличитель русской "неметёности" в мыслях и быте. Он, короче говоря, импрессионист, с необыкновенной яркостью запечатлевающий - как никто, пожалуй, за всю историю - лики и блики своих непрестанно меняющихся восприятий. Смешно поэтому с ним спорить по вопросам мировоззренческим или религиозным - он и сам с собой спорил в печати, прикрываясь псевдонимами. И был выставлен за дверь знаменитых петербургских философско-религиозных собраний, бушевавших в северной столице сто лет назад. Какие, мол, споры могут быть с беспринципником. Нашептывающим в ухо подвернувшемуся собеседнику в курилке нескончаемые парадоксы, один поразительнее и проницательнее другого.
Но вот что интересно: прошло сто лет, и все именитейшие участники тех собраний, казавшиеся великими репрезентантами русского духовного Ренессанса, представляют ныне интерес скорее академический. Конечно, находятся интерпретаторы у Флоренского и Франка, Бердяева и Шестова, Лосского и Лосева, Карсавина и Карташева, С. Булгакова и (тоже тридцатитомного!) Ильина, но истинных продолжателей что-то не видно. А начни мы перечислять известнейших эссеистов нашего времени, работающих "под Розанова", то остановимся не скоро. Жив курилка-то! Непременно припомним ему вослед и "жизнемысли" Гачева, и бесконечную ассоциативность Галковского, и замысловатую "патологию русского ума" Гиренка, и поэтико-эзотерические размышления "наедине с собой" Головина и так далее и так далее. Читатель и сам может заглянуть в первый том труда А. Нилогова "Кто сегодня делает философию в России" и набрать там немалый отряд наследников Розанова. Ещё больший соберем урожай, если припомним нынешнюю писательскую эссеистику - от Распутина до Личутина, от Проханова до Полякова, от Крусанова до Пьецуха, от Аннинского до Рассадина, от Курбатова до Бондаренко.
В чём тут дело? Ответ очевиден: Россия - страна не философов и даже, как ни странно, не религиозных мыслителей, а писателей. В том числе и тех, кто рассуждает на философские и религиозные темы. Но рассуждает по-писательски. То есть так, что мысль тут не отвлечённость, а живой образ. И Розанов в этом деле - один из отцов наших и бесспорная наша вершина.
Горький когда-то назвал Есенина организмом, созданным природой для производства поэзии. Вот таким же органичным был и поток мысли, выделяемый Розановым. Он, этот поток, ошеломлял своей оригинальностью и внешней естественностью, непридуманностью, своей рождаемостью прямо на глазах у самых гениальных современников Розанова. Ярче всех поведал о том в своих мемуарах Андрей Белый, умевший и словами писать портреты людей убедительнее любых художников. Вот его первое впечатление от "враждебного и яркого" писателя, который вдруг незваным явился к Зинаиде Гиппиус, где хозяйка салона воспаряла в собеседовании с маститым символистом к "высоким проблемам".
Ни в ком жизнь отвлечённых понятий не переживалась как плоть; только он выделял свои мысли - слюнной железой, носовой железой; чмахом, чмыхом; забулькает, да набрызгивает отправлениями аппарата слюнного; без всякого повода смякнет, ослабнет: до следующего отправления; действует этим; где люди совершают абстрактные ходы, он булькает, дрызгает; брызнь, а - не жизнь; мыло слизистое, а - не мысль.
Да, но почему же подчёркнуто тут сразу у Белого, что писатель ему - "враждебный"? Да потому что в воспарениях модных богоискательских салонов того времени было стойкое неприятие всякой органики, которую принято было списывать на "тривиальность". И Толстой был им, "воспарителям", тривиален, и, конечно, при всей признаваемой - куда же деваться - гениальности, Розанов: Да, апофеоз тривиальности, точно нарочно кидаемой в лоб нам, со смаком, с причмоком чувственных губ, рисовавших сладчайшую, жирную, приторно пряную линию!... Отдалось мне: вот просвирня какого-то древнего храма культуры, которая переродилась давно в служащую при писсуаре; мысли же прядали, как пузыри, поднимаясь со дна подсознания, лопаясь, не доходя до сознания, - в бульках слюны, в шепелявых сюсюках.
Характеристика, что и говорить, нелицеприятная, чуть ли не брезгливая. В свою очередь не жаловал "декадентов" и Розанов - тоже признавая кое за кем из них литературный талант. Но что толку в красивых словесах, коли дух за ними стоит, по Розанову, бесплотный - бесполый.
Такой же дух долгое время виделся ему и в христианстве, за что Розанов и снискал славу "русского Ницше". Хотя и в этом вопросе последовательности у Розанова никакой. Поди разберись, что на уме и на душе у "юродивого" (отзыв Буренина - соперника по фельетонному отделу "Нового времени"). То утверждает, что всё христианство пронизано "тёмными лучами". То вдруг признает в великой княгине Елизавете Феодоровне, устроительнице Марфо-Мариинской обители на Ордынке, "самое светлое лицо русской истории".
Круть, верть - как ртутный шарик. Приголубь его какой-нибудь монастырь, не было бы у христианства лучшего апологета. Так заключил в одном из писем 1918 года отец Павел Флоренский, наблюдавший последнюю агонию Розанова близ стен Троице-Сергиева монастыря, который - не приголубил.
Среди многих документов этого издания выделяется как раз переписка Розанова с Флоренским. Она составила основу предпоследнего, двадцать девятого тома. Опубликована переписка впервые, и это, конечно, одно из тех "чудных открытий", которыми одарил нас минувший век. Как ни странно, не так много у нас писательских писем друг к другу, которые стоят любого интеллектуального романа. В "золотом" XIX веке и вовсе ничего - там, считалось, приберегали заветные "цветочки" для художественных произведений. Были, слов нет, гениальные письма Пушкина и Чехова, но ведь у них обнаруживается и явный недоимок равновеликих корреспондентов. А в веке двадцатом припоминаются лишь эпистолярный роман "из двух углов" Вяч. Иванова и Гершензона, послания Блока и Белого друг к другу да "переписка двух Иванов" - Ильина и Шмелёва.
Начал переписку младший, Флоренский, еще до личного знакомства подавший (9 сентября 1903 года), как он выразился, свой голос из чуждых Розанову сфер - "из тех сфер, где способ мышления - рассмотрение форм, проникающих, упорядочивающих и делающих стройным космос, одним словом, где Логос-устроитель является преимущественным чаянием". Поясняя мотив своего обращения именно к Розанову, Флоренский даёт такую оценку своему желанному корреспонденту:
Вот настоящий гений, гений от рождения, но совсем неполированный и, по-видимому, над собой не работающий, человек, который творит новое, подготовляет скачок во всем миросозерцании и сам того не подозревает, творит так же стихийно, как течет река.
Нельзя не отдать должное интуиции Флоренского: ведь того "нового" ("уединённо-опавше-листного", набравшего целые короба тончайших, неуловимейших "полумыслей-получувств", чем и вошёл Розанов в мировую литературу) ещё не было, рассмотреть всё это можно было разве что в начатках, однако чуткий мыслитель, и сам только-только нащупывавший свою тропу, сразу понял, с явлением какого уровня имеет дело. Уловил он и самое неприемлемое для него в Розанове - его маниакальную, с точки зрения православной ортодоксии, трактовку модной "проблемы пола".
Любопытно, что переписка двух русских мыслителей началась в год выхода знаменитой книги Отто Вейнингера "Пол и характер", сделавшейся наряду с трудами Фрейда основным интеллектуальным брендом того времени на Западе. Флоренскому предстоит потом еще полтора десятка лет отстаивать в этой переписке дело и образ Христа и Божией Матери от нападок "фаллусо-поклонника". Отстаивать со всем мыслимым почтением к очевидному для него гению корреспондента, но и со всей твёрдостью будущего священника и мученика за веру. В одном из писем он даже предрекает Розанову адовы муки на его, розановский, манер: поместят-де мечтателя в помещение, сплошь состоящее из "фаллусов", вот тогда-то он и взвоет от ужаса.
"Физиологизм" Розанова ("философическая порнография" - припечатывал строгий народник Михайловский) одних отталкивал, других завораживал. Видимо, он витал в воздухе в то время. Фрейд его не придумал, но лишь выразил - по-своему - настроение эпохи. "Мысль рождается во рту", - говорили немецко-швейцарские дадаисты. Неожиданная ассоциация, но в глубине оправданная. Вспомним, что розановское "О понимании" было любимым чтением лидера обэриутов Введенского. Или: что первую книжечку о Розанове
написал в начале двадцатых годов лидер формалистов Шкловский. Увидел в авторе "Уединённого", стало быть, новый, небывалый "приём". У литературы ведь столько всяких измерений, что начать измерять можно с любого конца. Тем более, когда речь идёт о таком создателе множества граней, как Розанов.
Тридцатитомник Розанова выстроен не столько хронологически, сколько тематически. Всё, чем отметился в первую голову гений и чем он люб нам доныне, можно обрести тут в отдельных, иногда смежно-прилегающих томах. "Семейный вопрос в России", перспективы строительства общественного космоса ("русского мира"), терроризм как угроза национальным задачам, история мировых религий - в частности, египетской и иудаистской, портреты русских писателей - как любимых, так и не очень (об одном Гоголе больше десятка статей и заметок и о Достоевском не меньше), эссе "Об эстетическом понимании истории", о "Религии и Культуре", о недооценённых "Литературных изгнанниках" (Страхове и Леонтьеве) - вот, пожалуй, основные сквозные темы всего сорокалетнего творчества одного из самых проницательных и страстных мыслителей России за всю её историю.
Вослед Данилевскому и Леонтьеву (с которым он переписывался) Розанов много размышляет и о национальной "пневматологии", то есть духовной типологии. И достигает местами пророческой зоркости. Так, он не раз пишет о том, что решающие события мира в ближайшем будущем определят три "судьбоносных" народа - немцы, евреи и русские. Если вспомнить о том, какие революции потрясли мир в XX веке - правая немецкая при нацистах в Германии и левая в России, в которой, как и предрекал Розанов, слились русский утопический хилиазм с хилиазмом талмудическим, еврейским, то и тут нельзя не отдать должное русскому "подённому публицисту". "Если это обыкновенное газетное писание, - писал ему тот же Флоренский - то почему зарницами вспыхивают Ваши мысли, почему заинтересовывает, захватывает то, что никогда ранее не интересовало, почему замирает сердце и слабость восторга вместе с неизъяснимой сладостью проникновения в сущность охватывает всё существо? Почему всё другое кажется после этого пустым, поверхностным, представляется пережёвыванием избитого?"
Потому, хочется ответить, что тут магия небывалой неординарности, вырастающая из такой неброской с виду "тривиальности". Современные читатели могут оценить её теперь в полной мере.
Только вот в полной ли? Нет, конечно. В издание не вошла первая, особняком стоящая книга Розанова "О понимании", некоторые другие его работы. Остаётся еще немало текстов, над которыми сейчас трудятся многочисленные, слава Богу, розановеды - давно сердечным зовом, как В. Сукач, В. Фатеев и иже с ними, притянутые к любимому писателю. Своё издание Розанова затеяло издательство Станислава Лесневского. Не успокаивается на достигнутом и славно потрудившийся на этой ниве А. Николюкин. Казалось бы, сделано энтузиастом немало: освоена такая гора как настоящий тридцатитомник, написана биография для ЖЗЛ, выпущена - на удивление полная и обстоятельная - Розановская энциклопедия, изданы в совершенно роскошном по нашим временам виде материалы грандиозной Розановской конференции 2006 года (около ста участников из многих стран мира!). Но в издательстве Академии наук уже лежит заявка неутомимого исследователя на академическое собрание сочинений Розанова - такое, где не будет претензий ни к текстологии, ни к атрибуции, ни к комментированию текстов писателя, собранных в максимально доступном объёме.
Итак, можно не сомневаться: розановская издательская эпопея будет продолжена!
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Предполагаемый источник
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1678458529 в базе LIBRARY.BY.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций