М.: АСТ, Астрель: Полиграфиздат, 2010

Эта яркая книга в первую очередь - литературный путеводитель по Петербургу Ахматовой, Блока, Мандельштама, Есенина, Кузмина, Гумилева, Ходасевича, Хлебникова, Северянина, Сологуба, Волошина и Маяковского. Это путеводитель, в котором биография поэта выстраивается через вехи-дома. Дом становится главой из жизни.

Здесь представлена та "живая география" литературы, без которой невозможно ее полное восприятие. Здесь еще уцелевшие адреса, вплоть до какой-нибудь кондитерской, в которой сладкоежка Кузмин покупал себе шоколад; дома, которые пока способны быть свидетелями (учитывая, с каким напором взялись сейчас за Петербург, это "пока" может оказаться очень краткосрочным). Абсолютное большинство этих домов не отмечены никакими памятными досками, и, чтобы разыскать их, атрибутировать и привязать к конкретной биографии, автору пришлось самому обойти весь город, проникать в парадные, подниматься по истертым лестницам, посещать квартиры, в которых от былых времен остались разве что камин, карниз, дверная филенка, или же безнадежно высчитывать и проверять снаружи лишь порядок окон и дверей. В процессе изыскательской деятельности была восстановлена масса фактов, историй, бытовых подробностей, сцен и сценок, интриг и конфликтов, обстоятельств то сложных, то трагических, - всего того "сора", из которого, собственно, и "растут стихи".

В истории литературы есть поэзия и есть поэты. Первая - часть общекультурного сокровища. Вторые - их личности и судьбы - часть национальной памяти, общенародного мифа (а до каких масштабов здесь может достичь мифологизация - примером Пушкин). К тому же, как справедливо замечает Недошивин, основным принципом стихотворцев Серебряного века было соединение жизни поэта и его поэзии. Поэты считали, что надо "творить" не столько в стихах, сколько в жизни. И необычную жизнь эту "делали" потом "объектом" своей поэзии. Тот же Кузмин (с его "библейской" внешностью!) начинал искание своего поэтического образа с "народнической" поддевки и бороды и членства в черносотенном "Союзе русского народа", а пришел к образу "денди" и "демона".

Поэтому в первую очередь автор пишет о поэтах. Стихов в его книге в общем и немного.

Великолепно передана атмосфера волшебного петербургского декаданса, выписан один из классических Петербургов. Ибо есть Петербург бравурный, блещущий парадной медью - императорский. Есть графичный, простирающий во все стороны объятия колоннад - пушкинский. Этот, описанный в книге, - размытый, бессолнечный, то наполненный мистическим белым светом полярных ночей, то раскисающий в ноябрьской черноте, подсвеченный красными всполохами революционных костров. В этом Петербурге любили, завязывая не только любовные треугольники, но и диковинные ромбы и пятиугольники взаимных увлечений, здесь ссорились, мирились, расставались

навсегда - и не только потому, что "прошла любовь". Здесь пировали и погибали. Но главное - здесь писали, творили, уходили в бессмертие.

Помимо центральных героев-поэтов, судьбы которых самым удивительным образом переплетались и скрещивались, в книге много побочных, окололитературных персонажей, с биографиями, диковинными, как ядовитые цветы.

Вот, к примеру, прельстительная Паллада Старынкевич, дочь генерала, поэтесса и, кажется, актриса. Первым ее любовником был убийца министра Плеве эсер Егор Сазонов. Среди последующих - Феликс Юсупов и Леонид Каннегисер, будущий убийца Урицкого. От любви к ней застрелился внук драматурга Островского (у ее ног!). В Белом Крыму она участвовала в казнях немцами большевиков - стояла со стеком, ярко накрашенная, и смотрела, и делилась впечатлениями с офицерами. Отсидела в тюрьмах. Жила долго. Умерла в Ленинграде в 1968 году, в коммуналке на проспекте Ветеранов.

Подобных судеб, иногда воссозданных двумя-тремя фразами, - былых красавиц, гусаров, актеров, чекистов, газетчиков и циркачей, но более всего литераторов - в книге множество. Автор всех их прекрасно знает, как знает и саму эпоху, о которой пишет, во всем многообразии ее реалий, в характерных словечках, в особенностях мод и мнений, в торговых марках и названиях, словом - во всем.