ИСТОРИЯ РОССИИ (последнее)
ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ. О НОВЫХ ПОДХОДАХ В РОССИЙСКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ. 1990-е годы
Актуальные публикации по вопросам истории России.
ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ. О НОВЫХ ПОДХОДАХ В РОССИЙСКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ. 1990-е годы
Автор: А. Н. Сахаров
События конца 1980-х - начала 1990-х годов в СССР, распад Советского Союза, перемена социально-экономических и политических декораций в стране в сильнейшей степени повлияли на состояние исторической науки. В свою очередь, переосмысление истории нашего Отечества, особенно истории XX в., начатое робко еще на исходе 50-х и в 60-е годы, развернувшееся в полную силу в конце 80-х годов и продолжающееся и поныне, в сильной степени повлияло на изменение общественного, в том числе политического, климата в стране. Эти два процесса шли параллельно, переплетаясь друг в другом и составляя, в общем, единую общественную ткань. Поэтому и сегодняшняя оценка характера научной и общественной ориентации исторической науки не может быть предпринята без учета состояния общества, уровня и основных тенденций его развития. Поэтому, когда мы говорим о состоянии науки в целом, то странно звучат характеристики, не учитывающие этого переходного состояния общества и исторической науки. Так, в одной из методологических статей говорится о том, что нынешняя наука развивается в условиях полного развала прежнего коммунистического режима и является, в силу состояния кадров, в основном старых кадров, одним из оплотов консервативных антинаучных сил 1 . Другие пишут, что новая историческая наука вновь стала служанкой режима, на сей раз нового, антикоммунистического, она разрывает связь времен, вновь фальсифицирует прошлое в угоду настоящему 2 . Третьи полагают, что лучшая часть российской исторической науки - это ее марксистски ориентированные разработки, освобожденные от "скверны" сталинизма, догматизма, сектантства 3 .
В действительности историческая наука сегодня вовсе не несет в себе тех определенностей, которые ей приписывают адепты этих крайностей. В реальности она представляет собой более поляризованную, дифференцированную, более независимую, менее управляемую общественную дисциплину, а значит все более жестокую, холодную, объективную, пугающую и самих историков, и
стр. 3
--------------------------------------------------------------------------------
обывателя своей нарастающей правдой. Вообще, я думаю, что история - это самая жестокая из всех наук на земле, потому что она одна способна сказать нам правду о нас самих, о нашем прошлом, настоящем и будущем. А правда, как известно, никогда и ни при каких режимах не была в почете. Общество, увы, не выносит правды о себе, как и человек. Особенно, если это общество не до конца сбросило тоталитарные путы в политике, социальных отношениях, экономике, психологии людей. И то, что сегодня историческая наука России выходит на пока еще очень приблизительный, очень отдаленный уровень этой правды, вызывает истерику и в научных кругах, и в крайне политизированном обществе, и во властных структурах. Неуверенность и относительность этой правды как раз и указывает на переходный характер исторической науки, на ее отяжеленность прошлым, на неясные новые ориентиры. И все же общий поворот налицо.
Исторической особенностью периода первой половины 1990-х годов явился окончательный политический крах тоталитарного государства, в основе идеологии которого лежал суррогат из марксистских идей, имперских традиций, самодержавной амбициозности, революционного мессианства, утопических общинных иллюзий, убогой гордости невежественных правителей и невежественных масс.
На смену этому государству пришел странный полукоммунистический, полукапиталистический, полукриминальный гибрид, жизнь которому дают все те же люди, кто был рожден, взращен и воспитан в послевоенный период. Каждый, кто даже бегло взглянет на состояние нашего общества, увидит, что прежний режим властно диктует свои параметры во многих общественных областях, в отношениях между людьми, между властью и обществом. Он масштабно передал новой России свои кадры снизу доверху, свою ментальность, обычаи, психологию, привычки, комплексы и многое другое. Он, наконец, передал ей глубоко криминальную сущность, при которой буквально вся страна от генсека до последнего дворника жила "не по закону". Этот странный общественный синтез относится и к кадрам историков, и к исторической науке в целом. Единственное, чем новый режим отличается от прежнего состояния коренным образом - известной, почти официальной свободой от сталинизма, без которой, как это выяснилось уже бесповоротно, невозможно было дальнейшее движение общества в условиях современной цивилизации. Появившийся идеологический вакуум был почти мгновенно заполнен единственной мощной, неплохо организованной, имевшей определенные традиции идеологической силой - концепциями "шестидесятников", натуральных антисталинистов, сторонников "первозданного" марксизма, адептов позднего Ленина, нэпа и всевозможных альтернатив - от Чаянова до Бухарина и Троцкого, "истинной" социал- демократии Мартова и Плеханова. Кажется, что их восхождение к идеологическому официозному Олимпу началось в период
стр. 4
--------------------------------------------------------------------------------
"перестройки" Горбачева, но их реальная энергия была освобождена, конечно, в полной мере лишь с падением либерально-коммунистического режима "нового мышления", поскольку "санкционированная" горбачевская свобода, не удовлетворявшая радикалов-антикоммунистов, мешала в значительной мере полностью раскрыться и "шестидесятникам". Сегодня соотношение сил поменялось: радикалы и в политике, и в публицистике, и в науке расчистили завалы сталинизма, а "шестидесятники", верные своим либерально- коммунистическим, "истинно марксистско-ленинским" политическим взглядам, отринутым в период "застоя" историческим концепциям, обогатившись новыми архивными пластами, огромным, ставшим доступным фактическим материалом по истории XX в., властно вступили на научный подиум, безапелляционно оттесняя оттуда как консерваторов-сталинистов, так и сторонников радикальных антикоммунистических воззрений, которых они роднят с новым режимом, с дилетантистской, официозной, совершенно антикоммунистической публицистикой и т.д.
Это их безусловное доминирование в современной историографии, этот их запоздалый реванш, ставший результатом победы противных им политических сил, вполне исторически оправдан и закономерен.
Сегодня это неопровержимый факт отечественной историографии, факт, выстраданный антисталинистскими, а вместе с ними и антикоммунистическими силами в целом, факт безусловно этапный, но, как и все в науке, безусловно преходящий.
Одновременно с этим в историографии вслед за публицистикой все более и более мощно звучит антикоммунистическая научная линия, представленная радикалами, свободными от обаяния и традиции "шестидесятников". Для радикалов вся сумма фактов отечественной истории XX в. перевешивает в сторону антикоммунистических и антимарксистских исторических концепций вообще. Любопытно, что порой принципиальные расхождения между историками, исповедующими идеалы "шестидесятников", и радикалами- антикоммунистами видны лишь в обобщающих концептуальных выводах, между тем как трактовка отдельных фактов мало чем отличается друг от друга. Заметим, что два этих основных направления в историографии являются отражением реальных исторических процессов.
В этой связи встает вопрос, который для многих является абсолютно ясным, - о так называемом кризисе современной российской исторической науки. Что есть этот кризис? Ответ на этот вопрос также дается в связи с теми основными направлениями в науке, о которых шла речь выше. Одни видят кризис в обвале всей старой идеологизированной исторической науки, неспособности на основе старых марксистских подходов познать историческую истину и призывают к поискам новой синтезированной теории исторического познания ("Кризис отечественной историографии в главном и основном
стр. 5
--------------------------------------------------------------------------------
рожден кризисом марксизма" 4 , "Марксизму как в принципе догматическому учению противопоказано творческое начало", "Марксизм и плюрализм мнений несовместимы" 5 ).
Другая точка зрения говорит о том, что кризис в науке объясняется не крахом марксизма, а несостоятельностью его советских истолкователей, гипертрофированностью некоторых положений марксизма, в том числе об общественно-экономических формациях, классовой борьбе в качестве решающих рычагов общественного развития. Общеисторическая теория (философия истории) возможна и необходима, а теоретический плюрализм ценен лишь как необходимое условие разработки адекватного варианта теории. Марксов исторический материализм видится при этом в качестве той основы, которая, освобожденная от лженаучных примесей, по-прежнему будет играть решающую роль в познании исторического процесса 6 ("сегодня, на настоящий момент, социальной антологией, не имеющей конкурентов, остается все-таки марксистская теория") 7 . Свидетельством кризиса, таким образом, представляется либо полный, либо частичный отказ от прошлых методологических и научно-исследовательских ценностей и поиск новой адекватной историко-методологической опоры.
Совершенно очевидно, что и эти оценки также находятся в идеологическом и политизированном поле.
Мне представляется, что вообще разговоры о кризисе исторической науки возникают именно в период острейшего не столько научного, сколько политического и идеологического противоборства спорящих сторон, для которых не существует права на инакомыслие и все, что не укладывается в их собственную схему, видится как очередная ересь. Выход же из кризиса мыслится как победа "истинной" теории исторического познания, т.е. создание очередной монопольной концепции, поглощающей и подчиняющей себе все остальные неправедные направления.
С этой точки зрения, именно отказ от раз и навсегда данных установок в науке, обращение к новым методологическим ключам познания, не только возрождение обновленного марксизма, но и новое прочтение - с учетом судеб мира и России в XX в. - творчества Н. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби, М. Вебера, основателей "школы Анналов", современных западных адептов социальной истории, эмигрантской русской историософии и других историософских и методологических течений свидетельствуют о том, что российская историческая наука как раз выходит из кризиса, который означал лишь отсутствие движения мысли, и вступает в новый плодотворный этап своей жизни. Сегодня, на мой взгляд, для российских историков не существует более какой-то одной избранной теории познания. Напротив, наиболее важные из них осваиваются в качестве инструментария познания; не существует какого-то одного избранного периода или региона, когда бы и где бы исторические
стр. 6
--------------------------------------------------------------------------------
разработки были взяты за образец. Напротив, сегодня российская наука стремится синтезировать все лучшее, что дала мировая историография. Историки с успехом осваивают богатейшее наследие российской исторической науки в лице ее крупнейших представителей, чье творчество в течение долгих десятилетий замалчивалось, либо искажалось 8 . Пристальным вниманием пользуются достижения советской историографии, особенно достижения в области конкретной истории с одновременным отказом от тоталитарных оценок в науке, от препарированных в советское время основных положений марксизма 9 . Осваивается широчайший спектр западной историографии истории России и СССР, которая в течение долгого времени подвергалась отрицанию и квалифицировалась как фальсификация истории. Выходят в свет как прежние работы западных историков, так и исследования последних лет, посвященные проблемам российской и советской истории 10 . Сегодня для нас стало совершенно очевидным, что нет больше какой-то отдельной западной историографии, как нет отдельной российской исторической науки. Существует единая мировая историческая наука, как существует единая мировая физика, химия и т.п.
В этот синтез успешно включается и историография российской эмиграции, давшая высочайшие исследовательские образцы 11 .
Наконец, следует сказать о крепнущей региональной историографии или исторической регионалистике (Урала, Сибири, Дальнего Востока, Российского Черноземного центра, Юго-Западного региона России и т.д.) с присущими им специфическими интересами и темами, с регионально-цивилизационными подходами (например, роль Урала, Сибири или Дальнего Востока в судьбах России) 12 . И все это в условиях все увеличивавшейся лавины новых архивных материалов, широкого использования российских и западных архивохранилищ, тесного контакта между российскими и западными учеными.
Стремление овладеть всей гаммой приемов познания в условиях полной свободы творчества, в условиях, когда каждое из упомянутых выше направлений нередко бескомпромиссно противостоит другому, и есть то, что нужно любой науке для нормальной и полнокровной жизни. Именно такое время сейчас наступило для российской исторической науки, а как его назвать - "кризисом" или, напротив, "выходом из кризиса" - это дело не научных, а политических пристрастий.
В первую очередь это касается методологических проблем исторической науки. Сегодня бытует представление, будто в этой области царит полный застой, что историки и историософы этим просто не занимаются и ловко уходят от сложных понятий и категорий, определяющих периодизацию истории, ее критерии и сущность. В частности, вне рассмотрения якобы оказываются наше отношение к понятиям "формация", "цивилизация", "исторический прогресс" и
стр. 7
--------------------------------------------------------------------------------
другие важные для историков методологические категории. Однако это не так, в 90-е годы и на рубеже XXI в. эти вопросы все чаще поднимались на страницах научной печати и, хотя действительно не стали предметом конференций, симпозиумов, ощущается все нарастающее научное напряжение в этой области исторических знаний, все увеличивающаяся амплитуда их обсуждений, вовлечение в них все более богатого исторического и философского материала, включая историософские концепции прошлого.
Конечно, по-прежнему широко представлена в российской историографии точка зрения о том, что марксистский подход к "типизации и периодизации исторического развития" на основе выделения общественно-экономических формаций не только не устарел, но остается основным в познании исторического процесса, так как позволяет выявить объективный и закономерный характер общественно-исторического развития и представить это развитие как сложную саморазвивающуюся систему. При этом, как уже отмечалось, отбрасываются жесткие социально-экономические и классовые детерминанты в качестве основных рычагов познания исторического процесса 13 и допускается, что формационный "подход оставляет вне поля зрения отдельное конкретное общество, являющееся относительно самостоятельной единицей исторического развития" 14 . На этих, я бы сказал, либерально-формационных позициях, не рекламируя это, но руководствуясь этими постулатами в своей исследовательской и педагогической деятельности, стоит сегодня подавляющая часть российских историков. Но все шире пробивает себе дорогу цивилизационный подход к истории, основанный на разработках Данилевского, Ламанского, Шпенглера, Вебера, Тойнби, Хантингтона, теоретиков евразийства и других аналитиков. В его основе лежат более широкие и емкие понятия, охватывающие черты и признаки развития общества, которые представляют собой величины более долговременные, сущностно устойчивые, нежели социально-экономические факторы. Они прежде всего обнимают сферы территориально-природную, языковую, духовно- нравственную, религиозную, этническую. Эти сферы выражают интересы общества в целом и характеризуют его в целом 15 . Причем, это не означает полного отрицания формационного подхода к истории. Факторы, определяющие формацию, могут входить составной частью в характеристику той или иной цивилизации. Эволюция сторонников формационного подхода в сторону отказа от жестких социально-экономических характеристик развития общества порой ведет их к сближению со сторонниками цивилизационного подхода к истории.
Одновременно на методологическую поверхность подняты и проанализированы разработки русского историка-славянофила В. И. Ламанского с его разделением общества на "миры настоящего", "миры будущего" и "миры прошлого", в основе этого разделения лежат критерии "мироорганизующего могущества". В соответ-
стр. 8
--------------------------------------------------------------------------------
ствии с этим романо-германскую Европу он считал "миром настоящего", цивилизации Азии, проигравшие мировую борьбу за первенство - "миром прошлого", а "миром будущего" полагал греко-славянский мир с русским ядром, чей цивилизационный взлет, по его мнению, был еще впереди 16 .
В этой же связи введена в научный оборот и историософская теория Н. Я. Данилевского об извечном противостоянии России и Европы, о российской цивилизации как особом историческом феномене. Его знаменитая книга "Россия и Европа" была впервые за долгие десятилетия переиздана, а его историософские взгляды получили современную научную интерпретацию 17 .
Переизданы также работы О. Шпенглера и А. Тойнби. Все чаще в своих трудах историки и философы в условиях определенного кризиса "исторического материализма", эрозии формационного похода к истории и неясности и дискуссионности цивилизационных критериев прибегают к их вновь ожившим концепциям 18 . При этом обращается внимание на общецивилизационные основы периодизации истории человечества: "возрастной" (в рамках той или иной цивилизации) переход от культуры аграрно-сословного общества к культурному и политическому господству города, сопровождаемый "городскими революциями" с их идеологическими или религиозными окрасками (О. Шпенглер); рождение "дочерних цивилизаций" в лоне гибнущих локальных "универсальных государств" на базе вызово- ответных реакций общества, возглавляемых "творческой элитой", на основе духовного обновления (А. Тойнби). Обращается также внимание в работах этих мыслителей на то, что они ставят евро-атлантическую цивилизацию в центр своего моделирования, поскольку именно на просторах Европы, по их мнению, в полной мере протекали процессы, определявшие метаморфозы человеческих обществ. Делаются попытки использовать методологию Шпенглера и Тойнби для объяснения процессов, протекавших на территории Восточно-Европейской равнины, в том числе и России 19 .
Интерес к теории евразийцев также имеет сегодня не умозрительный характер, а ведет к неустанным попыткам объяснить российскую историю как в прошлом, так и в настоящем и будущем перманентной привязанностью России не только и не столько к Европе, как полагают адепты евро-атлантической модели развития как основной, так сказать, эталонной для человечества, сколько к азиатским просторам, азиатским народам, цивилизациям, государствам, духовности, традициям и т.п. Во-первых, это отражается в широкой публикации трудов евразийцев, как в периодической печати 20 , так и в сборниках статей, об одном из которых шла речь выше. Во-вторых, в появлении в первой половине 90-х годов серии книг Л. Н. Гумилева, где в обоснование евразийских концепций автор широко использует конкретно-исторический материал русской истории и истории ряда государственных образований Востока 21 . Позднее появи-
стр. 9
--------------------------------------------------------------------------------
лась серия статей, посвященных обсуждению извечной проблемы "Россия и Запад", где евразийству была отдана пальма первенства в противовес европоцентристским концепциям 22 . Был создан журнал "Евразия", который неустанно в своих публикациях смещал акцент в трактовке отечественной истории в сторону евразийства.
Цивилизационные проблемы вышли на первый план и в оценке конкретных периодов в истории России. Так, идет дискуссия относительно возможности применения к истории России принятых на Западе понятий "средние века" и "новое время". А. Б. Каменский обращает внимание на цивилизационную асинхронность явлений и того и другого периода на Западе и в России. Хотя он и признает существование общей модели развития европейского мира, куда включается и Россия, но с весьма значительным запозданием в несколько веков. Понятия же "феодализм" и "капитализм", по его мнению, впервые сформировались в западной историографии на материале именно западной истории. Автору, кажется, ближе понятие "традиционное общество" в применении к допетровской Руси. Что касается реформ Петра I и послепетровского времени, то А. Б. Каменский отмечает, во-первых, верхушечный характер преобразований "средневекового реформатора" (наш термин. - А. С.), во-вторых, консервацию основополагающих условий жизни страны (культура хозяйствования, сельскохозяйственное производство, бытовые традиции, миросознание русского человека), а в общественной жизни укреплялись элементы несвободы, подавлялись ростки гражданского общества. Лишь после реформ 1860-х годов положение стало медленно меняться, хотя и на протяжении XVII - первой половины XIX в. уже обозначился процесс разрушения традиционного сознания.
На взгляд автора, более адекватными периодизации истории России являются понятия "традиционного" и "современного" общества в их "веберовском смысле", т.е. с религиозными и мифологическими представлениями как основополагающими в социальной организации и жизни на первом этапе и с характерными чертами капитализма и в центре которых стоят свобода частной собственности, рыночных отношений, свобода человеческой личности и новые технологии. XVIII - первая половина XIX в., по мнению автора, как раз и стала переходным от "средневековья" к "новому времени" с точки зрения общеевропейской модели 23 .
В последнее время появляются и другие попытки периодизировать историю России с позиций не прежнего "исторического материализма" и даже не с точки зрения ставших для российской историографии вдруг доступными и даже близкими схем западных и старорусских историософов, а с позиций какой-то одной доминирующей черты российского общества, пронизывающей всю русскую историю, во всяком случае, со времени перемещения российской государственности в междуречье Волги - Оки - Клязьмы. Такой системообразующей доминантой русской истории Ю. С. Пивоваров и
стр. 10
--------------------------------------------------------------------------------
А. И. Фурсов в ряде своих работ считают власть. Менялась власть - менялась история. Первичная и определяющая все власть компоновала страну: вся русская история реализуется через власть и посредством власти. Поэтому авторы, скажем, вводят такое понятие, как "Великая самодержавная революция" Ивана IV, а последующие века русской истории рассматривают сквозь призму "Великого передела" власти - от опричнины до "нынешней смуты" 24 .
Наконец, к разряду методологически новых подходов следует, на мой взгляд, отнести и получившие в условиях свободы научного творчества новые импульсы альтернативного взгляда на русскую историю, помогающего понять всю ее многомерность, противоречивость, порой ошеломляющую возможность круто повернуть ее ход.
Если прежде под исторической альтернативой, как правило, понималось лишь обращение к судьбам российской революции, к всепобеждающей "прогрессивной" революционной альтернативе, к проблемам послереволюционного развития страны в XX в. на путях "истинного ленинизма", "альтернативы Бухарина" и т.п. 25 , то в 90-е годы этот круг значительно расширился и видоизменился. Был поставлен вопрос о либеральной альтернативе развития России 26 , о возможности конституционного развития страны на протяжении XVI - начала XX в., что, по существу, означало попытку нового цивилизационного осмысления всего русского исторического пути в эти века, так сказать, "теневой" русской истории, которая на всех этапах сопутствовала ее "генеральной", состоявшейся линии. В этой же связи по-новому был поставлен вопрос о смысле борьбы за единство и централизацию русских земель, в которой важную цивилизирующую роль могли сыграть, кроме победившего лидера - Московского княжества, Русско- Литовское государство, а также Тверское княжество; рассмотрены другие "русские альтернативы" 27 . Проблема исторической альтернативы была учтена и при исследовании других периодов и событий российской истории (Крымская война 1853 - 1856 гг., первая мировая война 28 ).
В связи со всеми отмеченными методологическими новациями претерпевают эрозию прежние, устоявшиеся десятилетиями представления даже историков традиционной школы.
Если мы обратимся к монографиям, сериям статей по истории России как древней, средневековой, так и XX в., то по-прежнему встретим такие категории, как феодализм, капитализм, социализм. Но сегодня эти понятия наполняются новым смыслом. Историки пытаются дойти до сути вещей, понять: что же такое феодализм не в жестком социально-экономическом смысле слова, а в широком цивилизационном понимании; что же такое капитализм и как он развивался в России, что же такое социализм в XX в., как он произрастал на российской почве и как он соотносится с мировыми социалистическими учеными и движениями. Наличие такого стихийного синтеза - верный признак жизнеспособности российской исторической науки.
стр. 11
--------------------------------------------------------------------------------
В этой связи стоят и споры вокруг понимания прогресса в истории. Сторонники цивилизационного подхода к истории противопоставляют понятию так называемого абстрактного социально-экономического прогресса реальную историческую ценность - человека, личность, ее интересы. В центр понятия "прогресс" ставится критерий совершенствования человека, развитие и становление его общественных и духовных ценностей, которые связаны со становлением свободной, независимой, материально обеспеченной и духовно богатой личности 29 . В рамках формации эти понятия фактически размываются, хотя и декларируются. В условиях цивилизационной оценки они представляют собой реальную историческую величину. Оба эти подхода находят адекватное отражение в историографии.
Одновременно происходит определенное "укрупнение" взгляда на историю. Если раньше вся история, особенно XX в., делилась на отдельные небольшие отрезки: период коллективизации, индустриализации, период войны и так далее, то сегодня, взглянув на исторический процесс, мы понимаем: XX в. - это часть всей нашей истории, часть, абсолютно сопоставимая с прошлой историей, со всей мировой историей. Сопоставимая вовсе не в том смысле, что все события вели к 1917 году, как полагали еще вчера. Оказывается, российский XX век является неотрывной частью всей истории во всем ее многообразии, во всех ее общественных связях и цивилизационных аналогиях. Понять это помогает сравнительно-исторический метод, который раньше не пользовался большим вниманием. Сегодня этот подход, при котором сравниваются и века, и регионы, и цивилизации, значительно обогащает наше знание, понимание истории.
Наконец, хотелось бы сказать, что сегодня российская историческая наука базируется и на многофакторном подходе к истории.
Наряду с социально-экономическим, классовым подходом рассматриваются и иные подходы, иные факторы, которые помогают понять историю страны: географический и этнический, религиозный и внешнеполитический, фактор взаимовлияния и синтеза различного рода цивилизаций, скажем, древнеримской и европейской, византийской и российской и другие, которые невозможно отделить от развития нашей истории вообще. Эти факторы действовали в разные периоды с различной силой, и конечно, в период татаро-монгольского нашествия на первый план, скажем, выдвигался фактор внешнеполитический, фактор защиты отечества, но отнюдь не классовый, как полагали раньше. То же самое можно отнести и к другим периодам нашей истории, скажем, к 1812 г. Все это воспринимается историками, по-новому трактуется и создает совершенно иную палитру в обрисовке развития истории. Эта палитра характеризуется очень просто: изучается общество в целом, во всем его движении от древнейших времен до современности, а само понятие общества предполагает все его части: не только рабочие, не только
стр. 12
--------------------------------------------------------------------------------
крестьянство, но и предпринимательские слои, и духовенство, и верхи общества и другие слои. Сегодня это общепризнанно всеми направлениями в историографии. У историков России, как и у историков вообще не может быть классов любимых и классов нелюбимых, нет героев, как прежде, любимых или нелюбимых; мы не можем проклинать отдельные периоды истории, как и превозносить другие. Мы пытаемся понять историю в целом.
Думаю, что большое значение для современной историографии, как она развивается сегодня, как мы это чувствуем по тем изданиям, которые выпускаются сегодня и в центре, и на местах, имеет значение и такой момент, как психологически-личностный подход к истории, значимость и роль лиц в истории, их влияние на ход истории.
Прежде к этой проблеме был совсем иной подход. Скажем, историки представляли, что XVIII в. проходил под доминантой таких революционных фигур, как Радищев и Пугачев, но совершенно упускалось из виду то, что существовали и другие исторические личности, было совсем иное, причем подавляющее влияние на российскую историю. В последних трудах ощущается плюралистический и многофакторный личностный подход. Не отрицается роль, скажем, того же Радищева в развитии российской революционности российского либерализма (причем со значительными коррективами в сторону не столько революционных, сколько демократических черт в его идеологии 30 ), не отрицается роль Пугачева в 70-е годы XVIII в. в мобилизации низов общества на борьбу с верхами этого общества (однако с коррективами в сторону разрушительной и антицивилизационной стихии пугачевского восстания). Но не только в этом заключалась жизнь России на всех этапах ее истории от древности до начала XX в. Были и либералы и реформаторы XVIII - начала XIX в.: И. И. Шувалов, Н. И. Панин, М. М. Сперанский, Д. А. и Н. А. Милютины, С. Ю. Витте, П. А. Столыпин; военные деятели и дипломаты того же времени: Г. А. Потемкин, А. А. Аракчеев, М. Б. Барклай де Толли, А. М. Горчаков; были выдающиеся российские монархи Александр I, Александр II и другие, которые оставили неизгладимый и в основном позитивный след в истории нашего Отечества 31 . По существу, в последние годы произошла грандиозная переоценка практически всех крупных фигур в отечественной истории в сторону объективности, взвешенности, отказа от убогих антинаучных идеологических стереотипов как дореволюционного, так и советского времени.
Все это отражается и в работах Института российской истории РАН, в работах университетских историков С. -Петербурга, Нижнего Новгорода, Екатеринбурга, Новосибирска, Омска, Владивостока и других городов и научных центров нашей страны, в исторической периодике.
В настоящее время российская историография базируется на новых, "сквозных" темах. Если мы говорим, например, "аграрная история" или "аграрная революция", то вкладываем в это порой
стр. 13
--------------------------------------------------------------------------------
совсем иной, нежели прежде, смысл. Так, статья В. П. Данилова - нашего известного специалиста по аграрной истории России - называется: "Аграрная революция в России. 1902 - 1922 гг." 32 Перед нами предстает совершенно новый подход, включаются новые понятия, аграрная революция выглядит совершенно по-иному, чем ее представляли себе историки совсем недавно. И вся она обнимает период не только дореволюционных событий, но и первые годы советской власти. Разве тамбовское восстание крестьян в 1921 г. не было продолжением аграрной революции начала XX в.? Было, но уже в иных условиях, в иных общественных взаимосвязях.
Думаю, что такой же подход характерен и для коллективизации страны, сложной и противоречивой аграрной революции уже советского времени, в которой ударной революционной силой стала крестьянская беднота. Одновременно жизнеспособная, хозяйственно крепкая, заинтересованная в своем индивидуальном труде часть крестьянства поднималась против тоталитарного обезличивающего антисобственнического нажима со стороны власти и поддерживающей ее бедноты.
Российская историография сегодня характеризуется и тем, что совершенно новые исследовательские подходы и темы появились на ее горизонте. В свое время мы "упивались" словами о "белых пятнах" в истории. Мы считали, что действительно надо было закрывать эти "белые пятна". А потом историки всей своей исследовательской практикой показали, что дело не в них: на каждом историческом отрезке, в каждом периоде истории, в каждой исторической персоналии, в каждом масштабном событии есть свои "белые пятна". Выявилось, что практически вся наша история оказалась огромным "белым пятном". Но не потому, что историки сегодня пытаются переписать всю историю, а потому, что новые подходы, о которых говорилось выше, касаются не отдельного события, не отдельного периода, не отдельной личности, они касаются всей истории в целом. Происходит не переписывание, а переосмысление истории России.
Несколько примеров.
Среди новых тем, которые разрабатывают сегодня историки, традиционное место занимает история Древней Руси. Но это уже не борьба за углубление марксистского понимания древнерусского феодализма, а, напротив, попытка поставить под сомнение старую идеологизированную схему, за которой стояли толкователи сталинского курса "Истории ВКП(б)". Санкт-Петербургская школа во главе с И. Я. Фрояновым сегодня выступает против завышения социально- экономического и политического уровня Древней Руси и оценивает ее с иных, чем прежде, цивилизационных критериев 33 . Пересмотру подвергается и история борьбы русских земель за свое объединение в XIII-XV вв. Ранее считалось, что самой судьбой первенст-
стр. 14
--------------------------------------------------------------------------------
вующая роль была здесь уготована Москве. Ученые разрабатывают версию о полицентрическом характере этих процессов, когда лидерами попеременно становились Юго-Западная Русь, Литовско-Русское государство, Тверь и, наконец, Москва. И пути России могли бы быть иными, если бы это объединение пошло другим, чем уже состоявшимся, путем 34 .
Сегодня историков уже не удовлетворяют прежние подходы к проблеме крепостного права в России. В работах Л. В. Милова, группы санкт- петербургских ученых осуществляется поворот в сторону выявления исторически оправданных закономерностей появления крепостного права в России, когда в условиях бедности русской нации, ограниченных климатических возможностей, малой производительности крестьянских хозяйств и одновременно необходимости все возрастающих расходов на поддержание боеспособности страны, укрепления ударной силы этой боеспособности - помещиков, землевладельцев, завоевания страной независимости в борьбе с Ордой, преодоления военно-экономической блокады с Запада у государства не было другого способа соединения работника со средствами производства, мобилизации сил для решения национальных задач, нежели постепенное усиление крепостнического режима.
Получает дальнейшее развитие и точка зрения историков XIX в. о том, что именно на время Петра I приходится пик российского крепостничества, когда происходит закрепощение всех сословий, начатое еще прежде, а затем уже с начала XIX в. осуществляется их медленное поэтапное раскрепощение под влиянием экономических, политических и моральных обстоятельств. Получает развитие и идея о крепостном праве как более широком понятии, включающем и крепость личности по отношению к коллективу (община) 35 .
В область полного переосмысления вошла тема так называемых крестьянских войн. Подвергается обстоятельному сомнению не только их сущность, идеология (отнюдь не антигосударственная, а скорее царистская) и аргументируется их в основном казацкое, вольно-бунтарское содержание, подчеркивается негативное (в отличие от прошлых, лишь позитивных оценок) влияние "крестьянских войн", а по существу казацко-крестьянских восстаний на судьбы России 36 .
К новым темам относится, скажем, история русского реформизма и либерализма 37 , предпринимательства 38 , консерватизма 39 .
Целый исторический пласт поднят современной исторической наукой в исследовании российской эмиграции. Разрабатываются проблемы российской эмиграции XIX в., послереволюционной политической эмиграции, третьей ее волны в послевоенный период и ее новый, так сказать, "диссидентский" облик в 1960 - 1970-е годы. В сфере исследовательского интереса оказываются условия жизни, адаптация, правовой статус российской эмиграции, ее различные общественно-политические, религиозные течения и организации, ее
стр. 15
--------------------------------------------------------------------------------
наука и культура, политика различных зарубежных правительств по отношению к российским эмигрантам, взаимоотношения эмиграции с окружающей средой, отношения между эмигрантами и их бывшей Родиной - Россией и СССР 40 .
Практически заново разрабатывается история русской церкви, монашества 41 .
Вновь пробудился потухший было в советские годы исследовательский интерес к истории российских представительных учреждений, к истории местного самоуправления. Если прежде он ограничивался в основном обращением к истории Земских соборов под углом зрения лишь укрепления через них, помимо них, а впоследствии и без них абсолютистских начал в России, то в 90-е годы на рубеже XX - XXI вв. этот интерес принял совсем иной характер. Историки определенно стали рассматривать представительные учреждения в России с древнейших времен до начала XX в, как элементы рождающейся новой цивилизации, как модели, ведущие к будущему переустройству России на новых антиабсолютистских, а позднее и демократических началах. Объектом анализа стали демократические традиции древности, восходящие еще к догосударственному периоду, Новгородская республика, представительные и выборные государственные учреждения Московского царства, снова Земские соборы, Уложенная комиссия, земские учреждения, российская Дума и др. 42
Историю внешней политики России не назовешь новой темой. Тем не менее в 1990-е годы она зазвучала в историографии совершенно по-иному. Ушли в прошлое классовые критерии этой политики, привязанные то к феодальной, то к феодально-буржуазной, самодержавной государственности, и на первый план вышли геополитические интересы нашего Отечества, складывавшиеся еще в глубокой древности и модифицировавшиеся, но не утратившие своей первоосновы в последующие века. А в соответствии с этим по-иному предстают и творцы этой политики А. Ф. Адашев, А. Л. Ордин-Нащокин, В. В. Голицын, Г. А. Потемкин, А. М. Горчаков и др., а также русские правители (первые Романовы, Петр I, Екатерина II, Александр I, Александр II, Александр III и Николай I), вся деятельность которых была направлена в одних случаях успешно, в других весьма проблематично на защиту геополитических интересов России. Эти новые тенденции были аккумулированы в 5-томном издании "История внешней политики России", охватывающем период от глубокой древности до начала XX в. 43
Совершенно на новой основе изучается история культуры, история российского меценатства, филантропии. Прежде мы, как правило, базировались на том, что существуют две антагонистические культуры: культура революционная, демократическая, пролетарская и культура буржуазная. Сегодня есть большие сомнения в правильности такого жесткого подхода к истории культуры. Ока-
стр. 16
--------------------------------------------------------------------------------
зывается, что история культуры так же, как и другие области истории, не терпит таких сектантских подходов. История культуры богаче, красочней, она наполнена яркими людьми разных общественных направлений: и либералами, и консерваторами, и реакционерами, и радикалами, и революционерами. Все это тоже история нашей культуры, история нашей духовности. Что касается истории филантропии, филантропических учреждений и русских филантропов, то эта тема, запретная для советской историографии, теперь звучит в полный голос 44 .
Наконец, совершенно по-новому разрабатывается тема "история народов России". В первую очередь это касается проблемы присоединения народов к России и последующего их существования в рамках империи. Сегодня отступает в сторону апологетический подход. Ученые стремятся объективно рассматривать эту сторону российской истории, учитывая как действительно добровольный характер присоединений, так и их насильственный, сложный, противоречивый путь, когда в ходе этих процессов осуществлялись различные формы вхождения народов в состав России, существовали разные позиции и верхов, и низов общества. Анализируется процесс складывания системы управления национальными окраинами России, которая имела не только противоречивый, насильственный, но и весьма гибкий, порой достаточно терпимый, характер 45 . Одновременно новым историографическим пластом являются исследования депортации советских народов в 1930 - 1940-е годы 46 . В сфере острых дискуссий остаются отношения России с северо-кавказскими народами в XIX в., особенно в период так называемой Кавказской войны. Освобожденная от старых идеологических схем, эта тема сегодня обрастает новыми идеологическими стереотипами, о чем откровенно пишут историки 47 .
Особо следует сказать об истории России XX в. XX век - век близкий к нам, век, где схлестывались основные политические страсти, что до сих пор мешало и мешает его взвешенному спокойному изучению. И все же такие попытки делаются. Однако историки постоянно находятся под воздействием политизации истории XX в. Когда берешь в руки труды - от статей в периодике до серьезных фундаментальных публикаций, - касающиеся XX в., сразу чувствуешь, какой политической ориентации придерживается тот или иной автор. Скажем, существует точка зрения, что 1917 год - величайшее событие в истории страны, но существует и полярная точка зрения, что 1917 год - проклятое событие в истории России; существует, скажем, и такая позиция, что время с 1917 по 1929 г. - благодатный период в нашей истории и лишь с приходом Сталина к власти открылся тоталитарный период. Но высказываются и прямо противоположные суждения, что все это один период, что Ленин "породил" Сталина, ГУЛАГ, что именно Ленин заложил основы тоталитарного государства. Этот разброс
стр. 17
--------------------------------------------------------------------------------
мнений вполне корреспондирует и с основными направлениями научных исследований истории XX в., ведущихся на Западе 48 .
Новым направлением стало исследование темы "Власть и общество" в России. Применительно к истории советского периода разработки ведутся на основании недавно рассекреченных архивных материалов, среди которых письма людей в карательные партийные органы, советские судебные органы. Они раскрывают всю чудовищность тоталитарного сталинского режима с его подавлением личности, гражданской свободы, особенно в аграрной сфере. Новым словом в этой области стала фундаментальная многотомная публикация Института российской истории РАН ""Совершенно секретно". Лубянка - Сталину о положении в стране. 1922 - 1934 гг." В нее входят недавно рассекреченные фонды архива ФСБ, которые содержат ежемесячные отчеты ГПУ, ОГПУ, НКВД руководству страны об истинном положении в СССР, состоянии ее промышленности, сельского хозяйства, о настроениях среди рабочих, крестьян, интеллигенции, молодежи, в армии, в церковной среде, в антисоветском подполье, в криминальной сфере и о других аспектах внутренней жизни страны. Эти материалы впервые формируют наше представление о "другой жизни" на путях "строительства социализма", показывают весь драматизм истории народа, осуществившего кардинальную социально-политическую революцию в стране и оставшегося наедине с мировой и российской цивилизацией и продолжавшего жить и "творить", реагировать на политику властей, также вышедших из народа, в соответствии со своим уровнем культуры, менталитета. Эти материалы проливают истинный свет на некоторые тайные пружины политики большевистского руководства, в том числе и репрессии, как в отношении страны в целом, так и отдельных слоев ее населения, раскрывают грандиозную по своим масштабам систему тотальной слежки "народного правительства" за своим народом. Дополнением к этой уникальной публикации является и вышедший первый том документов "Власть и общество. Российская провинция", который на также недавно рассекреченных материалах абсолютно "закрытой" в годы советской власти Нижегородской (Горьковской) области с ее мощным и секретным военно-промышленным потенциалом дает возможность проследить истинное взаимоотношение народа, его отдельных слоев с властью 49 .
На одно из первых мест в переосмыслении истории России и СССР выдвигается проблема Великой Отечественной войны СССР в 1941 - 1945 гг. Наряду с традиционной историографией, не выходящей в основном за рамки официальной версии войны, данной в свое время И. В. Сталиным и последующими партийными документами, разрабатывается и иная версия: значительной ответственности советского режима за развязывание войны в рамках реализации концепции мировой революции, подготовки ста-
стр. 18
--------------------------------------------------------------------------------
линского руководства к превентивной войне против Гитлера. Сегодня, кажется, уже никто не сомневается в наличии у Сталина такого намерения. Яростные споры идут лишь в отношении возможных ее сроков 50 . В России эти подходы оформились как самостоятельное научное направление и представлены группой, в том числе молодых, ученых 51 . Эта дискуссия нашла отклик и на Западе 52 . Все это сегодня обсуждается на страницах журналов "Отечественная история", "Вопросы истории", все это видится в статьях, монографиях, в заседаниях "круглых столов". Это исследовательская реальность нашей жизни, и с этой реальностью не только надо мириться, ее надо приветствовать, потому что в этом политическом накале видны истоки реального научного плюрализма, который возможен и действительно нужен для настоящей исторической науки. На этой основе объективная неидеологизированная история все шире прокладывает себе дорогу.
Под этим объективным углом зрения изучается революция и гражданская война, "военный коммунизм" и коллективизация, создание тоталитарной системы в СССР, проблемы репрессий, в частности, расправы с еврейским антифашистским комитетом в 1948 г., вопросы государственного антисемитизма в СССР, время "оттепели", история военно-промышленного комплекса СССР, внешней политики СССР, особенно в 1939 - 1941 гг. и возникновения "холодной войны", история ГУЛАГа, голода в СССР, смысл и деятельность ЦК КПСС и Политбюро, направленные на складывание, совершенствование тоталитарной системы в стране, тайные пружины этой политики, облик "народных" вождей, их взаимоотношения между собой, и т.д. 53 Много объективного, документально подтвержденного видится в этих подходах к истории. Возьмем гражданскую войну. Конечно, здесь чувствуются политические симпатии, и все же идет фронтальное изучение обоих противоборствующих сторон - и красных, и белых. Мы знакомимся с программами антибольшевистских правительств, с книгами Деникина, с аграрной программой Врангеля, задуманной в Крыму, но не осуществленной. Мы узнаем многие факты, которые до сих пор для нас были неведомы в истории гражданской войны. Это относится и к другим темам по истории XX в.: в исследование вовлекаются либо закрытые ранее, либо неизвестные фигуры истории России XX в., имя которым сегодня легион. Однако до сих пор не написана правдивая история так называемой перестройки - этого последнего уже бесплодного усилия либерально-коммунистического руководства страны, вдохновляемого идеалами "шестидесятников" и поддерживаемого значительной частью советской элиты и некоторыми социальными группами, по реформированию общества с целью сохранения этой системы в ее основных и главных параметрах особыми средствами вплоть до "большой крови".
стр. 19
--------------------------------------------------------------------------------
В области демографии идет напряженная работа по исследованию влияния социально-политических процессов в стране на демографическое развитие. В Институте российской истории РАН было проведено крупное исследование по проблемам потерь в Великой Отечественной войне. Эти материалы были посвящены не только времени войны, но и смежным периодам, связанным с потерями населения во время коллективизации, голода как в центре, так и на Украине и многим другим вопросам.
Вслед за этим была продолжена масштабная работа по воссозданию демографических процессов в России в XX в., охватывающая все их основные параметры в различные хронологические периоды, в том числе в поворотные годы столетия (урбанизация начала века, переселенческая политика, первая мировая и гражданская войны, катастрофические для населения страны в 20 - 30-е годы, вторая мировая война, тяжелые послевоенные годы) 54 .
Отдельно следует сказать о серии крупных документальных публикаций "Фонда Демократии" под общей редакцией А. Н. Яковлева. Эти публикации посвящены ключевым, наиболее драматическим, а потому наиболее и более всего скрываемым событиям советской истории на всех ее этапах. Это и события гражданской войны, и внутрипартийной борьбы за власть в 50-е годы, и политические репрессии, и борьба с инакомыслием в период становления и развития тоталитарного государства. Про эту серию, насчитывающую уже около двух десятков томов, можно сказать, что она вместе с уже перечисленными выше документальными публикациями создает прекрасную возможность для нового спокойного и объективного изучения и осмысления советской истории, далекого как от стереотипов советской эпохи, так и от экзальтированных разоблачений публицистов конца 80-х - первой половины 90- х годов XX в. 55
В последние годы в западной историографии оформилось новое направление изучения истории различных обществ и государств, так называемая история повседневности или историческая антропология, позволяющее в известной степени пролить дополнительный свет на глубинные, личностно-общественные процессы, протекающие в том или ином обществе. Все шире используется "история повседневности" и советскими историками. Этот метод исследования применяется как к периоду "средневековья", "нового времени", так и советского общества.
"Героями" исследования становятся не народы, классы, социальные группы, а "живые" "простые люди" с их обыденными взаимоотношениями, надеждами, разочарованиями, планами, причем на разных ступенях общественной лестницы. Новый подход позволяет, во-первых, сопоставить наблюдения, полученные на материалах российской истории, с западными аналогами, а, во- вторых, проследить эволюцию жизни "простых людей" и их представлений, традиций в рамках развития самой российской цивилизации. И то, и другое поз-
стр. 20
--------------------------------------------------------------------------------
воляет более углубленно и совершенно с неожиданной стороны подойти к решению и формационных, и цивилизационных вопросов в истории нашего Отечества 56 .
В период поворота российской исторической науки к новым темам, новым личностям многие исследователи посвятили себя изучению верхов общества, "средним слоям", реформаторам, предпринимателям. Это вызвало в научной печати раздраженные пассажи со стороны ревнителей "истинного марксизма", сторонников формационного подхода к истории, ностальгические сетования по поводу забвения истории "трудящихся классов" - рабочих и крестьян. Во- первых, эти сетования несправедливы, поскольку продолжается изучение рабочего движения в России, российского радикализма и декабризма, хотя исследовательские масштабы в этой области сократились и обрели, я бы сказал, "нормальное", равноценное по отношению к другим темам внимание, но никак не гипертрофированное, как прежде. А, во-вторых, складывается впечатление, что для этих ревнителей истории "трудящихся классов" сама история заключается в анализе состояния рабочего класса и крестьянства в основном в их дореволюционном обличье "эксплуатируемых классов". Между тем жизнь и драматическая судьба этих социальных слоев продолжалась и после Октябрьской революции и складывалась отнюдь не счастливо. Об этом, в частности, говорят и тяжелое положение крестьянства в период "военного коммунизма", и мощные крестьянские восстания, в том числе восстание на Тамбовщине в 1920 г., подавленное регулярными войсками Красной Армии, и многочисленные конфликты в рабочей среде - забастовки, волнения, новочеркасское восстание рабочих, задавленных хрущевскими танками - и многие другие проявления жизни и истории "трудящихся классов" уже в советское время. Сегодня эти проблемы все чаще выходят на передний план исторических исследований. А обращение к судьбам интеллигенции, ученых, Академии наук СССР во времена тоталитарной системы, в частности судьбам российских диссидентов, - разве это не исследования о социальных слоях России XX в.? Как-то странно понимают "защитники" "трудящихся" место народа в системе государства и власти, связывая его страдания лишь с дореволюционной реальностью. Кое-кто не считает все эти явления послереволюционной истории историей "трудящихся классов", между тем, все это вместе взятое - и антипомещичьи восстания крестьян на заре века и после Февральской революции 1917 г., и Тамбовское восстание, и антиколхозное движение в конце 20-х - начале 30-х годов, и выступление против советской системы рабочих - это единое целое в развитии как дореволюционного, так и послереволюционного российского общества, в судьбах простых людей, помогающие нам понять всю сложность, противоречивость и драматизм истории народа России в XX в. 57 Причем до сих пор не поставлены кардинальные вопросы о реальном значении места народных масс - российских рабо-
стр. 21
--------------------------------------------------------------------------------
чих, ремесленников, крестьян - в системе российской цивилизации, создании и развитии общечеловеческих ценностей, которые, как показал опыт истории, в том числе истории советского общества, являются категориями непреходящими.
Сегодня российская историческая наука жизнеспособна, динамична, дискуссионна. Она тесно связана с мировой историографией; исследования историков основываются на все более широком использовании мирового и отечественного историографического наследия, на вовлечении в орбиту изучения все более глубоких архивных пластов. Она развивается в условиях свободы, и это является залогом того, что у российской историографии есть прочное будущее.
1 Искендеров А. А. Историческая наука на пороге XXI века // Вопр. истории. 1996. N 4. С. 5.
2 Дезер М. Крайности истории и крайности историков // Крайности истории и крайности историков?: Сб. ст. М., 1997. С. 145 - 156.
3 См.: Ковальченко И. Д. Теоретико-методологические проблемы исторических исследований. Заметки и размышления о новых подходах // Новая и новейшая история. 1995. N 1; см. также: Дискуссия о методологических поисках в современной исторической науке // Новая и новейшая история. 1996. N 3. С. 75 - 90.
4 Искендеров А. А. Историческая наука на пороге XXI века. С. 8.
5 Искендеров А. А. Что скрывается за "новыми" парадигмами истории? // Вопр. истории. 1993. N 4. С. 175.
6 Смоленский Н. И. Теоретический плюрализм и проблемы исторической науки. "Методологические поиски в современной исторической науке" // Новая и новейшая история. 1996. N 3. С. 76 - 79; Семенов Ю. И. Материалистическое понимание истории: недавнее прошлое, настоящее, будущее // Там же. С. 80 - 81.
7 См.: Искендеров А. А. Что скрывается за "новыми" парадигмами истории? С. 175.
8 См.: Киреева Р. А. К. Н. Бестужев-Рюмин и историческая наука второй половины XIX в. М., 1990; Историки России XVIII-XX вв. Вып. 1 - 5. М., 1995 - 1998; Историки России XVIII - начала XX вв. М., 1996. Существенной частью роста и обновления современных исторических знаний стало переиздание практически всех основных работ видных российских историков XVIII - начала XX в., а также историософских трудов, в которых были поставлены ключевые вопросы цивилизационных судеб страны. См., например: Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 1991; Розанов В. В. Сочинения. М., 1990; Вехи. Интеллигенция в России. Сб. М., 1991; Из глубины. Сборник статей о русской революции. М., 1991; Корзун В. П. Образы исторической науки на рубеже XIX-XX вв. Екатеринбург; Омск, 2000.
9 См., например: История и сталинизм. М., 1991: Историческая наука России в XX веке. М., 1997; Россия в XX веке: судьбы исторической науки. М., 1996; Советская историография. М., 1996; Исторические исследования в России: тенденции последних лет. М., 1996; Сидорова Л. А. Оттепель в исторической науке. Советская историография первого послесталинского десятилетия. М., 1997. С новых позиций разрабатывались ключевые проблемы истории России XX в., в том числе история советского общества. Был осуществлен выпуск сочинений российских политических деятелей либо репрессированных, либо эмигрировавших. В этих работах, принадлежавших деятелям самых различных политических направлений, представлен широкий спектр оценок истории
стр. 22
--------------------------------------------------------------------------------
России XX в., в том числе русской революции, большевизма и сталинизма, сущности эволюции советского общества. (См., например: Милюков П. Н. Воспоминания: В 2 т. М, 1990. Т. 1/2; Керенский А. Ф. На историческом повороте. Мемуары. М., 1993; Раскольников Д. Ф. Кронштадт и Питер в 1917 году. М., 1990; Валентинов Н. Недорисованный портрет... Встречи с Лениным. Малознакомый Ленин. Ранние годы Ленина. М., 1993; Николаевский Б. Н. Тайные страницы истории. М., 1995; Соломон Г. Среди красных вождей. М., 1995; Бухарин Н. Этюды. М., 1988; Троцкий Л. Д. Сталин: В 2 т. М., 1990; Он же. Сталинская школа фальсификаций. М., 1990; Он же. Преданная революция. М., 1991; и др.). Заметное место в этом ряду новых, неожиданных и даже сенсационных публикаций стали занимать работы, принадлежащие перу диссидентов, "невозвращенцев", покинувших СССР уже в период "застоя" (См., например: Восленский М. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991; Фельштинский Ю. Крушение мировой революции. Брестский мир. Октябрь 1917 - ноябрь 1918. М., 1992; Рапопорт В., Геллер Ю. Измена Родине. М., 1995; и др.). Ощутимый вклад в расширение исследовательской источниковой базы истории России XX в., в том числе мемуарной, внес журнал "Вопросы истории", публикующий из года в год либо закрытые ранее и ныне рассекреченные исследовательские и мемуарные материалы, либо новые источники. Среди них следует упомянуть публикации А. Ф. Керенского, А. Г. Авторханова, Н. С. Хрущева и др.
10 См., например: Россия в XX веке. Взгляд зарубежных историков. М., 1996; Карр Э. История Советской России. Большевистская революция 1917 - 1923: В 2 т. М., 1990. Т. 1. Кн. 1; Такер Р. Сталин. Путь к власти. 1879 - 1929. М., 1990; Пайпс Р. Русская революция: В 2 ч. М., 1994; Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М" 2001. Изданы работы прежних лет Д. Хоскинга и М. Левина об истории Советского Союза, Р. Сервиса о Ленине, С. Коена о Бухарине и др.
11 См., например: Вандалковская М. Г. П. Н. Милюков и А. А. Кизеветтер: история и политика. М., 1992; Она же. Историческая наука российской эмиграции: "евразийский соблазн". М., 1997; Емельянов Ю. Н. С. П. Мельгунов: в России и эмиграции. М., 1998. Эти и другие работы, отражающие историческую и историософскую мысль русской послереволюционной эмиграции, выпускались на фоне широкого издания трудов историософов, религиозных мыслителей русского зарубежья (См., например: Ильин И. А. Сочинения: В 2 т. М., 1993 - 1994; Он же. О грядущей России. М., 1993; Он же. О сущности правосознания. М., 1993; Он же. Одинокий художник. Статьи. Речи. Лекции. М., 1993; Бердяев Н. А. Судьба России. М., 1990; Булгаков С. Н. Христианский социализм. Новосибирск, 1991; Он же. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990; Карсавин Л. П. Малые сочинения. СПб., 1994; Мережковский Д. С. Тайна русской революции. Опыт социальной демонологии. М., 1998; и др.). Сюда же можно отнести и различного рода сборники, включающие работы С. Булгакова, С. Л. Франка, Г. Н. Трубецкого, Г. П. Федотова, Г. В. Флоровского, Н. А. Бердяева, П. А. Сорокина и других религиозных мыслителей и историософов, изданные как за рубежом, так и составленные в современной России (См., например: Путь. Орган русской религиозной мысли. М., 1992. Кн. 1. Вып. I - VI; О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990).
12 См., например: Алексеев В. В., Артемов Е. Т. Регионализм в России: история и перспективы // Урал. ист. вести. Екатеринбург, 1996. N 3.
стр. 23
--------------------------------------------------------------------------------
13 Ковальченко И. Д. Указ. соч.; Методологические поиски в современной исторической науке: Формация или цивилизация? // Сб. стат. и материалов. М., 1993; и др.
14 Семенов Ю. И. Указ. соч. С. 82.
15 См.: Искендеров А. А. Историческая наука на пороге XXI века. С. 17 - 18.
16 См.: Цымбурский В. Сколько цивилизаций? С Ламанским, Шпенглером и Тойнби над глобусом XXI века // Pro et Contra. Лето 2000. Т. 5. С. 176 - 177 и др.
17 Данилевский Н. Я. Указ. соч.; Балуев Б. П. Споры о судьбах России (Н. Я. Данилевский и его книга "Россия и Европа"). М., 1999.
18 Шпенглер О. Закат Европы. Ростов н/Д, 1998; Тойнби А. Дж. Постижение истории. М., 1991.
19 Цымбурский В. Указ. соч. С. 178 - 191.
20 См., например: Савицкий П. Н. Геополитические заметки по русской истории // Вопр. истории. 1993. N 11/12.
21 См.: Гумилев Л. Н. Эпохи и цивилизации. М., 1993; Он же. От Руси к России. М., 1994; и др.
22 В основном на этом поприще заявил о себе литератор и историк В. В. Кожинов, применивший евразийские взгляды к современному объяснению российской истории (Кожинов В. О евразийской концепции русского пути // Евразия. 1997. N 1/2; Он же. Россия как цивилизация и культура // Наш современник. 2000. N 5). Но в это же время отмечены и более сдержанные и даже критические материалы в отношении идеализации евразийства и обоснования евразийского пути России как единственно правильного в прошлом и безусловно применимого в настоящем. Так, Ю. И. Игрицкий писал: "При том, что Европа - материнское лоно и сердцевина всего того, что объединяется понятием "Запад", Россия бесспорно является частью Европы и столь же бесспорно не имеет никакого отношения к Западу. Дело не в простом рассогласовании географии и культуры: Европа - понятие и географическое, и культурное; Запад - культурное с мощным политическим компонентом" (Игрицкий Ю. Россия и Запад. К философско- политическому осмыслению проблемы // Свободная мысль. 2000. N 5).
23 Каменский А. Б. "Средневековье" и "Новое время": границы понятий в контексте русской истории // Историк во времени. Третьи зиминские чтения: Докл. и сообщения науч. конф. М., 2000. С. 43 - 60.
24 В обобщенном виде свою теорию авторы обосновали в докладе "Власть, собственность и революция: проблемы анализа, в контексте методологических сдвигов современной науки" (См.: Историк во времени. Третьи зиминские чтения... С. 68 - 91).
25 См., например: Волобуев П. В. Выбор путей общественного развития. Теория. История. Современность. М., 1987.
26 Медушевский А. Н. Конституционные проекты русского либерализма и его политическая стратегия // Вопр. истории. 1996. N 9. С. 3 - 23; Он же. Демократия и авторитаризм: российский конституционализм в сравнительной перспективе. М., 1998. С. 271 - 281.
27 См.: Сахаров А. Н. Конституционные проекты и цивилизационные судьбы России // Конституционные проекты в России. XVIII - начало XIX в. М., 2000. С. 9 - 94; Александров Д. Н. Южная, Юго- Западная и Центральная Русь в XIII - XIV вв. и образование Литовского государства. М., 1994; Он же. Полицентризм объединительных тенденций в Южной, Юго-Западной, Юго-Восточной и Западной Руси (XIII - XIV вв.): Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. М., 2001.
28 См.: Дегоев В. Между верой во вчера и надеждой на завтра. Мировая история в несостоявшихся сценариях // Свободная мысль - XXI. 2001. N 6. С. 90 - 100.
стр. 24
--------------------------------------------------------------------------------
29 Искендеров А. Л. Историческая наука на пороге XXI века. С. 22.
30 Сахаров А. Н. Конституционные проекты и цивилизационные судьбы России. С. 49; см.: Радищев А. Н. Полн. собр. соч. М.; Л., 1938. Т. 1. С. 193 - 194.
31 См., например: Российские самодержцы. М., 1993; Романовы. Исторические портреты. М., 1997; Демидова Н. Ф., Морозова Л. Е., Преображенский А. А. Первые Романовы на российском престоле. М., 1996; Российские реформаторы. XIX - начало XX в. М., 1995. См. о И. И. Шувалове, Н. И. Панине: Медушевский А. Н. Конституционные проекты в России // Конституционные проекты в России... С. 108 - 109; Елисеева О. И. Геополитические проекты Г. А. Потемкина. М., 2000; Тартаковский А. Г. Неразгаданный Барклай: Легенды и быль 1812 года. М., 1996; Федоров В. А. М. М. Сперанский и А. А. Аракчеев. М., 1997; Сахаров А. Н. Александр I и А. А. Аракчеев // Отечеств. история. 1998. N 4. С. 24 - 39. Об Александре I см.: Сахаров А. Н. Александр I. М., 1998; Подвижники России. М., 1999; Среди "подвижников России" наряду с традиционными для историографии XX в. названы и имена деятелей, которые лишь в последние годы привлекли внимание исследователей: митрополит Иларион, Сергий Радонежский, Кирилл Белозерский, Митрополит Филипп Колычев, Г. А. Потемкин, М. А. Милорадович, П. А. Столыпин.
32 Данилов В. П. Аграрная революция в России. 1902 - 1922. Крестьяне и власть. М.; Тамбов, 1996. С. 4 - 23.
33 См.: Фроянов И. Я. Древняя Русь. Опыт исследований истории социальной и политической борьбы. СПб., 1995; Он же. Рабство и данничество у восточных славян (VI - X). СПб., 1996; и другие его работы.
34 Думин С. В. Другая Русь (Великое княжество Литовское и Русское) // История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории России IX - начала XX в. М., 1991; Александров Д. Н. Южная, Юго-Западная и Центральная Русь в XIII - XIV вв. и образование Литовского государства.
35 Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998. Ч. II. Гл. 11. Раздел "О происхождении крепостничества". С. 434 - 483; Крепостное право и крепостничество в России. Дискуссионные проблемы. Материалы "круглого стола" // "Английская набережная, 4". Ежегодник Санкт-Петербургского общества историков и архивистов. СПб., 1997. С. 5 - 54.
36 Соловьев Е. М. Актуальные вопросы изучения народных движений (полемические заметки о крестьянских войнах в России) // История СССР. 1990. N 3; Даннинг Ц. Была ли в России в начале XVII века крестьянская война? // Вопр. истории. 1994. N 9; Кизеветтер А. А. К истории крестьянских движений в России // Вопр. истории. 1994. N 1.
37 Российские реформаторы. М., 1995; Реформы и реформаторы в истории России. М., 1996; Власть и реформы. От самодержавия к советской России. СПб., 1996; Российские либералы. М., 2001.
38 Предпринимательство и предприниматели России до начала XX века. М., 1997; Иностранное предпринимательство и заграничные инвестиции в России. М., 1997.
39 Российские консерваторы. М., 1997; Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М., 2000.
40 Миссия русской эмиграции. Ставрополь, 1992; Российские ученые и инженеры в эмиграции. М., 1993; Культурное наследие российской эмиграции. 1917 - 1940. М., 1994. Кн. 1, 2; Серапионова Е. П. Российская эмиграция в Чехословацкой республике. 20-е - 30-е гг. М., 1994; Православная церковь в России и эмиграции в 1920-е гг. СПб., 1995; Русская эмиграция в Югославии. М., 1996; История русского зарубежья: проблемы адаптации мигрантов в XIX - XX веках. М., 1996; Козина О. Русские в Англии. М., 1997; Мелихов Г. В. Российская эмиграция в Китае (1917 - 1924 гг.). М., 1997.
стр. 25
--------------------------------------------------------------------------------
41 Переизданы работы прошлых лет, запрещенные ранее в СССР. См., например: Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви: В 2 т. М., 1991; Макарий, митрополит. История русской церкви: В 4 т. М., 1994 - 1996; Карташев А. В. Церковь. История. Россия. М., 1996; и др. Появились публикации современных церковных авторов (См., например: Владислав Цыпин, протоиерей. История русской церкви. 1917 - 1997. М., 1997). В этом же аспекте следует рассматривать и возрождающуюся историографию истории русской церкви (См.: Антощенко А. В. Антон Владимирович Карташев // Историки России XVIII - XX веков. М., 1997. Вып. 4; Сахаров А. Н. Апостол "святой Руси". Антон Владимирович Карташев // Отечеств. история. 1998. N 5. С. 89 - 107; см. также: Церковь в истории России: В 4 вып. М., 1998 - 2000; Васильева О. Ю. Русская православная церковь в политике Советского государства. 1942 - 1948. М., 2000; См. также публикацию архивных материалов, касающихся отношений руководства СССР и церкви. (Архивы Кремля. Политбюро и церковь. 1922 - 1925 гг.: В 2 кн. М., 1997).
42 Государственная Дума. 1906 - 1917. Стеногр. отчеты: В 4 т. М., 1995; Смирнов А. Ф. Государственная Дума Российской империи. 1906 - 1917. М., 1998; Писарькова Л. Ф. Московская городская дума. 1863 - 1917. М., 1998; Она же. Развитие местного самоуправления в России до Великих реформ: обычай, повинность, право // Отечеств. история. 2001. N 2. С. 3 - 27. N 3. С. 25 - 39; Страхов А. Глубокие корни. Либеральное начало и российская государственность // Свободная мысль. 1999. N 5. С. 106 - 121.
43 История внешней политики России. Конец XV - XVII век. М., 1999; История внешней политики России. XVIII век. М., 2000; История внешней политики России. Вторая половина XIX века. М., 1999; История внешней политики России. Первая половина XIX века. М., 1999; История внешней политики России. Конец XIX - начало XX века. М., 1999.
44 См.: Боханов А. Н. Коллекционеры и меценаты в России. М., 1989; Власов П. Обитель милосердия. М., 1991; Думова Н. Московские меценаты. М., 1992; Бадя Л. В. Благотворительность и меценатство в России. Краткий исторический очерк. М., 1993; Ульянова Г. Н. Благотворительность московских предпринимателей. 1860 - 1914 гг. М., 1999; Благотворительность в России. Социальные и исторические исследования. СПб., 2001.
45 Национальные окраины Российской империи. Становление и развитие системы управления. М., 1997; Русское население национальных окраин России XVII - XX вв. М., 2000; Трепавлов В. В. История Ногайской орды. М., 2001.
46 Бугай Н. Ф. Л. Берия - И. Сталину: "Согласно Вашему указанию..." М., 1995; Бугай Н. Ф., Гонов А. М. Северный Кавказ: границы, конфликты, беженцы. Документы, факты, комментарии. Ростов н/Д, 1997; и др.
47 Россия и Северный Кавказ: 400 лет войны? М., 1998.
48 Сахаров А. Н. Отечественная историография: западные оценки и наша реальность // Россия в XX веке: Историки мира спорят. М., 1994; Он же. Новая политизация истории или научный плюрализм (О некоторых тенденциях в мировой историографии истории России XX в.) // Россия в XX веке: Судьбы исторической науки. М., 1996.
49 См., например: Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918 - 1932 гг. М., 1998; Общество и власть. 1930-е годы. М., 1998; Письма во власть. 1917 - 1927: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. Документы советской истории. М., 1998; Советская деревня глазами ВЧК - ОГПУ - НКВД. 1918 - 1939: Документы и материалы: В 4 т. М., 1998. Т. 1: Советская деревня глазами ВЧК - ОГПУ. 1918 - 1922. М., 2000; Т. 2: Советская деревня глазами ОГПУ.
стр. 26
--------------------------------------------------------------------------------
1923 - 1929; Крестьянские историки: русская деревня 20-х годов в письмах и документах. М., 2001; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы: В 5 т. М., 1999. Т. 1: Май 1927 - ноябрь 1929; М., 2000. Т. 2: Ноябрь 1929 - декабрь 1930; М., 2001. Т. 3: Конец 1930 - 1933. М., 2001; "Совершенно секретно". Лубянка - Сталину: о положении в стране. 1922 - 1934 гг. М., 2001. Т. I, II, IV; Общество и власть. Российская провинция. 1917 - 1980-е годы (По материалам Нижегородских архивов). М.; Нижний Новгород; Париж, 2002. Т. 1. 1917 - середина 30-х годов.
50 См. об этом подробнее: Сахаров А. Н. Война и советская дипломатия. 1939 - 1945 // Вопр. истории. 1995. N 7.
51 См.: Споры вокруг 1941 года: опыт критического осмысления одной дискуссии // Отечеств. история. 1994. N 3. С. 3 - 22; Неизвестная война. Россия XX века. М., 1996; Другая война. 1939 - 1945. М., 1996; Невежин В. А. Синдром наступательной войны. М., 1997; и др. Представляет интерес также новый личностно-психологический подход к истории войны в работах Е. С. Сенявской. См.: Сенявская Е. С. 1941 - 1945. Фронтовое поколение. Историко-психологическое исследование. М., 1995; Она же. Человек на войне: историко-психологические очерки. М., 1997.
52 Was the USSR Planning to Attack Germany in 1941? Russian Studies in History. Fall. 1997. Vol. 36. N 2.
53 Февральская революция. От новых источников к новому осмыслению. М., 1997; Булдаков В. П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 1997; Гражданская война в России: перекресток мнений. М., 1994; Россия антибольшевистская. Из белогвардейских и эмигрантских архивов. М., 1995; Трукан Г. Л. Антибольшевистские правительства России. М., 2000; Борисова В. В. Военный коммунизм: насилие как элемент хозяйственного механизма. М., 2001; Телицын В. Л. Сквозь тернии "военного коммунизма": крестьянское хозяйство в 1917 - 1921 гг. М., 1998; Кронштадтская трагедия 1921 г.: Документы: В 2 кн. М., 1999. Кн. 1; Еврейский антифашистский комитет в СССР. 1941 - 1948. Документальная история. М., 1996; Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. М., 2001; Формирование административно- командной системы. М., 1922; Гимпельсон Е. Г. Формирование советской политической системы. М., 1995; Трукан Г. А. Путь к тоталитаризму 1917 - 1929. М., 1994; Нэп - приобретение и потери. М., 1994; Нэп в контексте исторического развития России XX века. М., 2001; Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). М., 1996; Рязанская деревня в 1929 - 1930 гг. Хроника головокружения. Документы и материалы. М., 1998; Иванова Г. М. ГУЛАГ в системе тоталитарного государства. М., 1997; Зима В. Ф. Голод в СССР 1946 - 1947 годов: происхождение и последствия. М., 1996; Шишкин В. А. Власть. Политика. Экономика: Послереволюционная Россия (1917 - 1928 гг.). СПб., 1997; Власть и общество в СССР в 20 - 40-е годы: политика репрессий. М., 1999; Симонов Н. С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920 - 1950-е годы: темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. М., 1996; Быстрова И. В. Военно-промышленный комплекс СССР в годы "холодной" войны. (Вторая половина 40-х - начало 60-х годов). М., 2000; Зеленин И. Е. Аграрная политика Н. С. Хрущева и сельское хозяйство. М., 2001; Денисова Л. Н. Исчезающая деревня России: Нечерноземье в 1960 - 1980-е годы. М., 1996; Советская внешняя политика. 1917 - 1945 гг.: Поиски новых подходов. М., 1992; Советская внешняя политика в годы "холодной войны" (1945 - 1985). Новое прочтение. М., 1995; Советское общество: будни "холодной войны". М., 2000; Россия и Европа в XIX - XX веках. Проблемы вза-
стр. 27
--------------------------------------------------------------------------------
имовосприятия народов, социумов, культур. М., 1996; Россия и внешний мир. Диалог культур. М., 1997; Россия и мир. Глазами друг друга. Из истории взаимовосприятия. М., 2000. Вып. 1; Академическое дело. 1929 - 1931 гг. Документы и материалы следственного дела, сфабрикованного ОГПУ. СПб., 1993. Вып. 1. Дело по обвинению академика С. Ф. Платонова; Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б) - КПСС. 1922 - 1952. М., 2000; Есаков В. Д., Левина Е. С. Дело КР: Суды чести в идеологии и практике послевоенного сталинизма. М., 2001; Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы. М., 1996; Советское руководство. Переписка 1938 - 1941. М., 1999; Идеологические комиссии ЦК КПСС. 1958 - 1964: Документы. М., 1998; См. также: Тайны Кремля. Сталин. Молотов. Берия. Маленков. М., 2000; Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия: Политический портрет И. В. Сталина. М., 1989. Кн. 1. Ч. 1/2; Кн. 2. Ч. 1/2; Он же. Ленин: Политический портрет. М., 1994; Кн. 1/2; Советское общество. Возникновение, развитие, исторический финал: В 2 т. М., 1997; Пихоя Р. Г. Советский Союз: история власти. 1945 - 1991. Новосибирск, 2000.
54 Людские потери в СССР в Великой Отечественной войне. СПб., 1996; Население России в XX веке. Исторические очерки. М., 2000. Т. 1: 1900 - 1939; М., 2001. Т. 2: 1940 - 1951; Жиромская В. Б. Демографическая история России в 1930-е годы. Взгляд в неизвестное. М., 2001; Котов В. И. Народы союзных республик СССР. 60 - 80-е годы. Этнодемографические процессы. М., 2001.
55 Филипп Миронов. Тихий Дон в 1917 - 1921. М., 1997; Сибирская Вандея. М., 2000; Т. 1: 1919 - 1920; М., 2001. Т. 2: 1920 - 1921; Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) - ВКП(б), ВЧК - ОГПУ - НКВД о культурной политике 1917 - 1953 гг. М., 1999; "Надзорные производства" Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. Март 1953 - 1991: Аннотир. каталог. М., 1999; Лаврентий Берия. 1953: Стенограмма июльского Пленума ЦК КПСС и др. документы. М., 1999; Георгий Жуков: Стенограмма октябрьского (1957 г.) Пленума ЦК КПСС. М" 2001; Молотов, Маленков, Каганович. 1957: Стенограмма июньского Пленума ЦК КПСС. М., 1998; Экология и власть. 1917 - 1990. М., 1999; и другие издания "Фонда Демократии"; и др.
56 См.: Кром М. М. Историческая антропология русского средневековья: контуры нового направления // Историк во времени. Третьи зиминские чтения... С. 61 - 68. Одним из подобного рода исследований автор считает книгу М. Е. Бычковой "Русское государство и Великое княжество Литовское с конца XV в. до 1569 г. Опыт сравнительно-исторического изучения политического строя" (М., 1996), в которой, в частности, исследованы церемонии коронации русских государей XV - XVI вв. в сравнении с аналогичными ритуалами в Польше и Литве. Применительно к советскому периоду см.: Журавлев С. В. "Маленькие люди" и "Большая история". Иностранцы московского электрозавода в советском обществе 1920-х - 1930-х гг. М., 2000; Осокина Е. А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского снабжения. 1928 - 1935 гг. М., 1993; Она же. За фасадом "Сталинского изобилия". Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927 - 1941. М., 1998; Зубкова Е. Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945 - 1953. М., 2000.
57 Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919 - 1921 гг. Антоновщина. Документы и материалы. М., 1994; Трудовые конфликты в Советской России. 1918 - 1929 гг. М., 1998; Козлов В. А. Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе (1953 - начало 1980-х гг.). Новосибирск, 1999.
стр. 28
Автор: А. Н. Сахаров
События конца 1980-х - начала 1990-х годов в СССР, распад Советского Союза, перемена социально-экономических и политических декораций в стране в сильнейшей степени повлияли на состояние исторической науки. В свою очередь, переосмысление истории нашего Отечества, особенно истории XX в., начатое робко еще на исходе 50-х и в 60-е годы, развернувшееся в полную силу в конце 80-х годов и продолжающееся и поныне, в сильной степени повлияло на изменение общественного, в том числе политического, климата в стране. Эти два процесса шли параллельно, переплетаясь друг в другом и составляя, в общем, единую общественную ткань. Поэтому и сегодняшняя оценка характера научной и общественной ориентации исторической науки не может быть предпринята без учета состояния общества, уровня и основных тенденций его развития. Поэтому, когда мы говорим о состоянии науки в целом, то странно звучат характеристики, не учитывающие этого переходного состояния общества и исторической науки. Так, в одной из методологических статей говорится о том, что нынешняя наука развивается в условиях полного развала прежнего коммунистического режима и является, в силу состояния кадров, в основном старых кадров, одним из оплотов консервативных антинаучных сил 1 . Другие пишут, что новая историческая наука вновь стала служанкой режима, на сей раз нового, антикоммунистического, она разрывает связь времен, вновь фальсифицирует прошлое в угоду настоящему 2 . Третьи полагают, что лучшая часть российской исторической науки - это ее марксистски ориентированные разработки, освобожденные от "скверны" сталинизма, догматизма, сектантства 3 .
В действительности историческая наука сегодня вовсе не несет в себе тех определенностей, которые ей приписывают адепты этих крайностей. В реальности она представляет собой более поляризованную, дифференцированную, более независимую, менее управляемую общественную дисциплину, а значит все более жестокую, холодную, объективную, пугающую и самих историков, и
стр. 3
--------------------------------------------------------------------------------
обывателя своей нарастающей правдой. Вообще, я думаю, что история - это самая жестокая из всех наук на земле, потому что она одна способна сказать нам правду о нас самих, о нашем прошлом, настоящем и будущем. А правда, как известно, никогда и ни при каких режимах не была в почете. Общество, увы, не выносит правды о себе, как и человек. Особенно, если это общество не до конца сбросило тоталитарные путы в политике, социальных отношениях, экономике, психологии людей. И то, что сегодня историческая наука России выходит на пока еще очень приблизительный, очень отдаленный уровень этой правды, вызывает истерику и в научных кругах, и в крайне политизированном обществе, и во властных структурах. Неуверенность и относительность этой правды как раз и указывает на переходный характер исторической науки, на ее отяжеленность прошлым, на неясные новые ориентиры. И все же общий поворот налицо.
Исторической особенностью периода первой половины 1990-х годов явился окончательный политический крах тоталитарного государства, в основе идеологии которого лежал суррогат из марксистских идей, имперских традиций, самодержавной амбициозности, революционного мессианства, утопических общинных иллюзий, убогой гордости невежественных правителей и невежественных масс.
На смену этому государству пришел странный полукоммунистический, полукапиталистический, полукриминальный гибрид, жизнь которому дают все те же люди, кто был рожден, взращен и воспитан в послевоенный период. Каждый, кто даже бегло взглянет на состояние нашего общества, увидит, что прежний режим властно диктует свои параметры во многих общественных областях, в отношениях между людьми, между властью и обществом. Он масштабно передал новой России свои кадры снизу доверху, свою ментальность, обычаи, психологию, привычки, комплексы и многое другое. Он, наконец, передал ей глубоко криминальную сущность, при которой буквально вся страна от генсека до последнего дворника жила "не по закону". Этот странный общественный синтез относится и к кадрам историков, и к исторической науке в целом. Единственное, чем новый режим отличается от прежнего состояния коренным образом - известной, почти официальной свободой от сталинизма, без которой, как это выяснилось уже бесповоротно, невозможно было дальнейшее движение общества в условиях современной цивилизации. Появившийся идеологический вакуум был почти мгновенно заполнен единственной мощной, неплохо организованной, имевшей определенные традиции идеологической силой - концепциями "шестидесятников", натуральных антисталинистов, сторонников "первозданного" марксизма, адептов позднего Ленина, нэпа и всевозможных альтернатив - от Чаянова до Бухарина и Троцкого, "истинной" социал- демократии Мартова и Плеханова. Кажется, что их восхождение к идеологическому официозному Олимпу началось в период
стр. 4
--------------------------------------------------------------------------------
"перестройки" Горбачева, но их реальная энергия была освобождена, конечно, в полной мере лишь с падением либерально-коммунистического режима "нового мышления", поскольку "санкционированная" горбачевская свобода, не удовлетворявшая радикалов-антикоммунистов, мешала в значительной мере полностью раскрыться и "шестидесятникам". Сегодня соотношение сил поменялось: радикалы и в политике, и в публицистике, и в науке расчистили завалы сталинизма, а "шестидесятники", верные своим либерально- коммунистическим, "истинно марксистско-ленинским" политическим взглядам, отринутым в период "застоя" историческим концепциям, обогатившись новыми архивными пластами, огромным, ставшим доступным фактическим материалом по истории XX в., властно вступили на научный подиум, безапелляционно оттесняя оттуда как консерваторов-сталинистов, так и сторонников радикальных антикоммунистических воззрений, которых они роднят с новым режимом, с дилетантистской, официозной, совершенно антикоммунистической публицистикой и т.д.
Это их безусловное доминирование в современной историографии, этот их запоздалый реванш, ставший результатом победы противных им политических сил, вполне исторически оправдан и закономерен.
Сегодня это неопровержимый факт отечественной историографии, факт, выстраданный антисталинистскими, а вместе с ними и антикоммунистическими силами в целом, факт безусловно этапный, но, как и все в науке, безусловно преходящий.
Одновременно с этим в историографии вслед за публицистикой все более и более мощно звучит антикоммунистическая научная линия, представленная радикалами, свободными от обаяния и традиции "шестидесятников". Для радикалов вся сумма фактов отечественной истории XX в. перевешивает в сторону антикоммунистических и антимарксистских исторических концепций вообще. Любопытно, что порой принципиальные расхождения между историками, исповедующими идеалы "шестидесятников", и радикалами- антикоммунистами видны лишь в обобщающих концептуальных выводах, между тем как трактовка отдельных фактов мало чем отличается друг от друга. Заметим, что два этих основных направления в историографии являются отражением реальных исторических процессов.
В этой связи встает вопрос, который для многих является абсолютно ясным, - о так называемом кризисе современной российской исторической науки. Что есть этот кризис? Ответ на этот вопрос также дается в связи с теми основными направлениями в науке, о которых шла речь выше. Одни видят кризис в обвале всей старой идеологизированной исторической науки, неспособности на основе старых марксистских подходов познать историческую истину и призывают к поискам новой синтезированной теории исторического познания ("Кризис отечественной историографии в главном и основном
стр. 5
--------------------------------------------------------------------------------
рожден кризисом марксизма" 4 , "Марксизму как в принципе догматическому учению противопоказано творческое начало", "Марксизм и плюрализм мнений несовместимы" 5 ).
Другая точка зрения говорит о том, что кризис в науке объясняется не крахом марксизма, а несостоятельностью его советских истолкователей, гипертрофированностью некоторых положений марксизма, в том числе об общественно-экономических формациях, классовой борьбе в качестве решающих рычагов общественного развития. Общеисторическая теория (философия истории) возможна и необходима, а теоретический плюрализм ценен лишь как необходимое условие разработки адекватного варианта теории. Марксов исторический материализм видится при этом в качестве той основы, которая, освобожденная от лженаучных примесей, по-прежнему будет играть решающую роль в познании исторического процесса 6 ("сегодня, на настоящий момент, социальной антологией, не имеющей конкурентов, остается все-таки марксистская теория") 7 . Свидетельством кризиса, таким образом, представляется либо полный, либо частичный отказ от прошлых методологических и научно-исследовательских ценностей и поиск новой адекватной историко-методологической опоры.
Совершенно очевидно, что и эти оценки также находятся в идеологическом и политизированном поле.
Мне представляется, что вообще разговоры о кризисе исторической науки возникают именно в период острейшего не столько научного, сколько политического и идеологического противоборства спорящих сторон, для которых не существует права на инакомыслие и все, что не укладывается в их собственную схему, видится как очередная ересь. Выход же из кризиса мыслится как победа "истинной" теории исторического познания, т.е. создание очередной монопольной концепции, поглощающей и подчиняющей себе все остальные неправедные направления.
С этой точки зрения, именно отказ от раз и навсегда данных установок в науке, обращение к новым методологическим ключам познания, не только возрождение обновленного марксизма, но и новое прочтение - с учетом судеб мира и России в XX в. - творчества Н. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби, М. Вебера, основателей "школы Анналов", современных западных адептов социальной истории, эмигрантской русской историософии и других историософских и методологических течений свидетельствуют о том, что российская историческая наука как раз выходит из кризиса, который означал лишь отсутствие движения мысли, и вступает в новый плодотворный этап своей жизни. Сегодня, на мой взгляд, для российских историков не существует более какой-то одной избранной теории познания. Напротив, наиболее важные из них осваиваются в качестве инструментария познания; не существует какого-то одного избранного периода или региона, когда бы и где бы исторические
стр. 6
--------------------------------------------------------------------------------
разработки были взяты за образец. Напротив, сегодня российская наука стремится синтезировать все лучшее, что дала мировая историография. Историки с успехом осваивают богатейшее наследие российской исторической науки в лице ее крупнейших представителей, чье творчество в течение долгих десятилетий замалчивалось, либо искажалось 8 . Пристальным вниманием пользуются достижения советской историографии, особенно достижения в области конкретной истории с одновременным отказом от тоталитарных оценок в науке, от препарированных в советское время основных положений марксизма 9 . Осваивается широчайший спектр западной историографии истории России и СССР, которая в течение долгого времени подвергалась отрицанию и квалифицировалась как фальсификация истории. Выходят в свет как прежние работы западных историков, так и исследования последних лет, посвященные проблемам российской и советской истории 10 . Сегодня для нас стало совершенно очевидным, что нет больше какой-то отдельной западной историографии, как нет отдельной российской исторической науки. Существует единая мировая историческая наука, как существует единая мировая физика, химия и т.п.
В этот синтез успешно включается и историография российской эмиграции, давшая высочайшие исследовательские образцы 11 .
Наконец, следует сказать о крепнущей региональной историографии или исторической регионалистике (Урала, Сибири, Дальнего Востока, Российского Черноземного центра, Юго-Западного региона России и т.д.) с присущими им специфическими интересами и темами, с регионально-цивилизационными подходами (например, роль Урала, Сибири или Дальнего Востока в судьбах России) 12 . И все это в условиях все увеличивавшейся лавины новых архивных материалов, широкого использования российских и западных архивохранилищ, тесного контакта между российскими и западными учеными.
Стремление овладеть всей гаммой приемов познания в условиях полной свободы творчества, в условиях, когда каждое из упомянутых выше направлений нередко бескомпромиссно противостоит другому, и есть то, что нужно любой науке для нормальной и полнокровной жизни. Именно такое время сейчас наступило для российской исторической науки, а как его назвать - "кризисом" или, напротив, "выходом из кризиса" - это дело не научных, а политических пристрастий.
В первую очередь это касается методологических проблем исторической науки. Сегодня бытует представление, будто в этой области царит полный застой, что историки и историософы этим просто не занимаются и ловко уходят от сложных понятий и категорий, определяющих периодизацию истории, ее критерии и сущность. В частности, вне рассмотрения якобы оказываются наше отношение к понятиям "формация", "цивилизация", "исторический прогресс" и
стр. 7
--------------------------------------------------------------------------------
другие важные для историков методологические категории. Однако это не так, в 90-е годы и на рубеже XXI в. эти вопросы все чаще поднимались на страницах научной печати и, хотя действительно не стали предметом конференций, симпозиумов, ощущается все нарастающее научное напряжение в этой области исторических знаний, все увеличивающаяся амплитуда их обсуждений, вовлечение в них все более богатого исторического и философского материала, включая историософские концепции прошлого.
Конечно, по-прежнему широко представлена в российской историографии точка зрения о том, что марксистский подход к "типизации и периодизации исторического развития" на основе выделения общественно-экономических формаций не только не устарел, но остается основным в познании исторического процесса, так как позволяет выявить объективный и закономерный характер общественно-исторического развития и представить это развитие как сложную саморазвивающуюся систему. При этом, как уже отмечалось, отбрасываются жесткие социально-экономические и классовые детерминанты в качестве основных рычагов познания исторического процесса 13 и допускается, что формационный "подход оставляет вне поля зрения отдельное конкретное общество, являющееся относительно самостоятельной единицей исторического развития" 14 . На этих, я бы сказал, либерально-формационных позициях, не рекламируя это, но руководствуясь этими постулатами в своей исследовательской и педагогической деятельности, стоит сегодня подавляющая часть российских историков. Но все шире пробивает себе дорогу цивилизационный подход к истории, основанный на разработках Данилевского, Ламанского, Шпенглера, Вебера, Тойнби, Хантингтона, теоретиков евразийства и других аналитиков. В его основе лежат более широкие и емкие понятия, охватывающие черты и признаки развития общества, которые представляют собой величины более долговременные, сущностно устойчивые, нежели социально-экономические факторы. Они прежде всего обнимают сферы территориально-природную, языковую, духовно- нравственную, религиозную, этническую. Эти сферы выражают интересы общества в целом и характеризуют его в целом 15 . Причем, это не означает полного отрицания формационного подхода к истории. Факторы, определяющие формацию, могут входить составной частью в характеристику той или иной цивилизации. Эволюция сторонников формационного подхода в сторону отказа от жестких социально-экономических характеристик развития общества порой ведет их к сближению со сторонниками цивилизационного подхода к истории.
Одновременно на методологическую поверхность подняты и проанализированы разработки русского историка-славянофила В. И. Ламанского с его разделением общества на "миры настоящего", "миры будущего" и "миры прошлого", в основе этого разделения лежат критерии "мироорганизующего могущества". В соответ-
стр. 8
--------------------------------------------------------------------------------
ствии с этим романо-германскую Европу он считал "миром настоящего", цивилизации Азии, проигравшие мировую борьбу за первенство - "миром прошлого", а "миром будущего" полагал греко-славянский мир с русским ядром, чей цивилизационный взлет, по его мнению, был еще впереди 16 .
В этой же связи введена в научный оборот и историософская теория Н. Я. Данилевского об извечном противостоянии России и Европы, о российской цивилизации как особом историческом феномене. Его знаменитая книга "Россия и Европа" была впервые за долгие десятилетия переиздана, а его историософские взгляды получили современную научную интерпретацию 17 .
Переизданы также работы О. Шпенглера и А. Тойнби. Все чаще в своих трудах историки и философы в условиях определенного кризиса "исторического материализма", эрозии формационного похода к истории и неясности и дискуссионности цивилизационных критериев прибегают к их вновь ожившим концепциям 18 . При этом обращается внимание на общецивилизационные основы периодизации истории человечества: "возрастной" (в рамках той или иной цивилизации) переход от культуры аграрно-сословного общества к культурному и политическому господству города, сопровождаемый "городскими революциями" с их идеологическими или религиозными окрасками (О. Шпенглер); рождение "дочерних цивилизаций" в лоне гибнущих локальных "универсальных государств" на базе вызово- ответных реакций общества, возглавляемых "творческой элитой", на основе духовного обновления (А. Тойнби). Обращается также внимание в работах этих мыслителей на то, что они ставят евро-атлантическую цивилизацию в центр своего моделирования, поскольку именно на просторах Европы, по их мнению, в полной мере протекали процессы, определявшие метаморфозы человеческих обществ. Делаются попытки использовать методологию Шпенглера и Тойнби для объяснения процессов, протекавших на территории Восточно-Европейской равнины, в том числе и России 19 .
Интерес к теории евразийцев также имеет сегодня не умозрительный характер, а ведет к неустанным попыткам объяснить российскую историю как в прошлом, так и в настоящем и будущем перманентной привязанностью России не только и не столько к Европе, как полагают адепты евро-атлантической модели развития как основной, так сказать, эталонной для человечества, сколько к азиатским просторам, азиатским народам, цивилизациям, государствам, духовности, традициям и т.п. Во-первых, это отражается в широкой публикации трудов евразийцев, как в периодической печати 20 , так и в сборниках статей, об одном из которых шла речь выше. Во-вторых, в появлении в первой половине 90-х годов серии книг Л. Н. Гумилева, где в обоснование евразийских концепций автор широко использует конкретно-исторический материал русской истории и истории ряда государственных образований Востока 21 . Позднее появи-
стр. 9
--------------------------------------------------------------------------------
лась серия статей, посвященных обсуждению извечной проблемы "Россия и Запад", где евразийству была отдана пальма первенства в противовес европоцентристским концепциям 22 . Был создан журнал "Евразия", который неустанно в своих публикациях смещал акцент в трактовке отечественной истории в сторону евразийства.
Цивилизационные проблемы вышли на первый план и в оценке конкретных периодов в истории России. Так, идет дискуссия относительно возможности применения к истории России принятых на Западе понятий "средние века" и "новое время". А. Б. Каменский обращает внимание на цивилизационную асинхронность явлений и того и другого периода на Западе и в России. Хотя он и признает существование общей модели развития европейского мира, куда включается и Россия, но с весьма значительным запозданием в несколько веков. Понятия же "феодализм" и "капитализм", по его мнению, впервые сформировались в западной историографии на материале именно западной истории. Автору, кажется, ближе понятие "традиционное общество" в применении к допетровской Руси. Что касается реформ Петра I и послепетровского времени, то А. Б. Каменский отмечает, во-первых, верхушечный характер преобразований "средневекового реформатора" (наш термин. - А. С.), во-вторых, консервацию основополагающих условий жизни страны (культура хозяйствования, сельскохозяйственное производство, бытовые традиции, миросознание русского человека), а в общественной жизни укреплялись элементы несвободы, подавлялись ростки гражданского общества. Лишь после реформ 1860-х годов положение стало медленно меняться, хотя и на протяжении XVII - первой половины XIX в. уже обозначился процесс разрушения традиционного сознания.
На взгляд автора, более адекватными периодизации истории России являются понятия "традиционного" и "современного" общества в их "веберовском смысле", т.е. с религиозными и мифологическими представлениями как основополагающими в социальной организации и жизни на первом этапе и с характерными чертами капитализма и в центре которых стоят свобода частной собственности, рыночных отношений, свобода человеческой личности и новые технологии. XVIII - первая половина XIX в., по мнению автора, как раз и стала переходным от "средневековья" к "новому времени" с точки зрения общеевропейской модели 23 .
В последнее время появляются и другие попытки периодизировать историю России с позиций не прежнего "исторического материализма" и даже не с точки зрения ставших для российской историографии вдруг доступными и даже близкими схем западных и старорусских историософов, а с позиций какой-то одной доминирующей черты российского общества, пронизывающей всю русскую историю, во всяком случае, со времени перемещения российской государственности в междуречье Волги - Оки - Клязьмы. Такой системообразующей доминантой русской истории Ю. С. Пивоваров и
стр. 10
--------------------------------------------------------------------------------
А. И. Фурсов в ряде своих работ считают власть. Менялась власть - менялась история. Первичная и определяющая все власть компоновала страну: вся русская история реализуется через власть и посредством власти. Поэтому авторы, скажем, вводят такое понятие, как "Великая самодержавная революция" Ивана IV, а последующие века русской истории рассматривают сквозь призму "Великого передела" власти - от опричнины до "нынешней смуты" 24 .
Наконец, к разряду методологически новых подходов следует, на мой взгляд, отнести и получившие в условиях свободы научного творчества новые импульсы альтернативного взгляда на русскую историю, помогающего понять всю ее многомерность, противоречивость, порой ошеломляющую возможность круто повернуть ее ход.
Если прежде под исторической альтернативой, как правило, понималось лишь обращение к судьбам российской революции, к всепобеждающей "прогрессивной" революционной альтернативе, к проблемам послереволюционного развития страны в XX в. на путях "истинного ленинизма", "альтернативы Бухарина" и т.п. 25 , то в 90-е годы этот круг значительно расширился и видоизменился. Был поставлен вопрос о либеральной альтернативе развития России 26 , о возможности конституционного развития страны на протяжении XVI - начала XX в., что, по существу, означало попытку нового цивилизационного осмысления всего русского исторического пути в эти века, так сказать, "теневой" русской истории, которая на всех этапах сопутствовала ее "генеральной", состоявшейся линии. В этой же связи по-новому был поставлен вопрос о смысле борьбы за единство и централизацию русских земель, в которой важную цивилизирующую роль могли сыграть, кроме победившего лидера - Московского княжества, Русско- Литовское государство, а также Тверское княжество; рассмотрены другие "русские альтернативы" 27 . Проблема исторической альтернативы была учтена и при исследовании других периодов и событий российской истории (Крымская война 1853 - 1856 гг., первая мировая война 28 ).
В связи со всеми отмеченными методологическими новациями претерпевают эрозию прежние, устоявшиеся десятилетиями представления даже историков традиционной школы.
Если мы обратимся к монографиям, сериям статей по истории России как древней, средневековой, так и XX в., то по-прежнему встретим такие категории, как феодализм, капитализм, социализм. Но сегодня эти понятия наполняются новым смыслом. Историки пытаются дойти до сути вещей, понять: что же такое феодализм не в жестком социально-экономическом смысле слова, а в широком цивилизационном понимании; что же такое капитализм и как он развивался в России, что же такое социализм в XX в., как он произрастал на российской почве и как он соотносится с мировыми социалистическими учеными и движениями. Наличие такого стихийного синтеза - верный признак жизнеспособности российской исторической науки.
стр. 11
--------------------------------------------------------------------------------
В этой связи стоят и споры вокруг понимания прогресса в истории. Сторонники цивилизационного подхода к истории противопоставляют понятию так называемого абстрактного социально-экономического прогресса реальную историческую ценность - человека, личность, ее интересы. В центр понятия "прогресс" ставится критерий совершенствования человека, развитие и становление его общественных и духовных ценностей, которые связаны со становлением свободной, независимой, материально обеспеченной и духовно богатой личности 29 . В рамках формации эти понятия фактически размываются, хотя и декларируются. В условиях цивилизационной оценки они представляют собой реальную историческую величину. Оба эти подхода находят адекватное отражение в историографии.
Одновременно происходит определенное "укрупнение" взгляда на историю. Если раньше вся история, особенно XX в., делилась на отдельные небольшие отрезки: период коллективизации, индустриализации, период войны и так далее, то сегодня, взглянув на исторический процесс, мы понимаем: XX в. - это часть всей нашей истории, часть, абсолютно сопоставимая с прошлой историей, со всей мировой историей. Сопоставимая вовсе не в том смысле, что все события вели к 1917 году, как полагали еще вчера. Оказывается, российский XX век является неотрывной частью всей истории во всем ее многообразии, во всех ее общественных связях и цивилизационных аналогиях. Понять это помогает сравнительно-исторический метод, который раньше не пользовался большим вниманием. Сегодня этот подход, при котором сравниваются и века, и регионы, и цивилизации, значительно обогащает наше знание, понимание истории.
Наконец, хотелось бы сказать, что сегодня российская историческая наука базируется и на многофакторном подходе к истории.
Наряду с социально-экономическим, классовым подходом рассматриваются и иные подходы, иные факторы, которые помогают понять историю страны: географический и этнический, религиозный и внешнеполитический, фактор взаимовлияния и синтеза различного рода цивилизаций, скажем, древнеримской и европейской, византийской и российской и другие, которые невозможно отделить от развития нашей истории вообще. Эти факторы действовали в разные периоды с различной силой, и конечно, в период татаро-монгольского нашествия на первый план, скажем, выдвигался фактор внешнеполитический, фактор защиты отечества, но отнюдь не классовый, как полагали раньше. То же самое можно отнести и к другим периодам нашей истории, скажем, к 1812 г. Все это воспринимается историками, по-новому трактуется и создает совершенно иную палитру в обрисовке развития истории. Эта палитра характеризуется очень просто: изучается общество в целом, во всем его движении от древнейших времен до современности, а само понятие общества предполагает все его части: не только рабочие, не только
стр. 12
--------------------------------------------------------------------------------
крестьянство, но и предпринимательские слои, и духовенство, и верхи общества и другие слои. Сегодня это общепризнанно всеми направлениями в историографии. У историков России, как и у историков вообще не может быть классов любимых и классов нелюбимых, нет героев, как прежде, любимых или нелюбимых; мы не можем проклинать отдельные периоды истории, как и превозносить другие. Мы пытаемся понять историю в целом.
Думаю, что большое значение для современной историографии, как она развивается сегодня, как мы это чувствуем по тем изданиям, которые выпускаются сегодня и в центре, и на местах, имеет значение и такой момент, как психологически-личностный подход к истории, значимость и роль лиц в истории, их влияние на ход истории.
Прежде к этой проблеме был совсем иной подход. Скажем, историки представляли, что XVIII в. проходил под доминантой таких революционных фигур, как Радищев и Пугачев, но совершенно упускалось из виду то, что существовали и другие исторические личности, было совсем иное, причем подавляющее влияние на российскую историю. В последних трудах ощущается плюралистический и многофакторный личностный подход. Не отрицается роль, скажем, того же Радищева в развитии российской революционности российского либерализма (причем со значительными коррективами в сторону не столько революционных, сколько демократических черт в его идеологии 30 ), не отрицается роль Пугачева в 70-е годы XVIII в. в мобилизации низов общества на борьбу с верхами этого общества (однако с коррективами в сторону разрушительной и антицивилизационной стихии пугачевского восстания). Но не только в этом заключалась жизнь России на всех этапах ее истории от древности до начала XX в. Были и либералы и реформаторы XVIII - начала XIX в.: И. И. Шувалов, Н. И. Панин, М. М. Сперанский, Д. А. и Н. А. Милютины, С. Ю. Витте, П. А. Столыпин; военные деятели и дипломаты того же времени: Г. А. Потемкин, А. А. Аракчеев, М. Б. Барклай де Толли, А. М. Горчаков; были выдающиеся российские монархи Александр I, Александр II и другие, которые оставили неизгладимый и в основном позитивный след в истории нашего Отечества 31 . По существу, в последние годы произошла грандиозная переоценка практически всех крупных фигур в отечественной истории в сторону объективности, взвешенности, отказа от убогих антинаучных идеологических стереотипов как дореволюционного, так и советского времени.
Все это отражается и в работах Института российской истории РАН, в работах университетских историков С. -Петербурга, Нижнего Новгорода, Екатеринбурга, Новосибирска, Омска, Владивостока и других городов и научных центров нашей страны, в исторической периодике.
В настоящее время российская историография базируется на новых, "сквозных" темах. Если мы говорим, например, "аграрная история" или "аграрная революция", то вкладываем в это порой
стр. 13
--------------------------------------------------------------------------------
совсем иной, нежели прежде, смысл. Так, статья В. П. Данилова - нашего известного специалиста по аграрной истории России - называется: "Аграрная революция в России. 1902 - 1922 гг." 32 Перед нами предстает совершенно новый подход, включаются новые понятия, аграрная революция выглядит совершенно по-иному, чем ее представляли себе историки совсем недавно. И вся она обнимает период не только дореволюционных событий, но и первые годы советской власти. Разве тамбовское восстание крестьян в 1921 г. не было продолжением аграрной революции начала XX в.? Было, но уже в иных условиях, в иных общественных взаимосвязях.
Думаю, что такой же подход характерен и для коллективизации страны, сложной и противоречивой аграрной революции уже советского времени, в которой ударной революционной силой стала крестьянская беднота. Одновременно жизнеспособная, хозяйственно крепкая, заинтересованная в своем индивидуальном труде часть крестьянства поднималась против тоталитарного обезличивающего антисобственнического нажима со стороны власти и поддерживающей ее бедноты.
Российская историография сегодня характеризуется и тем, что совершенно новые исследовательские подходы и темы появились на ее горизонте. В свое время мы "упивались" словами о "белых пятнах" в истории. Мы считали, что действительно надо было закрывать эти "белые пятна". А потом историки всей своей исследовательской практикой показали, что дело не в них: на каждом историческом отрезке, в каждом периоде истории, в каждой исторической персоналии, в каждом масштабном событии есть свои "белые пятна". Выявилось, что практически вся наша история оказалась огромным "белым пятном". Но не потому, что историки сегодня пытаются переписать всю историю, а потому, что новые подходы, о которых говорилось выше, касаются не отдельного события, не отдельного периода, не отдельной личности, они касаются всей истории в целом. Происходит не переписывание, а переосмысление истории России.
Несколько примеров.
Среди новых тем, которые разрабатывают сегодня историки, традиционное место занимает история Древней Руси. Но это уже не борьба за углубление марксистского понимания древнерусского феодализма, а, напротив, попытка поставить под сомнение старую идеологизированную схему, за которой стояли толкователи сталинского курса "Истории ВКП(б)". Санкт-Петербургская школа во главе с И. Я. Фрояновым сегодня выступает против завышения социально- экономического и политического уровня Древней Руси и оценивает ее с иных, чем прежде, цивилизационных критериев 33 . Пересмотру подвергается и история борьбы русских земель за свое объединение в XIII-XV вв. Ранее считалось, что самой судьбой первенст-
стр. 14
--------------------------------------------------------------------------------
вующая роль была здесь уготована Москве. Ученые разрабатывают версию о полицентрическом характере этих процессов, когда лидерами попеременно становились Юго-Западная Русь, Литовско-Русское государство, Тверь и, наконец, Москва. И пути России могли бы быть иными, если бы это объединение пошло другим, чем уже состоявшимся, путем 34 .
Сегодня историков уже не удовлетворяют прежние подходы к проблеме крепостного права в России. В работах Л. В. Милова, группы санкт- петербургских ученых осуществляется поворот в сторону выявления исторически оправданных закономерностей появления крепостного права в России, когда в условиях бедности русской нации, ограниченных климатических возможностей, малой производительности крестьянских хозяйств и одновременно необходимости все возрастающих расходов на поддержание боеспособности страны, укрепления ударной силы этой боеспособности - помещиков, землевладельцев, завоевания страной независимости в борьбе с Ордой, преодоления военно-экономической блокады с Запада у государства не было другого способа соединения работника со средствами производства, мобилизации сил для решения национальных задач, нежели постепенное усиление крепостнического режима.
Получает дальнейшее развитие и точка зрения историков XIX в. о том, что именно на время Петра I приходится пик российского крепостничества, когда происходит закрепощение всех сословий, начатое еще прежде, а затем уже с начала XIX в. осуществляется их медленное поэтапное раскрепощение под влиянием экономических, политических и моральных обстоятельств. Получает развитие и идея о крепостном праве как более широком понятии, включающем и крепость личности по отношению к коллективу (община) 35 .
В область полного переосмысления вошла тема так называемых крестьянских войн. Подвергается обстоятельному сомнению не только их сущность, идеология (отнюдь не антигосударственная, а скорее царистская) и аргументируется их в основном казацкое, вольно-бунтарское содержание, подчеркивается негативное (в отличие от прошлых, лишь позитивных оценок) влияние "крестьянских войн", а по существу казацко-крестьянских восстаний на судьбы России 36 .
К новым темам относится, скажем, история русского реформизма и либерализма 37 , предпринимательства 38 , консерватизма 39 .
Целый исторический пласт поднят современной исторической наукой в исследовании российской эмиграции. Разрабатываются проблемы российской эмиграции XIX в., послереволюционной политической эмиграции, третьей ее волны в послевоенный период и ее новый, так сказать, "диссидентский" облик в 1960 - 1970-е годы. В сфере исследовательского интереса оказываются условия жизни, адаптация, правовой статус российской эмиграции, ее различные общественно-политические, религиозные течения и организации, ее
стр. 15
--------------------------------------------------------------------------------
наука и культура, политика различных зарубежных правительств по отношению к российским эмигрантам, взаимоотношения эмиграции с окружающей средой, отношения между эмигрантами и их бывшей Родиной - Россией и СССР 40 .
Практически заново разрабатывается история русской церкви, монашества 41 .
Вновь пробудился потухший было в советские годы исследовательский интерес к истории российских представительных учреждений, к истории местного самоуправления. Если прежде он ограничивался в основном обращением к истории Земских соборов под углом зрения лишь укрепления через них, помимо них, а впоследствии и без них абсолютистских начал в России, то в 90-е годы на рубеже XX - XXI вв. этот интерес принял совсем иной характер. Историки определенно стали рассматривать представительные учреждения в России с древнейших времен до начала XX в, как элементы рождающейся новой цивилизации, как модели, ведущие к будущему переустройству России на новых антиабсолютистских, а позднее и демократических началах. Объектом анализа стали демократические традиции древности, восходящие еще к догосударственному периоду, Новгородская республика, представительные и выборные государственные учреждения Московского царства, снова Земские соборы, Уложенная комиссия, земские учреждения, российская Дума и др. 42
Историю внешней политики России не назовешь новой темой. Тем не менее в 1990-е годы она зазвучала в историографии совершенно по-иному. Ушли в прошлое классовые критерии этой политики, привязанные то к феодальной, то к феодально-буржуазной, самодержавной государственности, и на первый план вышли геополитические интересы нашего Отечества, складывавшиеся еще в глубокой древности и модифицировавшиеся, но не утратившие своей первоосновы в последующие века. А в соответствии с этим по-иному предстают и творцы этой политики А. Ф. Адашев, А. Л. Ордин-Нащокин, В. В. Голицын, Г. А. Потемкин, А. М. Горчаков и др., а также русские правители (первые Романовы, Петр I, Екатерина II, Александр I, Александр II, Александр III и Николай I), вся деятельность которых была направлена в одних случаях успешно, в других весьма проблематично на защиту геополитических интересов России. Эти новые тенденции были аккумулированы в 5-томном издании "История внешней политики России", охватывающем период от глубокой древности до начала XX в. 43
Совершенно на новой основе изучается история культуры, история российского меценатства, филантропии. Прежде мы, как правило, базировались на том, что существуют две антагонистические культуры: культура революционная, демократическая, пролетарская и культура буржуазная. Сегодня есть большие сомнения в правильности такого жесткого подхода к истории культуры. Ока-
стр. 16
--------------------------------------------------------------------------------
зывается, что история культуры так же, как и другие области истории, не терпит таких сектантских подходов. История культуры богаче, красочней, она наполнена яркими людьми разных общественных направлений: и либералами, и консерваторами, и реакционерами, и радикалами, и революционерами. Все это тоже история нашей культуры, история нашей духовности. Что касается истории филантропии, филантропических учреждений и русских филантропов, то эта тема, запретная для советской историографии, теперь звучит в полный голос 44 .
Наконец, совершенно по-новому разрабатывается тема "история народов России". В первую очередь это касается проблемы присоединения народов к России и последующего их существования в рамках империи. Сегодня отступает в сторону апологетический подход. Ученые стремятся объективно рассматривать эту сторону российской истории, учитывая как действительно добровольный характер присоединений, так и их насильственный, сложный, противоречивый путь, когда в ходе этих процессов осуществлялись различные формы вхождения народов в состав России, существовали разные позиции и верхов, и низов общества. Анализируется процесс складывания системы управления национальными окраинами России, которая имела не только противоречивый, насильственный, но и весьма гибкий, порой достаточно терпимый, характер 45 . Одновременно новым историографическим пластом являются исследования депортации советских народов в 1930 - 1940-е годы 46 . В сфере острых дискуссий остаются отношения России с северо-кавказскими народами в XIX в., особенно в период так называемой Кавказской войны. Освобожденная от старых идеологических схем, эта тема сегодня обрастает новыми идеологическими стереотипами, о чем откровенно пишут историки 47 .
Особо следует сказать об истории России XX в. XX век - век близкий к нам, век, где схлестывались основные политические страсти, что до сих пор мешало и мешает его взвешенному спокойному изучению. И все же такие попытки делаются. Однако историки постоянно находятся под воздействием политизации истории XX в. Когда берешь в руки труды - от статей в периодике до серьезных фундаментальных публикаций, - касающиеся XX в., сразу чувствуешь, какой политической ориентации придерживается тот или иной автор. Скажем, существует точка зрения, что 1917 год - величайшее событие в истории страны, но существует и полярная точка зрения, что 1917 год - проклятое событие в истории России; существует, скажем, и такая позиция, что время с 1917 по 1929 г. - благодатный период в нашей истории и лишь с приходом Сталина к власти открылся тоталитарный период. Но высказываются и прямо противоположные суждения, что все это один период, что Ленин "породил" Сталина, ГУЛАГ, что именно Ленин заложил основы тоталитарного государства. Этот разброс
стр. 17
--------------------------------------------------------------------------------
мнений вполне корреспондирует и с основными направлениями научных исследований истории XX в., ведущихся на Западе 48 .
Новым направлением стало исследование темы "Власть и общество" в России. Применительно к истории советского периода разработки ведутся на основании недавно рассекреченных архивных материалов, среди которых письма людей в карательные партийные органы, советские судебные органы. Они раскрывают всю чудовищность тоталитарного сталинского режима с его подавлением личности, гражданской свободы, особенно в аграрной сфере. Новым словом в этой области стала фундаментальная многотомная публикация Института российской истории РАН ""Совершенно секретно". Лубянка - Сталину о положении в стране. 1922 - 1934 гг." В нее входят недавно рассекреченные фонды архива ФСБ, которые содержат ежемесячные отчеты ГПУ, ОГПУ, НКВД руководству страны об истинном положении в СССР, состоянии ее промышленности, сельского хозяйства, о настроениях среди рабочих, крестьян, интеллигенции, молодежи, в армии, в церковной среде, в антисоветском подполье, в криминальной сфере и о других аспектах внутренней жизни страны. Эти материалы впервые формируют наше представление о "другой жизни" на путях "строительства социализма", показывают весь драматизм истории народа, осуществившего кардинальную социально-политическую революцию в стране и оставшегося наедине с мировой и российской цивилизацией и продолжавшего жить и "творить", реагировать на политику властей, также вышедших из народа, в соответствии со своим уровнем культуры, менталитета. Эти материалы проливают истинный свет на некоторые тайные пружины политики большевистского руководства, в том числе и репрессии, как в отношении страны в целом, так и отдельных слоев ее населения, раскрывают грандиозную по своим масштабам систему тотальной слежки "народного правительства" за своим народом. Дополнением к этой уникальной публикации является и вышедший первый том документов "Власть и общество. Российская провинция", который на также недавно рассекреченных материалах абсолютно "закрытой" в годы советской власти Нижегородской (Горьковской) области с ее мощным и секретным военно-промышленным потенциалом дает возможность проследить истинное взаимоотношение народа, его отдельных слоев с властью 49 .
На одно из первых мест в переосмыслении истории России и СССР выдвигается проблема Великой Отечественной войны СССР в 1941 - 1945 гг. Наряду с традиционной историографией, не выходящей в основном за рамки официальной версии войны, данной в свое время И. В. Сталиным и последующими партийными документами, разрабатывается и иная версия: значительной ответственности советского режима за развязывание войны в рамках реализации концепции мировой революции, подготовки ста-
стр. 18
--------------------------------------------------------------------------------
линского руководства к превентивной войне против Гитлера. Сегодня, кажется, уже никто не сомневается в наличии у Сталина такого намерения. Яростные споры идут лишь в отношении возможных ее сроков 50 . В России эти подходы оформились как самостоятельное научное направление и представлены группой, в том числе молодых, ученых 51 . Эта дискуссия нашла отклик и на Западе 52 . Все это сегодня обсуждается на страницах журналов "Отечественная история", "Вопросы истории", все это видится в статьях, монографиях, в заседаниях "круглых столов". Это исследовательская реальность нашей жизни, и с этой реальностью не только надо мириться, ее надо приветствовать, потому что в этом политическом накале видны истоки реального научного плюрализма, который возможен и действительно нужен для настоящей исторической науки. На этой основе объективная неидеологизированная история все шире прокладывает себе дорогу.
Под этим объективным углом зрения изучается революция и гражданская война, "военный коммунизм" и коллективизация, создание тоталитарной системы в СССР, проблемы репрессий, в частности, расправы с еврейским антифашистским комитетом в 1948 г., вопросы государственного антисемитизма в СССР, время "оттепели", история военно-промышленного комплекса СССР, внешней политики СССР, особенно в 1939 - 1941 гг. и возникновения "холодной войны", история ГУЛАГа, голода в СССР, смысл и деятельность ЦК КПСС и Политбюро, направленные на складывание, совершенствование тоталитарной системы в стране, тайные пружины этой политики, облик "народных" вождей, их взаимоотношения между собой, и т.д. 53 Много объективного, документально подтвержденного видится в этих подходах к истории. Возьмем гражданскую войну. Конечно, здесь чувствуются политические симпатии, и все же идет фронтальное изучение обоих противоборствующих сторон - и красных, и белых. Мы знакомимся с программами антибольшевистских правительств, с книгами Деникина, с аграрной программой Врангеля, задуманной в Крыму, но не осуществленной. Мы узнаем многие факты, которые до сих пор для нас были неведомы в истории гражданской войны. Это относится и к другим темам по истории XX в.: в исследование вовлекаются либо закрытые ранее, либо неизвестные фигуры истории России XX в., имя которым сегодня легион. Однако до сих пор не написана правдивая история так называемой перестройки - этого последнего уже бесплодного усилия либерально-коммунистического руководства страны, вдохновляемого идеалами "шестидесятников" и поддерживаемого значительной частью советской элиты и некоторыми социальными группами, по реформированию общества с целью сохранения этой системы в ее основных и главных параметрах особыми средствами вплоть до "большой крови".
стр. 19
--------------------------------------------------------------------------------
В области демографии идет напряженная работа по исследованию влияния социально-политических процессов в стране на демографическое развитие. В Институте российской истории РАН было проведено крупное исследование по проблемам потерь в Великой Отечественной войне. Эти материалы были посвящены не только времени войны, но и смежным периодам, связанным с потерями населения во время коллективизации, голода как в центре, так и на Украине и многим другим вопросам.
Вслед за этим была продолжена масштабная работа по воссозданию демографических процессов в России в XX в., охватывающая все их основные параметры в различные хронологические периоды, в том числе в поворотные годы столетия (урбанизация начала века, переселенческая политика, первая мировая и гражданская войны, катастрофические для населения страны в 20 - 30-е годы, вторая мировая война, тяжелые послевоенные годы) 54 .
Отдельно следует сказать о серии крупных документальных публикаций "Фонда Демократии" под общей редакцией А. Н. Яковлева. Эти публикации посвящены ключевым, наиболее драматическим, а потому наиболее и более всего скрываемым событиям советской истории на всех ее этапах. Это и события гражданской войны, и внутрипартийной борьбы за власть в 50-е годы, и политические репрессии, и борьба с инакомыслием в период становления и развития тоталитарного государства. Про эту серию, насчитывающую уже около двух десятков томов, можно сказать, что она вместе с уже перечисленными выше документальными публикациями создает прекрасную возможность для нового спокойного и объективного изучения и осмысления советской истории, далекого как от стереотипов советской эпохи, так и от экзальтированных разоблачений публицистов конца 80-х - первой половины 90- х годов XX в. 55
В последние годы в западной историографии оформилось новое направление изучения истории различных обществ и государств, так называемая история повседневности или историческая антропология, позволяющее в известной степени пролить дополнительный свет на глубинные, личностно-общественные процессы, протекающие в том или ином обществе. Все шире используется "история повседневности" и советскими историками. Этот метод исследования применяется как к периоду "средневековья", "нового времени", так и советского общества.
"Героями" исследования становятся не народы, классы, социальные группы, а "живые" "простые люди" с их обыденными взаимоотношениями, надеждами, разочарованиями, планами, причем на разных ступенях общественной лестницы. Новый подход позволяет, во-первых, сопоставить наблюдения, полученные на материалах российской истории, с западными аналогами, а, во- вторых, проследить эволюцию жизни "простых людей" и их представлений, традиций в рамках развития самой российской цивилизации. И то, и другое поз-
стр. 20
--------------------------------------------------------------------------------
воляет более углубленно и совершенно с неожиданной стороны подойти к решению и формационных, и цивилизационных вопросов в истории нашего Отечества 56 .
В период поворота российской исторической науки к новым темам, новым личностям многие исследователи посвятили себя изучению верхов общества, "средним слоям", реформаторам, предпринимателям. Это вызвало в научной печати раздраженные пассажи со стороны ревнителей "истинного марксизма", сторонников формационного подхода к истории, ностальгические сетования по поводу забвения истории "трудящихся классов" - рабочих и крестьян. Во- первых, эти сетования несправедливы, поскольку продолжается изучение рабочего движения в России, российского радикализма и декабризма, хотя исследовательские масштабы в этой области сократились и обрели, я бы сказал, "нормальное", равноценное по отношению к другим темам внимание, но никак не гипертрофированное, как прежде. А, во-вторых, складывается впечатление, что для этих ревнителей истории "трудящихся классов" сама история заключается в анализе состояния рабочего класса и крестьянства в основном в их дореволюционном обличье "эксплуатируемых классов". Между тем жизнь и драматическая судьба этих социальных слоев продолжалась и после Октябрьской революции и складывалась отнюдь не счастливо. Об этом, в частности, говорят и тяжелое положение крестьянства в период "военного коммунизма", и мощные крестьянские восстания, в том числе восстание на Тамбовщине в 1920 г., подавленное регулярными войсками Красной Армии, и многочисленные конфликты в рабочей среде - забастовки, волнения, новочеркасское восстание рабочих, задавленных хрущевскими танками - и многие другие проявления жизни и истории "трудящихся классов" уже в советское время. Сегодня эти проблемы все чаще выходят на передний план исторических исследований. А обращение к судьбам интеллигенции, ученых, Академии наук СССР во времена тоталитарной системы, в частности судьбам российских диссидентов, - разве это не исследования о социальных слоях России XX в.? Как-то странно понимают "защитники" "трудящихся" место народа в системе государства и власти, связывая его страдания лишь с дореволюционной реальностью. Кое-кто не считает все эти явления послереволюционной истории историей "трудящихся классов", между тем, все это вместе взятое - и антипомещичьи восстания крестьян на заре века и после Февральской революции 1917 г., и Тамбовское восстание, и антиколхозное движение в конце 20-х - начале 30-х годов, и выступление против советской системы рабочих - это единое целое в развитии как дореволюционного, так и послереволюционного российского общества, в судьбах простых людей, помогающие нам понять всю сложность, противоречивость и драматизм истории народа России в XX в. 57 Причем до сих пор не поставлены кардинальные вопросы о реальном значении места народных масс - российских рабо-
стр. 21
--------------------------------------------------------------------------------
чих, ремесленников, крестьян - в системе российской цивилизации, создании и развитии общечеловеческих ценностей, которые, как показал опыт истории, в том числе истории советского общества, являются категориями непреходящими.
Сегодня российская историческая наука жизнеспособна, динамична, дискуссионна. Она тесно связана с мировой историографией; исследования историков основываются на все более широком использовании мирового и отечественного историографического наследия, на вовлечении в орбиту изучения все более глубоких архивных пластов. Она развивается в условиях свободы, и это является залогом того, что у российской историографии есть прочное будущее.
1 Искендеров А. А. Историческая наука на пороге XXI века // Вопр. истории. 1996. N 4. С. 5.
2 Дезер М. Крайности истории и крайности историков // Крайности истории и крайности историков?: Сб. ст. М., 1997. С. 145 - 156.
3 См.: Ковальченко И. Д. Теоретико-методологические проблемы исторических исследований. Заметки и размышления о новых подходах // Новая и новейшая история. 1995. N 1; см. также: Дискуссия о методологических поисках в современной исторической науке // Новая и новейшая история. 1996. N 3. С. 75 - 90.
4 Искендеров А. А. Историческая наука на пороге XXI века. С. 8.
5 Искендеров А. А. Что скрывается за "новыми" парадигмами истории? // Вопр. истории. 1993. N 4. С. 175.
6 Смоленский Н. И. Теоретический плюрализм и проблемы исторической науки. "Методологические поиски в современной исторической науке" // Новая и новейшая история. 1996. N 3. С. 76 - 79; Семенов Ю. И. Материалистическое понимание истории: недавнее прошлое, настоящее, будущее // Там же. С. 80 - 81.
7 См.: Искендеров А. А. Что скрывается за "новыми" парадигмами истории? С. 175.
8 См.: Киреева Р. А. К. Н. Бестужев-Рюмин и историческая наука второй половины XIX в. М., 1990; Историки России XVIII-XX вв. Вып. 1 - 5. М., 1995 - 1998; Историки России XVIII - начала XX вв. М., 1996. Существенной частью роста и обновления современных исторических знаний стало переиздание практически всех основных работ видных российских историков XVIII - начала XX в., а также историософских трудов, в которых были поставлены ключевые вопросы цивилизационных судеб страны. См., например: Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 1991; Розанов В. В. Сочинения. М., 1990; Вехи. Интеллигенция в России. Сб. М., 1991; Из глубины. Сборник статей о русской революции. М., 1991; Корзун В. П. Образы исторической науки на рубеже XIX-XX вв. Екатеринбург; Омск, 2000.
9 См., например: История и сталинизм. М., 1991: Историческая наука России в XX веке. М., 1997; Россия в XX веке: судьбы исторической науки. М., 1996; Советская историография. М., 1996; Исторические исследования в России: тенденции последних лет. М., 1996; Сидорова Л. А. Оттепель в исторической науке. Советская историография первого послесталинского десятилетия. М., 1997. С новых позиций разрабатывались ключевые проблемы истории России XX в., в том числе история советского общества. Был осуществлен выпуск сочинений российских политических деятелей либо репрессированных, либо эмигрировавших. В этих работах, принадлежавших деятелям самых различных политических направлений, представлен широкий спектр оценок истории
стр. 22
--------------------------------------------------------------------------------
России XX в., в том числе русской революции, большевизма и сталинизма, сущности эволюции советского общества. (См., например: Милюков П. Н. Воспоминания: В 2 т. М, 1990. Т. 1/2; Керенский А. Ф. На историческом повороте. Мемуары. М., 1993; Раскольников Д. Ф. Кронштадт и Питер в 1917 году. М., 1990; Валентинов Н. Недорисованный портрет... Встречи с Лениным. Малознакомый Ленин. Ранние годы Ленина. М., 1993; Николаевский Б. Н. Тайные страницы истории. М., 1995; Соломон Г. Среди красных вождей. М., 1995; Бухарин Н. Этюды. М., 1988; Троцкий Л. Д. Сталин: В 2 т. М., 1990; Он же. Сталинская школа фальсификаций. М., 1990; Он же. Преданная революция. М., 1991; и др.). Заметное место в этом ряду новых, неожиданных и даже сенсационных публикаций стали занимать работы, принадлежащие перу диссидентов, "невозвращенцев", покинувших СССР уже в период "застоя" (См., например: Восленский М. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991; Фельштинский Ю. Крушение мировой революции. Брестский мир. Октябрь 1917 - ноябрь 1918. М., 1992; Рапопорт В., Геллер Ю. Измена Родине. М., 1995; и др.). Ощутимый вклад в расширение исследовательской источниковой базы истории России XX в., в том числе мемуарной, внес журнал "Вопросы истории", публикующий из года в год либо закрытые ранее и ныне рассекреченные исследовательские и мемуарные материалы, либо новые источники. Среди них следует упомянуть публикации А. Ф. Керенского, А. Г. Авторханова, Н. С. Хрущева и др.
10 См., например: Россия в XX веке. Взгляд зарубежных историков. М., 1996; Карр Э. История Советской России. Большевистская революция 1917 - 1923: В 2 т. М., 1990. Т. 1. Кн. 1; Такер Р. Сталин. Путь к власти. 1879 - 1929. М., 1990; Пайпс Р. Русская революция: В 2 ч. М., 1994; Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М" 2001. Изданы работы прежних лет Д. Хоскинга и М. Левина об истории Советского Союза, Р. Сервиса о Ленине, С. Коена о Бухарине и др.
11 См., например: Вандалковская М. Г. П. Н. Милюков и А. А. Кизеветтер: история и политика. М., 1992; Она же. Историческая наука российской эмиграции: "евразийский соблазн". М., 1997; Емельянов Ю. Н. С. П. Мельгунов: в России и эмиграции. М., 1998. Эти и другие работы, отражающие историческую и историософскую мысль русской послереволюционной эмиграции, выпускались на фоне широкого издания трудов историософов, религиозных мыслителей русского зарубежья (См., например: Ильин И. А. Сочинения: В 2 т. М., 1993 - 1994; Он же. О грядущей России. М., 1993; Он же. О сущности правосознания. М., 1993; Он же. Одинокий художник. Статьи. Речи. Лекции. М., 1993; Бердяев Н. А. Судьба России. М., 1990; Булгаков С. Н. Христианский социализм. Новосибирск, 1991; Он же. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990; Карсавин Л. П. Малые сочинения. СПб., 1994; Мережковский Д. С. Тайна русской революции. Опыт социальной демонологии. М., 1998; и др.). Сюда же можно отнести и различного рода сборники, включающие работы С. Булгакова, С. Л. Франка, Г. Н. Трубецкого, Г. П. Федотова, Г. В. Флоровского, Н. А. Бердяева, П. А. Сорокина и других религиозных мыслителей и историософов, изданные как за рубежом, так и составленные в современной России (См., например: Путь. Орган русской религиозной мысли. М., 1992. Кн. 1. Вып. I - VI; О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990).
12 См., например: Алексеев В. В., Артемов Е. Т. Регионализм в России: история и перспективы // Урал. ист. вести. Екатеринбург, 1996. N 3.
стр. 23
--------------------------------------------------------------------------------
13 Ковальченко И. Д. Указ. соч.; Методологические поиски в современной исторической науке: Формация или цивилизация? // Сб. стат. и материалов. М., 1993; и др.
14 Семенов Ю. И. Указ. соч. С. 82.
15 См.: Искендеров А. А. Историческая наука на пороге XXI века. С. 17 - 18.
16 См.: Цымбурский В. Сколько цивилизаций? С Ламанским, Шпенглером и Тойнби над глобусом XXI века // Pro et Contra. Лето 2000. Т. 5. С. 176 - 177 и др.
17 Данилевский Н. Я. Указ. соч.; Балуев Б. П. Споры о судьбах России (Н. Я. Данилевский и его книга "Россия и Европа"). М., 1999.
18 Шпенглер О. Закат Европы. Ростов н/Д, 1998; Тойнби А. Дж. Постижение истории. М., 1991.
19 Цымбурский В. Указ. соч. С. 178 - 191.
20 См., например: Савицкий П. Н. Геополитические заметки по русской истории // Вопр. истории. 1993. N 11/12.
21 См.: Гумилев Л. Н. Эпохи и цивилизации. М., 1993; Он же. От Руси к России. М., 1994; и др.
22 В основном на этом поприще заявил о себе литератор и историк В. В. Кожинов, применивший евразийские взгляды к современному объяснению российской истории (Кожинов В. О евразийской концепции русского пути // Евразия. 1997. N 1/2; Он же. Россия как цивилизация и культура // Наш современник. 2000. N 5). Но в это же время отмечены и более сдержанные и даже критические материалы в отношении идеализации евразийства и обоснования евразийского пути России как единственно правильного в прошлом и безусловно применимого в настоящем. Так, Ю. И. Игрицкий писал: "При том, что Европа - материнское лоно и сердцевина всего того, что объединяется понятием "Запад", Россия бесспорно является частью Европы и столь же бесспорно не имеет никакого отношения к Западу. Дело не в простом рассогласовании географии и культуры: Европа - понятие и географическое, и культурное; Запад - культурное с мощным политическим компонентом" (Игрицкий Ю. Россия и Запад. К философско- политическому осмыслению проблемы // Свободная мысль. 2000. N 5).
23 Каменский А. Б. "Средневековье" и "Новое время": границы понятий в контексте русской истории // Историк во времени. Третьи зиминские чтения: Докл. и сообщения науч. конф. М., 2000. С. 43 - 60.
24 В обобщенном виде свою теорию авторы обосновали в докладе "Власть, собственность и революция: проблемы анализа, в контексте методологических сдвигов современной науки" (См.: Историк во времени. Третьи зиминские чтения... С. 68 - 91).
25 См., например: Волобуев П. В. Выбор путей общественного развития. Теория. История. Современность. М., 1987.
26 Медушевский А. Н. Конституционные проекты русского либерализма и его политическая стратегия // Вопр. истории. 1996. N 9. С. 3 - 23; Он же. Демократия и авторитаризм: российский конституционализм в сравнительной перспективе. М., 1998. С. 271 - 281.
27 См.: Сахаров А. Н. Конституционные проекты и цивилизационные судьбы России // Конституционные проекты в России. XVIII - начало XIX в. М., 2000. С. 9 - 94; Александров Д. Н. Южная, Юго- Западная и Центральная Русь в XIII - XIV вв. и образование Литовского государства. М., 1994; Он же. Полицентризм объединительных тенденций в Южной, Юго-Западной, Юго-Восточной и Западной Руси (XIII - XIV вв.): Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. М., 2001.
28 См.: Дегоев В. Между верой во вчера и надеждой на завтра. Мировая история в несостоявшихся сценариях // Свободная мысль - XXI. 2001. N 6. С. 90 - 100.
стр. 24
--------------------------------------------------------------------------------
29 Искендеров А. Л. Историческая наука на пороге XXI века. С. 22.
30 Сахаров А. Н. Конституционные проекты и цивилизационные судьбы России. С. 49; см.: Радищев А. Н. Полн. собр. соч. М.; Л., 1938. Т. 1. С. 193 - 194.
31 См., например: Российские самодержцы. М., 1993; Романовы. Исторические портреты. М., 1997; Демидова Н. Ф., Морозова Л. Е., Преображенский А. А. Первые Романовы на российском престоле. М., 1996; Российские реформаторы. XIX - начало XX в. М., 1995. См. о И. И. Шувалове, Н. И. Панине: Медушевский А. Н. Конституционные проекты в России // Конституционные проекты в России... С. 108 - 109; Елисеева О. И. Геополитические проекты Г. А. Потемкина. М., 2000; Тартаковский А. Г. Неразгаданный Барклай: Легенды и быль 1812 года. М., 1996; Федоров В. А. М. М. Сперанский и А. А. Аракчеев. М., 1997; Сахаров А. Н. Александр I и А. А. Аракчеев // Отечеств. история. 1998. N 4. С. 24 - 39. Об Александре I см.: Сахаров А. Н. Александр I. М., 1998; Подвижники России. М., 1999; Среди "подвижников России" наряду с традиционными для историографии XX в. названы и имена деятелей, которые лишь в последние годы привлекли внимание исследователей: митрополит Иларион, Сергий Радонежский, Кирилл Белозерский, Митрополит Филипп Колычев, Г. А. Потемкин, М. А. Милорадович, П. А. Столыпин.
32 Данилов В. П. Аграрная революция в России. 1902 - 1922. Крестьяне и власть. М.; Тамбов, 1996. С. 4 - 23.
33 См.: Фроянов И. Я. Древняя Русь. Опыт исследований истории социальной и политической борьбы. СПб., 1995; Он же. Рабство и данничество у восточных славян (VI - X). СПб., 1996; и другие его работы.
34 Думин С. В. Другая Русь (Великое княжество Литовское и Русское) // История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории России IX - начала XX в. М., 1991; Александров Д. Н. Южная, Юго-Западная и Центральная Русь в XIII - XIV вв. и образование Литовского государства.
35 Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998. Ч. II. Гл. 11. Раздел "О происхождении крепостничества". С. 434 - 483; Крепостное право и крепостничество в России. Дискуссионные проблемы. Материалы "круглого стола" // "Английская набережная, 4". Ежегодник Санкт-Петербургского общества историков и архивистов. СПб., 1997. С. 5 - 54.
36 Соловьев Е. М. Актуальные вопросы изучения народных движений (полемические заметки о крестьянских войнах в России) // История СССР. 1990. N 3; Даннинг Ц. Была ли в России в начале XVII века крестьянская война? // Вопр. истории. 1994. N 9; Кизеветтер А. А. К истории крестьянских движений в России // Вопр. истории. 1994. N 1.
37 Российские реформаторы. М., 1995; Реформы и реформаторы в истории России. М., 1996; Власть и реформы. От самодержавия к советской России. СПб., 1996; Российские либералы. М., 2001.
38 Предпринимательство и предприниматели России до начала XX века. М., 1997; Иностранное предпринимательство и заграничные инвестиции в России. М., 1997.
39 Российские консерваторы. М., 1997; Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М., 2000.
40 Миссия русской эмиграции. Ставрополь, 1992; Российские ученые и инженеры в эмиграции. М., 1993; Культурное наследие российской эмиграции. 1917 - 1940. М., 1994. Кн. 1, 2; Серапионова Е. П. Российская эмиграция в Чехословацкой республике. 20-е - 30-е гг. М., 1994; Православная церковь в России и эмиграции в 1920-е гг. СПб., 1995; Русская эмиграция в Югославии. М., 1996; История русского зарубежья: проблемы адаптации мигрантов в XIX - XX веках. М., 1996; Козина О. Русские в Англии. М., 1997; Мелихов Г. В. Российская эмиграция в Китае (1917 - 1924 гг.). М., 1997.
стр. 25
--------------------------------------------------------------------------------
41 Переизданы работы прошлых лет, запрещенные ранее в СССР. См., например: Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви: В 2 т. М., 1991; Макарий, митрополит. История русской церкви: В 4 т. М., 1994 - 1996; Карташев А. В. Церковь. История. Россия. М., 1996; и др. Появились публикации современных церковных авторов (См., например: Владислав Цыпин, протоиерей. История русской церкви. 1917 - 1997. М., 1997). В этом же аспекте следует рассматривать и возрождающуюся историографию истории русской церкви (См.: Антощенко А. В. Антон Владимирович Карташев // Историки России XVIII - XX веков. М., 1997. Вып. 4; Сахаров А. Н. Апостол "святой Руси". Антон Владимирович Карташев // Отечеств. история. 1998. N 5. С. 89 - 107; см. также: Церковь в истории России: В 4 вып. М., 1998 - 2000; Васильева О. Ю. Русская православная церковь в политике Советского государства. 1942 - 1948. М., 2000; См. также публикацию архивных материалов, касающихся отношений руководства СССР и церкви. (Архивы Кремля. Политбюро и церковь. 1922 - 1925 гг.: В 2 кн. М., 1997).
42 Государственная Дума. 1906 - 1917. Стеногр. отчеты: В 4 т. М., 1995; Смирнов А. Ф. Государственная Дума Российской империи. 1906 - 1917. М., 1998; Писарькова Л. Ф. Московская городская дума. 1863 - 1917. М., 1998; Она же. Развитие местного самоуправления в России до Великих реформ: обычай, повинность, право // Отечеств. история. 2001. N 2. С. 3 - 27. N 3. С. 25 - 39; Страхов А. Глубокие корни. Либеральное начало и российская государственность // Свободная мысль. 1999. N 5. С. 106 - 121.
43 История внешней политики России. Конец XV - XVII век. М., 1999; История внешней политики России. XVIII век. М., 2000; История внешней политики России. Вторая половина XIX века. М., 1999; История внешней политики России. Первая половина XIX века. М., 1999; История внешней политики России. Конец XIX - начало XX века. М., 1999.
44 См.: Боханов А. Н. Коллекционеры и меценаты в России. М., 1989; Власов П. Обитель милосердия. М., 1991; Думова Н. Московские меценаты. М., 1992; Бадя Л. В. Благотворительность и меценатство в России. Краткий исторический очерк. М., 1993; Ульянова Г. Н. Благотворительность московских предпринимателей. 1860 - 1914 гг. М., 1999; Благотворительность в России. Социальные и исторические исследования. СПб., 2001.
45 Национальные окраины Российской империи. Становление и развитие системы управления. М., 1997; Русское население национальных окраин России XVII - XX вв. М., 2000; Трепавлов В. В. История Ногайской орды. М., 2001.
46 Бугай Н. Ф. Л. Берия - И. Сталину: "Согласно Вашему указанию..." М., 1995; Бугай Н. Ф., Гонов А. М. Северный Кавказ: границы, конфликты, беженцы. Документы, факты, комментарии. Ростов н/Д, 1997; и др.
47 Россия и Северный Кавказ: 400 лет войны? М., 1998.
48 Сахаров А. Н. Отечественная историография: западные оценки и наша реальность // Россия в XX веке: Историки мира спорят. М., 1994; Он же. Новая политизация истории или научный плюрализм (О некоторых тенденциях в мировой историографии истории России XX в.) // Россия в XX веке: Судьбы исторической науки. М., 1996.
49 См., например: Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918 - 1932 гг. М., 1998; Общество и власть. 1930-е годы. М., 1998; Письма во власть. 1917 - 1927: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. Документы советской истории. М., 1998; Советская деревня глазами ВЧК - ОГПУ - НКВД. 1918 - 1939: Документы и материалы: В 4 т. М., 1998. Т. 1: Советская деревня глазами ВЧК - ОГПУ. 1918 - 1922. М., 2000; Т. 2: Советская деревня глазами ОГПУ.
стр. 26
--------------------------------------------------------------------------------
1923 - 1929; Крестьянские историки: русская деревня 20-х годов в письмах и документах. М., 2001; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы: В 5 т. М., 1999. Т. 1: Май 1927 - ноябрь 1929; М., 2000. Т. 2: Ноябрь 1929 - декабрь 1930; М., 2001. Т. 3: Конец 1930 - 1933. М., 2001; "Совершенно секретно". Лубянка - Сталину: о положении в стране. 1922 - 1934 гг. М., 2001. Т. I, II, IV; Общество и власть. Российская провинция. 1917 - 1980-е годы (По материалам Нижегородских архивов). М.; Нижний Новгород; Париж, 2002. Т. 1. 1917 - середина 30-х годов.
50 См. об этом подробнее: Сахаров А. Н. Война и советская дипломатия. 1939 - 1945 // Вопр. истории. 1995. N 7.
51 См.: Споры вокруг 1941 года: опыт критического осмысления одной дискуссии // Отечеств. история. 1994. N 3. С. 3 - 22; Неизвестная война. Россия XX века. М., 1996; Другая война. 1939 - 1945. М., 1996; Невежин В. А. Синдром наступательной войны. М., 1997; и др. Представляет интерес также новый личностно-психологический подход к истории войны в работах Е. С. Сенявской. См.: Сенявская Е. С. 1941 - 1945. Фронтовое поколение. Историко-психологическое исследование. М., 1995; Она же. Человек на войне: историко-психологические очерки. М., 1997.
52 Was the USSR Planning to Attack Germany in 1941? Russian Studies in History. Fall. 1997. Vol. 36. N 2.
53 Февральская революция. От новых источников к новому осмыслению. М., 1997; Булдаков В. П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 1997; Гражданская война в России: перекресток мнений. М., 1994; Россия антибольшевистская. Из белогвардейских и эмигрантских архивов. М., 1995; Трукан Г. Л. Антибольшевистские правительства России. М., 2000; Борисова В. В. Военный коммунизм: насилие как элемент хозяйственного механизма. М., 2001; Телицын В. Л. Сквозь тернии "военного коммунизма": крестьянское хозяйство в 1917 - 1921 гг. М., 1998; Кронштадтская трагедия 1921 г.: Документы: В 2 кн. М., 1999. Кн. 1; Еврейский антифашистский комитет в СССР. 1941 - 1948. Документальная история. М., 1996; Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. М., 2001; Формирование административно- командной системы. М., 1922; Гимпельсон Е. Г. Формирование советской политической системы. М., 1995; Трукан Г. А. Путь к тоталитаризму 1917 - 1929. М., 1994; Нэп - приобретение и потери. М., 1994; Нэп в контексте исторического развития России XX века. М., 2001; Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). М., 1996; Рязанская деревня в 1929 - 1930 гг. Хроника головокружения. Документы и материалы. М., 1998; Иванова Г. М. ГУЛАГ в системе тоталитарного государства. М., 1997; Зима В. Ф. Голод в СССР 1946 - 1947 годов: происхождение и последствия. М., 1996; Шишкин В. А. Власть. Политика. Экономика: Послереволюционная Россия (1917 - 1928 гг.). СПб., 1997; Власть и общество в СССР в 20 - 40-е годы: политика репрессий. М., 1999; Симонов Н. С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920 - 1950-е годы: темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. М., 1996; Быстрова И. В. Военно-промышленный комплекс СССР в годы "холодной" войны. (Вторая половина 40-х - начало 60-х годов). М., 2000; Зеленин И. Е. Аграрная политика Н. С. Хрущева и сельское хозяйство. М., 2001; Денисова Л. Н. Исчезающая деревня России: Нечерноземье в 1960 - 1980-е годы. М., 1996; Советская внешняя политика. 1917 - 1945 гг.: Поиски новых подходов. М., 1992; Советская внешняя политика в годы "холодной войны" (1945 - 1985). Новое прочтение. М., 1995; Советское общество: будни "холодной войны". М., 2000; Россия и Европа в XIX - XX веках. Проблемы вза-
стр. 27
--------------------------------------------------------------------------------
имовосприятия народов, социумов, культур. М., 1996; Россия и внешний мир. Диалог культур. М., 1997; Россия и мир. Глазами друг друга. Из истории взаимовосприятия. М., 2000. Вып. 1; Академическое дело. 1929 - 1931 гг. Документы и материалы следственного дела, сфабрикованного ОГПУ. СПб., 1993. Вып. 1. Дело по обвинению академика С. Ф. Платонова; Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б) - КПСС. 1922 - 1952. М., 2000; Есаков В. Д., Левина Е. С. Дело КР: Суды чести в идеологии и практике послевоенного сталинизма. М., 2001; Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы. М., 1996; Советское руководство. Переписка 1938 - 1941. М., 1999; Идеологические комиссии ЦК КПСС. 1958 - 1964: Документы. М., 1998; См. также: Тайны Кремля. Сталин. Молотов. Берия. Маленков. М., 2000; Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия: Политический портрет И. В. Сталина. М., 1989. Кн. 1. Ч. 1/2; Кн. 2. Ч. 1/2; Он же. Ленин: Политический портрет. М., 1994; Кн. 1/2; Советское общество. Возникновение, развитие, исторический финал: В 2 т. М., 1997; Пихоя Р. Г. Советский Союз: история власти. 1945 - 1991. Новосибирск, 2000.
54 Людские потери в СССР в Великой Отечественной войне. СПб., 1996; Население России в XX веке. Исторические очерки. М., 2000. Т. 1: 1900 - 1939; М., 2001. Т. 2: 1940 - 1951; Жиромская В. Б. Демографическая история России в 1930-е годы. Взгляд в неизвестное. М., 2001; Котов В. И. Народы союзных республик СССР. 60 - 80-е годы. Этнодемографические процессы. М., 2001.
55 Филипп Миронов. Тихий Дон в 1917 - 1921. М., 1997; Сибирская Вандея. М., 2000; Т. 1: 1919 - 1920; М., 2001. Т. 2: 1920 - 1921; Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) - ВКП(б), ВЧК - ОГПУ - НКВД о культурной политике 1917 - 1953 гг. М., 1999; "Надзорные производства" Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. Март 1953 - 1991: Аннотир. каталог. М., 1999; Лаврентий Берия. 1953: Стенограмма июльского Пленума ЦК КПСС и др. документы. М., 1999; Георгий Жуков: Стенограмма октябрьского (1957 г.) Пленума ЦК КПСС. М" 2001; Молотов, Маленков, Каганович. 1957: Стенограмма июньского Пленума ЦК КПСС. М., 1998; Экология и власть. 1917 - 1990. М., 1999; и другие издания "Фонда Демократии"; и др.
56 См.: Кром М. М. Историческая антропология русского средневековья: контуры нового направления // Историк во времени. Третьи зиминские чтения... С. 61 - 68. Одним из подобного рода исследований автор считает книгу М. Е. Бычковой "Русское государство и Великое княжество Литовское с конца XV в. до 1569 г. Опыт сравнительно-исторического изучения политического строя" (М., 1996), в которой, в частности, исследованы церемонии коронации русских государей XV - XVI вв. в сравнении с аналогичными ритуалами в Польше и Литве. Применительно к советскому периоду см.: Журавлев С. В. "Маленькие люди" и "Большая история". Иностранцы московского электрозавода в советском обществе 1920-х - 1930-х гг. М., 2000; Осокина Е. А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского снабжения. 1928 - 1935 гг. М., 1993; Она же. За фасадом "Сталинского изобилия". Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927 - 1941. М., 1998; Зубкова Е. Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945 - 1953. М., 2000.
57 Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919 - 1921 гг. Антоновщина. Документы и материалы. М., 1994; Трудовые конфликты в Советской России. 1918 - 1929 гг. М., 1998; Козлов В. А. Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе (1953 - начало 1980-х гг.). Новосибирск, 1999.
стр. 28
Опубликовано 11 октября 2007 года
Новые статьи на library.by:
ИСТОРИЯ РОССИИ:
Комментируем публикацию: ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ. О НОВЫХ ПОДХОДАХ В РОССИЙСКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ. 1990-е годы
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Предполагаемый источник
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1192090813 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций