Замкнутый круг российской историографии коллективизации крестьянства

Актуальные публикации по вопросам истории России.

NEW ИСТОРИЯ РОССИИ


ИСТОРИЯ РОССИИ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ИСТОРИЯ РОССИИ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему Замкнутый круг российской историографии коллективизации крестьянства. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2020-02-25
Источник: Вопросы истории, № 3, Март 2014, C. 154-171

Сегодня среди специалистов по истории российского крестьянства обсуждается проблема зависимости современной историографии от источниковой базы и исследовательских практик, сложившихся еще в советской исторической науке. Зависимость от прежней исследовательской традиции можно увидеть и в изучении коллективизации. И дело здесь отнюдь не в косности отечественного сообщества историков-аграрников. Напротив, попытки глобального пересмотра подходов в изучении коллективизации предпринимались неоднократно. В советские времена такие повороты были чреваты организационными последствиями, как это произошло в случае с неизданным двухтомником под редакцией В. П. Данилова1. В итоге подобных ревизий исследовательские оценки значительно изменялись (иногда на противоположные), несмотря на это историография неизменно возвращалась в уже устоявшееся русло. Все это делает актуальным анализ эволюции концептуального осмысления этой проблемы. На наш взгляд, отечественная историография коллективизации в своем развитии балансирует между двумя инструментально-теоретическими моделями ее изучения, которые условно могут быть названы субъективистской и объективистской. Субъективистская модель предполагает рассмотрение исторических процессов посредством анализа деятельности того или иного абстрактного исторического персонажа: будь-то партия или государство. Объективистская представляет эти же процессы, как самодетерминирующуюся реальность. В силу поставленной задачи в настоящей работе историография коллективизации рассмотрена автором, как череда сменяющих друг друга исследовательских программ.

 

В современной исторической науке принято выделять три основных этапа изучения коллективизации: 1) с 1930-х - до середины 1950-х гг.; 2) с середины 1950-х - до конца 1980-х гг.; 3) с конца 1980-х гг. - по наши дни.

 

Первое направление в изучении событий коллективизации сформировалось непосредственно в 1930-е годы. Оно вытекало из практических решений партии и было идейно оформлено в "Кратком курсе истории ВКП(б)". Сегодня хорошо известно о том огромном значении, которое придавал этому учебнику И. В. Сталин, являвшийся одним из основных авторов и редакторов книги2. Разумеется, в ходе подготовки "Краткого курса" Сталина мало волновали собственно научные задачи. По мысли создателя, эта книга должна была стать одновременно аргументированным обоснованием его политической позиции на различных этапах восхождения к вершинам власти и прямым доказательством правильности принимаемых тогда решений. Все это не

 

 

Кедров Николай Геннадьевич - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Музея С. М. Кирова. Санкт-Петербург.

 
стр. 154

 

способствовало поискам истины, тем не менее, в силу особенностей политического режима в СССР, "Краткий курс" стал подлинной научной программой для последующих исторических исследований.

 

В вопросе о коллективизации для Сталина, конечно же, было важно, с одной стороны, подчеркнуть свою идейную преемственность по отношению к В. И. Ленину, с другой стороны, отразить свой вклад в развитие его идей. Поэтому в качестве основоположника идеи коллективизации "Краткий курс" называл Ленина. Его кооперативный план "построения социализма путем вовлечения крестьян в дело социалистического строительства" стал теоретической базой для создания колхозов. Однако, согласно учебнику, Сталин применил ленинские идеи в принципиально новых условиях "стабилизации капитализма" и для решения новой задачи "построения социализма в одной стране"3.

 

Разумеется, не менее важным для Сталина было размежеваться со своими политическими противниками. Тем более, что в вопросе о коллективизации он не всегда занимал однозначную позицию. Несколько ранее, в 1924 г., на этапе борьбы с Л. Д. Троцким, Сталин доказывал перспективность "домашней системы государственно-социалистического производства"4. Теперь же, переняв и применив многие идеи "левых", Сталин стремился дискредитировать их. Согласно "Краткому курсу": "На словах ... они высказывались за колхозы и даже обвиняли ЦК в том, что он ведет коллективизацию недостаточно быстрым темпом, а на деле они издевались над политикой вовлечения крестьян в социалистическое строительство...". Далее по тексту "Краткого курса" и вовсе ставился знак равно между Троцким, Зиновьевым, Каменевым, Бухариным и Рыковым. Рассказывая о "правом уклоне", "Краткий курс" сообщал, что "бухаринцы" от представителей "троцкистско-зиновьевского блока" отличались лишь формально. Если последние прятали "свою капитулянтскую сущность" за "крикливо-революционными фразами о "перманентной революции"", то первые выступали в поддержку кулачества "открыто, без прикрас, без маски"5. Внутрипартийная борьба связывалась в "Кратком курсе" с положением в деревне. Из этого вытекало сталинское объяснение необходимости коллективизации: агитация "троцкистов" и "бухаринцев" находила активную поддержку среди кулаков, которые отказывались продавать излишки хлеба государству и применяли иные формы "классовой борьбы". В результате армия и города оказались перед угрозой голода. Таким образом, "Краткий курс" изначально связывал деревню с нуждами советского государства. В условиях хлебозаготовительного кризиса власть оказалась в ситуации выбора: "либо перейти на крупное капиталистическое производство", "либо стать на путь объединения мелких крестьянских хозяйств в крупные социалистические хозяйства"6. Разумеется, выбор представлялся вполне очевидным. Осуществление коллективизации, таким образом, оказывалось предопределено необходимостью построения социализма в СССР. Однако сам вопрос о возможных альтернативах коллективизации, вытекавший из спора Сталина со своими идейными оппонентами, впоследствии стал важной исторической проблемой, обсуждение которой активно продолжается вплоть до сего дня.

 

Собственно событиям коллективизации в "Кратком курсе" отведено весьма значительное место. В частности, этой теме была посвящена почти вся XI глава учебника. Развитие процесса коллективизации рассматривалось авторами "Краткого курса" по следующей схеме. Подъем промышленности в ходе индустриализации привел к массовому поступлению тракторов и других сельскохозяйственных машин в деревню. Знакомство крестьян с работой новой техники в совхозах и МТС способствовало росту колхозного движения, которое отныне приобрело массовый характер. Соответственно, сплошная коллективизация потребовала нового землеустройства, перехода в пользование колхозов земель, которые ранее принадлежали кулакам. Эта необходимость стала причиной перехода от политики ограничения кулачества к политике его "ликвидации как класса". В целом Сталин крайне высоко оценил коллективизацию. "Краткий курс" утверждал: "это был глубочайший революционный переворот, скачек из старого качественного состояния общества в новое качественное состояние, равнозначный по своим последствиям революционному перевороту 1917 года". Такая трактовка весьма рельефно подчеркивала историческую роль самого Сталина. Исходя из этого тезиса получалось, что если Ленин

 
стр. 155

 

подготовил и совершил Октябрьскую революцию, то Сталин осуществил не меньший "революционный переворот" на пути к социализму. В силу этого "Краткий курс" подчеркивал организованный, планомерный характер коллективизации. "Своеобразие этой революции состояло в том, что она произведена сверху, по инициативе государственной власти" - говорится в "Кратком курсе"7. И действительно, согласно учебнику, именно государство осуществляло индустриализацию страны, дало деревне технику, именно XV съезд партии выносил решение о коллективизации, именно власть организовала наступление крестьянства на кулачество. Сама сплошная коллективизация и раскулачивание проходили по тщательно разработанному с учетом региональных особенностей плану, изложенному в постановлении ЦК ВКП(б) "О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству" от 5 января 1930 года. Таким образом, коллективизации в "Кратком курсе" рассматривалась сквозь призму политики партии по отношению к крестьянству.

 

Планомерный характер процесса коллективизации проявился даже в трактовке сюжета о "перегибах". Текст учебника содержал строгий по-сталински дидактически выверенный реестр "искажений партийной линии" в вопросе коллективизации. К числу "перегибов" "Краткий курс" относил четыре вида нарушений: 1) нарушение принципа добровольности при создании колхозов; 2) замена объяснения основ коллективизации бюрократическим подходом; 3) "перетаскивание" коллективных хозяйств через артель к коммуне; 4) форсирование темпов коллективизации8. Конечно же, реакцию крестьянства на эти "извращения" "Краткий курс" излагал предвзято. Согласно учебнику, "перегибами" воспользовались кулаки, дабы "озлобить крестьянство и вызвать мятежи против советской власти". Размах крестьянского протеста в тексте учебника минимизировался и ограничивался хронологически и территориально: второй половиной февраля 1930 г. и "некоторыми районами". Вместе с тем, интересно отметить, что объясняя этот сюжет, Сталин не счел возможным использовать свой излюбленный логический аргумент, объяснив неудачи происками "троцкистов" и "бухаринцев". Такая трактовка появилась лишь в последующей литературе. В самом же "Кратком курсе" перегибы - это ошибки партийных работников на местах. Сложно в данном случае судить о мотивах вождя. Однако понимание перегибов всего лишь как "искажений партийной линии" еще раз подчеркивало правильность сталинского курса и управляемость процесса коллективизации. Высвечивала такая трактовка и личную роль Сталина, статьи которого "Головокружение от успехов" и "Ответ товарищам колхозникам" стали, согласно "Краткому курсу", основой для исправления ошибок и закрепили "успехи колхозного движения".

 

Изложение последующей истории деревни на страницах "Краткого курса" имело характер победных реляций. Повествование в оставшейся части учебника концентрировалось, главным образом, вокруг задачи "организационно-хозяйственное укрепление колхозов". Ответом ЦК партии на организационную слабость коллективных хозяйств и враждебные действия кулачества, проникшего в колхозы, стало решение о создании политических отделов при МТС, которые, согласно "Краткому курсу", сыграли важнейшую роль в деле укрепления колхозных кадров. Призыв Сталина на Всесоюзном съезде колхозников-ударников "сделать всех колхозников зажиточными, а колхозы большевистскими" был успешно претворен в жизнь. Как следствие в учебнике превозносились достижения советского сельского хозяйства, среди которых назывались увеличение посевной площади и производства зерновых, преодоление бедности и необеспеченности в деревне, уничтожение "эксплуатации человека человеком".

 

В целом же "Краткий курс" парадоксальным образом пытался соединить две, казалось бы, противоположные идеи. С одной стороны, он говорил об исторической неизбежности, предопределенности построения социалистического общества в СССР, с другой - настаивал на необходимости борьбы Коммунистической партии за осуществление этой великой задачи. С точки зрения создателей, вторая идея оказалась явно более приоритетной. Неслучайно один из современных авторов указывал, что "социально-психологический мир "Краткого курса" есть мир борьбы"9. Эта идея не только более рельефно высвечивала роль самого "вождя", она также служила оправданием тех жертв и потерь, которые пришлось понести стране. В результате субъективистское объяснение событий коллективизации в "Кратком курсе" явно преобладало над объективистским. Логика причинно-следственных связей и факторы, объясняющие

 
стр. 156

 

события коллективизации, в большинстве своем носили социально-политический характер. Такая трактовка осталась неизменной и для других работ о коллективизации данного историографического этапа. Исторические сочинения Г. Овсянникова, М. Смирнова, Б. Абрамова М. Краева в теоретическом отношении не внесли ничего нового в изучение коллективизации10. Конечно же, они оперировали несколько большим фактическим материалом, однако приводимые данные не давали повода усомниться в верности сталинских оценок. Ко всему прочему их сочинения отличались еще большей апологетикой в адрес "вождя". Поэтому можно согласиться с мнением В. П. Данилова, несколько позже охарактеризовавшего эти работы следующим образом: "В известной степени они были обязаны своим появлением 20-летнему юбилею революционного поворота в жизни советского крестьянства. Их содержание сводилось к комментированию положений "Краткого курса истории ВКП(б)", к их подтверждению и иллюстрированию отдельными примерами"11.

 

Середина 1950-х гг. стала важным рубежом в изучении истории советского общества, в том числе и отечественной аграрной истории. Интерес к ней был обусловлен рядом общих посылок. Начавшееся обличение "культа личности" Сталина, разумеется, имело ограниченные масштабы и не предполагало малейших сомнений в правильности курса партии на построение социалистического общества. Тем не менее, эта идейно политическая установка нового руководства страны ориентировала ученых на выяснение закономерностей исторического опыта СССР. Другой существенной посылкой были многочисленные и далеко не всегда успешные эксперименты Н. С. Хрущева в аграрной сфере. Они стимулировали изучение экономических проблем. Среди части советских экономистов и историков появился интерес к творчеству ученых-аграрников 1920-х годов12. Применение их научных методик значительно обогатило научный инструментарий исследователей деревни. В итоге аграрная тематика приобрела значение одного из важнейших сюжетов в структуре исследований, посвященных советской истории. Организационным центром изучения этих проблем стал Институт истории СССР Академии наук СССР, а научным форумом - созданный в 1958 г. Симпозиум по изучению аграрной истории Восточной Европы. На этой организационной основе сформировалось целое поколение отечественных историков-аграрников: В. П. Данилов, Ю. С. Кукушкин, Ю. А. Поляков, Ю. А. Мошков, И. Е. Зеленин, В. В. Кабанов, Н. А. Ивницкий, М. А. Вылцан, В. М. Селунская.

 

Происходящие в стране перемены имели не только организационное, но и идейное измерение. В 1954 г. в журнале "Коммунист" появилась статья М. Кима и Г. Голикова, критиковавшая отдельные работы предшествующего периода за "слабость теоретического мышления". В статье ставился ряд принципиально новых задач. Авторы отмечали необходимость изучения закономерностей общественного развития, экономической обусловленности явлений, творческой активности масс, взаимосвязи города и деревни13. Эти взгляды разделяли и некоторые молодые ученые-аграрники. Тенденция к объективизации в объяснении процессов коллективизации хорошо заметна в историографических статьях второй половины 1950-х - начала 1960-х гг., содержавших научную критику литературы, характерной для предшествующего этапа историографии советского крестьянства14. Еще более остро подобная критика звучала на различных конференциях, внутриинститутских обсуждениях, не говоря уже о кулуарном общении ученых.

 

Об этом можно судить по ряду выступлений Данилова. В 1955 г. на обсуждении статьи Кима и И. Б. Берхина, посвященной периодизации истории советского общества, Данилов, далеко не во всем соглашаясь с авторами, приветствовал саму попытку выйти из рамок, заданных периодизацией "Краткого курса". Он говорил: "Нельзя механистически переносить периодизацию истории политической надстройки, - а партия является составной частью политической надстройки, - на развитие, допустим, народного хозяйства или на культурное развитие, на историю национального развития и т.д.". В качестве достоинства обсуждаемой статьи Данилов отметил, что в основу периодизации были "положены, прежде всего, внутренние факторы общественного развития, те процессы и явления истории советского общества, в которых проявляется его сущность и его особенности"15. В другом случае, настаивая на необходимости изучения социально-экономической проблематики, ученый отмечал: "...вместо изучения исторических явлений как таковых, изучали все, что хочешь, кроме этих явлений. Изучали борьбу за кооперацию, изучали роль кооперации. Конечно, нужно изучать и борьбу, и роль, но надо изу-

 
стр. 157

 

чать само по себе данное историческое явление. Особенно это проявлялось раньше в изучении событий социально-экономической истории"16. Это был также откровенный упрек "Краткому курсу", который рассматривал историю СССР, как череду свершений Коммунистической партии.

 

В итоге в 1950-е гг. была сформирована новая научная программа исследований коллективизации. В ее основе лежал объяснительный механизм, нацеленный на выяснение объективных закономерностей истории советского общества. Стремление Данилова к ревизии подходов, заложенных "Кратким курсом истории ВКП(б)", сделало его лидером в формировании этой научной программы изучения советской деревни. Вместе с тем, по той же причине, он не подходил в качестве автора новой официальной концепции коллективизации. Именно поэтому, созданный в 1964 г. под его редакцией коллективный двухтомный труд так и не был опубликован. Тем не менее, власть явно нуждалась в заполнении этого идейного вакуума. Ведь коллективизация продолжала считаться одним из важнейших шагов на пути построения социализма в СССР. Задача обоснования коллективизации в новом идейно-политическом контексте в итоге была выполнена СП. Трапезниковым. Сегодня, учитывая тот факт, что Трапезников занимал видное место в аппарате ЦК КПСС, а также ряд частных моментов во взаимоотношениях с Даниловым, в научных кругах сложилась снисходительно-пренебрежительная оценка его научного творчества. Однако это - взгляд сквозь призму достижений последующей историографии. Двухтомник Трапезникова "Ленинизм и аграрно-крестьянский вопрос" стал первым в Советском Союзе обобщающим трудом, рассматривающим коллективизацию с точки зрения новой по отношению к "Краткому курсу" научной и идейно-политической линии17. И в этом отношении он просто не мог не повлиять на развитие советской историографии крестьянства.

 

Трапезников относился к более старшему нежели Данилов академическому поколению и свою научную деятельность на ниве изучения советского крестьянства начинал в духе "Краткого курса". Следует, однако, отдать ему должное - Трапезников хорошо чувствовал направление ветра политических перемен. Его первая крупная работа на тему коллективизации в плане оценок не значительно отличалась от других работ начала 1950-х годов18. Однако, уже в автореферате докторской диссертации, защищенной им в 1955 г., несмотря на очевидную концептуальную близость к монографии, исчезли практически все ссылки на Сталина, за исключением самых необходимых19. К моменту выхода "Ленинизма и аграрно-крестьянского вопроса" оценки коллективизации у Трапезникова претерпели значительные изменения.

 

Даже из названия его работы ясно, что особое значение в деле осуществления коллективизации придавалось В. И. Ленину и его идеям. Именно им был разработан "кооперативный план - научная основа социалистического преобразования деревни". Кооперация, таким образом, называлась главным промежуточным звеном на пути строительства социализма20. По мнению Трапезникова, уже в ленинском кооперативном плане были определены условия, необходимые для построения "фундамента социализма": союз рабочего класса и крестьянства, развитие социалистической индустрии, переход крестьянства на путь коллективного хозяйства, необходимость борьбы с классовыми врагами. Если исходить из этого перечня, то получалось, что все последующие процессы развития советского крестьянства были уже изначально предопределены Лениным. Сталин в этой трактовке оказывался и вовсе не у дел, его словно бы и не было. Разумеется, это было очень серьезное смещение акцентов. Значительные отличия присутствовали и в трактовке Трапезниковым собственно колхозного движения. Социально-экономические сдвиги на селе, по словам автора двухтомника, способствовали массовому переходу крестьян к крупному социалистическому производству. Он писал: "Все это свидетельствовало об активизации общественных сил, о пробуждении творческой инициативы, идущей снизу". "Революция сверху" в его концепции заменялась революционным переворотом внутри самого крестьянства. Последнему в системе аргументации Трапезникова способствовали две главные посылки. Во-первых, опыт деятельности крупных колхозов убеждал крестьян-единоличников в выгодности крупного производства. Во-вторых, начиналось сближение простых форм сельскохозяйственной кооперации с более высокой колхозной формой объединения крестьянских хозяйств21. Таким образом, интенции кооперативного плана Ленина в трапезниковской концепции коллективизации были реализованы самим крестьянством. Разумеется, не забыл

 
стр. 158

 

автор сказать и о роли партии: она и готовит колхозное движение, и направляет его, и руководит им. Однако в этой системе взглядов Коммунистическая партия превращалась из главного движущего механизма коллективизации в его руководящий центр, придававший этому процессу более организованный характер.

 

В трактовке Трапезниковым раскулачивания больших отличий от "Краткого курса" не заметно. А вот в вопросе о "перегибах" автор помимо объективных причин (отсталость деревни, успех индустриализации, новизна решаемой проблемы), называл и субъективную причину (Сталин дал неверные указания). Развитие советской деревни в 1930-е г. в двухтомнике в целом описывалось так же, как и в "Кратком курсе", как триумфальное шествие к социализму. В этой части появился, пожалуй, единственный принципиально новый вопрос о "трудовом перевоспитании" "экспроприированного кулачества", который, правда, подавался в духе описания благодеяний партии по отношению к бывшим угнетателям22. В целом концепция коллективизации Трапезникова носила компромиссный характер. Она пыталась непротиворечиво соединить идею руководящей роли партии с объективистскими интенциями новой научной программы. Казалось бы, Трапезников создал логичную схему коллективизации на основе перерастания кооперативных форм организации крестьянства в социалистические. Однако у концепции был весьма серьезный недостаток - теоретические построения Трапезникова расходились с реальными процессами развития села. Особенно очевидна слабость аргументации в трапезниковском двухтомнике при сравнении его с научными работами Данилова.

 

В год защиты Трапезниковым своего докторского сочинения состоялась и защита кандидатской диссертации Данилова23. В отличие от первой, она вызвала широкий научный резонанс. В последствии основные выводы диссертации в несколько отретушированной форме были повторены Даниловым в его монографии "Создание материально-технических предпосылок коллективизации сельского хозяйства в СССР"24. Данилов, как, наверное, и следовало историку-марксисту, в своем анализе причин коллективизации оттолкнулся от закона соответствия производственных отношений характеру производительных сил. Согласно этому теоретическому положению истоки коллективизации следовало искать, исходя из изменения характера средств производства в доколхозной деревне. Однако анализ реальных данных показал, что действительность не соответствовала этим теоретическим рамкам. Оказалось, что сельскохозяйственное производство накануне коллективизации носило примитивный, рутинный характер, а его производительной основой был ручной труд. Главным достижением 1920-х гг. в развитии технической основы крестьянских хозяйств стал процесс вытеснения сохи плугом. Уровень насыщения сложной техникой в нэповской деревне оставался незначительным. Так, к началу сплошной коллективизации в советской деревне было всего 34 943 трактора, а их удельный вес в энергетических ресурсах сельского хозяйства составлял всего 2,8%. С их помощью обрабатывалось не более 1% от площади посевов25.

 

Таким образом, материально-технической базы коллективизации к ее началу просто не существовало. Однако Данилов не остановился и на этом. Историк писал о том, что себестоимость тракторов советского производства оставалась сравнительно высокой. Но даже сбыт по ценам ниже себестоимости вызывал сложности с их реализацией. Для бедняков и середняков в виду маломощности их хозяйств покупка тракторов была просто нерациональной. Приобретение тракторов кулаками государство стремилось ограничить. Отсюда вытекали известные сложности в развитии советского тракторостроения. В результате в логике Данилова изучаемые факторы менялись местами. Получалось, что лишь осуществление коллективизации привело в итоге к созданию новых производительных сил в сельском хозяйстве. Бесспорно, что такая трактовка в определенном смысле расходилась не только с оценками, но и с самой логикой "Краткого курса". Некоторые авторы впоследствии пытаясь ее дезавуировать, говорили о том, что нет оснований отождествлять материально-технические посылки и материально-техническую базу коллективизации26. Тем не менее, точка зрения Данилова тогда фактически победила среди советских историков-аграрников.

 

Однако, вместе с тем нерешенным для Данилова остался главный вопрос его исследования. Ведь изучением материально-технической базы коллективизации ученый занялся отнюдь не с целью развенчания ошибочных положений "Краткого курса". Из выводов первой моногра-

 
стр. 159

 

фии вытекала новая исследовательская задача. Если не материально-техническая база, то что же тогда являлось объективной предпосылкой процесса социалистического преобразования - кооперация, опыт колхозов, классовая борьба в деревне? Ответа на этот вопрос от Данилова требовала, прежде всего, теоретическая рамка его исследовательской программы. С этой целью в 1960-е - 1970-е гг. Данилов занялся изучением различных аспектов социальной инфраструктуры доколхозной деревни. Итогом работы ученого в этом направлении стали две книги, которые можно считать вершиной советской аграрной историографии27.

 

Проанализировав колоссальный эмпирический материал, ученый пришел к выводу, что кооперация в 1920-е гг. отнюдь не вела крестьян к формированию колхозов, а, напротив, "способствовала укреплению семейно-индивидуалистического хозяйства". Для бедняков она служила возможностью поднять свое хозяйство до середняцкого уровня, а для части середняков и кулаков и вовсе была одним из источников капиталистического накопления. Даже в товариществах по совместной обработке земли кооперация, по мнению Данилова, носила полусоциалистический характер, ибо в этом "дуалистическом организме", важнейшей для жителя села частью оставался крестьянский двор. В полной мере социалистической формой объединения крестьян можно было считать только колхозы. Но большинство колхозов были мелкими (в 1929 г. на один колхоз приходилось 17,4 крестьянских дворов), а их суммарные показатели в экономической жизни деревни - чрезвычайно малы. В 1929 г. колхозами обрабатывалось 3,5% посевных площадей, а их удельный вес в сельскохозяйственном производстве равнялся 3,8% (вместе с совхозами 5,6%). Социальное расслоение в доколхозной деревне носило раннекапиталистический характер. Характеризуя социальный строй доколхозной деревни, Данилов писал: "В общей совокупности социальных связей и отношений доколхозной деревни при огромном преобладании мелкотоварного уклада, получил известное развитие и уклад частнокапиталистический, особенно в рыночной сфере, где и начались массовые схватки между силами старого и нового, между капитализмом и социализмом. Однако и те, и другие отношения в деревне 1920-х годов носили первоначальный, ранний, неразвитой характер, соединялись и переплетались с отношениями добуржуазными, натуральными, патриархальными"28.

 

Проделанная работа позволяла Данилову с сарказмом смотреть на построения Трапезникова, однако основной вопрос даниловской научной программы так и остался не решен. По-видимому, по мере работы над этой темой Данилов все больше убеждался в том, что коллективизация и вовсе не имела каких-либо объективных предпосылок, что ее реальные причины лежали вне мира деревни и задавались потребностью советского государства в использовании экономических и человеческих ресурсов деревни для осуществления индустриализации и иных задач. Во всяком случае, это объясняет то, почему безупречный ученый, потративший большую часть своей академической карьеры на поиск экономических и социальных предпосылок коллективизации, в 1990-е гг., когда открылась возможность свободы слова, заявил об "антисоциальности сталинизма"29. Разумеется, открыто в советской научной печати эта мысль прозвучать не могла. Отсюда выростала знаменитая даниловская "многоликая фигура умолчания"30. Об этом полемическом приеме Данилов знал очень многое. С фигурой умолчания в исторической науке ученый вел непримиримую борьбу, но одновременно сам был вынужден ее использовать.

 

Бесспорно, что аграрная историография 1960-х - 1980-х гг. сделала значительный шаг вперед в сравнении с работами предшествующего периода. В ряде специальных исследований более детально были проанализированы ход коллективизации и отдельные ее аспекты31. Литература, посвященная социалистическому преобразованию сельского хозяйства, пополнилась рядом региональных исследований32. В историографии крестьянства появился ряд новых сюжетов и трактовок. Обстоятельно было изучено социально-экономическое развитие деревни. В исследовании самого процесса коллективизации значительно шире была рассмотрена тема крестьянского сопротивления, хотя как и прежде оно интерпретировалась как "классовая борьба". В ряде случаев в работах советских историков-аграрников предпринимались попытки переложить ответственность за "перегибы" с местных партийных работников на высшее руководство СССР. Значительно скромнее стали трактоваться успехи колхозного строя. Благодаря,

 
стр. 160

 

в первую очередь работам Ю. А. Мошкова, научной общественности стали известны данные о спаде сельскохозяйственного производства в СССР после коллективизации33.

 

В трудах историков появились разделы, посвященные развитию культурной инфраструктуры и быту колхозников. В 1980-е гг. была поставлена задача изучения духовного мира крестьянина, однако, она так и не успела вылиться в сколь-либо крупные работы34. Появилось значительное число историографических исследований35. Достижения историографии тех лет нашли отражение в коллективных обобщающих трудах по истории советского крестьянства36. В целом, однако, оценки коллективизации изменились не столь уж значительно. Уточнение различных аспектов ее осуществления неизбежно вело к более подробному анализу материалов партийных съездов, пленумов, конференций и практических мер по их осуществлению. Экономические сюжеты, как правило, рассматривались на основе статистики в рамках всего Советского Союза и по сути превращались в анализ аграрной политики советского государства и ее результатов. Даже ревизионистский пыл отдельных исследователей, стремящихся к пересмотру сталинского наследия, концентрировал внимание научной аудитории вокруг прежних сюжетов. К тому же, политический курс власти с конца 1960-х гг. приобрел охранительный характер, и стремление к переоценке тех или иных вопросов вскоре стало вовсе невозможным. В итоге теоретические посылки исследовательской программы 1950-х гг. так и не были реализованы в полной мере. Коллективизация, как и прежде, изучалась через призму государственной политики, а истории собственно деревни в этой схеме отводилось весьма скромное место. Попытки объективации этого подхода имели ограниченные результаты.

 

Перестройка принесла долгожданную в кругах историков-аграрников свободу слова. Интеллектуальный восторг от соприкосновения ученого с истиной чувствовался в небольшой заметке Ч. Э. Сымоновича, сделанной им по итогам заседания очередной сессии Симпозиума. "Что узнали мы нового о коллективизации? - писал Чеслав Эрастович - Детали процесса? Да, но это такие детали, о которых еще надо говорить снова и снова. Временное ослабление нажима на село весной 1930 г. было вызвано более 2 тыс. крестьянских выступлений с 800 тыс. участников! Более половины раскулаченных были тогда бедняками и середняками. Погибла в ссылке примерно одна треть раскулаченных. Хлебозаготовки 1931 - 1932 гг. составляли 56% сбора и превышали уровень продразверстки в 2 - 3 раза. Вывезенных за границу 110 млн. пудов хватило бы, чтобы спасти от голодной смерти многих. Хорошо, что на сессии прозвучали выводы очевидные, но давно не произносимые публично. Главной задачей коллективизации было создание механизма извлечения из деревни продукции сельского хозяйства, аграрной основы системы. Главный довод - якобы нарастание военной угрозы. Главный метод - насилие. Главный итог - превращение крестьян в бесправных наемных работников на государственных землях. Фактически в государственных крепостных"37.

 

Понятно, что многие ученые наконец-то смогли сказать о наболевшем. Однако даже из этой небольшой заметки ясно, что основным направлением в переосмыслении событий коллективизации стало освещение преступлений сталинского режима против крестьянства. Научный поиск аграрников стимулировали также кризис советского сельского хозяйства и "исчезновение деревни". Причины этих явлений многие ученые видели в функционировании административно-командной системы. В литературе рубежа 1980 - 1990-х гг. подчеркивались бюрократические методы управления, неэквивалентный обмен между городом и деревней, отчуждение крестьян от результатов своего труда, ставшие характерными чертами колхозной жизни38. Сама тема коллективизации была предметом широкой общественной дискуссии, в ходе которой обсуждалась проблема необходимости экономической, политической и социальной целесообразности ее осуществления. Вместе с тем такая постановка вопросов неизбежно возвращала исследователей к анализу различных аспектов аграрной политики государства.

 

В 1990 г. с программной статьей "Коллективизация сельского хозяйства в СССР" выступил Данилов. В ней прозвучал ряд принципиально новых оценок сталинской "революции сверху". Автор подробно остановился на характеристике доколхозной деревни. Однако теперь Данилов рассуждал о необходимости коллективизации не с точки зрения объективных экономических законов марксистской теории, а исходя из хозяйственных нужд советского государства. Суммируя прежние наблюдения, ученый писал об ограниченности возможностей индивидуального

 
стр. 161

 

крестьянского хозяйства для экономического роста страны. Невозможной в тех условиях представлялась ему и эволюция деревни по "американскому" образцу. Хозяйственную перспективу, сопрягающую возможности эволюционного пути развития с потребностями экономического развития страны, ученый увидел в развитии кооперации. В ее новой трактовке Даниловым, представляется возможным увидеть эволюцию его взглядов. Если на рубеже 1970-х - 1980-х гг. он, подчеркивая включенность кооперации в систему хозяйственной жизни индивидуального крестьянского хозяйства, писал о ее "противоречивом" характере, то теперь увидел в ней столбовую дорогу к социализму. Однако, в пику советской официальной историографии предшествующего периода, утверждавшей, что этот путь и был реализован в Советском Союзе, Данилов оценивал кооперативный путь развития сельского хозяйства как нереализованную альтернативу сталинской коллективизации. Вообще концепция альтернатив стала важным элементом новой исследовательской программы. Предполагая идею управляемого, программированного хода исторического развития, она означала отказ от объективистского подхода в изучении коллективизации. Соответственно социально-экономические и политические факторы вновь менялись местами в когнитивной иерархии объяснительных схем этого исторического процесса. Политическим выразителем этой альтернативной программы решения аграрного вопроса, по мнению Данилова, был Н. И. Бухарин39. Его столкновение со Сталиным в ходе хлебозаготовительного кризиса 1927 - 1928 гг. и последующее поражение его группы в 1929 г., предопределили характер дальнейшего осуществления коллективизации. При этом конкретные формы последней Данилов объяснил, исходя чуть ли не из личных качеств "вождя". "Вообще трудности по Сталину создавались врагами. И средства преодоления трудностей виделись ему в беспощадном уничтожении врагов..." - писал ученый40.

 

Сам "великий перелом" рассматривался Даниловым как административная акция власти. Справедливости ради надо отметить, что в 1990 г. историк еще не отрицал наличия социальной базы коллективизации. По его мнению, таковой являлась деревенская беднота и "сознательная часть середнячества". Однако роль этой социальной опоры в процессе коллективизации исследователем минимизировалась. Так, поскольку политическая верхушка, несмотря на отсутствие реальных предпосылок, стремилась осуществить переход к коллективному хозяйствованию в кратчайшие сроки, а местные работники действовали по принципу "лучше перегнуть, чем недогнуть", то активистам "великого перелома" в трактовке Данилова отводилось скромное место реципиента этой политики. Конечно, "без их активной поддержки ни коллективизация, ни ликвидация кулачества были бы просто невозможны, - писал он, - но и самый убежденный сторонник коллективного землевладения не мог понять и принять того разгула бюрократического насилия, который ворвался в деревню зимой 1929/30 гг."41. Из этого следовало, что государственное насилие, начиная с хлебозаготовительного кризиса 1927 - 1928 гг., являлось основным инструментом осуществления "великого перелома". "Чрезвычайщина" - насильственные методы коллективизации - стали в описании Данилова основной практикой сталинского режима в деревне. Это уже были не отдельные перегибы, как ранее утверждалось в советской историографии. Тем не менее, несмотря на это существенное отличие, такая трактовка коллективизации в определенном смысле являлась зеркальным отражением концепции "Краткого курса истории ВКП(б)". Разумеется, исследовательские оценки при этом значительно изменились. Добро и зло словно бы поменялись местами. В первом случае "усиление классовой борьбы кулачества" вынуждало партию идти на применение ответных репрессивных мер. Во втором случае насильственное государственное вмешательство в жизнь деревни порождало справедливое возмущение крестьян. С этого времени описание государственного насилия в деревне и крестьянского протеста против коллективизации также стали двумя важнейшими элементами новой исследовательской программы.

 

В отношении истории советской деревни 1930-х гг. Данилов был краток. Пожалуй, несколько большее внимание в его статье было уделено вопросу о голоде 1932 - 1933 гг., сюжету, который, по справедливому утверждению автора, ранее замалчивался в советской историографии. Главный вывод Данилова в этом вопросе заключался в том, что голод, нередко и ранее охватывавший российскую деревню, на этот раз носил организованный, рукотворный характер и был обусловлен практикой чрезмерных изъятий хлеба у крестьянства государством. Винов-

 
стр. 162

 

ными в многомиллионных жертвах Даниловым были признаны политические верхи СССР, а сам голод, он охарактеризовал "как самое тяжелое преступление сталинского руководства против народа". Завершение формирования колхозного строя было изложено Даниловым конспективно и фактически превратилось в перечисление задач, стоящих перед исследователями. К числу актуальных вопросов им были отнесены: создание и деятельность политотделов МТС, огосударствление колхозов, система государственной эксплуатации деревни, юридические ограничения крестьянства42. Из этого перечня видно, что основными сюжетами исторического переосмысления должны были стать различные аспекты взаимодействия государства и крестьянства. В целом же статья Данилова являла собой торжество субъективистского объяснительного механизма. Объективизации темы могло способствовать обращение российских историков к новым архивным источникам и творчеству зарубежных коллег. Тем не менее, этого так и не произошло.

 

Архивная революция принесла свои плоды, оказавшие существенное влияние на развитие отечественной аграрной историографии. К их числу, в первую очередь, следует отнести издание по инициативе Данилова двух фундаментальных документальных серий: "Трагедия советской деревни" и "Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД". Особенно важное значение для изучения сталинской "революции сверху" имеет первое издание. В общем предисловии к серии составители очень широко аттестовали свои намерения: "При отборе документов для публикации мы планируем сочетать материалы, отображающие роль центрального руководства в проведении коллективизации с материалами о местных процессах, крестьянской реакции, сельских традициях, экономических и экологических факторах. Оба подхода важны для понимания судеб советской деревни в правление Сталина". В такой формулировке основная задача публикации выглядит почти всеохватывающей. Однако анализ типо-видового состава документов, включенных в сборники, убеждает в том, что предпочтение все же было отдано одному из двух означенных выше подходов. Преобладающую часть публикуемых источников составляла делопроизводственная документация органов власти. В результате по изданным документальным сборникам "Трагедия советской деревни" действительно можно изучать историю коллективизации, но в силу специфики подборки такой взгляд обречен быть взглядом "сверху". Вероятно именно поэтому несколько далее по тексту вступительного слова, составители серии значительно уже, по отношению к изначальным намерениям, характеризовали репрезентативность публикуемых документов. "Материалы сборников позволяют проследить, во-первых, складывание и развитие новой политики в деревне на практическом уровне... во-вторых, и, конечно, это главное, материалы формируемых сборников показывают подлинную картину практики новой политики на местах на деревенском уровне, включая сопротивление крестьян", - указывали они43. Вторая документальная серия "Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД", представлявшая собой публикацию политических сводок о настроениях крестьянства, также концентрировала внимание научной общественности на вопросах взаимоотношения власти и крестьянства.

 

По-видимому знакомство с новыми источниками способствовало дальнейшей эволюции концепции коллективизации Данилова в сторону воззрений тоталитарной историографии. Так, изменилась оценка историком причин хлебозаготовительного кризиса 1927 - 1928 годов. Если в 1990 г. Данилов объяснял кризис экономическими факторами, исходя из неудачной для государства конъюнктуры рынка, то к концу этого десятилетия в его воззрениях экономические причины кризиса сменились политическими. Данилов указывал, что Центральное статистическое управление, занимавшееся подсчетом экономических факторов сельского хозяйства с 1925 г., будучи "подчинено политике", предоставляло верхам партии лишь удобные для них данные. В результате "немыслимых статистических преувеличений" в руководящих кругах большевистской партии возникло представление о "мифических" 900 млн. пудов хлебных запасов крестьянства, которое повлияло на планирование хлебозаготовительных кампаний. Трудности, возникшие при столкновении этих планов с реальностью, Сталин объяснял происками классового врага, "кулацким саботажем" и требовал применения "черезвычайных" репрессивных мер. Необходимость последних объяснялась Сталиным мнимой военной угрозой СССР со стороны держав Запада. При этом, анализируя позицию Сталина и его группы в ходе хлебозаготови-

 
стр. 163

 

тельного кризиса, Данилов полагал, что военная угроза изначально не воспринималась ими серьезно. Следовательно, "идеологическая кампания по поводу внешней опасности была нужна Сталину и его сподвижникам для решения своих задач внутри страны и, прежде всего, для устранения любой оппозиции и сосредоточения всей полноты власти в своих руках". Таким образом, в этой системе оценок и хлебозаготовительный кризис, и опасность военной угрозы, по сути, становились лишь ширмами, приемами политической манипуляции в борьбе за власть среди руководства большевистской партии. Дальнейшее же развитие ситуации в деревне было предопределено исходом этой борьбы. "Курс на коллективизацию вырастал из практики "чрезвычайных хлебозаготовок"" - писал Данилов44. А поскольку мотивы последних лежали вне мира деревни, то фактически отпадала и необходимость поисков социальной базы коллективизации.

 

Во введении к первому тому "Трагедии советской деревни" историк лишь вскользь упоминал о колхозном движении, которое "имело специфический бедняцкий облик". В своем небольшом, но теоретически важном эссе "Сталинизм и крестьянство", относящемся примерно к этому же периоду его творчества, историк и вовсе утверждал, что "бессмысленно искать в рабочем классе, крестьянстве и интеллигенции социальный слой, интересы и настроения которого требовали создания и, в конечном итоге, создали сталинскую диктатуру"45. Главными инструментами режима в деревне, по мнению ученого, были государственное насилие и демагогия. В "Ведении" Данилов специально подчеркивал специфическую "военно-феодальную риторику", звучавшую из уст представителей сталинского руководства и официальной пропаганды по отношению к крестьянству: "хлебозаготовительный фронт", "наступление на кулачество", "дань крестьянства на нужды индустриализации". Вполне естественным в условиях эскалации государством насилия становилось крестьянское сопротивление. Все это в итоге дало возможность Данилову трактовать коллективизацию как гражданскую войну сталинского государства с крестьянством46. Такая трактовка стала последней редакцией его взглядов на коллективизацию и, пожалуй, наиболее последовательным воплощением исследовательской программы рубежа 1980-х - 1990-х годов.

 

Ограниченный характер имело и использование российскими историками достижений зарубежных авторов. Казалось бы, падение "единственно правильной" марксистско-ленинской методологии должно было способствовать этому процессу. Однако чаще всего обращение к творчеству зарубежных коллег ограничивалось лишь заимствованием новых терминов. В результате произошедшей в 1990-е гг. семиотической революции изменилась, главным образом, внешняя отделка исторических работ. В частности, многие концептуальные подходы, присущие марксистско-ленинской методологии, были с успехом воплощены российскими учеными в исследованиях по модернизации. Однако, даже в тех случаях, когда отечественные историки действительно стремились осмыслить опыт зарубежных коллег, их усилия отнюдь не всегда были успешными.

 

В первой половине 1990-х гг. увидела свет в России знаменитая шанинская хрестоматия крестьяноведческой мысли "Великий незнакомец: крестьяне и фермеры в современном мире"47, был организован Междисциплинарный академический центр социальных наук (интерцентр) при Московской высшей школе экономики, стали регулярно проводиться заседания теоретического семинара "Современные концепции аграрного развития". Одной из наиболее масштабных дискуссий, посвященных коллективизации, стало обсуждение на семинаре книги М. Левина "Российское крестьянство и советская власть. Исследование коллективизации"48. Уже в самом начале семинара прозвучали два различных подхода к рассматриваемой теме: первый - во вступительном слове ведущего семинара Данилова, второй - из уст Левина. Данилов заявил, что главное положение книги Левина состоит в признании существования других вариантов реализации коллективизации, как объективной задачи, стоявшей перед страной. При этом российский ученый однозначно утверждал: "Попытки отказа от такого анализа равнозначны отказу от исследования проблемы". Левин, относительно смысла своей работы, по-видимому, придерживался иного мнения. В выступлении он сосредоточил внимание на сущности и результатах коллективизации, предложив рассматривать ее как "этатизацию" советского сельского хозяйства.

 
стр. 164

 

Данилов говорил, главным образом, о политических аспектах темы, Левин - о практике функционирования колхозов. Данилов перспективы дискуссии видел в обсуждении альтернатив коллективизации, Левин - в анализе экономических и социальных возможностей колхозной системы. Российские участники семинара, за исключением, пожалуй, В. В. Бабашкина и И. А. Кузнецова, приняли логику, предложенную Даниловым. В заключении дискуссии Левин и Данилов обменялись реверансами в отношении методологических построений друг друга, однако по-видимому остались каждый при своем мнении. Левин признав, что "упражнения в области альтернатив - это не бесплодная писанина", при этом же отметил, что такие построения "для того, кто смотрит на сталинизм как на явление из области криминалистики"49. Данилов также отдал должное научным заслугам Левина, но вернулся к своей излюбленной теме. "Никто в литературе не объявлял альтернативой всего лишь намерение, а тем более - случайное высказывание того или иного политического деятеля. Речь шла об альтернативах, наличие которых доказывалось анализом реального исторического процесса ... Заметим, что разразившаяся хозяйственная и социальная катастрофа сама по себе является опровержением отсутствия альтернатив случившемуся" - утверждал ученый50. Создается впечатление, что участники обсуждения просто не слышали друг друга. Российский историк Д. И. Люкшин, назвавший диалог отечественной аграрной истории и западного крестьяноведения "несостоявшимся дискурсом", отметил ряд глубинных причин этого явления. В качестве таковых он указывал терминологические и методологические отличия истории и социальной антропологии, отсутствие объекта крестьяноведческих исследований в современной России, наконец, своеобразную корпоративную "этику выживания" российских ученых "под прикрытием авторитетных метров, что предопределяет минимизацию методологических инноваций"51. В случае с изучением коллективизации, к этому перечню следует добавить и теоретическую рамку исследовательской программы начала 1990-х годов.

 

Споры об альтернативах сталинской "революции сверху" продолжаются по сей день52. Как следствие этого, сохраняется интерес к творчеству экономистов-аграрников 1920-х годов53. Специальные исследования были посвящены хлебозаготовительному кризису 1927 - 1928 гг. и практике других хлебозаготовительных кампаний54. Детально были рассмотрены ход подготовки, осуществление и последствия политики сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса, описана практическая сторона проведения этих кампаний55. Исследователи пришли к мнению о том, что именно раскулачивание или его угроза были основой сплошной коллективизации. Коренным образом по отношению к советской историографии изменились оценки советской аграрной политики: коллективизация была признана "антикрестьянской" мерой, методы ее проведения "чрезмерно жестокими", государственные программы и планы "авантюристскими", сталинское законодательство "драконовским". Результатами коллективизации, по мнению специалистов, стало резкое сокращение экономических показателей и кризис сельского хозяйства в СССР. Соответственно исследовалась историками и реакция крестьянства на это насильственное вмешательство в жизнь деревни. Вопросы крестьянского сопротивления, хотя и уступали по значению анализу государственной политики, однако оставались в числе обсуждаемых проблем56.

 

Особенно серьезному пересмотру подверглась история деревни 1930-х годов. В советской историографии историки вынуждены были подчеркивать нарастание положительных тенденций в жизни села. Теперь же предметом анализа исследователей стали наиболее тяжелые, порою трагические страницы истории деревни. В историографии этих лет были подробнейшим образом рассмотрены проблемы репрессивной политики советской власти в деревне57, судьбы крестьянской ссылки58, история голода 1932 - 1933 гг.59, формирование паспортной системы в СССР, означавшей юридическое прикрепление крестьян к колхозу60, функционирование системы крестьянских налогов и повинностей61. Как и в предшествующий период, появились и региональные исследования по номенклатуре поднимаемых вопросов, в целом соответствующих основному вектору историографического движения62. Результатом этих многочисленных работ стало формирование в научной литературе новой исторической картины жизни деревни конца 1920-х - 1930-х годов. Однако, несмотря на очевидные достижения историографии этого периода, сама схема исследований коллективизации в российской науке осталась прежней. Исто-

 
стр. 165

 

рия деревни изучалась через призму отношений государства и крестьянства. При этом за кадром исторических исследований в абсолютном большинстве случаев оставались изучение внутренних процессов развития сельского социума, деревенской повседневности (за исключением протестных форм), духовного мира крестьянина. Даже в тех случаях, когда исследователи выходили на анализ этих сюжетов, они рассматривали лишь показатель эффективности или неэффективности аграрной политики государства. Понятно, что в подобных историографических условиях оказались практически невостребованными как западная антропологическая традиция, так и тенденция к изучению социально-психологического мира крестьянина, возникшая еще в советской историографии. Крестьянство в этой исторической модели выступало лишь в качестве объекта государственного воздействия.

 

Попытки выхода из этой схемы изучения коллективизации сегодня связаны с использованием понятия "раскрестьянивание". Сам термин не новый и существовал в литературе еще до 1917 года. В работах конца 1980- 1990-х гг. он чаще всего использовался в популистском значении, как синоним насильственного разрушения деревни. Такую коннотацию он сохраняет и в некоторых современных работах. Однако в науке обсуждалось и более объективное значение этого термина. Еще в 1989 г. в печати появилась статья В. А. Разумова, в которой "раскрестьянивание" рассматривалось как "процесс отчуждения советского крестьянина от земли и превращения его в наемного рабочего". Автор писал о том, что раскрестьянивание, начавшееся еще в пореформенной российской деревне, было продолжено в советский период на новой основе и в иных формах. В результате коллективизация трактовалась им как явление неизбежное и предопределенное предыдущим ходом исторического развития63. Однако эти объективистские оценки в то время, по-видимому, просто не были услышаны научным сообществом. Сущность и временные границы раскрестьянивания рассматривались на теоретическом семинаре "Современные концепции аграрного развития" во время обсуждения книги А. Мандра "Конец крестьянства"64. Следует отметить, что в этом случае опять же проявилось принципиальное различие российской и западной традиций исследований крестьянства. Так, если у Мандра "раскрестьянивание" трактовалось как результат техногенного и социокультурного воздействия города на деревню, то большинство российских ученых, учувствовавших в обсуждении, склонны были видеть в этом процессе следствие неудачных экспериментов советской власти. Впоследствии термин "раскрестьянивание" неоднократно фигурировал в российской научной литературе как своеобразная концептуальная рамка, в контекст которой различные исследователи помещали свои собственные выводы.

 

В наиболее завершенном виде концепция раскрестьянивания российской деревни была изложена в одной из недавних публикаций В. А. Ильиных. Раскрестьянивание он понимает как "длительный и многомерный процесс, включающий в себя сокращение численности и доли крестьянства в составе населения государства и деревни, снижение удельного веса крестьянских хозяйств общем объеме аграрного производства, а также кардинальную трансформацию институциональных характеристик крестьянства, определяющих его как класс". История сибирской деревни рассматривается Ильиных посредством анализа объективных процессов хозяйственной, демографической и социокультурной эволюции жителей села. Собственно коллективизацию автор характеризует в качестве "грандиозного и относительно скоротечного аграрного переворота, осуществленного большевистским режимом"65. Однако, основное внимание переносится историком с изучения механизмов его осуществления на анализ последствий в трех указанных направлениях. Ильиных отмечает очевидные следствия коллективизации: исчезновение крестьянских хозяйств в результате вступления жителей села в колхозы, бегство крестьян в города и сокращение в деревне доли населения, занятого в сфере сельскохозяйственного производства, уничтожение в ходе "великого перелома" и последующих событий традиционных крестьянских институтов общины и прихода, сделавшее, в свою очередь, возможной дальнейшую трансформацию крестьянской культуры в направлении светских и городских ценностей. Тем не менее, государственное воздействие в его концепции остается главным фактором "социалистического раскрестьянивания".

 

Следующий шаг на пути объективизации научного подхода к аграрной истории был сделан М. А. Безниным и Т. М. Димони66. Раскрестьянивание рассматривается ими в более глобальном контексте. Этому способствует использование марксистской теории первоначального на-

 
стр. 166

 

копления капитала. Как известно, К. Маркс писал о двух сторонах этого процесса: собственно накоплении капиталов буржуазией и отрыве основных производителей от средств производства67. Соответственно, по мнению вологодских историков, советская деревня в колхозный период ее истории также стала ареной масштабных процессов капитализации и раскрестьянивания. Интересно, что это положение коррелирует с рядом наблюдений Данилова конца 1970-х гг. о том, что капиталистический уклад в доколхозной деревне носил "первоначальный ранний характер". Однако анализ процессов, протекавших после "великого перелома", с точки зрения развития этой тенденции, для Данилова был невозможен, поскольку в 1950 - 1970-е гг. ученый занимался поиском объективных предпосылок социализма, а в 1990-е гг. такая трактовка отрицала теорию альтернатив68. Коллективизация, которую Безнин и Димони называют "капиталистической революцией сверху", способствовала резкому ускорению исследуемых ими процессов первоначального накопления. Так, массовое создание колхозов само по себе предполагало концентрацию капитала в виде техники, сложного инвентаря, финансов. Колхозы, в отличие от абсолютного большинства индивидуальных крестьянских хозяйств, были нацелены на изъятие прибавочного продукта, пусть даже первоначально для этого использовались методы внеэкономического принуждения. Социальной стороной описываемых процессов стали отток сельского населения в города и постепенное превращение оставшихся крестьян в наемных рабочих на государственных сельскохозяйственных предприятиях. Подходы Ильиных и вологодских историков, несмотря на очевидные терминологические различия, имеют много общего. В обоих случаях деревня изучается посредством анализа объективных процессов. Однако, политические детерминанты этих процессов в концепции Безнина и Димони отступают на второй план. Деятельность режима в их трактовке становится одним из инструментов более глобального социально-экономического процесса первоначального накопления.

 

Еще одной потенциальной возможностью обновления тематики изучения деревни конца 1920-х - 1930-х гг. может стать обращение к исследованию непосредственно внутренней жизни села, повседневности селян, ментального мира крестьянина. Серьезный интерес в этом отношении представляют статьи М. Н. Глумной, в которых рассматривается социальная структура, отношение к труду и практика управления в деревне Европейского Севера69. В своем анализе этих аспектов истории деревни Глумная исходила из посылки о том, что массовое появление колхозов на рубеже 1920-х - 1930-х гг. привело к возникновению новых социальных статусов и ролей в деревенской жизни. Рассматривая колхозы как социальный институт, свой подход автор охарактеризовала как институциональный. Однако, эпицентр внимания в ее исследованиях сосредоточен не на вопросах организационной структуры коллективных хозяйств, а на практиках различного рода отношений внутри колхозного социума. В результате колхозная система в ее работах предстает не только как институт государственного изъятия ресурсов деревни, но и как самодетерминирующая социальная реальность, предопределившая ряд аспектов жизни села после коллективизации.

 

В заключение можно отметить, что сегодня в ряде новейших исследований проступают элементы новой научной программы изучения коллективизации. В их основе лежит обращение к анализу объективных процессов жизни села на различном уровне: от глобального, связанного с анализом социальной эволюции крестьянства в структуре российского общества, до микроуровня, предполагающего изучение бытовавших на селе повседневных практик. Насколько успешно они будут реализованы зависит от современных исследователей. В связи с этим хотелось бы отметить две задачи, стоящие перед отечественной аграрной историографией. Первая из них связана с формированием новой эмпирической картины истории села в эту переломную для него эпоху истории. Разумеется, нет никакой нужды отказываться от выводов историографии 1990-х - 2000-х годов. Напротив именно в этот период были наконец-то непредвзято проанализированы отношения советского государства и крестьянства. Однако можно вспомнить слова одного из участников упомянутого обсуждения книги Левина о том, что проблема коллективизации шире проблемы взаимоотношений режима с крестьянством70. Вторая задача также вытекает из историографической ситуации. В 1990-е гг. отечественная аграрная историография, получив, наконец, долгожданную свободу методологического выбора, по большому счету, оказалась неспособна преодолеть инерцию движения, заданного предше-

 
стр. 167

 

ствующим длительным господством "единственно правильного учения". Несмотря на кардинальное изменение оценок истории деревни в историографии 1990 - 2000-х гг., основной вектор историко-аграрных исследований остался прежним. Поэтому современная историография коллективизации остро нуждается в разработке новых концептуальных подходов.

 

Примечания

 

1. ВЫЛЦАН М. А., ЕМЕЦ В. А., СЛЕПНЕВ И. Н. Творческий путь Виктора Петровича Данилова. - Вопросы истории. 2005, N9, с. 153.

 

2. И. В. Сталин в работе над "Кратким курсом истории ВКП(б). - Вопросы истории. 2002, N 11, с. 3 - 29; МЕДВЕДЕВ Р. А. Как сделан "Краткий курс". - Свободная мысль. 2004, N 2, с. 130 - 146.

 

3. История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. М. 1938, с. 250, 260 - 261.

 

4. СТАЛИН И. В. Об основах ленинизма: Лекции, прочитанные в Свердловском университете. М. 1991, с. 65.

 

5. История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), с. 271.

 

6. Там же, с. 274.

 

7. Там же, с. 291.

 

8. Там же, с. 293 - 294.

 

9. И. В. Сталин в работе над "Кратким курсом" истории ВКП(б). -Вопросы истории. 2002, N 11, с. 6.

 

10. ОВСЯННИКОВ Г. Московские большевики в борьбе за коллективизацию сельского хозяйства (1930 - 1934 гг.). М. 1949; СМИРНОВ М. С. Борьба партии Ленина-Сталина за подготовку массового колхозного движения. М. 1952; АБРАМОВ Б. Партия большевиков-организатор борьбы за ликвидацию кулачества как класса. М. 1952; КРАЕВ М. А. Победа колхозного строя в СССР. М. 1954.

 

11. ДАНИЛОВ В. П. Основные итоги и направления изучения истории советского крестьянства. Доклад на сессии по проблеме "В. И. Ленин и решение аграрного вопроса в СССР". М. 1969, с. 62 - 63.

 

12. Результатом этого интереса можно считать появление работ Н. К. Фигуровской. См.: ФИГУРОВСКАЯ Н. К. Аграрные проблемы в советской экономической литературе 1920-х годов. М. 1978; ЕЕ ЖЕ. Развитие аграрной теории в СССР. Конец 20-х-30-х годов. М. 1985.

 

13. КИМ М., ГОЛИКОВ Г. Некоторые вопросы разработки истории советского общества. - Коммунист. 1954, N 5, с. 46 - 59.

 

14. ДАНИЛОВ В. П., ВИСЕНС Х. О некоторых недостатках в работах по истории массового колхозного движения в СССР. - Вопросы истории. 1954, N 1, с. 137 - 145; СЕЛУНСКАЯ В. М. О кандидатских диссертациях по истории коллективизации сельского хозяйства в СССР. - Вопросы истории. 1956, N11, с.195 - 201; БОГДЕНКО М. Л., ЗЕЛЕНИН И. Е. История коллективизации сельского хозяйства в современной историко-экономической литературе. - История СССР. 1962, N4, с. 135 - 151; ЧИНЧИКОВА. М. Историография социалистического преобразования сельского хозяйства СССР (1917 - 1963 гг.) Автореферат дисс. к.и.н. М. 1964.

 

15. Калужский государственный педагогический университет. Личный архив В. П. Данилова (текст выступления В. П. Данилова на обсуждении статьи М. П. Кима и И. Б. Берхина). Автор благодарит В. Я. Филимонова, И. В. Кометчикова, И. Н. Берговскую, оказавших неоценимую помощь в организации нашего пребывания в Калуге и работе с архивом В. П. Данилова.

 

16. Там же (стенограмма выступления В. П. Данилова с его личной правкой. Начало 1960-х годов).

 

17. ТРАПЕЗНИКОВ С. П. Ленинизм и аграрно-крестьянский вопрос. Т. 1 - 2. М. 1967.

 

18. ЕГО ЖЕ. Борьба партии большевиков за коллективизацию сельского хозяйства в годы первой сталинской пятилетки. М. 1951.

 

19. ЕГО ЖЕ. Коллективизация крестьянских хозяйств и организационно-хозяйственное укрепление колхозов (1927- 1934 гг.). Автореферат дисс. д.и.н. М. 1955.

 

20. ЕГО ЖЕ. Ленинизм..., т.1, с. 556.

 

21. Там же, т. 2, с. 118, 147 - 149.

 

22. Там же, с. 255, 450 - 456.

 

23. ДАНИЛОВ В. П. Борьба советского государства за создание материально-технических предпосылок коллективизации сельского хозяйства (1926 - 1929 гг.) Автореферат дисс. к.и.н. М. 1955.

 

24. ЕГО ЖЕ. Создание материально-технических предпосылок коллективизации сельского хозяйства в СССР. М. 1957.

 

25. Там же, с. 391.

 

26. ТРАПЕЗНИКОВ С. П., АБРАМОВ Б. А., ВАГАНОВ Ф. М., ГОЛИКОВА В. А. О некоторых вопросах истории первого этапа сплошной коллективизации сельского хозяйства. - Вопросы истории КПСС. 1972, N 4, с. 20; КОРОЛЬКОВ Н. В. Историческая литература об опыте КПСС в техническом перевооружении сельского хозяйства. - Вопросы истории КПСС. 1974, N 3, с. 116 - 124. Следует отметить, что определенный здравый момент в этом все-таки был. Дело в том, что, говоря о технических предпосылках, "Краткий курс" скорее подчеркивал влияние появившихся тракторов на массы крестьянства, а не стремился обосновать тезис о техническом перевооружении советского сельского хозяйства накануне коллективизации. Вообще Сталин рассматривал исторические явления в принципиально иной логике и системе ценностей. Для него важным представлялось не подтвердить или опровергнуть объективные законы марксистской политэкономии, а доказать закономерность победы партии над объективными

 
стр. 168

 

и субъективными препятствиями на пути к социализму. Исходя из этой логики, следовало лишь то, что чем существенней были трудности, тем величественней становилось торжество партии. В конечном итоге, Сталин всегда мог заявить, что товарищи Маркс и Энгельс были неправы. Этот момент еще раз высвечивает принципиальное отличие этих двух научных программ изучения коллективизации.

 

27. ДАНИЛОВ В. П. Советская доколхозная деревня: население, землепользование, хозяйство. М. 1977; ЕГО ЖЕ. Советская доколхозная деревня: социальная структура и социальные отношения. М. 1979.

 

28. ДАНИЛОВ В. П. Советская доколхозная деревня: социальная структура..., с. 393 - 394; 309 - 313; 203.

 

29. ЕГО ЖЕ. Сталинизм и крестьянство. Сталинизм в российской провинции: смоленские архивные документы в прочтении зарубежных и российских историков. Смоленск. 1999, с. 162.

 

30. Калужский государственный педагогический университет. Личный архив В. П. Данилова (ДАНИЛОВ В. П. "О фигуре умолчания и другом"). Один из вариантов этой статьи значительно позже был опубликован в Археографическом ежегоднике. См.: Неопубликованная статья "О фигуре умолчания в исторической науке" В. П. Данилова и С. И. Якубовской (1965). -Археографический ежегодник за 1992 год. М. 1994, с. 324 - 336.

 

31. БОГДЕНКО М. Л. Строительство зерновых совхозов в 1928 - 1932 гг. М. 1958; СЕЛУНСКАЯ В. М. Борьба Коммунистической партии Советского Союза за социалистическое преобразование сельского хозяйства (октябрь 1917- 1934 гг.). М. 1961; ЕЕ ЖЕ. Рабочие-двадцатипятитысячники. М. 1964; НЕМАКОВ Н. И. Борьба Коммунистической партии за вовлечение крестьянства в социалистическое строительство и создание колхозного строя (1929 - 1936 гг.). Автореферат дисс. д.и.н. М. 1966; ВЫЛЦАН М. А. Завершающий этап создания колхозного строя. М. 1978; КУКУШКИН И. С. Сельские советы и классовая борьба в деревне. М. 1968; АЛЕКСАНОВ П. А. Борьба за социалистическое переустройство деревни (крестьянская взаимопомощь 1921 - 1932 гг.). М. 1971; ИВНИЦКИЙ Н. А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929 - 1932 гг.). М. 1972; ТРИФОНОВ И. Я. Ликвидация эксплуататорских классов в СССР. М. 1975; ЗЕЛЕНИН И. Е. Совхозы СССР в годы довоенных пятилеток. 1928 - 1941. М. 1982.

 

32. ШАРОВА П. Н. Социалистическое преобразование сельского хозяйства в Центрально-Черноземной области (1928- 1937 гг.). Автореферат дисс. д.и.н. М. 1968; СЕЛЕЗНЕВ В. А., ГУТАРОВ А. Н. Начало массового колхозного движения на Северо-Западе РСФСР. 1930 - 1932 гг. Л. 1972; ГУЩИН Н. Я. Сибирская деревня на пути к социализму (социально-экономическое развитие сибирской деревни в годы социалистической реконструкции народного хозяйства. 1926 - 1937 гг.). Новосибирск. 1973; КАРЕФСКИЙ Ф. А. Социалистическое преобразование сельского хозяйства Среднего Поволжья. Куйбышев. 1975; ШУСТОВ А. К. Коллективизация сельского хозяйства центрального промышленного района и ее социально-экономические результаты (1927 - 1937 гг.). Автореферат дисс. д.и.н. Л. 1977. К этим работам следует добавить отдельный блок литературы, посвященной изучению коллективизации в союзных республиках Советского Союза.

 

33. МОШКОВ Ю. А. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства в СССР (1929 - 1932 гг.). Автореферат дисс. к.и.н. М. 1963; ЕГО ЖЕ. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства в СССР (1929 - 1932 гг.). М. 1966.

 

34. КУЗНЕЦОВ И. С. Развитие общественного сознания сибирского крестьянства в период подготовки массовой коллективизации сельского хозяйства (1928 - 1929 гг.). Автореферат дисс. к.и.н. Новосибирск. 1977; ДАНИЛОВ В. П. К изучению культуры и быта советской доколхозной деревни. В кн.: Советская культура. История и современность. М. 1983, с. 376 - 389.

 

35. БОГДЕНКО М. Л., ЗЕЛЕНИН И. Е. Основные проблемы истории коллективизации сельского хозяйства в современной советской исторической литературе. М. 1961; ЧИНЧИКОВ А. Н. Советская историография социалистического преобразования сельского хозяйства СССР. М. 1971; СМЫШЛЯЕВ В. А. Торжество ленинского кооперативного плана (историографический очерк коллективизации сельского хозяйства). Л. 1972; СЕЛУНСКАЯ В. М. Ленинский кооперативный план в советской историографии. М. 1974; ПОГУДИНВ. И. Путь советского крестьянства к социализму. Историографический очерк. М. 1975.

 

36. Советское крестьянство. Краткий очерк истории. М. 1973; История советского крестьянства. Т. 2. М. 1986.

 

37. СЫМОНОВИЧ Ч. Э. Советская деревня: трудный путь к социализму (заметки о заседаниях советской секции). - История СССР. 1990, N 4, с. 220.

 

38. РОГАЛИНА Н. Л. Коллективизация: уроки пройденного пути. М. 1989; ТЕПЦОВ В. Н. Аграрная политика на крутых поворотах 20-х-30-х годов. М. 1990.

 

39. ДАНИЛОВ В. П. Коллективизация сельского хозяйства в СССР. - История СССР. 1990, N 5, с. 7 - 30. См. также: ДАНИЛОВ В. П. "Бухаринская альтернатива". В кн.: Н. И. Бухарин: человек, политик, ученый. М. 1990, с. 82 - 130. Интересно, что в ряде своих выступлений Данилов говорил также о существовании троцкистской альтернативы, которая представлялась ученому также более рациональным вариантом развития страны, чем осуществление коллективизации сталинскими методами (см., например: Р. Дэвис - В. Данилов: диалог историков. - История СССР. 1990, N 2, с. 93). Таким образом, между позициями Сталина и "левых" Даниловым ставился определенный разрыв, вместе с тем историком искусственно сближались, как возможности позитивного решения аграрного вопроса, позиции "левых" и Бухарина. Как ни странно, но именно такую трактовку внутриполитической борьбы, хотя и поданную в шкале противоположных оценок, ранее содержал "Краткий курс".

 

40. ДАНИЛОВ В. П. Коллективизация сельского хозяйства..., с. 14.

 

41. Там же, с. 20.

 

42. Там же, с. 27, 29.

 
стр. 169

 

43. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927 - 1939. Документы и материалы в 5-ти томах. Т.1.М. 1999, с. 8,11.

 

44. ДАНИЛОВ В. П. Введение (истоки и начало деревенской трагедии). В кн.: Трагедия советской деревни..., т. 1, с. 23, 53. Современные исследователи убедительно доказали отсутствие угрозы военного нападения на СССР в конце 1920-х годов. Знало об этом и советское руководство. Однако это обстоятельство отнюдь не отрицает фактор внешней угрозы как реальный элемент определения руководством страны основных задач внутренней и внешней политики Советского Союза. Представление об агрессивности капиталистических держав и неизбежности будущей войны было имплицитно присуще политическому мышлению представителей советской элиты. Известный российский историк, специалист в области советской дипломатии, О. Н. Кен даже иронизировал по этому поводу: "Поэтому действительные цели и поведение ("намерение") иностранных государств представляли для Москвы интерес главным образом как показатель степени готовности или неготовности того или иного государства, капиталистического мира в целом к финальному акту современной истории - нападению на СССР. Оно, как и Второе пришествие, могло произойти в любой момент, и, следовательно, в любой момент должна была существовать непосредственная угроза безопасности СССР со стороны сил мировой реакции". (КЕН О. Н. Мобилизационное планирование и политические решения (конец 1920-середина 1930-х гг.). СПб. 2002, с. 330 - 331). Собственно именно поэтому аргументы Сталина об опасности военной угрозы имели вес в споре о судьбах страны. Верхами ВКП(б) они были восприняты как очевидное.

 

45. ДАНИЛОВ В. П. Сталинизм и крестьянство..., с. 162.

 

46. ДАНИЛОВ В. П. Введение..., с. 52.

 

47. Великий незнакомец: крестьяне и фермеры в современном мире. М. 1992.

 

48. Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар. - Отечественная история. 1994, N 4 - 5, с. 46 - 78.

 

49. Там же, с. 74 - 75.

 

50. Там же, с. 77.

 

51. ЛЮКШИН Д. И. Вторая русская смута: крестьянское измерение. М. 2006, с. 30 - 40.

 

52. См.: ДЕГТЕВ С. И. Современная историография альтернатив нэповской России. Актуальные проблемы аграрной истории Восточной Европы: историография, методы исследования и методология, опыт и перспективы. Материалы XXXI сессии Симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Кн. 2. Вологда. 2009, с. 61 - 69; ЩАГИН Э. М. К вопросу об альтернативах форсированной коллективизации советской деревни в отечественной историографии конца XX - начала XXI в. Там же, с. 40 - 51; ЧЕМОДАНОВ И. В. Была ли в СССР альтернатива насильственной коллективизации?-Вопросы истории. 2006, N 2, с. 156 - 162.

 

53. ДОМНИКОВ С. В. Мировоззрение Александра Васильевича Чаянова. Автореферат дисс. к. и. н. М. 1994; РОГАЛИНА Н. Л. Борис Бруцкус -историк народного хозяйства России. М. 1998.

 

54. КУДЮКИНА М. М. Хлебозаготовки в 1927 - 1929 годах. В кн.: Власть и общество в СССР: политика репрессий (20- 40-е гг.) М. 1999, с. 215 - 234; ИЛЬИНЫХ В. А. Хроники хлебного фронта. Заготовительные кампании конца 1920-х гг. в Сибири. М. 2010; КЛИМИН И. И. Российское крестьянство накануне "великого перелома" (1927 - 1928 гг.) СПб. 2010.

 

55. ЗЕЛЕНИН И. Е. Осуществление политики ликвидации кулачества как класса (осень 1930 - 1932 гг.). - История СССР. 1990, N 6, с. 31 - 49; ЕГО ЖЕ. "Революция сверху": завершение и трагические последствия. -Вопросы истории. 1994, N 10, с. 28 - 42; ИВНИЦКИЙ Н. А. Коллективизация и раскулачивание (начало 1930-х годов). М. 1994; ЗЕЛЕНИН И. Е. Сталинская "революция сверху" после "великого перелома". 1930 - 1939: политика, осуществление, результаты. М. 2006.

 

56. ИВНИЦКИЙ Н. А. Сталинская "революция сверху" и крестьянство. В кн.: Менталитет и аграрное развитие России. Материалы международной конференции. М. 1996, с. 247 - 259; ПЛОТНИКОВ И. Е. Крестьянские волнения и выступления на Урале в конце 20-х - начале 30-х годов. - Отечественная история. 1998, N 2, с. 74 - 92; РЫБАКОВ П. А. Антиколхозное движение крестьян в Московской области. 1930 - 1932 гг. - Вопросы истории. 2011, N12, с. 31 - 40.

 

57. ВЫЛЦАН М. А. Репрессии против крестьян. 30-е годы. В кн.: Власть и общество в СССР: политика репрессий (20-е -40-е гг.). М. 1999, с. 236 - 266; ИВНИЦКИЙ Н. А. Репрессивная политика советской власти в деревне (1928 - 1933 гг.). М. 2000; ДОБРОНОЖЕНКО Г. Ф. Кулак как объект социальной политики в 20-е - первой половине 30-х годов XX века. СПб. 2008.

 

58. ЗЕМСКОВ В. Н. "Кулацкая ссылка" в 30-е годы. - Социс. 1991, N 10, с. 3 - 21; ШАШКОВ В. Я. Раскулачивание в СССР и судьбы спецпереселенцев. 1930 - 1954 гг. Мурманск. 1996; КРАСИЛЬНИКОВ С. А. Серп и молох. Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 1930-е годы. М. 2003; ИВНИЦКИЙ Н. А. Судьба раскулаченных в СССР. М. 2004.

 

59. ДАНИЛОВ В. П., ЗЕЛЕНИН И. Е. Организованный голод. К 70-летию крестьянской трагедии. - Отечественная история. 2004, N 5, с. 97 - 111; КОНДРАШИН В. В. Голод 1932 - 1933 гг. в российской деревне. Пенза. 2003; ЕГО ЖЕ. Голод 1932 - 1933 годов: трагедия российской деревни М. 2008.

 

60. ПОПОВ В. П. Паспортная система в СССР (1932 - 1976 гг.). -Социс. 1995, N 8, с. 3 - 14; N 9, с. 3 - 13.

 

61. БЕЗНИН М. А., ДИМОНИ Т. М., ИЗЮМОВА Л. В. Повинности российского крестьянства в 1930 - 1960-х годах. Вологда. 2001; ИЛЬИНЫХ В. А. Налогово-податное обложение сибирской деревни. Конец 1920-х - начало 1950-х гг. Новосибирск. 2004.

 

62. ДОБРОНОЖЕНКО Г. Ф. Коллективизация на Севере. 1929 - 1932 гг. Сыктывкар. 1994; САВЕЛЬЕВ СИ. Раскулачивание: как это было в Нижне-Волжском крае. Саратов. 1994; НИКИТИНА О. А. Коллективизация и раскулачивание

 
стр. 170

 

в Карелии (1929 - 1932 годы). Петрозаводск. 1997; БОНДАРЕВ В. А. Фрагментарная модернизация постоктябрьской деревни: история преобразований в сельском хозяйстве и эволюция крестьянства в конце 20-х-начале 50-х годов XX века на примере зерновых районов Дона, Кубани и Ставрополья. Ростов-на-Дону. 2005; КИРЬЯНОВА Е. А. Коллективизация деревни Центра России (1929 - 1932 годы). Рязань. 2006; НАДЬКИН Т. Д. Сталинская аграрная революция и крестьянство (на материалах Мордовии). Саранск. 2006; ФИЛАТОВ В. В. Уральское село. 1927- 1941 гг.: раскрестьянивание. Магнитогорск. 2010.

 

63. РАЗУМОВ В. А. "Раскрестьянивание"-термин и содержание, временные рамки. -Вопросы истории КПСС. 1989, N10, с. 64 - 71.

 

64. Современные концепции аграрного развития (теоретический семинар). - Отечественная история. 1994, N 2, с. 42 - 59.

 

65. ИЛЬИНЫХ В. А. Раскрестьянивание сибирской деревни в советский период: основные тенденции и этапы. - Российская история. 2012, N 1, с. 130 - 132.

 

66. БЕЗНИН М. А., ДИМОНИ Т. М. Аграрный строй России в 1930 - 1980-е годы. Тезисы научного доклада. Вологда. 2003; ИХ ЖЕ. Аграрный строй России в 1930 - 1980-е годы (новый подход). -Вопросы истории. 2005, N 7, с. 23- 44; ИХ ЖЕ. Капитализация в российской деревне 1930 - 1980-х годов. Вологда. 2005.

 

67. МАРКС К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. М. 1949, с. 763.

 

68. Столкновение мнений М. А. Безнина и В. П. Данилова по вопросу об альтернативах имело место во время обсуждения доклада вологодских историков на Ученом совете Института российской истории РАН.

 

69. ГЛУМНАЯ М. Н. К характеристике колхозного социума 1930-х годов (на материалах европейского Севера России). В кн.: XX век и сельская Россия. Российские и японские исследователи в проекте "История российского крестьянства в XX веке". Токио. 2005, с. 265 - 286; ЕЕ ЖЕ. Отношение к труду в колхозах европейского Севера России в конце 1920-х-1930-х годах. В кн.: Русская культура нового столетия: проблемы изучения и использования историко-культурного наследия. Сборник статей. Вологда. 2007, с. 268 - 281; ЕЕ ЖЕ. К вопросу об организационной культуре колхозов Европейского Севера России в 1930-е годы. В кн.: Стратегия и механизм управления: опыт и перспективы. Материалы научно-практической конференции. Вологда. 2008, с. 133 - 137.

 

70. Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар. -Отечественная история. 1994, N 4 - 5, с. 71 - 72.

 

 


Новые статьи на library.by:
ИСТОРИЯ РОССИИ:
Комментируем публикацию: Замкнутый круг российской историографии коллективизации крестьянства

© Н. Г. Кедров () Источник: Вопросы истории, № 3, Март 2014, C. 154-171

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ИСТОРИЯ РОССИИ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.