Историческая наука русского зарубежья. СПОРЫ О СУДЬБЕ РОССИИ В ЭМИГРАНТСКОЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ 1920-х ГОДОВ. (Противостояние двух центров)

Актуальные публикации по вопросам истории России.

NEW ИСТОРИЯ РОССИИ


ИСТОРИЯ РОССИИ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ИСТОРИЯ РОССИИ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему Историческая наука русского зарубежья. СПОРЫ О СУДЬБЕ РОССИИ В ЭМИГРАНТСКОЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ 1920-х ГОДОВ. (Противостояние двух центров). Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2007-10-11
Источник: Журнал "История и историки", 2003, №1

Историческая наука русского зарубежья. СПОРЫ О СУДЬБЕ РОССИИ В ЭМИГРАНТСКОЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ 1920-х ГОДОВ. (Противостояние двух центров)
Автор: Б. П. Балуев


Исследователю, который приступает к изучению истории русской эмигрантской журналистики первой волны, приходится мириться с отсутствием редакционных архивов газет и журналов. Один из историков-эмигрантов так объясняет этот факт: "Большая часть архивов русских заграничных издательств не сохранилась, чаще всего из-за их недолговечного существования. В ряде случаев, насколько нам известно, архивы были конфискованы оккупационными властями и скорее всего потерялись в хаосе второй мировой войны... Установить количество изданий, размеры тиражей, объемы продажи и распространения печатной продукции невозможно" 1 . Автор относит это наблюдение в основном к изданию книг, но истинность его удваивается применительно к газетам и журналам, архивы которых чаще всего вообще не велись и не только "из-за их недолгого существования", но и из-за безденежья, из-за малочисленности и текучести редакционных кадров. Для воссоздания истории этой периодической печати приходится иметь дело главным образом с газетными и журнальными страницами да с мемуарами политических деятелей и журналистов русского зарубежья. Но и тут возникает трудность: фонды эмигрантских газет и журналов 20-х и 30-х годов в российских библиотеках далеки от полноты. Многие газеты и журналы отсутствуют вообще, а комплекты других страдают значительными пробелами. Даже наиболее полновесное их собрание в Библиотеке российских федеральных архивов (на территории ГАРФ) не может в полной мере удовлетворить исследователя. Таким образом, начав читать статью с продолжением, исследователь может не обнаружить номер газеты или журнала с этим продолжением ни в одной из библиотек России.

Пока еще появилось очень мало работ по истории прессы белой эмиграции. Известна лишь одна монография по этой проблематике,

стр. 3


--------------------------------------------------------------------------------

изданная Иркутской экономической академией ( Яковлева Т. А. Пути возрождения: Идеи и судьбы эмигрантской печати П. Б. Струве, П. Н. Милюкова и А. Ф. Керенского. Иркутск, 1996. 216 с.). А между тем имеется настоятельная надобность в таких исследованиях. Они обеспечивают, во-первых, непосредственное прикосновение к источнику, на основе которого во многом (плюс мемуары) западными учеными создавалась история революционных событий 1917 г., гражданской войны и первых десятилетий Советской власти. Во-вторых, такие работы могли бы помочь молодым историкам отойти от однобоких и в свое время обязательных штампов советской историографии в оценке указанных событий, более объективно и всесторонне посмотреть на них. В-третьих, многие события того катастрофического излома в истории России перекликаются с сегодняшним днем и потому анализ их в эмигрантской прессе поучителен не только для историков, но и для всякого читателя, болеющего за судьбу своей страны.

Полутора-двухмиллионная русская эмиграция из России 1917- 1922 гг. была явлением уникальным в истории человечества не только по количеству беженцев, но и по их. качественному составу. Юрист и историк Б. Э. Нольде писал в те дни: "С библейских времен не бывало такого грандиозного "исхода" граждан страны в чужие пределы. Из России ушла не маленькая кучка людей, группировавшихся вокруг опрокинутого жизнью мертвого принципа: ушел весь цвет страны, все те, в руках кого было сосредоточено руководство ее жизнью, какие бы стороны этой жизни мы ни брали. Это уже не эмиграция русских, эмиграция России" 2 . В самом деле, страну покинули (если успели) администраторы почти всех рангов - от сенаторов и министров всех составов до губернских чиновников и земских деятелей, за малым исключением весь офицерский корпус армии и флота, управляющие фабрик, заводов и имений, крупные инженеры и конструкторы, самые выдающиеся художники, писатели, поэты, философы и журналисты, руководящие деятели и активисты почти всех политических партий, кроме большевистской. Когда говорят, что за границей оказался весь цвет русской интеллигенции, то это вряд ли можно считать преувеличением. Взять хотя бы русских литераторов. Эмигрировали прозаики: Л. Н. Андреев, И. А. Бунин, Б. К. Зайцев, И. А. Куприн, Д. С. Мережковский, A. M. Ремизов, А. Н. Толстой, И. С. Шмелев; поэты: К. Д. Бальмонт, З. И. Гиппиус, В. И. и Г. В. Ивановы, В. В. Хлебников, В. Ф. Ходасевич, М. И. Цветаева; журналисты и одновременно писатели: А. Т. Аверченко, А. В. Амфитеатров, М. П. Арцыбашев, В. И. Немирович-Данченко, М. А. и Б. А. Суворины, А. А. Яблоновский; такие ученые-мыслители и одновременно публицисты, как Н. А. Бердяев, И. А. Ильин, А. А. Кизеветтер, П. Н. Милюков, П. Б. Струве, В. В. Шульгин. Известный партийно-советский функционер, ученый и публицист Н. Л. Мещеряков вынужден был при-

стр. 4


--------------------------------------------------------------------------------

знать: "Чуть не вся старая литературная Россия после Октябрьской революции ушла в белогвардейский лагерь. Немудрено, что за границей выходит теперь так много всяких белогвардейских книг, журналов и газет" 3 .

Действительно, для издания журналов и газет в эмиграции, особенно в европейских странах, литературных сил было более чем достаточно. Кроме известных всей России литераторов здесь оказалось немало и рядовых журналистов, бежавших за границу из повсеместно закрытых в 1918 г. Советской властью небольшевистских периодических изданий. Но если в дореволюционной России они вполне могли существовать за счет литературного заработка, то в зарубежье на это рассчитывать было невозможно.

В Русском зарубежном историческом архиве в Праге было собрано 1200 газет и 1200 журналов, выходивших с 1918 по 1945 г. Но подавляющее большинство их прекращало "свое существование на первых номерах" 4 . Для того чтобы поставить на ноги издание газеты или журнала, требовался немалый первоначальный капитал в валюте страны проживания, чтобы покрыть расходы на типографию с русским шрифтом, на бумагу, на содержание литературных работников и корреспондентов, на распространение издания. Если какой- то группе литераторов и удавалось с помощью займов стартовать со своим изданием, оно вскоре разбивалось о непосильные издательские и типографские расходы, о низкую платежеспособность читателей. Эмигрантская масса в основном бедствовала - далеко не всем удавалось устраиваться коммивояжерами, шоферами, швейцарами и официантами. Читательская аудитория была неустойчивой и в смысле оседлости - она переливалась из одной страны в другую. О пополнении кассы привычным способом - за счет публикации объявлений - нечего было и думать: местный бизнес предпочитал рекламировать товар в своих национальных газетах и журналах. Объявления русских читателей о поиске родственников (особенно в первые годы), о смертях и панихидах, о продаже своих ценностей, о доступных товарах и услугах, разумеется, доходов не приносили. Нередкие в те годы колебания курса валют окончательно затягивали финансовую петлю. Поэтому хотя газеты и журналы поначалу и росли в русской диаспоре в разных странах, как грибы после дождя, "но, как те же грибы, имели недолгий век" 5 . Это дало возможность Б. А. Суворину, редактору газеты "Вечернее время" (Париж, 1924- 1925) и соредактору газеты "Русское время" (Париж, 1925- 1929), довольно остроумно назвать эмигрантскую газету ""эфемерной", рожденной утром и умирающей в тот же день" 6 .

Некоторые газеты, хотя и выходили более или менее регулярно, находились как бы в состоянии постоянной агонии. Нередко их редактор был и основным автором публиковавшихся на их страницах материалов. Так, по существу в одиночку издавал свою газету "Об-

стр. 5


--------------------------------------------------------------------------------

щее дело" (1918-1922, 1928-1933) В. Л. Бурцев. То же самое можно сказать с некоторыми оговорками об А. Ф. Керенском и его газете "Дни", о В. В. Орехове и его газете "Часовой", о Сапране и его газете "Русский в Аргентине". Эти и подобные им газеты были не в состоянии за публиковавшиеся на их страницах материалы платить гонорары. Материальное положение журналистов в эмиграции в целом было крайне тяжелым. По случаю ежегодно проводившегося в Париже благотворительного "Бала прессы" председатель эмигрантского, тоже в основном благотворительного, Союза русских писателей и журналистов П. Н. Милюков писал: "Нужда эта исключительная и с каждым годом становится все более настоятельной... Даже хорошо известные деятели печати, проведшие десятки лет около газеты, даже иногда в качестве редакторов, часто влачат крайне бедственное существование в эмиграции" 7 .

Из всей массы газет, выходивших в эмиграции с 1920 по 1940 г., выделялись определенным профессионализмом и регулярностью поступления к читателям, пожалуй, только шесть: "Последние новости" (1920-1940) и "Возрождение" (1925-1940) в Париже, "Руль" (1920-1931) в Берлине, "Сегодня" (1919-1940) в Риге, "Новое время" (1921-1930) в Белграде и "Русь" (1922,1923-1928) в Софии. Но из перечисленных газет две по продолжительности их издания, по их политическому весу, по профессиональному и публицистическому уровню явно выделялись в лучшую сторону - "Последние новости" и "Возрождение". В "Последних новостях", первые номера которого редактировал М. Л. Гольдштейн, а с 1921 г. - П. Н. Милюков, постоянно сотрудничали: A.M. Кулишер, С. А. Поляков (псевдоним "С. Литовцев"), Б. С. Миркин (псевдоним "Бор. Мирский"), П. Я. Рысс, М. А. Ландау (псевдоним "М. Алданов"), Д. И. Мейснер, С. О. Португейс (псевдоним "Ст. Иванович"), М. А. Ильин (псевдоним "М. Осоргин"), Е. Д. Кускова. В газете "Возрождение", которую до ноября 1927 г. редактировал П. Б. Струве, а затем Ю. Ф. Семенов, сотрудничали: И. А. Бунин, В. В. Шульгин, К. И. Зайцев, С. С. Ольденбург, И. А. Ильин, А. А. Билимович, М. А. Первухин.

Газета "Последние новости" была наиболее обеспеченной в материальном отношении не только за счет значительного числа подписчиков, но и благодаря финансовой поддержке, как многие утверждали тогда и позже, международных масонских кругов. Один из мемуаристов свидетельствует: "Масоны крепко держали в своих руках один из двух главных органов эмигрантской печати -газету "Последние новости" и с ее помощью вели обработку эмигрантского общественного мнения в желательном для них направлении" 8 . В этой газете сотрудники получали зарплату, авторы - гонорар. Тираж ее в лучшие времена 30-х годов достигал 35 тыс. экземпляров.

Газету "Возрождение" субсидировал наследник крупного российского нефтяного предпринимателя А. О. Гукасов. Как с

стр. 6


--------------------------------------------------------------------------------

ствовал один из бывших сотрудников газеты, она больше всего страдала от феноменальной жадности этого издателя, который установил жалкие оклады своим журналистам. Согласно законодательству пришедшего во Франции в 1936 г. Народного фронта Гукасов обязан был заключить со своими типографскими рабочими коллективный договор и повысить им зарплату. Но поскольку это касалось только выпуска ежедневных газет, Гукасов стал выпускать газету только раз в неделю 9 . Тем не менее, особенно в период, когда редактором газеты был П. Б. Струве, она успешно соперничала с "Последними новостями". Тираж ее тоже доходил до 30-35 тыс. экземпляров. Как и "Последние новости", газета "Возрождение" распространялась не только во Франции, но и в других странах. Этому способствовали не только глубокие аналитические публицистические статьи П. Б. Струве и ведущих сотрудников "Возрождения", но и мемуарные очерки И. А. Бунина "Окаянные дни" и В. В. Шульгина "Дни", из номера в номер публиковавшиеся в газете.

Гукасов явно просчитался, вытеснив из редакции П. Б. Струве и назначив редактором Ю. Ф. Семенова, фигуру весьма посредственную и не авторитетную в эмигрантских политических кругах. Вместе со Струве из газеты ушли 36 ее сотрудников и постоянных авторов. Среди них - И. А. Бунин, В. В. Шульгин, К. И. Зайцев, И. А. Ильин, А. В. Флоровский, М. В. Шахматов, Б. Э. Нольде, П. Д. Долгоруков, И. А. Бунге, В. П. Рябушинский, А. Д. Билимович, Д. Д. и И. Д. Гримм и др. 10 Продолжавший печататься в публицистическом отделе газеты С. С. Ольденбург и новые авторы - Л. Д. Любимов, П. П. Муратов, А. А. Салтыков, Б. Бажанов не смогли возместить эти потери. Хотя в газете продолжали публиковаться такие известные писатели, поэты и литературные критики, как И. С. Шмелев, Б. К. Зайцев, А. В. Амфитеатров, А. А. Яблоновский, Н. А. Лохвицкая (Тэффи), В. Ф. Ходасевич, В. В. Вейдле, именно публицистический отдел в ней заметно ослабел.

"Последние новости" вполне в соответствии со своим названием были преимущественно газетой новостей. Жизнь русских эмигрантов не только во Франции, но и в других странах; внутрифранцузские и международные события общественно-политического, экономического и культурного характера; разные аспекты жизни в Советской России; наиболее интересные сообщения эмигрантской, французской и международной прессы - все это находило оперативное освещение в коротких информационных материалах "Последних новостей". И надо признать, что как добытчики самых свежих новостей журналисты этой газеты действовали весьма профессионально. Поэтому даже далекие от политических симпатий газеты читатели старались ее выписывать, чтобы быть в курсе событий эмигрантской, французской, "совдеповской" и международной жизни. В этом отношении "Последние новости" явно выигрывали перед другими газетами.

стр. 7


--------------------------------------------------------------------------------

Газета "Возрождение", особенно в период редакторства Струве, делала ставку на публицистическое осмысление действительности. Это находило отражение и в ее передовых статьях, и в "Дневнике политика" П. Б. Струве, и в "подвальных" публицистических, проблемных обозрениях, и в комментариях к материалам эмигрантских и советских газет и журналов. И это давало газете преимущество перед другими органами эмигрантской периодической печати в 20-е годы, когда с особой остротой обсуждался вопрос о судьбе России, о причинах постигшего ее катаклизма, о ее прошлом, настоящем и будущем, когда вся русская диаспора жила надеждой на близкий крах большевистского режима и, следовательно, на скорое возвращение на родину, когда во всей силе проявлялся эмигрантский "активизм" - желание действовать во имя этой развязки, во имя возвращения к утраченной России.

Но в 30-е годы обстановка и настроения в эмиграции заметно изменились. Советская Россия преодолела разруху и голод. Многие страны, в том числе и те, на помощь которых рассчитывала Белая армия, установили с ней дипломатические отношения. Среди эмигрантов произошел ощутимый возрастной сдвиг. Уже появились тысячи могил на Сент-Женевьев де Буа и на других русских кладбищах в разных странах. Ко многим подкралась старость, явно ослабив их былую политическую активность. Подросло новое поколение, которое плохо помнило старую Россию, в значительной степени уже адаптировалось к стране пребывания, освоило ее язык, нуждалось в информации из газет и журналов преимущественно данной страны. "Молодые инженеры увлекались работой на стройках, молодые эмигранты-врачи спешили украсить свои врачебные кабинеты новыми приборами и аппаратами; молодые коммерсанты, если они были удачливы, богатели, устанавливали международные связи, и их имена красовались на вывесках уже немалых торговых предприятий" 11 . В этих условиях споры об историческом пути России стали отходить на второй план, интерес массового читателя к проблемно- исторической публицистике ослабел. Газета "Возрождение" и подобные ей стали утрачивать свои позиции, а газета "Последние новости" уверенно захватила лидерство и стала играть роль первой скрипки в информационном оркестре.

Читательская масса в 20-е годы отличалась в русском зарубежье не только большой политической активностью, но и большой пестротой политических взглядов. Многие политические партии утратили былое единство, растеряли своих членов. Сохранившаяся, в основном руководящая, часть кадетской партии в 1922 г., например, раскололась на правых (И. И. Петрункевич, Ф. И. Родичев, С. В. Панина, Н. И. Астров) и левых (П. Н. Милюков, М. М. Винавер, П. П. Гронский, И. П. Демидов, А. И. Коновалов, В. А. Харламов). Левые - "демократическая группа" - в 1924 г. объединились с пра-

стр. 8


--------------------------------------------------------------------------------

выми эсерами и правыми меньшевиками, создав Республиканско-демократическое объединение (РДО). Возглавляемое П. Н. Милюковым РДО претендовало на роль центра политических сил эмиграции. Справа от себя оно видело сторонников конституционной монархии, идеологию которой выражали газеты "Новое время" (Белград, 1921-1930), "Вечернее время" (Париж, 1924-1925), "Русь" (София, 1922, 1923-1928), "Русское время" (Париж, 1925-1929) и в том числе газеты, которые редактировал П. Б. Струве: "Возрождение", "Россия" (Париж, 1927-1928) и "Россия и славянство" (Париж, 1928-1934). Слева РДО отводило место партиям, организациям и группам социалистического толка и соответственно их органам печати - меньшевистскому "Социалистическому вестнику" (сначала газета, а затем журнал: Берлин; Париж; Нью-Йорк, 1921-1961), эсеровской "Воле России" (также сначала газета, а затем журнал: Прага, 1920-1932). РДО как бы не принимало всерьез как малозначительные и обреченные историей откровенно монархические политические круги и такие их органы печати, как "Известия Высшего монархического союза" (Берлин, 1921- 1926), "Двуглавый орел" - вестник Высшего монархического совета (Париж, 1926-1930) и др.

П. Б. Струве, его сторонники и соответственно его издания также претендовали на роль политического центра эмиграции. Но если Милюков формировал свой центр в основном из единомышленников, то Струве стремился объединить вокруг своего центра все последовательно антибольшевистские силы эмиграции. Он отсекал от этого объединенного фронта только все социалистические партии и группировки как абсолютно враждебные, особенно виновные в развале российской государственности. Левый фланг у этого центра был довольно коротким, на нем отводилось место только весьма умеренным демократическим силам, в основном правокадетской ориентации. Справа - все, кто готов был поддержать активную борьбу против большевистского режима, за возрождение России образца 1906-1914 гг. Здесь могли располагаться и монархисты, главным образом конституционные. Сюда примыкали и представители воинских и казачьих организаций. Последние, как правило "стихийные" монархисты, имели, кстати сказать, большое количество собственных периодических изданий типа "Казачьи думы" (София, 1923-1924), "Казачий сполох" (Прага, 1924-1931), "Вестник казачьего круга" (Париж, 1926-1928), "Вольное казачество" (Прага, 1927-1939) и т.д. Под знаменем "активизма" П. Б. Струве и его единомышленники с помощью своей газеты "Возрождение" повели в 1925 г. борьбу за созыв "Зарубежного съезда" всех, готовых к освободительной деятельности сил.

П. Н. Милюков и его сторонники, которые выступали за республику на основе завоеваний февральской революции и против "активизма" во всех его формах, за тактику выжидания внутреннего раз-

стр. 9


--------------------------------------------------------------------------------

ложения большевизма, повели на страницах "Последних новостей" яростную кампанию по дискредитации идеи "Зарубежного съезда". Они подчеркивали, что нельзя объединить представителей концепции демократического, правового государства с носителями идей монархизма и нового белого похода на Советскую Россию, что замысел единения во имя этой цели заранее обречен на провал. Но идея съезда, несмотря на нападки милюковцев, была поддержана большинством политических организаций русского зарубежья, и он состоялся в апреле 1926 г.

Этому способствовали, по крайней мере, два фактора. Во- первых, противодействующая созыву съезда левая, республиканско-демократическая, революционно- демократическая и особенно социалистическая, прослойка в эмиграции была в явном меньшинстве. По общему мнению самих эмигрантов и историков эмиграции, разного рода "левых" в изгнании оказалось не более 15-20% от общей массы беженцев 12 . И это понятно: за границу была выброшена в основном та масса, которая до последнего рубежа сражалась против большевиков, "за веру, царя и отечество", а не "за свободу, равенство и братство".

Во-вторых, призыв к единению "всех патриотических сил" упал на благоприятную почву - эмиграция устала от внутренней междоусобной борьбы на страницах периодических изданий различных политических группировок, борьбы, явившейся неизбежным следствием поражения в гражданской войне. Уже в ходе ее в стане левой интеллигенции одни повели себя по принципу: "лучше Колчак, чем Ленин"; другие посчитали: "лучше Ленин, чем Колчак", а третьи с самого начала заняли позицию: "ни Ленин, ни Колчак". И все они в конце концов оказались в эмиграции. Среди монархистов одни ориентировались на неограниченную монархию, другие - на конституционную, одни сделали ставку на Кирилла Владимировича, другие - на Николая Николаевича, третьи - на Дмитрия Павловича. Левый центр шел за Милюковым, а правый - за Струве. Газетно-журнальная полемика между этими и более мелкими группировками нередко приобретала характер грызни. Если в эмигрантской печати слово это употреблялось в порядке самокритики 13 , то в советской - для фельетонной характеристики "белогвардейского стана". Советский журнал "Красная новь" в одном из обзоров белоэмигрантской печати писал: "Резкая полемика, грызня, раскол, дробление на группы - вот чем характеризуется теперь жизнь потерпевшей поражение заграничной русской буржуазии и интеллигенции" 14 .

К сожалению, дело "грызней " не ограничивалось. Словесная публицистическая перепалка на страницах газет и журналов нередко перерастала в угрозы физической расправой, в покушения на убийство и в убийства. В 1922 г. при покушении на П. Н. Милюкова был убит прикрывший его редактор газеты "Руль" В. Д. Набоков. В том же году было совершено убийство главного редактора газеты

стр. 10


--------------------------------------------------------------------------------

сменовеховского направления "Новая Россия" A. M. Агеева. В 1924 г. от пули убийцы погиб редактор издававшейся в Софии газеты "Русь" И. М. Калинников. Неважно жилось в эмиграции и редактору "Дней" А. Ф. Керенскому 15 .

Острота публицистических споров объяснялась, прежде всего, первостепенной важностью их предмета - речь шла о судьбе России, о причинах постигшей ее катастрофы, о возможностях преодоления бедствия, о будущем своей страны. Кроме того, нельзя не учитывать, что споры эти вели не просто профессиональные литераторы и публицисты, но в их лице одновременно и свидетели, и жертвы, и участники великой драмы. Причем в своих оппонентах, в представителях той или иной политической партии или организации участники споров нередко видели чуть ли не главных виновников постигшей страну беды. Теоретический уровень этой полемики далеко не всегда был пропорционален накалу сопровождавших ее политических страстей.

Это, однако, не относится к полемике о судьбе России, которую вели между собой в эмиграции в руководимых ими изданиях П. Б. Струве и П. Н. Милюков. Уровень ее был недосягаемой вершиной для многих представителей эмигрантской журналистики тех лет. В споре столкнулись два выдающихся представителя русской политической мысли тех лет, знатоки российской истории, давно известные своими учеными трудами не только в дореволюционной России, но и за ее пределами.

Дар Милюкова-лектора по вопросам истории России был известен и в Европе, и в США. П. Б. Струве за свою необычайно широкую научную эрудицию в области философии, политэкономии, экономической истории, истории русской общественной мысли и литературы в 1916 г. был избран почетным доктором Кембриджского университета, а в 1917 г., сразу после Февральской революции, был избран действительным членом Российской академии наук и только в 1928 г. был исключен из нее. Оба имели большой редакторский и публицистический опыт сотрудничества во многих российских периодических изданиях в дооктябрьский период. В последние перед приходом к власти большевиков годы, с сентября 1910 до 1918 г., Струве редактировал один из лучших "толстых" журналов того времени, "Русская мысль", а Милюков с 1906 г. наряду с И. В. Гессеном был фактическим редактором известной кадетской газеты "Речь". Оба имели большой опыт политической деятельности, оба избирались депутатами Думы, оба достигли до эмиграции в этой деятельности определенных вершин - Милюков был некоторое время министром иностранных дел во Временном правительстве, а Струве выполнял эти функции в правительстве Врангеля.

Естественно, что за их публицистическим поединком с напряженным вниманием следила вся русская диаспора. Тем более, что спор касался судьбоносных проблем. А то, что по таким проблемам

стр. 11


--------------------------------------------------------------------------------

оба автора могли вести полемику на самом высоком уровне, просвещенные читатели русского зарубежья помнили по событиям 1909-1910 гг., когда П. Б. Струве опубликовал в сборнике "Вехи" свою яркую, талантливую и глубокую статью "Интеллигенция и революция", а П. Н. Милюков ответил на нее наиболее основательной среди антивеховских выступлений статьей "Интеллигенция и историческая традиция" в сборнике "Интеллигенция в России". Интерес к спору подогревался и тем, что он велся двумя публицистами и их газетами в условиях полной свободы слова, абсолютного отсутствия какой-либо цензуры.

Следует отметить еще одну особенность этой полемики. Левая, в том числе и левокадетская печать, следовательно, и "Последние новости", была больше занята политической злобой дня, информацией с комментариями и без комментариев о событиях в мире, среди эмигрантов и в Советской России. Правая печать, в том числе и "Возрождение", гораздо больше, чем левая, уделяла внимание теме "историческая судьба России". Левая печать считала это показателем не просто слабости правой печати, а и ее политической порочности, заскорузлого консерватизма. "Их взоры прикованы к старой России", - писала газета "Последние новости" о правой печати и ее читателях, стараясь доказать, что им никогда не дано будет понять новой России 16 . Это утверждение в известном смысле совпало с позицией советской печати, которая, правда, в более резком, памфлетном стиле отвечала то же самое: "Все помыслы этих звезд белогвардейского неба прикованы к отжившему старому. Только в сторону прошлого направлены все симпатии" 17 . Но те и другие как бы не хотели понять, что это обращение к прошлому не только навеяно ностальгическими чувствами, которые, кстати сказать, наверняка испытывало большинство беженцев, но и было вызвано желанием с помощью анализа этого прошлого лучше постигнуть настоящее и более основательно поразмышлять о будущем.

Главный вопрос, который будоражил читателей и обсуждался в спорах "Возрождения" и "Последних новостей", всей правой и левой прессы: какой была жизнь в дореволюционной России - такой невыносимой, что революция была неизбежна, или совсем неплохой, и революция стала следствием случайных обстоятельств и субъективных факторов?

Вся левая печать, включая левокадетскую, (как впрочем и советская) обычно оперировала понятием "царизм", привнося в него внушительный набор отрицательных признаков: царизм - допотопный бюрократический, деспотический режим, это полный произвол властей, нищета, темнота и бесправие народа, отсталость науки и культуры, тюрьма для нерусских народов. Вывод - такое чудовище было обречено на гибель.

Но все познается в сравнении. Огромная масса людей из России, в том числе и имевших раньше возможность для путешествий за гра-

стр. 12


--------------------------------------------------------------------------------

ницей, впервые столкнулась с изнанкой западной цивилизации, причем в ее наиболее "прогрессивных" образцах - в Германии, Франции, Англии и США. Они получали в течение продолжительного проживания в этих странах совсем не те впечатления, какие складывались у некоторых российских граждан от путешествий на европейские курорты, "на воды", от туристических поездок. Это было столкновение с изнанкой жизни, с бюрократическими и бытовыми проблемами, с совершенно иным менталитетом населения этих "цивилизованных" стран. Оказалось, что прогресс техники на производстве и в быту, рост внешней культуры отнюдь не делает людей лучше - нравственно более чистыми, духовно более богатыми. У большинства русских эмигрантов, надолго погрузившихся в рутинную повседневность западноевропейских стран, возник обычный для них в таких случаях синдром отторжения от этой цивилизации. К тому же, во всех этих странах, и особенно в новообразованных государствах - Эстонии, Латвии, Литве, Финляндии, Польше и Румынии, в большей или меньшей степени русские эмигранты столкнулись с русофобией, которая не щадила даже самых бедствующих, жалила и била лежачих, и которая, конечно, лишь усиливала этот синдром и ностальгические чувства.

Русские эмигранты наткнулись в западных странах на такие проявления бюрократии, на фоне которых некоторые российские крючкотворы стали казаться невинными проказниками и шалунами. В этих странах они впервые познали, что такое ограничительная процентная норма приема иностранцев на работу, которая применялась к ним неукоснительно. До введения "нансеновских паспортов" формальности, связанные с передвижениями из одной страны в другую, были для русских эмигрантов просто непреодолимыми. Вот одно из свидетельств на этот счет: "русские в 1920 году оказались во всех странах на положении иностранцев, с той разницей, что все другие категории имели свои правительства, которые могли их защитить, и они имели возможность быть высланными в свои страны, тогда как высылаемые русские не принимались ни одной страной и переходили на нелегальное положение" 18 . "Нансеновские паспорта" давали право на жительство в новой стране на два-три года, но затем "карточки на жительство" надо было обменивать. В Париже при их обмене выстраивались огромные очереди, при этом за обмен взималась плата, непосильная для неимущих, которых было большинство. Со всеми этими явлениями россиянин столкнулся впервые - в старой России ничего подобного не было. Естественно в нем росло критическое отношение к западным порядкам и одновременно усиливалось чувство тоски по старой России.

Глухое недовольство высокомерным и дискриминационным отношением к русским со стороны властей и политикой в странах их пребывания выплескивалось на страницы эмигрантской прессы, иногда даже либеральной и левой. "Последние новости", например,

стр. 13


--------------------------------------------------------------------------------

с удивлением отметили, что корреспондент одной из самых распространенных парижских газет назвал Россию азиатской страной, что в его статье все русское, в том числе и "не совпадающее с большевизмом понятие русской культуры, хлесткими газетными силлогизмами отбрасывается в Азию" 19 . Та же газета в корреспонденции Ник. Бершанского "Белые рабы в Эстонии" сообщала, что принятое эстонским Учредительным собранием постановление о лесных работах для русских эмигрантов, состоявших главным образом из остатков армии Юденича, получило среди них название "закона о рабстве" 20 . А в корреспонденции "Последних новостей" "Остров слез. Письмо из Америки" подробно рассказывалось о буквальном истязании иммиграционными службами США прибывающих туда русских беженцев, месяцами томящихся в тюремных условиях карантина на специально оборудованном для этого острове 21 .

Некоторые либеральные русские публицисты делали для себя и читателей горькие открытия: даже самым социалистическим и либеральным иностранцам "России не надо, она нужна только нам, русским" 22 . Все эти впечатления заставляли иногда даже бывших социалистов сожалеть об утраченной среде обитания. По этому поводу В. В. Шульгин в одной из своих статей ядовито заметил: "Что имеем - не храним, потерявши - плачем" 23 . Однако в целом отношение публицистов либеральной и леворадикальной эмигрантской прессы к дореволюционной России, ко всем порядкам в ней оставалось негативным, что достаточно красноречиво отражалось в употреблении слова "царизм" вместо слова "Россия".

В связи с этим обстоятельством представляет особый интерес возникшая в 1925 г. полемика о царизме между "Возрождением" и "Последними новостями", в которой приняли участие редакторы обеих газет - П. Б. Струве и П. Н. Милюков. 23 июня газета "Возрождение" выступила с передовой статьей, посвященной "легенде о царизме", получившей, как указывала редакция, широкое распространение на Западе, где стало принятым идентифицировать Россию с "царизмом", как с чем-то мрачным, средневековым, варварским, азиатским. В передовой статье подчеркивалось, что к созданию этой легенды приложила руку русская интеллигенция, ибо для нее "не признавать и ругать свое, боготворить чужое - было правилом хорошего тона". Теперь, сравнивая свое родное прошлое с чужим настоящим, мы, отмечал автор статьи, "начинаем по-иному оценивать историческую Россию... мы теперь определенно видим, что эта чужая жизнь не всегда лучше, а иногда определенно хуже нашей старой жизни". Газета считает, что России есть чем гордиться: у нее была прекрасная армия, замечательная бюрократия, "недосягаемый по нравственному уровню и судопроизводственной технике суд". Она, по мнению газеты, успешно решала такие грандиозные по своему масштабу организационные задачи, как переселенческое дело или землеустроительные работы; она создала свой, оригиналь-

стр. 14


--------------------------------------------------------------------------------

ный, тип административного устройства - земское самоуправление. Автор статьи категорически отвергал как "вредную и злостную сказку", будто революция началась из-за "невыносимого материального положения низших слоев населения". В статье утверждалось, что царствование Николая II "было вообще эпохой неслыханного экономического подъема" в России, что даже во время мировой войны русская деревня жила лучше, чем в европейских странах.

Милюков уже на следующий день, 24 июня, в своих "Листках из дневника" в "Последних новостях" немедленно отозвался на эту статью полным несогласием с каждым ее положением. На следующий день, 25 июня, Струве ответил на критические заметки Милюкова в своем "Дневнике политика" в "Возрождении". Через день, 27 июня, Милюков посвятил свои очередные "Листки из дневника" пространному критическому разбору этого ответа Струве. Наконец, 28 июня Струве в "Дневнике политика" подвел свой итог спору под заголовком "Некоторые положительные результаты полемики с П. Н. Милюковым". Спор проходил при огромном публицистическом накале. Редкий случай в газетной практике - авторы по очень серьезному вопросу давали друг другу молниеносные ответы. В чем же была суть их разногласий?

Милюков считал, что нельзя всерьез защищать царизм, ибо этот политический строй рухнул окончательно и бесповоротно под ударом истории. Он заявил, что пытаясь реабилитировать царизм, Струве и его газета всего лишь эксплуатируют усилившиеся в эмиграции "националистические чувства". Надежда на возрождение царизма, как всякая утопическая мечта, в конечном итоге приведет лишь к пессимизму: "Так как царизму не бывать, то люди этого типа в самом деле овеяны трагическим дыханием безвозвратно. Мы - оптимисты, потому что мы верим в Россию будущего и знаем, что революция унесла безвозвратно только то, что действительно было осуждено историей: остальное, даже и исчезнувшее, возродится". В отличие от автора передовой статьи своей газеты, отмечает Милюков, Струве старается реабилитировать не царизм, а русскую государственность, которая в реабилитации не нуждается. Милюков согласился с тем, что нападками на "царизм" иностранные политики, журналисты и ученые действительно злоупотребляли, во- первых, потому что Россию не знали, а во-вторых, потому что относились к ней враждебно. Но он категорически против попыток на месте этой разрушенной иностранной легенды создать новую, "националистическую легенду о царизме", в интересах защиты не русской государственности, а устаревшего политического строя. Тут, пишет Милюков, и историк, и политик в нем одинаково возмущаются.

Милюков отмел все доводы в пользу состоятельности царизма, развитые в передовой статье "Возрождения", а затем взятые отчасти под защиту самим Струве. Он настаивал на том, что обнищание масс в России накануне 1917 г. усилилось, и это послужило причи-

стр. 15


--------------------------------------------------------------------------------

ной, одной из главных причин, революции. А если деревня и не голодала, то, по Милюкову, только потому, что оставшиеся без мужчин женщины, чтобы прокормить детей, забивали скот. В ответ на тезис Струве о том, что революционные движения никогда не происходят на почве обнищания и оскудения, Милюков в порядке опровержения ссылается на "Великую французскую революцию". Он готов согласиться, что солдаты и офицеры русской армии сражались доблестно, но ее высшее командование, по его мнению, ее оснащение военной техникой всегда были не на уровне: это показали Крымская и русско-японская войны. Защиту русской бюрократии Милюков считает не убедительной на фоне щедринских портретов ее представителей. Эфемерность мероприятий царизма в переселенческом и землеустроительном деле он доказывает тем, что они были "сметены революцией". Попытку защиты газетой "Возрождение" российского судопроизводства, построенного на судебной реформе 1864 г., Милюков опровергает ссылкой на деятельность "изверга реакции" И. Г. Щегловитова, министра юстиции с 1906 по 1915 г., т.е. в период действия военно-полевых судов. А для того, чтобы напомнить о несовместимости земского самоуправления с сохранением самодержавия, Милюков отослал Струве к его собственному "Предисловию" к изданной им за границей книге С. Ю. Витте "Самодержавие и земство". И, наконец, Милюков напомнил Струве о том, что он сам когда-то писал о вреде царизма в основанном им за границей журнале "Освобождение", из которого впоследствии выросла кадетская партия.

Стрвуе категорически отверг попытки объяснить февральскую революцию обнищанием и оскудением народных масс. Во- первых, считал Струве, хозяйственное положение России в годы мировой войны было лучше, чем в других странах (и по этому вопросу мнение Струве - крупнейшего специалиста по экономической истории и академика РАН по отделению политэкономии и статистики было для читателей явно предпочтительнее мнения Милюкова). А во-вторых, Струве вообще отказывался видеть в указанной Милюковым зависимости какую-либо закономерность. Он был убежден, "что крупные и глубокие "революционные" движения - как бы их не оценивать - никогда не происходят на почве обнищания и оскудения нации".

Поддерживая тезис автора передовой статьи в своей газете о "замечательной армии" России, Струве отметил, что Советская Россия не смогла бы так быстро создать свою армию, если бы императорской Россией не были заложены прочные основы военной организации. Струве отмел и попытки Милюкова очернить всю российскую бюрократию. Он привел примеры ее успешной деятельности, указав на акцизную реформу К. К. Грота, на организацию винной монополии при С. Ю. Витте, на осуществление налоговых реформ А. А. Абазой и Н. Х. Бунге и их преемников. В ответ на замечание

стр. 16


--------------------------------------------------------------------------------

Милюкова, что такие существенные для Струве начинания и дела "царизма", как переселенческое дело и землеустройство, были "сметены" революцией "как карточный домик", Струве отпарировал: "на беду России" сметены они были вместе со множеством крестьянских хозяйств, которые и Милюков признавал "прогрессивными".

Но, констатировал Струве, Милюков отдает дань предрассудку, что революции всегда благодетельны и сметают только все плохое и отжившее. Струве посчитал неуместным упоминание И. Г. Щегловитова как "изверга реакции", ибо Щегловитов стал жертвой "большевистской расправы" - был расстрелян большевиками в 1918 г. И если бы даже он был "извергом", иронизировал Струве, он не смог бы "разрушить замечательную судебную организацию, созданную судебной реформой". Он напомнил Милюкову как историку и политику-современнику, что, несмотря на реакционные поползновения, правительство сохранило земство, что в период царствования Александра III и Николая II происходит расцвет земской культурной работы. А вот революция "смела земство, как карточный домик", и под обломками этого карточного домика похоронила и земскую школу, и земскую медицину. Нет, заключает Струве, русская историческая власть не была просто тем злым гением, каковым в порядке публицистическо-политического упрощения "ее представляла и изображала легенда о царизме ". Под покровом этой власти, напоминает Струве, "развивалась и росла русская культура".

Оба оппонента остались при своем мнении. Но Струве был удовлетворен результатами полемики. Для него оказалось очень существенным, что Милюков вынужден был признать два положения:

1) что русская государственность в реабилитации не нуждается и

2) что нападками на царизм иностранцы злоупотребляли, потому что Россию не знали и относились к ней враждебно.

Точка зрения Струве была многократно поддержана на страницах газет "Возрождение" и "Россия" другими публицистами. Один из постоянных авторов газеты "Возрождение" в те дни писал: "Будучи перворазрядной военной силой Российская империя была вместе с тем перворазрядной культуротворящей силой... И можно ли теперь в наши годы русской осторожной беды не помнить, не чувствовать, не понимать, какою была жизнь в дореволюционной России! Неужели есть еще люди, которых большевистские батоги и пытки не научили той простой истине, что в Империи мы были свободны !" Примерно через год другой постоянный автор обеих газет, К. И. Зайцев (архимандрит Константин), повторил то же самое: "Только здесь, на Западе, до конца уяснили мы себе недосягаемое величие русской культуры. И это не только в отношении к тем ее отраслям, которые официально признаны всем светом, как музыка, театр, балет, изобразительное искусство, изящная литература. Вся русская культура, включая и церковную жизнь, и государственность, и право, и общественность, и хозяйство - все вместе взятое,

стр. 17


--------------------------------------------------------------------------------

несмотря на неизбежные недостатки, преувеличения и даже извращения, предстоит нашему духовному взору, как нечто органически цельное и несравненно- великое" 24 . Безусловно в поддержку позиции Струве было высказано другим автором утверждение, что "души множества русских людей переживают и изживают - и там, в России, и здесь, за рубежом, - легенду о царизме" 25 .

Столь существенное расхождение в оценке старой России когда-то двух лидеров одной и той же, кадетской, партии было вызвано существенным изменением их политической ориентации. Еще недавно уговаривавший всех сохранить трон за братом Николая II Михаилом, т.е. фактически отстаивавший конституционную парламентскую монархию, Милюков после поражения белых армий твердо решил, что с монархией в России покончено на вечные времена. Теперь он видел Россию только страной с республиканско-демократическим строем с опорой на завоевания февральской революции. Не назад от нее, а дальше по пути, проложенному этой революцией, к парламентской демократической республике западноевропейского образца - такова была его политическую программа.

В 1925 г., в первую годовщину создания по инициативе Милюкова "Республиканско-демократического объединения", газета "Последние новости" с гордостью отмечала, что хотя сторонников республиканско-демократической идеи немного, но они "имели мужество выделиться из этой однотонной (по мнению газеты, реакционной. - Б. Б .) эмигрантской среды", были замечены не только эмиграцией, но и "и тем иностранным общественным мнением, которое их окружает", что "они в своем лице реабилитировали русскую общественность, возродили надежду на восстановление культурной России и на ее цивилизованное общение с остальным просвещенным миром, с его демократией" 26 .

Естественно, что при свете такого идеала окончательно померк образ старой России. В позиции Милюкова это проявилось сразу после его прихода на пост редактора газеты "Последние новости", 1 марта 1921 г. Уже 15 марта в газете можно было прочитать:

"Можно и должно мечтать о старой, нежно любимой России. Но надо помнить, что жизнь в этой старой России была построена уродливо и отвратительно. Не надо быть большевиком, чтобы понимать это. Не были большевиками Некрасов, написавший "Железную дорогу", и Гаршин, нарисовавший "Глухаря". Не были большевиками и Пила и Сысойка Решетникова..." 27 . В историческом прошлом России для Милюкова и его сторонников стали иметь ценность только те идеи и люди, которые были связаны с республиканско-демократическими принципами, а из царей они поклонялись лишь Петру I и прежде всего за европеизацию России.

Программный принцип П. Б. Струве, который он сформулирован еще после первой русской революции и который выставил сразу на знамени газеты "Возрождение", с первых ее номеров, выра-

стр. 18


--------------------------------------------------------------------------------

жался в формуле: либеральный консерватизм или консервативный либерализм (Струве считал, что от перестановки слагаемых в данном случае содержание формулы не меняется).

Струве уделил особое внимание ее обоснованию. А в связи с критикой этой формулы со стороны Милюкова как некой попытки совместить несовместимое, как какой-то игры слов, не раз возвращался к этому обоснованию, все более отшлифовывая его. Уже в первом номере газеты "Возрождение" он подробно остановился на содержании каждого из двух составляющих ее компонентов и показал их совместимость. Для Струве "либерализм" означает "вечную правду человеческой свободы, славной традицией записанной и на страницы русской истории". Он отнюдь не отрывает дух этой свободы в прошлом, дух подлинного либерализма от отдельных страниц истории русского царизма. По его мнению: "К свободе вело и начатое великой Екатериной гражданское устроение нашей Родины и восславленное величайшим русским писателем "дней Александровых прекрасное начало"; духом свободы рождены были и великие реформы Александра Второго, затоптанные и растоптанные коммунистическим нашествием, и великие реформы 1905 г., давшие России гражданские свободы и народное представительство". Как видим, в этой трактовке либерализм представлял собой необходимую созидательную силу в развитии России. Но не менее важное условие развития страны он видит и в консерватизме. "Он означает, -пишет Струве, - великую жизненную правду охранительных государственных начал, без которых государства вообще не стоят, без действия которых не было бы и никогда вновь не будет Великой России. Отечества не знают и не имеют не помнящие родства. Вне любовной преданности великим началам и великим образцам родной истории народ становится жалким стадом или даже просто людской пылью" 28 .

В 1929 г. в газете "Россия и славянство" он еще раз возвращается к изложению сути компонентов, составляющих его формулу. "Суть либерализма как идейного мотива, - пишет он, - заключается в утверждении свободы лица. Суть консерватизма как идейного мотива состоит в сознательном утверждении исторически данного порядка вещей как драгоценного наследия и предания" 29 . Струве с сожалением констатирует, что в русской общественно- политической мысли эти два компонента существуют и развиваются в основном раздельно - в виде двух несходящихся параллельных линий. Между тем, считает он, в них нет основы для взаимоотталкивания. Он разъяснял своим читателям, и прежде всего российским политикам, государственным и военным деятелям, что органическое соединение во взглядах на прошлое, настоящее и будущее России позиций одновременно и либерализма и консерватизма не только возможно, но и необходимо для ее благополучия. И. А. Ильин, разъясняя формулу Струве в газете "Возрождение", с большой силой выразил диалекти-

стр. 19


--------------------------------------------------------------------------------

ческую связь двух ее компонентов. Он писал: "Здоровая, мудрая, спасительная политика всегда консервативна, ибо она охраняет, оберегает, поддерживает все историческое наследие страны, охраняет и тогда, когда совершенствует; оберегает и тогда, когда видоизменяет; поддерживает и тогда, когда приспособляет и обновляет". Отсюда следует вполне закономерный вывод: ""Левая" партия, не умеющая быть консервативной, - есть политическое уродство и государственная опасность". Но с другой стороны, отмечает Ильин, "спасительная, мудрая, здоровая политика всегда прогрессивна, ибо она совершенствует, видоизменяет, приспособляет, и обновляет историческое наследие страны именно ради его поддержания и ограждения". Отсюда вытекает другой важный вывод: ""Правая" партия, не умеющая быть прогрессивной - есть явление нелепое, обреченное, опасное..." 30 . Струве считал, что страны, которые руководствуются идеологией и политикой либерального консерватизма, как правило, достигают наибольшего благополучия. По его представлению, те, кто в прошлом России исповедовал либеральный консерватизм, приносили ей наибольшее благо. К таковым он относил, например, в политике - Екатерину II, в общественной деятельности - Б. Н. Чичерина, в науке - Д. И. Менделеева, в искусстве - А. С. Пушкина.

Но в целом в России, подчеркивала редакция "Возрождения" вслед за своим редактором, отношения между консерватизмом и либерализмом складывались совершенно ненормально. В результате в стране не создалось необходимого для ее благотворного развития идеологического сплава - либерального консерватизма. Консерваторы в России не понимали, что консерватизму противостоит не либерализм, а радикализм, суть которого - "принципиальное отрицание исторической почвы и высокомерное, доктринерское отношение к отцам". Публицисты "Возрождения" разъясняли читателям-консерваторам, что радикал обычно провозглашает: по таким-то и по таким-то соображениям должно быть так, а если нет - долой этот порядок, а либерал прежде всего утверждает необходимость личной свободы и свободы "хозяйственного самоопределения". К сожалению, подчеркивали публицисты газеты, консерваторы в России не хотели и не умели быть либералами. В своем охранительстве они шли так далеко, что приносили в жертву ему начала личной свободы. А русский либерализм постоянно отталкивался не от своего антипода - социализма, а от консерватизма, "который считал своим злейшим врагом". Идейно он плелся в хвосте социалистического радикализма. И это, заключала газета, сыграло роковую роль в истории России.

Как видим, позиция, занятая П. Б. Струве и публицистами возглавляемой им газеты по одному из судьбоносных вопросов для России, коренным образом отличалась от позиции П. Н. Милюкова и его газеты, которая в полной мере страдала, по Струве, пороками русского либерализма, сотрудничавшего с радикализмом. Разная по-

стр. 20


--------------------------------------------------------------------------------

литическая ориентация двух ведущих газет русского зарубежья, одной - республиканско-демократическая, другой - либерально-консервативная, наложили отпечаток на их позицию по многим кардинальным вопросам, обсуждавшимся эмигрантской прессой. Например, не раз поднимался вопрос о "распаде" России как империи, о судьбе русского и других народов, населявших ее. "Последние новости" явно избегали поднимать эту тему. С одной стороны, газета не выражала радости по поводу отпадения от России ряда ее территорий и образования на ее границах так называемых лимитрофных государств с их не только антибольшевистской, но и антирусской нацеленностью. Но ориентация на "демократические ценности" обязывала поддерживать самоопределение наций. К тому же, многие сепаратистские организации бывших национальных окраин выступали также под республиканско-демократическими знаменами. Положения собственной программы обязывали газету "Последние новости" проявлять с ними солидарность.

И наоборот, либерально-консервативная позиция периодических изданий Струве позволяла их сотрудникам и авторам говорить на эту тему во весь голос. Газеты "Возрождение" и "Россия" старались поддержать в своих читателях чувство гордости за прошлое Российской империи. Публицисты этих газет с помощью исторических фактов показывали, что хотя Россия и была империей, но создавалась эта империя не за счет завоевания чужих государств и истребления местного населения, а, во-первых, за счет новых, необжитых земель; во-вторых, путем вовлечения в свою орбиту малых народностей, не обладавших не только своей государственностью, но иногда и письменностью; и в-третьих, за счет добровольного присоединения соседних кавказских народов к России, искавших защиты от турецкого и персидского ига.

Один из публицистов "Возрождения", П. П. Муратов, с сожалением отмечал, что русская интеллигенция нередко стыдится слова "империя" применительно к России. Автор выразил по этому поводу недоумение и твердое убеждение, что "империалистическая идея остается жива, пока остается жива идея России". Он назвал отрицательное отношение к слову "империя" "наивным до крайности для жителей Российской империи - величайшей и изумительнейшей Империи из всех, какие знал мир после Империи римлян". По мнению автора, большевики не понимают, что тяга к России основывается не только на хозяйственной необходимости, но и на огромной притягательной силе русской культуры, она заставляет разноплеменных "россиянин" - "еврея, украинца, армянина, грузина, татарина, финна считать себя русскими" 31 .

Газета "Возрождение" не уходила от острого вопроса и о роли русского народа в строительстве российской государственности, который в искаженном виде подавался либеральными публицистами. В 1925 г. в Париже вышла книга эмигрантского публициста, поэта и

стр. 21


--------------------------------------------------------------------------------

историка культуры А. А. Салтыкова "Две России". Автор пытался доказать, что в русском народном характере живут две России: "Россия анархического хаоса и Россия государственного строительства". Для того, чтобы Россия вышла на европейский путь, по мнению автора, необходимо было обуздать в ней русский хаос. Это, считает Салтыков, в России всегда делали только иностранцы. Он напоминает о варягах, которые будто бы "создали Киевскую Русь", о немецкой слободе, которая якобы создала Москву, об иностранном окружении Петра, которое, по словам автора, построило Российскую империю. Даже в Смутное время, утверждал Салтыков, спас Россию поляк - "царь Владислав", а не русские - Гермоген, Пожарский и Минин. Автор предлагал гражданам России называть себя не "русскими", а "россиянами", ибо первое название - показатель стремления к "темному этнизму", а второе - показатель широкого "государственно-имперского мышления". "Архаическое" слово "Русь", по мнению Салтыкова, действовало разрушительно на империю.

Публицист "Возрождения" профессор А. Д. Билимович в одном из первых номеров газеты ответил на книгу Салтыкова большой статьей "Россиянин или русский?", в которой выразил несогласие с основной идеей автора книги. Для Билимовича работа Салтыкова прозвучала глубоко неожиданным "поруганием той Руси", за которую легло столько поколений русских людей, кровью которых и создана была именно Россия. Атаку Салтыкова на слово "русский" Билимович расценил как посягательство на этническую основу нации. Он напомнил, что государства в основном складывались и складываются по этническому принципу. И всегда были менее прочны, если в них не было этнически однородного ядра. Он пояснил: "Отдельные лица могут любить и государство, независимо от национальных чувств, но большие массы людей, долгие поколения этих масс, могут сердцем, а не умом, кровно любить лишь национальное государство, т.е. государство своего народа. Для него лишь они могут бескорыстно работать, за него лишь могут с радостью умирать" 32 .

Салтыкову казалось, что под именем "россиян" легче будет объединить нерусские народы с русским в одном государстве. Эту мысль Билимович называет наивной, ибо "самостийника" это, например, не остановит, так как именно от "России" он хочет отделиться и, следовательно, желает освободиться от имени "россиянин". Гораздо более связующую силу Билимович видит в слове "русский", нежели в слове "россиянин": "Лишь первое обладает магической силой, способной не только спаять все 3 ветви русского народа, но и привлечь к нему, заставить себя почувствовать сродненными с русским народом малочисленные мелкие народности, населяющие Россию" 33 . Билимович убежден, что Россия возникла, окрепла и устояла именно как "русская" Россия. Причем под словом "русская" здесь имелись в виду именно три ветви русского народа: великороссы, малороссы и белорусы. Такой подход исповедовало в начале ве-

стр. 22


--------------------------------------------------------------------------------

ка большинство не только русских, но и украинских, и белорусских ученых.

Россия как государство зашаталось, считает Билимович, "когда начал выветриваться "русский" фундамент ее, когда наша интеллигенция, уважая национальные чувства всех народностей, стала стыдиться лишь своего "русского" национального чувства". Он совершенно не согласен с Салтыковым, что русский народ якобы не способен к самостоятельному государственному строительству и культурному творчеству. Исполнен глубокого пафоса его окончательный вывод по главному вопросу: "Нет двух России: России и Руси. Есть только одна: Россия-Русь. И те, кто любят Россию, любят ее потому, что она Россия-Русь. Не Русь, конечно, в смысле одной Московской Руси, а Русь в смысле того государства, пространства которого с незапамятных времен начали осваивать и в течение всей истории продолжали осваивать 3 ветви великого славянского народа, народа русского. Любят эту Россию потому, что чувствуют себя "русскими"" 34 .

Надо заметить, что в связи с наличием в эмиграции значительного количества украинских сепаратистов, издававших немалое число своих органов, их деятельность получала критическое отражение на страницах "Возрождения". Особенно внимателен к этой теме был В. В. Шульгин, коренной киевлянин по рождению, воспитанию и первым годам молодости. Статья "Чингисханство и берендейство" была написана им как ответ на присланное ему (на французском языке!) письмо украинского националиста, который аргументировал необходимость отделения Украины от России тем, что якобы "московская династия" глубоко антипатична Украине, что когда Украина была Русью, Московия Русью не была, что под названием "Россия" скрывается чуждое и вредное Украине лицо потомков Чингисхана - "лик основного врага западной цивилизации", неуравновешенная, полуазиатская, полуевропейская душа. Украину же автор письма связывал с западноевропейской цивилизацией, с ее средиземноморской колыбелью.

Шульгин отвергает все эти домыслы и спрашивает в статье автора письма: "Скажите, что есть от Чингисхана в Петре Великом, прорубившем окно в Европу? В его дочери, Елизавете Петровне, взявшей себе супругом чистокровного хохла, Григория Розума? В Екатерине Великой, гениальной немке, которая была бы столь же на месте на любом из европейских престолов, сколь и в Петербурге? В тончайшем сфинксе Александре I, который в конечном итоге поборол гений Наполеона? В Николае I, духовно закованном в совершенно "рыцарственную кольчугу"? Что вы найдете от Чингисхана у Пушкина, у Грибоедова, Тургенева и у многих других выразителей общерусской, но и северно-русской культуры? Все это миф, дым, туман, который можно пускать на глаза и даже действовать им, как ядовитыми газами..." 35 . В равной степени, считает Шульгин, украин-

стр. 23


--------------------------------------------------------------------------------

цев можно было бы обвинить в берендейских атавизмах, ибо в древнерусских летописях часто повторяется, как тюркские кочевники шли на Русь ратью, войною ("заратишася на Русь"). Можно сказать, что возрождаясь в украинцах, они опять идут войною на Русь, стремясь стереть всякий след "русскости" в Малой (в греческом понимании, напоминает Шульгин) Руси. Отдельных людей, резюмирует Шульгин, можно обвинять в чингисханстве или берендействе, но не целые народы.

Через два месяца В. В. Шульгин вернулся на страницах "Возрождения" к теме украинского сепаратизма в статье "Семь". Цифра в заголовке означала число стран, в то время проявлявших наибольшую заинтересованность в отделении Украины от России. Это - Италия, которая имеет в виду, что по берегам Черного моря было немало Генуэзских колоний и тоскует по ним. Это - Франция, которой хотелось бы иметь в тылу Германии сильного союзника, ибо на Россию в этой роли она больше не надеется. Это - Англия, которая усвоила заповедь Германии, что без аннексии Украины самое большое поражение России будет только легкой раной для нее. Это - Польша, которая желает самостийности Украины именно для того, чтобы она не была самостийной, а была бы составной частью Речи Посполитой, а также для того, чтобы иметь рынок сбыта для товаров своей промышленности, так как на Западе их не покупают. Это - Чехия, желание которой видеть Украину "самостийной" автору не ясны, и он считает, что оно непонятно даже для "знатоков" вопроса 36 .

Отвечая на нападки издававшейся в Париже на украинском языке националистической газеты "Украинские вести" и на статью П. Королевича "Украинский вопрос", опубликованную на страницах того же "Возрождения", В. В. Шульгин выразил большую тревогу за судьбу России, если центробежные тенденции на ее территории возобладают. Он призвал развивать "сознание русскости юга" и решительно провозгласил, что только тогда за судьбу "Матушки-Руси" можно будет не сомневаться, что каждый житель Киевщины, Полтавщины и Черниговщины на вопрос, какой ты национальности, будет отвечать: "Я - дважды русский, потому что я украинец" 37 . Мысль о том, что русский народ - это не только великороссы, но и украинцы и белорусы, что это именно три ветви единого народа, постоянно утверждалась на страницах газет под редакцией П. Б. Струве, да и большинства печатных органов, издававшихся в эмиграции. Сам Струве - выходец из обрусевшей немецкой семьи, горячий патриот России, искренне поддерживал в газете "Возрождение" и в других своих изданиях борьбу "против насильнической и злобствующей "украинизации", направленной на искусственное разделение единого русского народа на два враждебных народа" 38 .

Обсуждение вопроса о судьбе России как единого государства со своеобразным путем развития заметно обострилось в связи с появлением в эмиграции евразийской теории. Надо отметить, что оба по-

стр. 24


--------------------------------------------------------------------------------

литических лагеря - и левоцентристский по главе с П. Н. Милюковым и правоцентристский под руководством П. Б. Струве - были едины в неприятии евразийской модели развития России. Но в полемике с евразийством акценты у "Последних новостей" и "Освобождения" были разные. Милюков и его сторонники не принимали в евразийстве, прежде всего, его тотальной критики европейского пути развития и стремления к отторжению России от "единой" западной модели цивилизации. Струве и его сподвижники направили основной публицистический огонь по евразийству против его "блудливого заигрывания" с большевизмом.

В "Последних новостях" наибольший интерес в плане критики евразийства представляет передовая статья в номере от 2 мая 1925 г. под названием "Третий максимализм". Это была реакция газеты на четвертый номер "Евразийского временника" (Париж, 1925), на который тогда откликнулись многие органы периодической печати. Статья эта имеет, как и вся публицистика в этой газете, несколько наукообразный характер. Газета прежде всего отмечает неопределенность понятия "Евразия": "...между Евразией наших евразийцев и западной частью Западной Европы можно было бы вклинить еще одну Евразию, а на Азиатском континенте, в случае желания, можно было бы отыскать еще одну Евразию... А между Германией и Россией можно было бы найти еще одну Евразию в виде западных губерний прежней России. Из подобных переходов состоит не только царство растительное и животное, но и царство антропогеографическое". В связи с обнаруженным изъяном редакция делает вывод: "Евразия как ипостазированный "третий континент" есть печальное проявление того метафизического "реализма" (в противоположность научному "номинализму"), которым одержимы наши религиозные философы".

Газета Милюкова особое внимание сосредоточила на статье евразийца П. П. Сувчинского, в которой автор предложил это течение рассматривать как "третий максимализм", в отличие от двух уже имеющихся: коммунистического и реставрационно-монархического. Редакция "Последних новостей" не без иронии отметила, что давно увидела в евразийстве тот самый максимализм, против которого оно (евразийство) воевало с первых дней как против губительного качества русской интеллигенции. "Правда, - пишет автор передовой статьи, - максимализм "евразийства" имеет мало шансов так расцвести и приобрести такое огромное влияние на русскую интеллигенцию, какое имел максимализм старого типа". Здание, построенное "третьими максималистами", редакция считает "не новым и неверным". Газета Милюкова, опять-таки не без иронии, готова увидеть черты некоторой научности в том, что представители "третьего максимализма" помещают в Евразии особый, русский, культурно- исторический тип, отличный от славянского, ибо он отличается от последнего "туранским элементом". Однако, отмечает редакция, куль-

стр. 25


--------------------------------------------------------------------------------

турно-исторические типы у евразийцев не имеют стадий развития, и этим евразийцы представляют регресс, по сравнению с их учителем Константином Леонтьевым. Но главный порок евразийского учения, как и следовало ожидать от либерально-западнического и атеистического органа, редакция увидела в отрицании им концепции непрерывного прогресса единой (читай: западноевропейской) цивилизации, "в претензии" заменить большевистский примат экономики приматом православной религии над экономикой.

В газетах Струве "Возрождение", "Россия", "Россия и славянство" евразийство было подвергнуто критике, прежде всего, в политическом плане. Статьи самого Струве против евразийства написаны в памфлетном стиле. Так, в статье "Евразийское суесловие" он называет евразийство духовной болезнью русской интеллигенции, порожденной большевизмом: "Разлагающийся труп большевистского коммунизма своими ядами и зловониями глубоко отравил русскую, неисправимо мечтательную, вечно блуждающую и скверно-блудящую "интеллигентскую" мысль. И вот политический разврат и бытовой соблазн большевизма обернулся чем же? Словесным блудом евразийства" 39 . Совпадение с большевизмом он видит в критике евразийцами капитализма и в их призыве к борьбе за освобождение "угнетенных и обездоленных" - будь то отдельные люди, классы или целые народы. В связи с выходом еженедельника "Евразия" Струве выступил в газете "Россия" (N 2, 8 декабря 1928 г.) в своем сериале "Дневник политика" со статьей ""Идеократия" или евразийское марево". Материалы еженедельника, пишет Струве, показали ему, что данная им ранее характеристика евразийцев как "православных большевиков" полностью подтвердилась. Струве находит, что если раньше в евразийстве боролись две стихии: антибольшевистская и пробольшевистская, то в этом сборнике вторая явно возобладала. Теперь, по его мнению, евразийство следует оценить как разновидность большевистского "ревизионизма", как бы самое правое крыло оппозиции в большевизме, практически приемляющее советский строй, но желающее его по-новому обосновать и подвергнуть ремонту. Доказательства Струве находит в статье Н. С. Трубецкого, который приемлет в советском строе "идеократию" как форму этого строя, отвергая марксизм и диктатуру пролетариата как ее содержание. Струве возмущен, что Трубецкой отмечает как положительный факт - отсутствие в СССР благодаря "идеократии" борьбы рабочих с работодателями, которую ведут рабочие в Европе и Америке. Струве не без сарказма напоминает, что "знаменитое государство иезуитов в Парагвае, где кучка политических монахов господствовала над тысячами индейцев- земледельцев", была тоже ярким примером "идеократии". И еще одно сходство улавливает Струве у евразийства с большевизмом: евразийство не упоминает о русском крестьянстве, оно "как бы не видит ни исторического места, ни социального значения крестьянства". По мнению Струве, в этом проявляется идейное

стр. 26


--------------------------------------------------------------------------------

приспособление евразийцев к псевдомарксистской идеологии восторжествовавшего в 1917 г. большевизма, которым "крестьянство" мыслится не как субъект, не как деятель, а как объект, как некий предмет начальственного попечения "идеократов".

Очевидно, Струве придавал очень большое значение развенчиванию евразийства, полагая, что распространение евразийских идей может пагубно сказаться на судьбе России. Не случайно руководимая им газета "Возрождение" повела настоящую кампанию против этого течения эмигрантской общественной мысли. В 1925-1926 гг., кроме выступлений самого Струве, в газете было опубликовано три статьи В. В. Шульгина: "Евразийство" (1925, N 9), "Злость" (1926, N 561), "Чингисханчики" (1926, N 562), статья И. Д. Гримма "Евразийцы и белое движение" (1925, N 20) и другие.

В своем протесте против евразийства Струве исходил из того, что Россия должна быть больше европейской державой, чем азиатской. Во всяком случае, считал он, она не должна отворачиваться от европейской цивилизации или изолироваться от нее, но должна сохранять при этом свое лицо. Он также исходил из того, что Россия - прежде всего, часть славянского, а не туранского мира, и придавал большое значение единению славян, как фактору, играющему важную роль в судьбе России и каждого славянского государства в отдельности. Речь шла не об обособленности славян и, тем более, не о претензии на его мессианство в мире, а о самосохранении, бережном отношении к его общим этническим корням, тесном взаимодействии, об укреплении политических, экономических и особенно культурных связей, без всякого посягательства со стороны России на суверенитет той или иной славянской страны. Именно на это было нацелено издание газеты "Россия и славянство", которая сменила газету "Россия" и выходила при ближайшем участии П. Б. Струве, несмотря на то, что она издавалась в Париже, а он в эти годы (1928-1934) жил в Белграде. В своих первых номерах редакция решительно подчеркивала: мы против местничества в славянском мире, но также и против насильственной гегемонии и империализма по отношению к славянству 40 . В сложное время различных коллизий во взаимоотношениях между славянами газете удавалось успешно проводить эту установку в жизнь. Во многом этому способствовали задававшие тон газете статьи П. Б. Струве, которых в 233 номерах газеты было опубликовано 114, не считая периодически появлявшихся его публицистических заметок "Дневник политика".

Газета Милюкова "Последние новости", разумеется, в своей критике никогда не обращалась к идеям славянского единства, а потому участие Струве в издании газеты "Россия и славянство" было расценено ею без каких-либо доказательств как проявление славянофильства Струве, от которого он всегда отмежевывался.

Наибольшей остроты споры между различными периодическими изданиями в эмиграции достигали по вопросам о причинах рево-

стр. 27


--------------------------------------------------------------------------------

люционных событий 1917 г., о причинах поражения Белой армии, о способах борьбы с большевистским режимом, за возрождение России. Особая острота этих дискуссий объяснялась тем, что это были споры уже не столько о судьбе России, сколько о судьбе самих споривших, ибо большинство из них были непосредственными и активными участниками или даже, в известной степени, творцами указанных событий, видели себя в этой роли и в будущем.

Крайне правые, монархические органы печати и Февраль и Октябрь 1917 г. оценивали как незаконные перевороты, учиненные заговорщиками. Социалисты и различные крайне левые группировки оба события оценивали как закономерные революции. Сторонники и Милюкова, и Струве склонны были Февраль называть революцией, а Октябрь переворотом. Но в оценке причин, значения и последствий того и другого события милюковцы и струвисты резко расходились. Дискуссии вокруг этих событий с особой остротой возобновлялись в каждую новую их годовщину.

Например, на четырехлетнюю годовщину февральской революции Милюков отозвался в "Последних новостях" большой статьей "Как пришла революция?". Автор писал весьма положительно об этой революции: "Приобретения революции для нас не фраза, а реальность... и день 27 февраля 1917 года для нас есть новая эра русской истории и день всенародного национального праздника". Милюков специально подчеркнул, что это была именно революция, а не переворот, который заранее замышлялся. Он находит главную причину ее в том, что власть видела во вполне лояльной оппозиции только врагов и не хотела ни в чем уступать ей. В последний раз Государственная дума бросила "спасательный пояс" тонущей династии в виде "прогрессивного блока". Результат оказался прямо противоположным: в отставку были отправлены министры, пытавшиеся просто заговорить с этим блоком. Восторжествовало, с досадой отмечает Милюков, мнение Распутина и императрицы, которая постоянно напоминала Николаю II, что уступки погубили Людовика XVI и Марию Антуанетту.

Милюков не сбрасывает со счета и германскую карту. Он признает, что уже в начале 1915 г. секретными германскими документами рекомендовалась пропаганда революционных вспышек и разложения войск в России, что "какие-то неведомые силы" с первых дней революции добивались разложения армии и занимались пропагандой мира. Он считает необходимым напомнить читателям, что "союз Германии с Циммервальдом - старее "запломбированного вагона и семидесяти миллионов Ленина". Резюме Милюкова о происхождении революции: она совершилась в результате целого комплекса причин как "сложное явление, сотканное из глупости и близорукости старого режима, недовольства страны, ненависти угнетенных классов, энтузиазма революционной молодежи, полицейской провокации и неприятельской интриги". Отсюда окончательный вывод

стр. 28


--------------------------------------------------------------------------------

Милюкова об отношении к революции: "Каково бы ни было ее происхождение, мы ее приемлем, ибо с ней пришла развязка, ликвидация той старой России, против которой мы боролись всю жизнь и которая привела Россию к катастрофе. Приобретения этой революции для нас не фраза, а реальность" 41 .

Точка зрения Струве на февральскую революцию предельно ясно выражена в опубликованной им в том же году брошюре "Размышления о русской революции". Он и его сторонники постоянно приводили ее затем на страницах разных периодических изданий. Вот ее суть: "Мы потерпели крушение государства от недостатка национального сознания в интеллигенции и в народе. Мы жили так долго под щитом крепчайшей государственности, что перестали чувствовать эту государственность и нашу ответственность за нее... Единственное спасение для нас - в восстановлении государства через возрождение национального сознания. После того, как толпы метались в дикой погоне за своим личным благополучием и в этой погоне разрушали историческое достояние предков, нам ничего не остается, как сплотиться во имя государственной и национальной идеи. Россию погубила безнациональность интеллигенции, единственный в мировой истории случай забвения национальной идеи мозгом нации" 42 .

Это не значит, что Струве всю вину за "катастрофу" возлагал только на безнациональную часть российской интеллигенции и целиком снимал ответственность за нее с монархической власти. В статье "Два пагубных заблуждения", опубликованной в "Возрождении" к десятилетию февральской революции, Струве одно заблуждение адресует "прогрессивному общественному мнению", которое, подталкивая народ к революции, не учитывало ни ее возможности, ни малочисленности и слабости "прогрессистов" для того, чтобы ей противостоять. А другое заблуждение числит непосредственно за властью: "Она духовно и морально изолировала себя, предаваясь прямо нелепой вере в свое всемогущество. Духовное одиночество власти, предпочитавшей в рядах бюрократии Штюрмера, Протопопова и тому подобных лиц Сазонову, Коковцову и Кривошеину, сыграло огромную психологическую роль в пользу революции". Заблуждения недавнего прошлого, по мнению Струве, в каком-то "окарикатуренном виде" повторяются в эмиграции, и в частности: "В соглашательстве Милюкова (с социалистическими группами. - Б. Б. ) воскресает недавнее непонимание того, что противонациональные революции хуже и опаснее всякой революции" 43 .

Как видим, разница между оценками февральской революции в публицистике Милюкова и Струве огромна. Милюков считал эту революцию замечательной реальностью, открывшей новую эру в истории России. День 27 февраля предлагал отмечать как всенародный праздник. Причину революции видел в глупости и близорукости старого режима, в "катастрофе", которой он довел страну, как и

стр. 29


--------------------------------------------------------------------------------

большевики - в "ненависти угнетенных классов". Струве "катастрофой" считал саму революцию, главную причину ее усматривал в безнациональности российской интеллигенции, в отсутствии в ее поведении, особенно в отношении к государству, национального самосознания. Милюков видел будущее России в развитии ее на основе завоеваний февральской революции. Струве видел это будущее на основе того фундамента, который был заложен конституционной и другими реформами в период 1906-1914 гг. Милюков видел будущую Россию парламентской республикой западноевропейского образца, а Струве допускал возможность конституционной монархии, но только в том случае, если царь будет из народа, "мужицким" 44 . Правда, Струве и его сторонники в ответ на обвинения их со стороны милюковцев в монархизме неоднократно заявляли, что они не хотят предрешать политического строя России после обвала большевизма - народ сам решит, каким этому устройству быть.

Диаметрально противоположной была трактовка двумя политиками и публицистами и характера Белого движения, причин его поражения и перспектив.

Газета Милюкова исходила из того, что провал Белого движения явился в первую очередь следствием его попытки перерешить аграрный вопрос в интересах помещичьего класса, а это оттолкнуло от него крестьян. Остальное население, и прежде всего интеллигенция, по мнению газеты, отшатнулись от него из-за насаждения в подвластных ему районах старых военно-бюрократических порядков. А национальные окраины не поддержали его из-за преобладания в его среде "узконационалистических" и "шовинистических" позиций. И вообще, по мнению Милюкова и его сторонников, Белое движение боролось за восстановление монархии, которая была уже непопулярна в народной массе. А в эмиграции, считал Милюков, Белое движение приобрело особенно реакционный характер, ибо связывало свою конечную цель с окончательно похороненной монархией. Легко заметить, что эта интерпретация почти полностью совпадала с большевистской трактовкой поражения Белого движения.

Струве категорически отвергал версию Милюкова о том, что все идейные сторонники Белого движения, а тем более его вожди относились к числу реставраторов монархии. Даже военных лидеров этого движения, таких как М. В. Алексеев, Л. Г. Корнилов, А. В. Колчак, Струве не склонен относить к категории монархистов. Скорее все они, считает он, в той или иной степени стояли на почве февральской революции. А уже тем более гражданское окружение, членов правительства при штабе Деникина и в Крыму при штабе Врангеля Струве не относит к монархистам. В этом окружении, в котором не последнее место занимал сам Струве, по его мнению, ни в один момент "не возобладала полностью и прямо монархическая идея, в какой ее выразителем в эпоху Керенского был сам... П. Н. Милюков" 45 . Струве был уверен, что "Белое движение провалилось (впрочем, по его убе-

стр. 30


--------------------------------------------------------------------------------

ждению, только временно. - Б. Б.) и большевизм восторжествовал только в силу ряда частных, случайных тактических ошибок вождей Белого движения" 46 . Другой причиной он считал раскол в антибольшевистских рядах, подрыв Белого фронта разного рода левыми силами, которые выступали под лозунгом: ни Ленин, ни Колчак.

Отношение к установившемуся в России большевистскому режиму со стороны разных эмигрантских политических течений и их печатных органов было, можно сказать, в основном в той или иной степени враждебным, но, разумеется, выражалось оно и аргументировалось неодинаково. Читатели, естественно, с особым вниманием прислушивались к голосу наиболее известных политиков и публицистов - П. Н. Милюкова и П. Б. Струве.

Милюков считал, что при большевиках произошли некоторые позитивные социально-экономические перемены, и эти перемены сохранятся даже после падения Советской власти. Один из ведущих публицистов газеты "Последние новости", когда редактором ее уже был Милюков, прямо заявлял, "что буржуазно-капиталистические отношения, если воскреснут, то не в чистом виде" 47 . Милюков категорически выступал против нового "белого похода", и тем более с помощью иностранных государств, для свержения большевистского режима. Он считал, что надо ждать, когда Россия освободит себя изнутри. Больше надежды при этом он возлагал на деятельность внутри Советской России так называемого "Всероссийского крестьянского союза" под руководством некоего М. Е. Акацатова, якобы подготовлявшего восстание против Советской власти. Но даже в эмигрантской печати эту "подпольную" организацию и ее вождя относили к разряду мифических 48 .

П. Б. Струве и его сторонники были более непримиримы. В одном из своих "Дневников политика" Струве заявил: "Мы считали и считаем, что советская власть есть хроническая гражданская война против настоящей России" 49 . Поэтому он выступал за активную борьбу с большевизмом, не исключал и вероятного вторжения Белой армии на территорию Советской России. Но при этом так же, как и Милюков, отклонял возможность участия в таких действиях иностранных государств, проявив на деле эту позицию в годы второй мировой войны. По словам С. Л. Франка, Струве "без колебания, без малейшего духовного и умственного смущения, осознал себя участником Великой Отечественной войны" 50 . Чувство родины перевешивало в нем в эти годы, как и в Милюкове, негативное отношение к большевизму, но не изменило его оценку социализма как несомненной утопии. И Милюков, и Струве провозглашали экономическую целесообразность системы частного предпринимательства.

Оба политика были уверены, что перемены в России произойдут скоро (П. Б. Струве - особенно). Но они наступили лишь спустя полстолетия после их ухода из жизни: историческое время, как известно, имеет другие масштабы измерения, чем человеческая жизнь.

стр. 31


--------------------------------------------------------------------------------

1 Раев Марк. Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции: 1919-1939. М., 1994. С. 96-97.

2 Нольде Б. Э. Заграничная Россия // Последние новости. 1920. N 1.

3 Мещеряков Н. Л. Наши за границей // Красная новь. 1921. N 1. С. 275.

4 Постников С. П. (Введение). Политика, идеология, быт и ученые труды русской эмиграции: 1918-1945. Нью-Йорк, 1993. Т. 1. С. 4, 7.

5 Раев М. Указ. соч. С. 107.

6 Возрождение. 1925. N 10. С. 2.

7 Последние новости. 1925. N 1503. С. 2.

8 Александровский Б. Н. Из пережитого в чужих краях. М., 1969. С. 73, 223.

9 Любимов Л. На чужбине. М., 1963. С. 245.

10 Россия. 1927. N 1. С. 2; N 3. С. 2.

11 Мейснер Д. И. Миражи и действительность: Записки эмигранта. М., 1966. С. 152.

12 По данным С. П. Постникова, эсеров во всех странах было 130, левых эсеров - 3-4 человека, социал-демократов- меньшевиков - 80. См.: Постников С. 77. Указ. соч. С. 5.

13 Чириков Е. Н. О новой русской интеллигенции // Возрождение. 1925. N 10. С. 2.

14 Красная новь. 1921. N 3. С. 259.

15 Бобрищев-Пушкин А. В. Война без перчаток. Л., 1925. С. 52.

16 Последние новости. 1921. N 346. С. 2.

17 Красная новь. 1921. N 1. С. 281.

18 Ковалевский П. Е. Зарубежная Россия. Париж, 1971. С. 25.

19 Мирский Бор. Rossica // Последние новости. 1920. N 25. С. 2.

20 Последние новости. 1920. N 41. С. 2.

21 Там же. 1926. N 1459. С. 3.

22 Русь. N 353. С. 1.

23 Возрождение. 1926. N 561. С. 2.

24 Гримм И. Д. Евразийцы и белое движение // Возрождение. 1925. N 21. С. 3.

25 Зайцев К. И. Русская культура и советское иго // Россия. 1927. N 11. С. 4.

26 Последние новости". 1925. N 1570. С. 1.

27 Там же. 1921. N 276. С. 2.

28 Струве П. Б. Освобождение и Возрождение // Возрождение. 1925. N 1. С. 1.

29 Он же. Patriotica: Политика, культура, религия, социализм. М., 1997. С. 455.

30 Ильин И. А. Кто мы? // Возрождение. 1925. N 2. С. 1.

31 Возрождение. 1927. N 838. С. 2, 3.

32 Там же. 1925. N 5. С. 3.

33 Там же.

34 Там же.

35 Там же. 1927. N 614. С. 3.

36 Там же. 1927. N 668. С. 2.

37 Шульгин В. Матушка-Русь // Возрождение. 1927. N 626. С. 3.

38 Струве П. Дневник политика: К украинскому вопросу // Там же. С. 1.

39 Россия. 1927. N 6. С. 1.

40 Россия и славянство. 1928. N 4. С. 1.

41 Последние новости, 1921. N 274. С. 2.

42 Струве П. Б. Размышления о русской революции. София, 1921. С. 17.

43 Возрождение. 1927. N 632. С. 1.

44 Там же. 1926. N 567. С. 1.

45 Возрождение. 1925. N 6. С. 1.

стр. 32


--------------------------------------------------------------------------------

46 Франк С. Л. Биография П. Б. Струве. Нью- Йорк, 1956. С. 129.

47 Cm. Иванович. (Португейс С. О. ). Будущая Россия // Последние новости. 1921. N 351. С. 2.

48 Амфитеатров А. В. Дикое поле // Возрождение. 1925. N 26. С. 2.

49 Возрождение. 1925. N 33. С. 1.

50 Струве П. Б. Patriotica... С. 487.

стр. 33

Новые статьи на library.by:
ИСТОРИЯ РОССИИ:
Комментируем публикацию: Историческая наука русского зарубежья. СПОРЫ О СУДЬБЕ РОССИИ В ЭМИГРАНТСКОЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ 1920-х ГОДОВ. (Противостояние двух центров)

© Б. П. Балуев () Источник: Журнал "История и историки", 2003, №1

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ИСТОРИЯ РОССИИ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.