Юрий Николаевич Тынянов (1894 - 1943)
Современная русскоязычная проза профессиональных авторов.
Юрий Тынянов
Собрание сочинений в 3 т.
Издательство "Вагриус"
Юрий Николаевич Тынянов (1894 - 1943) объединял в себе два дара - прозаика и историка литературы, и в обеих ипостасях был исключительно талантлив. Его исследования - работы "Проблемы стиховой семантики", "Архаисты и Пушкин", "Пушкин и Тютчев", "Проза Пушкина" и др. - в составе научной классики. Его художественная проза - три романа и рассказы - классика литературная, более того, образец лучшего в русской исторической романистике. И очередное переиздание художественного наследия мастера, предпринятое "Вагриусом", отрадно и востребовано.
Тынянов прожил недолго, всего 49 лет, писал тяжело и медленно, поэтому создал не так уж много. Но все им написанное, без преувеличения, выдающаяся литература.
Исследователь и художник сплавлены в нем воедино, и трудно понять, где кончается один и начинается другой. От исследователя в нем - фактическая точность и доскональное знание реалий. От художника - свобода обращения с материалом и блестящий язык - стремительный и точный, как лезвие стального клинка. Так кратко и образно писали в 1920-е, когда автор "Кюхли" начинал свою писательскую карьеру. Ему часто достаточно было одного слова, чтобы нарисовать сцену. А как удавались ему зачины! "Еще в четверг было пито". "Майор был скуп".
Повествование Тынянова насквозь кинематографично - и это тоже кино двадцатых годов с его калейдоскопическим монтажом, игрой света, неожиданными ассоциативными стыками. Так тогда воспринимали мир - и настоящее, и прошлое.
Всякому исследователю известно, что, выходя за рамки источника и вступая в область догадок и предположений, он нарушает профессиональное табу и будет за это бит собратьями по науке, более или менее жестоко, в зависимости оттого, сколь далеко зашел в своих предположениях и всяческих фантазиях. И тем не менее каждый исследователь периодически бывает одержим "предполагательским" зудом, когда кажется, что Истина уже ухвачена за хвост, как Жар-птица, и достаточно потрясти ею в воздухе, как факелом, чтобы мрак неведения рассеялся.
Для романиста такого рода табу не существуют: он может щедро рассыпать перья Жар-птицы и как угодно полно живописать свои прозрения и озарения. С него не взыщут - на то он и писатель.
Для Тынянова историческая проза была законным выходом за рамки ограниченного и узкого факта и возможностью наполнить кровью и жизнью то, что давно отшумело и истлело.
Моя беллетристика возникла главным образом из недовольства историей литературы, которая скользила по общим местам и неясно представляла людей, течения, развитие русской литературы, - писал он. - Потребность познакомиться с ними поближе и понять глубже - вот чем была для меня беллетристика. Я и теперь думаю, что художественная литература отличает-
стр. 47
ся от истории не "выдумкой", а большим, более близким и кровным пониманием людей и событий, большим волнением о них... Взгляд должен быть много глубже, догадка и решимость много больше, и тогда приходит последнее в искусстве - ощущение подлинной правды: так могло быть, так, может быть, было.
Там, где кончается документ, там я начинаю, - говорил Тынянов. - Я чувствую угрызения совести, когда обнаруживаю, что недостаточно далеко зашел за документ или не дошел до него, за его неимением.
Художественная проза давала Тынянову возможность бестрепетно рвать устоявшиеся схемы, строить самые невероятные, казалось, ничем не подтвержденные гипотезы, отважно опрокидывать фигуры и ситуации прошлого в настоящее. В то же время историк в нем, с его безграничной эрудицией и исследовательским чутьем, обеспечивал безупречную логику сюжетов и поступков. Все это вместе взятое становилось новой, собственно тыняновской реальностью, убедительной настолько, что теперь кажется, будто иначе и быть не могло.
В русской исторической беллетристике очень немного авторов, которые вот так создавали в массовом сознании собственную версию событий, ставшую канонической. Так было у Льва Толстого с Отечественной войной 1812 года. Так было у Тынянова с Пушкиным, Грибоедовым, Кюхельбекером.
Он подходил к писательству так же, как к научному исследованию. Всякому историку (в идеале) должен быть присущ дар убедительно и достоверно, во всех деталях представлять себе то, чего никогда в жизни не видел. В "Смерти Вазир- Мухтара" Тынянов описывал "по книжкам" Тифлис, в котором никогда до этого не бывал. Потом он приехал в этот город и, так сказать, нашел все на своих местах: город был именно таким, каким он его себе представлял.
Еще при жизни Тынянова "вымысел" из его книг стал подтверждаться документально. То по одному, то по другому обстоятельству или допущению автора стали находиться новые документы и свидетельства, подтверждающие: все так и было в действительности. Продолжался этот процесс и после смерти писателя. Так художественная проза окончательно сомкнулась с научным исследованием. Ибо если канва событий выстроена в научной гипотезе максимально близко к исторической, то обнаруживаемые впоследствии источники укладываются на пустые места гипотезы ладно и точно, как камешки в мозаичной картине.
В. Бокова
В канцелярии Преображенского полка военный писарь был сослан в Сибирь, по наказании.
Новый писарь, молодой еще, мальчик, сидел за столом и писал. Его рука дрожала, потому что он запоздал.
Нужно было кончить перепиской приказ по полку ровно к шести часам, для того чтобы дежурный адъютант отвез его во дворец и там адъютант его величества, присоединив приказ к другим таким же, представил императору в девять. Опоздание было преступлением. Полковой писарь встал раньше времени, но испортил приказ и теперь делал другой список. В первом списке сделал он две ошибки: поручика Синюхаева написал умершим, так как Синюхаев шел сразу же после умершего майора Соколова, и допустил нелепое написание - вместо "Подпоручики же Стивен, Рыбин и Азанчеев назначаются" написал: "Подпоручик Киже, Стивен, Рыбин и Азанчеев назначаются". Когда он писал слово: "Подпоручики", вошел офицер, и он вытянулся перед ним, остановясь на к, а потом, сев снова за приказ, напутал и написал: "Подпоручик Киже".
(Подпоручик Киже)
стр. 48
Дэвид Герберт Лоуренс
Собрание сочинений в 7 т.
Издательство "Вагриус"
Приученные нашей бурной историей к мысли о том, что участь любого сколько- нибудь значительного писателя - те или иные репрессии (в России это почти всегда так и бывало), мы как-то автоматически заключаем, что уж в благополучных буржуазно-демократических государствах - как Англия, например, - все должно обстоять иначе. И - сплошь и рядом ошибаемся: достаточно назвать имена Байрона, Шелли или Оскара Уайльда.
Ну, возразят, то был чопорный викторианский век, а он, как известно, безоглядно ушел в прошлое. Безоглядно? Черта с два! Стоит вспомнить лишь, какому остракизму при жизни да и посмертно был подвергнут в родном отечестве один из самых талантливых прозаиков-экспериментаторов - выдающийся романист и эссеист, глава "потерянного поколения" в английской литературе Дэвид Герберт Лоуренс (1885 - 1930).
Проживший короткую, но предельно насыщенную, полную творческих и бытовых испытаний жизнь, он запомнился нашим читателям главным образом последним своим романом "Любовник леди Чаттерли" (1928), вызвавшим немедленный скандал при своем появлении и находившимся под цензурным запретом вплоть до начала 1960-х годов. Стоит сказать, что и в нашей стране его перевод смог легально увидеть светлишь в эпоху перестройки, когда в читательский обиход один за другим возвращались казалось бы навсегда утраченные шедевры. Демонстративная смелость и откровенность, с какой романист описывал любовные отношения молодой аристократки и человека "из низов", спустя шесть десятилетий мало кого могла удивить, тем более шокировать. Удивляло другое - искренний и чистый гимн простой человеческой любви, то есть то, что почти тотально выветрилось из нынешней прозы - как отечественной, так и зарубежной.
Так состоялось второе рождение Д. Г. Лоуренса в мире российской переводной литературы. Второе - ибо еще при жизни автора, в 1920-е годы, у нас выходили переводы нескольких его романов: "Сыновья и любовники" (1913, русский перевод 1927), "Радуга" (1915, русский перевод 1925), "Флейта Аарона" (1921, русский перевод 1925) - переводы, впрочем, поспешные, неточные, грешившие множеством ошибок и неоправданными сокращениями. В те годы нашим издателям импонировала яростная антибуржуазность прозаика, его бескомпромиссный протест против ханжества и лицемерия имущих классов и безапелляционный приговор индустриальной цивилизации в целом. Импонировало и то, что писатель вышел из стопроцентно пролетарского круга- родившийся в промышленном Ноттингемшире, он был сыном шахтера и сельской учительницы.
Однако из тех малотиражных изданий, ныне ставших библиографической редкостью, даже внимательному читателю нелегко было понять, в чем заключалось истинное новаторство Д. Г. Лоуренса. Он был наделен обостренным восприятием "частного бытия", мастером психологии и самобытным философом, призывавшим к радикальному обновлению реальности посредством возврата к природе. Был особенно нетерпим по отношению к таким общественным институтам, как государство, армия, парламент, официозная наука и культура. Не случайно на страницах его романов, повестей и новелл так много литераторов, живописцев и политиков, духовная, а подчас и буквальная, физическая, несостоятельность которых предстает во всей своей отталкивающей неприглядности.
Поначалу Лоуренс был с интересом встречен читателями и критикой. Но постепенно возникал разрыв с официальной Британией, достигший апогея в 1915 году, когда в разгар милитаристской истерии, вызванной началом Первой мировой войны, вышел его роман "Радуга", главная героиня которого Урсула Брэнгуэн без обиняков заявляла, что политика империи, с ее проповедью колониального экспансионизма, не имеет ничего общего с надеждами и чаяниями простых англичан. Придравшись к ряду нетра-
стр. 49
диционно откровенных эпизодов личной жизни героини, писателя обвинили в оскорблении публичной нравственности, а роман приговорили к сожжению. Самого Лоуренса, к тому времени женатого на немке и оттого еще более подозреваемого в "антипатриотических настроениях", от призыва на фронт избавил открывшийся в ранние годы туберкулез, но путь в мир литературы отныне был ему заказан. В 1919 году он покидает родину и оставшиеся десять лет жизни проводит в эмиграции, живя то на Цейлоне, то в Австралии, то в Мексике, то в Италии. Скончался он на юге Франции в 1930 году.
Лоуренс много и плодотворно работает в самых разных жанрах (в том числе, поэзии и драматургии), но английская критика предпочитает его не замечать. Постоянные переезды не только обогащали прозаика впечатлениями, становясь поводом и местом действия целого ряда увлекательных путевых очерков: "Сумерки Италии" (1916), "Утро в Мексике" (1927), "По следам этрусков" (1932). Экзотические уголки становились ареной напряженных исканий и размышлений автора о судьбах современной цивилизации. Так, в едва ли не лучшем из его романов послевоенной поры "Влюбленные женщины" (1921) на первый план выходит тема тотального кризиса традиционных ценностей европейской культуры, что ставит эту книгу в один ряд с философскими романами Т. Манна и Г. Гессе. В романах "Кенгуру" (1923) и "Пернатый змей" (1926) речь заходит о реальных и мнимых, включая вооруженный переворот, путях преобразования общества. Но чаще и убедительнее Лоуренс воплощает внутренний мир человека, трудный и мучительный процесс обретения истинных ценностей, главные из которых - любовь и взаимопонимание.
Быть живым, быть живым человеком, быть цельным живым человеком - вот в чем суть. И в лучших своих образцах роман, и прежде всего роман, может помочь вам, - писал он в одном из своих эссе. Добавим, высоко оценивавший миссию романиста прозаик и сам многим обогатил художественную палитру этого магистрального в искусстве ХХ века жанра. Поэтому не приходится сомневаться в том, что впервые выходящему у нас представительному собранию сочинений Д. Г. Лоуренса - пусть чуть запоздавшему (в прошлом году в Англии и за ее пределами значимым культурным событием я вились два юбилея автора - 120-летие со дня его рождения и 75-летие со дня его смерти), - включающему никогда не переводившиеся на русский язык романы "Влюбленные женщины" и "Пернатый змей", повести "Сент-Мор" и "Лис", и целый ряд других произведений этого классика англоязычной прозы ХХ столетия, гарантировано заинтересованное внимание читательской аудитории.
З. Артемова
С того дня, как она увидела Сет-Мора, огненного, грозного среди кромешной тьмы, она перестала верить в реальность того мира, в котором жила. Не верила в реальность происходящего, когда танцевала вечером в Клариджезе, фешенебельной гостинице в Мейфэре, или в Карлтон-клубе с элегантным, лощеным мужчиной, которого она и за мужчину не принимала. Когда уезжала на выходные дни к Эндерлеям в Сассекс: ели, пили, болтали без умолку, флиртовали и танцевали без отдыха, и все это странно мерещилось не имеющим плоти, призрачным, не более реальным, чем волшебная сказка. Она ела сытную еду, которая казалась ей сотворенной из воздуха по мановению волшебной палочки. Болтала с красивыми, чисто выбритыми молодыми людьми, не мужчинами, а бесплотными духами... Все создано по мановению волшебной палочки, ничего реального. "Ничего в мире нет лучше!" - лучезарно восклицают они. И она так же лучезарно вторит: "Безумно весело!"
(Д. Г. Лоуренс "Сент-Мор")
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Предполагаемый источник
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1442937048 в базе LIBRARY.BY.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций