К ВОПРОСУ О ПРОИСХОЖДЕНИИ СОСЛОВИЯ ГОСУДАРСТВЕННЫХ КРЕСТЬЯН

В своей капитальной работе "Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселёва" Н. М. Дружинин указывает, что одной из составных частей новообразованного при Петре I сословия государственных крестьян были однодворцы, "потомки мелких служилых людей, поселенных когда-то на южной украинской границе... Мелкие служилые люди - дети боярские, казаки, стрельцы и другие, - мало отличавшиеся по роду своего хозяйства и жизни от крестьян, были положены Петром в подушный оклад и превратились в низшее податное сословие феодального государства"¹ , общественный порядок которого, по словам В. И. Ленина, "основывался на закрепощении трудящихся масс помещикам, государству или главе государства"² .

Укреплявшееся в начале XVIII в. государство помещиков и торговцев "подчинило членов нового сословия системе разнообразных правовых ограничений и этим самым приблизило номинально свободных крестьян к положению частновладельческих и дворцовых крепостных"³ . Держатели казённой земли, подчинённые высшей государственной власти, государственные крестьяне, находились под постоянным наблюдением местных властей, следивших за своевременным поступлением платежей и правильным ведением хозяйства, и были связаны круговой порукой, обеспечивавшей исправную уплату подушной подати и оброка. "Было бы ошибкой думать, - справедливо пишет Н. М. Дружинин, - что такое положение вещей было впервые создано указами 1719- 1724 годов. Петровское законодательство только укрепило и расширило сложившиеся отношения, которые были унаследованы от XVII столетия"⁴ .

Посвящая своё исследование значительно более позднему времени, Н. М. Дружинин, естественно, ограничился сравнительно краткой характеристикой отношений, возникших ещё в XVII в., и лишь поставил важный вопрос о происхождении сословия государственных крестьян.

В данной статье мы попытаемся на примере стрелецкого войска, расквартированного в XVII в. в южных городах Русского государства, рассмотреть положение мелких служилых людей и проследить связь с их потомками, обращенными Петром I в податное сословие. Установить положение потомков стрельцов нетрудно. Достаточно просмотреть географичееко-статистический словарь Российской империи, составленный Н. Семёновым (1863 - 1865), чтобы убедиться в том, что во многих оставшихся в южных городах бывших стрелецких слободах в XIX в. жили государственные крестьяне (Новый и Старый Осколы, Хотмыжск, Лебедянь, Ливны, Шацк и др.). Другие города - Болховой, Вольный, Карпов, Верхососенск, Усерд, Ольшанск - целиком превратились в казённые слободы.

Стрелецкое войско как новое организационно-тактическое соединение русской армии появилось в середине XVI в. и постепенно на протяжении целого столетия - до середины XVII в. - приобретало всё более существенную роль в организации военных сил Русского государства. На южных и юго-западных рубежах, по нашим подсчётам, находилось к 1651 г. 8760 стрельцов; вместе с городовыми казаками и детьми боярскими, пищальниками, пушкарями и другими разрядами мелких служилых людей стрельцы составляли постоянную гарнизонную силу. В Москве, по смете 1651 г., находилось 8030 стрельцов, а в западных городах - 5090⁵ . Южное стрелецкое войско получало земельный оклад в отличие от московских и западных стрельцов, которым полагалось денежное и хлебное жалованье. Земельный оклад, специфичный для южного служилого люда, и придавал своеобразный характер повинностям, сопряжённым с использованием данного вида "государева жалованья".

Буржуазные историки, исследовавшие с середины XIX в. вопрос о землевладении южных мелких служилых людей, и в частности стрельцов, не касались характера повинностей стрельцов, рассматривая их землевладение только с правовой точки зрения: давалась ли стрельцам земля для "исправления службы" на поместном или на общинном праве. Г. Германов, К. А. Неволин, И. Д. Беляев, Н. Д. Чечулин, М. В. Владимирский-Буданов считали, что правительство наделял служилых людей низших разрядов казёнными землями на общинном праве. К этому мнению примыкал и К. А. Благовещенский. Наиболее полно по этому поводу высказался И. Беляев: "Правительство стало зачислять в службу по прибору не на поместном праве, а на тяглом, давая земли не на лицо, а на целые общины, или, как тогда говорили, "на слободы", т. е. приборные люди стали населять слободы на общинном праве владения с тем, чтобы земля, отчисленная на слободу, навсегда и оставалась за известной общиной приборных служилых людей, за которую они должны были нести определённую ка-

¹ Н. Дружинин. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселёва, стр. 30. 1946.

² В. И. Ленин. Соч. Т. 6, стр. 53. 4-е изд.

³ Н. Дружинин. Указ. соч., стр. 32.

⁴ Там же, стр. 26 - 27.

⁵ Центральный государственный архив древних актов (ЦГАДА). Разрядный приказ. Столбцы Белгородского стола N 327, л. 61 - 70, 116 - 259.

зачью, стрелецкую, пушкарскую и другую службу"⁶ . Таким образом, допуская, как увидим ниже, фактические неправильности относительно наделения землёй "навечно" целой слободы, И. Д. Беляев считал, что несение военной службы было исключительно обязанностью, возлагавшейся за владение землёй.

Н. Б. Чичерин, Д. И. Багалей, А. С. Лаппо-Данилевский, В. И. Семевский склонялись к мнению, что земля давалась на поместном праве, тогда как В. О. Ключевский, С. В. Рождественский, Н. П. Павлов-Сильванский положение южных мелких служилых людей считали промежуточным между дворянами и тяглым населением. Все они, как и предыдущая группа исследователей, продолжали рассматривать ратную службу как единственное обязательство за владение землей. Даже автор специального исследования о сельскохозяйственной истории на юге Русского государства в XVII в. И, Миклашевский, по сути дела, обошёл вопрос об исполнении стрельцами повинностей, не связанных с ратной службой⁷ .

Наиболее интересные соображения о характере стрелецкого землевладения высказал П. П. Смирнов. По его мнению, южные уездные мелкие служилые люди (казаки, станичники, атаманы и др.) получали землю на поместном праве, а для служилых людей по прибору в городских слободах характерной была коллективная форма "данного" владения землёй, которая также именовалась "указной", "отводной", "государевой" и, как правило, не называлась поместной.

Характеризуя эту форму землевладения, П. П. Смирнов справедливо писал: "Собственно, земли отводились даже не тому или другому служилому человеку, а отделялись на содержание целой группы служилых людей, по расчёту на их иногда предполагаемое число. Правительство распоряжалось землями и запрещало их продавать... При таких условиях владения землёй служилых приборных людей трудно даже говорить об их праве собственности на эту землю: право собственности оставалось за государем, который употреблял известную часть своих земельных богатств на содержание ратных людей"⁸ .

Правильно считая, что при такой форме земля давалась во временное, условное пользование, П. П. Смирнов в то же время упустил два важнейших момента: во-первых, что земля составляла" основной " даже, с незначительной оговоркой, единственный вид жалованья, а, во-вторых, что этот вид жалованья влёк за собой неприкрытую феодальную эксплуатацию стрелецкого войска.

Таким образом, дореволюционная историография, неспособная в силу своих классовых установок разрешить вопросы о феодальном гнёте крестьянства, о классовой борьбе угнетённых народных масс и, в частности, об ожесточённой классовой борьбе на юге Русского государства в XVII в.⁹ , не смогла выдвинуть и вопроса о тесной связи стрелецкого войска, особенно во второй половине XVII в., с закрепощённым крестьянством.

В советской историографии нет специальных работ, посвященных данной теме, хотя целый ряд авторов неоднократно касался вопросов, связанных с классовой борьбой в южных городах. В работах Г. А, Новицкого, Л. В. Черепнина, А. И. Яковлева освещались вопросы о взрывах классовой борьбы в отдельных южных городах, о повседневном наступлении феодалов всех рангов на народные массы и о методах закрепощения масс. В работах А. А. Новосельского поставлены очень важные и интересные вопросы о сыске беглых крестьян на юге, о потоке стихийной крестьянской колонизации, о распространении крепостнического землевладения на юге и др.¹⁰ .

⁶ И. Беляев. Лекции по истории русского законодательства, стр. 389 - 390. М. 1888, изд. 2-е; Г. Германов. Постепенное распространение однодворческого населения в Воронежской губернии ("Записки Русского географического общества", кн. 12 за 1857 г., стр. 183 - 208. Спб.); К. Неволин. Соч. Т. IV, стр. 266. Спб. 1858; Н. Чечулин. Города Московского государства в XVI в., стр. 219 - 222. Спб. 1889;" М. Владимирский-Буданов. Обзор истории русскою права, стр. 214. Спб. 1907. 5-е изд.; К. Благовещенский. Четвертное право, стр. 49 - 52. М. 1899.

⁷ См. Б. Чичерин. Опыты по истории русского права. Обзор исторического развития русской общины, стр. 43, 44, 48, 49. М. 1858; Д. Багалей. Очерки по истории колонизации степной окраины Московского государства, стр. 113 - 115. М. 1887; А. Лаппо-Данилевский. Организация прямого обложения в Московском государстве со времени смуты до эпохи преобразования, стр. 53, 119. Спб. 1890; В. Семевский. Крестьяне в царствование Екатерины II. Т. II, стр. 722, 760 - 762, 799. Спб. 1901; В. Ключевский. История сословий в России, стр. 168 - 169. Птгр. 1918. 3-е изд.; его же. Рецензия на книгу Н. Д. Чечулина. Города Московского государства в XVI веке. "Записки Академии наук". Т. 70, стр. 289 - 291. 1892; С. Рождественский. Служилое землевладение в Московском государстве в XVI в. Спб. 1897; Н. Павлов-Сильванский. Государевы служилые люди, стр. 215 - 216. Спб. 1909. И. Миклашевский. К истории хозяйственного быта на южной окраине Московского государства. М. 1894.

⁸ П. Смирнов. Города Московского государства в первой половине XVII века. Т. I, вып. I, стр. 23 - 27, 34 - 36, 38. Киев. 1917.

⁹ По данному вопросу можно упомянуть только работу Н. Новомбергского "Вымученные кабалы", опубликованную в Журнале министерства юстиции N 5 за 1915 год.

¹⁰ См. Г. Новицкий. Восстание в Курске в 1648 г. ("Историк-марксист" N 6 за 1934 г.); Л. Черепнин. Классовая борьба в 1682 г. на юге Московского государства ("Исторические записки" N 4); А. Яковлев. Холопство и холопы в Московском государстве XVII в. Т. I. М.-Л. 1943; А. Ново-

Л. В. Черепнин справедливо указывал, что "установленный уложением 1649 г. принцип крепости по писцовым и переписным книгам без "урочных лет" не привился на юге в течение всего столетия. Тяглое население, широкими волнами переливавшееся в южное пространство, спасаясь от крепостной зависимости, являлось мощным резервуаром для военной обороны пограничных городов, поэтому феодально-крепостническое правительство, озабоченное организацией засечной черты, вплоть до конца XVII века не может стать на точку зрения Соборного уложения"¹¹ . Эта специфика и придавала своеобразную окраску политике феодального правительства, направленной на закрепощение народных масс.

Как ни парадоксально это звучит для того времени, правительство не только смотрело сквозь пальцы на поступление тяглых беглецов в ратные люди, но и поощряло их, устанавливая сроки сыска тогда, когда Соборное уложение категорически отменило "урочные годы". Несмотря на известную гибкость, обусловленную местными условиями, внутренняя политика феодального правительства не могла не соответствовать интересам господствующего класса, и для достижения указанной выше цели использовались лишь иные формы.

Правительство очень последовательно перевело почти все стрелецкие гарнизоны, составленные в значительной степени из беглых крестьян, на земельное довольствие (жалованье), а затем обязало всех стрельцов за предоставленную им землю нести феодальные повинности, ничего общего не имевшие с ратной службой. Таким образом, преобразование Петра I, по сути дела, только юридически оформило уже сложившиеся отношения. Деятельность правительства в этом направлении отражала кроме того общую тенденцию обеспечить вообще всех ратных людей землёй, "чтобы государевой казне не было большой потери".

В 50-х годах XVII в. на шведской границе пытались создать из местных крестьян прообраз военных поселений (так называемые "пашенные солдаты" в заонежских и лопских погостах). Подобные же опыты проводились со стрельцами и казаками в районах Пскова, Старой Руссы¹² , а также в Сибири. Опыты эти кончились неудачей везде, кроме Сибири и южной границы, где были наиболее подходящие природные условия.

Однако, выражая готовность расплачиваться со служилыми людьми землёй, правительство прекрасно понимало разницу между служилыми людьми-дворянами, чьи земли обрабатывались зависимым крестьянством, и мелкими служилыми людьми "по прибору", сплошь да рядом выходцами из того же крестьянства, которые могли добывать средства к существованию только своими собственными руками. Правительственные органы и не собирались ставить мелких служилых людей в положение, хотя бы юридически приближающее их к привилегированному классу.

Обеспечение стрелецких гарнизонов земельным окладом прослеживается во всех 65 южных городах, где они находились. В заоцких и северских городах, расположенных на западной и юго-западной границах, природные условия (леса) не всегда позволяли обеспечить полностью местные стрелецкие гарнизоны землёй, особенно если они были многочисленны - 300 - 500 человек. В Калуге, Мосальске, Козельске, по имеющимся у нас данным, до 1665 г. и в Брянске до 1680 - 1681 г. стрельцы обеспечивались денежным и хлебным жалованьем. В Перемышле стрельцы, получавшие в 1630-х годах денежное и хлебное жалованье, к 1685- 1686 г. служили с земли¹³ . В Лихвине, Путивле, Рыльске и Севске, по данным 1631 г., стрельцы служили "з государева денежного жалования и з земель"; по данным писцовой книги стрелецкой земли и слободы Лихвина за 1685 - 1686 г., у стрельцов оставалась земля, но получали ли они кроме того ещё денежное и хлебное жалованье, неизвестно. Что же касается остальных трёх городов, то в 1680 - 1681 г. при значительном увеличении численности гарнизонов появились беспашенные стрельцы; однако имевши землю не получали другого обеспечения¹⁴ . В Курске служба стрельцов только "с земли" прослеживается с 1631 по 1697 год. В Орле и Кромах, восстановленных в 1639 - 1640 г. после их разорения во время крестьянской войны и польской интервенции, стрельцы

сельский. Побеги крестьян и холопов и их сыск в Московском государстве второй половины XVII в. (Труды РАНИОН. Т. I); его же. К вопросу об экономическом состоянии беглых крестьян на юге Московского государства в первой половине XVII в. ("Исторические записки" N 16); его же. Распространение крепостнического землевладения в южных уездах Московского государства в XVII в. (там же, N 4).

¹¹ Л. Черепнин. Указ. соч., стр. 53.

¹² См. "Дополнения к актам историческим" (ДАИ). Т. III, N 16; М. Островская. Земельный быт сельского населения русского севера в XVI-XVII вв., стр. 83 - 90. Спб. 1913; С. Соловьёв. История России. Т. XIII, стр. 691. Изд. "Общественная польза".

¹³ См. "Временник Московского общества истории и древностей российских (ВМОИДР), кн. 4 за 1849 г. (Сметный список 1631 г.); ЦГАДА. Разряд. Столбцы Белгородского стола N 116, л. 221 - 224, 240 - 255 (Перечневые росписи городов 1639 - 1640 гг.); "Чтения в обществе истории и древностей российских", кн. 3 за 1911 г. (Смета военных сил Русского государства 1661- 1663 гг.); ЦГАДА. Столбцы Белгородского стола N 546, л. 70, 71, 97, 98 (Перечневые росписи городовых стрельцов 1665 г.) и N 993, л. 217 - 224; Писцовая книга N 225, л. 325 - 341 (Писцовая книга стрелецкой слободы Перемышля 1685 - 1686 г., письма и меры стольника Е. И. Пятова).

¹⁴ ВМОИДР N 4 за 1849 г.; ЦГАДА. Писцовая книга N 225, л. 205 - 409 (по Лихвину, письма и меры Н. П. Воейкова); столбцы Белгородского стола N 993, л. 217 - 224.

сразу были посажены на землю; денежного жалованья в 1680 - 1681 г. они не получали¹⁵ .

Таким образом, к концу XVII в. в указанных городах, несмотря на неудобные местами для земледелия природные условия, государство явно стремилось наделять стрельцов землёй в виде единственного средства обесценения.

В 29 городах южных тыловых оборонительных линий¹⁶ , за исключением Рязани и отчасти Крапивны, Дедилова, Тулы и Михайлова, стрельцы обеспечивались только землёй. Исключение касалось московских стрельцов, "сведённых" в 20-х годах XVII в. в Крапивну, Дедилов, Тулу и, повидимому, Михайлов на "вечное житьё". Однако их очень скоро стали переводить на земельное обеспечение и тем самым уравнивать в положении с местными стрельцами. Уже в писцовой книге по Крапивне за 1626 г. указано, что московские "сведенцы" "строены вместо государева денежного и хлебного жалования землёй". Стрельцы, разумеется, противились этому, так что денежное и хлебное жалованье им продолжали платить и в дальнейшем (в Крапивне, например, по имеющимся сведениям, до 1639 - 1640 года). В перечневой росписи Дедилова за тот же год (1639 - 1640) сказано более уклончиво: "Московских сведенцов и жилых стрельцов 144 человека... служат с денежного и с хлебного жалования, а иные с земель". В Михайлове 200 московских стрельцов получали хлебное жалованье в 1635- 1636 г., а 140 местных стрельцов были "вместо хлеба устроены землями". Та же двойственность сохранялась и в Туле, что можно, объяснить недостатком земель вокруг города, равно как и около Рязани¹⁷ .

В городах Белгородской "черты", основной оборонительной линии юга, а также в передовых крепостях, расположенных за "чертой" (Козлов, Бельск, Челнавск, Усмань, Воронеж, Палатов, Острогожск, Ольшанск, Верхососенск, Усерд, Валуйка, Яблоков, Новый Оскол, Чугуев, Короча, Болховой, Карпов, Вольный, Хотмышск, Обоянь), стрелецкие гарнизоны обеспечивались повсеместно только землёй. Некоторое исключение, да и то весьма характерное, представлял Белгород - центральный пункт укреплённой южной линии. Его стрелецкий гарнизон в 200 человек обеспечивался землёй. В 1660 г. туда был переведён из Москвы приказ Волкова в составе 600 человек с сохранением прежнего денежного и хлебного жалованья. В 1666 - 1667 г. категорически велено было этот приказ "устроить землями в Белгородском уезде против пашенных стрельцов, в которых местах пристойно", а прежнего жалованья стрельцы приказа были немедленно лишены. Только в результате настойчивости челобитчиков, посланных в Москву, стрельцы получили на 1667 - 1668 г. прежнее жалованье, но в последний раз¹⁸ . Такое снисхождение было им сделано исключительно потому, что обычно всем "сведенцам" или новоприборным на короткое время предоставлялись льготы. Так, например, при поселении стрельцов в строящихся Новом Осколе и Верхососенске на 1650 - 1651 гг. им выдавалось денежное жалованье "для их службы и нового строения"¹⁹ - по общей норме единовременно для всех новоприборных стрельцов: 3 рубля на человека. Лишь при выступлении в поход выдавалось денежное жалованье уже обжившимся пашенным стрельцам, да и то воеводам наказывалось выдавать деньги "с порукою тем, которые в нашу службу пригодятца"²⁰ .

Имеющиеся данные позволяют сделать определённый вывод: подавляющее большинство южных стрелецких гарнизонов обеспечивалось за службу землёй. Исключение составляли только крупные города, где, помимо стрельцов, было ещё много других служилых людей и в связи с этим не хватало пригородных земель. Недостаток земель вокруг городов, особенно во второй половине XVII в., объясняется кроме того сильнейшей дворянской колонизацией юга²¹ . Из-за этого не был претворён в

¹⁵ ВМОИДР N 4 за 1849 г.; ЦГАДА. Столбцы Белгородского стола N 116, л. 144 - 165, N 993, л. 217 - 224, N 905, л. 190- 224. (Перечневые выписи из переписных книг 1696 - 1697 г.); писцовая книга N 117, л. 454 (Список с кромских писцовых книг, письма и меры А. Шатилова и Б. Васильева 1639 - 1640 г.), N 225, л. 9 - 11 (Писцовая книга по Кромам 1684 - 1685 г.), N 1056, л. 6, 7 (Список с книги Орловского уезда стрельцам приказа И. Голофеева 1639 - 1640 г., письма и меры Ю. Копнина).

¹⁶ Украинные и рязанские города внутри Белгородской черты ("в черте") - Белев, Волхов, Тула, Кашира, Алексин, Одоев, Крапивна, Дедилов, Рязань, Зарайск, Брянск, Михайлов, Гремячий, Венёв, Печерники, Ряжск, Шацк, Мценск, Елец, Ливны, Новосиль, Епифань, Чернь, Донков, Лебедянь, Старый Оскол, Талицк, Чернавск, Ефремов.

¹⁷ ВМОИДР N 4 за 1849 г.; ЦГАДА. Писцовая книга N 223, л. 5 - 23 (Список с писцовой книги Крапивны, письма и меры 1626 г.), л. 226 - 228 (Список со списка дедиловских стрелецких и казачьих писцовых книг, письма и меры М. Языкова и И. Ряткина 1639 - 1640 г.); Столбцы Белгородского стола N 116, л. 273, 276 - 278, N 546, л. 96; Н. Найдено в. Материалы по истории городов XVI-XVII вв. (Тула), стр. 111 - 116. М. 1884; И. Беляев. Русское войско в царствование Михаила Фёдоровича, приложение. М. 1846.

¹⁸ ЦГАДА. Столбцы Белгородского стола N 643, л. 226 - 227, 235 - 239.

¹⁹ ЦГАДА. Дела десятен N 259, л. 1 - 3, 174.

²⁰ Н. Второв и К. Александров-Дольник. Древние грамоты и другие письменные памятники, касающиеся Воронежской губернии и частью Азова. Кн. 2-я, N 56. 1852.

²¹ См. А. Новосельский. Распространение крепостнического землевладения в южных уездах Московского государства в XVII в. "Исторические записки" N 4

жизнь указ 1681 г., в котором правительство, спекулируя обещанием навсегда отставить стрельцов от полевой службы, предоставляло стрельцам, ещё не устроенным землёй, право самим искать пустые земли "в городах за посадами и за слободами и в уездах от городов в двух и в трёх и в четырёх и в пяти верстах и больше". Цель этого указа была ясно указана: "что б их теми землями вместо денежного и хлебного жалования устроить всех до одного человека"²² .

Норму стрелецких окладов можно установить совершенно точно. Как правило, она исчислялась в 8 - 10 четей "в поле, а вдву потому ж". Обеспечение стрельцов землёй проводилось с таким расчётом, чтобы создать целый хозяйственный комплекс - земли отводилась под двор и усадьбу, пашню, под покос и выгон. Для хозяйственных нужд выделялись также лесные "дачи". Эта система наблюдается во всех южных городах и в значительной части городов, расположенных в более северных, лесистых районах. По сравнению с поместным и даже приборным уездным казачьим землевладением стрелецкие земельные наделы имели во много раз меньше четей и приравнивались к среднему крестьянскому наделу²³ . В писцовых книгах при подытоживании земельного оклада для всех стрельцов того или иного города указывалось, что отмежёвывается столько-то четей в поле по стольку-то четей на стрельца.

Однако, несмотря на установленную норму надела в 8 - 10 четей в поле на одно стрелецкое хозяйство, эти наделы нередко произвольно уменьшались центральными или местными властями. Если в отношении черносошных крестьян-общинников такое урезывание надела было произволом властей, а в отношении помещика - проявлением опалы, то отклонение от нормы земельного надела для стрельцов было обыденным явлением административного порядка, особенно распространённым во второй половине XVII века. Например, отклонение от нормы отмечалось в Обояни в 1662, 1681, 1697 гг; в Валуйке в 1697 г. у пеших стрельцов оставалось по "пол две чети" на человека; в Вольном и Усмани земельный оклад стрельцов в 1697 г. был сокращён до 5 и 4 четей на одно хозяйство и т. д. В отдельных случаях (например, в Воронеже и Хотмыжске) к концу столетия появились даже безземельные стрельцы, чего раньше там не бывало²⁴ . В Новом Осколе в 1697 г. только у 17 из 46 стрельцов оказался земельный надел, но зато в перечневой росписи города имеется очень редкое указание на совместную обработку земли стрельцами. На этих 17 участках сидело ещё 33 стрелецких свойственника, и весьма вероятно, что в их числе были и остальные 29 стрельцов²⁵ . Обращает на себя внимание также формулировка упомянутой выше царской грамоты относительно белгородских стрельцов ("устроить землями в Белгородском уезде.., в которых местех пристойно") и указа 1681 года.

Несомненно, что так как вокруг городов больше удобной земли не было, правительство пыталось вывести стрельцов за пределы города, что было несовместимо с их городовой службой. Этот произвол разрядных властей обусловливался не только нуждой в подгородной земле, но вытекал из всей системы земельного обеспечения стрельцов. Стрельцам в отличие от поместных служилых людей земля отводилась не на каждого отдельно, а на слободу в целом, в зависимости от наличного годного к службе состава стрелецкой слободы. Отмежёванные земли не закреплялись за слободой навечно. Разряд оставлял за собой право перемежёвывать эту землю по своему усмотрению, причём в случае уменьшения числа стрельцов лишняя земля соответственно могла быть отмежёвана от их слободы. Таким образом, разряд при наделении стрельцов землёй стремился, как правило, установить только необходимый прожиточный минимум на одну стрелецкую семью.

Этот административный произвол по отношению к стрелецким землям легко можно показать на основании писцовых книг. Так, например, во время переписи стрелецких и казачьих земель в Дедилове в 1639- 1640 г. писец М. Языков произвольно распоряжался этими землями. За жилыми стрельцами под пашню, усадьбы, выгон было оставлено 406 четей разного качества земли, а земля убылых стрельцов была отписана²⁶ . В Пронске во время переписи земель в 1640 г. земля убылых стрельцов была отписана, но сейчас же отдана на оброк остальным стрельцам, получившим

(стр. 26 особенно). Относительно подобного исчезновения подгородной земли около Симбирска см. Г. Перетяткович. Поволжье в XVII и в начале XVIII. в., стр. 191. Одесса. 1882.

²² ЦГАДА Столбцы Белгородского стола N 993, л. 217 - 228; N 1019, л. 264 - 268.

²³ П. Соколовский. Экономический быт земледельческого населения России и колонизация юго-восточных степей, стр. 21 - 42. Спб. 1878 (о крестьянских наделах). О стрелецких наделах в виде примера см. ЦГАДА. Писцовая книга N 117, л. 182 - 188 (Список с писцовых Лебедянских книг, письма и меры Т. Кашина и Г. Нормацкого. 1640) и много других. О казачьих наделах (20 - 40 четей в поле) см. в виде примера ЦГАДА, дела десятен N 201, л. 30 (по Усерду), книга Приказного стола N 26, л. 482 об. - 495 об. (Козлов, Бельск) и много других.

²⁴ ЦГАДА. Столбцы Белгородского стола N 905, л. 155 - 172, 471 - 485, 502 - 528; N 329, л. 2 - 3; N 1020, л. 442; N 905, л. 26 - 28, 386 - 413.

²⁵ Там же, N 905, л. 414 - 433.

²⁶ ЦГАДА. Писцовая книга N 223, л. 226 - 235 (Список со списка дедиловских стрелецких и казачьих писцовых книг, письма и меры М. Языкова и И. Ряткина. 1639 - 1640 г.).

кроме того ещё и "примерную землю"²⁷ .

Таким образом, стрелецкая слобода могла арендовать землю, но не имела никакого права на неё, хотя бы и отмежёванную ранее. Писцовые книги показывают, что в тех случаях, когда в городе не нужно было "испомещать" новых служилых людей, писцы, несомненно руководствуясь правительственными указаниями, могли дать стрельцам возможность обрабатывать больше земли, чем им полагалось по окладу, причём, главным образом за счёт "дикого поля". Эта дополнительная, "примерная" земля отводилась стрельцам и в прямо фискальных интересах и в интересах освоения диких, ковыльных степей или для поддержания пашни в культурном состоянии. Стрельцы использовались не только как ратные люди, но и как рабочая сила, подготовлявшая земли для новых служилых колонистов южной окраины. Иногда "примерная" земля отводилась стрельцам с целью обеспечить их детей, поступавших на службу. Так было в Одоеве в 1639- 1640 году²⁸ .

Характер отмежевания земель заслуживает особого внимания. Условия жизни на южной окраине заставляли городских жителей сосредоточивать все необходимые хозяйственные постройки, угодья и поля вблизи города, чтобы по возможности обеспечить себе безопасное ведение повседневных хозяйственных работ. Писцовые и межевые книги ряда южных городов, упоминая о стрелецких землях, чаще всего указывают их в общей меже по близости к городу. Так, в Усерде стрелецкие пашни были расположены в черте дальних надолб²⁹ ; в Одоеве стрелецкая земля подходила к самой стрелецкой слободе и острожной башне³⁰ ; в Обояни пашенная земля стрельцам была отмерена против их усадеб³¹ ; в Венёве полный оклад пашни лежал позади стрелецкой слободы, около города³² ; в Белёве около посадских дворов располагалась "пашня вотчинная и поместная, и белёвских пушкарей, и затинщиков, и стрельцов, и беломестных казаков"³³ .

В тех случаях, когда стрельцам давалась лишняя "примерная" земля, она "примеривалась" иногда к "указным землям". В ефремовской писцовой книге за 1641 - 1642 г. указано: "...да в стрелецких же полях за их дачами примерено земли семьдесят чет в поле, а дву потому ж по конец их ноль"³⁴ . Как видим, административные лица старались наиболее удобно и компактно обеспечить землёй местных служилых людей и в первую очередь стрельцов как основную гарнизонную силу. Только однажды, в Печерниках, нам встретилось указание на чересполосное владение землёй представителями разных категорий служилых людей. Писцовая книга 1639 - 1640 г. отмечала, что стрельцы пашут там во всех трёх Полях с пушкарями через десятину³⁵ . И. Миклашевский обнаружил такое же явление в Белгороде и в Валуйке и также счёл его сравнительно редким, происходящим от разных топографических условий³⁶ .

Правда, необходимо было учитывать имевшиеся земельные возможности, проводя межевание земель и распределяя их между всеми служилыми людьми того или иного города: стрельцами, пушкарями, затейщиками, казаками и прочими. В правительственных грамотах воеводам указывалось, что следует отводить служилым людям участки "из порозших земель половину под городом, а другие в отъезде". На этом основании И. Миклашевский, изучавший землеустройство в южных городах, объяснял причины такого размежевания довольно сложно. С одной стороны, он справедливо полагал, что хозяйственные соображения побуждали правительство заботиться об обработке пашни служилыми людьми; с другой стороны, он считал, что по военным соображениям правительство было заинтересовано в том, чтобы население не покидало городов. Казалось, этого можно было достигнуть наделением каждого служилого человека хотя бы небольшим количеством земли вблизи города и предоставлением ему остальной земли в "отъезде". Такой взгляд в своё время поддержал Д. И. Батален³⁷ . Однако дело не в этом. В межевании земель проявлялось не стремление удержать население в городе, который притягивал его к себе уже в силу условий жизни южного края, а желание в случае ограниченных земельных возможностей около самого города обеспечить его население необходимым минимумом различных угодий.

В отводимую стрельцам землю под пашню входили не только участки, удобные для пахоты, но и перелог и земля, поросшая лесом, которую стрельцы не могли целиком поднять; поэтому фактический размер пашни у них ещё больше сокращался. В писцовых книгах каждая категория этих земель учитывалась отдельно, но отмежевание, повидимому, происходило та-

²⁷ Там же, л. 247 - 261 (Писцовая книга пронских стрелецких и казачьих земель, письма и меры А. Борзецова и И. Поликарпова. 1639 - 1640 г.).

²⁸ Там же, л. 201 - 203 (Список о одоевских писцовых книг).

²⁹ Там же. Столбцы Белгородского стола N 274, л. 242.

³⁰ Там же. Писцовая книга N 225, л. 330- 339 (Писцовая и межевая книга Одоева, письма и меры Г. Мясоедова. 1686).

³¹ Там же. Столбцы Московского стола N 329, л. 2 - 3.

³² Там же. Писцовая книга N 223, л. 399 об - 400.

³³ Н. Найдёнов. Материалы для истории городов XVI-XVIII столетий (Белев), стр. 1 - 3. М. 1885.

³⁴ ЦГАДА. Писцовая книга N 144, л. 9 об.

³⁵ Там же. Писцовая книга N 223, л. 110.

³⁶ См. И. Миклашевский. Указ. соч., стр. 74 - 88, 91 - 92.

³⁷ См. И. Миклашевский. Указ. соч., стр. 70 - 71; Д. Багалей. Очерки из русской истории. Т. II, стр. 201. Харьков. 1913.

ким образом, чтобы в каждом поле была разная земля. В кромской писцовой книге, например, говорится, что дикого поля у стрельцов 456 десятин во всех трёх полях³⁸ .

Количество "дикого поля" в отведённой стрельцам земле часто превышало количество удобной земли даже в тех случаях, когда стрельцы владели этой землёй давно. При отмежевании у них лишней земли отмежёвывалось, естественно, не одно "дикое поле", а целый комплекс земель, входивший, повидимому, в поля. Так, например, в упоминаемой писцовой книге по Пронску указывается, что у стрельцов было отписано 80 четей доброй земли, 245 четей перелогу, 210 четей "дикого поля". Таким образом, часть земли нельзя было использовать без затраты большого труда. Право распределения этого труда правительство после общего отмежевания предоставляло самой стрелецкой слободе, хотя и в рамках уравнительной нормы.

Однако такое внутрислободское распределение происходило, повидимому, тоже по определённым указаниям. Если стрелецкий гарнизон к моменту межевания не был полностью укомплектован, а земля была отведена на всех предполагаемых стрельцов, наличные стрельцы размежёвывали компактные участки земли, требовавшие для обработки разной затраты труда: пахотные, перелог, "дикое поле", - и не занимали наиболее удобные участки.

В отношении покосов, лесных угодий и выгонов дело обстояло проще. Сенные полосы отводились, как правило, из оставшихся от межевания участков земли - по заполью, между полей или в конце полей в болотистой местности, но отводились также в непосредственной близости от города и отдельно на целую слободу.

Такую же предусмотрительность можно видеть при выделении лесных участков (на строение и дрова) и особенно выгонов для скота. Лесные участки выделялись не всегда там, где они были. В Епифани, например, стрельцам достались "корни от древенного и бревенного леса" и 56 десятин болота. При выделении лесных участков особенно следили за тем, чтобы лес, "который в черте и в крепостях", не уничтожался.

На случай "сполошного времени" отводился под городом выгон, которым стрельцы пользовались вместе с другими городскими жителями. В более спокойное время стрельцы использовали, как правило, свой выгон.

Правительство не ограничивалось точным учётом стрелецких земель. В отличие от представителей поместного землевладения и от крестьян-общинников стрелецкие хозяйства постоянно находились под опекой местных воевод, которые следили

за тем, чтобы стрельцы сами могли обеспечить себя продовольствием. Приказная переписка по поводу устройства Белгородской черты показывает, что правительство ставило обработку пашни на первый план. Новоприборные стрельцы, или "сведенцы", обязывались пахать пашню на необжитых местах ещё до того, как они могли поставить себе дома.

Ряд грамот к местным воеводам свидетельствует о том, что правительство заботилось о присылке в новые города стрельцов с взрослыми детьми, чтобы они смогли "дворами устроиться и указные пашни напахать". Основное требование, предъявлявшееся к переводимым стрельцам, заключалось в том, чтобы они были "прожиточны и семьянисты, сына по два, по три и больше, и у которых братья и племянники, а живут... с ними не в розделе". Первоначально воеводам даже запрещалось привёрстывать на свободные места стрелецких родственников, чтобы не "запустошить" стрелецкие хозяйства³⁹ .

В наказах воеводам правительство предписывало проводить строжайшее наблюдение за пахотой. В грамоте 1648 г. болховскому воеводе Б. Д. Оладьину приказано было позаботиться о том, чтобы стрелецкая, казачья и пушкарская пашни были вспаханы, "чтоб впредь в Волховом без хлеба не быть". Карповскому воеводе И. Вердеревскому в том же году указывалось: "Нынешнего лета дворами устроитца и указные пашни напахать и хлеба насеять немало".

Стремясь избежать лишних затрат на содержание ратных людей (не имевших к тому же рабочей силы в виде зависимых крестьян), правительство подвергало их хозяйства неусыпному надзору, вплоть до мелочей. Исполнительный Б. Д. Оладьин в мае того же года сообщал, что, несмотря на возражения новоприборных служилых людей, он заставил их вспахать пашню и только после того разрешил строить дворы⁴⁰ .

О методах надзора за стрелецкими хозяйствами даёт достаточно яркое представление выдержка из наказа усердскому воеводе И. Милославскому: "А которые стрельцы и казаки на дворовых усадах строитца и пашни пахать оплошно, и ты б тем стрельцам и казакам дворовые усады велел строить и пашни пахать и в неволе"⁴¹ . Упомянутый Оладьин туманное выражение "в неволю" претворял в виде реальных батогов. Те же мотивы можно видеть, например, и в наказе 1675 г. белгородскому воеводе князю Волконскому. Ему предписывалось накрепко смотреть, чтобы стрельцы "указные свои земли пахали, хлеб сеяли"⁴² .

³⁸ ЦГАДА. Писцовая книга N 117, л. 454 (Список с кромских писцовых книг, письма и меры А. Шатилова и Б. Васильева. 1639 - 1640).

³⁹ ЦГАДА. Столбцы Белгородского стола N 121, л. 22 - 27; Дела десятен N 258, л. 17; Столбцы Белгородского стола N 131, л. 96- 98- N 170, л. 493 - 495; N 258, л. 115.

⁴⁰ Там же, N 258, л. 100, 238, 240, 219.

⁴¹ ЦГАДА. Столбцы Белгородского стола N 121, л. 409.

⁴² Акты Археографической экспедиции (ААЭ). Т. IV, N 206.

В случае стихийного бедствия или при переселении правительство выдавало приборным людям на посевы субсидию зерном и наказывало воеводам следить за его использованием. Об этом нередко сообщается в разрядных бумагах. Стрельцы и другие служилые приборные люди часто обращались к правительственной помощи. Военный быт южной окраины вполне объясняет это обстоятельство. Урожай погибал не только от засухи, но и от постоянных набегов татар. Поля приходилось и обрабатывать и защищать. В наказах воеводам можно видеть распоряжения и на этот счёт. Козловскому воеводе Р. Боборыкину предписывалось высылать стрельцов за вал для рубки леса не иначе как большими партиями, не менее ста человек, с оружием. Половина их должна была стоять на карауле, пока другие исполняли работу. То же правило существовало и для уборки сена и урожая⁴³ .

Мало того, отведённая стрелецкой слободе земля обязывала стрельцов ко многим повинностям, подчас никакого отношения не имевшим к ратной службе. Стрельцам приходилось обрабатывать управляемые местными воеводами десятинные пашни, урожай с которых шал на обеспечение ратных людей, наряжавшихся для полевой службы. Пахать на государя десятинную пашню были обязаны все местные служилые люди. Однако ещё И. Миклашевский отметил, что "обрабатывать эту пашню могли фактически только жившие вблизи её служилые люди или присланные в города на время, и тем самым повинность, падавшая на жителей всего уезда, ложилась фактически только на некоторых". Стрельцы, жившие в городах под надзором воевод, страдали от этой повинности прежде всех других служилых людей. Так, например, в 1643 г. яблоновский воевода, несмотря на предписание о найме вольных охочих людей для пахоты десятинной пашни, заставил пахать местных стрельцов и других городских служилых людей⁴⁴ . Даже во время службы вне своего города стрельцы обязывались пахать государевы пашни, как это было, например, ещё во времена Бориса Годунова в Белгороде, куда на службу собирались стрельцы разных городов.

Городовую службу стрельцов дополняли всевозможные "поделки", "струговое дело", причём эти обязанности возлагались на стрельцов далеко не сообразно с тем обеспечением, какое они получали. В 1648 г. ефремовские, а в 1670 г. верхососенские стрельцы били челом о том, чтобы их разверстали в городовой службе, "во всяких поделках" и "струговом деле" с детьми боярскими и казаками и наряжали на службу сообразно земельным дачам⁴⁵ . Земельный оклад стрельцов облагался натуральным оброком в виде четверикового хлеба, сдаваемого в государевы житницы. С 1668- 1670 гг., по указу Алексея Михайловича, с городов, с городских и уездных людей всяких чинов, за кем имелись пашенные земли и кто не платил за стрелецкий хлеб, было велено собирать хлеб "на корм" ратным людям⁴⁶ .

В имевшихся в нашем распоряжении документах ни слова не говорится, что сбор четверикового хлеба заменял обработку десятинной пашни. Косвенно об этом говорят и стрелецкие челобития: в 1668 г. новосильские стрельцы писали, что этот хлеб "искони от деды и отцы наши и мы холопи твои не плачивали"⁴⁷ . Выплата этого хлеба стрельцами проводилась уравнительно с детьми боярскими, несмотря на полное несоответствие их земельных наделов. В 1684 г. хотмыжские стрельцы в челобитной указывали на такое несоответствие: у детей боярских по 60 - 70 четей, а у них - по 8.

Таким образом, стрельцы, ранее освобождённые от внесения так называемого стрелецкого хлеба, вынуждались платить этот натуральный налог, который тем самым терял своё первоначальное значение и превращался в обычную феодальную ренту. Как наименее обеспеченная категория служилых людей, стрельцы больше всего страдали от нового налога. Недаром один разрядный документ 1682 - 1683 г. признавал, что хлеб "за службами и за разорением я хлебным недородом ми в котором году в зборе сполна не бывал"⁴⁸ . Это отмечали и местные административные "лица. Так, белгородский воевода Г. Г. Ромодановский вынужден был поставить вопрос об обеспечении стрельцов денежным и хлебным жалованием. В 1670 г. он писал Алексею Михайловичу, что белгородские стрельцы были на службе "со 176 года беспрестанно, да у них же, государь, братья их и дети все взяты в твою, великого государя, стрелецкую службу, и без них пашен их пахать было некому"⁴⁹ .

Случалось, что этот оброк стрельцы должны были не только внести, но и на свои средства перевезти в Белгород, центральный пункт передовой оборонительной линии, где этот хлеб раздавался служилым людям, несшим полевую службу. Судя по многочисленным стрелецким челобитьям, сбор хлеба встречал значительное сопротивление стрельцов, тем более, что за 20 лет, с 1679 по 1698 г., на юге было восемь совершенно неурожайных лет⁵⁰ . Валуйские служилые люди, станичники, атаманы, ездоки, стрельцы, казаки, пушкари и затинщики били челом о разрешении не возить хлеб в Белгород, а ссыпать его "за их безлошадностью" в государевы житницы в Валуйке. Хотмыжские стрельцы возражали против уравни-

⁴³ ЦГАДА. Столбцы Владимирского стола N 131, л. 304 - 305; И. Миклашевский. Указ. соч., стр. 71, примечание 4.

⁴⁴ См. И. Миклашевский. Указ. соч., стр. 217 - 218, 222.

⁴⁵ ЦГАДА. Столбцы Белгородского стола N 275, л. 1 - 2; N 652, л. 377 - 379; N 643, л. 58 - 59.

⁴⁶ Там же N 1061, л. 2, 3.

⁴⁷ Там же N 1061, л. 237, 238; см. И. Миклашевский. Указ. соч., стр. 217 и сл.

⁴⁸ Там же, N 1061, л. 2, 243.

⁴⁹ Там же N 646, л. 530 - 533.

⁵⁰ См. И. Миклашевский. Указ. соч., стр. 231.

тельной нормы для них " для детей боярских⁵¹ .

Хозяйственные тяготы особенно усугублялись тем, что "стрелецкие семьи в 60- 70-х годах в отличие от 40-х годов сильно сокращались из-за постоянных наборов в армию стрелецких детей я других неслуживших родственников. Как указано выше, об этом упоминал белгородский воевода Г. Г. Ромодановсшй. О том же говорят сказки стрельцов, переписные книги ряда городов и другие документы. В 1675 г., по сказкам стрельцов Козлова, у них на 187 хозяйств было всего 43 полноценных работника (родственника), 8 пятнадцатилетних подростков, один работник, 28 стариков или инвалидов. Хозяйств, имевших полноценных работников, было всего 38⁵² . По переписным книгам Ю74 - 1675 г., у 168 усердских стрельцов было 48 неслуживших взрослых родственников, причём 19 из них старые и увечные; в Коротояке на 184 стрельца было всего 34 работника (родственники, в основном пятнадцатилетние сыновья)⁵³ . Такую же приблизительно картину в 1678 г. можно было наблюдать ещё в ряде городов: Хотмыжске, Ельце, Воронеже, Карпове, Алексине и др.⁵⁴ .

В связи с вопросом об обеспечении стрелецких хозяйств рабочими руками следует отметить, что в своих сказках о семейном и хозяйственном положении стрельцы никогда не упоминают о наличии у них в хозяйствах крепостных. В очень редких случаях упоминаются работники или лица, участвующие в ведении хозяйства на каких-то договорных началах - свойственники.

Стрельцы не имели формального права владеть крепостными, так как не входили в состав городового дворянства, хотя случаи такого перехода не были редкостью; однако в последнем случае стрелец становился сыном боярским и покидал, естественно, стрелецкую службу.

Наборы в армию членов стрелецких семей приводили к полному хозяйственному оскудению стрельцов. Судя по разборным книгам 1679 г. по Козлову, Вельскому " Челнавскому острогам, экономическое положение некоторых стрельцов оказывалось настолько невыносимым, что они предпочитали бросать службу и идти в крестьяне или просто обращаться в бобылей. В Вельском остроге стрелец Борис Ясырев "служит по сдаче вместо Емельяна Попова, Емельян живёт в селе у Ивана Теглева"; в Челнавском остроге стрелец Евтифей Свиридов "от скудности бродит по миру меж дворами с братом Сысойкой". В Козлове бобыли стрелецкой слободы, судя по фамилиям, были в родстве со стрельцами и, невидимому, раньше сами были стрельцами⁵⁵ .

Изучение южного стрелецкого землевладения приводит к мысли, что оно представляло собой особую, присущую городовому приборному люду форму землевладения, которая позволяла сочетать содержание ратных людей и феодальную эксплуатацию этих же ратных людей. Эта форма землевладения появилась в результате коллективного "испомещения" служилых приборных людей в городах. Наравне с исполнением ратной службы служилые люди обязаны были обрабатывать своими силами или силами своей семьи определённый, по сравнению с уездными ратными людьми весьма незначительный, сведённый до минимума (особенно в конце XVII в.) земельный надел, причём находились под постоянным наблюдением местных административных лиц. Сверх того эти служилые люди несли целый ряд феодальных повинностей, в том числе платили натуральный оброк, вытекавший, по мысли правительства, из их весьма условного права владения землёй. Подобное "испомещенне" по своей идее скорее всего можно сравнить с военными поселениями начала XIX века.

В землевладении стрельцов можно найти какие-то общие черты с общинной и поместной формами землевладения, однако ни в коем случае недостаточные для отождествления стрелецкого землевладения с той или другой из указанных форм. Формально надел давался стрельцу, как и поместья - дворянам и детям боярским, за ратную службу. Но в отличие от поместных землевладельцев и даже уездного казачества наделы стрельцов были во много раз меньше и приравнивались скорее к наделам среднего крестьянства. Стрелец никогда не получал надбавок к своему наделу и не мог его обменять, так как постоянно был хозяйственно (пашнями, покосами, лесными дачами) связан со всей слободой.

В отличие от новиков подросшие стрелецкие дети не могли сами подыскивать себе подходящий земельный участок; они либо замещали должности своих одряхлевших отцов, наследуя таким образом надел, либо по усмотрению местного начальства получали свободные в стрелецкой слободе участки. По своему положению стрельцы резко отличались от поместных служилых людей. Не имея никаких других рабочих рук, кроме собственных, стрельцы подвергались феодальной эксплуатации, облагались натуральными поборами, а хозяйства их, как и земли стрелецкой слободы, состояли под постоянным правительственным надзором.

Как указывалось выше, земельный надел стрельца назывался в приказных бумагах "службой", "окладом", реже - "поместьем". Однако в последнем случае эта формулировка ничего общего не имела с понятием о дворянских поместьях, Н. А. Благовещенский объяснял, что у мелких уездных землевладельцев, позднейших однодворцев, название "поместье", "починок", "служба", "чин", "станица", смотря по местности, означало не что иное, как совокупность нескольких земельных полос, разбросанных по всему полю в известном порядке, установленном общиной⁵⁶ . Понятия эти, подмечен-

⁵¹ ЦГАДА. Столбцы Белгородского стола N 1061, л. 238, 239, 240.

⁵² Там же. Столбцы Приказного стола N 698, л. 723 - 910.

⁵³ Там же. Книга Белгородского стола N 85, л. 135 - 154, 787 - 800.

⁵⁴ ДАИ. Т. IX, N 106.

⁵⁵ ЦГАДА. Книга Приказного стола N 26, л. 533 - 548, 556 - 579, 581.

⁵⁶ Н. Благовещенский. Указ. соч., стр. 68 - 69.

ные Н. А. Благовещенским, не относятся к городским жителям, но, повидимому, они сохранялись с более ранних времён и были характерны для всего мелкого южного служилого люда.

Как и в общине, стрельцы могли сами размежёвывать отведённые им земли, но в отличие от общинных порядков межевание проводилось уравнительно в рамках правительственных указаний. Земля у стрелецкой слободы оставалась лишь постольку, поскольку она обеспечивала указным окладом наличных стрельцов; в случае убыли части стрельцов лишняя земля отбиралась. Стрелецкая слобода могла арендовать землю, но не могла приобретать её. Необходимо отметить, что община у позднейших мелких уездных землевладельцев, потомков служилых людей, стала складываться не раньше конца XVIII века⁵⁷ .

Таким образом, при полной условности своего владения землёй стрелец превращался в такого же обязанного в отношении владения землёй, каким он был в отношении ратной службы. Несомненно, что стрелецкое войско на юге во второй половине XVII в. особенно испытывало гнёт феодально-крепостнической эксплуатации. Натуральный оброк, обработка десятинной пашня являлись первыми этапами закрепощения. "Там, где существовала барщина, она редко возникала из крепостного состояния, наоборот, обыкновенно крепостное состояние возникало из барщины"⁵⁸ , - отмечал К. Маркс. Процесс, протекавший на юге, был тождественен по своей сути общему процессу закрепощения. Он проходил на окраинах государства медленнее и в своеобразной форме, соответственно потребностям обороны границ и феодальной эксплуатации, но целиком отвечал словам Б. Д. Грекова: "Уложение, конечно, не приостановило дальнейшего процесса углубления и расширения крепостнических отношений. Они, эти отношения, продолжали развиваться и во второй половине XVII и в течение всего XVIII века"⁵⁹ .

Рассмотренное нами положение южного стрелецкого войска приводит к мысли, что это положение и было одной из причин, обусловивших общий кризис стрелецкого войска, в чём крепостническое правительство убедилось на опыте постоянных стрелецких волнений середины и второй половины XVII века.

⁵⁷ Ф. Щербина. Четвертное землевладение в Воронежской губернии. Воронежский юбилейный сборник. Воронеж. 1886; П-в. К. Четвертное землевладение. "Русская мысль" N 2 - 3 за 1886 год.

⁵⁸ К. Маркс. Капитал. Т. I, стр. 242. Госполитиздат. 1949.

⁵⁹ Б. Греков. Крестьяне на Руси, стр. 943. М. -Л. 1946.