"СЕ ТЕБЕ ТАЛАНТ ВЛАДЫКА ВВЕРЯЕТ" (АНТОН ВЛАДИМИРОВИЧ КАРТАШЕВ)

Актуальные публикации по вопросам истории России.

NEW ИСТОРИЯ РОССИИ


ИСТОРИЯ РОССИИ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ИСТОРИЯ РОССИИ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему "СЕ ТЕБЕ ТАЛАНТ ВЛАДЫКА ВВЕРЯЕТ" (АНТОН ВЛАДИМИРОВИЧ КАРТАШЕВ). Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2007-10-11
Источник: Журнал "История и историки", 2001, №1

"СЕ ТЕБЕ ТАЛАНТ ВЛАДЫКА ВВЕРЯЕТ" (АНТОН ВЛАДИМИРОВИЧ КАРТАШЕВ)
Автор: А. Н. Сахаров


Случилось так, что основной труд Антона Владимировича Карташева - профессора Петербургской Духовной Академии, профессора Бестужевских курсов, последнего российского обер-прокурора Священного Синода, первого и последнего министра по делам исповеданий Временного правительства, затем изгнанника, эмигранта и снова профессора уже Парижской Свято-Сергиевой Духовной Академии - "Очерки по истории русской церкви" в двух томах был издан в 1959 г., лишь за год до смерти автора. В то время почтенному общественному деятелю и маститому ученому шел уже восемьдесят пятый год. За плечами была трудная жизнь, полная политических борений, глубоких личных и общественных драм, научных озарений, радостной жизнеутверждающей религиозной публицистики, блестящей череды лекционных курсов по истории христианства, православия, русской церкви.

Уже угасая, он продолжал работу над третьим, заключительным томом своего фундаментального сочинения: история позднесинодального периода русской церкви была уже в набросках. Знавший его в последние годы Н. Веритинов вспоминал, что незадолго до смерти ученый и педагог говорил: "Если Господь Бог даст пожить еще пяток лет, эта вещь будет закончена" 1 . Его судьбе был уготован иной исход, и хмурым сентябрьским днем 1960 г., епископ Кассиан, ректор Академии, совершил заупокойную литургию и чин отпевания над его телом, хор студентов Академии, в котором нередко пел и сам Антон

стр. 187


--------------------------------------------------------------------------------

Владимирович, исполнил погребальные хоралы, в том числе особенно любимые им песнопения Страстной Седмицы. Затем немногочисленная русская колония в Париже проводила А.В. Карташева в последний путь из небольшой Успенской церкви на русском кладбище в Сан-Женевьев де Буа к могиле. За гробом шли его сверстники и соратники, с кем он создавал на Сергиевом Подворье в Париже православную богословскую Академию - этот ярчайший феномен русской национальной культуры за рубежом, его коллеги, русские и иностранные друзья, представители русского и греческого духовенства, его ученики. Среди них немало было будущих светил богословской и исторической науки, которые не раз еще вспомнят своего учителя и друга в лекциях и собственных сочинениях... 2

С тех пор прошли годы. Имя А.В. Карташева, хорошо известное в течение нескольких десятилетий в научных, и в первую очередь русских эмигрантских кругах зарубежных стран от Харбина до Парижа и Нью-Йорка, прочно было забыто на Родине. И не только забыто, но и предано проклятию. Его работы были замурованы за железными дверями специальных хранений, его имя было вычеркнуто вместе с именами многих других выдающихся деятелей русской науки и культуры, выступавших против советского строя или неугодных ему. Лишь в 1991 г., уже в иных общественных условиях, издательство "Наука" стараниями автора этих строк выпустило в свет впервые в России двухтомные "Очерки по истории Русской Церкви", которые тут же стали библиографической редкостью. По существу, и сегодня сочинения А.В. Карташева мало известны даже весьма исторически подготовленному читателю, не говоря уже о молодом поколении, хотя, думается, наследие ученого достойно лучшей участи.

Сегодня готовятся к изданию образцы творчества А.В. Карташева - его не печатавшаяся на Родине статья "Временное правительство и русская церковь", опубликованная в 1936 г. в Париже статья "Русское христианство", выдержки из "Очерков", блистательные портреты некоторых иерархов русской церкви XVIXVII вв. - митрополитов Макария, Филиппа, патриархов Гермогена и Филарета.

* * *

Будущий профессор, министр, стойкий противник большевизма родился в 1875 г. на Урале, в старинном горнозаводском городке Каштыме Екатеринбургского уезда Пермской губ. в семье горнозаводских рабочих. Его прадед, дед и отец (до шестнадцати лет) были крепостными. Оставаясь в крепостном состоянии, они пробивались по жизни своим трудом, талантами; работали, служили. Идеей фикс семьи было "выйти в люди", дать детям образование. Однако для крепостного человека добиться этого было невероятно трудно, хотя и прадед, и дед Карташева уже заняли в горнозаводской иерархии заметное место. Первый закончил жизнь управляющим заводом, а второй - помощником казначея. Отец Карташева был первым, кто получил некое систематическое образование, - это была двухклассная

стр. 188


--------------------------------------------------------------------------------

местная школа, которая и позволила ему вырваться из горнозаводского круга и пойти по писарской линии. Со временем он стал земским гласным и членом земской управы. Карташевы со временем перебрались в Екатеринбург.

В этих условиях естественно, что семья будущего историка все свои достижения, чаяния, надежды связывала с Великими реформами, с именем царяосвободителя, Александра II. Либерализм, антикрепостнические, позднее антиабсолютистские воззрения стали надолго, едва ли не навсегда путеводной звездой для будущего ученого и политического деятеля. Очень рано эти общественные идеалы стали "окрапливаться" религиозным смыслом. Мы никогда не постигнем этого таинства приобщения к религии - не карьерного, не показного, а глубинного, искреннего, которое овладело душой А.В. Карташева уже в юные годы и не оставляло до конца дней, пройдя с ним сквозь мятежные годы революций, гражданской войны, эмиграции.

Уже в восемь с половиной лет он был посвящен в стихарь екатеринбургским епископом Нафанаилом. Возможно, он и оказал на мальчика решающее воспитательное воздействие. Во всяком случае биографы Карташева отмечают необыкновенную и искреннюю любовь к детям этого преклонных лет вдовца 3 .

Поступление в Духовное училище стало логическим результатом ранней приобщенности мальчика к церкви. Затем последовало поступление в Пермскую Духовную семинарию, а по ее окончании в 1894 г. - посылка на казенный счет в Петербургскую Духовную Академию.

В 1899 г. А.В. Карташев окончил Академию и лишь после этого Каштымское волостное правление вычеркнуло его из списков податного крестьянского сословия. Итак, на рубеже нового века будущий историк и политик стряхнул с себя прах бывшего полукрепостного состояния. Но и долгие годы после этого в разных своих трудах он будет вспоминать о том неблагодарном времени в истории своего Отечества, когда человеческая несвобода была его доминантой. Эти воспоминания и личный человеческий опыт, кроме общественного и религиозного воспитания, и стали основой того прочного либерализма и искреннего свободолюбия, которые пронизывали всю жизнь и творчество А.В. Карташева.

Это проявилось уже в полной мере во время революции 1905 г. К этому времени, Карташев, будучи доцентом Академии уже стоял во главе кафедры. Его статьи стали появляться в журнале Академии "Христианское чтение". Первой из них стал "Краткий историко-критический очерк систематической обработки русской церковной истории". Видимо, уже тогда молодой богослов и историк церкви понял, что создание обобщающей работы по истории русской церкви требует огромных усилий, аналитического овладения всей предшествующей историко-церковной и общегражданской историографией, критического пересмотра уже введенного в оборот источникового материала, разработки новых исследовательских направлений, которые стояли бы на уровне великолепного русского исследовательского периода конца XIX - начала XX в.

стр. 189


--------------------------------------------------------------------------------

Еще в дореволюционное время появляется серия научных статей А.В. Карташева, посвященных различным аспектам истории русской церкви: "Был ли апостол Андрей на Руси?", "Христианство на Руси в период догосударственный", "Был ли православным Феофан Прокопович?" и другие. Так закладывались на будущее основы "Очерков по истории Русской Церкви" 4 .

Революционные события увлекли молодого доцента, а поскольку его общественная и публицистическая деятельность были несовместимы со статусом сотрудника Духовной Академии, он оставил ее и перешел на светскую работу в Императорскую публичную библиотеку, продолжая активно выступать на общественном поприще и в публицистике. В ту пору его статьи по религиозным и церковным вопросам уже за собственным именем, а не под псевдонимом, как прежде, стали появляться в столичных газетах и журналах. В это же время А.В. Карташев занял кафедру истории религий и церкви на Высших женских (Бестужевских) курсах, которой и руководил до 1919 г., т.е. до дня ухода за границу. Биографы отмечают, что особую популярность А.В. Карташев снискал в качестве председателя Религиозно-философского общества. Его вдохновенные выступления в диспутах, с докладами имели большой резонанс в тогдашнем Петербурге. В Москве председателем этого общества в те же годы был С.Н.

Булгаков, бывший марксист, проклявший революцию, и будущий отец Сергий. В отличие от Булгакова Карташев верил в справедливое переустройство общества, мечтал о симфонии государства и церкви, защищал в своих статьях концепцию теократического общества и выступал против схемы отделения церкви от государства, как это понимали П.Н. Милюков и М.Н. Туган-Барановский. В одном из своих выступлений он говорил: "Полное живое Православие в той же мере неистребимо теократично, в какой оно истинно церковно. Ибо теократия и Церковь - понятия неразлучные" 5 . Поиски этого теократического царства на земле привели А.В. Карташева к близким связям с религиозной интеллигенцией той поры, в частности, с Д.С. Мережковским, о чем рассказывала З. Гиппиус в своих мемуарах 6 . Однако жизнь властно толкала его в сторону решения не умозрительно утопических проблем, а практической либеральной деятельности, свойственной ему по духу, воспитанию, жизненному темпераменту.

В 1917 г. А.В. Карташев пламенно приветствовал Февральскую революцию. Казалось, отныне навеки рухнули те общественные структуры, которые определяли отсталость, косность, бедность России, ее общемировое цивилизационное отставание, в том числе в вопросах взаимоотношения церкви и государства, когда Духовным регламентом Петра I церковь была поставлена в прямую зависимость от государственной власти.

В момент формирования Временного правительства пост обер-прокурора Синода был отдан члену партии "октябристов", богатому помещику В.Н. Львову. Как писал позднее А.В. Карташев: "В.Н. Львов не имел достаточно политического воображения и политического радикализма (курс. наш. - А.С.), чтобы расстаться с вожделенным титулом

стр. 190


--------------------------------------------------------------------------------

обер-прокурора и его подавляющей властью над архиереями. А расстаться с этим титулом и с той властью было нужно" 7 . Именно такой политический радикализм был, как мы увидим ниже, присущ либеральному богослову и религиозному публицисту А.В. Карташеву. По настоятельному совету многих депутатов Думы, В.Н. Львов пригласил в товарищи обер-прокурора беспартийного Карташева, а когда после июльского кризиса правое крыло Временного правительства, куда входил и В.Н. Львов, вынуждено было оставить кормило власти, А.В. Карташев уже в левом правительстве А.Ф. Керенского получил пост обер-прокурора Синода. Причем всего на две недели. Он оказался последним российским обер-прокурором и первым и последним министром (уже в светском качестве) по делам исповеданий. В эти дни А.В. Карташев вступил в партию кадетов.

Во многом эти метамарфозы с церковным управлением были связаны с энергичной и целенаправленной деятельностью самого А.В. Карташева. Об этом он довольно подробно рассказывает в до сего времени не печатавшейся на родине его статье "Временное правительство и русская церковь", которая открывает, возможно, впервые в послереволюционной российской печати объективное понимание политики Временного правительства в отношении церкви и в известной мере либеральные и терпимые подходы этого правительства к внутренней политике.

Основной принцип А.В. Карташева в этой политике состоял в том, что "под эгидой Временного правительства и с его помощью русская православная церковь вернула себе присущее ей по природе право самоуправления по ее каноническим нормам" 8 . А.В. Карташев полагал, что бюрократический строй петровского Духовного регламента открывал иерархию от народа и народ от дел церкви. Поразительно признание Карташева по поводу бесправности народа в церковной организации, что являлось частью его общей исторической бесправности при самодержавном строе 9 . Такое положение было нестерпимо для "религиозно добросовестных лиц". "Этих страданий, - подчеркивал автор, - не поймут люди внецерковные" 10 .

Последняя реплика объясняет определенный налет идеализации в отношениях русской православной церкви и народа, религиозности самого этого народа, громившего после революции церкви и монастыри. Автор апеллировал в своих оценках именно к религиозным, церковным людям, перенося эту апелляцию на российский народ.

Все же в части историко-политических оценок действий Временного правительства в отношении русской православной церкви трудно не согласиться с автором. Здесь его характеристики беспристрастны и точны. Он подчеркивает, что программа Временного правительства в отношении церкви базировалась на нескольких определенных демократических цивилизационных постулатах: свобода религиозной совести для всех исповеданий, свобода соборного самоуправления для православной церкви, отмена государственной опеки обер-прокурора над церковью, упразднение некоторых привилегий православия в смысле его полицейской защиты от сторонней пропаганды. Новое революционное

стр. 191


--------------------------------------------------------------------------------

правительство, свергнувшее самодержавие, при котором церковь была подчинена государству, должно было мыслить себя как правительство светское, "принципиально вневероисповедное". Этот подход, как подчеркивал А.В. Карташев, следовало читать в контексте политики демократических свобод, декларации государственной независимости Польши, автокефалии грузинской церкви и т.д. Думается, такая оценка общей линии Временного правительства послеиюльского созыва, дополненная, конечно, иными ее аспектами, имеет право на жизнь.

А. В. Карташев сначала как обер-прокурор, а затем министр по делам исповеданий имел самое прямое отношение к созданию чисто церковного правительства, могущего управлять делами русской православной церкви. Его письменный меморандум на этот счет еще при прежнем составе Временного правительства, а затем личное участие в выработке принципиальных документов, регламентирующих новое положение церкви в демократическом государстве, подготовило не только преобразование обер- прокуратуры в светское министерство, но и дальнейший созыв 16 августа 1917 г. I Всероссийского Церковного Собора. В качестве министра А.В. Карташев, собственно, и открывал его в Храме Христа Спасителя, закончившийся принятием программных документов русской православной церкви, самоорганизации церкви и выборами патриарха. Он зачитал написанное им обращение к Собору, которое открывалось такими словами: "Временное Правительство поручило мне заявить Освященному Собору, что оно гордо сознанием - видеть открытие сего церковного торжества под его сенью и защитой. То, чего не могла дать русской национальной церкви власть старого порядка, с легкостью и радостью предоставляет новое правительство, обязанное насадить и укрепить в России истинную свободу" 11 .

Однако дни Временного правительства были сочтены. В ночь с 25 на 26 октября 1917 г., после захвата Зимнего дворца большевистски настроенными красногвардейцами и матросами, члены Временного правительства, в том числе и А.В. Карташев, были арестованы и препровождены в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Оттуда А.В. Карташев попал в знаменитые "Кресты" и лишь 26 января был выпущен из тюрьмы "в поднадзорное состояние".

В это время Освященный Собор - детище Карташева продолжал работать, но законопроект об отношении церкви и государства, разработанный под руководством бывшего министра видными российскими юристами, уже потерял свою актуальность. Наступала мрачная, трагическая пора в отношениях церкви и новой власти в России.

Из "Крестов" А.В. Карташева повезли не домой, - там ему запрещалось жить, - а на Васильевский остров к профессору В.Н. Бенешевичу; оттуда после четырехдневного пребывания на профессорской квартире его препроводили к Л.П. Карсавину, видному ученому и педагогу. От Карсавина путь лежал к профессору П.Н. Жуковичу, а от него к секретарю Религиозно-философского общества С.П. Каблукову. Это была какая-то сюрреалистическая жизнь, начатая по инициативе властей, а затем продолженная уже самим А.В. Карташевым, перешедшим на нелегальное положение. Свое место в этом совершенно абсурдном

стр. 192


--------------------------------------------------------------------------------

существовании заняло абсолютно легальное участие А.В. Карташева в продолжающемся в Москве Соборе. Там летом 1918 г. он был избран членом Высшего церковного совета при патриархии.

Одновременно бурный темперамент Карташева, его глубочайшая убежденность в необходимости защиты недавно обретенной Россией демократии привели его к антибольшевистской деятельности. Он включился в работу подпольной политической организации, так называемого "левого центра", принимал участие в разработке программ и законопроектов "для декларативного и делового, - как вспоминал А.В. Карташев, - употребления в Южной России, находившейся под управлением генерала Деникина, а также на случай появления национального Правительства и в самой Москве" 12 . В эти дни А.В. Карташев посетил вновь избранного патриарха Тихона. Описывая позднее эту встречу,

А.В. Карташев с горечью передает слова умудренного жизненным опытом патриарха в ответ на его пылкие политические надежды и прогнозы: "Хорошо! Уж очень все хорошо! Да только когда все это будет? Конечно, не теперь!". Как сын народа, патриарх Тихон тогда уже инстинктивно чувствовал силу и длительность народного увлечения большевизмом, не верил в возможность скорой победы белого движения и не был согласен с ними в политических расчетах" 13 . Это было написано уже в эмиграции, когда не было в живых патриарха Тихона, когда всякая живая связь с Отечеством была потеряна и автора нельзя было заподозрить в политическом обелении погибшего главы русской православной церкви. Но поразительно, что сомнения, высказанные позднее Тихоном, стали переплавляться в собственные убеждения А.В. Карташева, который, отнюдь, не отказываясь от своих либеральных, свободолюбивых взглядов, реально оценивал ситуацию в Советской России и верно воспринимал отношение низов российского народа к новой власти. Уже позднее А.В. Карташев все чаще пишет о закономерности победы большевизма, вовсе ему не сочувствуя, и более того, все более и более ненавидя его и страдая от того, что его чувства и чувства значительной части народа на Родине не совпадают. По свидетельству П.Н. Милюкова, А.В. Карташев все чаще говорил, что "психика масс выше механической силы оружия", что хотя воля народа "преступная, грешная", но это "реальная и решающая политическая сила", почему белое движение и не смогло отвоевать Россию у большевиков, и до тех пор пока не изменится эта воля народа, демократия не сможет вновь завоевать Отечество. Поэтому он призывал отбросить идеи "реставраторства" силой. "Просто кулак - это ничего, - говорил он. - Без творческой силы нечего браться за борьбу с большевизмом". "Славный ход белого движения бесславно замрет в песках эмиграции; бесплодно погибнут доблести ген. Кутепова, таланты ген. Врангеля, бескорыстные благородство и мудрость в. кн. Николая Николаевича, если короста реставраторства не будет отброшена ими... Россия может быть только демократией по существу... А для этого необходимо с этой выздоравливающей, борющейся и сознающей свою силу волей дружески встретиться... Мы за освобождение воли народа и за свободное устройство России по воле народной" 14 .

стр. 193


--------------------------------------------------------------------------------

Вместе с тем А.В. Карташев призывал к непримиримой борьбе с большевизмом, полагал, что "большевизм не просто политическая партия, течение, это - тонкое духовное явление. Это растление совести", и рано или поздно выздоравливающий народ следует всячески лечить демократией от этого растления духа 15 .

Но все это понимание сложности, противоречивости, закономерности исторических процессов, протекавших на Родине, проникновение в ментальное и психическое состояние народа, задавленного в течение веков мерзостями прошлого режима, придет позднее. А пока же, летом и осенью 1918 г., все помыслы А.В. Карташева были направлены на подпольную борьбу с новым режимом. Он менял нелегальные квартиры, встречался с единомышленниками, постоянно балансировал на грани ареста и, конечно, расстрела.

Наконец, стало ясно, что "воля народа" была несовместима с этой деятельностью. Одно за другим подвергались разгромам антибольшевистские сопротивленческие гнезда. Борцы за свободу и демократию Отечества, как они понимали ее, уходили в эмиграцию.

В ночь на новый 1919 год ушел через границу в Финляндию и А.В. Карташев. Там еще по инерции он продолжал свою организационную антисоветскую деятельность, вошел в "Русский комитет", состоявший при командовании генерала Юденича. После разгрома Юденича, а затем и белого движения на юге России А.В. Карташев перебирается в Париж, ставший на долгие годы центром русской эмиграции в Европе. Там он входит в состав "Русского национального комитета". Из Парижа он предпринимал поездки в Константинополь к Врангелю и к остаткам белой армии, дислоцированной в Галлиполи. В 20-е годы А.В. Карташев активно сотрудничал в антибольшевистском еженедельнике "Борьба за Россию", издававшимся С.П. Мельгуновым. Он участвовал в различных совещаниях, проводимых вождями антибольшевизма в Париже и Белграде, содействовал координации усилий русской эмиграции различных направлений в борьбе за отвоевание Родины. Но уже в это время в его беседах и статьях появляются мотивы, о которых мы говорили выше: нужно полагаться на волю народа, ждать его выздоровления, помогать ему в преодолении духовного растления. Одной из спасительных и целительных лекарств здесь могла быть религия, церковь. С середины 20-х годов исследовательский голос А.В. Карташева все громче слышен в общей военной, политической, литературной, научной эмигрантской сумятице. В эмигрантских русских изданиях Берлина, Праги, Парижа - в журналах "Современные записки", "Путь", "Вестник русского студенческого (христианского) движения" и др., в газете "Возрождение" появляются его статьи как по общеисторическим, так и историко- церковным, богословским вопросам. В 20-50-е годы А.В. Карташев продолжает разрабатывать тему истории церкви в Древней Руси, выходят его статьи "Заветы святого князя Владимира", "Влияние церкви на русскую культуру"; большое внимание уделяет он изучению взаимоотношений церкви и государства, общества на протяжении всей русской истории ("Государство и русская церковь", "Церковь и государство", "Смысл старообрядчества", "Церковь и национальность");

стр. 194


--------------------------------------------------------------------------------

продолжает изучать богословские проблемы, пропущенные сквозь призму общественных событий и потрясений ("Личность и общественное спасение во Христе", "О соединении всех", "По какому закону мы живем", "Еще об идеологии", "Путеводитель по русской богословской науке"). В том же ряду стоит и его статья "Русское христианство", удивительно емко сочетающая в себе историко-церковные и нравственно-религиозные аспекты.

Этот наметившийся общественно-духовный поворот в жизни А.В. Карташева совпал, казалось, с незаметным событием в жизни русской эмигрантской колонии в Париже: в 1924 г. митрополит Евлогий, которому патриарх Тихон поручил руководство русскими православными заграничными приходами, купил на аукционе на улице Крине небольшое подворье: дом с церковью, учебными помещениями, библиотекой, спальней, столовой для организации богословской школы. Прежде, до Первой мировой войны, здесь размещалась немецкая колония в Париже. Скрытое от проезжей части, выходившее во двор, полностью изолированное подворье было непривлекательно для коммерсантов, но стало, как писал позднее А.В. Карташев, "подлинным кладом для русской эмигрантской церкви" 16 . Это скромное помещение вскоре превратилось в мощный центр русской православной творческой мысли, духовной культуры и образования. Основатель института митрополит Евлогий мечтал о том времени, когда и профессора, и студенты института вернутся на Родину и обретутся в закрытой большевиками Троице-Сергиевой лавре для восстановления нарушенной революцией преемственности богословской науки и образования в стенах Академии, где еще не так давно преподавали Е.Е. Голубинский и В.О. Ключевский.

Церковь подворья была посвящена преподобному Сергию Радонежскому и расписана в древнерусском стиле и весь комплекс в связи с этим стал называться Сергиевское подворье. Имя преподобного Сергия получила и Духовная Академия, так и не вернувшаяся в свое Отечество.

В доме и учебных классах усилиями сначала митрополита Евлогия, затем появившегося здесь и возглавившего всю организацию С.Н. Булгакова (о. Сергия), А.В. Карташева и других церковных и светских эмигрантских подвижников была создана не только Академия, но и подлинный коллектив высокообразованных преподавателей, самоотверженных и упорных студентов, истинное духовное братство.

С большим воодушевлением рассказывает в своих позднейших воспоминаниях А.В. Карташев о возникновении Академии. Первоначальный скромный замысел создать пастырскую школу для всех желающих послужить делу церкви постепенно перерос в фундаментальное академическое богословское "сооружение", в строительстве которого участвовали лучшие историко-богословские и университетские силы эмигрантской России, оказавшиеся в Европе. К преподаванию в Академии позднее приобщилась и профессура, осевшая в Чехословакии и Болгарии. После 1922 г., когда советское правительство выслало за рубеж выдающихся русских ученых, инженеров, преподавателей, в Европе оказались многие видные деятели русской науки и культуры. Часть их после 1924 г. приняла участие в создании

стр. 195


--------------------------------------------------------------------------------

Свято-Сергиевской Духовной Академии. Там преподавали епископ Кассиан (Безобразов), прот. С.Н. Булгаков, архим. Киприан (Керн), прот. Г. Флоровский, прот. Н. Афанасьев, проф. Б.П. Вышеславцев, проф. В.Н. Ильин; многие другие и, конечно, А.В. Карташев. Общее направление работы было выбрано не чисто православное, а скорее экуменическое. Не случайно основатель Академии епископ Евлогий говорил о ее задачах: "Открытие Богословского Института в Париже, в центре Западноевропейской - не русской, не христианской - культуры, имело... большое значение: оно предначертало нашей высшей богословской школе экуменическую линию в постановке некоторых теоретических проблем и религиозно-практических заданий, дабы Православие не лежало больше под спудом, а постепенно делалось достоянием христианских народов" 17 .

А.В. Карташев с головой ушел в новую работу. В Академии долгие годы он вел два курса: истории церкви и Ветхого завета (с использованием еврейского языка). Его работы по обоим этим выбранным им научно-богословскому и историко-церковному направлениям стали публиковаться в органе Академии - журнале "Православная Мысль", выходить отдельными изданиями.

Все, кто знал в те дни А.В. Карташева отмечали его самопожертвенную и вдохновленную работу на новом поприще. О нем вспоминали как о "настоящем Бояне русского слова", блестящем ораторе, ярком публицисте, замечательном педагоге, "одним примечательным достоинством которого было пробуждать заложенное в учениках призвание", "направлять их по намечающемуся для них пути, снабжать их на всю жизнь духовным зарядом для следования по нему" 18 . Один из учеников отмечал его необычайную одухотворенность и чрезвычайную личную скромность 19 . Видный американский церковный историк о. Иоанн Мейендорф, автор ряда историко-церковных научных исследований, а также известной монографии "Византия и подъем России. Изучение византино-русских отношений в XIV столетия" 20 и бывший в свое время также одним из учеников А.В. Карташева в Свято-Сергиевской Духовной Академии отмечал, что Антон Владимирович создавал вокруг себя атмосферу серьезного научного поиска и "подлинной церковности". Он вспоминал сколько первозданного нового узнал от учителя, слушая его курс истории русской церкви, с каким увлечением воспринимал его историческую критику Ветхого Завета 21 .

Масштабная научно-богословская и историко-церковная работа в Академии, ставшая заметным явлением культурной жизни Европы и оказавшая влияние не только на православный мир Греции, Румынии, Югославии и других православных стран, но и на католический, весь христианский мир, постоянно испытывала всякого рода затруднения. Это был и чисто эмигрантский феномен - жизни русской диаспоры в чужой стране, частые непонимания, возникавшие между русскими эмигрантами и французскими властями, их грубое вмешательство в жизнь выходцев из России, что приводило "к деформации образа жизни и ментальности российской эмигрантской интеллигенции" 22 . Сам же А.В. Карташев говорил по этому поводу: "Вы не имеете представления

стр. 196


--------------------------------------------------------------------------------

о странной духовной подъяремности русского православного ученого и здесь, в зарубежье. Тяжелый наш путь. Говорят, "деньги не пахнут". Неправда. Они не только пахнут, в них страшный яд кроется..." 23 . Подлинное потрясение русская православная диаспора в Париже испытала в начале второй мировой войны. Академия оказалась отрезанной от внешнего православного мира, профессура в это летне- осеннее время была на отдыхе, по большей частью за границей, и не смогла вернуться из-за начавшихся военных действий. В сентябре 1939 г. в Париже были лишь А.В. Карташев и больной Булгаков. Академия стоял на пороге закрытия. А.В. Карташев был один из тех, кто возглавил ее работу в то время, не дал угаснуть здесь факелу знаний, научных и богословских поисков, кто сплачивал оставшихся преподавателей и студентов в деятельный монолитный коллектив. Академия, несмотря на огромные материальные лишения, выстояла, продолжая и в эти годы воспитывать молодых людей, которые уже после войны заняли профессорские кафедры и высокие церковные посты как в западноевропейском русском экзархате, так и в других регионах мира, где обитала православная религиозная вера и мысль.

До конца своих дней Антон Владимирович Карташев оставался русским патриотом, правдолюбцем и свободолюбцем, неукротимым врагом "подъяремности", насилия над человеческой личностью, откуда бы оно не исходило.

Незадолго до смерти он признался одному из своих учеников: "Вот только бы теперь родиться, имея тот багаж, который уносит с собой в вечность человек". Эта ненасытность к творчеству была в нем еще одной характерной чертой русского ученого и интеллигента.

* * *

Творческое наследие А.В. Карташева, значительно, разнопланово и достаточно велико. Это проблемы богословские и прежде всего историческая критика Ветхового Завета; история христианской церкви, включающая исследования деятельности Вселенских соборов; история русской православной церкви, выразившаяся в серии статей и публикации уже упомянутых двухтомных "Очерков по истории Русской Церкви".

Что касается первых двух аспектов творчества ученого, то они остаются за пределами историографического анализа как такового, поскольку являют собой совсем иную исследовательскую специфику. Все же даже в этой сугубо богословской области, по свидетельству знатоков этой сферы гуманитарных знаний, А.В. Карташев прежде всего выступал как историк, религиозный, глубоко верующий, но историк. Свою программу исследования Ветхого Завета он сформулировал в актовой речи в феврале 1944 г. "Ветхозаветная библейская критика", где призвал к изучению Ветхого Завета в его историческом контексте.

Опираясь на материалы Халкидонского Собора, определившем богочеловеческую личность Христа, А.В. Карташев защищал мысль о необходимости исследования человеческой природы библейских текстов,

стр. 197


--------------------------------------------------------------------------------

через которую можно распознать и заключающийся в тексте божественный смысл и божественное Откровение. И. Мейендорф вспоминал, что эта речь вызвала дискуссию среди богословов, некоторые расценили ее как покушение на устои религии, хотя, по мнению того же Мейендорфа, церковь, в том числе православная, всегда признавала принцип исторической критики религиозных текстов 24 . Другой его ученик А.М. Никольский вспоминал, как А.В. Карташев, освещая первые главы книги Бытия стремился убедить слушателей в том, что человек является действительно венцом творения, призванным "в творчестве хвалить и воспевать песнь своему Творцу", а в текстах Ветхого Завета старался постигнуть Божественное откровение, содержащееся в нем для всех времен и народов 25 . Так вера сочеталась в этих подходах с исследовательскими приемами, божественное сопрягалось с человеческим, и это потрясало его учеников и привлекало их души к маститому профессору.

В "Очерках по истории Русской Церкви" синтезировалось все лучшее, чем отмечено историко-церковное творчество А.В. Карташева, его человеческие идеалы, научные скрупулезность и терпимость, его врожденный исследовательский объективизм.

Он писал во введении к своему двухтомному труду: "Очерки стремятся, путем вовлечения читателя в проблематику характерных моментов и явлений в исторической жизни русской церкви, способствовать любовному пониманию ее слабостей, изнеможений, преткновений, но и ее долготерпеливого, христианизующего подвига и ее медленных, таких, смиренно-величественных святых и славных достижений" 26 .

Эта фраза удивительно точно вскрывает не только смысл, содержание, методологию этого фундаментального обобщающего труда по истории русской церкви, но и показывает нравственные критерии автора, его мировоззренческие координаты, соотносит его творчество с лучшими образцами отечественной историографии.

Для А.В. Карташева история русской церкви - это действительно "историческая жизнь" живого противоречивого общественного организма, вплетающегося в ткань исторической жизни отечества, государства, народа. Не случайно, верный стремлению к научному, объективному, критическому - там, где это требовал источник - исследованию отечественной истории вообще, истории русской церкви, в частности, он опирается на богатейший опыт своих научных предшественников, своих учителей, светских и духовных.

Поэтому совершенно естественно, что возвещая цели своего труда, автор на первый план выносит хотя и "любовное", но понимание "слабостей" русской церкви, ее "изнеможений" и "преткновений", и уж потом говорит о ее "христианском подвиге", ее "медленных", "тихих", "величественных", "святых" и "славных" достижениях. Ну, что возразишь против этого! Здесь нет безудержной апологетики, как нет, конечно, и знакомого нам по советским работам недавнего прошлого безудержного атеистического отрицания и обличения. Зато есть все, что необходимо подлинному исследователю: спокойствие, взвешенность духа, стремление понять историческое явление во всей его сложности, во всей его противоречивой эволюции. И еще одно: раскрывая смысл выполненного

стр. 198


--------------------------------------------------------------------------------

им обобщающего сочинения, А.В. Карташев обращается не к читателям, живущим на Родине, а к людям, возвращенным "старой нормальной Россией". Они, по словам автора, продолжают нести в себе "опытное ощущение ее духовных ценностей" и их предчувствие "нового возрождения и грядущего величия и государства, и церкви питается отечественной историей". Трагические, но и пророческие строки.

Можно, конечно, оспаривать политические оценки автора, его понимание русской революции как трагедии народа, трудно, видимо, согласиться и с утверждением о том, что лишь те, кто рожден "старой нормальной Россией", способен на возрождение отечественной духовности. Но вот эта апелляция к духу истории, к ее великому опыту, немеркнущим ценностям вряд ли может вызвать сомнение "здравого" ума, независимо от того, в какой России он рожден - в "старой" или "новой".

По мере своих творческих сил, эрудиции, исследовательского и культурного опыта А.В. Карташев и стремится к тому, чтобы его труд, который он весьма скромно, опять же в духе отечественной исследовательской традиции, называет "повторительным" и "обобщительным", способствовал выполнению этих больших гуманистических задач.

А как современно, вернее как вечно, вневременно звучат слова автора о том, что его возрожденное Отечество рано или поздно встанет в первые ряды строителей общечеловеческой культуры, "ибо другого, достойного первенства земному человечеству не дано". Разве не эту мысль мы выдуваем сегодня из всех политических, общественных, религиозных фанфар, разве не на эту идею осторожно, с оглядкой и опаской переориентируется наше общество, уставшее от классовых идеологических битв и от "великих побед", каждая из которых, как показал опыт истории, оказывалась победой Пирровой.

"Очерки" А.В. Карташева охватывают период с первых свидетельств появления христианства в восточно-славянских землях до конца XVIII в., когда секуляризационные процессы, коренное реформирование русской церкви, начатое еще в петровское царствование, превратили во время правления Екатерины II и Павла I церковную организацию, по существу, в разновидность государственного аппарата, против чего всю свою сознательную жизнь выступал А.В. Карташев.

В соответствии с принятой историками русской церкви XIX - начала XX в. периодизацией А.В. Карташев делит историю церкви на несколько основных периодов: 1) Киевский или домонгольский; 2) Московский до разделения митрополий западной и восточной в 1469 г.; 3) Московский до учреждения патриаршества; 4) История юго- западной церкви с 1469 г. до Брестской унии 1596 г.; 5) Патриарший период (1589- 1700 гг.); 6) Синодальный период с 1700 г. Особо выделяет А.В. Карташев и седьмой "революционный период", который, по его мнению, наложил неизгладимую печать на историю русской церкви.

Однако эта традиционная периодизация не является для автора неопровержимой догмой. Это деление, - считает А.В. Карташев, - "недостаточно глубоко и принципиально", так как история церкви в своей сути определяется не церковно- каноническими или организационными установлениями, а политической истории страны 27 .

стр. 199


--------------------------------------------------------------------------------

К этой основополагающей мысли об "исторической жизни" русской церкви автор неоднократно возвращается на страницах своего труда. Для него важно не развитие церкви и церковных организаций как таковых, а органическая связь истории церкви с историей государства, общества, народа. Исторический процесс для него един и органичен, в нем "нет перерывов и сказочных скачков", он имеет свою логику развития, а потрясения, происходящие в обществе, - это итог предшествовавших исторических дел, которые, накапливаясь и зрея, подводят общество к той или иной роковой черте 28 . Церковь, как общественный организм, занимает в этом ряду свое, положенное ей место.

Такой общеисторический подход А.В. Карташева к истории русской церкви резко отличает его труд от предшествовавших ему историко-церковных работ. В то же время в нем нет той строгой социально-экономической, классовой детерминанты, которой характеризовались и характеризуются издания по истории русской церкви, принадлежащие советской историографии. В "Очерках" А.В. Карташева большое внимание уделяется личностному, психологическому, нравственному факторам истории, которые являются для него все той же "исторической жизнью", собственно, жизнь со всей своей сложностью и многообразием привлекает его внимание.

Именно с этих общеисторических, "жизненных" позиций подходит автор к источникам своего труда, именно они определяют его историографические оценки.

Поразительно, но историк церкви написал: "Любой курс общего источниковедения есть в то же время и путеводитель к источникам русской церковной истории" 29 . А.В. Карташев строит свои "Очерки" на основании тех же источников, что и исследователи гражданской истории - это летописи, гражданские акты, записки, вся древнейшая русская письменность, памятники материальной культуры. Один период истории церкви сменяется другим, а вместе с ними меняются и источники, но этот комплексный, общеисторический подход остается неизменным, что делает труд А.В. Карташева удивительно органичным, превращает его, по существу, в один из вариантов русской истории, рассматриваемой сквозь специфическую историко-церковную призму.

Говоря об историографии вопроса, автор справедливо замечает, что XVIII в. трудами В.Н. Татищева, И.Н. Болтина, И.М. Щербатова подготовил плацдарм для изучения истории русской церкви, но лишь в XIX в. началось ее настоящее изучение, выделение в самостоятельную историческую дисциплину. Вначале это были робкие и малоквалифицированные подступы "иностранных голов" (А.Б. Селля и А.Л. Щлецера), затем первые опыты митрополита Платона, выпустившего в 1805 г. "Краткую российскую церковную историю", и Е. Болховитинова, и лишь позднее были созданы настоящие полнокровные курсы, связанные с творчеством архиепископа Филарета, митрополита Макария и Е.Е. Голубинского.

Уже характеризуя творчество митрополита Платона, А.В. Карташев положительно отметил его критический подход к оценке источников, в частности, к летописным известиям о проповеди апостола Андрея на

стр. 200


--------------------------------------------------------------------------------

Киевских горах и о крещении Руси. А.В. Карташев с большой симпатией обратил внимание на слова митрополита о том, что главное в историческом исследовании - это "истина и беспристрастность". Зато труд арх. Филарета, несмотря на его фактическую полноту, основательность, продуманную периодизацию, был оценен А.В. Карташевым весьма критически за "официозную" точку зрения на историю.

Наибольшее уважение на страницах карташевских "Очерков" заслужил замечательный историк церкви, вдумчивый исследователь и блестящий стилист Е.Е. Голубинский - автор многотомной "Истории Русской Церкви", которая именно в силу своей историчности, объективности, исследовательской честности с большим трудом продиралась в конце XIX в. через цензурные рогатки, созданные ведомством Победоносцева. Знакомясь по Карташеву с историей гонений на Е.Е. Голубинского, невольно задумываешься над тем, как мало мы знаем о нелегкой творческой жизни, мучительных исканиях, ошибках, исследовательских озарениях создателей истории церкви в дореволюционное время, как пренебрежительно легко в течение долгого времени мы отмахивались от этой весьма заметной линии в отечественной исторической науке, а если и обращались к ней, то ограничивались холодно информационными экскурсами во многом негативного характера.

А.В. Карташев ценит Е.Е. Голубинского за "выдающийся критический талант", за то, что он "оказал редкую услугу исторической истине" постановкой ряда историко-церковных вопросов, за беспристрастность и публицистичность изложения в хорошем смысле этого слова 30 .

Если добавить, что А.В. Карташев весьма отрицательно отозвался о созданной уже в советское время по "соцзаказу" "Истории Русской Церкви" Н.М. Никольского и критически оценил идеологизированную советскую историю русской церкви с ее основным и безапелляционным тезисом о церкви как исключительно реакционной общественной силе, восходящему к примитивному сознанию "воинствующих безбожников" 20-х годов, то станет понятна общая научная, культурологическая, нравственная задача, которую ставил перед собой автор.

Конечно, А.В. Карташев весьма скрупулезно описал историю развития церкви как сугубо религиозной организации. Предметом его изучения стали становление и эволюция церковного управления, возникновение епархий и епископств, различных органов епархиального управления, возникновение и эволюция церковных законов, вопроса материального содержания церкви, положение различных слоев русского церковного руководства - от приходских священников до высших церковных иерархов, религиозные и церковноорганизационные дискуссии, ереси, зарождение и развитие русского монашества, миссионерская деятельность церкви, история раскола и складывания старообрядчества. Большое внимание он уделил влиянию церкви особенно в ранние века на развитие просвещения, книжного дела, отметил миротворческую роль церкви, ее борьбу за права человеческой личности, достоинство женщин и т.д.

И все же, думаю, что главным в труде А.В. Карташева стали не эти, хотя и исключительно интересные для нас из-за нашего незнания

стр. 201


--------------------------------------------------------------------------------

вопросы, а те большие общеисторические проблемы, которые всегда были неотъемлемой, органической частью истории русской церкви. С полным основанием можно сказать, что "Очерки" А.В. Карташева - это в известной степени "светская" история церкви и по своему замыслу, и по своей методологии, и даже по своему языку.

Уже в первых словах, посвященных проникновению христианства на территорию будущей России, автор несмотря на свойственную русской дореволюционной и западной историографии "норманнскую" заданность древнерусской истории, рассматривает этот процесс как часть общемирового общественно-религиозного движения; "волна христианства" "в определенный час" достигла берегов нашего Отечества, вобрав в себя по пути самые разнообразные его потоки. Христианизация Руси, по А.В. Карташеву, - это прежде всего явление не столько религиозное, сколько политическое. Борьба вокруг проблем христианизации - это в основном внутриполитическая борьба во времена и Олега, и Игоря, и Ольги, и Святослава, и Ярополка, и Владимира. Мне кажется, что в таком обнаженном "светском" виде мировая историография к середине XX в. христианизация восточно-славянских земель еще не была сопряжена с их политическим развитием и внешнеполитическими проблемами. В связи с этим и подход автора к источникам по этой теме весьма критический.

Вслед за Е.Е. Голубинским А.В. Карташев с большим сомнением относится к апологетическим летописным сказаниям о крещении Руси, о преображении князя Владимира, к так называемым "посольствам о вере", хотя и признает их возможную историчность, к "паннонским житиям" Кирилла и Мефодия, другим древним источникам. "От дел", а не "от чудес", как писал едва ли не первый историк крещения Руси, автор XI в. Иаков Мних, шло это крещение. Этот светский пафос, доходящий от древних источников, является стержнем авторских оценок переломной на Руси эпохи.

А.В. Карташев пишет о широких реформаторских замыслах Владимира, в рамках которых укладывается и крещение, о его европейских связях, оказавших влияние в делах выбора веры.

Дальнейшее описание борьбы вокруг церковных вопросов автор рассматривает сквозь призму внутри- и внешнеполитических проблем: скажем, известный кризис в отношениях с греческой церковью в середине XI в. и настоящий антигреческий залп древнерусских письменных источников - летописей, сочинений Иллариона, Иакова Мниха - автор связывает с борьбой русских политических сил с оппозицией константинопольского патриарха канонизации первых русских святых, со стремлением Киева к независимой русской церкви в соответствии с международным уровнем и престижем древнерусского государства.

Высоко оценивая миротворческую роль церкви в период феодальных междоусобиц XII- XIII вв., ее посредническую миссию, сохранение ею едва ли не единственной "высшей нравственной силы" в стране, А.В. Карташев в то же время отмечает, что церковные иерархи порой вставали "на кривые пути политики", втягивались в ее круговорот. Борьба в лоне церкви этих постоянных начал - духовных, нравственных

стр. 202


--------------------------------------------------------------------------------

и мирских, прагматических составляет едва ли не основную и весьма положительную доминанту карташевских "Очерков".

С этих же позиций рассматривает автор и монашество: с одной стороны, подвиг отшельничества и аскезы, подлинного иночества, впоследствии старчества, бескорыстное служение высшей религиозной идее, людям, а с другой - стяжательство, ханжество, утрата нравственных ценностей и погружение в мирскую суету.

История русской церкви в период татаро-монгольского нашествия и последующего ига также написана А.В. Карташевым в далеко нетрадиционной для церковных историков манере. Перед нами выступает не бездумный апологет православия, обличающий "неверных", а внимательный и беспристрастный аналитик. Он замечает не только известные материальные и духовные потери православной церкви, но и ее большую изворотливость и приспособляемость к новым условиям существования, а также определенную веротерпимость татаромонгольских владык. Автор объясняет это не их расчетом на то, что церковь, религия (этот "опиум для народа") помогут им держать в узде завоеванные русские земли, а лояльным отношением к мировым религиям вообще, уважением к иным верованиям, что соответствовало в какой-то степени их языческим мировоззренческим основам. В связи с этим А.В. Карташев цитирует удивительные слова третьего чингисида в Сарае - хана Менгу, объясняющие религиозный "индифферентизм" монголов: "все люди обожают одного и того же Бога, и всякому свобода обожать его как угодно. Благодеяния же Божии, равно на всех изливаемые, заставляют каждого из них думать будто его вера лучше других" 31 .

История русской митрополии в XIII-XVI вв. едва ли не лучшая часть "Очерков". Здесь тесно сплетены судьбы России, Европы, Византии, здесь политические страсти, вызванные Флорентийской унией, накладываются на религиозные диспуты и осифлян нестяжателей на внутриполитические и династические интриги времен Ивана III и Василия III; публицистика князяинока Вассиана Патрикеева дополняется духовными и политическими откровениями Максима Грека, а ереси в их религиозных и чисто мирских, социальных ипостасях с XIII и по XVI в. являют собой неотъемлемую часть общеисторического фона развития русской церкви в этот период.

Параллельно А.В. Карташев раскрывает основные страницы истории русской церкви в составе Польско-Литовского государства как в XV-XVI вв., так и в позднейший уже "патриарший" период. Он рисует всю сложность положения русской церкви в формирующейся инонациональной среде, ее сотрудничество и борьбу с католицизмом и православием, развитие и, за "московским кордоном", антидогматических ересей, отстаивание русской церковью национального достоинства русских людей, их культуры. Особо автор выделяет в этом национально-культурном движении беглого русского интеллектуала XVI в., противника Ивана Грозного, князя Андрея Курбского.

Любопытно то значение, которое придает автор Флорентийской унии, расколовшей в конечном итоге русскую митрополию на две ветви - восточную во главе с московскими митрополитами и западную во

стр. 203


--------------------------------------------------------------------------------

главе с униатскими иерархами, ориентированными на Польско-Литовское государство. Эта уния, - считает А.В. Карташев, - буквально потрясла русскую церковь, содействовала взрыву национального самосознания, определила фактическую автокефалию русской церкви и ее канонический разрыв с греческим патриархатом, поддерживавшим унию. Именно с этого времени начинается по-настоящему Московский период в истории русской церкви, складывается идея Москвы - третьего Рима 32 . По существу, вся история участия русских представителей в Ферраро - Флорентийском соборе, дальнейшего церковного и политического дезавуирования выступавшего в защиту унии митрополита Исидора, его бегство в Литву носит совершенно "мирской" характер, что ставит эти страницы "Очерков" на уровень добротной общеисторической работы.

В подобном же ключе А.В. Карташев излагает и вызревание в России идеи собственного патриаршества. Ее истоки, считает автор, как раз и восходят ко времени раскола русской православной церкви на западную и восточную. "Идея патриаршества, - пишет он, - органически вырастала из всей истории русской митрополии московского периода" 33 . Учреждение патриаршества в конце XVI в. А.В. Карташев рассматривает в контексте острейшей внутриполитической борьбы в Русском государстве, где к власти шел Борис Годунов, опиравшийся на своего ставленника и союзника митрополита (будущего патриарха) Иова, а также - на фоне развития международных событий времени, в частности, состояния вселенской православной церкви.

"Мирскими" мотивами пронизана и история русской церкви в период Смуты, во времена правления патриарха Филарета, ставшего, по существу, правителем Русского государства при малолетнем первом царе из династии Романовых Михаиле Федоровиче. Полны политического и социального драматизма страницы "Очерков", раскрывающие представления о расколе как об отчаянной борьбе за власть патриарха Никона и царя Алексея Михайловича, за которыми стояли церковные и дворцовые правящие кланы.

Вообще проблема раскола в русской православной церкви - это, по мнению знатока творчества А.В. Карташева И. Мейендорфа, лучшая часть "Очерков". "Заслуга Карташева, - пишет ученый, - в том, что он дает такую историческую картину событий, которая справедливо исключает идеализацию той или другой стороны" 34 . Но, думаю, что дело даже не в этой объективности, а в том, что раскол А.В. Карташев рассматривает как органическую часть русской и светской, и духовной истории, русского менталитета. Попытку Никона поставить "священство" над "царством" он связывает с общим историческим наступлением "царства" на "священство", с этапами этого наступления в XVIXVII вв., ярким выражением чего стало Уложение 1649 г., практически поставившее церковь (за исключением патриаршей вотчины) в полное материальное и судебное (по гражданским делам) подчинение государству.

Никон, как и ряд архиереев, считает Карташев, уловили это "искажение традиционной теократии" и встали на его защиту. Победа досталась

стр. 204


--------------------------------------------------------------------------------

"царству", а отсюда уже было рукой подать до Духовного регламента Петра I, затем секуляризации церковных земель при Екатерине II, общего огосударствления и унижения церкви. Обращение Никона к церковной реформе, исправление богослужебных книг в соответствии с греческими оригиналами, приведение обрядности к каноническим древнеправославным образцам как раз и служило его сверхзадаче поставить "священство" над "царством". Церковный собор, осудив Никона и освободив "царство" от угрозы узурпации его власти честолюбивым и фанатичным патриархом, в то же время достиг компромисса между светской и духовной ветвями власти, отметил "стройность и непоколебимость" церковного учреждения, подчеркнул, что царь имеет преимущество в делах гражданских, а патриарх - церковных 35 .

Однако все реформаторские начинания Никона по очищению православия от скверны невежества и отступления от подлинных канонов православия были продолжены. Но они уже потеряли прежнее властное, даже политическое начало, какое вкладывал в эти усилия Никон. Напротив, под руководством светской власти, русского царя они приобретали важное значение в деле борьбы за духовное и религиозное наследие Византийской империи, за возвышение Москвы, России как истинных и масштабных наследников и адептов мирового православия.

Однако случилось то, что не предвидел ни Никон, ни его противники. Уже в ходе проведения церковной реформы выявилось глубокое противодействие части русского общества этим переменам. Обрядовые расхождения - вид и количество поклонов, двое- или троеперстное крестное знамение, незначительные исправления в ряде церковных книг переросли в принципиальный вопрос о соотношении традиций и новаторства, о преданности старине и покушении на эту старину, об истинном и неистинном православии, и в конечном итоге о сути веры.

Особый колорит борьбе за старую веру придало включение в нее низов общества в городе и деревне, социальный характер многих выступлений раскольников.

Эти проблемы А.В. Карташев рассматривает не только в соответствующих разделах второго тома "Очерков", но и в специальной статье "Русское христианство", опубликованной им в пору работы над "Очерками" 36 . Раскол он связывает с особенностями русского христианства, основными чертами которого он считал, как и национальными чертами русских, широту, стихийность, страстность, не сдерживаемых "достаточной волей и дисциплиной". Такой народ, подчеркивает А.В. Карташев, не мог отнестись к христианству слишком умеренно и сдержанно. "Он отнесся к христианству с горячей ревностью, сначала с насмешками и ненавистью как к некоему безумию - "юродству".., а потом с энтузиазмом самоотречения... как к радостному, аскетическому завоеванию Иерусалима небесного" 37 . Именно Русь, по наблюдениям А.В. Карташева, дала миру самые смелые аскетические подвиги, перед которыми, как героями Христовой веры, преклонялась масса людей из поколения в поколение. Сюда же он относит и монашеский постриг перед смертью многих русских благочестивых людей, и саму суть русского монашества, которое в своих идеальных образцах - печерские подвижники, герои

стр. 205


--------------------------------------------------------------------------------

северных, заволжских монастырей, пустынь, скитов - выступало как аскеза в форме отречения от мира. Славянина, - писал А.В. Карташев, - задела за живое в христианстве "мука"; страдающий Христос "предстал русскому сердцу как Первый Мученик" 38 . В этой же связи он рассматривает и странничество, хождения. Притом странничество охватывало в основном не элитные слои русского общества и даже не духовенство, а простонародье. Подчеркнул он и общность христианской эсхатологии русской души. Пришествие Антихриста, конец Света, Страшный суд вошли вместе с христианством в плоть и кровь русского человека.

Эти черты русского христианства наложились, по мысли автора, на художественную русскую натуру. Русский человек и в христианской религии остался художником, эстетом. Икона, обряд, молитва, богослужебная книга стала для него теми видимыми образами религии, которая потрясала его душу и в которые он вложил всю мощь своей художественной души. Поэтому, когда Никон и Алексей Михайлович обратились к своей церковной реформе, они покусились практически на святая святых русского чувствования христианства - на культовое благочестие. "Во всей истории христианства, - отмечает А.В. Карташев, - никогда и нигде не наблюдалось подобного явления раскола из-за обрядов" 39 . Причем он подчеркивает, что этот факт не свидетельство низшей, языческой формы христианства, а "несравнимая, математически несоизмеримая форма переживания христианского откровения, особый мистицизм, который не знают другие народы" 40 . Это откровение выражается не только в учении Христа, но и в "обоженных объектах", которые потрясают русского человека так, как, возможно, ни один другой народ. "Русскому благочестию присуще особо острое ощущение Бога в материи" 41 . Поэтому всякое покушение на эту материю русским верующим человеком воспринималось как великое святотатство, как грех, а люди, воплощавшие это покушение в своей деятельности воспринимались как "сосуды дьявола", слуги "антихриста". В этом и состоит, по мысли А.В. Карташева, корень раскола и последующего старообрядчества. Отсюда неистовство Аввакума, бесконечные "гари", самосожжения сторонников старой веры, раскол всего общества. Тяжело переживал русский человек покушение на те святыни, в которые он уже уверовал. Можно, конечно, уловить определенную идеализацию духовного облика русского человека, но ведь автор говорит не о всем народе, а о его благочестивой части, о тех, кто верил глубоко и истово и кто высшим смыслом этой веры делал все же не Голгофу, не мучение, а преображение через мученичество. Заключая этот пассаж о понимании А.В. Карташевым старообрядчества, можно закончить словами автора: "Не Голгофе, а Воскресению Христа придает восточная и русская душа, в частности, решающее значение" 42 .

Возможно, подобный подход к объяснению причин русского раскола и не бесспорен, но он существует, он предложен А.В. Карташевым и, думается, дает историкам неплохую перспективу в понимании не только раскола ХVII в., но и последующих неистовых разломов русского общества в истории страны.

стр. 206


--------------------------------------------------------------------------------

Истоки церковной реформы Петра I, круто изменившей судьбы русской церкви, А.В. Карташев относит к тому времени, когда потрясенный мальчик, будущий император столкнулся, как и за стопятьдесят лет до него Иван Грозный, со звериной злобой дворцового окружения в борьбе за власть, с жестокими сценами стрелецкого бунта 1682 г., закончившегося убийствами на его глазах боярина А.С. Матвеева, родного дяди Нарышкина. Старая церковь, патриарх, поддержавшие враждебную Петру "старину", стрелецкую диктатуру, стали навеки лютыми врагами Петра I.

Упразднение патриаршества, образование Синода, активизация секуляризационных процессов - вся "революционная" церковная реформа Петра I стоит, по мнению А.В. Карташева, в одном ряду с такими "бесспорно переломными событиями русской истории, как крещение Руси святым Владимиром, как татарское завоевание" 43 . Отсюда берет начало императорский, синодальный период в истории русской церкви - "западнический, секулярный, антитеократический, дух деспотического преобладания государства над церковью" 44 .

Верный своей "светской", общеисторической трактовке ключевых поворотов в истории русской церкви, А.В. Карташев и этот поворот связывает не с религиозными мотивами его участников, его сторон, а с этапами государственной истории страны, с "синтезом плодов и методов европейской культуры, с потребностями русской жизни, но неизменяемой глубиной русской ментальности" 45 . Смысл синодального периода истории русской церкви автор видит в отрыве "от обветшалых форм средневековой теократии", в восхождении русской церкви "на значительно большую высоту по всем сторонам ее жизни", когда истинное просвещение, более совершенное понимание христианства начинают пронизывать церковную жизнь.

Привыкшие к традиционным трактовкам русской церкви (ХVIII - начала ХХ в., как к деградирующей и загнивающей организации, мы с удивлением воспринимаем эти странные для нас пассажи А.В. Карташева, но поразмыслив, не можем не воспринять с пониманием глубокую мысль автора о том, что просветительскобогословский подъем сил русской церкви, который, действительно, наблюдался в это время наряду с разложением части духовенства, вырождением монастырской жизни, развитием мистицизма и мракобесия, появлением на общественном небосклоне таких зловещих фигур, как архимандрит Фотий (начало ХIХ в.) или архиепископ Антоний Храповицкий (начало ХХ в.), может вполне быть соотнесен с глубинными процессами в самой церковной среде, с общим культурным подъемом в стране.

Поразителен этот авторский гимн русской культуре ХIХ в., которая, по его мнению, оказала неизгладимое влияние на всю историю страны: "Разве это не парадокс, что в эпоху последнего гнета крепостного права и самого черствого полицейского самодержавия императора Николая I мы вошли в наш золотой век русской литературы, ставшей и мировой литературой в лице Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Гоголя, Тургенева, Достоевского, Л. Толстого и еще многих других неугасающих светил? Как это понять: вопреки режиму или

стр. 207


--------------------------------------------------------------------------------

благодаря ему? От изобилия и благополучия, или от скудости и страдания? Одно только бесспорно, что банальная диалектика, ставящая все материальные и духовные блага в прямую пропорциональную связь с эволюцией политических режимов, не годится для объяснения данного парадокса. В страданиях и лишениях совершался рост России. Для Премудрого это не парадокс: "Его же любит Господь наказует, биет же всякого сына, его же приемлет" (Притч. 3, 12). Его причина (база) - глубже вторичных условий политических режимов. Это база биологическая, способность роста даже вопреки неблагоприятным экономическим и политическим условиям. Как ни дефективен по-своему весь послепетровский имперский период, он есть, очевидно, наиболее ценный, самый блестящий и славный период России. Мы знаем его недостатки. Он был бы еще лучше, еще ослепительнее, если бы их не было. Но ведь это отвлеченное, бесплодное суждение. А реальный, фактический, положительный, прогрессивный результат пережитого периода налицо. Никакая лгущая классовая историография не в силах затемнить слияния этой бьющей в глаза правды - всевосходящей линии биологической эволюции единого организма России по ее государственной и церковной стороне" 46 .

И пусть здесь не все для нас бесспорно, пусть странна в ХХ в. концепция "биологической эволюции единого организма России", свойственная старым историкам второй половины ХIХ в., но нельзя не принять с благодарностью этот свободный полет авторской мысли, которая помогает нам выйти из наших прежних плоскостных, метафизических рассуждений об истории страны, истории культуры и истории церкви этого времени и взглянуть на них под более сложным и противоречивым ракурсом.

На протяжении всего двухтомника автор ни минуты не дает нам усомниться в том, что человеческая личность, человеческая душа такой же равноправный участник и строитель исторического процесса, сколь и политические расчеты и, добавим мы, социально-экономические факторы, которые А.В. Карташев оставляет в тени, считая, видимо, что советская историография в этом смысле внесла свой, хотя и односторонний, но неоспоримый вклад.

Так при всей политической подоплеке крещения, как ее видит А.В. Карташев, он вполне допускает влияние на Владимира одной из его жен - христианки, бывшей греческой монахини и пишет, что его "душа искала света и мира". Что ж, мы над этим никогда не задумывались, полагая, что подобные фразы - это лишь дань церковным стереотипам, отражение житийных панегириков. Между тем к моменту крещения Владимир прошел через море крови, клятвопреступлений, прелюбодеяний, преступил через убийство старшего брата и трудно думать, что человеческая душа, как бы ни была она испорчена и опустошена властью, не способна к раскаянию, к поиску ответа на вопрос о смысле бытия, к поискам "самореабилитации". Такой исход вообще свойственен человеческой природе; большинство людей в разном возрасте, при разных обстоятельствах, в разной степени, но приходят к нему и, думается, что в случае с обращением Владимира мы не вправе списывать

стр. 208


--------------------------------------------------------------------------------

с исторических счетов эти личные мотивы его крещения, тем более, что уже и в истории с крещением княгини Ольги мы явственно видим тот же поиск душевного равновесия, который позднее помогает ей, судя по летописи, спокойно встретить смерть.

Каждый из московских митрополитов, а позднее и патриархов под пером А.В. Карташева имеет не только свою особую историческую судьбу, но и отмечен яркими личностными чертами, помогающими нам понять и изломы их исторического пути, их порой бурной и чисто церковной, и политической деятельности.

Изворотливый политик и любитель строительства храмов митрополит Феогност; неукротимый, склонный к авантюризму, ярый сторонник Флорентийской унии, едва ли не первый крупный политический эмигрант митрополит Исидор; эстет, прекрасный оратор и даже певец митрополит Михаил (Митяй); тайный сторонник еретиков- жидовствующих митрополит Зосима; необыкновенный книгочей и любомудр, человек исключительных духовных нравственных качеств митрополит Макарий, венчавший на царство молодого Ивана Грозного; мягкий, добрый и милосердный в делах личных, но твердый в делах политических, в отстаивании интересов своего любимца Бориса Годунова митрополит, затем патриарх Иов; могучий духом, патриотически настроенный, убежденный противник польских интервентов и их московских пособников патриарх Гермоген; фактический глава государства, честолюбивый, властный патриарх Филарет, чья судьба - от пострига и темницы до высот церковной и государственной власти при сынецаре Михаиле была так изменчива; наконец, - поистине шекспировская фигура патриарха Никона, человека с умом и страстями, которые выводили его за пределы переживаемой эпохи.

Блестящие очерки об этих и других столпах русской церкви являются своеобразным личностно-историческим стержнем, помогающим нам понять и ход исторического процесса, и людей, его воплощающих.

К этому следует добавить и интересные характеристики религиозных взглядов и церковной политики Ивана Грозного и Лжедмитрия I, Бориса Годунова и царя Алексея Михайловича, Петра I и Екатерины II, Петра III и Павла I. Так, о Петре I А.В. Карташев пишет, что "трезвый позитивный ум... не доводил его до мертвого деизма", в то же время всю жизнь, по мнению автора, Петр I "хранил в своем сердце образ живого библейского бога". Петр имел сугубо утилитарный взгляд на роль религии в государстве, но это не исключало его глубокого и живого ее понимания; "кто не верует в Бога, - говорил он, - тот либо сумасшедший, или с природы безумный". О Екатерине II и ее церковной политике А.В. Карташев говорит весьма образно: "осторожно скрываясь, Екатерина приближалась к реформе секуляризации".

Рассказывая об истории церкви и пропуская ее через всю русскую историю, автор, конечно, не может обойти и острые социальные потрясения на Руси, участницей которых была церковь. Мы видим здесь и "большевизм" Болотникова, и движение Разина, и народно-монастырское восстание Соловецкого монастыря, и Пугачевщину, в которой духовенство порой стояло на разных сторонах борьбы.

стр. 209


--------------------------------------------------------------------------------

А.В. Карташев, являясь по своей сути глубоким исследователем, с удовольствием касается многих спорных, до сих пор дискуссионных сторон истории русской церкви. Так, он дает свою версию появления митрополии на Руси, пытается ответить на вопрос, кто же был первым русским митрополитом.

В течение десятилетий, когда научный мир, весь мир любителей русской истории и русской словесности с благодарностью прикасался к исторически взвешенным, интеллектуально насыщенным, беллетристически ярким страницам карташевских "Очерков", мы были искусственно оторваны и от этой книги, и от других интересных трудов этого автора. И отрадно, что нынешнее поколение, пусть и с запозданием, но восполняет эти утраты прошлого...

Мы вынесли в название статьи слова из стихира Великого Вторника "Се тебе талант Владыка вверяет, душа моя, страхом приими дар". Эти слова особенно любил А.В. Карташев, завещавший пропеть их вместе с другими песнопениями во время своего отпевания. Он сознавал свою даровитость, считал ее Божьим даром и строго судил и этот свой дар, и его творческую реализацию. Это было главным в его жизни как христианина, религиозного деятеля, историка.

1 Веритинов Н. Человек великого разума (памяти учителя) // "Возрождение". "La Penaisance". Литературно-политические тетради. Париж. 1960. Окт. Тетрадь сто шестая. С. 112.

2 См., например: Мейендорф Иоанн. А.В. Карташев - общественный деятель и церковный историк // Вопросы истории. 1994. N 1. С. 169-173.

3 Зеньковский В. Автобиография Антона Владимировича Карташева (1875- 1960) // Вестник студенческого христианского движения. Париж; Нью-Йорк. 1960. N 58- 59. III-IV.

4 См., например: Краткий историко-критический очерк систематической обработки русской церковной истории // Христианское чтение. 1903. Июньиюль; Был ли апостол Андрей на Руси? // Там же. 1907. Июль; Христианство на Руси в период догосударственный // Там же. 1908. Май. В дальнейшем эти первые подходы к историко-церковной проблематике, обогащенные новым исследовательским опытом и освоением историографического наследия, послужили основой первых разделов будущих "Очерков по истории русской церкви".

5 Цит. по: Мейендорф И. Указ. соч. С. 170.

6 Веритинов Н. Указ. соч. С. 110.

7 Карташев А. Временное правительство и русская церковь // Современные записки. Париж. 1933. Кн. II. С. 375.

8 Там же. С. 369.

9 Там же. С. 370.

10 Там же.

11 Там же. С. 385-386.

12 Там же. С. 387.

13 Там же. С. 388.

14 Милюков П.Н. Эмиграция на перепутье. Париж. 1926. С. 67-70.

15 Карташев А. Непримиримость // Возрождение. 1949, N 6. С. 14.

16 Карташев А. Лев Платонович Карсавин // Вестник студенческого христианского движения. Париж-Нью-Йорк, 1960. N 58-59. III-IV. С. 76.

17 Цит. по: Российская эмиграция: вчера, сегодня, завтра. Круглый стол: Выступление В.Ф. Федорова. Русское православие в эмиграции // Кентавр. 1994, N 5. С. 45.

18 Князев Алексей. Памяти А.В. Карташева // Вестник студенческого христианского движения. С. 68, 70.

19 Веритинов Н. Указ. соч. С. 107, 112.

стр. 210


--------------------------------------------------------------------------------

20 См.: Meyendorf John. Byzantium and the Rise of Russia. A Study of Bizantino - Russian relations in the fourteenth century. L.; N. Y.; New- Rochell; Melbourrn; Sydney. 1981.

21 Мейендорф И. Указ. соч. С. 169, 172.

22 Российская эмиграция... С. 39.

23 Зноско-Боровский М. В защиту правды. Нью-Йорк. 1983. С. 97.

24 Мейендорф И. Указ. соч. С. 171. Этот курс А.В. Карташева позднее был издан в Париже отдельной книгой (Ветхозаветная библейская критика. Париж, 1947).

25 Никольский А.М. Памяти учителя // Вестник студенческого христианского движения. С. 63, 67.

26 Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви (далее: Очерки...). Париж. 1959. Т. I. С. 9.

27 Там же. С. 139.

28 Карташев А.В. Очерки... Париж. 1959. Т. II. С. 311.

29 Карташев А.В. Очерки... Т. I. С. 10.

30 Там же. С. 31.

31 Там же. С. 279.

32 Там же. С. 139-140.

33 Там же. Т. II. С. 111.

34 Мейендорф И. Указ. соч. С. 172.

35 Карташев А.В. Очерки... Т. II. С. 212-218.

36 Карташев А. Русское христианство // Путь. Париж. 1936. N 51. Майоктябрь. С. 19-31.

37 Там же. С. 20.

38 Там же. С. 21.

39 Там же. С. 25.

40 Там же. С. 26.

41 Там же. С. 27.

42 Там же. С. 30.

43 Карташев А.В. Очерки... Т. II. С. 311.

44 Там же. С. 311-312.

45 Там же. С. 312.

46 Там же. С. 316-317.

стр. 211

Новые статьи на library.by:
ИСТОРИЯ РОССИИ:
Комментируем публикацию: "СЕ ТЕБЕ ТАЛАНТ ВЛАДЫКА ВВЕРЯЕТ" (АНТОН ВЛАДИМИРОВИЧ КАРТАШЕВ)

© А. Н. Сахаров () Источник: Журнал "История и историки", 2001, №1

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ИСТОРИЯ РОССИИ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.