РОССИЙСКО-ПОЛЬСКАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ "ПОЛЬСКОЕ ЯНВАРСКОЕ ВОССТАНИЕ 1863 ГОДА И ИСТОРИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ РОССИИ И ПОЛЬШИ (К 150-ЛЕТИЮ ВОССТАНИЯ)". МОСКВА 3-5 СЕНТЯБРЯ 2013 г.

Актуальные публикации по вопросам истории России.

NEW ИСТОРИЯ РОССИИ


ИСТОРИЯ РОССИИ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ИСТОРИЯ РОССИИ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему РОССИЙСКО-ПОЛЬСКАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ "ПОЛЬСКОЕ ЯНВАРСКОЕ ВОССТАНИЕ 1863 ГОДА И ИСТОРИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ РОССИИ И ПОЛЬШИ (К 150-ЛЕТИЮ ВОССТАНИЯ)". МОСКВА 3-5 СЕНТЯБРЯ 2013 г.. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2022-08-17
Источник: Славяноведение, № 5, 31 октября 2014 Страницы 105-114

Международная научная конференция, посвященная 150-летней годовщине Польского восстания 1863 г., была подготовлена Комиссией историков России и Польши, Институтом славяноведения РАН. С польской стороны ее организацию возглавил Институт истории науки им. Людика и Александра Биркенмайеров Польской академии наук. Проводилась она под патронатом и при финансовом содействии Фонда "Российско-Польский центр диалога и согласия".

Открыли конференцию сопредседатели Комиссии историков России и Польши, с российской стороны - руководитель секции истории Отделения исторических и филологических наук РАН академик РАН Н. А. Макаров и сопредседатель с польской стороны -директор Института истории науки ПАН профессор Л. Заштовт. Всего в течение трех дней на конференции присутствовали и приняли участие более 100 человек.

Открывая конференцию, Н. А. Макаров подчеркнул, что изучение истории польского Январского восстания 1863 г. "занимает видное место в российской исторической науке и, несомненно, центральное место в сотрудничестве российских и польских историков, начиная со второй половины XX века". Он отметил также, что названная проблема является неотъемлемой частью исторической памяти наших народов, что она неразрывно связана с современностью и оказывает существенное влияние на содержание и развитие политических, общественных и культурных связей между Россией и Польшей.

Одной из центральных проблем на конференции стал вопрос о формировании в общественном сознании и исторической памяти России и Польши представлений о Польском восстании 1863 - 1864 гг., об их изменении на различных этапах общественного развития, а также о трансформации этих представлений в научное знание, с одной стороны, и в устойчивые образы и стереотипы общественного сознания - с другой. Этой теме был преимущественно посвящен доклад Л. Михальской-Брахи и В. Цабана (Кельце) "Агатон Гиллер (1831 - 1887) - первый историк Январского восстания". Хотя Гиллер и не имел специального исторического образования, его научные труды легли в основу как источниковой базы, так и научной историографии восстания. В них обозначились два направления представлений о восстании в общественной мысли: идеализированное (романтическое) и критическое. Еще одним пионером на пути формирования общественных представлений о восстании 1863 г. был Артур Волынский, научному наследию которого был посвящен доклад Я. Пискуревича (Варшава). Волынский собирал свидетельства участников восстания и членов их семей, что составило ценный корпус

стр. 105

исторических источников - "Архив национального правительства". В ходе дискуссии но докладу были подняты вопросы о том, в какой мере труд Волынского был предназначен для европейской, а в какой мере - для польской общественности, и можно ли констатировать, что его автор является одним из первых представителей клерикального (католического) направления в посвященной восстанию общественной мысли?

О реакции русских современников на события восстания говорили Ст. Вех (Кельце), С. М. Фалькович (Москва), А. П. Шевырев (Москва). Докладчики подчеркивали огромное влияние Польского восстания на общественно-политическую ситуацию в России, на внутреннюю и внешнюю политику российских властей и на российское общественное мнение. Причем отклики на восстание прозвучали в России, как это следовало из представленных докладов, со стороны как революционного лагеря, так и лагерей консерваторов и либералов. Революционерам главное внимание уделила С. М. Фалькович. Сопоставив традиционные для советской историографии наблюдения и выводы с данными исследований последних десятилетий, она показала утопичность программы "польско-русского революционного союза". В частности, было указано, что этот союз в повстанческих кругах рассматривался только как способ привлечения на сторону восставших революционно настроенных солдат и офицеров (причем главным образом поляков по национальности) из состава расквартированных в Царстве Польском русских войск.

Отношение к польскому восстанию русского либерального лагеря в 1860-е годы представил А. П. Шевырев. При этом он сосредоточил внимание на кругах либерально настроенной высшей российской бюрократии, подчеркнув, что "восстание раскололо либеральную бюрократию" и подорвало ее роль как в русском обществе, так и в правящих кругах империи. Однако он выдвинул убедительные аргументы против традиционного для советской историографии тезиса о слиянии либерального и консервативного лагерей на почве выработанной правительством программы реформ и в обстановке вызванных польским восстанием великодержавных националистических настроений в России. Также обращает на себя внимание вывод докладчика о тесной связи меду политическими процессами в России и в Царстве Польском и, прежде всего, о более сложном характере этих политических связей, нежели просто отклик в соседних странах или реакция центральных властей империи на волнения в одной из ее окраинных провинций.

Воззрениям на восстание русских современников из реакционного лагеря был посвящен доклад Ст. Веха на примере неопубликованных воспоминаний петроковского губернатора К. К. Миллера. Они представляют собой один из вариантов так называемой черной легенды восстания, и именно в этом духе изложены в них события и факты. Однако, несмотря на их очевидную тенденциозность, в воспоминаниях достаточно много внимания уделено позиции польского католического духовенства, и в связи с этим возникает мало исследованная проблема роли в восстании польского католического клира, степени и векторе влияния церковной пропаганды на представителей различных сословий Царства Польского, участвовавших в восстании. Кроме того, воспоминания Миллера отразили основные тенденции антиповстанческой пропаганды царских властей, направленной на разные категории населения как в самой Российской империи, так и предназначенной для распространения за рубежом. Как отметил Л. Заштовт (Варшава), "черная легенда" получала распространение как с русской, так и с польской стороны.

О феноменах отражения восстания 1863 г. в общественном сознании России конца XIX - начала XX в. говорилось в докладе Л. Е. Горизонтова (Москва). Автор, как и другие выступавшие, сосредоточил внимание на особенностях подхода к осмыслению событий восстания и его исторического значения основными направлениями общественной мысли в России: консерваторами, либералами и революционерами. Главным выводом из сделанного доклада стал тезис, что в отличие от утверждений советской историографии, русские либералы имели собственную позицию по отношению к восстанию и свою программу разрешения польского вопроса путем исторического компромисса.

Как отмечалось в дискуссии, немаловажную трансформацию представлений о восстании общественное сознание и России, и Польши пережило в 1880-е годы в условиях ро-

стр. 106

ста влияния демократических слоев в общественном мнении. Получает распространение представление об общенародном (общенациональном) характере восстания. В частности, как отмечал В. Цабан (Кельце), этот поворот наблюдался уже в научном и публицистическом наследии известного деятеля освободительного и рабочего движения Болеслава Лимановского, который подчеркивал участие в восстании крестьян и выходцев из среды горожан.

Новый этап в осмыслении общественным сознанием Январского восстания и его уроков берет начало после Первой русской революции 1905 - 1907 гг., охватившей и Царство Польское. Завершается он в 1920-е годы после восстановления независимого польского государства. Этому этапу посвятил доклад Г. Ф. Матвеев (Москва) "Опыт Январского восстания в трактовке Юзефа Пилсудского". Накануне Первой мировой войны Пилсудский намеривался сломать систему иностранного, прежде всего, российского господства в Польше, что, согласно его тогдашним представлениям, можно было сделать только путем восстания. Для достижения этой цели, по его мнению, "надо было покончить с пессимизмом правящих классов" и усвоить уроки восстания 1863 г., т.е. проанализировать удачи и неудачи стратегии и тактики повстанцев. Г. Ф. Матвеев детально исследовал взгляды Пилсудского на успехи и неудачи повстанческой борьбы. Вместе с тем центральным тезисом докладчика прозвучала ставшая перед Пилсудским проблема создания действенной революционной организации и ее способности руководить неорганизованными революционными массами. Идейной, организационной и тактической формой их успешного взаимодействия, с точки зрения Пилсудского, стала концепция польского национального социализма, опирающегося на возрожденное польское национальное государство. Таким образом, как показал Г. Ф. Матвеев, в воззрениях Пилсудского первого десятилетия XX в. оказались преодоленными как воззрения шляхетского романтизма, так и "народнических" воззрений национальных демократов. Вновь тема восстания 1863 г. зазвучала у Пилсудского в период восстановления независимой Польши: воздавая заслуженную дань повстанческому героизму "верховный вождь" стремился продемонстрировать непосредственную связь Второй Речи Посполитой с традициями освободительной повстанческой борьбы польского народа. Еще раз Пилсудский обратился к теме восстания 1863 г. в 1924 г., когда на время маршал был отстранен от власти. На этот раз главной проблемой для него стал опыт восстания в создании правительства национального единства, которое во имя сохранения государства должно было преодолеть партийные разногласия, как это, по словам "начальника государства", удалось повстанцам в 1863 - 1864 гг. Анализ мнения Пилсудского о Январском восстании и его дискуссии с политическими оппонентами продемонстрировали, что, уже накануне Первой мировой войны и в межвоенный период 1920 - 1930-х годов представления в общественном мнении о Январском восстании существенно изменились.

После Второй мировой войны тема польского восстания в обществе постепенно утрачивает свою остроту. Причины этого коренятся, с одной стороны, в кардинальном изменении социально-политической системы в Восточной Европе и в радикальной перестройке миропорядка в целом, а с другой - в том, что "черную и белую" повстанческие легенды затмили и отодвинули на второй план героические и трагические образы событий эпохи Второй мировой войны. Начиная с 1950-х годов, центр обсуждения проблем истории Январского восстания перемещается почти исключительно в сферу профессиональной историографии. Исключения могут быть связаны с трудами Я. Кухаржевского, А. Валицкого, А. Каминьского и А. Новака - историков общественной мысли. Однако высказанные ими суждения и оценки, связанные с историей России и Польши эпохи польского восстания 1863 - 1864 гг. ближе все же к историософии или же к исторической политологии, нежели к историографии. Сформулированным еще в межвоенной Польше концепциям Я. Кухаржевского и их интерпретации в современной польской исторической науке и общественной мысли был посвящен доклад Ю. А. Борисенка (Москва) "Михаил Бакунин, Январское восстание и современная польская историография". По мнению докладчика, Кухаржевский резко критиковал теоретическое наследие Бакунина и восхищался его личностью

стр. 107

"бунтаря". В этом нашла отражение, освященная классиками польской литературы традиция революционного романтизма, от которой шаг за шагом отходит современная польская и российская общественная мысль, даже в лучших своих проявлениях. Ю. А. Борисенок особо подчеркнул, что Кухаржевский опроверг прочно закрепившийся в исторической мысли тезис, будто бы Бакунин в известном смысле подтолкнул поляков к восстанию, убеждая их в "якобы в готовности России к революции" и тем самым он и Герцен обрекли их на бессмысленные жертвы. Доклад вызвал оживленную дискуссию в частности по вопросу о подлинной и мнимой "революционной ситуации" в России и в Царстве Польском, о ее хронологических рамках и критериях, о ее особенностях в основных политических центрах Российской империи. Обращаясь к проблеме связей исторической мысли второй половины XIX - начала XX в. и современности Ю. А. Борисенок отметил, что как идейное наследие Январского восстания, так и революционные воззрения и концепции Бакунина остаются преимущественно в сфере внимания историков, однако они оказались парадоксально "не востребованы как критиками польской и русской революционности", так и современными поколениями "бунтарей" анархистского толка.

Второй важнейший проблемный комплекс, рассмотренный на конференции, был связан с фундаментальными для исторической науки вопросами источниковедения и историографии. Источниковедческие аспекты проблемы обсуждались, в частности, в связи с оценкой значимости для современной науки таких источников, как свидетельства участников и современников восстания. Круг таких источников чрезвычайно обширен. И сложилось так, что именно эта категория оказалась введенной в научный оборот ранее других. О ее значении и о методике научной критики говорилось в докладах Л. Михальской-Брахи и В. Цабана, Ст. Веха, Я. Пискуревича и других выступавших. Главной особенностью этого круга источников является их субъективный характер. Для их критики особое значение имеют судебно-следственная документация, документы повстанческих органов и другие материалы эпохи восстания, сохранившиеся в архивах и в значительной и наиболее ценной своей части опубликованные в фундаментальном 25-томном издании "Восстание 1863 г. Документы и материалы", осуществленном польскими, российскими, белорусскими, украинскими и литовскими историками и архивистами в 1960 - 1980-е годы. Истории подготовки этого издания был посвящен доклад Я. Шумского (Варшава). Подробно на этом вопросе остановился Л. Е. Горизонтов. О роли историков Литвы в работе над названным изданием говорилось в докладе Л. Заштовта (Варшава). Проблемы источниковедения были затронуты, в частности, в докладах Б. В. Носова (Москва) и А. П. Шевырева, которые указали на значение исторических источников, возникших в органах государственной власти и управления Российской империи: в военном ведомстве, в полицейских органах, в аппаратах царских министерств. Обращение к этим источникам позволило бы более детально проследить действия властей, направленные на подавление общественного движения в Царстве Польском накануне и в период восстания, выявить степень согласованности и взаимозависимости внутренней политики царизма в России в целом и в Царстве Польском. Об особом значении документации частей и соединений царских войск, действовавших в период восстания в Царстве Польском говорилось в докладе М. Кулика (Варшава). Докладчик проанализировал значение и трудности разработки проблематики военной истории восстания, которое развивалось в форме партизанской борьбы, в частности подчеркнув, что последняя требует особой методики исследования, существенно отличной от методов, традиционно применяемых специалистами по военной истории. Развернувшаяся дискуссия показала, что изучение эпохи Январского восстания нуждается в расширении источниковой базы, в частности по вопросу о роли царских властей и администрации Царства Польского накануне и в период восстания, о роли отдельных социальных слоев и общественных групп в восстании, о характере повстанческих действий, о стратегии и тактике как повстанцев, так и царских властей.

Одной из задач конференции было рассмотрение современного состояния исследований и новых тенденций дальнейшего изучения Польского восстания 1863 - 1864 гг. Однако сама проблема анализа историографического материала и внутренних закономерностей

стр. 108

его накопления и развития, а также эволюции научных воззрений была в центре докладов О. С. Каштановой (Москва) "Сравнительные аспекты изучения восстания 1863 г. в российской историографии" и З. Ромека (Варшава) "Польское Январское восстание 1863 г. в историографии Третьей Речи Посполитой".

О. С. Каштанова показала, что процесс изучения восстания и его эпохи в российской и польской историографии конца XIX- начала XX в. протекал относительно независимо одной от другой, особенно, если иметь в виду, что центром изучения восстания в Польше до начала 1920-х годов была австрийская Галиция. В этот период практически отсутствовала научная дискуссия между российскими и польскими учеными, а взаимное обращение к трудам российских и польских историков носило случайный и эпизодический характер. Только в 1920 - 1930-е годы положение изменилось. Правда, первоначально к проблемам восстания советские историки обращались преимущественно в контексте истории международных отношений. Новый качественный уровень в отечественной историографии был достигнут в конце 1930-х годов, когда произошел "перелом в исторической славистике" в СССР, правда его результаты сказались только после Второй мировой войны, когда развитие сотрудничества российских и польских историков развернулось широким фронтом. Оно продолжает развиваться и в новых условиях. Видная роль в его организации в течение последних двух десятилетий принадлежит члену Комиссии историков России и Польши и в недавнем прошлом ее сопредседателю профессору Виктории Сливовской. Как отмечалось в дискуссии "все оценки современной историографии коренятся в подходах старой русской историографии" (Л. Е. Горизонтов). Этот тезис вызвал возражение О. С. Каштановой, подчеркнувшей, что, разумеется, имеет место хождение в исторической публицистике некоторых националистических концепций, связанных, с одной стороны, с общим усилением националистической идеологии (поисками "национальной идеи" и т.п.). С другой стороны, это связано с некритическим заимствованием некоторыми авторами материала старой русской историографии. Однако, по ее мнению, едва ли отмеченные веяния имеют существенный характер. В дискуссии также обоснованно отмечалось, что во взглядах современных российских историков восстание 1863 г. занимает более существенное место, благодаря циклу исследований, посвященных "окраинам Российской империи".

Третий проблемный комплекс был посвящен новейшей польской и российской историографии и современной общественной мысли. К названным проблемам обращались все без исключения докладчики и подавляющее большинство участников дискуссии. Имея в виду особое значение этого проблемного комплекса, его обсуждение получило продолжение и развитие на специальном "круглом столе" "Польское восстание 1863 - 1864 гг. в общественной жизни и публицистике России и Польши в начале XXI столетия". Новейшей польской историографии восстания был посвящен сделанный на "круглом столе" доклад З. Ромека. Исходной мыслью докладчика стал тезис о значении мировоззрения для ученого-историка. При этом, говоря о мировоззрении, автор имел в виду осознанное определение исследователем собственных методологических позиций, а говоря о воспитании - этику ученого, его готовность твердо следовать избранным научным методологическим принципам. "Среди историков, - заметил докладчик, - не мало людей, избегающих собственных оценок, что, по их мнению, якобы способствует объективности. Однако уже сам выбор темы исследования, подбор источников, приемы цитирования и тому подобное служат, по его словам, выражением авторской позиции. Такое введение недвусмысленно связало данное выступление с гегелевской концепцией партийности в науке. И именно к проблеме диалектики объективности и партийности обратился Ромек, когда сравнил две посвященные восстанию работы Стефана Кеневича, одну - 1972 г. и очерк, написанный 20 лет спустя, незадолго до кончины ученого в 1992 г. В конце жизни Кеневич говорил, что написал бы главный свой труд иначе. В очерке 1992 г. он, в частности, утверждал, что "летом 1863 г. шансов на успех у повстанцев было больше, нежели летом 1831 г.". При всей уязвимости для критики подобного сопоставления "шансов" укажем только, что ученый исходил из возможности победы или, по крайней мере, некоего "успеха" восстания. Иную точку зрения в новейшей работе проводит один из наиболее авторитетных польских ученых старшего поколения

стр. 109

Е. Едлицкий. В книге "Путь к национальному поражению" (2013 г.) он говорит о том, как в сердцах поляков созрела идея восстания, что радикальность движения не давала шансов ни на победу, ни на соглашение с царским правительством. Восстание, таким образом, было обречено на поражение и оставило после себя только печальную легенду. В итоге Едлицкий осудил "идеализацию" восстания и использование патриотической легенды в националистической пропаганде. На этих двух характерных примерах З. Ромек продемонстрировал, как на современном этапе научная историография сближается с исторической публицистикой, возвращаясь, спустя столетие, к роковому вопросу: нужно ли было браться за оружие? Грань между воплощенном в историографии содержанием исторической науки и "историософией" или исторической публицистикой не является абсолютной и непреодолимой, историческая истина не безразлична социальным и политическим силам в обществе, а, следовательно, научное историческое знание остается партийным.

Дискуссия была продолжена в связи с выступлением Л. С. Лыкошиной (Москва) об "исторической политике" современной Польши в связи со 150-летием Январского восстания. Докладчицей были поставлены вопросы о соотношении "исторической политики" и исторического сознания и о соотношении подходов либерального и консервативного политических лагерей современной Польши к "исторической политике". Л. С. Лыкошина при этом подчеркнула, что само понятие "историческая политика" в принципе не новое. Еще М. Н. Покровский говорил, что "история - это политика, опрокинутая в прошлое". Однако в наши дни его ввели в оборот лидеры правой польской партии "Право и справедливость" (ПИС), которые и сформулировали постулаты "исторической политики" консервативной направленности. Консерваторы, по их словам, продолжающие традиции национальных демократов, использовали юбилейную годовщину Январского восстания как повод для протестов против "национальной приниженности", приурочив к ней ряд массовых акций, символизирующих подвиг польского народа в борьбе за независимость и победу польского национального духа. Примечательно, что названные акции в немалой мере носили антироссийскую направленность, но острием были направлены против "либералов" и "угодовцев" - соглашателей в их современном обличии, якобы предающих польские национальные интересы. Представители праволиберального лагеря современной Польши, не отвергая "историческую политику", хотели бы избежать ассоциаций с крайним национализмом и выработать ее собственный партийный аналог. Так президент Польши Бронислав Комаровский предложил заменить понятие "исторической политики" понятием "историческая память". Однако терминологические расхождения не меняют "исторической политики" по существу, поскольку под всеми названиями и под всеми партийными знаменами присутствует единая задача: использовать историческую составляющую общественного сознания в интересах господствующей идеологии. Особенность же "исторической политики" как явления политической жизни, говорилось в дискуссии, состоит в том, что она целенаправленно формируется и используется политическими партиями и специально созданными для ее разработки и реализации институтами в решении конкретных задач политической борьбы. С этой точки зрения, элементы исторической политики присутствуют в тактике всех политических партий и общественных движений. Однако идеологически именно на почве национализма достигается руководство со стороны общественных элит социально разнородными и раздираемыми взаимными противоречиями общественными слоями. В дискуссии также отмечалось, что историческая политика имеет как внутреннюю, так и внешнеполитическую составляющую, поскольку она призвана служить укреплению позиций государства на международной арене.

Как отметила в дискуссии И. С. Яжборовская (Москва), выдвинутые Л. С. Лыкошиной тезисы и высказанные оппонентами замечания имеют особое значение для России, поскольку объективное содержание "исторической политики", хотя и в специфических для современной России формах, присутствуют и в нашей стране. Можно не принимать логики польских адептов "исторической политики", однако необходимо признать объективную политическую реальность и достичь взаимопонимания, суметь "наложить разные матрицы одну на другую". Путь к этому лежит через научную верификацию элементов

стр. 110

и структур исторического сознания, только таким образом можно преодолеть мифологемы исторической памяти. О. С. Каштанова подчеркнула, что способом преодоления мифов и свойственных "исторической политике" искажений могут стать фундаментальные историографические исследования важнейших проблем, в частности по историографии Январского восстания, о чем свидетельствует и дискуссия на конференции. С. М. Фалькович вернулась к проблеме "понимания" применительно к "исторической политике" и добавила: вопрос состоит в том, чтобы "понимание" не вступило в противоречие с научной объективностью и принципиальностью в отстаивании собственной позиции исследователя и позиции российской исторической школы. Следует подчеркнуть, что в области изучения истории Январского восстания Институт славяноведения РАН имеет международно признанный приоритет. Исследования в этой области сотрудников института сопоставимы только с потенциалом, накопленным польскими историками. Б. В. Носов (Москва) высказал мысль, что историческая память не противоречит научным представлениям об историческом прошлом и научному мировоззрению в целом. Для корректировки мифологических представлений исторической памяти необходимо развитие конкретно-исторических исследований в целом, и по истории Январского восстания 1863 г. в частности. Л. Заштовт (Варшава) остановился на проблеме двойственности исторического процесса, для которого характерно как объективное содержание, так и субъективная составляющая, обусловленная деятельностью людей как субъектов исторического процесса. Субъективность последнего приводит к тому, что в истории возникает, по меньшей мере, "две правды". Применительно к истории восстания 1863 г. это "правда повстанцев" и "правда противостоявшей им Российской империи". Такая упрощенная схема иллюстрирует тезис о том, что всякое историческое знание складывается из комплекса интерпретаций, материал для которых дают исторические исследования. "Историческая политика", таким образом, есть ни что иное, как подчиненная политическим целям интерпретация исторического процесса. Это явление универсальное, повсеместное и собственно никогда "исторической политикой" не называвшееся. "Историческая политика" в понимании ПИС нечто иное. Цель партии состоит в том, чтобы монополизировать историческую память народа, сделать ее партийной. Однако в настоящее время это, во-первых, нереально, а во-вторых, политически опасно. Ощущение этой политической опасности и порождает критику подобной политики ПИС как внутри Польши, так и за ее пределами. Вместе с тем следует подчеркнуть, что историки, принадлежащие к этому направлению, например А. Новак и другие, как специалисты-исследователи заслуживают полного доверия и уважения, это люди с открытым к дискуссии и к восприятию чужого мнения мышлением, на общественном поприще они выступают как современные ориентированные на гуманистические цели динамичные политики.

Следующий рассмотренный на конференции проблемный комплекс был посвящен конкретно-историческим исследованиям эпохи Польского восстания 1863 - 1864 гг. Периоду 1860 - 1870 гг. были посвящены доклады Б. В. Носова, С. М. Фалькович и А. П. Шевырева. Их общей чертой стал тезис о тесной связи истории России и Польши эпохи великих реформ. По мнению Б. В. Носова, главным мотивом вооруженного выступления польской шляхты было ее решительное противодействие любым переменам помимо ее воли, тем более вводимых по постановлению российского правительства. Отмена крепостного права в России с условием наделения крестьян землей стала непосредственным толчком к восстанию в Польше. Таким образом, кризис в России и кризис в Царстве Польском представлял собой единое целое, а его проявления не могут рассматриваться изолированно. Докладчик высказал мысль, что радикальное повстанческое направление было относительно немногочисленным и ни коим образом было бы не в силах реализовать планы подготовки восстания без сочувствия, без материального и личного участия широких кругов шляхты, обладавших материальными и людскими ресурсами и составлявших, скорее, социальную базу "белых", нежели "красных". Только на этой основе могла бы реализоваться программа дворянской революционности, заложенная в основе повстанческих планов и замыслов. С. М. Фалькович отметила, что концепция "русского социализма" А. И. Герцена и другие

стр. 111

"утопические" теории русских революционеров-демократов не пользовались поддержкой и не имели аналогов в польской повстанческой среде накануне и в период восстания, за исключением поляков, участвовавших непосредственно в российских революционных организациях. Идейные, политические и личные связи и контакты польских и русских революционеров не сопровождались каким-либо организационным объединением. О связях политических и реформаторских процессов в России и в Царстве Польском говорил и А. П. Шевырев, обратившись к вопросу о роли Польши в стратегии и тактике российской либеральной бюрократии в 1860-е годы. По его словам, отъезд великого князя Константина Николаевича был связан с его далеко идущими планами "сыграть роль вице-короля" и "найти согласие с просвещенной польской аристократией". Царство Польское, в частности и в силу польских конституционных традиций, представлялось ему удобным полем для либеральных реформ. Таким образом, в представлении одной из наиболее влиятельных фуппировок чиновничьей элиты России, Царство Польское представляло собой отнюдь не просто мятежную окраину империи, а один из наиболее важных субъектов общегосударственной политики России.

Важное место на конференции принадлежало анализу политических, общественных и культурных связей России и Польши в XIX в. в целом. Доклад К. С. Чернова (Москва) был посвящен традициям русского и польского конституционализма первой половины XIX в. В ходе дискуссии сформировалось мнение об общем векторе модернизации общественных структур и в России, и в Польше, при всем различии политической культуры в обеих странах. При этом и докладчик, и выступавшие в ходе обсуждения согласились, что исторически определенные различия в политической культуре дворянства послужили одной из причин, приведших к польским восстаниям. Анализ вопросов историко-правового характера был продолжен в докладе И. В. Ружицкой (Москва) "Правовая реформа в Царстве Польском и восстание 1863 г.: крушение замысла". По мнению докладчицы, задуманная реформа оказалась неосуществимой из-за несовместимости систем русского и польского права, из-за желания властей Польши сохранить особый статус администрации Царства по отношению к центральным властям в Петербурге, наконец, из-за сопротивления польской шляхты. В итоге возникшие правовые коллизии усугубили кризисные тенденции и внесли свою лепту в созревание будущего восстания.

Отмеченные вопросы получили дальнейшее рассмотрение в докладе Л. П. Марией (Москва) "Проблемы финансовой автономии Царства Польского и Январское восстание 1863 г.". По ее словам, подавление восстания 1830 - 1831 гг. привело к утрате относительно независимыми финансовыми институтами Царства своих былых привилегий. Попытка Александра II соблюсти баланс интересов, предпринятая в контексте общеимперского реформаторского процесса, не удалась. Российские реформаторы 1860 - 1870-х годов, констатировала Л. П. Марией, не обратили должного внимания на существовавший в Царстве Польском эффективный контроль за простой и недорогой системой составления и исполнения бюджета. Связь между потерей финансовой самостоятельности Царства Польского и восстанием 1863 г., по словам докладчицы, на первый взгляд не столь очевидна. Экономические, в том числе и финансовые, причины редко когда являются доминирующими во времена вооруженных выступлений, главная цель которых - национальная независимость. Однако финансовые проекты повстанческого Национального правительства, позволяют говорить о том, что введение национальной подати, организация частных и национальных займов, проекты выпуска национальной монеты должны были не только обеспечить потребности вооруженного восстания, но и являлись необходимым атрибутом независимости, которую с оружием в руках пытались завоевать участники событий 1863 и 1864 гг.

Особое место среди докладов, посвященных полувековому периоду после восстания 1863 г. принадлежит докладу И. Шиллер-Валицкой (Варшава), о влиянии Январского восстания на состояние университетского образования в Царстве Польском. Политика царских властей, после подавления Январского восстания, направленная на "русификацию" Польши как на способ преодоления угрозы восстаний в будущем, выражалась в

стр. 112

разнообразных мерах и встречала разные формы сопротивления со стороны польского общества. Перед лицом угрозы закрытия Варшавского университета и в виду политики царских властей и Министерства народного просвещения в Петербурге, направленной на превращение его в "русский университет", польское университетское сообщество должно было выработать способы противодействия подобным мерам, чтобы сохранить польское университетское образование в Царстве Польском. Проводниками политики имперских властей в университете были работавшие там профессора, исповедовавшие панславистские воззрения. Официальная линия русских панславистов в отношении Польши основывалась на утверждении о "существовании в поляках двух душ - славянской и латинской" (католической). Наличие "славянской души" делало идеологически допустимой сотрудничество с поляками, особенно в условиях нарастания российско-германских противоречий. Это порождало и ответную реакцию -русофильские настроения в польском обществе и, особенно, в среде польской интеллигенции. Они получили широкое распространение во время Славянского съезда. Отмеченные тенденции нашли отражение в научно-педагогической концепции Варшавского университета, существенно повлияв на нее. Идея славянской взаимности позволила сохранить университет как центр польского образования и культуры, способствовала ее развитию, благодаря взаимодействию с российской культурой. В связи с этим в польских университетских кругах возникла даже идея создания в Варшаве общеславянского университета. Последний тезис докладчицы получил существенное развитие в дискуссии, в которой отмечалось, что в этом нашло выражение не только стремление польских интеллектуальных элит, опираясь на неославистские воззрения, развивать систему университетского образования в Польше, но и их желание утвердить собственное влияние и интеллектуальное лидерство в странах Центральной и Восточной Европы, по отношению к которым Польша должна была бы выступить в качестве объединительного центра. Эта концепция, зародившись еще на исходе XIX в., оказалась востребована в 1920 - 1930-е годы и приобретает все большее значение в наши дни.

Доклад И. Шиллер-Валицкой открыл, таким образом, еще один проблемный комплекс, посвященный вопросам бытования и взаимодействия в России и Польше идеологии славянской взаимности (в среде панславистов, славянофилов и неославистов). К этому же комплексу примыкали и проблемы восприятия "польского вопроса" в зарубежных славянских странах и народами Центральной и Юго-Восточной Европы. Доклады по названным проблемам были сделаны Ч. Б. Желицки (Москва), Л. А. Кирилиной (Москва), И. В. Чуркиной (Москва). В упомянутых докладах и в дискуссии была проанализирована роль Польского восстания 1863 - 1864 гг. в развитии революционного и национально-освободительного движения в Европе, в котором польским революционерам и представителям зарубежной польской эмиграции принадлежала исключительно важная роль. "Польский вопрос" и уроки восстания 1863 г. имели также немаловажное значение для выработки стратегии и тактики зарубежных славян в борьбе за решение своих национальных проблем.

Еще один важный проблемный комплекс, ставший предметом рассмотрения на конференции, был посвящен научному сотрудничеству российских и польских ученых, связанному с историей восстания 1863 - 1864 гг. На научном поприще уникальный феномен представляли собой поляки, участники восстания - исследователи Сибири. Им был посвящен доклад З. Вуйцика (Варшава). Большинство из них не сражались непосредственно в рядах повстанцев с оружием в руках. В сибирской ссылке они оказались по обвинению "в сочувствии" или "в косвенной причастности к бунту". Однако именно там сформировались их судьбы как ученых, а многие из них вернулись после отбытия наказания в Сибирь добровольно. Имена этих людей широко известны в российской и польской науке.

И все же центральное место на нынешней конференции было посвящено объединившим свои усилия в 1950 - 1970-е годы людям российской и польской науки - исследователям и публикаторам исторических источников восстания 1863 г. Им были посвящены

стр. 113

доклады Я. Шумского (Варшава), Л. Заштовта (Варшава), З. Ромека, Л. Е. Горизонтова. Я. Шумский посвятил доклад роли ЦК КПСС в организации сотрудничества советских и польских историков в конце 1940-х - в начале 1960-х годов, в первую очередь в области изучения Январского восстания. Докладчик указал на ряд проявлений всестороннего идеологического и политического контроля над исторической наукой. Вместе с тем он сочетался с объективными потребностями развития исторического знания. Так, по мнению советских партийных руководителей, наиболее приоритетными темами сотрудничества могли бы быть Первая российская революция 1905 - 1907 гг. или сравнительный анализ опыта социалистического строительства в СССР и ПНР. Однако, принимая во внимание аргументы ученых, ЦК КПСС поддержал программу исследований и публикаций по истории восстания, причем эта поддержка прошла несколько этапов: от простого "отмечания столетия" - к долговременной программе фундаментального сотрудничества. Решающую роль в этом решении сыграла позиция историков Т. Мантойфеля, С. Кеневича, П. Н. Третьякова, И. А. Хренова, И. С. Миллера, В. А. Дьякова. Особо остановился Шумский на приезде в 1956 г. в Польшу делегации советских историков. Этот визит был непосредственно связан с переоценкой официальных концепций исторической науки в ПНР и СССР после XX съезда КПСС и в условиях кризиса 1956 г. в Польше. Примечательно, что и в этом случае партийное руководство прислушалось к мнению ученых. Разумеется, официальная концепция осталась в рамках "марксистско-ленинских" канонов, однако в своем существенном основании она носила строго научный характер. Главное же состояло в том, что совместная работа историков СССР и ПНР над фундаментальной публикацией документов по истории восстания 1863 г. была закреплена в соглашении между Институтом славяноведения АН СССР и Институтом истории ПАН. Примечательно, что именно во время вышеупомянутого визита историками была высказана мысль об образовании комиссии историков двух стран, реализованная, правда, спустя девять лет, в 1965 г. Тема роли выдающихся российских и польских ученых в развитии сотрудничества в изучении Польского восстания, их творческого пути и судьбы в науке получила развитие в докладе Л. Заштовта (Варшава), посвященном Давиду Файнхаузу. В межвоенный период он учился и работал в Вильно, после Второй мировой войны в советской Литве был одним из виднейших знатоков литовских архивов польского происхождения, архивов, отразивших не только историю Литвы, но и Белоруссии и Украины. До Файнхауза, отметил Л. Заштовт, проблема восстания 1863 г. в Литве изучалась главным образом на основе воспоминаний современников и краеведческой литературы. Он же впервые ввел в научный оборот ценнейший архивный материал. В концепции Файнхауза восстание 1863 г. носило общенародный характер. Согласно его воззрениям, распространение среди нешляхетского населения польской культуры способствовало становлению литовской и белорусской наций. Само же Январское восстание, по его мнению, стало могилой шляхетской Речи Посполитой. В этом воззрения Файнхауза сближались с точкой зрения Ипполита Грынвассера. Судьба самого Файнхауза сложилась достаточно непросто. В Литве по его адресу раздавались упреки в "польском национализме", из-за чего он был вынужден покинуть родину и переселиться в Польшу. События 1968 г. в ПНР и антисемитские настроения стали причиной новой эмиграции и переезда в США, где Файнхаус провел последние годы жизни. До последних дней он публиковал работы по истории Литвы, будучи в собственных глазах и во мнении коллег одним из "старолитвинов".

Подводя итоги работы конференции в ходе общей дискуссии, Л. Заштовт и Б. В. Носов отметили, что заслушанные доклады и развернувшаяся дискуссия проходили в творческой, доброжелательной, товарищеской атмосфере, характерной для работы Комиссии историков России и Польши. Они подчеркнули, что исследование проблем истории восстания 1863 г. позволило рассмотреть принципиальные вопросы истории России и Польши XIX в., запечатленные в исторической памяти народов и ставшие предметом научного анализа в исторической науке.


Новые статьи на library.by:
ИСТОРИЯ РОССИИ:
Комментируем публикацию: РОССИЙСКО-ПОЛЬСКАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ "ПОЛЬСКОЕ ЯНВАРСКОЕ ВОССТАНИЕ 1863 ГОДА И ИСТОРИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ РОССИИ И ПОЛЬШИ (К 150-ЛЕТИЮ ВОССТАНИЯ)". МОСКВА 3-5 СЕНТЯБРЯ 2013 г.

© Б. В. Носов () Источник: Славяноведение, № 5, 31 октября 2014 Страницы 105-114

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ИСТОРИЯ РОССИИ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.