КЛАССИЧЕСКАЯ РУССКАЯ ПРОЗА (последнее)
НЕДОБРОЕ ДЕЛО
Русская классическая проза. Книги, сборники рассказов, многотомники, полные собрания сочинений.
- Кто идет?
Ответа нет. Сторож не видит ничего, но сквозь шум ветра и деревьев
ясно слышит, что кто-то идет впереди него по аллее. Мартовская ночь,
облачная и туманная, окутала землю, и сторожу кажется, что земля, небо и
он сам со своими мыслями слились во что-то одно громадное,
непроницаемо-черное. Идти можно только ощупью.
- Кто идет? - повторяет сторож, и ему начинает казаться, что он
слышит и шёпот и сдержанный смех. - Кто тут?
- Я, батюшка... - отвечает старческий голос.
- Да кто ты?
- Я... прохожий.
- Какой такой прохожий? - сердито кричит сторож, желая замаскировать
криком свой страх. - Носит тебя здесь нелегкая! Таскаешься, леший, ночью
по кладбищу!
- Нешто тут кладбище?
- А то что же? Стало быть, кладбище! Не видишь?
- О-хо-хо-хх... Царица небесная! - слышится старческий вздох. -
Ничего не вижу, батюшка, ничего... Ишь, темень-то какая, темень. Зги не
видать, темень-то, батюшка! Ох-хо-хо-ххх...
- Да ты кто такой?
- Я - странник, батюшка, странный человек.
- Черти этакие, полунощники... Странники тоже! Пьяницы... - бормочет
сторож, успокоенный тоном и вздохами прохожего. - Согрешишь с вами!
День-деньской пьют, а ночью носит их нелегкая. А словно как будто я
слыхал, что тут ты не один, а словно вас двое-трое.
- Один, батюшка, один. Как есть один... О-хо-хо-х, грехи наши...
Сторож натыкается на человека и останавливается.
- Как же ты сюда попал? - спрашивает он.
- Заблудился, человек хороший. Шел на Митриевскую мельницу и
заблудился.
- Эва! Нешто тут дорога на Митриевскую мельницу? Голова ты баранья!
На Митриевскую мельницу надо идтить много левей, прямо из города по
казенной дороге. Ты спьяна-то лишних версты три сделал. Надо быть,
нализался в городе?
- Был грех, батюшка, был... Истинно, был, не стану греха таить. А как
же мне теперь-то идтить?
- А иди всё прямо и прямо по этой аллее, пока в тупик не упрешься, а
там сейчас бери влево и иди, покеда всё кладбище пройдешь, до самой
калитки. Там калитка будет... Отопри и ступай с богом. Гляди, в ров не
упади. А там за кладбищем иди всё полем, полем, полем, пока не выйдешь на
казенную дорогу.
- Дай бог здоровья, батюшка. Спаси, царица небесная, и помилуй. А то
проводил бы, добрый человек! Будь милостив, проводи до калитки!
- Ну, есть мне время! Иди сам!
- Будь милостив, заставь бога молить. Не вижу ничего, не видать зги,
ни синь-пороха, батюшка... Темень-то, темень! Проводи, сударик!
- Да, есть мне время провожаться! Ежели с каждым нянчиться, то этак
не напровожаешься.
- Христа ради проводи. И не вижу, и боюсь один кладбищем идтить.
Жутко, батюшка, жутко, боюсь, жутко, добрый человек.
- Навязался ты на мою голову, - вздыхает сторож. - Ну, ладно, пойдем!
Сторож и прохожий трогаются с места. Они идут рядом, плечо о плечо и
молчат. Сырой, пронзительный ветер бьет им прямо в лица, и невидимые
деревья, шумя и потрескивая, сыплют на них крупные брызги... Аллея почти
всплошную покрыта лужами.
- Одно мне невдомек, - говорит сторож после долгого молчания, - как
ты сюда попал? Ведь ворота на замок заперты. Через ограду перелез, что ли?
Ежели через ограду, то старому человеку этакое занятие - последнее дело!
- Не знаю, батюшка, не знаю. Как сюда попал, и сам не знаю.
Наваждение. Наказал господь. Истинно, наваждение, лукавый попутал. А ты,
батюшка, стало быть, тут в сторожах?
- В сторожах.
- Один на всё кладбище?
Напор ветра так силен, что оба на минуту останавливаются. Сторож,
выждав, когда ослабеет порыв ветра, отвечает:
- Нас тут трое, да один в горячке лежит, а другой спит. Мы с ним
чередуемся.
- Так, так, батюшка, так. Ветер-то, ветер какой! Чай, покойники
слышат! Гудёт, словно зверь лютой... О-хо-хо-х...
- А ты сам откуда?
- Издалече, батюшка. Вологодский я, дальний. По святым местам хожу и
за добрых людей молюсь. Спаси и помилуй, господи.
Сторож ненадолго останавливается, чтобы закурить трубку. Он приседает
за спиной прохожего и сожигает несколько спичек. Свет первой спички,
мелькнув, освещает на одно мгновение кусок аллеи справа, белый памятник с
ангелом и темный крест; свет второй спички, сильно вспыхнувшей и потухшей
от ветра, скользит, как молния, по левой стороне, и из потемок выделяется
только угловая часть какой-то решетки; третья спичка освещает и справа и
слева белый памятник, темный крест и решетку вокруг детской могилки.
- Спят покойнички, спят родимые! - бормочет прохожий, громко
вздыхая. - Спят и богатые, и бедные, и мудрые, и глупые, и добрые, и
лютые. Всем им одна цена. И будут спать до гласа трубного. Царство им
небесное, вечный покой.
- Теперь вот идем, а будет время, когда и сами лежать будем, -
говорит сторож.
- Так, так. Все, все будем. Нет того человека, который не помрет.
О-хо-хо-х. Дела наши лютые, помышления лукавые! Грехи, грехи! Душа моя
окаянная, ненасытная, утроба чревоугодная! Прогневал господа, и не будет
мне спасения ни на этом, ни на том свете. Завяз в грехи, как червяк в
землю.
- Да, а умирать надо.
- То-то что надо.
- Страннику, чай, легче помирать, чем нашему брату... - говорит
сторож.
- Странники разные бывают. Есть и настоящие, которые богоугодные,
блюдут свою душу, а есть и такие, что по кладбищу ночью путаются, чертей
тешат... да-а! Иной, который странник, ежели пожелает, хватит тебя по
башке топорищем, а из тебя и дух вон.
- Зачем ты такие слова?
- А так... Ну вот, кажись, и калитка. Она и есть. Отвори-ка,
любезный!
Сторож ощупью отворяет калитку, выводит странника за рукав и говорит:
- Тут и конец кладбищу. Теперь иди всё полем и полем, покеда не
упрешься в казенную дорогу. Только сейчас тут межевой ров будет, не
упади... А выйдешь на дорогу, возьми вправо и так до самой мельницы...
- О-хо-хо-х-х... - вздыхает странник, помолчав. - А я теперь так
рассуждаю, что мне незачем на Митриевскую мельницу идтить... За каким
лешим я туда пойду? Я лучше, сударик, здесь с тобой постою...
- Зачем тебе со мной стоять?
- А так... с тобой веселей...
- Тоже, нашел себе весельщика! Странник ты, а вижу, любишь шутки
шутить...
- Известно, люблю! - говорит прохожий, сипло хихикая. - Ах ты, милый
мой, любезный! Чай, долго теперь будешь вспоминать странника!
- Зачем мне тебя вспоминать?
- Да так, обошел я тебя ловко... Нешто я странник? Я вовсе не
странник.
- Кто же ты?
- Покойник... Из гроба только что встал... Помнишь слесаря Губарева,
что на масленой завесился? Так вот я самый и есть Губарев...
- Ври больше!
Сторож не верит, но чувствует во всем теле такой тяжелый и холодный
страх, что срывается с места и начинает быстро нащупывать калитку.
- Постой, куда ты? - говорит прохожий, хватая его за руку. - Э-э-э...
ишь ты какой! На кого же ты меня покидаешь?
- Пусти! - кричит сторож, стараясь вырвать руку.
- Сто-ой! Велю стоять и стой... Не рвись, пес поганый! Хочешь в живых
быть, так стой и молчи, покеда велю... Не хочется только кровь проливать,
а то давно бы ты у меня издох, паршивый... Стой!
У сторожа подгибаются колена. Он в страхе закрывает глаза и, дрожа
всем телом, прижимается к ограде. Он хотел бы закричать, но знает, что его
крик не долетит до жилья... Возле стоит прохожий и держит его за руку...
Минуты три проходит в молчании.
- Один в горячке, другой спит, а третий странников провожает, -
бормочет прохожий. - Хорошие сторожа, можно жалованье платить! Не-ет,
брат, воры завсегда проворней сторожов были! Стой, стой, не шевелись...
Проходит в молчании пять, десять минут. Вдруг ветер доносит свист.
- Ну, теперь ступай, - говорит прохожий, отпуская руку. - Иди и бога
моли, что жив остался.
Прохожий тоже свистит, отбегает от калитки, и слышно, как он прыгает
через ров. Предчувствуя что-то очень недоброе и всё еще дрожа от страха,
сторож нерешительно отворяет калитку и, закрыв глаза, бежит назад. У
поворота на большую аллею он слышит чьи-то торопливые шаги, и кто-то
спрашивает его шипящим голосом:
- Это ты, Тимофей? А где Митька?
А пробежав всю большую аллею, он замечает в потемках маленький
тусклый огонек. Чем ближе к огоньку, тем страшнее делается и тем сильнее
предчувствие чего-то недоброго.
"Огонь, кажись, в церкви, - думает он. - Откуда ему быть там? Спаси и
помилуй, владычица! Так оно и есть!"
Минуту сторож стоит перед выбитым окном и с ужасом глядит в алтарь...
Маленькая восковая свечка, которую забыли потушить воры, мелькает от
врывающегося в окно ветра и бросает тусклые красные пятна на разбросанные
ризы, поваленный шкапчик, на многочисленные следы ног около престола и
жертвенника...
Проходит еще немного времени, и воющий ветер разносит по кладбищу
торопливые, неровные звуки набата...
Ответа нет. Сторож не видит ничего, но сквозь шум ветра и деревьев
ясно слышит, что кто-то идет впереди него по аллее. Мартовская ночь,
облачная и туманная, окутала землю, и сторожу кажется, что земля, небо и
он сам со своими мыслями слились во что-то одно громадное,
непроницаемо-черное. Идти можно только ощупью.
- Кто идет? - повторяет сторож, и ему начинает казаться, что он
слышит и шёпот и сдержанный смех. - Кто тут?
- Я, батюшка... - отвечает старческий голос.
- Да кто ты?
- Я... прохожий.
- Какой такой прохожий? - сердито кричит сторож, желая замаскировать
криком свой страх. - Носит тебя здесь нелегкая! Таскаешься, леший, ночью
по кладбищу!
- Нешто тут кладбище?
- А то что же? Стало быть, кладбище! Не видишь?
- О-хо-хо-хх... Царица небесная! - слышится старческий вздох. -
Ничего не вижу, батюшка, ничего... Ишь, темень-то какая, темень. Зги не
видать, темень-то, батюшка! Ох-хо-хо-ххх...
- Да ты кто такой?
- Я - странник, батюшка, странный человек.
- Черти этакие, полунощники... Странники тоже! Пьяницы... - бормочет
сторож, успокоенный тоном и вздохами прохожего. - Согрешишь с вами!
День-деньской пьют, а ночью носит их нелегкая. А словно как будто я
слыхал, что тут ты не один, а словно вас двое-трое.
- Один, батюшка, один. Как есть один... О-хо-хо-х, грехи наши...
Сторож натыкается на человека и останавливается.
- Как же ты сюда попал? - спрашивает он.
- Заблудился, человек хороший. Шел на Митриевскую мельницу и
заблудился.
- Эва! Нешто тут дорога на Митриевскую мельницу? Голова ты баранья!
На Митриевскую мельницу надо идтить много левей, прямо из города по
казенной дороге. Ты спьяна-то лишних версты три сделал. Надо быть,
нализался в городе?
- Был грех, батюшка, был... Истинно, был, не стану греха таить. А как
же мне теперь-то идтить?
- А иди всё прямо и прямо по этой аллее, пока в тупик не упрешься, а
там сейчас бери влево и иди, покеда всё кладбище пройдешь, до самой
калитки. Там калитка будет... Отопри и ступай с богом. Гляди, в ров не
упади. А там за кладбищем иди всё полем, полем, полем, пока не выйдешь на
казенную дорогу.
- Дай бог здоровья, батюшка. Спаси, царица небесная, и помилуй. А то
проводил бы, добрый человек! Будь милостив, проводи до калитки!
- Ну, есть мне время! Иди сам!
- Будь милостив, заставь бога молить. Не вижу ничего, не видать зги,
ни синь-пороха, батюшка... Темень-то, темень! Проводи, сударик!
- Да, есть мне время провожаться! Ежели с каждым нянчиться, то этак
не напровожаешься.
- Христа ради проводи. И не вижу, и боюсь один кладбищем идтить.
Жутко, батюшка, жутко, боюсь, жутко, добрый человек.
- Навязался ты на мою голову, - вздыхает сторож. - Ну, ладно, пойдем!
Сторож и прохожий трогаются с места. Они идут рядом, плечо о плечо и
молчат. Сырой, пронзительный ветер бьет им прямо в лица, и невидимые
деревья, шумя и потрескивая, сыплют на них крупные брызги... Аллея почти
всплошную покрыта лужами.
- Одно мне невдомек, - говорит сторож после долгого молчания, - как
ты сюда попал? Ведь ворота на замок заперты. Через ограду перелез, что ли?
Ежели через ограду, то старому человеку этакое занятие - последнее дело!
- Не знаю, батюшка, не знаю. Как сюда попал, и сам не знаю.
Наваждение. Наказал господь. Истинно, наваждение, лукавый попутал. А ты,
батюшка, стало быть, тут в сторожах?
- В сторожах.
- Один на всё кладбище?
Напор ветра так силен, что оба на минуту останавливаются. Сторож,
выждав, когда ослабеет порыв ветра, отвечает:
- Нас тут трое, да один в горячке лежит, а другой спит. Мы с ним
чередуемся.
- Так, так, батюшка, так. Ветер-то, ветер какой! Чай, покойники
слышат! Гудёт, словно зверь лютой... О-хо-хо-х...
- А ты сам откуда?
- Издалече, батюшка. Вологодский я, дальний. По святым местам хожу и
за добрых людей молюсь. Спаси и помилуй, господи.
Сторож ненадолго останавливается, чтобы закурить трубку. Он приседает
за спиной прохожего и сожигает несколько спичек. Свет первой спички,
мелькнув, освещает на одно мгновение кусок аллеи справа, белый памятник с
ангелом и темный крест; свет второй спички, сильно вспыхнувшей и потухшей
от ветра, скользит, как молния, по левой стороне, и из потемок выделяется
только угловая часть какой-то решетки; третья спичка освещает и справа и
слева белый памятник, темный крест и решетку вокруг детской могилки.
- Спят покойнички, спят родимые! - бормочет прохожий, громко
вздыхая. - Спят и богатые, и бедные, и мудрые, и глупые, и добрые, и
лютые. Всем им одна цена. И будут спать до гласа трубного. Царство им
небесное, вечный покой.
- Теперь вот идем, а будет время, когда и сами лежать будем, -
говорит сторож.
- Так, так. Все, все будем. Нет того человека, который не помрет.
О-хо-хо-х. Дела наши лютые, помышления лукавые! Грехи, грехи! Душа моя
окаянная, ненасытная, утроба чревоугодная! Прогневал господа, и не будет
мне спасения ни на этом, ни на том свете. Завяз в грехи, как червяк в
землю.
- Да, а умирать надо.
- То-то что надо.
- Страннику, чай, легче помирать, чем нашему брату... - говорит
сторож.
- Странники разные бывают. Есть и настоящие, которые богоугодные,
блюдут свою душу, а есть и такие, что по кладбищу ночью путаются, чертей
тешат... да-а! Иной, который странник, ежели пожелает, хватит тебя по
башке топорищем, а из тебя и дух вон.
- Зачем ты такие слова?
- А так... Ну вот, кажись, и калитка. Она и есть. Отвори-ка,
любезный!
Сторож ощупью отворяет калитку, выводит странника за рукав и говорит:
- Тут и конец кладбищу. Теперь иди всё полем и полем, покеда не
упрешься в казенную дорогу. Только сейчас тут межевой ров будет, не
упади... А выйдешь на дорогу, возьми вправо и так до самой мельницы...
- О-хо-хо-х-х... - вздыхает странник, помолчав. - А я теперь так
рассуждаю, что мне незачем на Митриевскую мельницу идтить... За каким
лешим я туда пойду? Я лучше, сударик, здесь с тобой постою...
- Зачем тебе со мной стоять?
- А так... с тобой веселей...
- Тоже, нашел себе весельщика! Странник ты, а вижу, любишь шутки
шутить...
- Известно, люблю! - говорит прохожий, сипло хихикая. - Ах ты, милый
мой, любезный! Чай, долго теперь будешь вспоминать странника!
- Зачем мне тебя вспоминать?
- Да так, обошел я тебя ловко... Нешто я странник? Я вовсе не
странник.
- Кто же ты?
- Покойник... Из гроба только что встал... Помнишь слесаря Губарева,
что на масленой завесился? Так вот я самый и есть Губарев...
- Ври больше!
Сторож не верит, но чувствует во всем теле такой тяжелый и холодный
страх, что срывается с места и начинает быстро нащупывать калитку.
- Постой, куда ты? - говорит прохожий, хватая его за руку. - Э-э-э...
ишь ты какой! На кого же ты меня покидаешь?
- Пусти! - кричит сторож, стараясь вырвать руку.
- Сто-ой! Велю стоять и стой... Не рвись, пес поганый! Хочешь в живых
быть, так стой и молчи, покеда велю... Не хочется только кровь проливать,
а то давно бы ты у меня издох, паршивый... Стой!
У сторожа подгибаются колена. Он в страхе закрывает глаза и, дрожа
всем телом, прижимается к ограде. Он хотел бы закричать, но знает, что его
крик не долетит до жилья... Возле стоит прохожий и держит его за руку...
Минуты три проходит в молчании.
- Один в горячке, другой спит, а третий странников провожает, -
бормочет прохожий. - Хорошие сторожа, можно жалованье платить! Не-ет,
брат, воры завсегда проворней сторожов были! Стой, стой, не шевелись...
Проходит в молчании пять, десять минут. Вдруг ветер доносит свист.
- Ну, теперь ступай, - говорит прохожий, отпуская руку. - Иди и бога
моли, что жив остался.
Прохожий тоже свистит, отбегает от калитки, и слышно, как он прыгает
через ров. Предчувствуя что-то очень недоброе и всё еще дрожа от страха,
сторож нерешительно отворяет калитку и, закрыв глаза, бежит назад. У
поворота на большую аллею он слышит чьи-то торопливые шаги, и кто-то
спрашивает его шипящим голосом:
- Это ты, Тимофей? А где Митька?
А пробежав всю большую аллею, он замечает в потемках маленький
тусклый огонек. Чем ближе к огоньку, тем страшнее делается и тем сильнее
предчувствие чего-то недоброго.
"Огонь, кажись, в церкви, - думает он. - Откуда ему быть там? Спаси и
помилуй, владычица! Так оно и есть!"
Минуту сторож стоит перед выбитым окном и с ужасом глядит в алтарь...
Маленькая восковая свечка, которую забыли потушить воры, мелькает от
врывающегося в окно ветра и бросает тусклые красные пятна на разбросанные
ризы, поваленный шкапчик, на многочисленные следы ног около престола и
жертвенника...
Проходит еще немного времени, и воющий ветер разносит по кладбищу
торопливые, неровные звуки набата...
Опубликовано 30 ноября 2009 года
Новые статьи на library.by:
КЛАССИЧЕСКАЯ РУССКАЯ ПРОЗА:
Комментируем публикацию: НЕДОБРОЕ ДЕЛО
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1259584059 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций