РАМИШВИЛИ И ЖАНДАРМЫ

Выступая с обвинительной речью по делу "союзного бюро" ЦК РСДРП (меньшевиков), государственный обвинитель т. Крыленко говорил: "...они (меньшевики) часть блока, единого политического блока с откровенными буржуазно-фашистского типа организациями, какую представляет собой "промпартия", в силу политического единства, реального единства своей политической программы. Они - "социалисты"-фашисты... Вот то, к чему пришли эти старые меньшевики, к чему пришли российские социал-демократы... вот почему этот процесс, больше, чем какой-либо другой, может нами рассматриваться именно как своего рода исторический прожектор, который дает возможность не только анализировать соотношение сил, как оно складывается в настоящий момент, но и бросить свет на всю их историю за истекшие тринадцать лет, и попытаться понять те основные исторические моменты, которые для этой политической группы с неумолимой логикой должны были привести и привели ее к тому, что она представляет собой сейчас как объект рассмотрения на данном судебном процессе".

История меньшевизма, несомненно, может и должна быть нами заново просмотрена при помощи прожектора, о котором говорил т. Крыленко.

Если, в самом деле, мы достаточно четко представляем себе, до какой политической гнусности дошел современный меньшевизм, то мы не всегда достаточно представляем, как далеко заходило предательство меньшевиков уже в годы первой русской революции.

Материалы, обнаруженные в делах архива канцелярии заведующего полицией на Кавказе за 1905 - 1906 г. (арх. фонд N 63, дело N 4018), переписка жандармов по делу Ноя Рамишвили, одного из виднейших руководителей грузинского меньшевизма, являются в этом отношении весьма показательными.

Роль грузинского меньшевизма, его цинично - откровенное предательство уже достаточно разоблачены революционными марксистами. Публикуемые материалы вносят, однако, кое-что новое для характеристики грузинского меньшевизма и его вождей в годы первой русской революции. Они показывают, что подлинное лицо меньшевиков было ясно уже в 1906 г. для наиболее умных защитников самодержавия, продумывавших вопрос о возможностях использования меньшевизма в борьбе с революционным рабочим движением.

----------

Ной Рамишвили был арестован тифлисской полицией в начале 1906 г. по обвинению в террористической деятельности, призыве населения к вооруженному восстанию и к бойкоту I государственной думы.

Основной причиной ареста одного из вождей грузинского меньшевизма послужили перехваченные письма, отобранные 12 декабря 1905 г. у арестованного Платона Церадзе. Так как письма были подписаны "Петр" и так как кличка Ноя Рамишвили также была "Петр" жандармское управление, несмотря на то, что содержание письма - о четырех яблоках (бомбах) - совершенно не соответствовало линии грузинского меньшевизма, арестовало Рамишвили и провело через соответствующие инстанции вопрос о высылке его в Архангельскую губернию.

Возмущение Рамишвили, узнавшего от своей невесты о предъявленном ему обвинении, не имело границ. Результатом этого возмущения и явилось заявление, сохранившееся в делах канцелярии заведующего полицией на Кавказе. Этот документ вскрывает всю сущность мелкого буржуа, мещанина, истерического интеллигента, стремившегося всячески выгородить себя перед охранным отделением, показать последнему, что он ничего общего не имеет с револю-

стр. 48

--------------------------------------------------------------------------------

ционным крылом социал-демократии, которое активно, не на словах, а на деле, боролось с царизмом и его агентурой в Закавказья.

В этом заявлении он писал:

"От начальника охранного отделения она (невеста) узнает и сегодня на свидании сообщает мне о состоявшемся решении названного "отделения" о моей высылке в Архангельскую губернию за... террористическую деятельность. Слышите ли? За террористическую деятельность! Я террорист! Я, не видавший с роду бомбы, не бравший в руки револьвера?! Только охранное отделение способно на это.

Меня допрашивал подполковник Голицынский. Что же! Может быть, подумаете, я скрывал что-нибудь? Смотрите, слушайте. Я обвиняюсь в председательствовании на митингах. Совершенно верно: был одним из председателей на митингах, устраиваемых социал-демократической рабочей организацией. Меня обвиняют в предъявлении вам (наместнику С. С.) в качестве члена депутации известных требований митинга в мятежные и исторические дни октябрьских "свобод". Совершенно верно! Обвиняют в чтении реферата о вооруженном восстании в здании сельскохозяйственного общества. Да, я доказывал невозможность при данном соотношении общественных сил вооруженного восстания и высказывался за необходимость участия в государственной думе, и ни слова о террористической деятельности. Теперь же говорят о какой-то террористической деятельности и не забывайте обо мне! (так в тексте. С. С.) Может быть, я подстрекал кого-нибудь к ней? Но факты, факты где. Дайте их, и я готов на виселицу. Дайте факты, а не голые слова, и то сказанные не мне, а невесте, и без того расстроенной, голые слова Засыпкиных и Ко .

Я ненавижу бюрократический строй. Оказывается, я жестоко ошибался: его мало ненавидеть, его нужно презирать, представителями которого фигурируют Засыпкины и Алихановы!"

Итак, Ной Рамишвили, отрицая свою принадлежность к террористам, заявляет, что это обвинение не соответствует действительности уже по одному тому, что он никогда не видел бомбы и не брал в руки револьвера! Он хвастает этим как каким-то особенным достоинством!

Не приходится доказывать, что умение владеть бомбой и револьвером было совершенно необходимо для социал-демократа, особенно в период решающих боев с русским самодержавием. В 1905 - 1906 г. Ленин не раз доказывал всей революционной социал-демократии, что для успешной организации вооруженного восстания необходима тщательнейшая организационно-техническая подготовка, создание боевых дружин.

Мирный "социалист" возмущался еще и тем, что ему предъявляют обвинение в чтении реферата о вооруженном восстании и бойкоте Государственной думы. Он заявляет представителю власти (заявление было адресовано кавказскому наместнику), что в действительности он читал реферат о невозможности и недопустимости вооруженного восстания1 . Он высказывался за необходимость участия в государственной думе.

Этим пунктом заявления Рамишвили, прежде всего, хочет сказать, что он - не большевик, желает, прежде всего, отмежеваться от революционного крыла социал-демократии, выдвигавшей лозунги непримиримой борьбы с русским самодержавием вплоть до организации вооруженного восстания.

До какой политической гнусности и низости должен был дойти меньшевизм уже в эпоху первой русской революции, если его политические вожди способны были из страха отмежевываться от фракции последовательных революционеров, характеризовать себя как сторонников исключительно парламентарных форм борьбы, тем самым натравливая агентов самодержавия на последовательных революционеров (большевиков).

Не подлежит, конечно, сомнению, что заключительная фраза Рамишвили о том, что он русское самодержавие до сих пор ненавидел, а теперь начинает его презирать, выдает его сущность мелкобуржуазного революционера, способного лишь на фразу, к тому же прикрывавшую явное ренегатство и политическую трусость.

Однако необходимо отметить, что даже этого тона Рамишвили до конца сохранить не сумел. Узнав, через свою невесту, что для смягчения приговора требуется не истерическое письмо, а заявление, составленное в покорно-просительных тонах, он в апреле 1906 г. подает новое заявление на имя заведующего


--------------------------------------------------------------------------------

1 Везде разрядка автора. Ред.

стр. 49

--------------------------------------------------------------------------------

полицией на Кавказе ген.-лейтенанта Ширинкина. В этом письме он пишет: "На днях я получил извещение от родных о предполагаемой моей высылке на три года в Архангельскую губ. Между тем, страдая неврастенией и на этой почве развившимся острым сердцебиением, что особенно усилилось после столь долгого тюремного заключения, принужден обратиться к чувству справедливости вашего превосходительства, не раз проявленной по отношению к другим арестованным, и обратить ваше внимание на то, что этапная жизнь для моего окончательно расшатанного организма была бы убийством. Посему надеюсь, вы сделаете соответственное распоряжение о моем медицинском осмотре в месте заключения и, если он признает пагубным для моего организма этапное шествие к месту высылки, примете меры к облегчению моей участи хотя бы отсрочкой высылки впредь до укрепления организма".

"Революционер" Рамишвили взывает "к чувству справедливости" жандарма Ширинкина, того самого Ширинкина, который репрессивными действиями по отношению к подлинным революционерам завоевал себе глубокую ненависть с их стороны.

Не удивительно, что сам Ширинкин не удержался от искушения эти места жирно подчеркнуть!

Смысл этой фразы Рамишвили станет нам понятным лишь после дальнейшего рассмотрения документов, сохранившихся в деле.

18 мая ген.-лейтенант Ширинкин после получения заявления Рамишвили обращается к наместнику кавказскому со следующим письмом:

"В Метехском тюремном замке содержится под стражей бывший студент московского университета Ной Рамишвили, предназначенный к высылке в северные губернии за участие в соц. -демократическом движении после 17 октября минувшего года. Ныне Рамишвили обратился ко мне с прошением, в коем, указывая на свое расстроившееся от продолжительного, с декабря минувшего года, ареста здоровье, ходатайствует о смягчении его участи в пределах закона, ссылаясь на то, что его деятельность никогда не имела ничего общего с призывами к бойкоту государственной думы и вооруженному восстанию, так как по роду своих воззрений, как социал-демократ группы "меньшинства", он признает закономерными только агитацию и парламентарные способы борьбы.

Как известно вашему сиятельству, в последнее время в наместничестве обострилось революционное движение, выразившееся в ряде убийств и посягательств на убийства должностных лиц разных ведомств как результат преступной деятельности социал-демократической группы "большинства" и крайних национальных партий. В деле ослабления этого крайне опасного направления деятельности наиболее непримиримых партий представлялось бы (зачеркнуто: "усилить" и вписано: "желательным оказать") желательным оказать идейное им противодействие в лице той группы, которая ныне на выборах в Тифлисской и Кутаисской губерниях одержала верх и наметила в число кандидатов в государственную думу хотя; и социалистов, но приверженцев идейной борьбы. В этих, видах и во внимание к расстроенному здоровью Ноя Рамишвили я признавал бы ныне возможным освободить его из-под стражи, для лечения болезни с предупреждением его том, что, в случае каких-либо с его стороны агитационных действий, неотмененное в отношении его постановление будет немедленно приведено в исполнение.

Докладывая об изложенном таковое мое предположение предварительно приведения его в исполнение, имею честь представить на благоусмотрение вашего сиятельства".

Ширинкин понял Рамишвили, как говорится, с полуслова и сделал из его заявления соответствующие политические выводы.

В крае разгоралась классовая борьба. Пролетариат и крестьянство в борьбе за доведение до конца буржуазно-демократической революции, под руководством организации большевиков перешли на позиции вооруженной борьбы. Кому не известны славные дни массовой борьбы грузинского крестьянства против своих помещиков и агентов русского-самодержавия! Еще не выветрились и памяти современников дни 29 августа к 22 октября в Тифлисе, когда разнузданная полицейщина топила в крови десятки и сотни борцов за революцию. Жесточайшие репрессии в городе и карательные экспедиции в деревне призваны, были уже в конце 1905 и начале 1906,

стр. 50

--------------------------------------------------------------------------------

годов пресечь в корне массовое движение, призваны были это массовое движение обезглавить.

Однако господа Ширинкины уже в тот период понимали, что одними репрессиями революцию не подавишь. То, что меньшевизм, отказываясь от революционных методов борьбы, может и должен оказаться полезным русскому самодержавию, оттягивая от революционной социал-демократии известные слои рабочего класса и крестьянства, становилось все более и более ясным наиболее умным агентам царизма.

Все письмо Ширинкина, написанное на имя кавказского наместника с ходатайством об освобождении Рамишвили, пропитано именно этой идеей. Рамишвили-социал-демократ, признающий закономерными только парламентарные способы борьбы, однако, освободить его нужно не только потому, что он вообще мирный "социалист", а потому, что он, как один из вождей и руководителей меньшевистского движения в Закавказье, должен помочь борьбе с большевизмом, содействовать ослаблению "этого крайне опасного направления".

Именно в этих видах нужно было не упрятывать в тюрьму руководителей меньшевизма, как это делали не в меру рьяные Засыпкины. Умные слуги самодержавия считали необходимым, напротив, усиливать и содействовать деятельности меньшевиков.

Однако, как видно из дела, то, что понимали Ширинкины, не всегда понимали даже руководители власти в крае. И Ширинкин, вновь и вновь отстаивая свои позиции, обращается с повторными ходатайствами.

Начальнику тифлисского жандармского управления он сообщает, что подполковник Засыпкин не настаивает, как говорится в письме, "не заинтересован в размерах предстоящего Рамишвили взыскания", в связи с чем он (Ширинкин) дает свое заключение.

"Принимая во внимание все вышеизложенное и имея в виду, что Рамишвили содержится под стражей уже достаточно продолжительное время, а равно и его собственное отречение от каких-либо насилий, я нахожу возможным ныне ограничиться вменением в наказание ему времени, уже проведенного им в тюрьме".

К наместнику же он обращается с новым заявлением, еще раз подтверждающим, что Ширинкин, добиваясь освобождения Рамишвили преследовал определенную политическую цель.

"Я позволяю себе ходатайствовать перед вашим превосходительством о смягчении участи названного заключенного в убеждении, что, по уже доложенным вам соображениям, мы не сделаем ошибки с точки зрения интересов порядка и общественной безопасности".

Ширинкин вновь и вновь делал достаточно недвусмысленные намеки наместнику на то, что всю кампанию за освобождение Рамишвили он проводит отнюдь не из соображений личного порядка. Когда наместник все еще не сдавался, Ширинкин обратился с новым письмом к нему, в котором предлагал "освободить его (Рамишвили) ныне из-под стражи, взяв с него обязательство о неучастии его в какой-либо агитационной деятельности и с предварением, что в случае неисполнения этого обязательства он будет немедленно выслан из пределов наместничества".

Письмо это, конечно, вновь повторяло о болезни Рамишвили, о ходатайстве члена государственной думы Исидора Рамишвили, о принадлежности Ноя Рамишвили к фракции меньшинства социал-демократии, отрицающей насильственные способы борьбы и т. д.

На этом последнем заявлении рукою наместника было написано: "На этих условиях согласен".

На пути к освобождению Рамишвили стояло последнее препятствие. Кавказский наместник, не будучи достаточно чутким, не вникая в существо дела настолько, насколько мог вникнуть сам начальник полиции на Кавказе, требовал от Рамишвили подписания обязательства о неучастии его даже в агитационной деятельности. Мирного "социалиста" и парламентского деятеля обрекали тем самым на полное политическое бездействие.

На своем письме к наместнику с резолюцией последнего Ширинкин велел снизу приписать:

"Изложенные в настоящем докладе условия моего освобождения мне объявлены, и я

стр. 51

--------------------------------------------------------------------------------

обязываюсь их исполнить, в чем и подписуюсь. Тифлис, 4 июня 1906 г.".

Каковы были "эти условия", мы не знаем. Но кое-что мы узнаем из приписанных рукою Рамишвили трех строчек;

"Оставаясь социал-демократом, заявляю, что в своей деятельности не буду выходить из рамок программы и тактики РСДРП и что обвинение мое в каких-либо насильственных действиях совершенно неправильно".

Такое положение удовлетворяло обе стороны. Однако, по существу сделав абсолютно ничего не значущую оговорку, Рамишвили подписался под первыми тремя строчками, которые говорили о том, что изложенные условия освобождения он обязывается исполнить.

Вписанное же рукою Рамишвили ни в какой мере и степени не могло испугать такого умного представителя полицейщины, как Ширинкин. Ведь Рамишвили, еще раз заявляя о том, что он против насильственных действий, обещал не выходить из рамок программы и тактики меньшинства. Умный агент самодержавия отнюдь не был заинтересован в полном прекращении политической деятельности Рамишвили, потому что в этом случае для Ширинкина отпадал бы и вопрос об освобождении последнего. Агентура царской власти освобождала вождя грузинского меньшевизма вовсе не для прекращения политической деятельности, а именно для развития ее, для решительной борьбы с большевизмом, с последовательно-революционной социал-демократией.