ПРУССИЯ И РУСЬ: СРЕДНЕВЕКОВЫЙ МИФ И НОВЕЙШАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ

Имя страны Пруссия давно оторвалось от имени истребленного в Средние века балтского народа пруссов: об этом свидетельствуют термины "прусак" и "пруссачество", сохраняющие в русской традиции старое пейоративное отношение к "немцам". Работы В. Н. Топорова по воссозданию балтского прусского языка и культуры можно считать уникальным опытом по восстановлению исторической справедливости в отношении исчезнувшего народа (см. [1]).

В Средние века земля Пруссии оказалась в сфере интересов становящегося Польского (затем и Литовского) государства, что приводило к многочисленным конфликтам; вместе с тем стремление определить место пруссов в картине мира заставляло средневековых книжников обратиться к архетипическому античному периоду римских завоеваний, приписав начало государственных традиций в Прибалтике эпохе галльских войн Цезаря. Польские средневековые хронисты, а за ними и Петр из Дусбурга, немецкий автор "Хроники земли Прусской" (глава 7 - см. недавнее издание: [2]), писали о войнах, которые вел Цезарь с поляками (лехитами) и пруссами, о конфликте пруссов с некими шведами (под которыми современные историки, напрямую воспринимающие данные средневековой книжности, готовы видеть народ готов, в первые века н.э. проходивший на юг через бассейн Вислы) и т.д. вплоть до начала исторической войны с крестоносцами.

Эти историографические схемы были подхвачены русской средневековой историографией XVI в. не только в отношении к "эпическому" прошлому -римской и готской эпохам. В официозном средневековом "Сказании о князьях владимирских" (начало XVI в.) Рюрик, варяжский основатель русской династии правителей, сохранявшей власть до конца XVI столетия, объявлялся потомком Августа через Пруса, помещался в Пруссию, оттуда его призывает в Новгород легендарный Гостомысл (см. издание текстов: [3; 4]).

Предполагают (ср. [5; 6. С. 58 и сл.]), что возведение варяжских князей к "немцам" и Прусу относится к краткому времени сближения Московской Руси с Орденом при Василии III (договор 1517 г. с "прусским магистром" - ср. [7.

---

Петрухин Владимир Яковлевич - д-р ист. наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.

Каменецкая Елена Викторовна - канд. ист. наук, зав. кафедрой Института гуманитарного образования.

---

С. 25]). А. Л. Гольдберг [5. С. 208] заметил, что предметом переговоров было возвращение магистру городов, которые отошли Ягеллонам по Торуньскому миру 1466 г.: то были "Гданеск, Торунь, Марборок, Хвойница". В "Сказании о князьях владимирских" Август наделяет своего сродника Пруса городами на Висле: "Марборок, и Турн (Торунь), и Хвоини (Хвойница), и пресловы Гданеск, и ины многи грады по реку, впадшую в море" [4. С. 282].

Позднесредневековые основания подобных конструкций, равно как и "Сказания о князьях владимирских" с возведением Рюрика к Прусу и т.п., были продемонстрированы уже историками XVIII в., начиная с В. Н. Татищева, показавшего, что "в старых крониках сего, чтоб род Рюриков от прусов и от цесарей римских пошел, нет" и предположившего заимствование легенды из литовской традиции [8. С. 291]; еще Герберштейн относил эти конструкции к "бахвальству" русских властей. Тем парадоксальнее выглядит попытка современных историографов - эпигонов любителя русской истории С. А. Гедеонова, представить вслед за ним эту конструкцию в инвертированном виде: якобы варяжская легенда начальной летописи восходит к прусской легенде, а не наоборот (см. вводную статью В. В. Фомина к переизданию [9. С. 27]) - лишь бы варягов можно было объявить балтийскими славянами. Дело доходит до прямых мистификаций. Так, Ипатьевской летописи приписывается фраза, повествующая о неких сербских князьях "съ кашуб, от помория Варязскаго, от Стараго града за Кгданьском" [9. С. 142]. Ничего подобного в Ипатьевской летописи нет, да и упоминание побережья Варяжского моря не дает никаких оснований считать лужицких сербов или кашубов варягами. Реально археологические следы поморских славян в северо-западных регионах Руси появляются не ранее X века.

Показательно, что историческая роль Пруссии в начальной истории Руси вновь актуализируется в середине XVIII в., когда снова конфликтной оказывается ситуация вокруг восточнопрусских земель. Тогда М. В. Ломоносов [10. С. 57 и сл.] обращается к прусскому происхождению начальной Руси, предлагая старую кабинетную этимологию - связь названия Пруссия ("Поруссия") с Русью, а пруссов с руссами или россами (хотя нигде в древних источниках нет такой формы имени русь).

Интересно, что в публикации Ф. Д. Гуревич 1960 г. материалов археологических работ в Калининградской области в 1949 - 1951 гг., т.е. вскоре после присоединения этой территории к Советскому Союзу, отмечается взаимовлияние балтекого и славянского этносов, но никаких тенденциозных выводов не делается, при том что идеологизация характерна именно для советского времени [11. С. 407 и сл.]. Наконец, дискуссия вновь оживляется после распада СССР. Прусское происхождение Рюрика и славянское происхождение руси призвано дать окончательный ответ на вопрос о том, "кто был первым в Прибалтике" (по формулировке А. Г. Кузьмина) во все времена. А. Н. Сахаров реконструировал и маршрут Рюрика из Пруссии в Новгород через Латвию. Сторонники исконных славянских древностей в Пруссии попытались использовать и археологический материал, заявляя о преобладании славянской керамики в раннесредневековой Пруссии (на конференции, посвященной происхождению Рюрика в Калининграде, сентябрь 2002) .

Появление в печати рецидивов официозного антинорманизма XVIII-XIX вв. вызывало недоумение научной общественности: см. [12].

---

Действительно, появление гончарного круга в прибалтийском регионе, сопровождающееся проникновением керамики славянских типов в Восточную и Северную Прибалтику, а также северо-западные регионы Руси отмечали многие исследователи (в том числе Ф. Д. Гуревич, Г. П. Смирнова, В. М. Горюнова, В. И. Кулаков, Д. Селлинг). Этот процесс связан с развитием городских центров, возросшей потребностью в продукции гончаров. На большинстве таких памятников зафиксировано присутствие скандинавов (см. [13; 14; 15]), о чем свидетельствуют археологические материалы. Территория Пруссии в этом отношении не являются исключением.

Работы по керамике калининградского археолога А. Л. Ефремова [16], не вполне корректно "заимствовавшего" часть материала из неопубликованных отчетов Е. В. Каменецкой, автора разведочных раскопок Выборгского городища, не отличаются категорическими выводами. Он предполагает, что круговая керамика появилась в X в., распространилась в XI и, возможно, что в заимствовании гончарного круга какую-то роль сыграла колония (торговая фактория) викингов в районе нынешнего Зеленоградска (ср. [17. С. 57 - 58]).

В связи с этой проблематикой, перспективным представляется дальнейшее исследование Выборгского городища, так как формы керамики, найденной в его культурном слое, имеют аналоги среди славянской посуды X в., как в центральной Польше, так и на ее балтийском побережье. В Пруссии нет преемственности лепной и круговой керамики, традиции явно привнесенные. Городище находится в бассейне реки Преголи, впадающей в Балтийское море. Примерно в 5 км от него к западу протекает река Дейма, соединяющая Преголю с морем, а к востоку - река Лава, впадающая в Преголю с юга. Городище расположено на мысу, образованном оврагами и ручьями. Основные исследованные скандинавские комплексы в Калининградской области известны на побережье Балтики, т.е. к востоку от Выборгского. Как представляется, в материальной культуре обитателей городища сильнее проявились связи с центральной Польшей.

Можно отметить определенную близость керамики Выборгского городища и Гнёздова, крупнейшего памятника эпохи становления Древнерусского государства в Верхнем Поднепровье. Есть аналогии и среди немногочисленных находок обоих комплексов (обломки костяного одностороннего гребня, определенные типы бус). В Гнёздове также найдена славянская керамика, аналогичная керамике центральной Польши, Белоруссии, Моравии, и только во второй половине X в. появляются немногочисленные обломки сосудов, преобладающих у славян южного побережья Балтийского моря. То есть керамика славянских типов появляется в районах активности скандинавов, но каждый регион имеет собственную специфику.

В. М. Горюнова, исследовавшая огромный комплекс керамики северо-западных регионов Руси, пришла к выводу, что западнославянские формы керамики в северных русских городах свидетельствуют о вовлечении их в общую сферу влияния западнославянского гончарного производства на весь балтийский регион, включая Скандинавию. Причем, по мнению этого автора, "ранне-гончарная посуда является весьма информативным материалом в плане не столько этнических, сколько социально-экономических связей..." [18. С. 121]. Польские исследователи в статье, посвященной "прусской" и "славянской" керамике раннесредневековой Галиндии, пишут о культурной унификации в

---

Балтийском регионе в эпоху викингов и вторичности этнической атрибуции керамики по отношению к экономическим факторам [19. S. 178].

Следует отметить, что в современной археологической литературе существует тенденция наделять особой значимостью связи Приднепровья, особенно Среднего, и Пруссии [20]. Постулируется и наличие Неманского пути, связующего Пруссию и Приднепровье. Заметим, что категории находок, которые призваны продемонстрировать наличие специфических связей, отнюдь не специфичны для упомянутых регионов. Скандинавские вещи, известные в комплексах Пруссии и Среднего Поднепровья, встречаются широко в пределах Европейского континента, повсюду, где были активны выходцы из Скандинавии: так, наконечники ножен с бородатой личиной в скандинавском плетеном орнаменте (В. И. Кулаков почему-то считает маску изображением бога Одина) распространены вплоть до Балкан (где побывали воины русского князя Святослава [21. С. 12 - 13]). Разбираемый Кулаковым комплекс из дружинного центра в Щестовице у Чернигова имеет не меньше аналогий в Гнёздове и шведской Бирке, чем в приводимом им инвентаре прусского могильника Кауп (ср. [22. Р. 40 ff.]). Зато Гнёздово и Шестовица, пожалуй, единственные из этого круга памятников имеют аналогичную керамику так называемого средне-днепровского типа. Не менее широко были распространены в Северной и Восточной Европе предметы снаряжения коня и всадника, имеющие степное, часто без специальных оснований именуемое "венгерским", происхождение (на это обстоятельство обращал внимание еще Т. Арне в начале XX в. [23]). Существуют единичные археологические свидетельства связи Пруссии с Русью в IX-XI вв., равно как и упоминания некоего Воиста, посла Воико в договоре Игоря с греками 944 г. Даже если считать его как и следующего в списке посла Явтяга (Ятвяга?), представлявшего интересы скандинава Гунара [24. С. 23], балтами, это не дает оснований предполагать передвижение целых прусских дружин в Приднепровье или на Прусскую улицу в Новгороде (ср. [25]). Тем более недопустимо увязывать эти гипотетические дружины с позднейшими генеалогиями живших на новгородском урочище "прусских бояр" (и прочих боярских родов, выехавших, согласно генеалогическим легендам, "от немец" в княжение Александра Невского - ср. [26. С. 297 и сл.]).

Что касается "Неманского пути", то суммарное картографирование "импортов", предпринятое В. А. Булкиным и В. Н. Зоценко [27], не дает четкого представления о его функционировании, тем более о том, что этот путь являлся "более древним", чем путь из варяг в греки: существенно, что на "Неманском пути" не обнаружено византийских монет (см. [28]), равно как и ранних кладов дирхемов [29]). 11 кладов известны на западной окраине Пруссии [30. С. 119]. Но восточная монета, очевидно, поступала туда через Скандинавию (ср. [31; 32. Р. 232; 33]). Нет византийских монет и на территории соседней Литвы, находки же дирхемов (ок. 300: см. [34]) немногочисленны в сравнении с соседними регионами: этот балтекий ареал - земли литовцев и пруссов - выглядит изолированным от трансконтинентальных путей IX-X вв. Естественно, Пруссия эпохи раннего Средневековья была включена в систему международных трансбалтийских связей: уже данные "Орозия короля Альфреда" свидетельствуют о формировании в IX в. пути, проходящего через главные порты Балтики: Хедебю - Рюген - Волин - Трусо - Вискаутен в Финский залив (с выходом в Ладогу и Новгород: ср. [35. С. 13 - 15; 36. S. 118 ff.]). Иной была ситуация на континенте: Неман стал границей между славянскими и литовскими

---

племенами, причем она сохранялась в течение нескольких столетий; естественные связи с Приднепровьем сохраняли русские города Понеманья [11. С. 144; 37]. Представление о "янтарном" пути, якобы связующем Пруссию и Среднее Поднепровье [30. С. 119], не учитывает того обстоятельства, что на Средний Днепр мог поступать янтарь из месторождений у поселка Клесово (Ровенская область, Украина). Проводившиеся исследования показывают, что клесовский янтарь мало отличается от балтийского сунцинита. Этот янтарь использовался как в древности, так и в XX веке [38. С. 75].

Ставшие общим местом историографические конструкции, постулирующие особое значение связей Руси и Пруссии, иногда порождают вторичные гипотезы - как чисто эпигонские, основанные на средневековых "народных" этимологиях, вроде сближения варягов с балтийско-славянскими ваграми [39. С. 422 и сл.], так и модифицированные, восходящие к гипотезе о датском (фрисландском) происхождении Рюрика и т.п. [40] .

Между тем прусские древности и прусский язык действительно представляют особый интерес в связи с проблемой роли скандинавов в Восточной Европе [11]. Значительный пласт скандинавских древностей известен из материалов раскопок в Пруссии (ср. [42; 43; 44; 13; 30]), что и естественно: побережье всей Прибалтики было колонизовано на протяжении эпохи викингов и предшествующей вендельской эпохи (см. [15; 45]). Это не могло не отразиться на лексике прусского языка. О. Н. Трубачев [46] предполагал даже германское происхождение самого имени Пруссия (ср. [47. С. 262 - 263]); позднее он указывал (вслед за В. Н. Топоровым) фракийские параллели этому имени [48. С. 23]. Одно из замечательных заимствований относится к обозначению высшего слоя прусского общества - витинги, которое отражает скандинавское название участников морского похода - викинг, как и древнее славянское *vitedzь, др.-рус. витязь, "герой", "дружинник" [49. Т. 1. С. 322 - 323; (см. также литературу о происхождении термина витинг [30. С. 155]). Очевидно, что заимствование распространилось в Польше и на Руси при посредстве балтийских славян, имевших дело с викингами (о взаимодействии скандинавской и славянской традиций на Балтике по данным археологии см. [45]), но термин "витязь" не стал распространенным обозначением дружинника на Руси. Таковыми стали термины русь, русин: "вся русь" легенды о призвании варяжских князей, равно как и "вся русь", что была под рукой Олега согласно договору с греками 911 г. - обозначение дружины.

В космографическом введении к Начальной летописи - Повести временных лет - изначальная русь помещается среди варягов на берегу Варяжского (Балтийского) моря: в Восточной Европе она появилась после призвания варяжских князей с их дружиной - всей русью. "В Афетове же части седять русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь, мордъва" - далее следует перечень "пермских" народов, и список продолжается с возвратом к прибалтийским племенам - "ямь, угра, Литва, зимегола, корсь, летьгола, любь. Ляхове же и

См. об анахронизме современных романтических гипотез, усматривающих в курганах Старой Ладоги некрополь дружины Рерика Фрисландского и т.п. [41. С. 64 - 65]. По сути "филологические" гипотезы о славянском происхождении варягов и т.п. восходят к средневековым методам этимологизирования: соотнесению, как правило, не связанных друг с другом слов: варяги/вагры, Русь/Пруссия, и также на случайных созвучиях и совпадениях имен, как это случилось с Рюриком новгородским и Рериком Фрисландским, Гостомыслом поздней новгородской легенды и латинских свидетельств о балтийских славянах и т.п.

---

пруси, чюдь приседять к морю Варяжьскому" [24. С. 8]. Русь и пруссы не случайно оказывается рядом с чудью: в широком смысле так назывались в древнерусской традиции все неславянские - "чужие" народы севера Восточной Европы, в узком - прибалтийско-финские племена Эстонии.

В сочинении, далеком от традиции русского летописания, содержится текст, напоминающий летописный рассказ о руси и ее соседях, "приседящих" к морю Варяжскому. Испанский еврей, писавший по-арабски, Ибрагим Ибн Йакуб посетил германские земли, Прагу и Мекленбург в 60-е годы X в. Он собрал известия о народах Европы, в том числе о крупнейшей из известных ему славянских (сакалиба) стран - стране Мешко, то есть Польше, которой правил Мешко I (ум. 992). "И граничат с Мешкой на востоке рус, и на севере брус... Жилища брус у окружающего моря. Они имеют особый язык... И производят на них набеги рус на кораблях с запада" [50. С. 146]. Таким образом, народ русь, известный испанским авторам со времен набега норманнов на Севилью в 844 г., обитает одновременно к востоку от Польши и к западу от пруссов (с позиций "западного" - испанского наблюдателя): двойная локализация руси здесь сходна с летописной традицией. Летопись размещает начальную Русь одновременно "за морем" (с позиций "восточного" наблюдателя) и рядом с чудью и другими народами севера Восточной Европы (ср. [51]).

Почему термин викинг, распространенный на побережье Балтики, остался маргинальным в Восточной Европе? Очевидно, дело в способе передвижения дружин: в Восточную Европу скандинавы не могли ходить "в викинг" на морских кораблях, они должны были передвигаться по рекам на гребных судах, ходить "в русь", гребной поход (по скандинавской терминологии, см. [52. С. 27]). Недаром вещий Олег и в походе на Царьград взял откуп "на ключ" - уключину.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Топоров В. Н. Прусский язык. М., 1975 - 1990. Т. 5 (A-L).

2. Петр из Дюсбурга. Хроника земли Прусской / Издание подготовила В. И. Матузова. М., 1997.

3. Дмитриева Р. П. Сказание о князьях Владимирских. М.; Л., 1955.

4. Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 2000. Т. 9.

5. Гольдберг А. Л. К истории рассказа о потомках Августа // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. XXX.

6. Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич А. Л. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М., 1982.

7. Полное собрание русских летописей. М., 2000. Т. XIII. Никоновская летопись.

8. Татищев В. Н. История Российская. М., 1995. Ч. 1.

9. Гедеонов С. А. Варяги и Русь. 2-е издание комментированное. М., 2004.

10. Ломоносов Михаил. Записки о русской истории. М., 2003.

11. Гуревич Ф. Д. Из истории юго-восточной Прибалтики в I тысячелетии н.э. (По материалам Калининградской области) // Древности северо-западных областей РСФСР в первом тысячелетии н. э. Материалы и исследования по археологии СССР. М.; Л., 1960. N 76.

12. Котляр Н. Ф. В тоске по утраченному времени: рецензия на Сборник Русского исторического общества "Антинорманизм" // Средневековая Русь. М., 2007

13. Contacts across the Baltic Sea / Hardh В., Wyszomirska-Werbart B. (eds.). Lund, 1992. N 7.

14. Jansson I. Dress Pins of East Baltic Type Made on Gotland // Archaeolory East and West of the Baltic. Stockholm, 1995.

15. Duzcko W. Scandinavians in the Southern Baltic between the 5^th and the 10^th centuries A.D. // Origins of Central Europe. Warsawa, 1997.

16. Ефремов Л. А. Деятельность Е. В. Каменецкой в КГУ // Археологические исследования в Калининградской области. Калининград. 2006.

17. Ефремов Л. А. Прусская гончарная керамика // Археологические исследования в Калининградской области. Калининград. 2006.

---

18. Горюнова В. М. Раннегончарная керамика Рюрикова городища и общие тенденции развития раннегончарных комплексов городских центров Северной Руси X - начала XI в. // Носов Е. Н., Горюнова В. М., Плохов А. В. Городище под Новгородом и поселения Северного Приильменья. СПб., 2005.

19. Wroblewsky W., Nowakiewiecz Т. Ceramica "pruska" i "stowianska" we wczesnosredniowecznej Galindii // Siowianie i ich sa siedzi we wczesnym srednioweczu. Lublin; Warszawa, 2003.

20. Кулаков В. И. Ирзекапинис и Шестовицы // Проблемы археологии южной Руси. Чернигов, 1990..

21. Йотов В. Викингите на Балканите. Варна, 2003.

22. Hedenstierna-Jonson Ch., Olausson L.H. The Oriental mounts from Birka's garrison // Antikvariskt arkiv 81. Stockholm 2006.

23. Arne T.J. La Suede et l'Orient. Paris, 1914.

24. ПВЛ - Повесть временных лет. СПб., 1996.

25. Кулаков В. И. Пруссы и восточные славяне // Труды Пятого Международного конгресса славянской археологии. М., 1987. Т. III. Вып. 1а.

26. Лакиер А. Б. Русская геральдика. М., 2000.

27. Булкин В. А., Зоценко В. Н. Среднее Поднепровье и Неманско-Днепровский путь IX-XI вв. // Проблемы археологии южной Руси. Чернигов, 1990.

28. Кропоткин В. В. Клады византийских монет на территории СССР // Археология СССР. Свод археологических источников. Е4 - 4. М., 1962.

29. Кропоткин В. В. О топографии кладов куфических монет IX в. в Восточной Европе // Древняя Русь и славяне. М., 1978.

30. Кулаков В. И. Пруссы (V-XIII вв.). М., 1994.

31. Kmietowicz F. Drogi napliwu srebra arabskiego na poludniowe wubrzeza Baltiku i przynaleznosc etnoizcna jego nosicieli // Wiadomosci numizmaticzne 12(1966) / N 2.

32. Noonan Th.S. The Vikings in the East: Coins and Commerce // Developments Around the Baltic and the North Sea in the Viking Age. Stockholm. 1994.

33. Bartczak A. Finds of Dirhams in Central Europe prior to the Beginning of the 10^th Century // Origins of Central Europe. Warsawa, 1997.

34. Alekseijunas V. Monetary Circulation in the territory of Lithuania before Introduction of its own Coinage // Contacts across the Baltic Sea. Lund, 1992. N 7.

35. Матузова В. И. Английские средневековые источники. М., 1979.

36. Labuda G. Fragmenty dziejow Slowianszczyzny Zachodniej. Poznari, 2002.

37. Гуревич Ф. Д. Культурные связи древнерусских городов на территории Белоруссии с Прибалтикой // Проблемы этногенеза и этнической истории балтов. Вильнюс, 1985.

38. Сребродольский Б. И. Янтарь. М., 1984.

39. Фомин В. В. Варяги и варяжская русь: к итогам дискуссии по варяжскому вопросу. М., 2005.

40. Шинаков Е. А. Датско-русские связи IX - начала XI в. // Русь на перехресп світів. Чернігів, 2006.

41. Михайлов К. А. Скандинавский могильник в урочище Плакун (заметки по хронологии и топографии) // Ладога и ее соседи в эпоху средневековья. СПб., 2002.

42. Nerman B. Die Verbindungen zwischen Skandinavien und dem Ostbalticum in der jungeren Eisenzeit. Stockholm, 1929

43. Гуревич Ф. Д. Норманнский могильник у деревни Вишнево // Скандинавский сборник. Таллин, 1963. Вып. VI.

44. Muhlen B. Die Kultur der Wikinger in Ostpreussen // Bonner Hefter zur Vorgeschichte. 1975. N 9.

45. Duzcko W. Obecnosc skandinawska na Pomorzu i Slowianka w Skandinawii we wczesnym Sredniowieczu // Salsa Cholbergiensis / Kotobrzeg w Sredniowieczu. Kolobrzeg, 2000

46. Трубачев О. Н. Заметки по этимологии и ономастике балто-германских отношений // Питания ономастики. Киев, 1965.

47. Дини П. У. Балтийские языки / Под ред. и с предисловием В. Н. Топорова. М., 2002.

48. Трубачев О. Н. Этногенез и культура древнейших славян. М., 2002.

49. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1986. Т. 1.

50. Вестберг Ф. Комментарий на записку Ибрагима ибн Якуба о славянах. СПб., 1903; Гуревич Ф. Д. Древности белорусского Понеманья. М.; Л., 1962

51. Петрухин В. Я. Варяги и "предел Симов" // Russian History. 2005. Vol. 32. N 3 - 4. Festschrift 2 for Thomas S. Noonan.

52. Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Название "Русь" в этнокультурной истории Древнерусского государства // Вопросы истории. 1989. N 8.