СОВЕТСКИЕ ИСТОРИКИ ПОСЛЕВОЕННОГО ПОКОЛЕНИЯ: СОБИРАТЕЛЬНЫЙ ОБРАЗ И ИНДИВИДУАЛИЗИРУЮЩИЕ ЧЕРТЫ

Актуальные публикации по вопросам истории России.

NEW ИСТОРИЯ РОССИИ


ИСТОРИЯ РОССИИ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ИСТОРИЯ РОССИИ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему СОВЕТСКИЕ ИСТОРИКИ ПОСЛЕВОЕННОГО ПОКОЛЕНИЯ: СОБИРАТЕЛЬНЫЙ ОБРАЗ И ИНДИВИДУАЛИЗИРУЮЩИЕ ЧЕРТЫ. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2007-10-11
Источник: История и историки, 2004, №1

СОВЕТСКИЕ ИСТОРИКИ ПОСЛЕВОЕННОГО ПОКОЛЕНИЯ: СОБИРАТЕЛЬНЫЙ ОБРАЗ И ИНДИВИДУАЛИЗИРУЮЩИЕ ЧЕРТЫ

Автор: Л. А. СИДОРОВА


После окончания Великой Отечественной войны в историческую науку страны начало вступать новое поколение советских историков, составившее третью генерацию российских историков в XX в. В это время еще продолжали трудиться историки, вошедшие в науку на рубеже XIX - XX в. и работавшие уже в советской России. Среди них были С. В. Бахрушин, С. Н. Валк, С. Б. Веселовский, Б. Д. Греков, Б. А. Романов, Е. В. Тарле, М. Н. Тихомиров и другие, являвшие собой "старую школу" в рядах советских историков. Ведущие позиции занимали историки следующего поколения, первого марксистского, которое профессионально сформировалось уже в постреволюционной России: Э. Б. Генкина, Е. Н. Городецкий, И. И. Минц, М. В. Нечкина, А. М. Панкратова, А. Л. Сидоров и многие другие, с именами которых связано становление нового образа исторической науки в России.

Таким образом, послевоенное поколение историков оказалось в среде весьма несхожих предшественников. Его "деды" и "отцы", несмотря на годы исследовательской деятельности в одном профессиональном сообществе, существенно различались по своим творческим и жизненным принципам. Однако, несмотря на крутой излом в общественной жизни России в начале XX в., изменивший ход развития отечественной исторической науки, преемственность между ними не была совершенно утрачена.

Послевоенная генерация историков испытывала на себе влияние двух таких разных поколений, формируя собственную позицию. Ее консолидации в достаточно четко очерченную группу в немалой степени способствовала Великая Отечественная война, ставшая своеобразной гранью, в том числе и в сообществе советских историков. Этот процесс был определен и очередной сменой политико-идеологической парадигмы, вызванной идеями хрущевской оттепели. Все это, безусловно, не могло не сказаться на облике послевоенного поколения историков, обрисовать который - задача данной статьи.

Для ее решения, помимо документальных источников, были привлечены материалы, полученные автором в результате формализации и обобщения информации, содержащейся в биобиблиографическом словаре "Историки России. Кто есть кто в изучении отечественной истории"1, в котором помещены статьи о более

стр. 208


--------------------------------------------------------------------------------

чем 1300 российских историках, научных сотрудниках академических институтов и преподавателях вузов, творчество которых пришлось на XX в. Надо заметить, что среди них историки послевоенного поколения представлены с наибольшей полнотой (более 700 человек). Выборка может считаться вполне репрезентативной.

Ядром этой генерации историков являются люди, родившиеся в 20 - 30-е годы XX в. Принимая во внимание подвижность и условность временных рамок при определении границ любых генераций, для характеристики всего послевоенного поколения они были несколько расширены: за основу были взяты данные об историках, даты рождения которых пришлись на период с 1921 по 1945 г. (Включение историков, родившихся в 1941 - 1945 гг., объясняется крайней малочисленностью этой группы и ее пограничным характером, что дает возможность отнесения ее как к послевоенному, так и к последующему поколению историков.)

В отличие от своих более старших коллег, историки послевоенного поколения выросли и сложились в советское время. Они родились в СССР и обучались в советских школах и вузах, воспитывались в духе коллективизма, участвуя в пионерских и комсомольских организациях. Многие из них являлись членами коммунистической партии. Страна Советов была той повседневной реальностью, которая окружала их, формировала их представления и взгляды. Идеалы эпохи - политическая активность, убежденность в социальной справедливости советского строя, национальное равенство - становились органической частью сознания большинства историков послевоенного поколения.

Будущие историки "рекрутировались" изо всех слоев общества. Две трети их числа (65,5%) по своему социальному происхождению принадлежали к служащим. При сравнении по этому показателю послевоенной генерации с двумя предыдущими поколениями сразу становятся заметны как кардинальные перемены, произошедшие в сообществе историков после 1917 г., так и новые тенденции, обозначившиеся в нем в послевоенные и особенно в последующие годы.

Если среди "старой профессуры" доля служащих приближалась к 90%, то у историков-марксистов она существенно понизилась и в среднем равнялась 58,5%, но спустя поколение вновь обозначился ее рост до 80 - 90%. Такая динамика отражает реалии жизни послереволюционной России, в том числе и социальную направленность кадровой политики в области науки и высшей школы, ограничивавшей доступ в эти сферы "социально чуждых элементов" и их детей, что имело место до середины 1930-х годов2. Историки послевоенного поколения уже не испытывали дискриминации как лица непролетарского происхождения: их родители были советскими служащими

стр. 209


--------------------------------------------------------------------------------

и интеллигенцией, даже если и из "бывших". Особенно много было детей учителей.

Выходцы из рабочих и крестьян составляют треть послевоенной генерации историков, в среднем соответственно 13,0 и 20,7%. Внутри поколения эти показатели были нестабильными. Так, например, среди историков, родившихся в 1931 - 1935 и 1936 - 1940 гг., рабочее происхождение имели 19,6 и 18,9%, крестьянское - 12,4 и 15,9%, а среди родившихся в 1921 - 1925 гг. пропорция была обратная - 9,6% из рабочих и 29,9% - из крестьян. В целом эти цифры говорят о демократизации сообщества российских историков, процессе, безусловно, позитивном, однако зачастую искусственно форсировавшимся правящей партией.

Немаловажный фактор в характеристике отдельного человека или группы людей - место рождения. Условия, в которых были проведены детские годы, часто определяют содержание багажа знаний, с которым человек вступает в жизнь, оставляют свой след в дальнейшей деятельности. Историки послевоенного поколения родились преимущественно в городах - 62,5%. В сельской местности родился каждый третий историк этого поколения - 36,5% общего числа.

Среди городов особо выделяются Москва и Санкт-Петербург (тогда - Ленинград): их доли составляют в среднем 17,3 и 6,9%. Это закономерно, поскольку обе столицы, являясь крупнейшими научными центрами страны, могли предоставить своим молодым горожанам широкие возможности обучения на исторических факультетах университетов и педагогических институтов. Из других крупных городов происходили 12,6% историков послевоенной генерации и 25,7% - из прочих.

В целом городской уклад жизни, с более высоким уровнем среднего образования, наличием библиотек, театров, кино и прочей социокультурной инфраструктуры, способствовал тому, что городская молодежь была более подготовленной, чем сельская. На студенческой скамье последней приходилось многое наверстывать. Однако довузовская подготовка историков послевоенного поколения, как и у их предшественников, продолжала оставаться достаточно неоднородной и среди горожан.

Традиционное отличие в уровнях полученного образования в столичных и провинциальных школах, особенно сельских, усиливалось тем обстоятельством, что многие студенты имели за своими плечами не десятилетку, а фабрично-заводские училища и школы колхозной молодежи. Преодолевать такой разрыв было непросто, но многим студентам это удавалось. Вот как об этом вспоминает доцент Н. В. Бржостовская: "Надо сказать, что средний культурный уровень студентов (МГИАИ. - Л. С.) за четыре года учебы рос буквально на глазах. Вначале даже говорили не все правильно, а выхо-

стр. 210


--------------------------------------------------------------------------------

дили из института все в большей или меньшей степени подготовленными к научной работе"3.

Огромную роль в профессиональной подготовке историков послевоенного поколения сыграло постановление 1934 г. о преподавании гражданской истории в школе. Трудно переоценить значение отказа от преобладания социологизирования в исторической науке и восстановления в своих правах исторического факта, изменения отношения к трудам дореволюционных историков России. Большая часть историков послевоенного поколения начала заниматься в школе по новым учебникам, подготовленным после постановления 1934 г. и отразившим новые тенденции в изучении истории. Однако нельзя и идеализировать произошедшие перемены: история преподавалась как предмет идеологически заданный, что особенно сказывалось на изучении новейшей отечественной истории: "Историю ВКП(б). Краткий курс" историки этого поколения знали почти наизусть со школьной скамьи.

Изменения коснулись и организации учебного процесса на исторических факультетах вузов как в отношении содержания, так и формы преподавания. Студенты начали знакомиться с трудами выдающихся русских историков, что не могло не сказаться на качестве исторического образования. Парадоксально, но факт: этому способствовало само отсутствие учебных пособий, которые в конце 1930-х годов еще только начали массово печататься. Обратимся еще раз к воспоминаниям Н. В. Бржостовской, студентки МГИАИ в 1933 - 1937 гг.: "По большинству дисциплин у нас еще не было учебников. Зато студенты читали много литературы: труды С. М. Соловьева, В. О. Ключевского, М. Н. Покровского, немногочисленные пока книги советских историков, изданные источники"4.

Публиковавшаяся историческая литература вызывала интерес к предмету, влекла к нему со школьной скамьи. Академик П. В. Волобуев писал, что он прочитал запоем все десять томов "Истории XIX века" Лависса и Рамбо, которые вышли из печати в 1938 г. и появились в библиотеке партийного кабинета. "К тому времени я уже был комсомольским активистом, - продолжал он, - и добился в райкоме ВЛКСМ, чтобы меня записали в эту партийную библиотеку"5.

Одновременно укрепилось положение первой генерации советских историков, "старой профессуры", у которой посчастливилось учиться многим историкам послевоенного поколения. Историки "старой школы" щедро делились с учениками своим богатейшим исследовательским и жизненным опытом. Оценивая это общение, А. Я. Гуревич пишет, что оно давало не только знания и навыки научной работы, но было прежде всего фактором воспитания: "Мы общались с носителями иной культурной традиции, нежели та, что была вложена в нас советской школой, семьей, средой, улицей, газе-

стр. 211


--------------------------------------------------------------------------------

тами, радио, да и самим истфаком". Говоря о кафедре истории средних веков исторического факультета МГУ, он называет ее "замечательным оазисом, где приобретались такие ценности, которые за пределами небольшой комнатки, где она помещалась, получить было невозможно"6.

А. И. Зевелев, выпускник МИФЛИ, рассказывает в своих воспоминаниях об академике Ю. В. Готье: "Он не только великолепно анализировал и комментировал "Русскую Правду", но и демонстрировал нам свою лихость и молодечество, когда соскакивал на ходу с трамвая "СК" - там, где тот делает поворот в сторону завода "Богатырь". До сих пор теряюсь в догадках, не это ли молодечество (а может, французское происхождение?) подвигало его на такие, к примеру, эскапады. 15-я аудитория. Звонок. Готье собирает свои записи и вдруг: "Не расходитесь, не расходитесь! Ай-ай-ай! Забыл пару цитат из "Краткого курса"". Вслед за этим наскоро зачитывал несколько высказываний Сталина. И это проделывал человек, побывавший в ссылке! У меня уже тогда, на втором курсе, закрадывалась мысль о том, что лектор или демонстрирует свою "перестройку" в духе официальной идеологии, или что он остался прежним Готье"7.

Несомненно, это был "прежний Готье", дававший пример дистанцирования своей научной деятельности от бесцеремонно вторгавшейся в нее идеологии при соблюдении внешних признаков ее признания. Необходимое цитирование классиков марксизма воспринималось как некий ритуал, после совершения которого историк получал возможность решать конкретные задачи своего исследования.

Он, как и многие другие представители "старой профессуры", придерживался мнения, предельно точно сформулированного М. К. Любавским в его бытность ректором Московского университета: "В университете не должно быть места политике, так как наука является достоянием всего человечества и не может быть достоянием одной какой-либо партии"8.

Однако классово-методологическая непримиримость в исторической науке не шла на убыль. Студенчество конца 1930-х годов получало не менее жесткие наказы, чем их предшественники в ИКП. Вот как вспоминает советский историк-медиевист Е. В. Гутнова о собрании студентов-первокурсников (в числе которых была и она), состоявшемся в актовом зале МГУ 1 сентября 1934 г.: "С краткой речью к нам обратился первый декан исторического факультета, тогда известный историк-марксист Г. С. Фридлянд. Речь его показалась мне малоприятной. Он подчеркнул политическое значение исторической науки, сказав, что обучать нас будут марксистско-ленинскому ее пониманию, что нам предстоит постоянная борьба с буржуазной историографией. Затем он перешел к вопросу о составе наших студентов, о том, как строго они отбирались и по знаниям, и по социальному происхождению, но, не исключая ошибок в этом наборе,

стр. 212


--------------------------------------------------------------------------------

угрожающе провозгласил: "Мы еще посмотрим, кто вы такие на самом деле, проверим всю вашу подноготную""9.

Такая ситуация не могла не готовить почвы для двоемыслия среди части послевоенного поколения историков, становление которого проходило в общении с убежденными историками-марксистами и корифеями "старой профессуры", остававшимися во многом на прежних исследовательских позициях, несмотря на использование марксистской терминологии и идеологическую толерантность. Они становились свидетелями и наследовали опыт компромиссов, на которые были вынуждены идти их "деды".

Одну из таких ситуаций описывает в своих воспоминаниях А. Я. Гуревич, рассказывая со слов А. И. Неусыхина о выступлении Е. А. Косминского на Ученом совете истфака МГУ, которое носило официозный характер. Вот ее воспроизведение: "Кончается заседание, Неусыхин подходит к Косминскому... Внешне все выглядело мирно, но некая пикировка произошла. Александр Иосифович говорит: "С каким пафосом Вы говорили сегодня, Евгений Алексеевич!" Косминский поворачивается, смотрит на него и отвечает: "Dixi et animam levavi, - как сказал Салтыков-Щедрин". А. И. учился в такой же классической гимназии, как и Е. А., и знает, что это было сказано задолго до Салтыкова-Щедрина. Поэтому он спрашивает: "Е. А., а причем здесь Салтыков-Щедрин?" Косминский: "А вы не помните в "Современной идиллии": Dixi et animam levavi, - сказал я, и стошнило меня"10.

Однако стремление дистанцироваться от политической конъюнктуры не означало умаления значимости марксизма как методологии исторического познания. Марксистская парадигма оставалась ведущей в исследовательской деятельности историков послевоенной генерации вплоть до последнего десятилетия XX в.

Улучшению качества профессиональной подготовки молодых историков, несомненно, способствовали изменения в системе обучения, которая до середины 1930-х годов господствовала как в средней школе, так и в вузах, и ставила во главу угла коллективное решение всех учебных задач.

Преодоление столь безбрежного и неоправданного коллективизма проводилось по советской традиции силами партийных организаций высших учебных заведений. "Нужно было под руководством парторганизации и дирекции проделать большую работу по изжитию и выкорчевыванию старого наследства в учебе, оставленного после так называемого бригадно-лабораторного метода, который сводил на нет самостоятельную работу и ответственность каждого студента за свою учебу", - говорилось в статье "В борьбе за кадры (К 5-летию комсомольской организации института)" секретаря комсомольской организации МГИАИ А. Мухина11. Для будущих историков такой подход к обучению был тем важнее, что их труд по сво-

стр. 213


--------------------------------------------------------------------------------

ей сути носит индивидуальный, творческий характер, допускающий объединение исследовательских усилий, но не размывающий вклада каждого ученого.

Неизменно высокой оставалась роль МГУ и ЛГУ (СПбУ) в подготовке историков - преподавателей и исследователей. Московский университет стал alma mater для 29,8% послевоенной генерации историков, ленинградский (петербургский) - для 11,0 % (Для сравнения: МГУ окончили 26,1% первого марксистского поколения и 16,6% - ЛГУ.) Существенную роль играл и МГИАИ (7,4%). Его выпускники в совокупности с выпускниками МГУ и ЛГУ составили 48,2% историков послевоенного поколения. Другая их половина (в среднем 50,2%) окончила прочие вузы, причем их доля в подготовке кадров историков имела тенденцию к росту, что объяснялось укреплением высшей школы на местах.

На детские и юношеские годы этого поколения выпали лишения Великой Отечественной войны, многие его представители, как например И. Д. Ковальченко, В. Я. Лаверычев, К. Н. Тарновский и другие, воевали на ее фронтах. А. И. Зевелев писал, что "влиться в ряды защитников Родины, в действующую Красную Армию, для меня и моих сверстников было закономерным этапом предшествующей, пока еще юношеской жизни"12.

Однако вынужденный перерыв в учебе вызывал немало трудностей. Уходя со студенческой или школьной скамьи на фронт, старшая ветвь послевоенного поколения советских историков оставляла в мирном прошлом планы дальнейшей учебы, работу в библиотеках и архивах, посещение лекций и семинаров. Возвращение к привычным и любимым занятиям было делом не простым. П. В. Волобуев вспоминал о времени, когда он, демобилизовавшись и приехав в Москву 17 сентября 1946 г., приступил к учебе: "Как и у большинства фронтовиков (а их на 2-м курсе было человек 50, т. е. пятая часть), голова была пустая. Я, правда, еще старался что-то читать, но пришлось основательно налечь на учебу. Нельзя было ударить в грязь лицом перед теми, кто пришел в университет сразу со школьной скамьи. Ведь они смотрели на нас с почтением, но мы понимали, что это только до поры, до времени. Так я опять начал жить под девизом "Ни минуты зря""13.

Настойчивость в учебе бывших фронтовиков отмечали, со своей стороны, их младшие сокурсники. Вспоминая о К. Н. Тарновском, М. С. Симонова писала: "Они и учились иначе, чем мы, упорно и целеустремленно, наверстывая упущенное"14.

Послевоенная генерация историков отличалась быстрым профессиональным ростом. В среднем почти у половины их числа между защитой кандидатской и докторской диссертаций проходило около 15 лет (42,8%). По этому показателю они даже опережают первое марксистское поколение (35,5%), однако уступают в количестве

стр. 214


--------------------------------------------------------------------------------

историков, прошедших путь от кандидата к доктору наук не более чем за 5 лет (0,8 против 4,8%), что объясняется, безусловно, ускоренной "ковкой марксистских кадров" в 1920-х - начале 1930-х годов, для которой основным человеческим материалом были люди, родившиеся в период с конца 1890-х до 1910 г. (отсюда - и высокие показатели - около 25% этих историков защитили докторские диссертации через 10 и менее лет после кандидатских).

Сопоставляя по тем же параметрам послевоенную генерацию историков с их младшими коллегами, можно отметить дальнейшее ускорение темпов профессионального роста, напрямую связанное с ситуацией в отечественной исторической науке в постперестроечные годы (временной промежуток между защитами у 60,0% историков, родившихся уже после войны, был менее 15 лет).

Историки послевоенного поколения отличаются от своих предшественников выбором области научных интересов. Общей тенденцией стало смещение центра тяжести в исследованиях от древности к проблемам истории XX в. Период до XVIII в. - предмет профессионального интереса в среднем 15% историков этой генерации, XVIII в. - 7,2%, XIX в. - 16,4% и 61,4% - XX в. Для сравнения: историки первого марксистского поколения так распределялись по этим градациям - 22,1%; 11,1%; 19,8%; 47%. Историки с дореволюционным исследовательским стажем, за редкими исключениями, не считали правомерным изучение недавнего прошлого.

Увеличение удельного веса истории XX в. в общей проблематике исторических исследований объясняется несколькими факторами. Во-первых, объективным течением времени, увеличивающим историческую перспективу и переводящим события из ранга современности в прошедшее, пусть и сравнительно недавнее. Для историков послевоенного поколения история начала XX в. столь же равноудаленная, как история середины XIX в. для историков "старой школы".

Другим фактором, обусловившим резкий рост внимания к истории XX в., является его насыщенность революционными процессами, требовавшими своего осмысления, помноженная на традиционный интерес марксистской науки к проблемам классовой борьбы. Помимо этого, ориентация молодых историков на изучение советской истории проходила красной нитью в политике партии в отношении исторической науки, особенно в послевоенные годы.

Существовала и иная тенденция. При выборе области научного исследования нередко проявлялось стремление дистанцироваться от новейшей истории России и зарубежья, поскольку ее проблемы были наиболее идеологизированы и подвержены политической конъюнктуре.

Уход от политико-идеологической ангажированности в какой-то мере достигался отказом от постановки обобщающих проблем.

стр. 215


--------------------------------------------------------------------------------

"Мелкотемье" было поводом для постоянной критики со стороны руководства исторической наукой. Такая ситуация во многих случаях совершенно справедливо была названа А. Я. Гуревичем "внутренней эмиграцией". "Для нее, - констатирует он в своей "Истории историка", - была характерна узкая специализация, привязанность к привычной теме, может быть, и существенной, занятия источниковедением, разработка сугубо конкретных сюжетов без каких-либо широких обобщений, потому что там, где начинаются обобщения, вы попадаете в сферу идеологии"15.

Профессиональное становление историков послевоенного поколения проходило в условиях менявшегося в стране идеологического климата: от печально известных постановлений ЦК ВКП(б) 1946 - 1948 гг., направленных на усиление партийного контроля в области литературы, искусства и науки, исторической в частности, до хрущевской оттепели с, ее попытками провозгласить приоритет научности в исследовательской деятельности.

Эта генерация историков отказывалась от недавно ею освоенных положений "Краткого курса", от сталинского прочтения отечественной истории. Трудно приходилось и недавним выпускникам, и студентам-историкам. А. И. Алаторцева, в 1953 г. поступившая на исторический факультет МГУ, вспоминала, что в таких условиях было весьма непросто держать экзамены по отечественной истории.

Происходившие в стране и науке перемены требовали от послевоенного поколения историков определения своего отношения к ним, выработки собственной общественной и научной позиции. В целом они с увлечением поддержали идеи, вошедшие в историческую науку после XX съезда КПСС, хотя отказ от сталинизма для многих из них не был мгновенным.

Труднее пришлось старшим представителям послевоенного поколения, студенческая пора и начало научной деятельности которых совпали с последними годами сталинского правления: недавно освоенные постулаты надо было переосмысливать и переоценивать. П. В. Волобуев, принадлежавший как раз к этой части послевоенной генерации историков, писал впоследствии: "Не знаю, как кому, но преодоление сталинизма мне далось нелегко и потребовало немалых интеллектуальных усилий (с нравственной стороной этой задачи дело обстояло намного легче)"16. В 1955 г. он выступил на стороне противников нового курса журнала "Вопросы истории"; об этом впоследствии, в марте 1997 г. говорил в своем интервью: "Конечно, и я кое-что недоучел. Настроения в обществе поворачивались в сторону критики культа личности Сталина (хотя XX съезд еще был впереди), и мне надо было бы соображать поживее. Какие же мы все, в том числе и я, были тогда дремучие догматики!"17

Послевоенное поколение историков оказалось увлечено задачей приложения к изучению прошлого марксизма-ленинизма, освобож-

стр. 216


--------------------------------------------------------------------------------

денного от напластований сталинской эпохи. Несмотря на признание идеологической значимости исторической науки, эти историки проявляли стремление отделить науку от конкретной общественно-политической ситуации, не приспосабливать к ней свои труды.

Большую роль в этом направлении сыграл руководимый М. Я. Гефтером сектор методологии, историки "нового направления"18. Аккумулировав достижения русской классической и советской историографии, получив широкие, по сравнению с предшествовавшими годами, возможности работы в архивах, они всей своей деятельностью были нацелены на творческий поиск, на дискуссионный метод решения исторических проблем.

Основным ядром этих исследовательских групп были историки послевоенной генерации. Однако было бы неверным на этом основании делать вывод о разрыве преемственности с поколением историков-марксистов, многие представители которого восприняли и отстаивали новые тенденции в исторической науке, как например М. В. Нечкина, А. М. Панкратова, А. Л. Сидоров и др. Не случайно, что А. М. Панкратова оказалась во главе "мятежных" "Вопросов истории", а вокруг А. Л. Сидорова сформировалось "новое направление". В этом не было никакой иронии истории, как утверждает Роджер Марквик в отношении А. Л. Сидорова19, а проявился исследовательский потенциал этих ученых.

Хотя кардинальным направлением методологического поиска у историков послевоенного поколения в советский период было новое прочтение классиков марксизма-ленинизма, получило импульс к развитию и другое направление, в основании которого лежало изучение достижений современной западной историографии, ее гносеологии и эпистемологии, в первую очередь историко-антропологического метода.

Следовавший этим направлением А. Я. Гуревич считает себя "счастливчиком, потому что, когда мы здесь, как слепые котята, искали свои пути, своевременно прислушался к тому новому, что рождалось в трудах ведущих историков на Западе (имеются в виду М. Блок, Л. Февр и др. - Л. С.)"20. Свои монографии - "Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе" и "Категории средневековой культуры", над которыми он работал на протяжении 1960-х годов, - А. Я. Гуревич считает "естественным следствием этой общей ориентации"21.

Свертывание "оттепели" привело к возникновению в среде историков послевоенного поколения конформизма, к ужесточению "цензуры собственной головы", смягченной в годы "оттепели". Наличие исторических тем и сюжетов, персоналий, о которых не следовало упоминать в статьях и на страницах монографий, принималось de facto и публично не комментировалось, что, естественно, не мешало обсуждению идеологически сложных проблем истории в ча-

стр. 217


--------------------------------------------------------------------------------

стных беседах. Существование официальных партийных трактовок исторического процесса вкупе с двоемыслием в исследовательской деятельности было существенной преградой для решения методологических проблем исторической науки.

Так, В. П. Данилов говорил о двух поражениях, которые потерпели "шестидесятники": одно - в конце 1960-х, другое - в 1990 - 1991 годах22, имея в виду возможность исследования истории на основе творческого применения марксизма. С этим выводом можно согласиться лишь отчасти: многие ученые послевоенного поколения советских историков в 1990-х годах продолжают плодотворно работать, сочетая в своих исследованиях различные методологические подходы.

Здесь мы сталкиваемся с проблемой индивидуальности в творчестве ученого: многие историки даже в наиболее неблагоприятные в смысле идеологического давления на историческую науку годы находили возможность создавать действительно научные работы. Выявляется общая не только для историков послевоенного поколения закономерность: отдавая дань в начале творческой деятельности господствовавшим историческим концепциям, отдельные его представители в процессе исследовательской деятельности становятся более самостоятельны и независимы в своих суждениях, осваивая новые методологические подходы.

В 1960 - 1970-е годы особые надежды на получение объективного знания возлагались на применение новых методов исследования, заимствованных из точных наук - математических методов изучения истории. Признанными лидерами этого направления стали И. Д. Ковальченко и возглавляемая им кафедра источниковедения исторического факультета МГУ, Проблемная группа по изучению социальной истории В. З. Дробижева23.

Количественные методы в изучении истории нашли многих приверженцев среди историков послевоенного поколения. Их привлекательность была связана не только с тем, что в научный оборот могли отныне включаться массовые источники. С их помощью решалась задача выявления фундаментальных глубинных взаимосвязей, изучения скрытых от взгляда макроструктур, пронизывавших жизнь социума на протяжении больших отрезков времени24. В конечном счете, речь шла о возможности достижения исторической наукой большей объективности, сопоставимости ее результатов с выводами точных наук.

Это увлечение количественными методами исследования отечественная историческая наука переживала почти одновременно с мировой историографией, которая также отдала дань "сциентическому соблазну". Надежды, возлагаемые на них, были столь же велики, как и убежденность в их объективности, что они стали применяться даже для изучения небольших по объему источников.

стр. 218


--------------------------------------------------------------------------------

Так, Л. М. Брагина провела количественную корреляцию дефиниций, содержащихся в философском трактате эпохи Возрождения, разбив их на две группы. В первую из них вошли понятия, связанные с честью, достоинством и пр.; во вторую - относящиеся к сфере товарно-денежных отношений. На основе превалирования последних она сделала вывод о развитии капиталистических отношений. Однако применение этого метода анализа в отношении уникального документа едва ли было оправданно, да и результаты его были жестко детерминированы марксистско-ленинской методологией, проявившейся уже на стадии подразделения понятий на две группы25.

Количественные методы изучения истории не стали панацеей от субъективности исторического знания и универсальным способом достижения его объективности, хотя прочно вошли в исследовательский арсенал многих историков послевоенного и последующего поколений.

Таким образом, характеризуя наиболее общие черты, присущие послевоенному поколению отечественных историков, следует выделить следующее: во-первых, их профессиональная подготовка изначально включала в себя изучение достижений русской, а не только советской исторической науки, освоение приемов и методов работы с источниками, внимание к историческим фактам; во-вторых, марксистская непримиримость поколения красных профессоров уступала место более взвешенному отношению к партийности в исторических исследованиях. Поиск исторической объективности был включен в число исследовательских задач.

Это поколение дважды становилось непосредственным участником концептуальных и методологических перемен в отечественной исторической науке, в целом позитивно отзываясь на них. Его младшая ветвь продолжает активно работать в современной науке. Вклад послевоенного поколения отечественных историков в историческую науку, несомненно, значителен. Его еще предстоит оценить по достоинству, избегая нигилистического отношения к советской составляющей и изучая в совокупности труды разных лет.

-----

1 Историки России. Кто есть кто в изучении отечественной истории: Биобиблиогр. словарь / Автор-составитель А. А. Чернобаев. 2-е изд., испр., доп. / Под ред. В. А. Динеса. Саратов, 2000.

2 Смирнова Т. М. "В своем происхождении никто не повинен..."? Проблемы интеграции детей "социально чуждых элементов" в послереволюционное российское общество (1917 - 1936 гг.) // Отечеств, история. 2003. N 4. С. 34 - 35.

3 Московский ордена "Знак Почета" Государственный историко-архивный институт. 1930 - 1980: Сб. док. и материалов. Пермь, 1981. С. 78.

стр. 219


--------------------------------------------------------------------------------

4 Там же. С. 77.

5 Волобуев П. В. Неопубликованные работы: Воспоминания. Статьи. М, 2000. С. 8.

6 Гуревич А. Я. История историка. М., 2004. С. 15.

7 Зевелев А. И. Я - историк и этим горжусь. 2-е изд., испр., доп. М., 2002. С. 57 - 58.

8 ЦИАМ. Ф. 418. Оп. 249. Д. 112а. Л. 131.

9 Гутнова Е. В. Пережитое. М., 2001. С. 126 - 127.

10 Цит. по: Гуревич А. Я. Указ. соч. С. 19 - 20.

11 Московский ордена "Знак Почета" Государственный историко-архивный институт. 1930 - 1980. С. 81.

12 Зевелев А. И. Указ. соч. С. 73.

13 Волобуев П. В. Указ. соч. С. 13.

14 Константин Николаевич Тарновский: Историк и его время: Историография. Воспоминания. Исследования. СПб., 2002. С. 22.

15 Гуревич А. Я. Указ. соч. С. 96.

16 Волобуев П. В. Указ. соч. С. 16.

17 Отечеств, история. 1997. N 6. С. 111 - 112.

18 Подробнее см.: Мир историка. XX век. М., 2002. С. 200 - 258.

19 Markwick R. D. Rewriting History in Soviet Russia. The Politics of Revisionist Historiography, 1956 - 1974. Palgrave, 2001.

20 Гуревич А. Я. Указ. соч. С. 117.

21 Там же. С. 134 - 135.

22 Цит. по: Markwick R. D. Op. cit. P. 234.

23 И. Д. Ковальченко: Научные труды, письма, воспоминания (из личного архива академика): Сб. материалов. М., 2004.

24 Милов Л. В. Иван Дмитриевич Ковальченко // Историки России XVIII - XX вв. М., 1996. Вып. 3. С. 158.

25 Брагина Л. М. Методика количественного анализа философских трактатов эпохи Возрождения // Математические методы в историко-экономических и историко-культурных исследованиях. М., 1977.

ПРИЛОЖЕНИЯ*

Таблица 1

Год рождения
Место рождения, %

Москва
Санкт-Петербург
Крупные города
Прочие города
Сельская местность
Не указано

Второе поколение советских историков (первое марксистское) 1896 - 1920

Средний показатель по поколению
6,1
10,1
12,0
32,4
37,8
1,6




--------------------------------------------------------------------------------

* Сост. автором статьи.



стр. 220


--------------------------------------------------------------------------------

Таблица 1 (окончание)

Год рождения
Третье поколение советских историков (послевоенное)

1921 - 1925
17,8
5,7
8,9
22,3
45,3
-

1926 - 1930
14,0
9,7
16,1
23,1
36,6
0,5

1931 - 1935
22,2
7,8
13,7
26,1
30,2
-

1936 - 1940
15,2
4,3
10,2
32,6
34,1
3,6

1941 - 1945
18,6
4,9
13,6
25,9
35,8
1,2

Средний показатель по поколению
17,3
6,9
12,6
25,7
36,5
1,0

Четвертое поколение советских историков (1946 - 1965)

Средний показатель по поколению
19,0
6,1
14,1
36,3
22,8
1,7




Таблица 2

Год рождения
Социальное положение, %

служащие
рабочие
крестьяне
не указано

Второе поколение советских историков (первое марксистское) 1896 - 1920

Средний показатель по поколению
58,5
12,3
27,7
1,5

Год рождения
Третье поколение советских историков (послевоенное)

1921 - 1925
60,5
9,6
29,9
-

1926 - 1930
68,3
7,5
24,2
-

1931 - 1935
67,3
19,6
12,4
0,7

1936 - 1940
61,6
18,9
15,9
3,6

1941 - 1945
71,6
9,9
18,5
-

Средний показатель по поколению
65,5
13,0
20,7
0,8

Четвертое поколение советских историков (1946 - 1965)

Средний показатель по поколению
77,5
14,7
6,1
1,7




стр. 221


--------------------------------------------------------------------------------

Таблица 3

Год рождения
Вузы, %

МГУ
СПбУ (ЛГУ)
МГИАИ
ИКП
прочие вузы
не указано

Второе поколение советских историков (первое марксистское) 1896 - 1920

Средний показатель по поколению
26,1
16,6
2,8
4,0
46,6
3,9

Год рождения
Третье поколение советских историков (послевоенное)

1921 - 1925
31,2
10,8
6,4
-
49,7
1,9

1926 - 1930
29,6
13,4
6,0
-
47,8
3,2

1931 - 1935
36,6
13,7
11,1
-
38,6
-

1936 - 1940
19,6
8,0
6,5
-
64,5
1,4

1941 - 1945
32,1
6,2
7,4
-
54,3
-

Средний показатель по поколению
29,8
11,0
7,4
-
50,2
1,6

Четвертое поколение советских историков (1946 - 1965)

Средний показатель по поколению
20,2
9,2
11,2
-
57,3
2,1




Таблица 4

Год рождения
Область научных интересов, %

до XVIII в.
XVIII в.
XIX в.
XX в.

Второе поколение советских историков (первое марксистское) 1896 - 1920

Средний показатель по поколению
22,1
ПД
19,8
47,0

Год рождения
Третье поколение советских историков (послевоенное)

1921 - 1925
14,6
9,6
17,8
58,0

1926 - 1930
17,2
5,4
19,4
58,0

1931 - 1935
11,1
5,9
15,0
68,0

1936 - 1940
15,2
7,2
13,8
63,8

1941- 1945
17,3
9,9
13,6
59,2

Средний показатель по поколению
15,0
7,2
16,4
61,4

Четвертое поколение советских историков (1946 - 1965)

Средний показатель по поколению
10,1
6,9
12,4
70,6




стр. 222


--------------------------------------------------------------------------------

Таблица 5

Год рождения
Временной промежуток между кандидатской и докторской диссертациями, %

до 5 лет
до 10 лет
до 15 лет
до 20 лет
свыше 20 лет
не указано

Второе поколение советских историков (первое марксистское) 1896 - 1920

Средний показатель по поколению
4,8
8,9
21,8
25,0
22,2
17,3

Год рождения
Третье поколение советских историков (послевоенное)

1921 - 1925
0,6
12,1
28,0
28,7
24,2
6,4

1926 - 1930
2,7
13,4
27,4
24,8
24,7
7,0

1931 - 1935
-
16,3
34,0
24,2
18,3
7,2

1936 - 1940
-
7,3
23,9
32,6
17,4
18,8

1941 - 1945
-
18,5
32,1
24,7
14,8
9,9

Средний показатель по поколению
0,8
13,2
28,8
27,0
20,7
9,5

Четвертое поколение советских историков (1946 - 1965)

Средний показатель по поколению
3,5
27,1
29,4
12,9
2,6
24,5




стр. 223


Новые статьи на library.by:
ИСТОРИЯ РОССИИ:
Комментируем публикацию: СОВЕТСКИЕ ИСТОРИКИ ПОСЛЕВОЕННОГО ПОКОЛЕНИЯ: СОБИРАТЕЛЬНЫЙ ОБРАЗ И ИНДИВИДУАЛИЗИРУЮЩИЕ ЧЕРТЫ

© Л. А. СИДОРОВА () Источник: История и историки, 2004, №1

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ИСТОРИЯ РОССИИ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.