А. Л. НОВИКОВ, кандидат филологических наук

У слова могут быть разные по своему характеру значения и употребления. Одни из них, прямые, номинативные, по терминологии В. В. Виноградова, непосредственно направлены на предметы и явления действительности: это "опора и общественно осознанный фундамент всех других его значений и применений" (Виноградов В. В. Избранные труды. Лексикология и лексикография. М. , 1977. С. 171). Такие номинативные значения вместе с производными от них обычно образуют в языке регулярные отношения, фиксируются в той или иной форме толковыми словарями и обнаруживаются в устной серии слов, например, со значением "вместилище - вместимое" ("содержащее - содержимое"): стакан граненый и выпить стакан минеральной воды, тарелка фарфоровая и съесть тарелку борща, стол письменный и стол обильный, праздничный, аудитория просторная, светлая и аудитория внимательная, территория страны и страна слушала речь Президента Российской Федерации и т. п.

Другие употребления слов, наоборот, не образуют регулярных отношений и не включаются в толковые словари. Они появляются в специфических условиях контекста как результат особого "применения"

стр. 3

слов, если пользоваться термином В. В. Виноградова. Возьмем для начала обычное высказывание: "Новый ректор резко повысил успеваемость в этом семестре. Существительное ректор имеет здесь не обычное (узуальное, от. лат. usualis "общеупотребительный") языковое значение "руководитель университета", а актуальный внеязыковой смысл: "профессорско-преподавательский состав и студенты под руководством ректора". Разумеется, такого значения в словарях нет и быть не может, поскольку они толкуют прежде всего факты языка, а не возможные контекстуальные смыслы слов. По такой же причине современные словари русского языка не указывают значение слова флаги в таком их употреблении, как у А. С. Пушкина в "Медном всаднике":

Природой здесь нам суждено 
В Европу прорубить окно, 
Ногою твердой стать при море. 
Сюда по новым им волнам 
Все флаги в гости будут к нам, 
И запируем на просторе. 

Это индивидуальное авторское использование слова, которое, кстати, толкуется в "Словаре языка Пушкина" (Т. IV. С. 815): метонимически о корабле, флоте, плавающем под этим флагом. Для объяснения этого поэтического смысла необходимо восстановить цепочку причинно-следственных отношений типа если А, то В (импликаций) в отражении внеязыковой действительности: (корабельные) флаги > корабль > флот > государство, нация. Или в обратном порядке: государство, нация > флот > корабль > (корабельные) флаги. Нетрудно видеть, что в этой цепочке, где каждое предшествующее как часть включается в последующее или последующее включает в себя как часть предыдущее, меняется и сама внутренняя форма слова, т. е. способ его восприятия: от предметного представления полотнища до символа государства и наоборот.

Возникновение поэтического смысла слова всегда связано с модификацией его исходной внутренней формы как способа представления внеязыковой действительности (А. А. Потебня) и зиждется на этом. В отклонении от исходного представления слова и его преобразовании, необычности состоит суть семантического и эстетического "приращения" смысла. Мысль "сгущается", вбирая в себя не все, а главное - сеть скрытых ассоциаций, воздействующих на читателя. Художественная экономия мысли, воплощенная в контекстуальном смысле образа (флаги - государство), позволяет достичь наибольшего эффекта в поэтическом изображении. Рассуждая о правилах риторики, Г. Спенсер высказал в свое время глубокую мысль: "Представить

стр. 4

идеи так, чтобы они могли быть понятны с возможно меньшим умственным усилием, составляет desideratum (лат. "желаемое, требуемое". - А. Н. ), к которому стремится большая часть вышеприведенных правил (. . . ) Смотря на язык как на снаряд символов для проведения мысли, мы можем сказать, что, подобно механическому снаряду, чем проще и лучше устроены его части, тем сильнее будут и действия, производимые ими" (Спенсер Г. Философия слога // Опыты научные, политические и философские. Минск, 1999. С. 688). Сложное здесь образно объясняется через более простое, приближается к нам через нарочито выдвинутую деталь, имеющую символическое значение.

Итак, за пределами языковой регулярности оказываются употребления слов, значения которых выходят за грани обычного языка, становясь фактами актуального их использования (первый пример) или поэтического языка (второй пример).

Первый тип употребления слов важен для реализации коммуникативной функции языка, использования его как важнейшего средства общения, второй - для создания словесных поэтических образов в осуществлении его эстетической функции.

Поэтический образ, его неповторимый смысл рождается обычно не сразу, а опирается на известные языковые традиции, предпосылки употребления слов и их сочетаний.

Возьмем в качестве иллюстрации существительное друг и его смысловые трансформации в произведениях А. С. Пушкина.

"Словарь русского языка" С. И. Ожегова выделяет в этом слове следующие значения: "человек, который связан с кем-нибудь дружбой" (Старый друг лучше новых двух); "сторонник, защитник кого-чего-нибудь в конструкции с родительным падежом кого-чего-нибудь (Друг детей, друг свободы); "обращение к близкому человеку, а также доброжелательное обращение вообще" (Друг мой! Помоги, друг!). Современный язык унаследовал структуру значений этого слова, отразившуюся в словарях предпушкинской и пушкинской эпох. В "Словаре русского языка XVIII века" (Вып. 7. СПб. , 1992. С. 13-14) с пометой церк. -слав. дается значение "каждый человек по отношению к другому; ближний", а затем с выделением оттенков приводятся другие, актуальные для того времени значения: "тот, кто связан с кем-либо дружбой", "обращение, приветствие к какому-либо лицу", "защитник, покровитель или сторонник, приверженец кого-, чего-либо". "Словарь Академии Российской" 1789-1794 годов выделяет первое из указанных выше значений ("в Св. Пис. значит то же, что: ближний"), а также "единодушный, искренний в щастии и нещастии сотоварищ, соединенный сходством нравов, а паче сходством правил честности", "иногда употребляется вместо приветственного названия к равным и нижшим себя". Конструктивно обусловленное значение (друг кого, чего) здесь отсутствует. По существу, те же значения отмечает и "Словарь церковно-

стр. 5

славянского и русского языка" 1847 года, вышедший уже после смерти А. С. Пушкина: церк. "ближний", "привязанный к другому узами дружества", "приветственное название равного и низшего себя".

Как видно, слово друг в значении "ближний" было ограничено сферой церковного употребления, а в значении обращения - апеллятивной функцией со строго фиксированной семантикой.

Возможный простор для семантического расширения этого слова и предпосылки поэтического смыслообразования представляли два других значения: "человек, связанный с кем-то дружбой" и "сторонник, защитник кого- либо, приверженец чего-либо". Именно эти значения стали доминирующими и в семантическом развитии существительного, и в формировании его образных смыслов. Именно они ярче всего выражали внутреннюю форму слова "близкий кому-то (чему-то) человек, тесно связанный с ним, а потому его защитник и сторонник".

Существительное друг встречаем у А. С. Пушкина прежде всего в обычном номинативном значении: "Друзья мои! Прекрасен наш союз!".

Онегин (вновь займуся им); 
Убив на поединке друга, 
Дожив без цели, без трудов 
До двадцати шести годов, 
Томясь в бездействии досуга 
Без службы, без жены, без дел, 
Ничем заняться не умел. 

("Евгений Онегин". VIII, XII)

В других употреблениях этого слова контекстуальные условия приводят уже к смысловому сдвигу в его семантике (--> "возлюбленный", "супруг") или к его ироническому осмыслению, замене исходного значения на смысл, близкий к противоположному ему:

По сердцу я нашла бы друга, 
Была бы верная супруга 
И добродетельная мать. 

("Евгений Онегин". III, XXXI)

Враги его, друзья его 
(Что, может быть, одно и то же) 
Его честили так и сяк. 
Врагов имеет в мире всяк, 
Но от друзей спаси нас, Боже! 
Уж эти мне друзья, друзья! 
Об них недаром вспомнил я. 

("Евгений Онегин". IV, XVIII)

стр. 6

Контекстуальная внутренняя форма слова как основа восприятия его смысла в подобных употреблениях претерпевает изменение. Необходимо еще раз подчеркнуть, что художественный смысл связан, с одной стороны, с исходным значением и внутренней формой слова, а с другой, со знаниями, взятыми из самой действительности - реальной или эстетически моделируемой. Ведь именно знание всего текста трагедии А. С. Пушкина "Моцарт и Сальери" (коварства завистника Сальери, отравления им Моцарта) дает основание для восприятия произносимого им обращения как противоположного по своему смыслу:

Друг Моцарт, эти слезы. . . 
Не замечай их. Продолжай, спеши
Еще наполнить звуками мне душу. . . 

Расширение поэтического словообразования у А. С. Пушкина происходит за счет нестандартного (не фиксируемого толковыми словарями) сближения человека и животного (например, коня), человека и предмета (скажем, вина):

В молчанье, рукой опершись на седло, 
С коня он слезает угрюмый; 
И верного друга прощальной рукой 
И гладит и треплет по шее крутой. 

("Песнь о вещем Олеге")

Вдовы Клико или Моэта
Благословенное вино
В бутылке мерзлой для поэта
На стол тотчас принесено (. . . )
Но изменяет пеной шумной
Оно желудку моему,
И я Бордо благоразумный
Уж нынче предпочел ему (. . . )
Да здравствует Бордо, наш друг!

("Евгений Онегин". IV, XLV-XLVI)

В поэтическом контексте это воспринимается как то, что любимо и к чему привычны, как к другу. Ср. у Н. М. Карамзина: "Не будет уже книг, (. . . ) сих верных, милых друзей, которые доселе услаждали для нас печальную осень" (цит. по: "Словарь русского языка XVIII века". Вып. 7. С. 13).

Но, пожалуй, наиболее распространенным и семантически разнообразным поэтическим смыслообразованием у существительного друг является его "применение", опирающееся на конструктивно обусловленное значение: друг чего.

стр. 7

Характерно, что вторую позицию в этой конструкции занимает неодушевленное существительное с широкой смысловой гаммой - от обозначения абстрактного понятия до конкретного предмета:

Волшебный край! Там в стары годы, 
Сатиры смелый властелин, 
Блистал Фонвизин, друг свободы. . . 

("Евгений Онегин". I, XVIII) В послании "К Галичу":

О, Галич, верный друг бокала 
И жирных утренних пиров, 
Тебя зовут, мудрец ленивый, 
Под отдаленный неги кров. 

Контекстуальные смыслы здесь могут быть определены соответственно как "сторонник", "покровитель" и "любитель" чего-нибудь.

Наиболее удаленным от исходного языкового значения слова друг и его внутренней формы ("человек, который связан с кем-нибудь дружбой") следует признать контекстуальный смысл "кто-то или что-то неразрывно связанные с чем-нибудь". Здесь предельно экономично подчеркивается необходимая по своей природе связь одного с другим, их смежность, нерасторжимость. А чем больше "семантическое расстояние" между контекстуальным смыслом, его воспринимаемым представлением и исходным значением в языке, тем содержательнее и ярче образ. Такова, например, у А. С. Пушкина органическая связь калмыков со степью, образно дополняющей их характеристику. Калмыки - жители степей: "между Волгой и Яиком, по необозримым степям астраханским и саратовским, кочевали мирные калмыки" ("История Пугачева"). Эта связь лежит в основе словесного образа друг степей калмык в стихотворении "Я памятник себе воздвиг нерукотворный. . . ".

Поэтическая конструкция друг чего достигает предельной смысловой выразительности, когда обе позиции конструкции (словосочетания) замещаются неодушевленными существительными. Их "дружба" предстает как необходимая или привычная связь (так теперь можно было бы определить контекстуальную внутреннюю форму слов):

Пылай, камин, в моей пустынной келье; 
А ты, вино, осенней стужи друг, 
Пролей мне в грудь отрадное похмелье, 
Минутное забвенье горьких мук. 

("19 октября")

стр. 8

В "Евгении Онегине" (IV, XLI) А. С. Пушкин создает замечательный словесный образ - лучинка, зимних друг ночей:

В избушке распевая, дева 
Прядет, и, зимних друг ночей, 
Трещит лучинка перед ней. 

Он доведен до совершенства в своем избирательном, экономном, по Г. Спенсеру, символическом изображении картины деревенской жизни, нелегкого кропотливого труда крестьянской девушки, единственным и верным, как друг, спутником которой остается лучинка.

Тонкий узор этого образного употребления слов осознается на фоне других употреблений, в движении от обычного значения существительного друг к его контекстуальным поэтическим смыслам, в развитии системы их внутренних форм: Ленский - друг Онегина ("человек, находящийся в дружбе с кем-то") -> Фонвизин - друг свободы ("сторонник", "защитник") -> Галич - верный друг бокала ("любитель") калмык -> друг степей ("человек, связанный с чем-то") -> лучинка - зимних друг ночей ("предмет, связанный с чем-то"). Последний поэтический смысл - самый далекий от исходного значения рассматриваемого слова и потому самый сильновоздействующий на читателя образ. Даже формальное родовое соотношение слов оказывается здесь несогласованным: лучинка (жен. р. ) - друг (муж. р. ). Идея человека и дружбы как таковой - здесь лишь мерцающий "просвет", необходимый, однако, для восприятия художественного образа.